Бессонница (гет)

Гермиона знала, что оказалась плохой матерью. Эта мысль зрела в ее сознании долго, очень долго — с того далекого, почти выцветшего в ее памяти дня, когда маггловский тест на беременность, тайком купленный в ближайшем супермаркете, оказался положительным. Гермиона помнила шкафчик на стене, дверь, к которой прижималась лбом, и затопившее голову странное чувство, от которого темнело в глазах. Ребенок. Ре-бе-нок. Она повторяла слово про себя раз за разом, по слогам, как будто это могло помочь ей осмыслить, охватить происходящее и разложить его по полочкам, как и все остальное в своей наконец-то приведенной в должный порядок жизни. «Радость, — подумала она, — наверное, это такая сильная радость. И Рон тоже будет рад».

Рон действительно радовался — когда притащил ей помолвочное кольцо не по размеру, когда притащил ее в Нору, когда Молли обнимала их обоих, вытирая слезы краешком фартука, когда Артур с чувством жал ему руку. «Ты станешь отцом, сын», — это было комично, как и устроенный близнецами шум, как и смущенная улыбка Гарри, как и двусмысленное хихиканье Джинни, которая была уверена, что забеременеет и родит первой. А потом, после того вечера, радость понемногу поблекла и зачахла. Гермиона заметила это не сразу: она считала, что, раз Рон теперь станет отцом, у них все просто обязано быть правильно, надежно и навсегда. Как у Молли с Артуром, как у ее родителей, которые, к ее удивлению, отнеслись к «новости» довольно прохладно… А на что вы станете жить? А как же твоя карьера в Министерстве? А когда вы с Роном поженитесь? А дети-волшебники сильно отличаются от нормальных?

Гермиону безбожно, мучительно и страшно выворачивало чуть ли не с первой недели. Сперва она стойко держалась, гуглила форумы для беременных, когда выбиралась на ежедневную прогулку в парк после рабочего дня. «Неважно, что дождь, тебе ведь так необходим свежий воздух», — повторяла Молли, которая взяла за правило звонить Гермионе каждое утро, проверяя, проснулись ли они, позавтракал ли Рон и не опоздает ли он на работу — именно тогда, когда Гермиона, выйдя из душа, начинала чувствовать первые, пока еще не сильные, но изрядно раздражающие рвотные позывы. Вечером звонок повторялся — часов в девять, чтобы пожелать спокойной ночи и ненавязчиво — совсем ненавязчиво, ты же понимаешь, я просто немного беспокоюсь за своего шалопая, — поинтересоваться, ужинал ли Рон, во сколько он вернулся домой и чем Гермиона сегодня его накормила.

Через полтора месяца, когда к рвоте стали примешиваться прожилки крови из-за постоянно воспаленного горла, Гермионе начало казаться, что нерожденный ребенок за что-то ее ненавидит и старается таким образом с ней поквитаться. Или сжить со свету. Она знала, что это было глупо — так сказал ей и Рон после того, как однажды она устроила истерику. «У всех беременных тошнота и перепады настроения, Герм. Почитай что-нибудь, в библиотеку сходи или поговори с моей мамой, не знаю», — посоветовал он. Мама позвонила через пару часов, когда Гермиона судорожно пыталась разобраться с накопившимися на столе документами с надписями «срочно» и «очень срочно», и полчаса рассказывала про чудодейственный имбирный чай.

В тот же день Гермиона в очередной раз отпросилась с работы пораньше, привычно стараясь не обращать внимания на выражение лица начальницы, и отправилась на срочный прием в больницу святого Мунго. Там ее приняли, уверили ее, что с ней и ребенком все в порядке, но не прописали никаких лекарств и запретили пить любые зелья без консультации с колдомедиком. Гермиона вернулась домой успокоенной, они с Роном провели чудесный вечер у телевизора, поедая картофель фри — он притащил с собой пару порций из маггловской закусочной и уговорил Гермиону разделить с ним это немудреное лакомство. «Ты просто слишком много беспокоишься и думаешь, милая, — все женщины через это проходят и забывают через пару месяцев». На следующее утро Гермиона не смогла не только ответить Молли на ее уже ставший традиционным звонок, но и выйти на работу. Ее рвало желчью, так что она умоляла Рона вызвать ей бригаду парамедиков. Рон сбежал на работу, заварив Гермионе бесполезного имбирного чая, и, как только ее перестало выворачивать наизнанку, она побрела в маггловскую аптеку, купила какое-то противорвотное и выпила, едва пробежав глазами инструкцию. Противопоказано… Противопоказано… Противопоказано… Тошнота так и не прошла, мерзкая и обжигающая горло волнами кислоты, зато выворачивать перестало. Вечером Рон, приметив на столе забытую коробочку с таблетками, устроил страшный скандал, крича, что Гермиона навредит ребенку.

Он ушел через четыре месяца после рождения Кэтрин — названной в честь Кэтрин Эрншо из «Грозового перевала». Который Молли назвала отвратительной и унылой книгой. У Гермионы тогда уже не было сил спорить. Восьмичасовой ад, о котором ей говорили, что это «почти совсем не больно, нужно просто дышать и слушать доктора и все», и бессонные сутки с истошно вопящей Кэтрин на руках лишили ее и голоса, и мыслей. Молли покивала, явно довольная тем, что строптивая почти-невестка, наконец, научилась ее слушать, и все вместе они отправились в Нору, где их ждали приглашенные друзья и родственники, чтобы отпраздновать рождение дочери Рона. Гермиона весь праздник качала Кэтрин, сидя в комнате Джинни на диване, и полусонно жалела, что не настояла на своем и согласилась рожать в больнице святого Мунго. Она, конечно, доверяла колдомедикам, но считала, что прозаичная маггловская аппаратура, эпидуральная анестезия и опытный акушер были бы куда надежнее.

Время тянулось медленно и страшно трудно. Кэтрин могла кричать сутками — невзирая на все попытки Гермионы ее утихомирить. Ее приходилось постоянно носить на руках, днем и ночью, так что иногда Гермионе казалось, что у нее вот-вот подогнутся ноги, и тогда она упадет и больше не сможет встать. Когда Кэтрин засыпала, Гермиона тоже проваливалась в тяжелый сон без сновидений, но едва ли не каждые полчаса ей приходилось просыпаться — Кэтрин будто бы дожидалась, пока мать уснет покрепче, чтобы испачкать подгузник или скорчиться в очередном приступе болей в животе. Колдомедики, к которым Гермиона носила дочь чуть ли не каждую неделю, качали головами и предлагали потерпеть. Рон помогал — точнее, старался помочь изо всех сил, но его постоянно задерживали на работе, качать Кэтрин ночами он не мог, потому что утром ему нужно было рано вставать, чтобы ехать на работу, а Кэтрин и без того не давала ему выспаться бесконечным криком. Зато он сам готовил себе поесть и иногда мыл посуду, беззлобно попрекая Гермиону, что и без того устал на работе.

К концу четвертого месяца Гермиона стала ловить себя на том, что забывает слова, может простоять полчаса у стены, тупо разглядывая разводы на обоях, и постоянно покачивает руками и напевает про себя, даже если Кэтрин, наконец, соизволила затихнуть в своей дорогой, красивой и почти новой кроватке. Самой Гермионе удавалось уснуть с огромным трудом. Она часами могла лежать в постели, глядя в потолок воспаленными глазами, потому что боялась засыпать — стоило ей забыться, как Кэтрин тут же требовательно звала ее к себе. По утрам у Гермионы раскалывалась голова, но она не могла ни выпить таблетку, ни принять зелье, боясь, что это навредит Кэтрин, если попадет к ней вместе с молоком. Поэтому Гермиона ела, ела, ела все, что попадалось под руку, и ее тошнило от еды и от сознания того, что сегодня у Кэтрин болит животик из-за того куска пиццы, но остановиться она уже не могла.

Они приехали в Нору отпраздновать день рождения Гарри. Виновник торжества и остальные гости после застолья отправились во двор испробовать какую-то новую уникальную метлу, подаренную Сириусом, а Гермиона осталась на кухне с Молли, потому что погода была ветреной, а Кэтрин, по мнению бабушки, была слишком легко одета. Кэтрин недовольно кряхтела на руках у Гермионы, которая ходила с ней по кухне взад-вперед — только так удавалось не дать Кэтрин сорваться на пронзительный визг, от которого у Гермионы через десять минут сдавали нервы, так что ей хотелось начать колотить кулаками в стену, и она сама пугалась себя. Молли поглядывала на нее неодобрительно весь праздник и, наконец, закончив мыть посуду, заговорила:

— Давно тебе хотела сказать, дорогая, что ты ужасно избаловала Кэти — с такого возраста. К чему это дальше приведет? Нельзя, чтобы ребенок все время был на руках.

— Я бы и рада ее положить, Молли, — попробовала отшутиться Гермиона, которой Кэтрин вцепилась ручонкой в волосы, — но она с рождения такая требовательная. Она совсем не дает мне спать.

— Просто ты не умеешь распределять свое время. Я, если честно, ожидала, что так будет, дорогая, ты ведь единственный ребенок в семье и, конечно, все детство провела с нянями, ведь твоя мама постоянно работала… Она ведь и сейчас работает?

Гермиона кивнула, изо всех сил пытаясь думать, что все это только из добрых побуждений, и Молли продолжала:

— Любая женщина должна помнить о том, что семья — ее первостепенная и самая важная задача. Будь у тебя братья и сестры, ты бы понимала, что да как. Смотрю я на тебя и удивляюсь, неужели тебе самой не хочется быть красивой ради мужа, не хочется, чтобы дома было чисто и уютно?

— О чем вы, Молли? — чужим голосом сказала Гермиона, прижимая к себе Кэтрин, которая окончательно раскапризничалась. Спина безбожно болела, как и руки, но Гермиона этого уже почти не замечала, как и гудящей, мучительно пульсирующей, звенящей тяжести в голове.

— Как о чем? — переспросила Молли. — Рон говорил мне, когда приходил…

— Рон говорил? — невольно перебила Гермиона. — Когда? Он ведь у вас уже пару месяцев не был…

Молли пожала плечами.

— Он навещает нас пару раз в неделю, ты же понимаешь, надо помочь по дому, и Джинни тоже ждет малыша, ей хочется побыть с братом… Смотрю на него и удивляюсь тебе, дорогая, вещи неглаженные, голодный, невыспавшийся… Ты ведь сидишь с Кэти дома, а он работает на такой важной должности и устает, а вечером вместо спокойного ужина ему приходится мыть посуду и самому себе готовить поесть…

— Так он, значит, говорит мне, что его задержали на работе, а сам отправляется сюда, отдыхать? — вспылила Гермиона. Кэтрин протестующе пискнула и потянула в рот ворот ее кофты, который, помимо свернувшегоя молока, немедленно пропитался слюной — у девочки резался зуб.

— А что в этом такого? — удивилась Молли. — Здесь его дом…

— А ничего, что я тоже устала и совсем не сплю, не могу даже поесть нормально? Он совсем мне не помогает, ни разу не встал к Кэти ночью, и я…

— Ты женщина, Гермиона, в конце концов. Я никогда не одобряла ваших отношений, твоего этого постоянного стремления кому-то что-то доказать, но я думала, родишь ребенка и все поймешь… В конце концов, как ты хотела? Все через это прошли. Думаешь, я много спала с близнецами и Джинни?

— Почему тогда вы мне не поможете? — зло выпалила Гермиона. — Почему ни разу не предложили привезти Кэтрин к вам? Вы не представляете, как я от нее устала, как задолбалась, и как меня уже бесит ее бесконечный крик!

На лице Молли отразился ужас.

— То есть как это — устала от собственного ребенка? Что ты сказала — она тебя бесит?

— И что с того? — удивилась Гермиона. — Я не могу рассердиться? Я все для нее делаю, но ей постоянно мало…

— Нет, все куда хуже, чем я думала, — назидательно сказала Молли. — Какая же ты мать, Гермиона, если так говоришь о своем ребенке? Ты не любишь ее, дурно с ней обращаешься, поэтому бедняжка все время плачет. А ну-ка дай ее мне!

Гермиона вернулась домой без дочери. Скорчившись у пустой кроватки, она рыдала от обиды, усталости и от того, что не могла смириться с тем, что Кэтрин нет рядом, несмотря на то, что теперь у нее появилась долгожданная возможность выспаться. Через пару дней черного отчаяния и бесполезных попыток связаться с Роном Гермиона решила, что Кэтрин и вправду будет лучше без нее, и что отец и бабушка дадут ей то, что сама Гермиона оказалась неспособна ей дать. Она позвонила своей матери с надеждой на сочувствие, но бросила трубку через пару минут разговора — Джин упорно продолжала считать, что Гермиона загубила карьеру в Министерстве и сама виновата во всех своих бедах. Еще через два дня на пороге квартиры Гермиона обнаружила мрачного Рона с орущей Кэтрин на руках.

— Забирай ее, Гермиона. Мы решили, что будет жестоко разлучить мать с ребенком. Прости, я долго терпел, думал, надо дать тебе время и все такое, но после того, как ты оскорбила мою мать, мое терпение лопнуло. Насчет денег не переживай, я буду присылать тебе каждый месяц, ну и… Можешь обращаться там, если что. Я загляну к вам на выходных. И да, мама просила передать, чтоб ты не переживала — она на тебя не сердится.

Гермиона молча приняла у него из рук вопящий сверток, бездумно рассмотрела красное залитое слезами лицо дочери и понесла ее в комнату — нужно было срочно понять, в чем дело, в голоде, грязном подгузнике, спазмах в животе или режущемся зубе.

Прежней, настоящей Гермионы Грейнджер больше не было. Она осталась там, в далеком прошлом, и каждый день, каждый час отнимал кусочек какого-нибудь воспоминания, превращал яркие картинки в серый пепел. Нет, конечно, та Гермиона, что осталась жить дальше, ни за что не променяла бы свою нынешнюю жизнь на прошедшие годы, потому что там была война, там были поиски крестражей и ежеминутный, ежесекундный, липкий неизбывный страх чего-то ужасного, который, впрочем, так никуда и не делся. Теперь у Гермионы была Кэтрин, была маленькая, но очень дорогая квартирка в долгосрочной аренде неподалеку от Министерства Магии, и еще у нее были надежды.

Всегда невыспавшаяся, несчастная, больная и полумертвая от ежедневной, еженощной, ежесекундной усталости Гермиона отказывалась жить настоящим, усилием воли перенося себя в счастливое будущее. Ее утра были одинаковыми и начинались дважды — в шесть часов, когда нужно было накормить и переодеть недовольно кричащую Кэтрин, а потом в девять, когда Кэтрин снова заставляла ее выбраться из своего убежища под одеялом. Гермиона была уверена, что однажды просто не сможет встать, не найдет в себе достаточно силы воли, чтобы признать, что выхода нет, и начался еще-один-бесконечный-день, но всякий раз она поднималась на ноги, кормила Кэтрин, запихивала себе в рот первое, что попалось под руку, и, поспешно давясь зеленым чаем, следила за тем, чтобы ее слишком активная и, казалось, абсолютно лишенная инстинкта самосохранения дочь не натворила бед. Потом нужно было вымыть Кэтрин, вымыть посуду, отмыть последствия умывания и мытья посуды, вытереть очередную лужу на полу — сок, вода или моча, Гермиона уже почти не замечала разницы, переодеть Кэтрин, поймать, снова переодеть, потому что подгузник не удержал обрушившегося на него потока, найти любимую игрушку, убрать любимую игрушку в стирку и уговорить взять на время новую, снова покормить, снова вымыть посуду, снова поймать Кэтрин, чтобы уложить ее спать… Гермиона бросала отчаянный взгляд на часы, показывавшие два после полудня, привычно проклинала Рона и забиралась в кровать, чтобы урвать пару часов сна, которые были жизненно ей необходимы. Правда, с учетом перерывов на пробуждения Кэтрин поспать ей удавалось не больше часа.

Рон помогал ей — насколько это было в его силах. Он приходил пару раз в месяц по вечерам, хохотал, подбрасывал Кэтрин на руках, не обращая внимания на скрежещущую зубами Гермиону — ей предстояло укладывать разыгравшуюся дочь, — оставлял деньги и уходил. Он ни о чем не сожалел и был вполне собой доволен — он ведь не забывал дочь и даже иногда обещал забрать Кэтрин на пару дней в Нору или сводить погулять в парк, но ни разу за год не нашел на это времени. Гермиона могла бы попытаться добиться от него большего, но ей не хотелось усложнять свою и без того нелегкую жизнь. У нее просто не было сил на дополнительные переживания. Она и без того воспринимала как катастрофу малейшие перемены в их с Кэтрин вроде бы устоявшейся жизни. Закрылась маленькая пекарня в ста шагах от ее дома — и Гермиона чувствовала себя так, будто у нее отняли что-то дорогое, личное и по праву принадлежащее ей. Нужно было лишний раз показать Кэтрин врачу — у Гермионы начинался приступ паники при одной мысли о том, как она поедет в больницу святого Мунго с капризным ребенком, который мог в любую минуту поднять крик по абсолютно любому поводу. Трансгрессировать Гермиона боялась: слишком плохо она контролировала собственное состояние и мысли, и ей казалось, что существует вполне реальная угроза того, что она не справится с собственной магией и причинит Кэтрин вред. Поэтому она была крайне осторожна и с бытовыми заклинаниями, предпочитая делать все утомительными, но безопасными маггловскими способами. Иногда ей удавалось уговорить родителей помочь с Кэтрин, но они оба были слишком заняты своей работой и собственными интересами, чтобы на них можно было положиться. Гермиона, впрочем, не сомневалась, что Джин бросила бы все, что ей было дорого, и приложила бы все усилия, чтобы помочь дочери, однако у нее не хватало решимости поставить мать в такое трудное положение. Она знала, каково это, когда рушатся все тщательно выстроенные планы. Знала, как это бывает, когда живешь не свою жизнь, но не можешь ничего сделать, чтобы это исправить.

Гермиона была уверена, что, когда Кэтрин подрастет, у нее получится нанять няню и выйти на работу в отдел магического правопорядка в Министерство, где она успешно прошла стажировку и даже отработала несколько месяцев перед тем, как беременность разделила ее жизнь на до и после. Она раздумывала о том, чтобы отправить дочь в детский сад, но слишком опасалась проявлений стихийной магии, так что от этой мысли пришлось отказаться. Тем более что Кэтрин, хоть с ней понемногу и становилось легче справляться, все равно оставалась раздражительной, нервной и крайне своенравной. Когда Кэтрин исполнился год, Гермиона связалась со своей бывшей начальницей с просьбой дать ей возможность снова выйти на работу. Она боялась — жутко боялась, что ее не возьмут, а если возьмут, то она не справится, не сможет найти подходящую няню или что-нибудь в этом роде. Можно было, конечно, попросить о помощи Молли, но Гермиона и представлять не хотела, что придется идти на такое унижение.

Неделю, которую нужно было выждать перед назначенным ей визитом в Министерство, Гермиона провела в крайнем расстройстве. Она знала, что ее ум, который прежде служил предметом гордости и для нее, и для всего их трио, изрядно пострадал из-за постоянной бессонницы и усталости. Она ловила себя на том, что забывает слова, забывает, куда положила вещи, не может читать любимые книги, потому что ей приходится делать слишком большое усилие, чтобы просто сосредоточиться, но надеялась, что все это временно, и, как только ей удастся выйти на работу, все трудности останутся позади. Гермионе было стыдно, что она бежит не то от самой себя, не то от ребенка, что она не радуется материнству так, как радовались другие, нормальные, женщины, о которых она читала в интернете, что у нее нет мужа, а у ее дочери отца, и на игровых площадках все провожали их — или ей только так казалось — сочувствующими взглядами… В общем-то, ей постоянно, всегда, ежеминутно было за что-нибудь стыдно. Она не справилась — иначе бы все не вышло так, и Кэтрин была бы спокойнее и счастливей, но изменить что-то у Гермионы не было сил. Она просто жила и мечтала о том, что скоро все обязательно наладится.

В день икс Гермиона надела заранее приготовленные вещи, в которые удалось влезть — она располнела, но понадеялась на то, что это временно, и не озаботилась покупкой нового гардероба, — уложила, как смогла, окончательно утратившие покорность волосы, убрала синяки под глазами при помощи несложного заклинания и села дожидаться няню. Кэтрин, как назло, капризничала больше обычного и упорно не желала оставлять мать в покое, раз за разом забираясь Гермионе на руки и сминая тщательно выглаженную блузку. Минуты шли, но в дверь никто не звонил, и мобильный Гермионы тоже молчал. Сперва она чувствовала легкое недоумение — наверное, няня задержалась где-нибудь в метро, — однако, когда стрелка настенных часов с кислотно-желтым жирафом подобралась к половине двенадцатого, недоумение превратилось в панику.

