Буря в стакане (гет)

— Бежим, бежим, БЕЖИМ! 

От мощной Бомбарды рушится стена заброшенного автомобильного завода. Грохот, пыль, крики наших погребенных под кирпичами товарищей казались тише чем собственное тяжелое дыхание. 

Наверное, это был первый раз, когда я ощутила животный страх.

Оказывается, он оседает вместе с пылью и песком на плечи еще живой тебя, на тела искалеченных и вопящих и на тихие трупы. 

Помню, я тогда бездумно и остервенело старалась вжаться в стену, раствориться в красных кирпичах. Все, что угодно, лишь бы  Пожиратели смерти не нашли меня, лишь бы Сивый не унюхал запах страха и отчаяния. 

Я всегда казалась себе достаточно храбрым человеком, Драко, представляешь? 

Мне казалось, что я точно не могу быть, просто не имею никакого морального права ей быть. 

Однако… 

Видимо, храбрость надо каждый раз подтверждать, силой воли преодолевая трусость. 

Я запретила себе бояться, когда мы добрались до холма, откуда был хорошо виден дом Лестрейнджей. Старалась быть уверенной и ясно мыслить — необходимо грамотно оценить оборону поместья. 

Я превозмогала ее и бежала вперед, не смея оглянуться. Рядом так же неумолимо неслись Невилл, Луна и Джинни, когда нас обнаружил патруль Пожирателей. 

Держать лицо, быть сильной, не забывать, что ты из Гриффиндора. 

Держать лицо, быть сильной, не забывать, что ты из Гриффиндора. 

Держать лицо, быть сильно, не забывать…

— Бомбарада! 

— Авада кедавра! 

— Сильвео Гексия! 

Тогда, как ни забавно, я подумала, что хотя бы одним из тех, кто кидал нам, убегающим, вслед заклинания, мог быть и ты, Драко. 

В то время я никак не могла знать о том, что ты на самом деле переживал и в чем на самом деле участвовал. 

Почему ты так поздно рассказал, что тебя очень часто пытали, Драко? 

Почему молчал о том, сколько видел смертей и издевательств? 

Зачем было скрывать ото всех, даже на суде, что единственной твоей настоящей задачей было целительство и разработка контрзаклятий? 

Ты был слишком горд или слишком травмирован?

Чересчур ненавидел нас — людей, перед которыми даже оправдываться было ниже твоего достоинства? 

Мышцы горели, дыхание сбилось, а я все бежала и бежала, стараясь как можно быстрее достичь границы антиаппарационных чар. Мне казалось, что мы почти оторвались — тяжелого топота вражеских ног стало почти не слышно.

Внезапный женский крик прорезался сквозь свист ветра в ушах. Луна. 

Драко, я никогда не забуду, совершенно точно не смогу, этот вскрик, звук падающего тела, резко следующий за ним, и тишину, засасывающую, пожирающую меня тишину. 

Казалось, что тишина окутала этот лес, лишила голоса меня, Пожирателей, Джинни и Невилла. 

Я не могла дальше бежать, не от усталости нет, всему виной была тишина. 

Я думала, что Джинни и Невилл должны были быть где-то впереди меня, а Пожиратели — сзади, но была ли я права? 

Драко, мне было даже не было страшно, меня как будто бы больше там в принципе не было. 

Как будто бы не я сделала несколько ватных шагов назад, чтобы увидеть, убедиться.. 

Драко, никогда не получится выкинуть из головы то, как впервые на твоих глазах убили человека, особенно, если это был твой хороший друг. 

Я стояла и смотрела на мертвое тело некогда доброй и загадочной девушки, которое лежало на земле как-то неправильно, странно, пугающе. 

В нем совершенно не осталось ничего от той Луны Лавгуд, Драко. 

Она была просто.. просто.. Ее просто больше не было.

— Грязнокровка! — Руквуд Лестрейндж нараспев позвал меня, прорываясь сквозь тишину и возвращая меня реальность. Он медленно и плавно подкрадывался ко мне. — Куда да же ты? Неужели не хочешь познакомиться со мной поближе?

Я медленно отступала назад, стараясь не выпускать из виду Руквуда, который целился своей палочкой прямо в меня. Под ногами очень громко хрустели засохшие листья и мелкие ветки. 

Я никак не могла понять, почему он не выкрикивал проклятье? Почему просто держал меня на прицеле и, казалось, даже не собирался проклинать? 

Это лес стал громче, Руквуд окончательно спугнул тишину, или это желание выжить усилило слух, кажется, раз в сто? 

