Шипы (гет)

А дальше начались мучения. Всё в том же отцовском кабинете под его присмотром со мной работала Мариз. Её воздействие на мой разум было едва уловимым, как лёгкое пощипывание-покалывание в голове. Как уходили закладки, я почти не ощущала. А вот когда очередь дошла до заблокированных воспоминаний… Тут пришлось несладко.

Сначала вернулись воспоминания о внедрении закладок. Все однотипные. Профессор МакГонагал сообщала, что со мной хочет пообщаться директор (почему-то я совсем не удивилась, что это именно его магии дело), отводила меня к горгулье, за которой пряталась лестница в его кабинет, я поднималась по этой лестнице. Меня поили пахучим чаем, кормили сладостями и почти безотрывно смотрели в глаза. Я в это время беззаботно рассказывала какие-то глупости: тема по трансфигурации у нас сейчас сложная, но кто-то из старшекурсников помог разобраться. Те же старшекурсники сладости из «Сладкого Королевства», магазинчика в деревне Хогсмид, что рядом со школой, принесли, и мы двумя младшими курсами их уплетали. Первый поход в Хогсмид не удался. Шёл дождь, и почти весь день мы просидели в «Трёх Мётлах». Даже до магазина приколов «Зонко» не добрались.

И так далее и тому подобное. Удивительно, что во время этих бесед (даже на пятом курсе) я ни разу не заговорила о своей семье. Всегда только о школе, и никогда о чём-то по-настоящему личном.

Внедрение закладок вполне соотносилось с моим впадением в истеричное состояние. Начиная со второго курса, я стала более нервной и раздражительной. Замечания тётушек, на форму которых я до этого не обращала внимания, вслушиваясь в смысл, стали вызывать вспышки злости. Возникающая периодически отстранённость отца — тоже. Братья в то время дома почти не появлялись — учились за границей, потом путешествовали. Наверное, по этой причине директор не стал завязывать на них закладок, зачем делать лишнюю работу.

После этого мы сделали перерыв. Харт подал нам чай. Я была вся взмыленная, как будто не сидела последний час на одном месте, а бегала всё это время со скоростью минимум двенадцать километров в час. Менталистка выглядела ненамного лучше меня. Так что мы обе не обошлись просто пирожными и вареньем. Домовик подал к чаю бутерброды с мясом, сырную тарелку, лёгкий салат. Проще говоря, вместо чая получился почти полноценный обед.

Когда мы обе немного пришли в себя, приготовились продолжить работу. Отец, правда, ещё раз спросил, точно ли я хочу полного снятия заклятий забвения. По всему выходило, что дело действительно плохо, но отступать было поздно, так я для себя решила.

С первым же разблокированным воспоминанием, я почти пожалела о своём упрямстве.

Начало второго курса. Прихожу в библиотеку делать уроки. Без друзей с Гриффиндора — они уже всё сделали, а я немного отстала от графика работы из-за пребывания в Больничном крыле после драки в подземельях. Людей много, искать свободный столик бессмысленно. Остаётся только к кому-то подсесть. Вижу знакомые лица, правда у них — слизеринские галстуки. «Ну и пусть», — говорю себе и, подойдя к ним, приветливо улыбаюсь. Басти Лестрейндж вместе со своим приятелем с моего курса — Торфином Роули, который единственный все три дня составлял мне в больничном крыле компанию — ему тоже сильно досталось. Мальчики отвечают мне вполне дружелюбно и сами предлагают подсесть к ним. Пока Рабастан занят своим заданием, мы с Торфином шёпотом обсуждаем эссе по Трансфигурации.

Когда все задания сделаны, Басти вызывается проводить меня до гостиной. Не вижу причин отказывать, так что мы идём вместе. Недалеко от портрета Полной Дамы мы прощаемся. Рабастан отправляется в общежитие своего Дома, а я — ко входу в гриффиндорскую башню. Дойти не успеваю. Кто-то больно толкает меня в плечо, так что я падаю прямо на ступеньки. Поднимаю глаза и вижу Уизли. Он гневно шипит, что я не должна водится со всякими слизняками. Внутри клокочет возмущение, почему это я не могу общаться с приятелем детства, да и кто такой этот Уизли, чтобы мне запрещать. Но я не говорю ни слова. Сильно болит ушибленная рука, на которую я упала.