Няня так и не появилась. Проклиная все на свете, растрепанная Гермиона, схватив в охапку веселящуюся Кэтрин, помчалась на автобус — времени на то, чтобы вызвать такси, у нее уже не было. Сумка с документами болталась на ее плече рядом с сумкой, которая была набита подгузниками, сменной одеждой, игрушками и прочим, что могло понадобиться, когда отходишь с ребенком от дома дольше, чем на тридцать секунд. Спина и руки у Гермионы жутко болели, протестуя против прыгающего и вертящегося во все стороны груза, но она этого почти не замечала — слишком боялась уронить Кэтрин. Девочка была довольна. Она то смотрела в окно, восторженно взвизгивая каждый раз, когда там мелькала очередная витрина, то размахивала своим любимым слоником, которого подарил забежавший как-то раз Гарри (Кэт Кидстон — Альбус Северус просто обожает их игрушки!), то старательно пыталась дотянуться ртом до поручня. Наконец, вспотевшая и раскрасневшаяся Гермиона, едва не потеряв сумку с документами, выскочила на нужной остановке, на все лады ругая себя, что не взяла коляску. У коляски разболталось колесо, и она собиралась отвезти ее в ремонтную мастерскую, но не могла себя заставить, потому что тогда пришлось бы прожить без коляски несколько дней.

Гермиона опоздала на встречу. Несчастная до крайности и чувствующая себя униженной, она сидела в приемной полчаса, тщетно пытаясь утихомирить Кэтрин и не дать ей добраться до полок с папками. Наконец, начальница вызвала ее к себе. Гермиона нацепила на лицо подобие улыбки и, подхватив на руки Кэтрин, ввалилась в кабинет. Беседа оказалась короткой — очень короткой. Гермиона не ответила ни на один из вежливо заданных ей вопросов о новых законах, принятых Кингсли, пока она была не у дел, хотя она читала о них и повторяла — совершенно точно повторяла между готовкой и мытьем посуды и в те полчаса, что Кэтрин соизволила поспать вчера днем. Начальница сказала пару дежурных слов о том, что Кэтрин прелесть — просто прелесть и так похожа на отца, пожелала Гермионе удачи и выпроводила ее, не дослушав истеричной просьбы позволить ей выйти хоть на полдня, чтобы заново со всем ознакомиться.

Мы поговорим об этом позже, мисс Грейнджер. Когда-нибудь.

Гермиона так и шла по галереям и коридорам с пришпиленной к губам улыбкой, хотя в глазах у нее стояли слезы. Ей было обидно — страшно обидно за себя, за свою испоганенную, испорченную, изуродованную жизнь, за то, что няня посмела не явиться и даже не предупредить, что лямка у сумки такая неудобная, а Кэтрин такая невыносимо, безумно, жутко несносная. Где-то тут, в этом же здании, Рон Уизли, бросивший Гермиону в самый трудный момент, продолжал жить так, как жил, будто и не было у него никакой дочери, ходил на работу, вечерами выпивал с друзьями и… И тут Кэтрин, широко раскрыв рот, раскричалась во весь голос.

— Дорогая, что случилось? — проговорила Гермиона, кое-как удержав извивающееся тельце в руках. Кэтрин, разумеется, не издала ни одного осмысленного звука — она кричала с каждой секундой все громче, так что Гермионе казалось, эхо разнесется по всему Министерству. На них уже оглядывались, и в каждом взгляде Гермионе чудилось осуждение: как же так, в таком месте — притащила сюда своего ребенка и не может его утихомирить. Кое-как забросив за спину сваливавшиеся с плеча сумки, она вцепилась до боли в пальцах в курточку Кэтрин и, бормоча сквозь зубы ругательства, помчалась к выходу. На улице Кэтрин не только не успокоилась, а развопилась еще отчаяннее. Фан-фант — разобрала Гермиона в нараставшем вое и, мгновенно похолодев, принялась шариться по карманам жакета. Цветастый слоненок, изжеванный, оплеванный и выстиранный, наверное, миллион раз, с которым Кэтрин была неразлучна, куда-то подевался и никак не желал находиться. Наверное, остался у начальницы в кабинете, или в приемной, или, проклятье, вывалился из ручонок Кэтрин в лифте.

— Фан-фант, — рыдала Кэтрин, вырываясь из рук Гермионы.

— Нет, дорогая, мы едем домой, наверное, слоник ждет тебя там, в твоей кроватке, — лицемерно-ласково пропела закипавшая Гермиона. Может, они догадаются прислать слоненка совиной почтой, или, что вероятнее, вышвырнут истерзанную горячей любовью игрушку в мусор, и тогда… Кэтрин ведь не желала засыпать без своего слоненка. Гермиона остановилась посреди тротуара, как вкопанная, и бестолково захлопала глазами. Кэтрин не ляжет спать без треклятого слона. Кэтрин не ляжет спать…

Гермиона судорожно зашарила по карманам в поисках мобильника, не нашла и принялась рыться одной рукой в сумке, пока Кэтрин молотила ногами и кулаками по ее спине. Нужно было срочно позвонить Гарри, чтобы нашел чертова слона или купил точь-в-точь такого же нового, неважно как и неважно где, даже если его отправили в командировку куда-нибудь в Болгарию, Гермиона должна была до него дозвониться и спасти себе если не жизнь, то, как минимум, рассудок — от рыданий Кэтрин у нее самопроизвольно тряслась нижняя челюсть.

— Мисс Грейнджер! — донеслось до Гермионы сквозь детский плач. Она не отреагировала — поняла, что зовут ее, задача «откопать мобильник» была первостепенно важной.

— Мисс Грейнджер! — раздалось снова, уже над самым ухом Гермионы. Она дернулась, обернулась — и застыла на месте, забыв, как дышать. Прямо перед ней, высокий, прямой как палка и как всегда безупречный, обнаружился не кто иной, как Люциус, побери его дементоры, Малфой.

С минуту они молча созерцали друг друга. Ошарашенная Гермиона обводила взглядом слишком хорошо знакомое ей лицо, похудевшее и с резко выступившими скулами, но не утратившее ни грана привычного высокомерия, неестественно-светлые и такие гладкие и аккуратно причесанные волосы, дорогое пальто, которое выглядело вполне уместно здесь, посреди оживленной маггловской улицы. В голове Гермионы вертелись обрывки слухов и прочитанных в газетах заметок. Отбыл небольшой срок в Азкабане, выпущен за содействие (как же, как же, измеренное увесистыми галеонами), изгнан из мэнора собственным взбунтовавшимся сыном и торжественно принят на работу в… В то самое Министерство, из которого Гермиона только что вышла ни с чем. Она осознала все разом — и собственный неопрятно-удручающий внешний вид, и упорно сползающие с плеча сумки, и все еще орущую дочь на руках, и полное отсутствие перспектив теперь, когда она фактически лишилась работы если не полностью, то на неопределенный срок… Видимо, все эти мысли отразились у Гермионы на лице, потому что Малфой вдруг отступил от нее на шаг назад.

— Что вам надо? Как вы вообще посмели… — прошипела она, когда Кэтрин на пару секунд притихла, набирая воздуха.

— Я хотел… Вы позволите? — вдруг спросил Малфой, протянул руку и поддернул вверх падавшую сумку.

— Что вы… — растерянно забормотала сбитая с толку Гермиона и вскрикнула: — Не смейте ко мне прикасаться! Что вам вообще от меня нужно? Вы нас преследуете?

Малфой тяжело вздохнул и протянул Гермионе руку, в которой обнаружился — она не поверила глазам — грязный слоненок Кэтрин с печально поникшими ушами. Девочка, моментально обнаружив свою собственность, замолчала и рванулась из рук Гермионы.

— Вы обронили, мисс Грейнджер, — сказал Малфой с отменным спокойствием, — и я подумал, что следует вернуть вещь хозяйке.

Гермиона тщетно пыталась собраться с мыслями. Нужно было забрать у него игрушку, которую ему неизвестно зачем понадобилось поднимать, но как, ведь Кэтрин немедленно вцепится в слоненка, а он покрыт изрядным слоем пыли, и… Малфой ждал, глядя на Гермиону в упор, и ей казалось, она чувствует, как от стыда у нее загораются щеки. Наконец, Кэтрин прервала их безмолвный диалог недовольным хныканьем. Малфой зачем-то кивнул, пробормотал что-то, и игрушка в его ладони вдруг стала чистой и свежей на вид, будто только что из магазина. Он протянул ее Кэтрин, которая не замедлила сунуть в рот тряпичное ухо. Гермиона молчала — в голове ее было пусто. Там все еще переливался, отражаясь от черепной коробки, детский плач.

— Я могу помочь вам чем-то? — спросил Малфой, в голосе которого, как показалось Гермионе, не было ни тени привычной издевки. Гермиона покачала головой, поудобнее перехватила Кэтрин и, так и не проронив ни слова, побрела на автобусную остановку.

Следующие несколько дней Гермиона провела в тоскливой апатии. Маленькая квартирка, которую она когда-то обставляла с такой любовью и с такой планомерностью, окончательно превратилась в обитель хаоса, заваленную игрушками и грязными вещами, вымазанную засохшими остатками каши и овощных пюре и до крайности унылую. Гермиона молча смотрела на то, как Кэтрин выворачивает нижние ярусы шкафа, выбрасывая из него журналы и памятные мелочи, чиркает мелками в огромной энциклопедии — редкое издание, подарок Гарри и Джинни, — щелкает кнопкой настольной лампы, колотит телевизионным пультом о пол. Непреодолимое желание заорать на дочь так, чтоб задрожали стены, смешивалось с такой же непреодолимой беспомощностью. К чему это все? Зачем? Пусть рвет, пусть ломает, пусть крушит и колотит. Это все равно случится так или иначе, разве нет? Гермиона пересчитывала элементы бесконечной последовательности действий, которые совершала каждый день, хотелось ей или нет, и приходила в ужас от их количества и от того, что у них никогда не было результата. Стирала ли она, готовила ли еду, распихивала ли игрушки по красивым ящичкам с цветными крышками или бралась за уборку ванной комнаты, все это было абсолютно бессмысленно, все приходилось начинать сначала практически тотчас же.

Разумеется, бытовая магия невероятно облегчила бы жизнь Гермионы, но чем сильнее она уставала, тем меньше становилась ее уверенность в том, что она сделает все как надо и не навредит ни себе, ни дочери каким-нибудь неудачным заклинанием. К усталости примешивалось странное чувство, в котором Гермиона почти не отдавала себе отчета: бытовая магия разительно отличалась от той, что ей приходилось применять в прежней, свободной жизни, и слишком сильно ассоциировалось с Молли Уизли и ее кухонным царством. Гермиона всякий раз испытывала отвращение, заставляя палочку помешивать кипящий суп или нарезая магией фрукты для Кэтрин. Это как будто было унижением для них обеих: для настоящей Гермионы Грейнджер, которая все еще дышала под обломками, и для ее сути волшебницы. Тем более что Гермиона очень хотела быть образцовой матерью, а образцовая мать в ее представлении должна была любить и своего ребенка, и домашнюю работу без всякой магии. Иногда она с горькой улыбкой подумывала о том, что если бы нашлось зелье, которое могло бы превратить ее в тот самый недостижимый идеал, она, наверное, отдала бы все, чем еще могла пожертвовать, чтобы заполучить его. Но такого зелья не было — другим, нормальным, женщинам все давалось легко, потому что такова была их природа. Гермиона, привыкшая быть исключением, оказалась таковым и в своем материнстве: худшая в мире мать, не способная ни воспитать ребенка, ни содержать в порядке дом, ни заработать себе на хлеб, ни даже… Ни даже полюбить по-настоящему собственное дитя.

На четвертые сутки безделья, коротая у кроватки наконец утихомирившейся Кэтрин очередную бессонную ночь, Гермиона решила, что не станет сдаваться. Не теперь, когда она вытерпела так много, пусть никто, кроме нее самой, не принимал ее усилий всерьез и даже не мог прикинуть их масштабов. Она должна взять себя в руки — плевать, что ее послали к дракклам в Министерстве, которое еще недавно так гостеприимно распахнуло перед ней свои двери. Неприятно, но не смертельно: это всего лишь один-единственный отказ, одно неудачное интервью. Она ведь толком еще не пыталась, и нечего так раскисать. В конце концов, можно попытаться устроиться и в маггловском мире, а няню следующий раз нужно искать через проверенное агентство. И лучше, вероятно, среди волшебниц — кто знает, вдруг от Кэтрин с ее бурным нравом уже можно было ожидать стихийных всплесков магии. Гермиона решила, что следующий день посвятит уборке в квартире, потом составит нормальное человеческое резюме и просмотрит вакансии. Что-нибудь несложное, и чтобы людей и новой информации поменьше, желательно на неполный день — будет неправильно оставлять Кэтрин одну надолго. Гермиона не была уверена, что Кэтрин хоть сколько-нибудь к ней привязана и вообще осознает, что у нее есть любимая мамочка, но не могла допустить и мысли о том, чтобы начать проверять дочь на прочность. С Кэтрин и так всегда было слишком трудно. Гермиона считала, что сможет совмещать работу в Министерстве с воспитанием дочери — это убеждение сложилось у нее как-то само собой, но жизнь в маггловском мире казалась ей совсем другой. Такой же, как была у ее матери, которая целые дни проводила с пациентами и возвращалась домой утомленной долгим рабочим днем. Поразмыслив еще немного о карьерных перспективах, Гермиона решила, что подыщет себе более дешевое жилье, раз уж близость к Министерству теперь ей не важна. В конце концов, эту квартиру они с Роном сняли для того, чтобы ему было удобнее добираться до работы, а теперь она может сама выбрать себе любой район. Непременно тихий, и чтобы побольше деревьев — Кэтрин нужно знакомиться с природой. При мысли о природе и свежем воздухе Гермиона почувствовала угрызения совести: она пропустила несколько обязательных ежедневных прогулок. Подумав немного, она решила непременно отправиться с Кэтрин на прогулку в парк.

Утром Гермиона, разумеется, проснулась разбитой и совершенно невыспавшейся, но это уже давно было ей привычно. Почти искренне улыбнувшись Кэтрин, которая куксилась в кроватке, Гермиона выглянула в окно: небо было чистым, и солнце заливало город жизнерадостно-ярким светом.

— Сегодня у нас с тобой грандиозные планы, милая, — сказала Гермиона и, подхватив Кэтрин на руки, отправилась в ванную. Умывание в одиночестве было недостижимой роскошью — Кэтрин не желала отпускать ее от себя ни на минуту.

После завтрака Гермиона, не теряя времени, принялась за уборку. Через несколько часов в квартире воцарился относительный порядок. Кэтрин, разумеется, путалась под ногами и требовала внимания, но Гермиона проявляла чудеса изобретательности и дипломатичности, вручая ей то тряпочку для пыли, то чашку с водой, то еще не растерзанную книгу, и в конце концов девочка занялась своими делами, устроившись на софе с кучкой мягких игрушек. Покончив с уборкой, Гермиона принялась сооружать обед, после которого у Кэтрин по расписанию был дневной сон. Впрочем, надежды на него было мало. Подумав немного, Гермиона решила, что лучше отправиться на запланированную прогулку, чем вытерпеть очередную порцию безрезультатных попыток уложить сердитого ребенка в постель.

Гермиона катила коляску по тихим парковым дорожкам. Колесо все еще барахлило, но вполне справлялось со своей задачей. Кэтрин, наклонившись вперед, широко раскрытыми глазами оглядывала деревья и проходящих мимо людей и лопотала что-то на своем детском языке. Гермиона улыбалась: в кои-то веки Кэтрин была в хорошем настроении. Ей и самой было если не хорошо, то хотя бы не так плохо, как обычно. Хотелось спать, ныла спина, побаливали колени, да и голова чуть-чуть кружилась, но на это вполне можно было не обращать внимания. К чему зацикливаться на неприятностях в такой прекрасный день? Было немного грустно смотреть на попадавшиеся навстречу парочки, особенно если их сопровождали дети: Гермиона, выросшая в полной семье, никогда не предполагала, что ее собственная семья разрушится, не успев толком появиться. Кэтрин, конечно, регулярно встречалась с отцом, и Гермиона надеялась, что она не получит неизлечимой психической травмы от их разлада. В конце концов, живи они вместе, Рон так и пропадал бы то на работе, то в Норе, и Кэтрин была еще слишком мала, чтобы что-то понять. Потом, когда она подрастет, Рону, наверное, станет с ней интереснее, она сможет бывать в Норе сама и чаще видеться со своими родственниками по отцовской линии. Гермиона ни за что не согласилась бы отправиться туда снова, даже если бы семейство Уизли в полном составе вздумало упрашивать ее об этом. К счастью, Молли, видимо, была слишком занята другими внуками, чтобы претендовать на частые встречи с Кэтрин, и ограничивалась тем, что присылала с Роном дурацкие самодельные игрушки и домашнюю выпечку, которую Рон съедал, пока играл с дочерью.

Зайдя в глубину парка, Гермиона вытащила Кэтрин из коляски. Мучительно хотелось сесть на скамейку и дать отдых гудящим ногам, но девочка рвалась познавать мир, а собственные ножки еще держали ее недостаточно крепко. Гермиона, держа Кэтрин за руку, брела по дорожке и машинально следила за тем, чтобы та не схватила что-нибудь потенциально опасное.

— Смотри, какое красивое деревце! Это елочка. Скажи «е-ло-чка». Ну давай же, Кэтти! Е-ло-чка. А какие у нее пушистые веточки…

Елочка заинтересовала Кэтрин ровно на пару секунд — потянув Гермиону за руку, она пошлепала дальше и застряла у указателя, милостиво позволив отвлечь себя от урны, набитой мусором. Гермиона произносила слов нараспев, пытаясь заставить Кэтрин повторять, но толку из этого не выходило. Кэтрин лопотала что-то свое и, видимо, была слишком занята наблюдениями, чтобы обращать внимания на старания Гермионы. Наконец, когда они обошли все окрестные дорожки, Кэтрин устало захныкала. Гермиона подхватила ее на руки и вернулась к коляске. Вручив дочери бутылочку с соком, она развернула коляску и направилась в обратную сторону, ругая себя, что зашла слишком далеко. Погода меж тем начала портиться: солнце затянули неведомо откуда взявшиеся тучи, а деревья зашумели, потревоженные налетевшим ветром. Гермиона недовольно закусила губу: дождь никак не вписывался в ее расчеты.

— Ничего, детка, мы с тобой успеем добраться до дома до того, как нас намочит дождик, правда ведь? Знаешь, дождик приносит нам ветер вместе с тучами. Вот погляди на небо — видишь, какие тучи?

Кэтрин молчала, вцепившись в бутылочку с соком, а Гермиона с облегчением погрузилась в свои мысли. Иногда она ловила себя на том, что говорит просто потому, что привыкла говорить, и даже не обращает внимания на то, что произносят ее губы, пока она пытается вспомнить, куда сунула потерявшиеся ботинки, или соображает, чем накормить Кэтрин. Ветер усиливался. Воздух наполнился пылью и сорванными с ветвей листьями, и Гермиона то и дело чувствовала на щеках мокрые капли. «Клянусь бородой Мерлина, почему именно сейчас, когда мне надо поскорее добраться до дома?» — мысленно выругалась она, ускоряя шаг. Дождь настиг их на середине обратного пути. Гермиона оттащила коляску за дерево, убедилась, что рядом никого нет, и наложила защищающее от дождя заклинание. Кэтрин сердито помахала опустевшей бутылочкой.

— Сейчас, милая, сейчас. Мы с тобой добежим до дома и будем ужинать. Вот тебе печенье — только не плачь, — ласково пропела Гермиона, переходя на бег. Сотню-другую метров они преодолели благополучно, и выход из парка уже показался среди деревьев, но вдруг барахлившее колесо, жалобно хрустнув, отлетело от коляски и покатилось по мокрой дорожке. Гермиона едва успела остановиться и удержать опасно накренившуюся коляску. Кэтрин уронила печенье и возмущенно завопила во весь голос, колотя кулачками по поручню. Гермиона вытащила ее из коляски и поставила рядом с собой, но девочка требовала, чтобы ее снова взяли на руки. Тщетно пытаясь перекричать плач, Гермиона подобрала грязное колесо, воровато осмотрелась, убеждаясь, что все окружавшие их люди уже убрались куда подальше, очистила его заклинанием, а потом попыталась приладить на место. Ничего не вышло — колесо упорно отказывалось насаживаться обратно на ось. Гермиона нервничала, борясь с колесом, а Кэтрин вопила все громче и громче. Плач разрывал барабанные перепонки и пилил нервы осколками битого стекла. Гермиона чертыхнулась, уткнувшись носом в коляску. Заклинание, защищавшее от дождя, потеряло устойчивость и разрушилось.

— Этого еще не хватало! — вскрикнула Гермиона, вытащила палочку и попыталась наколдовать новое, но, как она ни старалась, ничего толкового не выходило. Заклинание колебалось, пропуская порывы ветра и потоки воды, Кэтрин не переставала кричать и лезть на руки, пачкая джинсы Гермионы грязными ботиночками, а колесо все так же валялось на асфальте у перекошенной коляски. В голову Гермионы пришла отчаянная мысль о том, чтобы послать сообщение Рону или Гарри, но она лишь беспомощно проследила за ней, позволив уйти в никуда. Они, разумеется, заняты работой, и никто не помчится спасать ее — бестолковую мамашу, которую понесло в парк со сломанной коляской. Если Рон узнает, он, конечно, не упустит случая поделиться с матерью, и тогда все семейство будет перемывать неудавшейся невестке кости на очередном сборище… Этого Гермиона точно не могла допустить.

