Бессонница (гет)

Гермиона надеялась, что Кэтрин, утомленная абсурдным приключением, в которое превратилась их милая прогулка, безропотно отправится спать после водных процедур и проспит хотя бы до рассвета. О том, чтобы продлить срок до утра, Гермиона не позволяла себе даже мечтать, чтобы реальность не казалась такой удручающей. Сама она буквально валилась с ног: спина, и без того постоянно дававшая о себе знать, после скоростного забега с живым грузом вспыхивала болью при каждом движении. Вся мысли Гермионы сосредоточились вокруг нескольких весьма прозаичных пунктов: болеутоляющее зелье, старая добрая маггловская мазь с тем же эффектом, теплый душ и любая горизонтальная поверхность, желательно не слишком твердая. Остатки здравого смысла подсказывали, что в число насущных потребностей следовало бы включить ужин, но одна мысль о еде вызывала тошноту.

К тому времени, как Кэтрин, одетая в забавную полосатую пижамку с аппликацией зебры на груди, оказалась в кроватке, Гермиона почувствовала себя совершенно мертвой от усталости. С приклеенной к лицу улыбкой бормоча бред про зеленые яйца и ветчину, она пыталась вспомнить, когда последний раз легла спать, а не рухнула на постель, чтобы запутаться в череде бессвязных кошмаров, и не могла. Ее жизнь разделилась на до и после с рождением Кэтрин, и это «после» ухитрилось затмить и присыпать серой пылью даже воспоминания о войне и Волдеморте. Сэм из стишка настаивал, его измученный собеседник отказывался от ужина из последних сил, Кэтрин вертелась, то пытаясь зацепить мобиль, то спихивая одеяло, а Гермиона читала строчку за строчкой, не понимая толком, что читает — чувствуя только, как шевелятся ее губы и как слова обдирают воспаленное горло. В какой-то момент она припомнила о Малфое и невольно пожалела о том, что распрощалась с ним так скоро: можно было бы пригласить его в дом под предлогом вечернего чаепития и заставить развлекать Кэтрин, раз уж он вдруг проявил такую неслыханную заботу. «Если долбаная коляска не окажется у меня в ближайшее время, натравлю на Малфоя Гарри, — с отчаянной веселостью подумала Гермиона. — Это точно должно попасть во все газеты».

Из черного провала беспамятства Гермиону вырвал плач Кэтрин. Подавив почти убийственный по своей силе порыв аппарировать куда подальше, Гермиона заворочалась на постели в нерешительности. Вставать и снова проходить по кругу все этапы усыпления Кэтрин не хотелось до дрожи, и несколько секунд Гермиона тешила себя надеждой, что дочь избавит ее от повторения спектакля, однако плач становился громче и настойчивей, приобретая жалобные нотки. Гермиона неуклюже выбралась из-под пледа, в который завернулась задолбанной куколкой, потратившей впустую все возможности превратиться в бабочку, и побрела к кроватке. Кэтрин сидела на подушке, терзая своего слоненка — покрасневшее залитое слезами личико выражало всю мировую скорбь. Гермиона попыталась привлечь внимание дочери, но на слова та реагировать не пожелала. Закусив губу от боли, Гермиона вытащила Кэтрин из кроватки и принялась расхаживать по комнате. Плач стал немного тише — Кэтрин опустила голову Гермионе на плечо и жадно затолкала в рот ворот ее пижамной кофты. Убедившись, что дело не в испачканном подгузнике, Гермиона попыталась выяснить, не болит ли у Кэтрин живот, но этим только вызвала новый приступ сердитого рева. Она отправилась на кухню за бутылочкой. Кэтрин сперва возликовала, однако уже через минуту швырнула бутылочку на пол, как будто та перед ней в чем-то провинилась. Проклиная собственную жизнь и день, когда согласилась стать девушкой Рона, Гермиона принялась перебирать все остальные варианты, каждый раз убеждаясь, что очередная догадка оказалась неверной. Кэтрин утихомирилась лишь к утру, когда за окном померкли фонари, а темно-серая полоса неба над крышей соседнего дома стала просто серой. Измученная Гермиона уснула, сидя в кресле у изголовья собственной кровати, на которой Кэтрин удобно разместилась поперек в позе морской звезды.