Всё тот же второй курс. Скоро ученики разъедутся на Рождество домой. Я два последних месяца откладывала свои карманные деньги, чтобы купить подарки родным. Сейчас разыскиваю кузину Патрицию, чтобы она помогла мне отправить сову с заказом. Подарки для неё, её брата и кузенов Розье, которые тоже ненамного меня старше, я готовила отдельно, так что суть просьбы меня совершенно не смущает. Её не оказывается ни в большом зале, ни в библиотеке. Спускаться в подземелья не очень хочется. Почему-то становится тревожно от перспективы так показательно общаться со слизеринцами. Уже почти решаюсь сменить цель и пойти искать Эвана Розье (хотя это тоже чревато, но уже по другой причине), когда сталкиваюсь со своим однокурсником Арманом Малфоем. Мы не слишком близко знакомы, в школе тоже не общались, но я всё-таки рискую спросить его, не знает ли он, где мне искать кузину.

Малфой честно задумывается над моим вопросом. Потом замечает кого-то в толпе, подхватывает меня под локоть и целенаправленно тянет за собой. Оказывается, он заметил своего старшего брата Брутуса. Арман пересказывает четверокурснику мой вопрос.

— Она сейчас в гостиной, — отвечает тот. — Если у тебя какое-то очень важное дело, я за ней схожу.

Мне неловко, и я неуверенно улыбаюсь ему. Дело не то что бы очень важное, и я даже предполагаю, что Пати может возмутиться, мол я отвлекаю её по пустякам. Перспектива обратиться к Эвану кажется мне всё более заманчивой. Однако Брутус расценивает мой ступор как смущение, улыбается и говорит, что попросит мою кузину прийти в библиотеку. Я благодарю его и Армана и отправляюсь к месту встречи.

Без приключений не обходится. Я снова сталкиваюсь с Уизли, который мистическим образом всегда знает, когда я «любезничаю со змеями». Предыдущий прецедент я к тому времени уже не помню, но от вида мальчика мне становится не по себе. Он яростно сверкает глазами, но поднять на меня руку в этот раз почему-то не решается. Впрочем, мне просто встречи хватает. Когда минут через пятнадцать кузина находит меня в укромном местечке в библиотеке, моё лицо ещё мокрое от слёз.

Снова предрождественская пора, но уже на третьем курсе. Я с этого года играю охотницей в составе сборной факультета по квиддичу. Возвращаюсь после матча Гриффиндор-Слизерин, в котором мы сыграли в ничью. Снитч поймал ловец Слизерина, но я и двое других охотников — поджарый Крис Джастин и худенькая Тереза Роланд — устроили настоящую бомбардировку ворот противника.

Я задержалась в раздевалке, остальные члены команды уже ушли. На выходе с поля сталкиваюсь с Лестрейнджем. Поздравляю его с отличной игрой — он уже второй год ловец сборной своего факультета. Лестрейндж отвечает мне взаимностью, говоря, что у меня отличные кручёные мячи.

Мы не слишком торопимся на пути к замку. Погода замечательная и по-настоящему рождественская: всё кругом покрыто белым снегом, лучи заходящего солнца (матч очень затянулся, что было главной причиной моей задержки — я отогревалась в душе) заставляли снег красиво искриться.

В холле мы должны были разойтись — общежитие Слизерина находится в подземельях, а мне предстоит подниматься в гриффиндорскую башню. Мы оба устали, и на вежливое предложение Рабастана меня проводить я качаю головой. Пытаюсь сдвинуться с места, и понимаю, что не могу. Басти тоже не двигается. Мы удивлённо переглядываемся, а потом синхронно задираем головы. Над нами, весело покачиваясь, висела веточка омелы. По замку летает примерно десятка два «ловушек», зачарованных какими-то умниками-шутниками с Рэйвенкло. Если двоим не посчастливилось попасть под такую веточку, то они не могли сдвинуться с места, пока не поцелуются. За последние три дня из-за этой шутки было много неловких сцен, впрочем, рождественская атмосфера сказывалась на настроении большинства, так что ссор пока не случалось. Поэтому, наверное, преподаватели ничего и не предпринимали.

Я глубоко вдохнула и подалась к Басти, целуя того в щёку. Чары были хитроумными. Если под них попадали малыши или люди одного пола, достаточно было, чтобы один другого поцеловал в щеку. Особенно забавно было, если под чары попадали двое мальчишек. Девочки реагировали довольно спокойно, а вот парни устраивали целое представление.