Драко, я была уверена, совершенно точно убеждена, что это он… Ему принадлежал голос, который выкрикнул убившее Лавгуд проклятье. 

— Ступенфай! 

Моя попытка была, определенно, жалкой и бессмысленной — палочка ходила ходуном, а язык плохо слушался, но не попробовать я не могла — не имела права даже не попытаться. 

Руквуд с таким же расслабленным, даже игривым видом легко сделал шаг в сторону, спасаясь от проклятья. 

Я продолжала  отступать очень аккуратно, чтобы выиграть время, усыпить его бдительность и отойти незаметно как можно дальше, пока он даже не двигался с места, заранее убежденный в своей победе. 

Выиграв хоть немного расстояния и чуть успокоившись, я собиралась кинуть какое-нибудь более мощное проклятие и уже быстро побежать прочь. 

Я пыталась попутно вспомнить: успели ли убежать Джинни и Невилл.

Кажется, Джинни тогда бежала впереди меня, а Невилл.. 

Мерлин, как я тогда надеялась, что Невилл успел тоже спастись вместе с Джинни, что они уже на Площади Гриммо, и с ними все хорошо. 

Однако это значило, что я осталась совершенно одна. 

Это значило, что они уже точно не знали и не могли узнать, где я, и что они не смогли бы за мной вернуться. 

Любопытно, но только после войны я поняла, как много умалчивают о храбрости, Драко. 

Всегда забывают сказать, что если ты оказываешься один на один с человеком, который хочет тебя убить, ты либо испытаешь ужас, либо тоже хочешь его убить  — как же чувствуется храбрость?

И в тот момент, Драко, я ненавидела себя за те чувства, которые испытывала, смотря на крупную фигуру Руквуда, который, казалось, для всей этой ситуации выглядел довольно расслабленно. 

— Давай что-нибудь повеселее, грязнокровка, — в предвкушении он жутко оскалился. — Круцио! — в миллиметре от моей правой ноги — смог бы попасть, точно смог бы, но пока не стал. 

— Круцио! — почти задело мое правое плечо, но снова только лишь почти. 

Он просто играл, словно пытаясь раззадорить свою дичь, на самом деле пока даже не собираясь попадать и причинять серьезный вред. 

Я же, Драко, продолжала делать осторожные шаги назад и старалась не опускать палочку ниже его лица — мне нужно было просто подгадать момент, улучить мимолетное мгновение, когда он потеряет бдительность, и у меня получится рвануть с места что есть мочи. 

Или когда уже точно было бы нельзя продолжать это мгновение ждать. 

Наверное, Августу Руквуду не нравилось побеждать слишком просто. Возможно, ему хотелось, чтобы жертва сопротивлялась. 

— Круцио! — проклятье уже прожгло мне потрепанную джинсовую куртку, едва не задев кожу предплечья, — Руквуд входил во вкус. 

Я поняла, Драко, что ждать больше было нельзя, что долгожданного мгновения не мне не представится. 

Тогда я и поняла, наверное… Да, именно тогда, что нельзя надеяться на случай — его не будет, противник на войне не собирается тебе поддаваться. 

Следовало бы мне раньше это понять, Драко, догадаться, что люди, желая выжить и победить врага, обычно должны бороться на пределе своих возможностей. 

И я решила больше ничего не ждать, а резко сорваться с места и побежать и бежать как можно быстрее. Нестись, смотря лишь перед собой и стараясь не думать, что человек сзади решил на меня поохотиться. 

Я не слышала его грубых окриков, не обращала внимания на приближающийся тяжелый топот ног Августа Руквуда. Все мое внимание было сосредоточено на слабом мерцании впереди (к сожалению, слишком далеком мерцании), которое обещало свободу и спасение. 

Драко, мне казалось тогда, что я не добегу, обязательно упаду, после чего Руквуд меня схватит и непременно убьет. Я только надеялась, что это будет быстро. 

Мое новое заклинание снова не попало в цель. У меня больше почти не оставалась сил бежать и куда меньше сил защищаться. Было необходимо где-нибудь спрятаться и передохнуть, только вот за этими редкими деревьями было однозначно не скрыться. 

— Что-то ты замедлилась, грязнокровка, — его голос уже звучал намного ближе. — Решила все же пообщаться? Думал, что у грязнокровок, может, есть хотя бы физические преимущества — как у разных хищных животных. Но похоже, что ты из травоядных. 