Долго проспать не удалось и на этот раз. Гермионе показалось, что едва она прикрыла глаза, как раздался какой-то шум. Она вскочила, тут же схватившись за палочку, и несколько секунд с колотящимся сердцем смотрела в полумрак прихожей, пока не рассмотрела знакомый силуэт. Недовольство разлилось горечью в пересохшем горле. Гермиона кое-как встала — еще немного, и придется ехать в Мунго, — набросила халат и выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь. Рон стоял в кухне в рабочей мантии и задумчиво смотрел на оставленную в мойке грязную посуду. Гермиона оглядела его огрубевшее лицо, которое когда-то казалось ей таким очаровательным в своем простоватом добродушии, и ощутила прилив мучительной тошноты вроде той, что так донимала ее в первые месяцы беременности. А ведь когда-то они были счастливы, любили друг друга. Точнее, она думала, что любит. Теперь от розоватого флера, окружавшего фигуру Рона еще так недавно, осталась лишь тоскливая злость и саднящее чувство неправильности и несправедливости. Он сломал ей жизнь — им обеим — и продолжал жить так, будто ничего не случилось. Будто это она была виновата во всем, что ей приходилось выдерживать каждый день и каждую ночь.

— Что ты тут делаешь? — заговорила Гермиона, стараясь выдать злость в голосе за недоумение. Рон пожал плечами.

— Зашел проведать Кэтти, что же еще. Мама связала для нее шарф.

— Мог бы предупредить заранее, — не удержалась Гермиона от упрека.

— Я не к Министру на прием пришел, а к дочери, — вскинув голову, парировал Рон. Гермиону неприятно удивил его тон. Будто он разговаривал с надоедливой секретаршей в каком-нибудь заштатном отделе. — Кто виноват, что вы спите чуть не до обеда? А потом ты жалуешься, что ее не уложить. Конечно, с таким-то расписанием.

— Вообще-то она полночи проплакала, — возмутилась Гермиона, вцепляясь в рукоять палочки. Рон пожал плечами.

— А я тебе о чем говорю?

Гермиона набрала воздуха в рот, чтобы послать его подальше, но не смогла выговорить ни слова. «Должна быть терпеливой, сглаживать конфликты, поддерживать уважительные добрые отношения» — шепоты змеились в ее голове, то приобретая интонации Молли Уизли, то оборачиваясь привычными нотками голоса ее собственной матери. Он же ее отец, Герми, ты должна это понимать. У мужчин нет материнского инстинкта — твой долг поддерживать его и поощрять, когда он проявляет внимание.

— Ладно, мне пора, — прервал Рон повисшее молчание. — Ты бы прибрала тут, что ли. Кстати, мама спрашивает, чем ты кормишь Кэтти. Джин говорит, от этих магазинных коробок и склянок у Ала все чешется и раздувает живот…

— Я хотела поговорить с тобой о квартире, — перебила Гермиона. Рон взглянул на наручные часы с таким обеспокоенным видом, что ей снова стало тошно.

— А это не может подождать? Здесь вроде бы неплохо, и до Министерства недалеко… Говорят, ты опоздала на собеседование. Может, мне поговорить, чтобы тебя куда-нибудь пристроили? Мама все время занята с Алом, но может быть…

— Рон, замолчи хоть на секунду! — не выдержала Гермиона. Он тряхнул головой, как разбуженный ото сна, и осуждающе уставился на нее. В блекло-голубых глазах с покрасневшими белками она ясно видела неодобрение, которое он, в отличие от нее самой, не трудился скрывать.

— Ну давай. Ладно. Я тебя слушаю. Что тебе надо, квартиру побольше? Мне сейчас самому нужны деньги.

— Нет, дело совсем в другом, — ответила Гермиона, щедро отсыпав язвительности. — Я хочу отсюда переехать в какой-нибудь более тихий и спокойный район, где жилье подешевле. Как ты верно заметил, я осталась без работы, а тебе и без нас есть на что тратиться.

— По-твоему, я мало тебе даю? — вспылил Рон. Гермиона прикрыла глаза и прижала ладонь к виску: головная боль не заставила себя ждать.

— Да нет же. Просто Кэтрин растет, ей нужна одежда, игрушки, я хочу начать водить ее в какой-нибудь развивающий центр, в конце концов, а мои накопления…

— Какой развивающий центр? Ты что, собралась вывести ее к магглам?