Пытаюсь отступить, но ничего не выходит. В щёку не сработало. Чувствую, как лицо начинает гореть. Придётся целовать в губы. Смотрю на Рабастана. Тот пытается выглядеть невозмутимым, но с покрасневшими щеками это довольно тяжело. Он тоже смотрит на меня. Потом всё происходит очень быстро. Рабастан обхватывает моё лицо ладонями и прижимается губами к моим губам. Что-то во мне начинает трепетать при этом прикосновении.

Чувствую, как исчезают опутавшие нас чары. Уверена, Басти тоже заметил, но он всё ещё не отпускает меня. Его руки уже обнимают меня за плечи. Я тоже подаюсь к нему и обнимаю парня вокруг пояса. Несколько мгновений спустя Басти отстраняется, делает небольшой шаг назад, скользя руками с плеч вниз и наконец сжимает мои ладони. Он улыбается, и я тоже.

— Пока, Андра, — я улыбаюсь ещё шире. Мне нравится новое сокращение собственного имени.

— Пока, Басти.

Он напоследок целует меня в щёку, после чего мы расходимся, не оглядываясь.

Третий курс сразу по окончании Рождественских каникул. Я еду в Хогвартс-экспрессе в одном купе с двумя девочками и мальчиком с моего факультета. Девочки-двойняшки Мэри и Элиза Хитченс, с которыми я делю спальню с первого курса, и наш однокурсник Энтони Спиннет. С девочками я общалась много с самого начала. Ещё на первом курсе, когда шляпа распределила меня не на «семейные» факультеты, то есть не на Слизерин и не на Рэйвенкло, я решила по возможности не цепляться за кузенов и кузин и зарабатывать репутацию на факультете самостоятельно. Близняшки Хитченс были из очень хорошей семьи. Недаром их мать из Блэков. Энтони был из семьи попроще, но тоже чистокровный. Вполне себе неплохая компания, решила я тогда. Особенно учитывая, что по количеству маглокровок и магловоспитанных полукровок Гриффиндор был первым среди четырёх факультетов.

В дверь нашего купе кто-то постучал. Когда Мэри разрешила войти, в образовавшемся проёме показался Рабастан.

— Привет, — улыбнулся он мне. Я тоже улыбнулась. Опять же, сцены с омелой в холле я уже не помнила. Впрочем, в детстве мы дружили, да и в Хоге вполне неплохо общались, хотя близкими друзьями нас уже нельзя было назвать. В общем, я не сильно удивилась его появлению. Видя, что Басти хочет что-то мне сказать, но явно не предназначенное для посторонних ушей, я встаю и выхожу из купе.

Меня немного беспокоит его выжидающий взгляд. Я непонимающе приподнимаю брови.

— Всё в порядке, Андра? — спрашивает он. Я удивляюсь новому обращению и ещё больше тому, что Басти берёт меня за руку.

— И давно ты так меня зовёшь? — спрашиваю я. Рабастан опешил настолько, что даже выпустил мою руку. Мне отчего-то хочется, чтобы он вернул всё как было, но мои слова явно его задели, хотя мне и непонятно, почему.

— Если тебе не нравится, могла бы сказать сразу, — говорит он. Это звучит так, будто он обращается ко мне в такой манере не в первый раз. Мне становится тревожно, но, кажется, моё смятение Басти понимает как-то по-своему.

— Неважно. Забудь, Прюэтт.

Когда он разворачивается и уходит, я смотрю ему вслед. Ничего не могу понять, но что-то внутри беспокойно ворочается. Мне приходит в голову, что я забыла что-то очень и очень важное. Но, если подумать, если произошло что-то по-настоящему важное, разве могла я начисто об этом забыть.

Додумать не получается. Мешает Уизли.

— Привет, Молли, — я начинаю злиться.

— Что у всех сегодня за прикол такой — коверкать моё имя?! — возмущаюсь я. — Дай пройти! — Пытаюсь проскочить мимо рыжего обратно в своё купе, но не выходит. Внезапно Уизли крепко сжимает моё запястье.

— Значит, этому слизняку слизеринскому можно, а мне нет?! — гневно шипит он и вдруг прижимается губами к моим губам. Пытаюсь вырваться. Уизли больно прикусывает мою губу. Со всей силы бью его кулаком в грудь и, кажется, выдаю магический выброс, потому что чем ещё объяснить, что его отбрасывает от меня метра на три, не меньше. Проще всего нырнуть в купе, но отчего-то я не ощущаю его безопасным. Наверное от того, что там сидят гриффиндорцы, которые, может, и не слишком будут гореть желанием общаться с Уизли, но прогонять, если тот попросится ехать с нами, не станут точно.