Сунув колесо в сетку под днищем коляски, она подхватила Кэтрин на руки, кое-как наложила заклинание от дождя и толкнула коляску свободной рукой. Перемещаться таким образом было невероятно трудно, тем более что Кэтрин так и не прекратила громогласно выражать свое недовольство, но Гермиона терпела, сжав зубы. До выхода из парка осталось не так много, потом еще нужно добраться до дома. Дома она накормит Кэтрин и посадит перед ноутбуком, а сама заберется в ванну, полную горячей воды, и забудет об этой треклятой прогулке. В конце концов, Кэтрин может поиграть и во дворе…

— Мисс Грейнджер!

Гермиона встала столбом, едва не упустив падающую коляску. Только этого не хватало… Она узнала бы этот голос, даже если бы сильно постаралась не узнать, и, Мерлин, как же не вовремя, просто убийственно не вовремя его обладатель снова встал ей поперек дороги!

— Мистер Малфой, — прорычала Гермиона сквозь зубы. — Какая неожиданная встреча.

Люциус, стоявший на примыкавшей к основной дорожке, ответил ей слабым подобием светской улыбки. Гермиона невольно уставилась на него так же, как в их последнюю недавнюю — слишком недавнюю — встречу у Министерства. Он был все так же раздражающе безупречен и самоуверен, и от дождя его защищало куда более надежное заклинание, чем то, что удалось сотворить Гермионе.

— Вижу, дождь прервал вашу с юной леди прогулку, — не то утвердительно, не то вопросительно произнес Люциус. Гермиона мысленно послала ему проклятье из списка запрещенных. Воспоминания самых черных дней заметались в голове, расцвеченные пятнами брокколи, молочной каши и дерьма, размазанного по подгузникам и по ее жизни.

— Если видите, на кой дьявол тогда лезть ко мне с приветствиями? — вскинув подбородок и заодно перехватив поудобнее Кэтрин, вопросила в ответ Гермиона. Люциус с минуту молча смотрел на нее, потом вдруг приблизился и сотворил какое-то заклинание. Гермиона с удивлением почувствовала, что дождь перестал капать ей на макушку, а воздух вокруг стремительно потеплел. Удивленная переменой Кэтрин замолчала и заинтересованно уставилась на Люциуса, который, отстранив Гермиону, склонился над коляской.

— Где колесо?

— В сетке внизу, — пробормотала сбитая с толку Гермиона. Люциус извлек его на свет божий, критически осмотрел, прошептал еще одно заклинание — и колесо ловко заскочило обратно на ось, закрепившись так, как ему было положено.

— Думаю, теперь вы сможете добраться до дома, мисс Грейнджер, — сказал Люциус. — Но на вашем месте я бы проверил остальные колеса. Если хотите, я оставлю вам контакты надежного мастера, занимающегося детскими принадлежностями.

— Нет, не нужно, — мотнула головой Гермиона. Ей вдруг стало дурно до такой степени, что она захотела провалиться сквозь землю вместе с треклятой коляской. Люциус не ответил, к ее облегчению: смерив ее еще одним взглядом, он повернулся и пошел в сторону парковых ворот. Гермиона посадила Кэтрин в коляску и пошла было следом, но через несколько шагов силы ее оставили. Она уселась на мокрую скамью и, не обращая внимания на испуганную дочь, спрятала лицо в ладонях и позорно разревелась. Горечь разъедала ей горло, выплескиваясь наружу жгучими слезами, которые Гермиона не могла сдержать, как ни старалась, будто вместе с колесом развалилось что-то, удерживавшее ее от падения и болезненного удара о собственную беспомощность.

Она не заметила, как Люциус вернулся и приблизился к ней снова — он сам дал ей знать о своем присутствии, коснувшись ее плеча. Гермиона вскочила как ужаленная, глядя на него широко раскрытыми глазами, но не успела сказать ни слова. Люциус взял на руки Кэтрин и, ловко подхватив Гермиону под локоть, потащил ее вперед.

— Что вы делаете? Вы с ума сошли? Оставьте нас в покое, или я вызову авроров! Немедленно отпустите мою дочь!

— У входа в парк меня ждет машина. Вас отвезут домой, мисс Грейнджер, и на этом мы с вами распрощаемся. Даю вам слово, — наконец соизволил он ответить.

— Что за балаган вы устроили? — кипятилась Гермиона. — Нас что, снимают? Или вам вздумалось позабавиться таким способом?

Люциус покачал головой, чуть замедлил шаг и выдал целую тираду:

— Не слишком ли много вы на себя берете? Я не нуждаюсь ни в сенсациях, ни в подобных, как вы изволили выразиться, забавах. Посмотрите на свою дочь! Ребенок устал и голоден, а ваше средство передвижения не внушает никакого доверия. Хотите снова застрять посреди улицы под дождем? Что с вами происходит? Почему вы не воспользовались магией?

Гермиона не собиралась отвечать — она лихорадочно соображала, как ей выхватить Кэтрин из чужих рук и смыться или позвать на помощь. Однако упреки Люциуса ударили ее по больному.

— Я не могу, — сказала она неожиданно для себя самой. — Я просто не могу.

Люциус недоверчиво уставился на нее. В ледяных серых глазах мелькнуло и тут же растаяло выражение, которое Гермиона побоялась рассмотреть как следует, чтобы дать ему верное имя. К ее облегчению, Люциус отвел взгляд и сосредоточился на Кэтрин, которая беззастенчиво трепала идеально уложенные светлые волосы.

— Если вы настаиваете, так и быть. Я воспользуюсь вашим щедрым предложением, — пряча мстительную улыбку, сказала Гермиона.

Гермионе казалось, что она вот-вот скоропостижно скончается от зашкаливающей неловкости. Новехонький, блестящий чистотой салон Лэнд Ровера какой-то навороченной модели, личный водитель с манерами дворецкого из старинного особняка, Люциус — пусть уже не с такой безукоризненно идеальной прической, но все же до колик в животе величественный и церемонный, — и они с Кэтрин, грязные, растрепанные, зареванные, голодные, злые и сбитые с толку. Контраст был такой, что Гермиона готова была поверить в то, что она спит и видит сон, свалившись без сил после очередной безумной ночи, у себя на кухне между столом и посудным шкафом, и вот-вот вернется в реальность с разламывающейся от боли спиной. Такое с ней уже не раз случалось: после долгих мучений уложив Кэтрин, она уползала подальше, сворачивалась клубком на первой попавшейся горизонтальной поверхности и рыдала от ненависти к дочери, к себе и собственной жизни — вцепившись зубами в руку, чтобы не забыться и не всхлипнуть слишком громко. В такие ночи ей всегда снилось что-то странное: то она становилась звездой квиддича и соперничала с Гарри за снитч, то танцевала на балу в Хогвартсе с Крамом, который почему-то был ее мужем, то скрывалась от Пожирателей где-то в песках Туниса. Поездка с Люциусом на его личном автомобиле была вполне достойна того, чтобы не только попасть в ряд этих фантасмагорий, но и занять среди них первое место. Гермиона кляла себя на все лады за то, что позволила Люциусу унизить ее снова, да еще и таким из ряда вон выходящим способом, но ей нечего было противопоставить его аргументам.

Кэтрин беспокойно возилась в автокресле, которое, к удивлению Гермионы, обнаружилось на заднем сидении, и была явно встревожена происходящим. А может, ей просто хотелось снова добраться до шевелюры Люциуса. Гермиона никогда не была уверена в том, что правильно понимает дочь — чудесной материнской интуиции, дававшей верные ответы на все вопросы, у нее так и не появилось. Ей постоянно приходилось гадать, перебирая все возможные варианты: голодна, испачкала подгузник, хочет спать, болит живот, болит голова, нужна какая-нибудь игрушка, давно заброшенная под кровать и благополучно там забытая…

— Не тревожьтесь о коляске, мисс Грейнджер, — вырвал Гермиону из раздумий голос Люциуса. — Как только мы доберемся до вашего дома, я прикажу забрать ее, и ее доставят туда, куда вам будет угодно.

— К тому времени, как мы доберемся до моего дома, она уже промокнет под дождем насквозь. А если не промокнет, то, вероятно, ее украдут, — процедила сквозь зубы Гермиона, забыв от неожиданности о том, что нужно изобразить хотя бы видимость вежливости.

— Если это случится, и вы лишитесь собственности по причине моего вмешательства, будьте уверены — я компенсирую все ваши расходы, — ответил Люциус безукоризненно вежливо, но с таким арктическим холодом в голосе, что у Гермионы озноб пробежал по спине. Она в сотый раз выругала себя идиоткой и замолчала, уставившись на носки своих видавших виды кроссовок. «Какого Мерлина я никак не выберусь в магазин и не куплю себе новую одежду? — мысленно вопросила она себя. — Ведь с деньгами у нас не так плохо, особенно если удастся найти жилье подешевле, и Кэтрин можно оставить с мамой… Наверное». Меж тем Кэтрин, окончательно рассерженная тем, что ее лишили возможности исследовать новую территорию, захныкала и потащила в рот концы ремней автокресла.

— Нет, нет, дорогая, — всполошилась Гермиона, которую ужаснула перспектива того, что дочь может заляпать что-нибудь в малфоевской машине. Конечно, за ними все вычистят до последней соринки, стоит им только вывалиться обратно на улицу, но все же было невыносимо прибавлять к списку своих унижений еще одно. Кэтрин упорно противилась всем попыткам отобрать у нее ремни и отвлечь надоевшей игрушкой. Гермиона обреченно вздохнула: Кэтрин была голодна и утомлена, а это означало, что в любую минуту мог снова разразиться шквал, который ей пришлось бы только пережидать, зажимая руками уши. Если бы она догадалась захватить с собой лишнюю бутылочку с соком или побольше еды, возможно, это отвлекло бы Кэтрин на время. В довершение ко всему, машина, до того быстро и плавно двигавшаяся в плотном потоке, замедлилась и наконец встала в нескольких десятках метров от перекрестка — наступило время вечерних пробок.

— Мистер Малфой, — собравшись с духом, обратилась Гермиона к заклятому врагу, задумчиво смотревшему в окно, — дождь практически закончился, а до моего дома мы доберемся нескоро, учитывая ситуацию. Думаю, мы дальше пойдем сами. Здесь уже не так далеко.

— У меня к вам встречное предложение, — ответил Малфой. — У меня есть порт-ключ, который может перенести нас в окрестности одного заведения с превосходным детским меню. Я удостоверился лично в том, что персонал ответственно подходит к своей работе. Вы сможете позаботиться об ужине для юной леди, а тем временем все разъедутся по домам, и улицы будут свободны. Я вызову для вас такси, если вы не пожелаете проделать обратный путь в моей компании.

Гермиона то краснела, то бледнела, шокированная странным поведением Малфоя. Она положительно отказывалась понимать, какого драккла он творит — он, мечтавший стереть ее и ей подобных с лица земли и радостно наблюдавший за тем, как ее пытают в его собственном доме. Возмущение кипело в ней, отчаянно требуя выхода, но она молчала, не находя подходящих слов, лишь сверлила взглядом затылок Люциуса, жалея, что не может испепелить его на месте. Внезапно она ощутила укол тоскливого страха. Что, если все это происходило не просто так? Их неожиданная встреча у Министерства и теперь в парке, странное внимание Малфоя и его абсолютно нелогичное желание помочь ей с ребенком — с ребенком чистокровного волшебника и грязнокровки… Гермиона похолодела от ужаса и снова оглядела салон автомобиля, минуту назад смущавший ее блестящим совершенством. Это было крохотное замкнутое пространство, в котором по ее глупости оказались они обе — она сама и ее беззащитная малышка. Если Малфою вздумается начать им угрожать, она ничего не сможет сделать, потому что ее собственная палочка тщательно припрятана в футляре под полой куртки. Она даже не подумала о том, что Малфой может быть опасен, просто безропотно побрела за ним, как овца на заклание, да еще и пожаловалась ему, что магия перестала ей поддаваться. Паника захлестнула Гермиону с головой, будто морская волна, отдающая на вкус горечью отчаяния.

— Остановите машину и выпустите нас, Малфой, — сказала она, радуясь тому, что пока еще справляется с собственным голосом. — Немедленно. Я написала Рону, что вы забрали нас из парка, и, думаю, он уже на пути в нашу сторону.

Это была полная чушь, и Гермиона это знала, но на большее она была не способна. Она — самая умная ведьма своего поколения, выстоявшая в войне против Волдеморта и побежденная собственной дочерью и ее пустоголовым папашей. Кэтрин, видимо, почувствовав перемену в настроении матери — или просто окончательно взбесившись и проголодавшись, — раскрыла рот и снова заорала во весь голос.

— Остановите это чертову машину и дайте нам выйти! — закричала Гермиона, расстегнула удерживавшие Кэтрин ремни и вытянула ее к себе на колени, прикрыв руками извивающееся тельце. Жуткий страх за дочь почти лишил ее способности соображать. Она знала твердо только одно: если с Кэтрин что-то случится, если Малфой или кто-то еще причинит ей вред, это будет только ее вина, и она себе этого не простит. Малфой, который, обернувшись к ней, попытался было заговорить, всмотрелся в ее лицо и отдал водителю приказание свернуть к обочине. Гермиона немного успокоилась и замерла на сидении, выпрямив спину и тяжело дыша. В висках отчаянно стучало, а сердце колотилось так, что толчки отдавались в груди болью, но она чувствовала собственное тело как сквозь онемение — сейчас ее внимание было приковано к Кэтрин. Наконец водитель, кое-как прорвавшись сквозь возобновивший движение поток, припарковался у края дороги, включив аварийные сигналы. Раздался щелчок, который Гермиона чудом расслышала сквозь крик Кэтрин, и ближайшая к ним дверь открылась. Гермиона выскочила на улицу, прижимая дочь к груди, и помчалась прочь, стараясь затеряться среди многочисленных, несмотря на погоду, прохожих.

Она пробежала несколько кварталов и остановилась лишь тогда, когда оказалась на улице, вдоль которой тянулись ярко освещенные витрины магазинов. Здесь было светло и людно — ни один здравомыслящий убийца не стал бы нападать на них здесь. Гермиона не знала, можно ли считать Малфоя здравомыслящим, но надеялась, что он не станет за ними гнаться. Ее ужасала мысль о том, что теперь он знает, где они живут: она сама сказала ему улицу и номер дома. Впрочем, выяснить это он мог бы и без ее участия, если бы захотел. Гермиона некстати вспомнила, что довольно давно не обновляла защитные заклинания: понадеялась на Рона, который клялся, что обязательно это сделает, тем более что теперь он аврор на прекрасном счету в подразделении, но так и не сделал. Ни этого, ни еще многих вещей, которые он обещал сделать в ближайшее время, сразу, как только немного разберется с работой…

Гермиона отошла на край дороги, остановилась и спустила Кэтрин с рук. Она только теперь почувствовала, как сильно у нее устали руки, как болит спина и как дрожат ноги. Пересохшее горло мучительно горело, а легкие жгло, будто она надышалась дыма, но это все было неважно. Главное, они обе живы, здоровы и вроде бы в относительной безопасности. Гермиона почти повалилась на колени, не обращая внимания на то, что джинсы моментально промокли, прижала Кэтрин к себе и просительно посмотрела в крохотное опухшее от слез личико.

— Мама такая глупая, малышка. Прости меня, пожалуйста, — прошептала она, виновато улыбаясь. Ей нужно было хоть что-то: улыбка, ответный взгляд — что-то, что помогло бы ей успокоиться и расставить все по местам снова. Она думала, что не любит Кэтрин, но готова была умереть сколь угодно мучительно, лишь бы с дочерью все было в порядке. Щемящее, горькое чувство в груди пробилось сквозь пелену безумной усталости и отдалось во всем теле пульсирующей болью. Гермиона почти молилась о том, чтобы Кэтрин ответила ей, и тогда все оказалось бы не напрасно — все обрело бы давно утраченный смысл.

Чуда не случилось и на этот раз. Гермиона брела вслед за Кэтрин, которая держалась за ее руку, решительно вышагивая по мостовой, и норовила заскочить в какую-нибудь из открывавшихся дверей. Адреналин схлынул, оставив по себе слабость и тупое оцепенение. Гермиона заставляла себя позвонить Гарри, чтобы попросить его встретить их и проводить до дома, но что-то в ней противилось этой мысли с невероятной силой. Он теперь, наверное, уже давно с Джинни, и они вместе купают или кормят сынишку, а потом уложат его спать и сядут смотреть очередной маггловский сериал — Джинни пристрастилась к ним во время беременности. Гермионе больше не было места рядом с бывшим лучшим другом, а Рон… От Рона и в лучшие дни было мало толку, а теперь она и вовсе готова была захлебнуться своей ненавистью к нему, хотя все психологи, которых она читала, пока еще могла читать, хором твердили, что ей следовало примириться с ним и принять его таким, каков он есть. Почему Рон ничего не был обязан принимать и ни с чем мириться, Гермиона не понимала и не могла понять. Наверное, она должна была отдать Кэтрин ему и начать жизнь заново, но тогда ее возмущала до глубины души сама мысль об этом, а теперь… Теперь она просто не могла на это решиться. Может быть, им обеим было бы так легче. Кэтрин выросла бы в Норе с любящей бабушкой и отцом, а сама Гермиона заперлась бы в квартире на несколько месяцев, чтобы спать и рыдать в промежутках между сном. Кэтрин никогда не выказывала к ней особенной привязанности: она только требовала, яростно и упорно, и всегда получала свое. Гермиона сама себе казалась неким придатком к собственному ребенку — удобрением, на котором растет жадный до еды и питья стебель. Или стволом несчастного дерева, опутанного от вершины и до самых корней омелой.

Они добрались до дома уже в сумерках. Кэтрин снова забралась Гермионе на руки и сидела молча, старательно вгрызаясь в ее воротник. Гермиона умудрилась заскочить в один из магазинов и купить детское питание и сок, так что Кэтрин утолила голод и немного успокоилась. Сама Гермиона тоже была голодна до рези в желудке, но чувствовала, что ей кусок в горло не полезет, пока она не уложит Кэтрин и не окажется на своей кухне в компании чайника и тостера. Ей нужно было побыть в тишине и полном одиночестве, чтобы снова обмануть себя иллюзией спокойствия и размеренности — сделать вид, что у нее все по плану и все так, как она того хотела. Рассмотрев на фоне темного неба крышу своего дома, Гермиона поудобнее усадила Кэтрин и, сосредоточившись на цели, двинулась вперед. Осталось немного — всего сотня-другая шагов. Пустяк по сравнению с тем, что они уже успели преодолеть за этот вечер. Когда до дома остался с десяток ярдов, Гермиона кое-как вытянула из футляра палочку, зажала ее в ладони и приблизилась к крыльцу. Осмотревшись, она не увидела ничего подозрительного, но стоило ей поставить ногу на первую ступеньку, как за спиной ее послышались шаги.

— Мисс Грейнджер, прошу вас, уделите мне минуту, — раздался голос Малфоя, в котором, к своему несказанному удивлению, Гермиона расслышала умоляющие нотки. Она остановилась и, повернувшись вполоборота, продемонстрировала ему палочку. Страх зашевелился в ее груди змеиным клубком, но на этот раз Гермиона чувствовала себя спокойнее: приступ паники схлынул, оставив ее слишком измученной, чтобы испытывать сильные эмоции.

— Бросьте, я не собираюсь на вас нападать, — снова заговорил Малфой, оставаясь, впрочем, неподвижным. — Если бы я думал причинить вам вред, то давно уже сделал бы это. Считаете, место вашего проживания — это такой большой секрет?

Гермиона придержала заинтересованно вертевшуюся Кэтрин.

— Почему я должна вам верить? У нас, знаете ли, слишком уж запоминающееся общее прошлое, чтобы я могла перестать опасаться вас. И потом, я никак не возьму в толк, что вам понадобилось. Почему вы просто не оставите меня в покое?

— Позволите мне подойти ближе? Неудобно вести беседы с такого расстояния, — попросил Малфой. Гермиона нехотя обернулась — его высокая фигура четко выделялась на фоне залитых желтым светом фонарей деревьев.

— Хорошо, Малфой. У вас три минуты. И учтите: если мне хоть что-то покажется подозрительным, я запущу в вас заклинанием и вызову авроров. На это мне хватит сил.

Он кивнул и приблизился, остановившись в нескольких ярдах от Гермионы. Как она ни старалась, рассмотреть выражение его лица у нее не получилось. Однако она явственно чувствовала волну странного интереса, которая будто бы касалась ее призрачным дуновением — Малфой явно разглядывал ее. Или ее дочь.

— Я понимаю, что вы не поверите ни единому моему слову, но все же послушайте. Мне не нужны лишние неприятности, особенно если они будут связаны с визитом авроров, — заговорил он негромко, но уверенно. — Мне пришлось лишиться слишком многого, чтобы понять, что я принимал неверные решения, однако я умею признавать свои ошибки. Потому я и стою здесь перед вами, а не доживаю свои дни в Азкабане.

— Только не говорите, что поменяли свои взгляды относительно чистоты крови и раскаиваетесь в том, что вы и ваш хозяин едва не угробили меня и всех дорогих мне людей, — язвительно проговорила Гермиона.

— Нет. Этого я не скажу. Мои взгляды действительно изменились, но я не прозрел, не раскаялся и не сделался поборником единения с магглами. Однако я понял, что мир, в котором я живу, изменился до неузнаваемости, и мне не будет в нем места, если я продолжу следовать своим принципам.