— А что в этом такого?

Рон покраснел до корней волос и замахал руками, видимо, не найдя подходящих слов.

— Нет, ты сама себя слышишь? — выдохнул он наконец. — А если стихийный выброс? Сама же говоришь, что Кэтти не дает покоя. Если ее там что-то разозлит?

— Но что ты предлагаешь? — вяло поинтересовалась сникшая Гермиона. — Мне сидеть с ней в четырех стенах, пока она не получит письмо в Хогвартс?

— В этом вся твоя проблема, Герм, — назидательно сказал Рон. — Тебе вечно что-то надо. Постоянно все не так. Ты никогда не хотела ее по-настоящему, признайся честно. Тебе надо торчать в библиотеке со своими книгами, потому что ты только их и любишь, а Кэтти это чувствует. Поэтому она и беспокоится.

— Рон, ты что несешь? — прошипела Гермиона с такой злобой, что ей позавидовала бы покойная Нагайна. Обида вскипела в ней вместе с магией, и ей стоило огромных усилий не сорваться и не впечатать Рона в стену каким-нибудь простым, но эффективным заклятием.

— Просто признай уже, что я прав, и все. Следующий раз я приду с мамой, даже не спорь. Хочу убедиться, что ты правильно все делаешь, и все такое. Я тебе всегда говорил, ни ты, ни тем более я не умеем обращаться с детьми, но ты вечно хочешь быть самой умной, да?

— К Моргане это все, — прервала Гермиона. — Уходи, тебе ведь уже пора. С переездом я сама разберусь, как и со всем остальным.

— Я не согласен, чтобы вы переезжали, — сказал Рон, когда она то ли проводила, то ли оттеснила его до входной двери. — Мне удобно заходить по дороге на работу или с работы.

После его ухода Гермиона с облегчением заперла дверь на все замки и твердо решила, что переедет в ближайшие дни. Обойдется без его помощи. В крайнем случае можно было попросить Гарри, взяв с него обещание сохранить новый адрес в тайне. Конечно, она не могла не понимать, что не имеет права скрывать от Рона место жительства дочери, но мстительные мысли давали хоть какое-то облегчение. Гермиона вернулась на кухню, отправила тарелки в посудомоечную машину и вскипятила воду, чтобы сварить себе кофе. Накатывающая волнами слабость настойчиво убеждала ее в том, что оставаться без еды дольше не просто неразумно, а опасно. Если она упадет в обморок и скончается, ударившись головой об угол холодильника, Кэтрин будет не на кого надеяться.

Гермиона успела прожевать тост и даже запить его несколькими глотками кофе перед тем, как Кэтрин проснулась и снова заплакала. Едва удерживаясь от того, чтобы последовать ее примеру, Гермиона отправилась выполнять свой долг. Взяв дочь на руки, она с ужасом обнаружила, что у Кэтрин подскочила температура. Болезни Кэтрин пугали ее до дрожи: она каждый раз воображала себе бесчисленные ужасы и искала симптомы то одной, то другой хвори из списка, который содержали несколько прочитанных ею от корки до корки энциклопедий детских болезней. Рона это неизменно бесило: он твердил, что Гермиона накликает своими фантазиями какую-нибудь беду. В чем-то Гермиона была с ним согласна, но победить собственную склонность к панике она даже не пыталась, раз за разом обращаясь в Мунго, даже если речь шла о покрасневшем горле. Теперь Гермиона тоже решила отправиться туда, не теряя времени. Кое-как одевшись и одев Кэтрин, она набрала номер службы такси, однако недавняя вспышка эмоций обернулась против нее: магия создавала помехи, и вместо гудков в динамике слышалось лишь шипение, а о выходе в интернет можно было только мечтать. Гермиона чертыхнулась и собралась было добираться до нужной улицы автобусом или искать такси на парковке, но вспомнила, что осталась без коляски. Прокляв все на свете, она заметалась по квартире, лихорадочно перебирая варианты от патронуса Рону до похода к соседям с просьбой о хоть какой-нибудь помощи. Беспомощность была самым большим ее страхом — и прозаичной реальностью, от которой некуда было бежать и негде укрыться.