Поэтому я предпринимаю попытку к бегству в другой вагон. Всего-то надо найти кого-нибудь из кузенов и попроситься к ним. Не прогонят, это точно, в своё купе мне возвращаться не нужно, я уже в форме, а вещи перенесут домовики.

Первым на пути мне попадается купе, в котором сидит Эван со своими друзьями с Рэйвенкло. Кейдн Мальсибер улыбается, но я вижу, как он задерживается взглядом на моей прокушенной до крови нижней губе. Вопросов юноша не задаёт, не его это дело. Эван старательно скрывает волнение, но я замечаю его обеспокоенность. Впрочем, он тоже молчит. Третий в их компании, точнее третья, Летиция Забини, предлагает мне выпить чаю с мармеладом.

Остаток пути я провожу с ними, а по прибытии в школу пристраиваюсь к капитану нашей сборной по квиддичу. Уизли пока не в команде, хотя уже дважды участвовал в отборе, так что рядом с Джонатаном Вудом мне относительно спокойно. За ужином выясняется, что Уизли попал в Больничное крыло со сломанным ребром. Виновник происшествия не установлен, а я тихо радуюсь, что не увижу его ещё хотя бы пару дней.

На третьем курсе, у меня, оказывается, развернулась целая драма в личной жизни, а я даже и не подозревала.

Конец апреля, период активной подготовки к экзаменам. Сижу в библиотеке в компании Энтони. Рядом с нами за столом ещё два свободных места, оставшихся до сих пор не занятыми каким-то чудом. Хотя через несколько минут мне кажется, что это Злой Рок, не иначе.

— Привет, — раздаётся рядом. Я поднимаю голову и вижу перед собой Летицию Забини. Надеюсь увидеть рядом кузена Эвана или хотя бы Мальсибера, но рядом с ней понуро стоит и мечет взглядом молнии в мою сторону (как, впрочем, делал это последние несколько месяцев) Рабастан Лестрейндж.

— Привет, — улыбаюсь я. — Присядете с нами? — Мордред бы побрал моё хорошее воспитание. Представляю Летиции и Рабастану Энтони, потом их ему. Когда все формальности были соблюдены, каждый принимается за свои дела. Летиция объясняет Басти что-то по зельям. Мы с Тони продолжаем корпеть над эссе по Травологии. Профессор дала нам смежные темы, поэтому мы периодически советуемся.

— Ты меня вообще слушаешь? — шёпотом возмущается Летиция. Судя по моим ощущениям, Рабастану некогда: он слишком занят отработкой на мне (не очень успешной, на моё счастье) беспалочковых невербальных чар воспламенения.

Поднимаю взгляд от своей работы и убеждаюсь в собственной правоте. Мне даже дурно немного, потому что я никак не могу понять, почему за эти месяцы наши отношения от дружелюбно-нейтральных скатились до холодно- (хотя скорее горячо) враждебных. Моё непонимание, отчётливо написанное на лице, выводит Рабастана из себя окончательно. Он сгребает все свои вещи в сумку, коротко бросает что-то вроде: «Прости, Лети, сегодня я не соображаю», — и вылетает из библиотеки.

Неожиданно даже для себя я подрываюсь с места следом и бегу за ним, не утруждаясь сбором вещей. В коридорах пустынно, и я радуюсь этому, когда кричу парню вслед:

— Басти, стой! — он останавливается мгновенно. Я быстро нагоняю его.

— Объясни, наконец, что случилось? Что я сделала? — пытаюсь заглянуть ему в лицо, но это непросто, когда вы одного роста. Он наклонил голову, и чёлка полностью скрыла глаза.

— Ты ничего не сделала, Прюэтт, — шёпотом отвечает он. Впрочем, он так упирает на «ничего», что я понимаю, что что-то действительно произошло. Снова возникает подозрительно знакомое ощущение, будто я забыла о чём-то важном.

— Басти, — снова зову я. Голос звучит испуганно, и, пожалуй, именно это заставляет парня поднять голову и посмотреть мне в глаза. Кажется, он понимает, что я вот не понимаю совершенно ничего.

— Андра, — так же тихо, как я, зовёт он. А потом целует меня. Когда его зубы задевают мою нижнюю губу, я испуганно дёргаюсь, сама не зная почему, но он не даёт мне вырваться. Целует очень осторожно, и я успокаиваюсь.