Тогда я впервые подумала, Драко, лишь допустила несмелую мысль, что, возможно, не хочу быть, как выразился Руквуд, травоядной. 

Что, может быть, я не имею права быть такой на войне. 

В тот момент во мне между собой боролись усталость и желание спастись, страх и ненависть, но ненависти к этому ублюдку, убившему мою подругу и намеревавшемуся убить еще и меня, становилось все больше.

Он хотел убить не только Луну, Руквуд и на мне бы не остановился — он хотел истребить весь Орден, всех грязнокровок и оборотней. 

Август Руквуд, Драко, искренне хотел убить всех моих друзей. 

Мои ноги бежали все медленно, а шансы на удачное спасение становились все призрачнее, Руквуд же почти догнал меня и уже поднял свою волшебную палочку, чтобы произнести — я уверена — непростительное. 

Август Руквуд наигрался. 

На размышления больше не было времени. 

Бежать больше не было сил. 

Как ощущается храбрость, Драко? 

Я чувствовала только горе от потери Луны и ненависть к ее убийце. Еще я понимала, что шанса на ошибку у меня уже быть не может. 

— Авада кедавра! 

Я никак не ожидала, что когда-нибудь смогу произнести два этих слова. Но, к моему удивлению, звуки в таком порядке сложились очень быстро и вырвались из моего рта смертельной комбинацией слишком легко. 

Ненависть оказалась во мне единственным чувством, достаточно сильным, чтобы можно было произнести заклинание. 

Был ли у меня выбор? 

Нескладное мужское тело рухнуло на землю с глухим звуком как будто бы в параллельной реальности. 

Руки немного дрожали. 

Что же такое храбрость, Драко? 

Почему, подходя к барьеру, я не могла думать о Руквуде? Почему я старалась больше не думать о Луне? Отчего я даже мысленно избегала переживаний за Невилла и Джинни? 

Перед долгожданной аппарацией я думала только о том, как не по-осеннему холодно, и как сильно мерзнут пальцы на ногах, и старалась не позволить подступающему ужасу поглотить меня. 

Я открыла глаза и оказалась на своей привычной кровати и в своей спальне с бежевыми обоями, а совсем не на обшарпанном пороге Гриммо 12, где я ожидала очутиться. 

Мне не нужно было через минуту сталкиваться с встревоженными друзьями. Не нужно было пытаться скорее скрыться в своей комнате, стараясь как можно короче отвечать на их бесчисленные вопросы. 

— Гермиона, Мерлин, на тебе лица нет, что случилось? 

— Все хорошо, спасибо. 

— Мы видели Невилла и Джинни, а где Луна, где остальные? 

Я не смогла тогда ответить на этот вопрос, Драко, мне эгоистично не хотелось на него отвечать. 

Луна Лавгуд осталась лежать в том лесу, сраженная смертельным проклятием, где позже замертво упало еще одно тело. 

Я силой выдернула себя из тех воспоминаний, взяла с прикроватной тумбочки волшебную палочку и зажгла свет— стало чуть легче. 

Больше нельзя было поддаться невротическому искушению поверить, что это моя небольшая комната на Площади Гриммо, темная и с обшарпанными стенами. Стало отчетливо видно, что это совсем, абсолютно точно не она, и я не заперла свою спальню на все возможные заклинания, чтобы просто забиться в угол кровати и ждатьждатьждать, когда же польются долгожданные слезы. 

Внезапно я услышала короткий стук в окно. Обернувшись на звук, я увидела, что небольшая серая сова держала в клюве бежевый конверт. 

Я быстро встала с кровати, чтобы забрать его. Вестей не ожидалось, поэтому я была искренне удивлена и немного обеспокоена внезапным письмом среди ночи: вдруг что-то случилось с Гарри или Джинни, с их детьми…

Я не могла не подумать и о тебе, Драко, вдруг…

Встревоженная и готовая к худшему, я резко распахнула окно, ночная улица ворвалась в мою спальню шумом машин и прохладным ветром. 

Едва я успела протянуть руку к конверту, как сова уже улетела, даже не взяв платы за доставку письма. 

В конверте лежал обычный лист бумаги, на котором было написано:

«Завтра. 22.10. Комната №4743».

Письмо сгорело сразу же, как только я успела дочитать до имени «Теодор Нотт».

* * *

Собрание проходило довольно любопытно. Комната №4743 была одних из забытых подвальных помещений Министерства Магии, насквозь пропахшем сыростью, плесенью и пылью.