Тщетно пытаясь утешить Кэтрин, Гермиона не сразу расслышала звонок. Когда он повторился, она удивленно уставилась на дверь, не понимая, кто мог почтить ее визитом так невовремя. Рон и Гарри не стали бы звонить, а поднялись бы сразу, значит, это был кто-то посторонний. Гермиона взглянула на экран видеодомофона, который Артур Уизли усовершенствовал при помощи магии, и увидела Люциуса Малфоя, терпеливо ожидавшего ответа на крыльце. С минуту она пыталась прийти в себя и сообразить, какого Мордреда он к ней заявился, да еще средь бела дня, а потом ей в голову пришла мысль о коляске, и она невольно усмехнулась. Кажется, удача еще не полностью отвернулась от них с Кэтрин.

— Доброе утро, мистер Малфой, — повысив голос, чтобы перекричать дочь, проговорила Гермиона. — Неужели вы решили самостоятельно вернуть мне мою собственность?

— Счел необходимым убедиться, что вы получите ее в целости и сохранности, — ответствовал Малфой, в голосе которого она явственно различила недоумение. К чему оно относилось, Гермиона задумываться не пожелала.

— Сейчас я открою дверь, и вы сможете оставить ее внизу. Я спущусь и заберу. Мы как раз собирались уезжать, — сказала она, торопливо всовывая ноги в кроссовки и обрывая нажатием кнопки малфоевское «как вам будет угодно». Ее отчаяние и растерянность переплавились в неуместную, но совершенно необходимую ей сейчас браваду. Иначе она бы просто не выжила, не смогла бы выдержать очередной шквал, организованный двумя образцовыми членами семейки Уизли. Шквал — и совершенно идиотские мысли о том, что Люциус сочтет ее дерьмовой матерью. Это было так глупо, что Гермиона не удержалась от полубезумной усмешки: переживать о том, какое мнение составит себе этот скользкий, бессовестный и беспринципный негодяй о ее родительских качествах и педагогических талантах. Она определенно съехала с катушек, и кто знает, чем это должно было кончиться: психушкой в маггловском мире или уютной палатой в Мунго…

С трудом оторвав Кэтрин от пола, Гермиона открыла дверь и уперлась взглядом в терпеливо ожидавшего на лестничной площадке Люциуса. У стены обнаружилась причина его визита — коляска, при виде которой Гермиона ощутила прилив ни с чем не сравнимого облегчения. Ей показалось, что даже ее спина стала болеть чуть меньше. Бросившись к коляске, Гермиона ссадила Кэтрин с рук, стараясь не обращать внимания на ее громогласный протест, вернулась в квартиру, торопливо нацепила рюкзак и заперла дверь. Люциус, стоявший столбом посреди площадки, не отводил от нее глаз, так что Гермиона снова почувствовала приступ нервозности, разбежавшейся по взмокшей коже льдистой щекоткой. Усиленно игнорируя его присутствие, она развернула коляску и двинулась было к лифту.

— Мисс Грейнджер, куда вы так спешите? — полетел ей в спину вопрос, заданный все тем же мерзко-вежливым тоном, который она так ненавидела. Гермиона намеревалась гордо исчезнуть за дверями лифта, однако Кэтрин, как на грех, стащила шапочку и швырнула ее на пол. Гермиона, скрипя зубами, остановилась, наклонилась за шапочкой и вдруг обратила внимание на то, что коляска выглядит не только подозрительно чистой, но и подозрительно новой.

— Малфой?

— Да?

— А вы уверены, что это моя коляска? — поинтересовалась она с нажимом, умудряясь одновременно прожигать Люциуса полным подозрения и обвинения взглядом и сражаться с Кэтрин, которая вздумала поднять бунт против головного убора. Люциус уставился на нее с восхитительно искренним оскорбленным выражением на аристократической физиономии.

— Вы считаете, что я мог…

— Ничего я… Мерлин, да перестань ты… Ничего я не считаю. Просто это…

— Это отремонтировали и привели в порядок, мисс Грейнджер.

— То есть я, по-вашему, неряха и…

— Мисс Грейнджер, мы уже выяснили, что…

— Черт подери! — выругалась Гермиона и, оставив дочь в покое, привалилась к стене. Перед глазами разбежались мушки в солнечных пятнах.