— Продались предателям крови за право свободно разгуливать по улицам и разъезжать на красивой маггловской машине? — продолжала Гермиона в том же тоне. Он усмехнулся.

— Автомобили — действительно прекрасное изобретение, мисс Грейнджер. Как и интернет, и бытовая техника. Вы называете это продажностью, я — гибкостью и умением считаться с обстоятельствами. Никто из нас не сможет больше жить по-старому, но я не сумел понять это вовремя. Что до убийств и кровопролития, я не хотел этого, хотя был к этому готов. Я не стану приносить вам извинения за то, что выпало на вашу долю по моей милости в том числе, но можете быть уверены, что прежних ошибок я не повторю. Мисс Грейнджер, я думаю, вы прекрасно осведомлены о том, что после войны я утратил свои позиции в нашем общем мире, лишился значительной части своих активов, моя супруга потребовала развода, а мой сын выставил меня из моего дома, который признал его хозяином. В таких условиях поневоле приходиться адаптироваться и искать новые пути, вы согласны?

Гермиона помолчала несколько секунд, пытаясь обдумать его неожиданные откровения.

— С этим не поспоришь, как и с тем, что новый мир для многих из нас оказался совсем не таким, каким мы хотели бы его видеть, — заговорила она мягче. — И все же не ждите от меня жалости или прощения. Я презираю тех, кто твердит о том, что надо оставить все в прошлом и жить дальше, начав с чистого листа — то есть приняв у бывших Пожирателей отступные в денежном эквиваленте и сделав вид, что теперь все в порядке.

— Не тревожьтесь, — сказал Малфой с прежней хорошо знакомой ей надменностью. — На перечисленные вами духовные блага я не претендую. Буду откровенен: мне нет дела до того, как вы ко мне относитесь и что обо мне думаете. Но… Мисс Грейнджер, у меня есть сын, и когда-то он был маленьким. Более того, теперь у меня есть еще и внук. Вы удивились, увидев кресло, и когда я заговорил о кафе, тоже. Я знаю, что такое семья и какую ценность она представляет для любого нормального человека, особенно если в ней есть дети.

— Так это вашего внука? Кресло, в смысле, — вставила Гермиона.

— Да, это его. Я… Считайте это родительской солидарностью, в общем. Я хотел облегчить вашу задачу, не более того, — закончил наконец Малфой. Гермиона никак не могла опознать выражения, сквозившего в его снова изменившемся тоне: сожаление, стыд, смущение? — и это изрядно ее озадачило, как и слова, которые она не ожидала услышать от Люциуса Малфоя. Родительская солидарность. Ну надо же…

Гермиона тщетно пыталась выбрать подходящие к случаю слова, чтобы закончить их и без того затянувшуюся беседу, но ей ничего не шло на ум. Попросить у него прощения за свою вспышку? Не дождется. Прогнать и сказать, чтобы никогда больше не приближался ни к ней, ни к ее дочери? Как-то невежливо, хотя чувства Малфоя вроде бы не должны ее заботить. Поблагодарить? Ни за что. Кэтрин избавила ее от затруднения — она недовольно пискнула, и Малфой, стоявший будто бы в глубокой задумчивости, вскинул голову.

— Прошу прощения, что трачу ваше время. Вы устали, а я держу вас на улице. Возможно, мне стоит вас проводить?

— Нет, — решительно отказалась Гермиона и неожиданно для себя самой добавила: — Спасибо.

Гермиона надеялась, что Кэтрин, утомленная абсурдным приключением, в которое превратилась их милая прогулка, безропотно отправится спать после водных процедур и проспит хотя бы до рассвета. О том, чтобы продлить срок до утра, Гермиона не позволяла себе даже мечтать, чтобы реальность не казалась такой удручающей. Сама она буквально валилась с ног: спина, и без того постоянно дававшая о себе знать, после скоростного забега с живым грузом вспыхивала болью при каждом движении. Вся мысли Гермионы сосредоточились вокруг нескольких весьма прозаичных пунктов: болеутоляющее зелье, старая добрая маггловская мазь с тем же эффектом, теплый душ и любая горизонтальная поверхность, желательно не слишком твердая. Остатки здравого смысла подсказывали, что в число насущных потребностей следовало бы включить ужин, но одна мысль о еде вызывала тошноту.

К тому времени, как Кэтрин, одетая в забавную полосатую пижамку с аппликацией зебры на груди, оказалась в кроватке, Гермиона почувствовала себя совершенно мертвой от усталости. С приклеенной к лицу улыбкой бормоча бред про зеленые яйца и ветчину, она пыталась вспомнить, когда последний раз легла спать, а не рухнула на постель, чтобы запутаться в череде бессвязных кошмаров, и не могла. Ее жизнь разделилась на до и после с рождением Кэтрин, и это «после» ухитрилось затмить и присыпать серой пылью даже воспоминания о войне и Волдеморте. Сэм из стишка настаивал, его измученный собеседник отказывался от ужина из последних сил, Кэтрин вертелась, то пытаясь зацепить мобиль, то спихивая одеяло, а Гермиона читала строчку за строчкой, не понимая толком, что читает — чувствуя только, как шевелятся ее губы и как слова обдирают воспаленное горло. В какой-то момент она припомнила о Малфое и невольно пожалела о том, что распрощалась с ним так скоро: можно было бы пригласить его в дом под предлогом вечернего чаепития и заставить развлекать Кэтрин, раз уж он вдруг проявил такую неслыханную заботу. «Если долбаная коляска не окажется у меня в ближайшее время, натравлю на Малфоя Гарри, — с отчаянной веселостью подумала Гермиона. — Это точно должно попасть во все газеты».

Из черного провала беспамятства Гермиону вырвал плач Кэтрин. Подавив почти убийственный по своей силе порыв аппарировать куда подальше, Гермиона заворочалась на постели в нерешительности. Вставать и снова проходить по кругу все этапы усыпления Кэтрин не хотелось до дрожи, и несколько секунд Гермиона тешила себя надеждой, что дочь избавит ее от повторения спектакля, однако плач становился громче и настойчивей, приобретая жалобные нотки. Гермиона неуклюже выбралась из-под пледа, в который завернулась задолбанной куколкой, потратившей впустую все возможности превратиться в бабочку, и побрела к кроватке. Кэтрин сидела на подушке, терзая своего слоненка — покрасневшее залитое слезами личико выражало всю мировую скорбь. Гермиона попыталась привлечь внимание дочери, но на слова та реагировать не пожелала. Закусив губу от боли, Гермиона вытащила Кэтрин из кроватки и принялась расхаживать по комнате. Плач стал немного тише — Кэтрин опустила голову Гермионе на плечо и жадно затолкала в рот ворот ее пижамной кофты. Убедившись, что дело не в испачканном подгузнике, Гермиона попыталась выяснить, не болит ли у Кэтрин живот, но этим только вызвала новый приступ сердитого рева. Она отправилась на кухню за бутылочкой. Кэтрин сперва возликовала, однако уже через минуту швырнула бутылочку на пол, как будто та перед ней в чем-то провинилась. Проклиная собственную жизнь и день, когда согласилась стать девушкой Рона, Гермиона принялась перебирать все остальные варианты, каждый раз убеждаясь, что очередная догадка оказалась неверной. Кэтрин утихомирилась лишь к утру, когда за окном померкли фонари, а темно-серая полоса неба над крышей соседнего дома стала просто серой. Измученная Гермиона уснула, сидя в кресле у изголовья собственной кровати, на которой Кэтрин удобно разместилась поперек в позе морской звезды.

Долго проспать не удалось и на этот раз. Гермионе показалось, что едва она прикрыла глаза, как раздался какой-то шум. Она вскочила, тут же схватившись за палочку, и несколько секунд с колотящимся сердцем смотрела в полумрак прихожей, пока не рассмотрела знакомый силуэт. Недовольство разлилось горечью в пересохшем горле. Гермиона кое-как встала — еще немного, и придется ехать в Мунго, — набросила халат и выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь. Рон стоял в кухне в рабочей мантии и задумчиво смотрел на оставленную в мойке грязную посуду. Гермиона оглядела его огрубевшее лицо, которое когда-то казалось ей таким очаровательным в своем простоватом добродушии, и ощутила прилив мучительной тошноты вроде той, что так донимала ее в первые месяцы беременности. А ведь когда-то они были счастливы, любили друг друга. Точнее, она думала, что любит. Теперь от розоватого флера, окружавшего фигуру Рона еще так недавно, осталась лишь тоскливая злость и саднящее чувство неправильности и несправедливости. Он сломал ей жизнь — им обеим — и продолжал жить так, будто ничего не случилось. Будто это она была виновата во всем, что ей приходилось выдерживать каждый день и каждую ночь.

— Что ты тут делаешь? — заговорила Гермиона, стараясь выдать злость в голосе за недоумение. Рон пожал плечами.

— Зашел проведать Кэтти, что же еще. Мама связала для нее шарф.

— Мог бы предупредить заранее, — не удержалась Гермиона от упрека.

— Я не к Министру на прием пришел, а к дочери, — вскинув голову, парировал Рон. Гермиону неприятно удивил его тон. Будто он разговаривал с надоедливой секретаршей в каком-нибудь заштатном отделе. — Кто виноват, что вы спите чуть не до обеда? А потом ты жалуешься, что ее не уложить. Конечно, с таким-то расписанием.

— Вообще-то она полночи проплакала, — возмутилась Гермиона, вцепляясь в рукоять палочки. Рон пожал плечами.

— А я тебе о чем говорю?

Гермиона набрала воздуха в рот, чтобы послать его подальше, но не смогла выговорить ни слова. «Должна быть терпеливой, сглаживать конфликты, поддерживать уважительные добрые отношения» — шепоты змеились в ее голове, то приобретая интонации Молли Уизли, то оборачиваясь привычными нотками голоса ее собственной матери. Он же ее отец, Герми, ты должна это понимать. У мужчин нет материнского инстинкта — твой долг поддерживать его и поощрять, когда он проявляет внимание.

— Ладно, мне пора, — прервал Рон повисшее молчание. — Ты бы прибрала тут, что ли. Кстати, мама спрашивает, чем ты кормишь Кэтти. Джин говорит, от этих магазинных коробок и склянок у Ала все чешется и раздувает живот…

— Я хотела поговорить с тобой о квартире, — перебила Гермиона. Рон взглянул на наручные часы с таким обеспокоенным видом, что ей снова стало тошно.

— А это не может подождать? Здесь вроде бы неплохо, и до Министерства недалеко… Говорят, ты опоздала на собеседование. Может, мне поговорить, чтобы тебя куда-нибудь пристроили? Мама все время занята с Алом, но может быть…

— Рон, замолчи хоть на секунду! — не выдержала Гермиона. Он тряхнул головой, как разбуженный ото сна, и осуждающе уставился на нее. В блекло-голубых глазах с покрасневшими белками она ясно видела неодобрение, которое он, в отличие от нее самой, не трудился скрывать.

— Ну давай. Ладно. Я тебя слушаю. Что тебе надо, квартиру побольше? Мне сейчас самому нужны деньги.

— Нет, дело совсем в другом, — ответила Гермиона, щедро отсыпав язвительности. — Я хочу отсюда переехать в какой-нибудь более тихий и спокойный район, где жилье подешевле. Как ты верно заметил, я осталась без работы, а тебе и без нас есть на что тратиться.

— По-твоему, я мало тебе даю? — вспылил Рон. Гермиона прикрыла глаза и прижала ладонь к виску: головная боль не заставила себя ждать.

— Да нет же. Просто Кэтрин растет, ей нужна одежда, игрушки, я хочу начать водить ее в какой-нибудь развивающий центр, в конце концов, а мои накопления…

— Какой развивающий центр? Ты что, собралась вывести ее к магглам?

— А что в этом такого?

Рон покраснел до корней волос и замахал руками, видимо, не найдя подходящих слов.

— Нет, ты сама себя слышишь? — выдохнул он наконец. — А если стихийный выброс? Сама же говоришь, что Кэтти не дает покоя. Если ее там что-то разозлит?

— Но что ты предлагаешь? — вяло поинтересовалась сникшая Гермиона. — Мне сидеть с ней в четырех стенах, пока она не получит письмо в Хогвартс?

— В этом вся твоя проблема, Герм, — назидательно сказал Рон. — Тебе вечно что-то надо. Постоянно все не так. Ты никогда не хотела ее по-настоящему, признайся честно. Тебе надо торчать в библиотеке со своими книгами, потому что ты только их и любишь, а Кэтти это чувствует. Поэтому она и беспокоится.

— Рон, ты что несешь? — прошипела Гермиона с такой злобой, что ей позавидовала бы покойная Нагайна. Обида вскипела в ней вместе с магией, и ей стоило огромных усилий не сорваться и не впечатать Рона в стену каким-нибудь простым, но эффективным заклятием.

— Просто признай уже, что я прав, и все. Следующий раз я приду с мамой, даже не спорь. Хочу убедиться, что ты правильно все делаешь, и все такое. Я тебе всегда говорил, ни ты, ни тем более я не умеем обращаться с детьми, но ты вечно хочешь быть самой умной, да?

— К Моргане это все, — прервала Гермиона. — Уходи, тебе ведь уже пора. С переездом я сама разберусь, как и со всем остальным.

— Я не согласен, чтобы вы переезжали, — сказал Рон, когда она то ли проводила, то ли оттеснила его до входной двери. — Мне удобно заходить по дороге на работу или с работы.

После его ухода Гермиона с облегчением заперла дверь на все замки и твердо решила, что переедет в ближайшие дни. Обойдется без его помощи. В крайнем случае можно было попросить Гарри, взяв с него обещание сохранить новый адрес в тайне. Конечно, она не могла не понимать, что не имеет права скрывать от Рона место жительства дочери, но мстительные мысли давали хоть какое-то облегчение. Гермиона вернулась на кухню, отправила тарелки в посудомоечную машину и вскипятила воду, чтобы сварить себе кофе. Накатывающая волнами слабость настойчиво убеждала ее в том, что оставаться без еды дольше не просто неразумно, а опасно. Если она упадет в обморок и скончается, ударившись головой об угол холодильника, Кэтрин будет не на кого надеяться.

Гермиона успела прожевать тост и даже запить его несколькими глотками кофе перед тем, как Кэтрин проснулась и снова заплакала. Едва удерживаясь от того, чтобы последовать ее примеру, Гермиона отправилась выполнять свой долг. Взяв дочь на руки, она с ужасом обнаружила, что у Кэтрин подскочила температура. Болезни Кэтрин пугали ее до дрожи: она каждый раз воображала себе бесчисленные ужасы и искала симптомы то одной, то другой хвори из списка, который содержали несколько прочитанных ею от корки до корки энциклопедий детских болезней. Рона это неизменно бесило: он твердил, что Гермиона накликает своими фантазиями какую-нибудь беду. В чем-то Гермиона была с ним согласна, но победить собственную склонность к панике она даже не пыталась, раз за разом обращаясь в Мунго, даже если речь шла о покрасневшем горле. Теперь Гермиона тоже решила отправиться туда, не теряя времени. Кое-как одевшись и одев Кэтрин, она набрала номер службы такси, однако недавняя вспышка эмоций обернулась против нее: магия создавала помехи, и вместо гудков в динамике слышалось лишь шипение, а о выходе в интернет можно было только мечтать. Гермиона чертыхнулась и собралась было добираться до нужной улицы автобусом или искать такси на парковке, но вспомнила, что осталась без коляски. Прокляв все на свете, она заметалась по квартире, лихорадочно перебирая варианты от патронуса Рону до похода к соседям с просьбой о хоть какой-нибудь помощи. Беспомощность была самым большим ее страхом — и прозаичной реальностью, от которой некуда было бежать и негде укрыться.

Тщетно пытаясь утешить Кэтрин, Гермиона не сразу расслышала звонок. Когда он повторился, она удивленно уставилась на дверь, не понимая, кто мог почтить ее визитом так невовремя. Рон и Гарри не стали бы звонить, а поднялись бы сразу, значит, это был кто-то посторонний. Гермиона взглянула на экран видеодомофона, который Артур Уизли усовершенствовал при помощи магии, и увидела Люциуса Малфоя, терпеливо ожидавшего ответа на крыльце. С минуту она пыталась прийти в себя и сообразить, какого Мордреда он к ней заявился, да еще средь бела дня, а потом ей в голову пришла мысль о коляске, и она невольно усмехнулась. Кажется, удача еще не полностью отвернулась от них с Кэтрин.

— Доброе утро, мистер Малфой, — повысив голос, чтобы перекричать дочь, проговорила Гермиона. — Неужели вы решили самостоятельно вернуть мне мою собственность?

— Счел необходимым убедиться, что вы получите ее в целости и сохранности, — ответствовал Малфой, в голосе которого она явственно различила недоумение. К чему оно относилось, Гермиона задумываться не пожелала.

— Сейчас я открою дверь, и вы сможете оставить ее внизу. Я спущусь и заберу. Мы как раз собирались уезжать, — сказала она, торопливо всовывая ноги в кроссовки и обрывая нажатием кнопки малфоевское «как вам будет угодно». Ее отчаяние и растерянность переплавились в неуместную, но совершенно необходимую ей сейчас браваду. Иначе она бы просто не выжила, не смогла бы выдержать очередной шквал, организованный двумя образцовыми членами семейки Уизли. Шквал — и совершенно идиотские мысли о том, что Люциус сочтет ее дерьмовой матерью. Это было так глупо, что Гермиона не удержалась от полубезумной усмешки: переживать о том, какое мнение составит себе этот скользкий, бессовестный и беспринципный негодяй о ее родительских качествах и педагогических талантах. Она определенно съехала с катушек, и кто знает, чем это должно было кончиться: психушкой в маггловском мире или уютной палатой в Мунго…

С трудом оторвав Кэтрин от пола, Гермиона открыла дверь и уперлась взглядом в терпеливо ожидавшего на лестничной площадке Люциуса. У стены обнаружилась причина его визита — коляска, при виде которой Гермиона ощутила прилив ни с чем не сравнимого облегчения. Ей показалось, что даже ее спина стала болеть чуть меньше. Бросившись к коляске, Гермиона ссадила Кэтрин с рук, стараясь не обращать внимания на ее громогласный протест, вернулась в квартиру, торопливо нацепила рюкзак и заперла дверь. Люциус, стоявший столбом посреди площадки, не отводил от нее глаз, так что Гермиона снова почувствовала приступ нервозности, разбежавшейся по взмокшей коже льдистой щекоткой. Усиленно игнорируя его присутствие, она развернула коляску и двинулась было к лифту.

— Мисс Грейнджер, куда вы так спешите? — полетел ей в спину вопрос, заданный все тем же мерзко-вежливым тоном, который она так ненавидела. Гермиона намеревалась гордо исчезнуть за дверями лифта, однако Кэтрин, как на грех, стащила шапочку и швырнула ее на пол. Гермиона, скрипя зубами, остановилась, наклонилась за шапочкой и вдруг обратила внимание на то, что коляска выглядит не только подозрительно чистой, но и подозрительно новой.

— Малфой?

— Да?

— А вы уверены, что это моя коляска? — поинтересовалась она с нажимом, умудряясь одновременно прожигать Люциуса полным подозрения и обвинения взглядом и сражаться с Кэтрин, которая вздумала поднять бунт против головного убора. Люциус уставился на нее с восхитительно искренним оскорбленным выражением на аристократической физиономии.

— Вы считаете, что я мог…

— Ничего я… Мерлин, да перестань ты… Ничего я не считаю. Просто это…

— Это отремонтировали и привели в порядок, мисс Грейнджер.

— То есть я, по-вашему, неряха и…

— Мисс Грейнджер, мы уже выяснили, что…

— Черт подери! — выругалась Гермиона и, оставив дочь в покое, привалилась к стене. Перед глазами разбежались мушки в солнечных пятнах.

— С вами все в порядке?

Голос Люциуса раздался в такой опасной близости, что Гермиона мгновенно вынырнула из омута одуряющей слабости. Она уставилась на Малфоя, мечтая провертеть пару кровоточащих дыр у него во лбу, но ее запала не хватило и на несколько секунд. Тоскливо-серая гладь обдала промозглым февральским холодом и обожгла колючей свежестью ветра с вересковых пустошей. Горло сдавило спазмом, который прервался слишком откровенным и громким всхлипом. Гермиона уже готова была рухнуть в обморок, когда Малфой вдруг оторвал от нее взгляд и шагнул к Кэтрин. Гермиона беспомощно проследила за тем, как Малфой — Пожиратель Смерти-враг грязнокровок-чистокровный псих-конченый ублюдок берет ее дочь на руки и аккуратно вытирает платком мокрый нос.

— Мисс Грейнджер, она…

— Я знаю, — выдохнула Гермиона, с трудом справляясь с голосом. — Она, наверное, простыла вчера, пока я шаталась с ней под этим дурацким дождем. Нам срочно нужно в Мунго, но такси не вызвать.

— Мунго? — переспросил зачем-то Люциус. — Вы же потратите кучу времени на ожидание приема.

— А что вы предлагаете мне делать? Мы, в отличие от вас, не располагаем семейным целителем, который готов примчаться по первому зову, — взбесилась Гермиона. Главным образом потому, что Кэтрин замолчала и снова вцепилась в волосы Малфоя, который безропотно терпел экзекуцию.