Организаторы, конечно, постарались, убрав, судя по всему, основную грязь, но комната все еще выглядела очень уныло и заброшено. 

В ней не было ничего, кроме импровизированной сцены и четырех плотных рядов раскладных стульев, меньше половины из которых были теперь заняты пришедшими. 

Я зашла в кабинет одной из последних и заняла место во втором ряду. 

Справа от меня сидел молодой мужчина с очень важным и горделивым выражением лица.

Волшебник был хорошо одет, даже очень хорошо, если обратить внимание на часы, запонки и подобные незначительные безделушки. 

Почему-то в моей голове промелькнула мысль, что это тоже сын какого-нибудь Пожирателя, с которым мне пока, по счастливой случайности, не доводилось сталкиваться. 

Тогда мне было еще трудно точно сказать, что я чувствовала, решившись прийти и остаться на собрании, на котором треть участников были дети Пожирателей смерти. 

Конечно, они также собирались противостоять Министерству.

Разумеется, они тоже хотели изменить существующий строй, но…

— Грейнджер, не поздновато ли думать о таком после дачи своего согласия  Нотту? 

— Думаешь, получится убедить себя, что ради благой цели можно опять использовать сомнительные средства? 

Драко, мне, действительно казалось, что при желании я смогу направить их и вовремя одернуть, заставив забыть о взыгравших частных и эгоистичных мотивах. Вовремя переубедить их слепо мстить и воодушевить идеей светлого будущего, где есть место всем и каждому, независимо от его прошлого. 

— Наивно, Грейнджер, на-ив-но. 

Казалось странным, что сидящий в углу небольшой сцены Нотт, собравший всех нас, просто молчал и время от времени нервно поправлял тёмные волосы. На первый взгляд, его, скорее, забавляло происходящее в кабинете, чем искренне интересовало. Он едва заметно ухмылялся и с любопытством изучал волшебников, которые то ли от искренней обеспокоенности, то ли от скуки, уже начали аккуратно подступаться к главной теме сегодняшнего вечернего собрания. 

— Я знаю, что Кингсли уходит с работы в 19.00, следовательно, не дорабатывает. 

— Его помощник подозрительно долго сидит в бухгалтерии — подправляет отчеты? 

— Я лично видел, как он жмет руку подозрительному типу на углу. 

— Помощник? 

— Заместитель помощника по спортивной подготовке в Аврорат. 

Это больше было похоже на глупую викторину или детскую игру, чем на реальную разработку стратегии по смещению министра с должности. 

Я все никак не могла понять, почему Теодор Нотт не собирался вмешаться и прекратить эту бесполезную трату нашего и своего времени. Почему основной организатор не высказывал своих идей, не стремился познакомить нас со своим планом, даже не пытался «провести» встречу, обозначив себя как лидера. 

Также меня очень волновал вопрос: почему Теодор Нотт, так резко отказавший мне относительно недавно, все же передумал на мой счет? Что его заставило все же поменять свое решение? 

Ты относительно немного рассказал мне о Нотте, Драко. Наверное, тебе и самому было непонятно, почему он решился на то, на что он решился. 

— Тео, он.. Грейнджер, Тео очень изменился после войны. На старших курсах Хогвартса мне иногда даже казалось, что он не только не разделяет идей Воландеморта, но и даже немного симпатизирует Ордену. Когда же началась война, то Тео погрузился в колдомедицину. Он почти на протяжении всей Второй магической увиливал от участия в рейдах, брезговал пытками… Но ближе к концу, ближе к вашей победе Тео стал внезапно тем, кто один из первых вызывается на задания. 

Большинство из тех, кто перебрасывался бессмысленными предложениям, были конъюктурщиками революции.

Складывалось впечатление, что многие лишь хотели казаться заинтересованными, когда на деле им было просто приятно говорить умными словами про глупое Министерство.

Особенно это отличало одного светловолосого волшебника средних лет, одетого в костюм-тройку, немного болезненного вида: он дергал руками как-то слишком резко, сопровождая этим свои бессодержательные речи. 

— Мы отдали Министерству нашу свободу, нашу политическую свободу принимать решения и действовать. Левиафан уже гниет с головы, утягивая нас, — это местоимение он произнес особенно важно. — за собой. Так возьмём же свое право ради установления лучшего государства! 

— Да, верно говорит!

— Логично, да, особенно про Левиафана красиво сказано. 

Волшебник почти удачно сделал вид, что ему совершенно не интересна лесть и похвала, но в последний момент его выдал дернувшийся уголок рта. 