Когда он отстраняется, я сама тянусь к нему. Мы снова целуемся. Воспоминания о случае перед Рождеством почти воскресают в памяти, когда раздаётся голос:

— Молодые люди! — за моей спиной стоит профессор МакГонагал. Воспоминания снова меркнут. Мы с Басти стоим, старательно изображая раскаяние, но нашего виноватого вида моему декану мало. Она ведёт нас к директору. На пути удачно попадается Арман Малфой, которого профессор просит сообщить декану Слизерина, что он нужен в кабинете директора. Арман смотрит на меня и Рабастана, не скрывая удивления. Да уж, странная парочка для совместного посещения кабинета главы школы.

У директора нас распекают на все лады. Преимущественно МакГонагал. Особенно активно она делает упор на нашем юном возрасте. Да ведь не маленькие уже. Басти уже исполнилось пятнадцать, мне уже больше полугода, как исполнилось четырнадцать. Учитывая, что выходить замуж и жениться в семнадцать-восемнадцать в наших кругах считается нормальным (особенно для тех, кто с детства сговорён, а таких примерно половина), когда как не в нашем возрасте случатся первым поцелуям.

Когда появляется профессор Слагхорн, директор явно решает, что слушать своего заместителя и дальше он не хочет.

— Ох, ну будет вам, Минерва. Молодость, это же так прекрасно, — профессор Слагхорн охотно ему поддакивает. Мы с Басти вынуждены ещё минут десять выслушивать умильные восклицания мужчин о том, как хорошо быть молодыми.

Взыскание за неподобающее поведение в общественных местах мы с Рабастаном получаем несерьёзное, десять баллов с каждого. И, кажется, совершенно солидарны, что после такой продолжительной лекции можно было обойтись и без этого. Мы и так получили своё.

Когда под конвоем деканов мы покидаем кабинет директора, выясняется, что уже наступил комендантский час. Мы с Басти даже толком не прощаемся, когда нас разводят в разные стороны.

Начало четвёртого курса как начало конца. Первый матч сезона Гриффиндор-Слизерин. Когда Уизли, наш новый вратарь, упускает мяч за мячом, а затем ловец Слизерина ловит снитч, в результате чего Гриффиндор проигрывает с разгромным счётом «400:90», почему-то меня раздражает вовсе не рохля-Уизли, который непонятно, зачем вообще сунулся в сборную, если играть не умеет, а сверкающий белозубой улыбкой Рабастан. Когда он ловит меня по пути в школу и весело спрашивает, не подарю ли я победителю поцелуй по старой традиции, я отталкиваю его, злобно рявкая, по-другому не скажешь:

— Отвали, Лестрейндж.

Рабастан обижается и сильно. В тот момент меня это мало волнует, но сейчас, когда я помню всю предысторию, мне самой становится больно.

— Ну и иди, куда шла, Прюэтт.

И я иду. Добираюсь до Гриффиндорской башни, где собрался почти весь факультет. В таком же подавленном настроении, как и я. Впрочем, Гриффиндор не умеет долго киснуть. Старшекурсники вытаскивают свою заначку сливочного пива и «контрабандное» огневиски. Мы все пьём. Потом включают музыку, и жизнь потихоньку возвращается в привычное русло. В нашей гостиной снова шумно и весело.

Вскоре меня это утомляет. Не дают покоя слова Рабастана о традиции.

Выбираюсь из гостиной. До комендантского часа ещё два часа. Решаю прогуляться у Чёрного озера. Мне нужно подышать свежим воздухом. На улице прохладно, но так легко дышится. Стоит золотая осень. Кромка запретного леса будто горит, раскрашенная всеми оттенками красного, жёлтого и оранжевого. Особенно хорошо смотреть на это, когда солнце опускается к горизонту. Так что я выбрала удачное время для прогулки.

— Эй, Молли! — зовёт меня кто-то. Я раздражаюсь, но стоит посмотреть на стремительно бегущего ко мне Уизли, раздражение сходит на нет. И с чего вдруг?

— Привет, Артур.

— Давай, — парень тяжело дышит после бега. — Давай вместе прогуляемся? — предлагает он. Я киваю. Почему бы и нет?