— Как раз семейного целителя я и хотел вам предложить, — сказал Малфой. Гермиона снова уставилась на него, растеряв от изумления все заготовленные колкости. Малфой меж тем продолжал как ни в чем не бывало:

— Господин Томас Барлоу — возможно, вы слышали о нем. Два десятка лет работы в Мунго, почти столько же частной практики, специализируется на детских болезнях. Явится по первому зову, как вы сказали — у нас есть договоренность.

— Малфой, вы с ума сошли? — поинтересовалась Гермиона. Ей казалось, у нее самой уже подскочила температура, и мозг скоро расплавится, окончательно превратившись в нечто среднее между киселем и студнем.

— Что вас не устраивает? Сорок лет опыта, безупречная репутация…

— И такой специалист, конечно, радостно помчится в маггловский квартал, чтобы осмотреть мою дочь, разумеется, из чистого человеколюбия. Как вы себе это представляете?

Они снова столкнулись взглядами. Гермиона пыталась удержать с трудом воздвигнутые барьеры, но через минуту молчаливого противостояния что-то в ней надломилось, выпуская наружу усталость и боль — новую вместе с отголосками старой, которая пахла солнцем и книжной пылью. Застывшее в безупречно-холодной сдержанности лицо Малфоя вдруг исказила гримаса. Гермиона в который раз за последние полчаса не поверила собственным глазам, увидев отражение собственной боли и… Она готова была поклясться, что это было не чем иным, как виной. Впрочем, Малфой справился с собой почти мгновенно.

— Он помчится туда, куда мне будет нужно, потому что между ним и моей семьей существуют определенные договоренности, как я уже говорил.

— Не помню, чтобы я или Кэтрин входили в число членов вашей семьи, мистер Малфой, — едко усмехнулась Гермиона. Он покачал головой, осторожно отстраняя окончательно потерявшую совесть Кэтрин.

— Вы тратите время, которое мы могли бы провести куда с большей пользой. Неужели гордыня и старые счеты для вас настолько важнее здоровья дочери? Одному Мерлину известно, что она могла подхватить во время вашей… С позволения сказать, прогулки.

— Ну, знаете! — начала было Гермиона и замолчала, положительно не зная, что ответить. Это был удар ниже пояса, и, судя по самодовольной ухмылке, скользнувшей по бледным губам Малфоя, абсолютно осознанно спланированный.

Томас Барлоу оказался почти в точности таким, каким Гермиона себе его представляла: высокий, даже выше Малфоя, худой волшебник с седыми волосами и резким голосом. Гермиона, смущенная и немного испуганная, беспомощно стояла у окна, пока целитель создавал диагностическое заклинание, которое раскинулось рябящей сине-зеленой сетью над тельцем Кэтрин. Дочь больше не плакала, но поминутно всхлипывала и всеми силами старалась избежать осмотра. Гермиона попыталась было вмешаться и отвлечь ее игрушкой, однако Барлоу вежливо, но твердо спровадил ее назад к окну. Ей оставалось только наблюдать и злиться на Люциуса, который стоял в противоположном углу с непринужденным видом, как будто не торчал в маленькой заваленной игрушками маггловской квартире, а принимал целителя в покоях Малфой-мэнора. Гермиона понимала, что должна быть ему благодарна (Моргана его побери, снова!), но злость была единственным, что помогало ей удержаться на плаву и не утонуть в собственных вышедших из-под контроля эмоциях. Страх за Кэтрин, муки совести — Кэтти бы не простудилась, не будь она такой отвратительной матерью, — и неловкость смешивались с обжигающим чувством стыда за кучку грязной одежды в углу, за так и не вымытую посуду, за пыль на полках, за собственное существование… Могла ведь тоже пойти учиться на колдомедика, даже просматривала программу обучения, но решила, что отношения с Роном важнее, и где она теперь?

— У юной леди режутся сразу два зуба, миссис…

— Мисс Грейнджер, — поправила Гермиона. Барлоу кивнул, явно пропустив реплику мимо ушей, а подошедший Малфой заинтересованно поднял бровь.

— Помимо этого имеются признаки того, что обычно именуют простудным заболеванием, и, по-видимому, сочетание этих факторов и дало нам имеющуюся клиническую картину.

— Нам следует беспокоиться? — вступил в разговор Люциус. Гермиона едва сдержала удивленно-возмущенный возглас. Нам?

— Нет, нет, — поспешил ответить целитель. — Я оставлю необходимые зелья и инструкции и навещу вас снова через два дня в это же время, если вам будет удобно.

Люциус вопросительно взглянул на Гермиону, и та рассеянно кивнула.

— Также я должен отметить некоторую нестабильность магического фона, — продолжал Барлоу. — Как вы знаете, мистер Малфой, это довольно частый случай, но все же я рекомендовал бы систематическое наблюдение.

— Нестабильность? — переспросила Гермиона. — Что это значит?

— Это распространенное явление, мисс Грейнджер. Магическое ядро формируется, поэтому мы можем наблюдать некоторую неустойчивость настроения, беспокойство, чувствительность…

— А плохой сон? — торопливо уточнила она. — Плохой сон и как будто слишком сильные реакции на какие-то мелочи?

— Да, в том числе, — кивнул Барлоу. Гермиона настороженно оглядела Кэтрин, которая сползла с кровати и подобралась к саквояжу, оставленному целителем на стуле. Первый раз за прошедшее время она услышала о какой-то другой причине поведения дочери, кроме собственного неумения справляться с детьми. Между тем Барлоу, обменявшись несколькими репликами с Малфоем, собрался уходить. Гермиона торопливо поблагодарила целителя и попыталась спросить его об оплате, но тот откланялся, снова оставив ее слова без внимания. Люциус прикрыл за ним дверь и, оглядев квартиру, покачал головой.

— Что, Малфой, непривычно вам находиться в таких условиях? — спросила Гермиона, сама не поняв, насмехается над ним или пытается оправдаться.

— Здесь слишком мало места для ребенка, — ответил он. — Вам следовало бы подумать о переезде.

— Я сама разберусь, где и как жить нам с дочерью.

— Разумеется. Скажите, мисс Грейнджер, кто устанавливал защитные чары? Они выглядят до обидного хлипкими.

Гермиона подавила обреченный вздох.

— Я как раз собиралась их обновить. Без вашего участия, мистер Малфой.

Он чуть улыбнулся.

— Разумеется. Что ж, мисс Грейнджер, на этом, я полагаю, нам пора распрощаться. Кэтрин явно хочет спать.

— Вы прямо-таки поразительно внимательны и заботливы, Малфой, — прошипела Гермиона. — Родительская солидарность или муки совести? Зачем вам все это нужно?

— По-моему, вы придаете слишком большое значение пустякам, — легко пожав плечами, ответил Малфой. — Всего хорошего.

— Взаимно, — сказала она сквозь зубы и захлопнула дверь, едва дождавшись, пока Малфой окажется за порогом.

Следующие несколько дней показались Гермионе не такими удручающими. Она была бы рада сказать самой себе, что они были спокойными, безмятежными, может, даже немного радостными, но не могла. Прежде, пока у нее хватало сил, она осознанно шла на самообман, убеждая себя, что становится легче, что все уже не так плохо, и, возможно, будет даже хорошо, но когда-нибудь потом. Завтра, послезавтра, через год, через десять лет. Кэтрин ведь однажды вырастет. Наверное… В один прекрасный день ее настоящая, правильная жизнь вернется обратно, а сейчас у нее ничего не осталось, кроме усталости и тоскливо-тупого отчаяния, которое в минуты затишья ощущалось даже сильнее, чем когда ее захлестывал очередной шторм. Что теперь? Гермиона вопрошала себя раз за разом, натирая полотенцем тарелки, сметая с пола остатки ужина, таская на руках выздоравливающую Кэтрин, глядя в зеркало на собственное отражение и не узнавая себя — просто чья-то чужая… Девушка? Женщина? Мать? «Не повезло с тобой бедной девочке», — звучал, перекрывая шум воды и визг Кэтрин, голос Молли Уизли, и Гермиона упрямо вскидывала голову. Она всегда была на шаг впереди всех. Лучше. Как получилось, что она умудрилась облажаться в самом главном?

Барлоу, как и обещал, заглянул к ним еще раз — точнее, почтил их высочайшим визитом, — и после обстоятельного осмотра объявил, что Кэтрин не угрожает никакая опасность. Гермиона медленно выдохнула облегчение, смешанное со стыдом, поблагодарила его и поинтересовалась, сколько осталась должна. Целитель уверил ее, что мистер Малфой — побери его дементоры — обо всем позаботился, и оставил на столе список зелий, который за несколько секунд набросал при помощи какого-то хитрого заклинания. Гермиона пробежала список глазами.

— Это укрепляющие зелья? Но ведь вы сказали, что Кэтти практически здорова.

Барлоу покачал головой.

— Это не для вашей дочери, мисс Грейнджер. Для вас.

После того, как он аппарировал, с отменной, но слегка тошнотворной вежливостью пожелав им с Кэтрин всего наилучшего, Гермиона долго еще стояла столбом и бездумно изучала витиевато закрученные буквы, сливавшиеся в знакомые и незнакомые названия. Недоумение сменялось в ней возмущением, возмущение — опасением, опасение — тенью прежней насмешливой уверенности в собственной правоте. Интересно, с чего он взял, что она вообще нуждается в каких-нибудь зельях? Определил на глаз по ее изможденному виду? Значит, все и вправду настолько плохо? Гермиона истерично усмехнулась, отбрасывая список, и крутившаяся тут же Кэтрин ответила ей настороженным взглядом.

Гермиона, конечно же, и не подумала заказывать прописанные зелья. Мало-помалу мысли ее перетекли от целителя с его непрошеными рекомендациями к тому, кто, собственно, и навязал ей этого самого целителя. Остатки совести назойливо бормотали что-то вроде «не навязал, а прилетел на помощь в трудный час, как настоящий рыцарь, и вообще внимания к ребенку от него куда больше, чем в последнее время от родного отца», но Гермиона упрямо посылала и совесть, и Малфоя с его благородством к дементорам.

Мисс Грейнджер? Ох, здравствуйте, мисс Грейнджер, какая неожиданная встреча. У вашего ребенка жар, мисс Грейнджер, а вы и не заметили. А, это ваши родители, магглы? Надеюсь, вы не держите на меня зла за то, что вас едва не запытали до смерти в моем доме. Волдеморт? Какой Волдеморт? Дела давно минувших лет. Кто старое помянет, тому глаз вон. Кстати, вот мой самый лучший целитель — у Малфоев всегда все самое лучшее…

Гермиона мысленно переругивалась с Люциусом чуть не полдня, почти физически чувствуя на себе странно внимательный взгляд серых глаз. Злость радостно кипела в ней, и, старательно поддерживая этот согревающий жар, Гермиона натирала полы, убирала игрушки, готовила еду, мыла посуду, убирала игрушки снова, и даже бестолковая неуемная активность Кэтрин не могла оторвать ее от увлекательного перечисления мыслимых и немыслимых преступлений Малфоя. Что он пытается сделать? Зачем ему было ей помогать? Ни в какую родительскую солидарность и желание приспособиться к новому миру Гермиона не верила. Если он хотел таким сомнительным способом подправить — воскресить? — напрочь загубленную репутацию, ему следовало бы подмазываться со своей помощью, например, к Джинни. Гарри был бы в полном восторге — наверное, Малфой бы прямым рейсом отправился в Азкабан. «Нет, с этим точно нужно заканчивать, — размышляла Гермиона, собирая Кэтрин на короткую прогулку во дворе. — Не хватало мне еще какого-нибудь скандала. Если кто-нибудь узнает о том, что он помогал мне… Что он вообще приближался к нам… Рон тогда точно свихнется со злости и, чего доброго, опять заберет Кэтти. Чтобы притащить обратно через пару дней».

Пока Кэтрин неуклюже бросала на дорожке светящийся мячик и догоняла его то шагом, то ползком, Гермиона продолжала лихорадочно размышлять. Происшествия с Малфоем, которых уже накопилось слишком много, были, в общем-то, ей на руку. Теперь у нее наконец появился благовидный предлог для того, чтобы переехать. Вряд ли она когда-нибудь отважится рассказать Рону все как было, но можно ведь слегка исказить факты: например, сказать, что Малфой случайно попался ей навстречу, и она боится, что он выследит их и сотворит какую-нибудь гадость. С Рона, правда, станется устроить скандал, а с Малфоя выдать собственную версию событий, но кто станет его слушать? Особенно если привлечь Гарри…

Гермиона выхватила сотовый, подождала, пока ее кипящая давно забытым энтузиазмом магия немного успокоится, и набрала номер друга. Гарри ответил не сразу и явно торопился, но выслушал ее внимательно и выразил готовность помочь в любое время (кроме пятницы до обеда, субботы до вечера и еще вторника и среды, но там все дела можно будет отложить). Он даже предложил ей подыскать пару вариантов, но Гермиона торопливо соврала, что у нее уже есть квартира на примете. Подумав, она добавила, что все вопросы с Роном улажены, — знала, что Гарри не придет в голову проверять.

После того, как они с Гарри распрощались, обменявшись парой незатейливых шуток, довольная собой Гермиона набросала план дальнейших действий. Охватившее ее оживление требовало выхода, и она почти лихорадочно следовала собственным порывам. Оттащить Кэтрин от степенно прогуливавшейся неподалеку пожилой пары, выбрать пару подходящих домов у парка и позвонить агентам, не дать Кэтрин свалиться головой вниз в цветочную клумбу, ткнуть на попавшееся под руку объявление компании, занимающейся переездами — хвала Мерлину и технологиям за интернет, -выругаться полушепотом, когда интернет пропал, перебитый ее магией, колебавшейся, словно вода потревоженного сонного озера. В первый раз за все время прогулка с Кэтрин пролетела для Гермионы так незаметно. Она даже успела позвонить по телефону, указанному в найденном объявлении, и договориться о визите специалиста, который должен был оценить, во сколько ей обойдется переезд. Милая девушка уточнила у Гермионы примерный объем работы, записала, что она живет одна с маленькой дочерью, поинтересовалась, когда она будет дома, и назначила ей время — четыре часа следующего дня.

Последним, что Гермиона успела сделать перед тем, как поняла, что силы стремительно ее покидают, был визит в ближайшую совятню, замаскированную под заброшенное ателье на пятом этаже старого торгового центра в паре кварталов от ее дома. Когда они с Роном еще были вместе, у них был собственный филин, но Рон забрал его с собой, а Гермиона решила, что с нее достаточно мобильника, тем более что и Гарри, и Рон, и даже Джинни обзавелись немного подправленными для магического мира моделями, которые становились все более популярными. Однако в списке контактов не было телефона того человека, с которым ей было необходимо связаться, и как можно скорее, чтобы раз и навсегда разделаться с тем, что Гермиона окрестила про себя «этой идиотской историей».

Держа на одной руке Кэтрин, которая испугалась совиного уханья, Гермиона другой торопливо набросала несколько строк: холодно поблагодарила за неоценимую помощь и поинтересовалась, сколько она все же должна за коляску и визит целителя. Здравый смысл твердил, что не нужно соваться к Малфою ни с какими вопросами, если она действительно хочет от него избавиться, но Гермионе было жизненно необходимо отомстить Люциусу за то, что он снова и снова оказывался в нужном месте в нужное время, а гордость услужливо подбрасывала ей вежливые, но хлесткие формулировки.

Она попросила прислать ответ как можно быстрее, и Люциус не заставил себя ждать. Его филин появился через несколько минут после того, как она отправила свое послание. Гермиона отцепила от протянутой когтистой лапы пергамент и, поборов внезапный приступ волнения, прочитала обескураживающе короткий ответ. Негодяй написал ей номер своего телефона и предложил связаться с ним в любое удобное время, если она действительно не желает оставаться у него в долгу.

Гермиона промучилась до самой ночи. Ее атака, которая должна была послужить одновременно прощальным залпом в никому из двоих не нужном столкновении, захлебнулась, едва начавшись. Малфой переиграл ее мгновенно, выдав естественный, но совершенно неожиданный для нее ответ. Он — и новые маггловские веяния, кто бы мог подумать? Гермиона готова была принять почти без удивления маггловскую машину, одежду и такие же обыкновенно-человеческие прогулки в парке, но телефонный номер погрузил ее в ступор, который расцвечивала солнечными пятнами все та же кипучая злость. Люциус мог просто проигнорировать ее письмо или поступить так, как Гермиона ожидала: ответить ей что-нибудь обтекаемо-вежливое о том, что она ничего ему не должна, чтобы они могли распрощаться раз и навсегда. И что вместо этого? Она будто бы просила его об очередном одолжении. Скрипя зубами, Гермиона призналась сама себе, что Малфой снова выставил ее идиоткой, решила, что ни за что не пойдет у него на поводу, и с удвоенной энергией принялась готовить Кэтрин ко сну.

Она не выдержала ровно в одиннадцать — почти сразу же после того, как Кэтрин наконец затихла в своей кроватке, в который раз напрочь уничтожив остатки ее терпения и смирения. Телефон жег руки — казалось, будто экран раскалился от прикосновений ее постыдно дрожащих пальцев. Гермиона несколько раз перепроверила, верно ли воспроизвела ровный ряд написанных каллиграфическим почерком цифр, а потом, как будто шагнув в пропасть, нажала на кнопку вызова. Стук сердца почти заглушил три длинных гудка, ненадежно отделявших ее от, вероятно, самой большой глупости в ее жизни.

— Доброй ночи, мисс Грейнджер, — сказал Люциус. Не спрашивал, кто говорит, не удивлялся позднему звонку.

— Мистер Малфой, — машинально отозвалась Гермиона, прижимая телефон к уху и нервно теребя подол ночной сорочки — перед сном Кэтрин ухитрилась исчиркать его красным фломастером. Малфой на том конце не то вздохнул, не то усмехнулся.

— Слышал, здоровье юной мисс Кэтрин больше не внушает опасений.

Гермиона мгновенно вскипела.

— Навели справки у Барлоу, разумеется?

— Просто поинтересовался, — протянул Малфой, и Гермионе живо представилось, как он слегка пожимает плечами и кривит губы в своей фирменной ухмылке.

— Оставьте в покое меня и мою дочь. Еще раз повторяю, я не знаю и не хочу знать, для чего мы вам понадобились и что вы задумали, но…

— А чего вы хотите? — перебил ее Малфой, окончательно сбив с толку. Гермиона закусила губу, тоскливо глядя на россыпь огней на фоне темного неба.

— С чего вы взяли, что я чего-то хочу от вас? — проговорила она после долгой паузы, выделив последнее слово.

— Но ведь вы написали мне.

— Я…

— Ладно, вот что я вам скажу, — продолжал Малфой, явно наслаждаясь ее замешательством. — Хотите рассчитаться со мной, верно? Отплатить мне за мою бескорыстную помощь? Что ж, будь по-вашему. Завтра утром я пришлю вам портал, который активируется ровно в четыре. Или предпочитаете автомобиль?

— Что? Что вы такое несете? — выпалила шокированная Гермиона и испуганно зажала себе рот, когда Кэтрин завозилась в кроватке, потревоженная ее возгласом.

— Одна прогулка, мисс Грейнджер. Вы и Кэтрин проведете со мной пару часов в Кенсингтонских садах. Впрочем, можете выбрать любое другое место по своему вкусу.

— Вы с ума сошли? Что вы себе позволяете? — вполголоса возмутилась она. Малфой продолжал со странной настойчивостью:

— Вы спросили меня, я ответил. Ничего сверхъестественного, обыкновенная прогулка. Разве это так сложно?

— Я не такую плату имела в виду! Просто назовите мне сумму, я отправлю вам чек или, если хотите, наличные. Вы хоть понимаете, как звучат подобные предложения из ваших уст, Малфой? Я сама по себе вам ничуть не интересна, так? Дело в ней, в Кэтрин. Что вам нужно от моей дочери? Это ради мести Рону? Предупреждаю вас, если вы вздумаете причинить ей вред…

— Мы снова возвращаемся к уже законченному разговору, который мне, признаюсь, не хочется продолжать, — ответил на тираду Гермионы Малфой, достоверно изобразив голосом скучающее разочарование. — Заметьте, я вовсе не требовал с вас никакой платы. Вы сами нашли меня, сами позвонили и сами подняли этот вопрос, помните? Я уже говорил вам и повторю еще раз: я не собираюсь причинять вред ни вам, ни вашей семье. Никому из вашего Золотого Трио, которое так быстро распалось, что даже немного жаль. Мне слишком дорого мое спокойствие, поверьте.

— Поверить вам? Звучит как оксюморон, мистер Малфой, — усмехнулась Гермиона.

— Это просто фигура речи, — парировал он. — Вы же прекрасно понимаете, что мне нет дела до того, доверяете вы мне или нет. Все это — просто цепь случайностей. Совпадения, не более. Нет, я вас понимаю. Вы слишком молоды, слишком вспыльчивы и слишком уязвлены, чтобы прийти к выводу, что некоторым вещам не стоит придавать значения больше, чем они того заслуживают. Ничего. Это придет со временем.

— Уязвлена? Чем это я, по-вашему, уязвлена?

— Из всего, что я сказал, вы услышали только это? — поинтересовался Малфой. Звуки негромкого спокойного голоса, мягко и изящно выговаривавшего оскорбления, отдавались щекочущими волнами у нее на коже. Гермиона нервно сглотнула, сбрасывая наваждение — будто они вернулись в прошлое и она снова стоит перед ним, глядя на него сверху вниз и не понимая, как можно быть такой невероятной сволочью.