К тому моменту я уже почти решила уйти, совершенно точно я бы покинула это собрание через пять минут, если бы не…

Драко, наверно, было бы лучше, если бы внезапно позади меня я не услышала усталого женского вздохнула и последующего за ним едкого вопроса:

— Все же, что вы предлагаете делать, мистер?..

— Гаттер. 

— Что вы предлагаете делать, мистер Гаттер? 

Мой взгляд снова скользнул по Нотту, который все так же молча сидел в отдалении, словно выжидая. Только вот выражение его лица стало вдруг более сосредоточенным и внимательным, словно его наконец-то заинтересовал кандидат на собеседовании. 

Я обернулась, чтобы посмотреть на ту, кто заставил Теодора Нотта наконец-то серьезно вникнуть в происходящее. 

И я никак не ожидала, что женский голос,  задавший первый за встречу правильный вопрос, принадлежал Пэнси Паркинсон. 

Как я могла проглядеть её? Когда она присоединилась к нам?

— Для начала нужно разработать программу действий, затем собрать команду наиболее активных и саботировать деятельность министерства, чтобы…

— Грубой силой? — немного высокомерно и насмешливо поинтересовался мужчина в переднем ряду. 

Кажется, его звали Малькольм Бэддок. Я помнила лишь, что он учился на Слизерине и закончил Хогвартс года на три раньше нас с тобой. 

Единственное, что о нем сохранилось у меня в памяти отчетливо, Драко, это иррациональная неприязнь и еле подавляемая брезгливость, наличие которой я еще долгое время пыталась отрицать. 

На вид, Бэддок был опрятно одетым, хорошо сложенным мужчиной. В манере держаться  можно было бы усмотреть уверенность, граничащую с заносчивостью, только вот… 

Только вот что-то неуловимое в его мимике, жестах, тембре голоса делало весь его внешний облик дурным. 

Ты как-то обмолвился вскользь, обронив о нем всего пару фраз. Пару фраз, которые были короткой, но ужасающе емкой характеристикой Малькольма Бэддока:

— Он в детстве очень любил играть с животными. Родителям приходилось часто дарить ему новых кошек, потому что старые заканчивались. 

— Нет, что вы… Мешать работать, прятать и уничтожать бумаги, — отвечая, мистер Гаттер стряхивал несуществующую пыль со своих серых брюк. 

— Может, еще кнопки им на стул положим, чтобы уже окончательно справиться с этим ужасным режимом — Бэддок нервно и немного визгливо хохотнул.

— Не перебивайте его. И еще:  к чему вы хотите прийти, мистер Гаттер? 

Пэнси Паркинсон силой воли пыталась вернуть собранию смысл. 

Паркинсон сидела немного напряженно и периодически постукивала ногой по полу, будто бы отсчитывая время до конца встречи. 

Что-то в ее скрещенных на груди руках и временами пустом взгляде выдавало желание уйти и не иметь ничего общего с происходящим. Только вот будто бы этот пластиковый стул, стоящий в третьем ряду мрачного кабинета, был единственным местом, которое ей предоставило новое магическое общество. 

Ты как-то рассказал мне, Драко, что Пэнси разлюбила войну за чистоту крови, как только она началась, но другой стороне она была без надобности, да и Пэнси менять свою сторону не хотела. Паркинсон просто претерпевала, ожидая, что рано или поздно все это так или иначе закончится. Пэнси не волновало, выиграет её сторона или проиграет — она хотела конца войны. 

Ее вера в Воландеморта пошатнулась в первый раз, когда её отец вернулся с очередного собрания без кисти левой руки. Неудачный рейд был воспринят как «кража» у Хозяина. 

Второй раз, когда званый ужин с гостями в её доме, начался с казни предателей. Крэбб-старший, один из Розье и еще какой-то незнакомый новобранец были обезглавлены в любимом саду её матери. 

А третий раз, третий… Третий раз она уже не могла вспомнить. 

— Конечно, Грейнджер, после окончания войны Пэнси не ждала, что вы примите её с распростертыми объятиями. К тому же она слишком горда, чтобы отречься от сформировавших её традиций… Родителей. Она бы могла работать на новый режим. Но новый режим не хотел нанимать старую Пэнси Паркинсон. 

— Во-первых, необходимо достичь реализации обещанной Кингсли довоенной программы. Во-вторых, ограничить его политические права посредством усиления других институтов и… — мистер Гаттер продолжил бы и дальше читать лекцию по политологии, но его грубо перебил Бэддок. 