— С вами все в порядке?

Голос Люциуса раздался в такой опасной близости, что Гермиона мгновенно вынырнула из омута одуряющей слабости. Она уставилась на Малфоя, мечтая провертеть пару кровоточащих дыр у него во лбу, но ее запала не хватило и на несколько секунд. Тоскливо-серая гладь обдала промозглым февральским холодом и обожгла колючей свежестью ветра с вересковых пустошей. Горло сдавило спазмом, который прервался слишком откровенным и громким всхлипом. Гермиона уже готова была рухнуть в обморок, когда Малфой вдруг оторвал от нее взгляд и шагнул к Кэтрин. Гермиона беспомощно проследила за тем, как Малфой — Пожиратель Смерти-враг грязнокровок-чистокровный псих-конченый ублюдок берет ее дочь на руки и аккуратно вытирает платком мокрый нос.

— Мисс Грейнджер, она…

— Я знаю, — выдохнула Гермиона, с трудом справляясь с голосом. — Она, наверное, простыла вчера, пока я шаталась с ней под этим дурацким дождем. Нам срочно нужно в Мунго, но такси не вызвать.

— Мунго? — переспросил зачем-то Люциус. — Вы же потратите кучу времени на ожидание приема.

— А что вы предлагаете мне делать? Мы, в отличие от вас, не располагаем семейным целителем, который готов примчаться по первому зову, — взбесилась Гермиона. Главным образом потому, что Кэтрин замолчала и снова вцепилась в волосы Малфоя, который безропотно терпел экзекуцию.

— Как раз семейного целителя я и хотел вам предложить, — сказал Малфой. Гермиона снова уставилась на него, растеряв от изумления все заготовленные колкости. Малфой меж тем продолжал как ни в чем не бывало:

— Господин Томас Барлоу — возможно, вы слышали о нем. Два десятка лет работы в Мунго, почти столько же частной практики, специализируется на детских болезнях. Явится по первому зову, как вы сказали — у нас есть договоренность.

— Малфой, вы с ума сошли? — поинтересовалась Гермиона. Ей казалось, у нее самой уже подскочила температура, и мозг скоро расплавится, окончательно превратившись в нечто среднее между киселем и студнем.

— Что вас не устраивает? Сорок лет опыта, безупречная репутация…

— И такой специалист, конечно, радостно помчится в маггловский квартал, чтобы осмотреть мою дочь, разумеется, из чистого человеколюбия. Как вы себе это представляете?

Они снова столкнулись взглядами. Гермиона пыталась удержать с трудом воздвигнутые барьеры, но через минуту молчаливого противостояния что-то в ней надломилось, выпуская наружу усталость и боль — новую вместе с отголосками старой, которая пахла солнцем и книжной пылью. Застывшее в безупречно-холодной сдержанности лицо Малфоя вдруг исказила гримаса. Гермиона в который раз за последние полчаса не поверила собственным глазам, увидев отражение собственной боли и… Она готова была поклясться, что это было не чем иным, как виной. Впрочем, Малфой справился с собой почти мгновенно.

— Он помчится туда, куда мне будет нужно, потому что между ним и моей семьей существуют определенные договоренности, как я уже говорил.

— Не помню, чтобы я или Кэтрин входили в число членов вашей семьи, мистер Малфой, — едко усмехнулась Гермиона. Он покачал головой, осторожно отстраняя окончательно потерявшую совесть Кэтрин.

— Вы тратите время, которое мы могли бы провести куда с большей пользой. Неужели гордыня и старые счеты для вас настолько важнее здоровья дочери? Одному Мерлину известно, что она могла подхватить во время вашей… С позволения сказать, прогулки.

— Ну, знаете! — начала было Гермиона и замолчала, положительно не зная, что ответить. Это был удар ниже пояса, и, судя по самодовольной ухмылке, скользнувшей по бледным губам Малфоя, абсолютно осознанно спланированный.