— Я понимаю, к чему вы клоните. Разумеется. Грязнокровка, беспомощная, брошенная мужем, не способная управиться с собственным ребенком. Но что случилось с вами, если вы считаете это достойным способом потешить самолюбие?

Люциус молчал так долго, что Гермиона решила, что что-то случилось со связью. Когда она уже готова была унизиться до того, чтобы окликнуть его, он заговорил снова.

— Мой единственный сын, мисс Грейнджер. И единственный внук, которого мне запрещено видеть. Вот что случилось. Только, ради Мерлина, не думайте, что я пытаюсь найти замену.

— Не думаю, — отозвалась Гермиона, которая пыталась понять, действительно ли она слышит то, что слышит, или разговор давно закончен, а она спит, свалившись на пол, и видит очередной странный сон.

— Все, что я делал, было ради моей семьи. Из которой меня не слишком вежливо попросили. Так же, как и вас, мисс Грейнджер, попросили из вашей. Вы говорите, что не хотите быть передо мной в долгу? Я точно так же не хочу быть в долгу перед вами. Те пустяки, которые вы ставите мне теперь в вину, не покроют ущерба, понесенного вами во время войны, но мы можем считать это чем-то вроде репараций. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Любопытно, — собравшись с силами, задумчиво проговорила Гермиона. — Значит, репарации в комплекте с сублимацией никем не востребованных отеческих порывов? Малфой, а вам говорили, что вы совершенно бессовестный расчетливый негодяй?

— Каждый божий день еще до завтрака, — ответил он с усмешкой.

— А не проще ли будет помириться с Драко или подобраться к Скорпиусу каким-нибудь другим путем?

— Это абсолютно исключено, — веско сказал Малфой и добавил чуть более непринужденно: — Так что насчет моего предложения?

— Поговорим о нем завтра, — пробормотала Гермиона, не найдя более подходящего ответа.

— Это значит «да»?

— Это значит «спокойной ночи, Малфой, прошу прощения за поздний звонок», — ответила она, невольно скопировав его самоуверенно-ироничный тон, и сбросила вызов.

Гермионе казалось, каждый нерв в ее теле искрит от напряжения. На протяжении этого словесного поединка, в котором она снова оказалась проигравшей стороной, ее то бросало в жар, то обдавало ознобом, а сердце колотилось, будто она увидела боггарта, и все же она продолжала слушать и говорить. Будто прогулка по канату над пропастью с завязанными глазами, и в то же время… Это возвращало ее в прошлое, отбрасывало назад в те годы, когда она еще была той самой Гермионой Грейнджер. Лихорадка волнения смыла усталость и привычное мучительное раздражение, которое она не могла побороть, как ни старалась — Кэтрин успешно сводила на нет все ее попытки быть доброй любящей матерью. Малфой взбудоражил ее и в то же время взял на себя часть ее забот, пусть на время, пусть случайно и из своих собственных соображений, и все же, как бы странно это ни звучало, он был единственным, кто по-настоящему ей помог. Гермиона пришла в ужас, когда осознала, насколько чудовищной была эта мысль, но скинуть ее со счетов не получилось. Гриффиндорка в ней захлебнулась возмущением, а измученная материнским счастьем тень расцвела робкой, но злобной радостью. «А ведь стоило бы поведать Рону Уизли о том, как неравнодушна его дочь к белобрысой малфоевской шевелюре, — думала Гермиона, засыпая. — Может, выкроил бы пару лишних часов свободного времени на любимое чадо».

Похмелье не заставило себя долго ждать: на следующее утро Гермиона проснулась еще более слабой, разбитой и раздраженной, чем обычно. Машинально выполняя домашние дела, она сновала от плиты к столу, от стола к столику, за который попыталась усадить Кэтрин, от столика к холодильнику и снова к плите. Бесконечный чертов замкнутый круг, совершенно необходимый и совершенно бессмысленный. Вчерашнее оживление, планы, которые она набрасывала с таким энтузиазмом, разговоры, звонки, голос Малфоя, отдававшийся грохотом веселой злости в венах — все это было как картинки калейдоскопа, яркие и эфемерные. Гермиона была настолько сбита с толку, что, едва разобравшись с завтраком и его последствиями, принялась проверять список вызовов, чтобы убедиться, что ей все это не приснилось. Какая-то часть ее болтавшейся в неустойчивом равновесии личности была бы счастлива, окажись ночной разговор обманом чувств, но чужой номер — первый в списке — убедительно доказывал, что Малфой действительно успел стать элементом прозаичной реальности. Слишком заметным элементом.

Устроившись на кровати с кружкой остывшего кофе, Гермиона взялась за тост с джемом. Кэтрин немедленно отвлеклась от кубиков, из которых строила подобие вавилонской башни, забралась на кровать и уселась у ее ног. Гермиона невольно сжалась в ожидании очередной неприятности, но Кэтрин против обыкновения осталась сидеть спокойно, лопоча что-то на своем языке. Гермиона смотрела на нее и думала о том, что знает ее лучше всех — свою дочь, это странное крохотное существо, которое внесло в ее жизнь столько шума, боли, сумятицы и злости, — и в то же время не знает о ней ровным счетом ничего. Какой она вырастет? О чем она думает? Любит она хоть немного, понимает ли, как сильно они связаны, или, может быть, ей не хватает Рона? Столько вопросов и ни одного ответа, а еще огромная, размером с целых две жизни, ответственность, которую ни с кем не получится разделить. Гермиона не могла понять Рона: кто, как ни он, выросший в большой и вроде бы дружной семье, должен был прочувствовать и прожить все это вместе с ней? С появлением Кэтрин ее жизнь разломилась на тысячи кусков, а его как будто ничуть не изменилась, осталась прежней, украсившись парой новых достижений: хорошая работа, жена, ребенок, и он ничего не потерял, когда все пошло не так. Рон так же спит, ест, ходит по утрам в Министерство, а вечерами домой, но при всем при этом у него есть дочь, которой он может хвастаться коллегам во время обеденного перерыва или субботней вылазки в паб. Гермиона отложила недоеденный тост на блюдце: тесто встало комком в саднящем горле. Жаль, что нельзя взять и просто исчезнуть в маггловском мире, выбросив прошлое вместе со старыми толстовками и штанами Рона, которые все еще валялись в дальнем углу платяного шкафа. Он запретил их трогать: сказал, что будет переодеваться, чтобы гулять с Кэтрин, и, конечно, ни разу не нашел времени, чтобы хотя бы спуститься с ней во двор.

От грустных мыслей Гермиону отвлек телефонный звонок. Секунд десять она бездумно-панически всматривалась в экран, убеждаясь, что это не тот, о ком она думает, потом, поняв, что номер ей незнаком, ответила. Звонил один из агентов, с которым она разговаривала вчера по поводу квартиры у парка. Есть прекрасный вариант, мисс Грейнджер, просто идеальный для жизни с маленьким ребенком, очень тихое респектабельное место, и стоимость аренды весьма привлекательная, но времени на раздумья совсем немного, можем предложить вам ознакомиться с условиями в ближайшее удобное для вас время — скажем, сегодня в три. Гермиона, мысленно чертыхаясь, попыталась перебить не в меру жизнерадостного агента и договориться на другое время, но тот был непреклонен. Приезжайте, мисс Грейнджер, будем ждать вас с нетерпением, но помните, что вариант более чем замечательный, и, конечно, на него есть спрос.

Гермиона рявкнула в трубку, что поняла и приедет ровно к трем, сбросила вызов, выдохнула и выругалась шепотом. Придется отменять визит человека из компании по переездам — вернуться вовремя у нее не получилось бы, даже если бы она решилась аппарировать. Гермиона позвонила в компанию, извинилась и попросила назначить ей другое время, объяснив, что она скоро уедет и ее не будет дома как минимум часов до шести, а то и дольше, и принялась собираться в дорогу: это всегда требовало кучу времени из-за того, что нужно было предусмотреть все сюрпризы, которые могла преподнести Кэтрин. И еще из-за того, что Гермиона все время что-нибудь забывала.

Ей до дрожи не хотелось тащить с собой Кэтрин, но делать было нечего. Она могла бы позвонить родителям и попросить их побыть с внучкой, но всякий раз, когда приходилось прибегать к их помощи, Гермиона чувствовала себя не в своей тарелке. Она знала, что отрывает их от работы и запланированных дел, что мать не одобряет ее брака и считает (совершенно справедливо), что она загубила карьеру, а отец жалеет ее, и от этой жалости только хуже. У нас приличная семья, и у наших родственников тоже, хотя нет, ты же помнишь кузину Мери, ее тоже бросил муж, но не с одним ребенком, а с целыми тремя, так что… Гермиона тоскливо поморщилась и, чтобы отвлечься от одолевавших грустных мыслей, позволила себе вспомнить о Малфое. В груди мгновенно вспыхнул приятный мстительный огонек. Он ждет от нее ответа или, может быть, уверен в том, что она сделает так, как он хочет. Может, он с минуты на минуту позвонит, пришлет филина или, кто его знает, явится собственной персоной, чтобы получить от ворот поворот…

— Вы подумали над моим предложением, мисс Грейнджер?

— Прошу меня простить, но сегодня я занята, мистер Малфой, и завтра тоже, так что катитесь к Мордреду.

Малфой разочаровал Гермиону — он не писал, не звонил и никак не давал о себе знать. В половину второго она, повесив за спину рюкзак и посадив Кэтрин в коляску, отправилась на автобусную остановку. Несмотря на то, что план был давно обдуман, Гермиона не могла подавить волнение: кто знает, что устроит Рон, когда до него дойдет, что она все-таки переехала? Она надеялась, что участие Гарри избавит ее от слишком жаркого накала страстей, а гневные письма Молли ей успешно удавалось игнорировать со времен ссоры, которая стала началом конца их с Роном недолгой семейной жизни. В конце концов, даже если Уизли снова ухитрятся вывести ее из равновесия, переезд того стоит: квартира, которая когда-то была уютной, осточертела Гермионе за время ее комнатного заключения так, что казалась чем-то вроде мини-версии Азкабана. Гермиона невесело усмехнулась: у нее ведь был даже собственный персональный дементор. Пожалуй, у них с Малфоем было куда больше общего, чем она могла до сих пор себе представить.

Проехав шесть остановок и отстояв в пробке, Гермиона обнаружила, что забыла мобильник. Он остался лежать на полке у входной двери — она положила его туда, чтобы ни в коем случае не забыть, и, Мордред побери, отвлеклась на то, чтобы отнять у Кэтрин ключи, которые та упорно тянула в рот. Обшарив рюкзак, карманы и коляску, Гермиона едва удержалась от того, чтобы позорно разреветься. Она знала примерный адрес, но где ей было найти если не нужную квартиру, то хотя бы агента, которого она не видела ни разу в жизни? Выскочив на ближайшей остановке, Гермиона вихрем помчалась на другую сторону улицы, чтобы вернуться домой и предупредить агента, что ему придется подождать — столько, сколько ей будет нужно. Недовольная Кэтрин заколотила пятками по подножке коляски, и Гермионе пришлось отвлечься на то, чтобы занять ее коробочкой сока. Когда они, потные и взъерошенные, добрались до нужной остановки, оказалось, что автобус — ну разумеется — только что ушел. Гермиона готова была скрежетать зубами от злости. Она на чем свет стоит кляла то собственную пустоголовость, то агента с его срочностью, то Рона, из-за которого вообще пришлось все это затеять, то расписание движения автобусов. Кэтрин, будто почувствовав настроение матери, недовольно гудела на одной ноте и размахивала пустой коробкой — отобрать ее Гермиона так и не рискнула. Наконец, подошел следующий автобус. Гермиона торопливо затолкала коляску внутрь, морально приготовившись к утомительной поездке.

Когда они с Кэтрин оказались возле дома, была уже половина третьего. Гермиона, борясь с головокружением и болью в спине, втащила коляску в подъезд, а потом в лифт, нажала нужную кнопку и устало прислонилась к стенке. Кэтрин тоже устала и ко всему прочему голодна, а это значит, придется либо просить агента отсрочить встречу хотя бы на пару часов, либо срочно искать того, кто мог бы побыть с Кэтрин, либо все отменять и ждать следующего замечательного варианта. Проклиная все на свете, Гермиона взяла хнычущую Кэтрин на руки, дождалась, пока откроются двери лифта и приготовилась вытолкать наружу коляску, но замерла на месте: у самой двери ее квартиры стоял спиной к ней какой-то незнакомый человек. Гермиона почувствовала, как желудок сделал кульбит у нее в животе и ударился о ребра. Миллион страхов одновременно закружился в голове, мешая думать. Кто это? Грабитель? Новый сосед? Кто-то ошибся дверью?

Она прижала Кэтрин сильнее и все же выкатила коляску, запоздало подумав, что надо было ехать вниз, сделав вид, что нажала не ту кнопку, а потом уже размышлять о том, кого это принесло к ней в гости. Человек обернулся к ней, слишком пристально оглядел и изобразил улыбку, но глаза на смуглом лице смотрели цепляющее-настороженно. Гермиона ответила деланной улыбкой, одной рукой нащупывая в кармане палочку.

— Добрый день, сэр. Вы к моей соседке?

Мужчина чуть сморщил лоб, покачал головой и убрал в карманы руки. Гермионе показалось, что в одной из них был зажат какой-то небольшой предмет.

— Эмм… Да, мэм, именно так. Ее нет дома. Вы не знаете, когда она вернется? Я ее коллега по работе.

«Мордред побери, нужно было сразу вызывать авроров!» — пронеслось в голове у Гермионы.

— А, что? Когда вернется? По-моему, она говорила, что собирается с дочерью — у нее тоже малышка, ей столько же, сколько и моей, — что собирается поехать по делам до вечера. Могу передать ей, что вы заходили, — прощебетала Гермиона, отступая назад. Мужчина покачал головой.

— Нет, нет. Я зайду позже.

Он прошел мимо них с Кэтрин, — Гермиона синхронно с ним отступала, одновременно двигая коляску так, чтобы она была между ними, — нажал кнопку вызова лифта, но не дождался его и пошел вниз по лестнице. Гермиона замерла, прислушиваясь к удалявшимся шагам. Притихшая Кэтрин, казалось, последовала ее примеру. Когда внизу открылась и закрылась дверь, Гермиона вытащила палочку и торопливо проверила защитные заклинания. Они были целы, но она проверяла снова и снова, пока не почувствовала, что пальцы, сжатые на древке палочки, дрожат от напряжения. За дверью послышался едва различимый звонок телефона. Гермиона еще раз сотворила заклинание, убеждаясь, что в квартире никого нет, наконец открыла дверь, втащила коляску внутрь и закрылась на все замки. Немного отдышавшись, она спустила Кэтрин на пол и взяла с полки телефон, на экране которого светилось несколько пропущенных. Последний был от Малфоя. Гермиона нажала на кнопку вызова, дождалась ответа и сказала:

— Приезжайте. Только быстро. Нет, лучше аппарируйте. Пожалуйста.

Примечания:

Пока реал слегка отпустил...

Мир превратился в огромное подобие рассыпанного пазла. Гермиона так и стояла у запертой входной двери с палочкой наизготовку в одной трясущейся руке и мобильником в другой. У нее была куча дел: позвонить агенту, позвонить Рону или Гарри, позвонить Малфою и отменить, Мордред его побери, свою безумную просьбу, поймать Кэтрин, которая гремела чем-то явно металлическим и тяжелым в кухне, найти новый вариант квартиры, разобраться, кто и какого дьявола терся у ее дверей, разобраться… Хоть в чем-нибудь разобраться. Она не могла — она просто больше не могла. Все предметы, знакомые ей до последнего очертания и самой мелкой пылинки, вдруг перестали быть единым целым, утратив и связи, и смысл. Гермиона испугалась, что еще секунда-другая, и она не сможет вспомнить, как они называются: этажерка, на верхней полочке которой валялись ключи, светильник из зеленоватого стекла под самым потолком, шкаф, куда она убирала теплые вещи. Сердце колотилось у нее в глотке. Она зажмурилась до боли в глазах, отгоняя головокружение, и сделала несколько шагов в сторону кухни, но тут в ее ладони завопил телефон. На экране высветился номер Малфоя. Делать было нечего — Гермиона ответила на звонок.

— Открывайте, я за дверью, — приказал он, едва она успела поднести мобильник к уху. Звук его голоса резанул по натянутым до предела нервам старой, вроде бы надежно припрятанной и хорошо забытой болью. Гермиона сжала зубы, силой заставила себя вдохнуть и заговорила:

— Прошу… Да, я прошу прощения, мистер Малфой. Я напрасно вас потревожила. Мне не следовало…

— Вы что, у кого-то в заложниках? — перебил он с непривычным ей напряжением и — вроде бы, если собственный слух ее не обманывал — с тревогой, которую он даже не пытался скрыть. Гермиона мысленно чертыхнулась. Память продолжала услужливо возвращать ее в школьные годы. Она поудобнее перехватила палочку и прошла в кухню, убеждаясь, что Кэтрин вроде бы вне опасности, в отличие от суповой кастрюли. Пока вне опасности.

— А должна быть? С чего вы решили?

Малфой совсем не по-джентльменски выругался сквозь зубы.

— Мисс Грейнджер, вам вздумалось надо мной шутить? Вы звоните мне…

— Нет, — перебила Гермиона. — Нет, это вы мне звонили, и это так удивительно совпало с…

— С чем? — прервал он ее в свою очередь. Она сделала вынужденную паузу, лихорадочно соображая, как ей поступить, что сказать ему и о чем стоит помолчать. Надо было послать патронуса. Гарри бы ей помог. Почему, к Моргане, ей вообще вздумалось просить о помощи Малфоя?

— С чем совпало, мисс Грейнджер? — продолжал наседать Малфой. — Я вызываю авроров.

— Авроров? — переспросила Гермиона с истерической усмешкой. — И как вы объясните свой визит? Достаточно, Малфой. Я растерялась, поэтому и вызвала вас. По глупости. Еще раз прошу меня простить за беспокойство, а теперь убирайтесь, иначе… — она прервалась, отнимая у Кэтрин ложку, которой та колотила по дну кастрюли, и лязг сменился недовольным визгом. — Иначе у вас будут неприятности. Впрочем, вполне возможно, что они и так у вас будут.

— Замечательно, — отозвался Малфой. — Ну, раз вы гарантируете мне неприятности вне зависимости от того, отправлюсь я восвояси или останусь у вас под дверью, думаю, выбор очевиден.

Он сбросил вызов. Гермиона недоуменно уставилась на телефон, из динамика которого доносились частые гудки. Через минуту она почувствовала, как заклинания, опутывавшие входную дверь, ощутимо заколебались. Гермиона бросилась назад, кляня Малфоя на все лады. Поначалу ей удавалось противостоять ему, но ее магия, нестабильная, мечущаяся в ней, как пламя в зажженном на ветру костре, быстро свела на нет все ее усилия. Паутина заклинаний дернулась и провисла, держась на угрожающе тонких нитях. Телефон зазвонил снова.

— Что вам нужно? — спросила Гермиона, не узнавая собственного голоса. Беспомощная. Он бы убил и ее, и ее ребенка, будь они на войне. Прошло всего несколько лет. А что помешает ему сделать это теперь, неважно, сошел ли он с ума, задумал переворот или просто жаждет мести?

— А вам? — спросил ненавистный голос. Гермиона обернулась, убеждаясь, что Кэтрин остается в поле ее зрения. В груди у нее что-то словно оборвалось и теперь раскачивалось, колотя по легким.

— Просто уходите, и все. Я вас больше не потревожу, и вы меня не тревожьте. Я устала, ясно вам? Я устала!

Она прокричала последнюю фразу так, что от стен отдалось эхо. Испуганная Кэтрин тут же заорала и неуклюже побрела к ней, хватаясь вымазанными в чем-то руками за стены. Гермиона дернулась, заставляя себя шагнуть навстречу дочери. Ей до смерти хотелось аппарировать и оказаться где-нибудь за сотни миль на пустошах, но она не могла. Малфой продолжал говорить что-то, но Гермиона уже его не слышала. Адреналин схлынул, оставляя по себе тупое оцепенение. Она сползла на пол, позволив Кэтрин забраться к себе на руки, а Малфою — доломать остатки заклинаний. Инстинкты вопили об опасности, но их перекрывал вкрадчивый голосок, заставлявший Гермиону раз за разом принимать его помощь. Он бы давно прикончил их обеих, потому что никому нет до них дела. Никому, кроме…

— Что с ребенком, мисс Грейнджер? — заговорил Малфой у нее над ухом. Гермиона нехотя повернула гудящую голову — он опустился рядом, опрометчиво не позаботившись о безопасности идеально черного пальто. Кэтрин всхлипывала, злобно грызя мокрый кулачок, и не то не замечала гостя, не то умело игнорировала его присутствие.

— Не знаю, — хрипло пробормотала Гермиона. — Вы грозились вызвать авроров. Может, хоть они разберутся.

— Почему вы не отдали ее отцу? — огорошил ее Малфой.

Гермиона с трудом сфокусировала взгляд — его лицо было слишком близко, и это вызывало у нее оторопь.

— Лучше заткните рот.