— Глупости, возможно, стоит все же сделать что-то более стоящее, чем пустые разговоры, если мы хотим достигнуть результата, — Бэддок поднялся со своего места в первом ряду и встал перед нами, заслонив собой Нотта. — Мы могли бы, не знаю… Свергнуть Кингсли, да и все, — он опять невпопад улыбнулся, словно хотел сбить нас с толку, заставить думать, что это просто шутка, и все сказанное не всерьез. 

— К чему такой радикализм?! — внезапно снова возмутилась Паркинсон. — Не навоевался? 

— Это необходимость. Мы не можем избавиться от довоенных издержек, если нами будет руководить человек, который работал в Министерстве до Второй магической. 

— А вы, мисс Грейнджер, хотите возглавить открытый протест?

Мне не польстила отчаянная попытка мистера Гаттер найти во мне союзника. Его желание заполучить поддержку Героини войны было довольно понятным и удручающим, но…

Хочу ли я открыто пойти против Кингсли, настроить против себя Министерство? 

Есть ли у меня желание действительно начать сотрудничать с брендом «сопротивление», который еще даже знает, чего хочет достичь? 

Готова ли я, на самом деле и всерьез, закрыть глаза (хотя бы на время) на то, что с некоторыми из них мы были по разные стороны баррикад? 

— Нет, у меня совершенно нет желания участвовать в подобном. Речи о торговле моим лицом быть не может тем более, — мистер Гаттер ухмыльнулся сам себе. — На мой взгляд, было бы куда уместнее заниматься политическим просвещением посредством листовок и, возможно, газет. Необходимо дать понять волшебникам, чего мы хотим, почему к этому стремимся и как планируем этого достигать. Создание простых помех в работе для простых служащих делает из нас простых вандалов. А такие грубые методы против Кингсли тем более. 

Бэддок скривился, дернул плечом, словно пытаясь что-то стряхнуть, и уже, очевидно, хотел мне возразить, как его неожиданно перебил Теодор Нотт. 

— Мисс Грейнджер, давайте начнем с того, что Вы предлагаете, — он наконец-то встал перед всеми нами, отодвинув в сторону Малькольма. — Прежде всего, как верно заметила мисс Грейнджер, мы не вандалы. Мы группа людей, желающая сделать работу нашего Министерства лучше. Для этого необходимо начать с мягкой силы, — тогда я не обратила внимание на слово «начать». — Попробовать доступно объяснить людям, чему своим бездействием они потворствуют. Возможно, при удачном раскладе, нам даже удастся расширить наши скромные ряды. 

Внезапная поддержка Нотта, признаюсь, обрадовала и придала мне уверенности. 

Он был первым человеком за долгое время, кто почти сразу поддержал мою инициативу, при этом одобрительно улыбаясь, словно предложение ему, в самом деле, показалось хорошим. 

Я подумала, что, возможно, именно в тот момент мне наконец-то приоткрыли дверь, дав возможность реализовать хотя бы некоторые из своих идей. Идей, которые бы, на мой тогдашний взгляд, сделали бы магическое сообщество лучше. 

После одобрения Нотта я была готова почти сразу побежать в свою квартиру и начать разрабатывать просветительскую стратегию, которая бы не только открыла волшебникам глаза, но и воодушевила бы их, подтолкнула бы к переменам. 

Несмотря на то, что тогда еще не было ничего ясно, Драко, и не взирая на то, что я даже не понимала, против чего мы все-таки собрались воевать. 

Мне казалось, что я смогу воспользоваться возможностью, которая мне открылась, чтобы сделать то, что именно я считаю важным. Даже если у моих вынужденных союзников есть свои скрытые цели. 

* * *

— Тебе нельзя иметь никаких дел с Ноттом. 

Ты внезапно ворвался в мой кабинет и встал прямо напротив рабочего стола, за которым я пыталась доработать никому не нужные рекомендации по обращению с домашними эльфами. 

Честно признаться, я не ожидала тебя увидеть так скоро после того случая, за который я все еще должна была перед тобой извиниться. 

Ты никак не заслуживал услышать столько бестактное и неблагодарное замечание после своей (хочется верить) бескорыстной попытки мне помочь. 

Не нужно было опять пытаться вывести тебя на чистую воду, и уж точно не стоило ради этого касаться темы твоей матери. 

Я сожалела о своих словах, Драко, правда, сожалела. 

Только твой резкий командный тон и властный вид совершенно не настраивали на виновный лад, вызывая противоположное желание — обороняться. 