Томас Барлоу оказался почти в точности таким, каким Гермиона себе его представляла: высокий, даже выше Малфоя, худой волшебник с седыми волосами и резким голосом. Гермиона, смущенная и немного испуганная, беспомощно стояла у окна, пока целитель создавал диагностическое заклинание, которое раскинулось рябящей сине-зеленой сетью над тельцем Кэтрин. Дочь больше не плакала, но поминутно всхлипывала и всеми силами старалась избежать осмотра. Гермиона попыталась было вмешаться и отвлечь ее игрушкой, однако Барлоу вежливо, но твердо спровадил ее назад к окну. Ей оставалось только наблюдать и злиться на Люциуса, который стоял в противоположном углу с непринужденным видом, как будто не торчал в маленькой заваленной игрушками маггловской квартире, а принимал целителя в покоях Малфой-мэнора. Гермиона понимала, что должна быть ему благодарна (Моргана его побери, снова!), но злость была единственным, что помогало ей удержаться на плаву и не утонуть в собственных вышедших из-под контроля эмоциях. Страх за Кэтрин, муки совести — Кэтти бы не простудилась, не будь она такой отвратительной матерью, — и неловкость смешивались с обжигающим чувством стыда за кучку грязной одежды в углу, за так и не вымытую посуду, за пыль на полках, за собственное существование… Могла ведь тоже пойти учиться на колдомедика, даже просматривала программу обучения, но решила, что отношения с Роном важнее, и где она теперь?

— У юной леди режутся сразу два зуба, миссис…

— Мисс Грейнджер, — поправила Гермиона. Барлоу кивнул, явно пропустив реплику мимо ушей, а подошедший Малфой заинтересованно поднял бровь.

— Помимо этого имеются признаки того, что обычно именуют простудным заболеванием, и, по-видимому, сочетание этих факторов и дало нам имеющуюся клиническую картину.

— Нам следует беспокоиться? — вступил в разговор Люциус. Гермиона едва сдержала удивленно-возмущенный возглас. Нам?

— Нет, нет, — поспешил ответить целитель. — Я оставлю необходимые зелья и инструкции и навещу вас снова через два дня в это же время, если вам будет удобно.

Люциус вопросительно взглянул на Гермиону, и та рассеянно кивнула.

— Также я должен отметить некоторую нестабильность магического фона, — продолжал Барлоу. — Как вы знаете, мистер Малфой, это довольно частый случай, но все же я рекомендовал бы систематическое наблюдение.

— Нестабильность? — переспросила Гермиона. — Что это значит?

— Это распространенное явление, мисс Грейнджер. Магическое ядро формируется, поэтому мы можем наблюдать некоторую неустойчивость настроения, беспокойство, чувствительность…

— А плохой сон? — торопливо уточнила она. — Плохой сон и как будто слишком сильные реакции на какие-то мелочи?

— Да, в том числе, — кивнул Барлоу. Гермиона настороженно оглядела Кэтрин, которая сползла с кровати и подобралась к саквояжу, оставленному целителем на стуле. Первый раз за прошедшее время она услышала о какой-то другой причине поведения дочери, кроме собственного неумения справляться с детьми. Между тем Барлоу, обменявшись несколькими репликами с Малфоем, собрался уходить. Гермиона торопливо поблагодарила целителя и попыталась спросить его об оплате, но тот откланялся, снова оставив ее слова без внимания. Люциус прикрыл за ним дверь и, оглядев квартиру, покачал головой.

— Что, Малфой, непривычно вам находиться в таких условиях? — спросила Гермиона, сама не поняв, насмехается над ним или пытается оправдаться.

— Здесь слишком мало места для ребенка, — ответил он. — Вам следовало бы подумать о переезде.

— Я сама разберусь, где и как жить нам с дочерью.

— Разумеется. Скажите, мисс Грейнджер, кто устанавливал защитные чары? Они выглядят до обидного хлипкими.

Гермиона подавила обреченный вздох.

— Я как раз собиралась их обновить. Без вашего участия, мистер Малфой.

Он чуть улыбнулся.

— Разумеется. Что ж, мисс Грейнджер, на этом, я полагаю, нам пора распрощаться. Кэтрин явно хочет спать.

— Вы прямо-таки поразительно внимательны и заботливы, Малфой, — прошипела Гермиона. — Родительская солидарность или муки совести? Зачем вам все это нужно?

— По-моему, вы придаете слишком большое значение пустякам, — легко пожав плечами, ответил Малфой. — Всего хорошего.

— Взаимно, — сказала она сквозь зубы и захлопнула дверь, едва дождавшись, пока Малфой окажется за порогом.