— Как скажете, — криво усмехнулся он. Гермиона бездумно смотрела на него, пытаясь понять, как это вообще оказалось возможным — то, что она разглядывает линии морщин на его лбу и у уголков глаз. Как будто кто-то сунул ядовитую змею ей в руки.

— Она чудовище, вы знаете, Малфой? Не думала, что буду вспоминать вашу полоумную Лестрейндж, глядя на собственного ребенка. Я уже готова поверить в перерождение душ. Может, потому вы и третесь возле нас, что что-то знаете? Давайте-ка начистоту, желаете получить назад вашу драгоценную родственницу?

— Всю жизнь мечтал, — ответил Малфой ей в тон. — Вы, разумеется, плевать хотели на мои откровения, но Драко… Мой сын был почти таким же. Через три месяца после его рождения вой мандрагоры казался мне музыкой. Нам прописывали зелья, говорили о нестабильности магического фона и обещали, что у ребенка будут выдающиеся способности.

— Ни за что не поверю в эти россказни. У вас же целый штат домовиков, — скривившись от внезапной злости, ответила Гермиона. Малфой пожал плечами.

— Я, в общем-то, тоже так думал. Пока жена не сказала мне, что запустит в себя Авадой, если это продолжится.

— И что дальше?

— Ну, как что? Он вырос, как вам известно.

— Да уж.

Несколько минут они просидели в молчании, прерываемом сопением и чавканьем Кэтрин, все еще жевавшей собственный кулак.

— Малфой? — окликнула Гермиона наконец. Он вопросительно взглянул на нее.

— Это того стоило? Ну, все это, — промямлила она, неопределенно поведя рукой. Малфой снова изобразил кривую улыбку.

— Конечно, нет. Вы и сами знаете. Но когда это с тобой случается, иначе уже невозможно.

— Я хочу отсюда уйти, — решилась Гермиона. — Просто свалить, куда подальше. Я собиралась переехать, ну, вы понимаете, сменить обстановку, и даже поехала на встречу с агентом, а потом…

Малфой, не дослушав, поднялся с пола и протянул руки.

— Давайте, я ее возьму. Доскажете позже.

Происходящее было абсолютно сюрреалистичным: спешно собранная сумка, кое-как подлатанные заклинания, запертая дверь, портключ в виде очень старинного браслета, лес с уходящей вглубь тропинкой и не слишком большой, но непозволительно роскошный охотничий дом под сенью циклопических елей. Гермиона тащилась за бодро шагавшим в сторону дома Малфоем, вопрошая себя, какого Мерлина вообще творит, и старательно заглушая голос здравого смысла. Есть много действенных поисковых заклинаний, да и мобильный вроде бы не перестал ловить сеть, так что почему бы просто не посмотреть, к чему все это приведет, тем более что Кэтрин так явно заинтересовалась парой ошеломленных домовиков, явившихся поприветствовать хозяина…

— Одно из немногих моих приобретений, которые удалось сохранить после развода, — пояснил Малфой, когда они ввалились в дом. Кэтрин тут же сползла с его рук и, лопоча что-то на своем языке, бросилась к донельзя смущенным домовикам. Гермиона машинально отметила, что на обоих была чистая форменная одежда с вышитым вензелем в виде буквы «М», и мысленно улыбнулась, вспоминая свои прежние революционные порывы. Когда-то она первым делом поинтересовалась бы, довольны ли эльфы условиями своей службы, теперь все еще ее существо ликовало от сознания того, что Кэтрин на время оставила ее в покое. И все же это было невыносимо — доверить Кэтрин кому-то еще.

— Они обучены уходу за детьми? — спросила Гермиона, проследив за тем, как домовик выставил перед Кэтрин целую шеренгу хорошеньких волшебных игрушек. Ей это не понравилось: она хотела, чтобы дочь как можно лучше умела обходиться без магии, а память о собственном детстве уверенно подсказывала ей, чем наполнить корзину покупок на очередном сайте, но она не видела смысла спорить теперь, когда вся ее привычная жизнь снова полетела под откос по ее же собственной воле.

— Да, разумеется, — ответил Малфой. — Домовики опытные, а дом зачарован. Вам не о чем беспокоиться, мисс Грейнджер. Я полагал, что мой сын будет приезжать сюда с внуком, поэтому постарался обустроить все так, чтобы избежать неприятных неожиданностей.

Гермиона с трудом спрятала усмешку. У Малфоя неплохо получалось изображать радушного хозяина даже в таких сомнительных обстоятельствах. Интересно, что бы он сотворил, скажи ему какой-нибудь неосторожный прорицатель, что вместо своего высокородного потомства он будет принимать в этом доме грязнокровку и ее полукровную дочь?

Оставив Кэтрин на попечение эльфов, которые обещали позаботиться о том, чтобы маленькая госпожа не осталась голодной, Гермиона вслед за Люциусом обошла дом. Они мельком осмотрели три просторных комнаты, вернулись в холл и вышли на террасу, где, не сговариваясь, встали бок о бок у деревянных перил.

— Знаете, что меня удивляет, мисс Грейнджер? — заговорил Малфой после недолгого молчания. Гермиона безразлично пожала плечами — она изучала ломаную линию еловых вершин, расцвеченных желтоватыми отсветами закатного солнца. В голове у нее было пусто и звонко, будто она слишком долго каталась на каком-нибудь опасном аттракционе. Рон когда-то любил такие: маггловские парки развлечений неизменно приводили его в восторг, а Гермиона радовалась, глядя на то, как радовался он.

— Вы так и не спросили, где мы, — продолжал Малфой.

— Считаете меня сумасшедшей? — усмехнулась она.

— В той же степени, что и себя. Пусть вас не тревожат вопросы безопасности. Мы недалеко от Лондона, лес, разумеется, зачарован, однако авроры отслеживают заклинания, которые применяются в доме.

— Если вы ждете благодарности, Малфой, то напрасно. Хотя я не могу не признать, что вы меня выручили. Гарри был занят, и Рон тоже, так что… — Гермиона обреченно махнула рукой. Малфой обернулся к ней, и она забыла сделать вдох, натолкнувшись на тоскливый лед в его взгляде.

— Я проверил квартиру. Следов чужой магии не было, или их спрятали. Все еще не хотите поведать мне, что именно произошло?

Гермиона нервно поежилась. Малфой извлек палочку и наколдовал согревающие чары. Она привычно возмутилась было, но сдержалась и пробормотала неразборчивую благодарность. Наверное, это была всего лишь дань вежливости, хотя у нее всякий раз возникало чувство, что он пытается обязать ее или оскорбить.

— Я поехала на встречу с агентом, — начала она, чтобы справиться со смущением. — Нашелся неплохой вариант. Мне давно надоело жить в этой квартире, я уже говорила, а теперь, когда моя карьера в Министерстве накрылась, мне и вовсе незачем там оставаться. Пришлось вернуться, потому что я забыла телефон, и у двери я наткнулась на какого-то человека. Он что-то делал с дверью, я уверена, но когда я проверяла, то ничего не нашла. Я притворилась, что я соседка, он наговорил каких-то глупостей и ушел. Вот и все. Чепуха, конечно, вероятно, он просто ошибся, но я испугалась, а потом увидела, что вы мне звонили.

Малфой задумчиво постучал кончиками пальцев по перилам.

— Вы все сделали правильно, мисс Грейнджер.

— Да бросьте. Надо было приложить его Ступефаем и вызвать авроров, или уехать вниз на лифте и тогда вызывать, но…

— Но вы этого не сделали, поэтому нет смысла тратить время на пустую болтовню. Скажите мне, вы говорили кому-нибудь, кроме агента, о своих планах?

Гермиона призадумалась, снова проглотив обиду вместе с желанием наговорить Малфою резкостей в ответ.

— Нет, вроде бы никому. Хотя подождите. Компания, которая занимается переездами. Я отменила визит их специалиста и сказала, что меня не будет дома.

— Интересно, — хмыкнул Люциус. Гермиона нервно рассмеялась в ответ.

— Неужели вы полагаете, что кто-то мог захотеть меня ограбить?

— А вас интересуют мои предположения?

— Вообще-то нет, но… Послушайте, Малфой, — заговорила она, с каждой секундой чувствуя все большее беспокойство. — Я, конечно, должна рассказать об этом Гарри и Рону, но если они узнают, то поднимется шум, начнутся вопросы, и о переезде, скорее всего, придется забыть. Кто знает, вдруг Рону и вовсе придет в голову забрать Кэтрин в Нору? Молли все время твердила, что я не способна позаботиться о дочери, представляете, как она будет счастлива?

— И что вы предлагаете? — спросил он. — Умолчать о вашем визитере? Кто знает, вдруг какому-нибудь отчаянному вздумалось сообразить сомнительный заговор с вашим участием?

— Думаете, это могут быть бывшие Пожиратели?

— Сомневаюсь.

— А что вы все-таки думаете?

— Думаю, что это был обыкновенный воришка, но все равно считаю, что нужно все досконально проверить. Почему на вашей квартире не было магглотталкивающих чар?

— Потому что мои родители — магглы, если вы запамятовали. И потому что я пользуюсь услугами курьеров, чтобы не таскаться каждый раз в магазин, — огрызнулась Гермиона. Люциус явно приготовился съязвить, но тут позади них возник домовик и робко сообщил, что их ожидает ужин.

Совместная трапеза оказалась почти… Нормальной. Или Гермиона была слишком голодна, чтобы адекватно оценить происходящее. Было до дрожи в каждом нерве приятно сесть за стол, накрытый кем-то другим, и набить пустой живот едой, приготовленной чужими руками. Гермиона даже нравилось возиться на кухне до тех пор, пока это не превратилось в ее каждодневную обязанность, приправленную нотациями Молли и неуклюжими шуточками Рона, поэтому теперь она бездумно наслаждалась, почти не обращая внимания на сидящего напротив Малфоя. Сытая и непривычно довольная жизнью Кэтрин терлась у его стула, всеми силами мешая ему есть, но он стоически терпел экзекуцию. Гермиона отказывалась его понимать — неужели одиночество и недоразумения между ним и Драко действительно оказались настолько невыносимыми? Рон вроде бы не брал на попечение чужих детей, по крайней мере, в «Ежедневном Пророке» об этом ничего не было, ее собственные родители тоже, кажется, не пытались восполнить ее отсутствие, а Малфой всегда производил впечатление скорее преданного фанатика, чем преданного семьянина. Прежде они с Гарри и Роном настроили бы уйму теорий одна страшнее другой на этот счет, но теперешняя Гермиона оказалась слишком измученной для того, чтобы мужественно продолжать борьбу.

— Спасибо, ужин был замечательный, — сказала она, ни к кому не обращаясь, но Малфой едва заметно кивнул ей в ответ. Кэтрин, которая наконец оставила его в покое и занялась игрушками, громко зевнула и принялась тереть покрасневшие глаза. Гермиона ухватилась за подвернувшуюся возможность нарушить очередное некстати повисшее молчание.

— Уже поздно, нам, вероятно, пора возвращаться, — сказала она полувопросительно-полуумоляюще. Люциус благородно подхватил предложенную ею роль.

— Если пожелаете, можете остаться здесь. Домовики принесут все, что сочтете необходимым, а я переночую в городе и вернусь завтра утром.

— Я… Мне не хочется возвращаться в старую квартиру, а новую я смогу найти только завтра, так что… Благодарю за ваше любезное предложение, Малфой, — закончила Гермиона свою неуклюжую речь. Люциус чуть улыбнулся, и она, не успев опомниться, ответила ему такой же тенью улыбки.

Гермиона осторожно укрыла пледом спящую — наконец-то — Кэтрин и встала у кровати, на которую Малфой наложил несколько заклинаний, а она сама навалила диванных подушек. Кровать была низкая, а пол под ней был застлан пушистым ковром, и даже если бы Кэтрин ухитрилась свалиться, ей вряд ли что-то угрожало, но Гермиона слишком привыкла жить в ожидании каких-нибудь бед. Убедившись, что Кэтрин действительно спит и не собирается просыпаться, Гермиона на цыпочках прокралась мимо домовихи, под охраной которой Кэтрин должна была провести ночь, и легла на кушетку, стоящую у стены.

Проснувшись, Гермиона привычно набросала себе порядок действий: открыть глаза, убедиться, что Кэтрин в целости и сохранности (почти умерев от счастья, если она ещё спит), встать, стараясь не тревожить стянутые мышцы больше, чем необходимо, и смириться с тем, что наступил ещё один бесконечный день. Однако всё сразу же пошло не так, как она задумывала: ей не хватило сил даже на то, чтобы оторвать голову от подушки. Тело, тяжёлое и неловкое, сейчас не принадлежало ей куда больше, чем прежде, противясь каждой её попытке вернуть себе контроль. Ей даже пришло в голову, что Малфой мог подмешать в её вечерний чай какое-нибудь зелье, но она понимала, что всё куда прозаичнее: слишком удобная постель, слишком мягкая подушка, от которой пахло лимоном и ещё какой-то смутно знакомой травой, а не детской блевотиной и печеньем, слишком тёплое одеяло… И слишком тихий дом. Настолько тихий, что оцепенение усталости мгновенно сменила паника. Гермиона выпуталась из настойчивых объятий чужой (малфоевской, чтоб её) постели, подскочила на ноги, подбежала к кровати, на которой вчера оставила дочь, и убедилась в обоснованности своих опасений: Кэтрин не было.

Гермиона выскочила из комнаты и за несколько секунд убедилась в том, что дом пуст. Остатки здравого рассудка бормотали, что Кэтрин, скорее всего, проснулась и сразу же погналась за эльфами, а Малфой ещё не вернулся из города или где там его носило, но жуткое чувство пустоты и неправильности гнало Гермиону вперед, наполняя её кровь адреналином. Это было всё равно что потерять крестраж. На пороге Гермиона едва не врезалась в важную эльфийку, которая окинула её почтительным, но весьма недоуменным взглядом.

— Где моя дочь? — пробормотала Гермиона, задыхаясь. Эльфийка не успела ответить: до слуха Гермионы донёсся торжествующий визг, а потом предупреждающий возглас Люциуса. Оттолкнув эльфийку, она помчалась за дом по выложенной грубо обработанным камнем тропинке, в конце которой её ждало невероятно возмутительное зрелище. Широкая поляна, поросшая, травой с мелкими белыми цветочками, была от края до края завалена волшебными игрушками: покачивались маленькие качели, под которыми валялось семейство кукол, подпрыгивали сами собой разноцветные мячи, кружились кокетливые бабочки, садясь на страницы книг с движущимися принцессами и драконами. А в центре всего этого великолепия Кэтрин во вчерашней замызганной одежде парила на маленькой метле под пристальным наблюдением Люциуса.

Гермиона решительно двинулась вперед, не обращая внимания на попытки эльфийки отвлечь её болтовнёй о скором обеде.

— Малфой, вы свихнулись? — поинтересовалась она, наплевав на правила этикета. Ей пришлось повторить свою грубость дважды, прежде чем он заметил её присутствие и лёгким взмахом руки опустил метлу на траву. Кэтрин удивлённо взглянула на него, потом, проследив его взгляд, заметила Гермиону. Та попыталась было фальшиво улыбнуться и протянула руки, но манёвр не удался. Кэтрин схватилась за рукоять метлы и захныкала, пока ещё негромко и демонстративно. Гермиона мысленно прокляла себя, Рона, Малфоя, Визенгамот, оставивший его на свободе, магазины волшебных игрушек и всю свою неудавшуюся жизнь. Малфой же слегка пожал плечами, напрочь игнорируя её краснеющее от злости лицо, и снова поднял метлу в воздух. Кэтрин издала свой коронный торжествующий визг и забила ногами, раскачивая метлу. Гермиона прошагала несколько метров вперёд — куда медленнее, чем хотела, потому что остатки совести не позволяли ей намеренно портить чужое имущество.

— Ну спасибо вам, Малфой, — прорычала она, становясь возле Кэтрин и расставляя руки. — Теперь она ни за что не слезет с этой метлы, не говоря уже об остальных игрушках. Где, по-вашему, мне брать такие же, и как…

— Я заказал их для своего внука, но он здесь не бывает, так что вы с чистой совестью можете взять их себе, — ответил Люциус явно заготовленной заранее речью, не дав себе труда дослушать. — Я также взял на себя смелость связаться с агентом по недвижимости, который считается профессионалом своего дела, и он подобрал несколько неплохих вариантов в кварталах, где есть защита от маглов, так что…

— По-моему, вы забываетесь, Малфой, — с наслаждением перебила Гермиона. — С чего вы взяли, что я позволю… — она обвела поляну выразительным жестом, — позволю ей окончательно утратить дисциплину и…

— Вы неоднократно продемонстрировали, что не желаете приобщать ребёнка к магии, мисс Грейнджер, и всё же она волшебница, и ей придётся жить в нашем мире. Чем раньше вы с этим смиритесь и наймете домовика, тем лучше для вас обеих, — парировал Малфой, периодически отвлекаясь на то, чтобы выровнять метлу. Гермиона открыла было рот, чтобы послать его к Мордреду, но осеклась и молча уставилась на него, а потом на Кэтрин. Её охватило горькое ощущение того, что она здесь лишняя — в этом дорогущем магическом детском раю. Все её старания растить Кэтрин так, как она считала нужным и правильным, обесценились за несколько часов стараниями негодяя, который влез в её жизнь, воспользовавшись её беспомощностью. Люциус, неотрывно следивший за тем, как менялись выражения на её лице, победительно усмехнулся. Серые глаза вспыхнули прежним огнём, который она, к собственному удивлению, всё ещё слишком хорошо помнила.

— Да, мисс Грейнджер, вы не хуже меня знаете, что я прав. Разве не за это вы воевали? Взгляните на неё. Она по праву рождения занимает то место, за которое столько лет боролись вы и ваши друзья, а вы намеренно и целенаправленно отказываетесь от плодов собственной победы. Разве это не странно? Чего вы пытаетесь добиться?

— Я хотела нормальной жизни для себя и своей дочери, а вы… Вы…

— Что вы называете нормальной жизнью? Вы проспали четырнадцать часов, — огорошил её Малфой и продолжал, отвечая на её незаданный вопрос: — Да, четырнадцать, и я запретил домовикам приближаться к вам, пока сами не проснетесь. Девочка на ногах с девяти утра. Как думаете, на сколько ещё хватит вашего упрямства? Однажды вы просто не встанете с постели, и всё по вашей собственной вине. Вы пытаетесь жить, как магла, но у вас ничего не получается и не получится. Чем раньше вы это поймете, тем лучше и для вас, и для неё.

— А вам-то какое дело, даже если это и так? — поинтересовалась Гермиона, угрожающе сощурившись и одновременно с тоской осознав, что не подумала ни об умывании, ни о расчесывании, ни о чистке зубов. — Не вы ли приложили все усилия, чтобы стереть нас с лица земли? Какая вам разница, что будет с ней или со мной? Я ни за что и никогда не поверю, что вы вот так взяли и отказались от своих принципов, от собственной крови, если хотите, которой так гордились. Что это, Малфой, я вас спрашиваю? Жалость? Желание самоутвердиться? Хотите подлечить раненую гордость за мой счёт? Давайте, поделитесь своими планами. Что дальше? Купите ей ручного дракона? Хотите показать мне и моей дочери, насколько я ничтожна и насколько хороши вы и ваш мир?

— Это и ваш мир тоже, между прочим. Уже забыли? Более того, теперь он наш общий. От этого никуда не денешься, — сказал Люциус мягче. Гермиона помолчала несколько секунд, потом покачала головой.

— Нет, Малфой. Нет у нас с вами ничего общего, и никогда не будет. Вы сами прекрасно знаете, почему. И ваш сын тоже это понял. А теперь мы уйдём, и вы оставите нас в покое, иначе я обращусь в Аврорат.

На лице Люциуса отразилась какая-то эмоция, которую Гермиона не успела прочитать, потому что через мгновение его черты застыли, превращаясь в безразличную маску. Он опустил Кэтрин на землю, повернулся на каблуках и зашагал к дому не оборачиваясь. Кэтрин недоуменно проводила его взглядом, подняла метлу и с трудом подтащила её к ногам Гермионы, путаясь в густой траве. Гермиона взглянула на неё, потом на дом, который теперь казался ей столь же негостеприимным, сколь был бы Малфой-мэнор, вздумай она туда ввалиться. Ей нужно было забрать немногочисленные пожитки, переместиться отсюда к своей старой квартире, а потом каким-то образом решить кучу накопившихся проблем, а она хотела есть, пить, мыться и спать и еще, как бы ей это ни претило, извиниться перед Малфоем. Сама мысль о том, чтобы чувствовать себя виноватой, казалась ей абсурдной, и всё же ей было не по себе. Она не считала, что он прав — ни капельки, — но его помощь оказалась бесценной. И от этого было только хуже, потому что на его месте должен был быть Рон.

Гермиона протянула руки, чтобы взять недовольную, но подозрительно тихую Кэтрин, и зашагала по тропинке к дому, размышляя над тем, может ли она попросить кого-то из домовиков помочь ей выбраться отсюда, или придётся звонить Гарри и просить её забрать. Когда они удалились от поляны на десяток шагов, Кэтрин наконец убедилась в том, что веселье закончилось, и раскричалась в полную силу. Гермиона сжала зубы до хруста, борясь теперь ещё и со стыдом. Как, интересно, ей успокаивать Кэтрин теперь, когда та и смотреть не захочет на обыкновенные кубики и погремушки?