— Чем могу помочь, Малфой? 

Я старалась звучать спокойно, даже равнодушно, стараясь не обращать никакого внимания на вдруг возникшую нервозность. 

— Просто послушай, Грейнджер, тебе больше нельзя появляться на встречах. 

— Я не понимаю, о каких встречах ты говоришь. 

Тогда я надеялась, Драко, что ты хотя бы на секунду мне поверил, потому что я пыталась, очень пыталась звучать убедительно и твердо. 

Сейчас я понимаю, что тогда мои слова тебя совсем не убедили, а только больше разозлили, но ты не мог, не имел никакого права это показывать. 

И я в тот момент не обратила никакого внимания или же просто не разгадала послание твоих посуровевших глаз, едва нахмуренных бровей и слегка поджатых губ. 

Ведь, Драко, по твоему лицу всегда было так трудно определить, что ты думаешь, что чувствуешь, как собираешься поступать. 

Впоследствии ты признался, что тебе предположительно случайно проболталась о моем участии Пэнси Паркинсон, которая присутствовала на встрече. 

Оказывается, она все еще не оставляла попыток уговорить тебя присоединиться: давила на прошлые общие ценности, обещала счастливые будущие перспективы и времена. 

Ты рассказывал, что она использовала те же болевые точки, что и я, что и все «победители». Только основное отличие было в том, что Паркинсон пыталась манипулировать стыдом и сожалениями, а не просто наслаждалась ими. 

— Грейнджер, я не хотел присоединяться к ним, после войны ни разу. Не пойми меня неправильно, я не поддерживал героев. Просто, если бы я встал на сторону своих старых школьных товарищей, то выбрал бы путь, который уже проходил. 

— Ты все прекрасно понимаешь, не строй из себя идиотку. И оторвись уже от своих бумажек хоть на секунду, — ты раздраженно выдохнул. — То, чем занимается Нотт… К чему на самом деле это все ведет… Тебе не стоит туда лезть. 

Ты как-то быстро и незаметно оказался почти вплотную к моему столу, который стал последним разделяющим нас (надежно защищающим меня) предметом. 

Я подумала тогда, что, возможно, стоит встать, чтобы оказаться почти на одном уровне с тобой, подарить себе возможность прямо и твердо встретить твой тяжелый, почти придавливавший взгляд. 

Но это бы значило, что я придаю твоему визиту, действительно, важное значение. Возможно, даже такой внезапный всплеск эмоций с моей стороны окончательно убедил бы тебя — мне есть что скрывать и утаивать. Поэтому я решила лишь сильнее  вцепиться в ручку и устало откинуться на спинку своего рабочего кресла. 

— С какой стати тебя заботит то, чем я занимаюсь? 

— Мне все равно, Грейнджер, просто мои интересы в данном случае противоречат интересам Нотта, — ты цинично и сухо усмехнулся. 

— Просто мне не хотелось наблюдать, как ты потом корила бы себя еще больше, Гермиона.

Драко, даже если бы ты честно рассказал мне о своих догадках касательно планов Нотта, я бы тебе ни за что не поверила. 

Потому что не захотела бы, выбрала бы какое угодно оправдание для себя, для Нотта, но твоим бы словам не поверила. 

И ты знал это, конечно, понимал — иначе и быть не могло. Наверное, поэтому ты не стал тратить время на безрезультатные уговоры, понимая, что в тот момент, к сожалению, мне твоих слов было еще недостаточно. 

Мне было бы недостаточно, даже если бы ты признался, что в самом деле тобой тогда движело.

Драко, тогда я поступила глупо, опрометчиво, стараясь не верить тебе, не слушать, не обращать внимание на откуда-то взявшееся отчаяние и печаль в твоих глазах. 

Намеренно не замечала твои неожиданные и грубые попытки пробиться сквозь мою предвзятость и слепоту, достучаться до меня. 

— Да, Министерство сейчас проводит свою политику под твоим брендом, Грейнджер. Тебе необходимо уже примириться с тем фактом, что ты лейбл их новой политической кампании. Однако сейчас ты просто продаешь свое лицо новому покупателю. Не более. 

— Мое участие в делах Министерства весьма косвенно, если вообще это можно назвать участием — подписывание ничего не значащих договоров и присутствие на вечерах. 

Я нелепо игнорировала твои старания образумить меня, не желая дать себе даже шанса усомниться в Нотте и в его деятельности. 