Парень предлагает мне локоть. Это кажется страшно нелепым. У братьев, у кузенов, у того же Лестрейнджа это движение было таким органичным, что ответное — положить руку на согнутый мужской локоть — казалось само собой разумеющимся. У Артура же оно казалось мне нелепым и даже неуместным. Но, чтобы не обижать его, я подхватила его под руку, и мы неспешно двинулись вперёд.

Мы не говорили, и, чем дольше я не смотрела в сторону своего «кавалера», тем больше мне хотелось от него сбежать. Но вот странно, стоило мне посмотреть на Артура, как спешить никуда не хотелось, а хотелось ещё гулять и гулять. Наша идиллия под знаком вопроса продлилась недолго. Разрушает её всё тот же вездесущий Лестрейндж, при взгляде на которого от Артура сбежать захотелось как можно дальше, и вовсе не потому, что взгляд Рабастана буквально прикипел к моей руке, лежащей на сгибе локтя Уизли.

Когда Лестрейндж преграждает нам путь, я отпускаю руку Артура и делаю небольшой шаг в сторону. Как чувствую.

— Чего тебе, Лестрейндж?

Рабастан не отвечает. Мгновенно преодолевает разделяющее нас расстояние и со всей силы ударяет Артура в челюсть, потом в живот и, финальное, по спине. Гриффиндорец падает за землю. Плюётся кровью. Я даже кричать не могу, просто смотрю на развернувшуюся сцену. Рабастан также молча разворачивается и уходит в сторону замка. Уизли хрипит оскорбления, и я радуюсь, что Лестрейндж их не слышит. А то ведь вполне может вернуться и добить.

Помогаю Уизли встать и провожаю до Больничного крыла. Вспышка Рабастана приводит меня в ещё большее смятение. Если его утренние слова ещё можно было счесть шуткой, изобразив из себя непроходимую дуру, так как не заметить, что мои слова всерьёз его задели, было невозможно, то вместе с нападением на Артура это уже явно намёк на то, что я всё-таки дура. Или что дело нечисто. Перед сном я клятвенно обещаю себе во всём разобраться. Как жаль, что наутро я ничего обо всё произошедшем не помню…

Когда воспоминания заканчиваются, я не плачу. Просто сижу и смотрю перед собой. Первая чёткая мысль в моей голове: «Басти меня, должно быть, ненавидит». Но погружаться в пучины самобичевания мне некогда. Всеми силами сосредотачиваюсь на вопросе, почему, если я точно помню, что все эти события я подробно описывала в дневнике, не доверяя посторонним, перечитав неделю назад все свои записи, я ничего такого не обнаружила.

Ни отец, ни Мариз тишину нарушать не спешат. Я делаю это сама.

— Тал, — вызываю домовушку. — Принеси мне мои дневники, они в комнате на рабочем столе.

Домовушка возвращается меньше, чем через минуту. В руках у неё стопка тетрадей. Я начинаю просматривать их. Так и есть. В некоторых местах листы аккуратно вырваны или даже вырезаны. Солёные капли падают на листы. Я бросаю дневники на пол, закрываю лицо руками и плачу. И плевать уже, что рядом находится кто-то посторонний. Неважно, что ещё утром я изо всех сил старалась не разрыдаться перед отцом.

Успокаиваюсь я не скоро. Когда слёзы перестают течь из глаз, и я только продолжаю всхлипывать и шмыгать носом, передо мной встаёт отец, протягивая чашку чая. Тот очень пахучий. Наверняка в нём какие-то травы для успокоения. Пью маленькими глоточками. Краем сознания отмечаю, что мы в кабинете одни. Когда ушла Мариз я не помню, да и мне всё равно. Дневников тоже нет, но даже если их вдруг сожгли, это меня не волнует. Самых ценных воспоминаний в них всё равно нет.

Вот это да. Я, оказывается, пропустила всю свою первую историю любви. Не было ни бесконечных волнений перед встречей, ни смущенного отведения взгляда после первого поцелуя, ни договоров о встречах украдкой, ни самих встреч… У меня не было ничего.

Когда приходит мистер Элмерс, наш семейный целитель, я едва его слушаю. Он проводит осмотр, что-то беспрестанно говоря отцу. Потом выписывает список рекомендаций. Очень длинный. Отец вызывает Тал и приказывает перенести меня в комнату, принести ужин и помочь подготовиться ко сну.

Оказавшись в своей спальне, я не обращаю ни малейшего внимания на ужин. Всё, на что меня хватает, избавиться от домашнего платья, в которое я была одета весь день, и рухнуть в постель. Хотелось поскорее забыться сном.