Я считала, что Теодор Нотт поверил в меня, дал мне шанс попрощаться с глупой и ничего не значащей бумажной работой. 

— Да, сейчас ты на их вечерах, подписываешь их бумажки, будучи их Героиней войны. Тебя это бесит.  Однако ты же являешься и той, кто поддерживает мир и стабильность для простых волшебников. Я понимаю, Грейнджер, что тебе это не нравится, что тебе это кажется несправедливым. Жизнь всегда такая, и уж точно ты не сможешь сделать ее лучше, вывязывать в сомнительные предприятия. 

— Я не участвую ни в каких сомнительных предприятиях, Малфой. Если ты не обратил внимание, то сейчас я занимаюсь своей непосредственной работой. 

— Как угодно, Грейнджер, хорошего дня. 

Ты выглядел разочарованным, но всего лишь на мгновение, Драко, правда. После ты стал обычным собой, незаинтересованным и отстраненным. Отчего-то мне подумалось, что промелькнувшее на твоем лице разочарование передалось мне, только оно вдруг заполнило меня почти всю, мешая дышать и щипля глаза. 

Ты уже развернулся, чтобы уйти, даже сделал два предательских шага, как вдруг что-то заставило меня окликнуть тебя:

— Малфой… — в голове больше не было ни одной связной мысли, только череда глупых риторических вопросов, которые задавать однозначно не следовало — я была не готова услышать твои ответы. 

Почему все так, Драко?

Почему победа, которую мы так ждали выглядит вовсе не так, как я думала? 

Как можно так храбро сражаться за правильные вещи, а затем просто… Просто предать это? 

Мне так хотелось, чтобы ты, Драко, ответил мне, выбрав правильные, согревающие  душу фразы. 

Но в тот момент ты просто стоял лицом к двери и все не решался дернуть за ручку, а от меня, казалось, попрятались все знакомые слова. 

Наверное, ты бы сказал, что ждать от обычного человека книжного подвига глупо, что люди просто такие, какие они есть, что большее, чего от них можно получить — это попытка каждый день выбирать быть хорошим человеком. 

Но тогда, Драко, мне не хотелось этого слышать. Мне хотелось верить в великие идеи, которые дарят великие цели и смыслы, а также говорят, что «правильно». 

— Что же ты посоветуешь делать, Малфой? 

Ты повернулся и на мгновение как-то слишком прямо и открыто посмотрел, после чего сосредоточил все свое внимание на стеллаже с бумагами за моей спиной. 

— Попытайся прожить свою жизнь, Грейнджер, просто иначе, иначе… — ты прикрыл глаза и скрестил руки на груди, как будто бы пытаясь себя обнять. — Просто пойми уже наконец, что вечная борьба тебя не сделает лучше. 

Тут внезапно в дверь постучали. Я уже встала ее открыть, но ты меня опередил. В кабинет зашел незнакомый министерский служащий и протянул мне уже знакомый бежевый конверт. 

— Спасибо, — я улыбнулась, стараясь быть приветливой с этим светловолосым высоким мужчиной, который предположительно был моим новым «коллегой».

Незнакомец ничего не ответил, просто коротко кивнул и быстро покинул кабинет. 

— Кто это был? — ты резко повернулся ко мне, и в твоем взгляде, кажется, промелькнула настороженность. 

Хотя я не могу быть в этом уверенной, Драко, ведь последующие скука и равнодушие были сыграны тобой слишком натурально.

— Передали сведения по работе, Малфой. 

По работе, которую я сама для себя выпросила у человека, которого раньше презирала чуть меньше тебя, Драко. 

По работе, которая, честно признаться, уже занимала большую часть моих мыслей и свободного времени. 

По работе, которая, при наиболее удачном раскладе, обещала нечто совершенно грандиозное для всего магического сообщества — нечто правильное, справедливое. 

Все было задумано ради хорошей цели, благой, Драко, правда, я бы никогда не пошла на такое сомнительное сотрудничество, если бы это того не стоило. 

Это был единственный верный вариант. 

Единственно верный. 

Единственный, Драко. 

— Малфой, если ты возражаешь, — я все не могла выпустить из рук плотный конверт. — мне нужно сдать часть задания до вечера, — и как бы в знак подтверждения своих слов я раздраженное окинула взглядом свой стол, заваленный многочисленными справками, черновиками и справочниками. 

— Без проблем, Грейнджер. 

Больше на меня не взглянув, даже мельком, ты быстро вышел из кабинета, чуть громче необходимого закрыв за собой дверь.