Возле дома Гермиона поставила Кэтрин наземь и приблизилась к двери, которая тут же распахнулась, избавив её от неловкости. Малфой перешагнул через порог и протянул ей сумку с её вещами, которую Гермиона взяла так нерешительно, словно он протягивал ей гадюку или кипящий котёл с чем-то взрывоопасным. На мгновение их руки соприкоснулись благодаря её неуклюжести, и она вздрогнула, будто от ожога. Малфой тяжело вздохнул и покачал головой.

— Идёмте в дом. Уже обед, Кэтрин нужно накормить, она капризничает от голода.

— Её пора укладывать на дневной сон, — проронила Гермиона. Это вырвалось само собой прежде, чем она поняла, как прозвучала её фраза, но, прежде чем она успела забрать свои слова обратно, Люциус поспешил с ней согласиться.

— Да, она долго играла и, разумеется, успела утомиться. Задержитесь ещё на пару часов. Обещаю больше не вмешиваться в ваши методы воспитания. И потом, вам ведь нужен новый дом. Обещаю вам, что после того, как…

— Квартира, — устало уточнила Гермиона. — Люциус, мне нужна небольшая квартира. Я, в отличие от вас, не потомственный аристократ с огромным хранилищем в Гринготтс, и выйти на работу в ближайшей перспективе у меня вряд ли получится.

Малфой покорно кивнул и распахнул перед ней дверь. Они молча проследили за тем, как Кэтрин ринулась в дом ползком и вскоре исчезла в одной из комнат, а потом Малфой ловко выдернул из руки Гермионы сумку и вручил её весьма кстати появившемуся домовику.

— Я рассчитаюсь с вами, как только начну зарабатывать снова, учтите, — предупредила Гермиона. Малфой светски улыбнулся и поинтересовался, что она предпочитает на обед.

Вторую совместную трапезу Гермиона, к собственному изумлению, перенесла практически без неловкости и тягостного ощущения того, что лежит где-нибудь в коме и смотрит видения, вызванные какими-нибудь тяжёлыми препаратами. Люциус снова незаметно отвлёк на себя внимание уставшей Кэтрин, так что Гермиона успела и поесть, и объесться, тем более что стол ломился под тяжестью разнообразных блюд. Она торопливо глотала кусок за куском, думая о том, что Кэтрин вот-вот развопится, и станет не до еды, и остановилась только тогда, когда ощутила, что пояс джинсов врезается ей в живот. Сам Люциус практически не ел, но выпил две чашки чая, всякий раз предусмотрительно отставляя посуду на середину стола.

— Вы можете уложить её в той же комнате, — сказал он, когда Гермиона отложила приборы. — Вам и самой не мешает отдохнуть.

Гермиона протестующе покачала головой.

— Нет, я хотела бы как можно скорее решить вопрос с жильём. Я не смогу вернуться на старую квартиру и уж точно не объясню Рону или Гарри, что остановилась на денёк в вашем охотничьем домике.

Люциус деликатно прикрыл усмешку салфеткой. Гермиона выбралась из столовой с Кэтрин наперевес, попутно отобрав у той вилку. Кэтрин, разумеется, возмутилась и принялась вырываться, так что Гермиона успела вспотеть и снова измучиться стыдом, пока они добрались до комнаты и рухнули на кровать. Кэтрин повозилась минут десять и затихла, а удивлённая Гермиона, ожидавшая долгого боя, осталась лежать рядом с ней, взглядываясь в маленькое личико. Она знала, что её дочь выглядит милой, что у неё забавные круглые щеки и пушистые волосы, и ей вроде бы нравились крохотные цепкие ручонки, но она не могла почувствовать ничего, кроме усталости и глухого раздражения, которое просачивалось наружу, как сквозь слой земли. «Я не знаю, что от меня осталось, — безразлично подумала Гермиона. — Не пойму, кто я, а кто она».

Убедившись, что Кэтрин спит, она осторожно поднялась, чтобы пойти в ванную и наконец умыться, а потом поговорить с Люциусом насчёт жилья, раз его благородство простиралось до таких необходимых ей пределов. Закрывшись в ванной, она положила палочку на изящный деревянный столик с золочёными ножками, разделась и забралась под душ. Как следует вымывшись, Гермиона потянулась за полотенцем, а потом за палочкой, чтобы высушить волосы, и с ужасом обнаружила, что палочка исчезла. Выругавшись вполголоса, она обшарила стол и пол под ним, не обнаружив пропажи, а дернув дверную ручку, поняла, что дверь открыта. Гермиону прошиб холодный пот. Наскоро натянув одежду на мокрое тело, она вылетела из ванной, вбежала в комнату и не нашла дочери.

— Малфой! — вскрикнула она, помчалась в столовую и едва не влетела в Люциуса, спешившего на её зов.

— В чем дело? — торопливо спросил он.

— Моя палочка, — пробормотала Гермиона, еле ворочая языком от испуга. — Вы видели Кэтрин?

Люциус переменился в лице, вызвал домовика и, приказав немедленно найти ребёнка, поспешил выйти из дома. Гермиона бежала следом за ним. Через пару секунд появившийся домовик доложил, что маленькая госпожа играет на поляне — с палочкой в руке.

— Как это вообще вышло? — поинтересовался Люциус сердито, пока они наперегонки неслись за дом.

— Понятия не имею! Я заперла дверь ванной, а палочку оставила на столе, не брать же мне её с собой в душ! — прорычала Гермиона. Ей очень хотелось снова послать Люциуса к Мордреду, но она решила, что сделает это после того, как оторвёт Кэтрин голову. Если, конечно, успеет сделать это раньше самой Кэтрин.

Беглянка обнаружилась посреди поляны — она размахивала палочкой, стоя над метлой. Едва Гермиона успела порадоваться тому, что метла не двигалась, а палочка оставалась просто деревяшкой, как из кончика вылетело несколько искр, и карусель, лежащая у ботинка Кэтрин, отлетела в сторону с жалобным звоном. Кэтрин, заинтересовавшись, тряхнула палочку, обслюнявила кончик, тряхнула посильнее — искры посыпались снова. Всё это заняло буквально несколько секунд. Люциус шагнул вперёд, вкрадчиво заговорил с Кэтрин, но Гермиона поддалась панике раньше, чем он успел сделать что-то более существенное. Её магия вырвалась из-под контроля. Палочка вылетела из ладони Кэтрин и, просвистев по воздуху, свалилась в паре метров позади Гермионы, отброшенная неуклюжим невербальным Экспеллиармусом. Люциус замер, Кэтрин тоже застыла, недоверчиво глядя то на Гермиону, то на свои руки. Наступившую тишину нарушил внезапный хлопок аппарации.

На краю поляны появился младший Малфой с палочкой наизготовку. Гермиона невольно отшатнулась, взглянув ему в лицо: судя по всему, он пребывал в бешенстве.

— Мисс Грейнджер, возьмите дочь и идите в дом, сейчас здесь будут авроры, — преувеличенно спокойно сказал Люциус, который, не сводя глаз с сына, сделал несколько шагов так, чтоб Кэтрин оказалась у него за спиной.

— Стой, где стоишь, — проговорил Драко сквозь стиснутые зубы. Гермиона решила было, что он обращается к ней, однако взгляд его, настороженный и полный злости, был направлен на Люциуса.

— Драко, я сейчас всё тебе объясню, — продолжал Люциус. Малфой-младший нетерпеливо тряхнул головой, и светлая чёлка, растрепавшись, упала ему на лоб.

— В Аврорате будешь объясняться. За старое взялся, значит? Грейнджер, иди сюда, не бойся.

Гермиона бросила на него быстрый взгляд — он нервно сжал палочку и прошёл вперёд, приближаясь к Люциусу.

— Отойди в сторону и держи руки так, чтоб я их видел.

Гермиона сухо сглотнула. Паника продолжала полыхать в ней, сковывая движения и путая мысли. Кое-как сосредоточившись на аврорах, она заставила себя собраться и заговорила, откашлявшись:

— Драко, опусти палочку. Не нужно никого звать. Я… Мы с дочерью в полном порядке.

— Сейчас не время для твоей гриффиндорской храбрости или чего там ещё, — ответил он. — Что он с тобой сделал? Ты не ранена?

— Ничего он мне не делал! — воскликнула Гермиона. — Послушай меня, я здесь по собственной воле, мистер Малфой, он…

Она запнулась, не зная, что сказать. За домом послышались новые хлопки аппарации и громкие голоса нескольких человек, среди которых Гермиона различила один смутно знакомый — к её облегчению, он не принадлежал Гарри.

— Вот и авроры, — выдохнул Драко. — Давай, бери ребёнка и пойдём. Ты можешь идти? Почему ты вся мокрая? Он тебя пытал или…

Гермиона схватилась за голову, унимая пульсирующую боль в висках.

— Мисс Грейнджер, берите Кэтрин и идите в дом, прошу вас. Я разберусь со всеми сам, — снова вступил в разговор Люциус. Драко сердито дёрнул плечом и взмахнул палочкой.

— Закрой рот, иначе получишь Ступефай. Во что ты снова влез? Похитить героиню войны, да ещё и с ребёнком Уизли! Тебе всё ещё недостаточно?

Люциус вздрогнул и распрямил спину. Гермиона всей кожей чувствовала исходящее от него напряжение. Голоса за домом стали громче — кто-то из авроров явно готовился выйти из себя.

— Драко, послушай меня, пожалуйста, — заговорила она торопливо. — Я здесь по своему желанию, мне ничего не угрожает, и Кэтрин тоже. Но мне нельзя, чтобы нас видели авроры. Они доложат Гарри и её отцу, и тогда…

Драко переменился в лице: по и без того белой коже разлилась мраморная бледность, брови сошлись на переносице, а тонкие губы презрительно скривились. Рука, сжимавшая палочку, дрогнула и медленно опустилась.

— Так это вы, что же… — начал он и не смог закончить, только неверяще покачал головой. Гермиона в который раз прокляла себя за то, что связалась с Люциусом, пришла в ужас от полувысказанного предположения Драко и, сбросив наконец оцепление, подобрала палочку и побежала за Кэтрин. Люциус позвал домовика, который немедленно материализовался рядом с ним.

— Перенеси мисс Грейнджер и её дочь в их комнату. Никого, кроме меня, туда не впускать.

Домовик присел в поклоне и протянул ручонку приблизившейся Гермионе. Та попыталась взять Кэтрин, но не тут-то было: девочка опрометью кинулась от неё и, врезавшись в Люциуса, заревела в голос.

Гермиона с проклятьями бросилась за Кэтрин под тяжёлым взглядом Малфоя-младшего. Люциус наклонился, поднял Кэтрин и попытался передать её Гермионе. Ничего хорошего из этого не вышло: она вцепилась в вышитый ворот мантии Люциуса, прихватив заодно и его волосы, и заревела так, что за домом замолчали авроры.

— Давайте её скорее, — зашипела Гермиона. — Если нас увидят, мне конец!

Драко за её спиной многоэтажно выругался и добавил:

— Катитесь в дом все вместе. Мы с Ноттом разберёмся с аврорами. Скажу, что вышло недоразумение… Или совру что-нибудь ещё.

Оказавшись в доме, Гермиона первым делом бросилась успокаивать Кэтрин. Это было и насущной необходимостью, и единственным из доступных способов не дать себе свихнуться или скоропостижно умереть от разрыва сердца. Малфой тоже сосредоточился на этой задаче. Несколько минут они хором пытались достучаться до Кэтрин, сидя на кровати плечом к плечу.

— Малфой, наколдуйте воздушные шары или что-нибудь в этом роде, — почти прокричала Гермиона Люциусу на ухо. Растрепанная белая прядь скользнула по её губам, когда Малфой ответил ей кивком, и Гермиона замерла на несколько секунд, скованная странным тоскливо-головокружительным чувством. Так, как если бы ей показали длинную дорогу к горизонту из-за тюремной решётки.

Люциус прошептал какое-то заклинание. Комната, сверкнув, заполнилась доброй сотней радужных мыльных пузырей — каждый размером с голову Кэтрин, которая тут же прекратила рыдать и вырвалась из державших её рук, чтобы начать охоту. Зачарованная Гермиона погрузилась в созерцание, одновременно бездумно наслаждаясь тишиной, и эта минутная слабость обошлась ей дорого.

— Да вы волшебник, — сказала она и мгновенно напряглась, поняв, насколько по-магловски это прозвучало. Люциус удивлённо воззрился на неё, а потом вдруг рассмеялся. Теперь пришёл черёд Гермионы впадать в ступор от удивления: она ожидала чего угодно, кроме его смеха. Слишком человечного для того, кто… Она жалко всхлипнула, и он замолчал, встревоженно глядя ей в лицо — так же, как недавно Драко. Сквозь поднявшуюся муть в голове Гермиона успела подумать о том, насколько сильно они похожи, а потом её мысли смыла истерика. Она плакала, бормоча в намокшую ткань мантии, что ненавидит свою жизнь, что из неё так и не получилось нормальной матери и что ей хочется сдохнуть, и что свою дочь она тоже ненавидит, как и её отца, и ей плевать, что Малфой о ней подумает, а Люциус сидел неподвижно, положив ладонь ей на спину, и на них безостановочно летела мыльная пена от лопавшихся пузырей.

Гермиона не знала, сколько они так просидели, и сколько из неё вылилось слез. В любом случае, ей понадобилась бы пара лет, чтобы выплакать их все без остатка, но всё же ей стало намного легче. Она храбро подняла голову и заглянула в лицо Люциусу, смирившись с тем, что увидит на нём презрение или удовлетворение, но он заставил её удивиться снова. Она замерла, уловив в его глазах отражение собственного разочарования и усталости, и напряжение в её вечно скрученных в узлы нервах разошлось по телу горячей дрожью. Она вдохнула, чтобы снова сказать или сделать что-то крайне необдуманное, но тут Кэтрин отвлеклась от ловли пузырей, беспокойно завертела головенкой, а потом принялась тужиться. Гермиона беззвучно рассмеялась, позволяя себе вырваться из-под слишком головокружительных малфоевских чар и вновь взваливая на плечи священный долг матери.

— Прошу меня простить, — сказала она хрипло, но почти непринуждённо. Люциус поднялся и подал ей руку, помогая встать.

— Я пойду разберусь с аврорами. И пришлю вам домовиху.

Разобравшись с неотложными делами и практически смирившись с тем, что её дочь обожает магические игрушки и сладости, приготовленные эльфами, Гермиона нервно заходила по комнате в ожидании возвращения Люциуса. У неё было достаточно времени для того, чтобы как следует осудить себя за вспышку эмоций и ненужной (и опасной) откровенности, ужаснуться тому, что надумал себе Драко, представить, что будет, если авроры или Нотт, непонятно как очутившийся на месте событий, обнаружат их с Кэтрин присутствие и станет об этом болтать. Жизнь, и без того слишком хаотичная и неуправляемая, теперь вовсе напоминала ей берег после цунами. Она не понимала, что будет делать дальше, как станет оправдываться, если о её общении с Малфоем узнают Рон или Гарри. Она знала, что должна отказаться от помощи Люциуса и жить так, как жила, но это было выше её сил, особенно теперь. Их последняя ссора была все ещё свежа в её памяти, она понимала, что он пытается если не добиться какой-то одному ему известной цели, то одержать победу в странном навязанном ей моральном поединке, и всё же каждый шаг Люциуса, каждое его слово в конечном счёте служило её интересам. Гермиона расписалась в своём полном бессилии решить эту задачу и покорно плыла по течению, позволив Люциусу решать проблемы за неё. Это полностью противоречило её принципам, привычкам, самому складу её характера, но до тех пор, пока он не причинял вреда ни Кэтрин, ни ей самой, она просто позволяла ему делать то, что он считал нужным. В конце концов, он был прав: если так продолжится, однажды она просто не сможет встать с постели.

Часы в потемневшем от времени деревянном корпусе пробили семь, а Люциуса всё не было. Гермиона тщетно пыталась сосредоточиться на игре с Кэтрин, но выходило из рук вон плохо. Если б не страх быть обнаруженной, она бы уже давно была там, в гуще событий, и сама решала проблемы, которые, как она поняла, возникли из-за её необдуманного Экспеллиармуса, но ей волей-неволей приходилось оставаться за бортом. Пресловутая дама в беде — роль, которую она всегда презирала.

Внезапный звук заставил её вынырнуть из тревожных мыслей — запищал зарытый на дне сумки мобильник. Гермиона чертыхнулась, отошла подальше от Кэтрин, которая вполне могла оторваться от блестящей кареты с движущимися лошадками ради новой игрушки, и взглянула на экран. К её вящему ужасу, звонил Рон. Она прикусила губу, обдумывая, что будет, если не ответить на звонок, и решила, что лучше перетерпеть неприятный разговор и хотя бы выяснить, что ему нужно.

— Привет, — промямлила она, нервно расковыривая заусенец на пальце.

— Где тебя носит? — понеслось из динамика. — Я третий раз тебе звоню.

— Я не слышала, наверное, отключила звук, пока Кэти спала, и забыла включить, — ответила Гермиона, мгновенно вскипая. Рон раздражённо цыкнул и продолжал:

— Я полчаса торчу под дверью. Что ты сделала с защитными заклинаниями? Или это работа Гарри? Я же тебе сто раз говорил, что поправлю их сам.

— Рон, при чем тут защитные заклинания? — спросила Гермиона, всё ещё пытаясь говорить спокойно. — Мы с Кэтрин вышли погулять, зашли дальше, чем я рассчитывала, вернёмся нескоро, у неё в кои-то веки хорошее настроение.

— Надо же, обычно тебя дальше двора не выгонишь, — хмыкнул Рон.

— Ты-то откуда знаешь? И вообще, что ты делаешь у нас в такое время? — поинтересовалась она в ответ.

— Я что, должен выбирать время, чтобы увидеть своего ребёнка? Может, ещё и заранее уведомлять тебя совой? Когда ты вернёшься? Я хотел забрать Кэти в гости к маме, зашёл по дороге с работы.

Гермиона нахмурилась, опустив руку с зажатым в ней телефоном. Это было крайне странно, учитывая, что Молли не рвалась общаться с внучкой.

— Ну, вообще-то я и сама собиралась с ней в гости к своим родителям. Прямо после прогулки, — сказала она, собравшись с силами.

— А почему ты меня об этом не предупредила? — продолжал Рон испытывать её терпение. — Ты же знаешь, я не согласен с тем, что Кэти проводит много времени с маглами, хотя твои родители и хорошие люди, но…

— Рон, послушай, мне нужно следить за Кэти. Давай созвонимся через пару дней, когда я вернусь, и тогда решим, когда ты заберешь ее, — решительно прервала его Гермиона. — И ещё, у неё режутся зубы, она себя плохо чувствует, капризничает, так что…

— И поэтому ты притащила Барлоу, так? — выдал вдруг Рон. Гермиона помолчала, собираясь с мыслями. Инстинкт, твердивший ей, что Рон объявился не просто так, в очередной раз оказался прав.

— Ну и что с того? Это хороший специалист, мне его посоветовали.

— Кто, интересно знать? Ты в курсе, что этот засранец лечит только детей богатеев? Сколько галлеонов ты угрохала на приём? И почему я должен узнавать о том, что моя дочь болеет, не от тебя, а от… — он замолчал, явно осознав, что сболтнул больше, чем нужно. Гермиона вздернула подбородок, борясь с желанием послать Рона туда же, куда отправился Волдеморт.

— Очень интересно, Рональд Уизли. Ты следишь за мной или собираешь сплетни? Может, ты не доверяешь мне или считаешь, что я недостаточно хорошо ухаживаю за своей дочерью?

Рон пробормотал что-то нечленораздельное. Гермиона пропустила мимо ушей «я просто подумал» и «у мамы есть хороший знакомый врач, и вообще ты могла бы попросить её, она всегда сама нас лечила» и твёрдо попрощалась, пообещав, что позвонит сама через пару дней.

Не успела она успокоиться, как телефон зазвонил снова. На сей раз сюрприз оказался ещё более неприятным: звонила Молли Уизли собственной персоной. Гермиона убедилась, что дело нечисто: её давно не удостаивали таким настойчивым вниманием. Задумчиво глядя на дисплей, она снова пожалела о том, что Люциуса нет так долго. Стоило бы дать трубку ему, чтобы нервное потрясение лишило Молли дара речи на пару месяцев, а лучше лет.

— Я вас слушаю, — сказала Гермиона, когда убедилась, что та не собирается сдаваться так просто.

— Здравствуй, моя дорогая, как поживаешь? — раздалось в динамике. Гермиона поежилась: если Рона она почти привыкла выносить стоически, то Молли выбивала её из равновесия моментально. Этот воркующий тон был знаком ей слишком хорошо, и её мучил контраст между тем, как он звучал для неё во время войны и после её окончания. Она всё ещё помнила ту Молли Уизли с её материнской заботой и беззаветным героизмом и жалела, что всё это теперь обернулось против неё. Будто она оказалась в стане Пожирателей. Хотя… Гермиона окинула взглядом комнату, задержалась на Кэтрин, которая приволокла к её ногам горку подаренных Люциусом игрушек, и горько улыбнулась.

— Благодарю, всё прекрасно, — сказала она, поняв, что пауза слишком затянулась. Молли выдала ещё пару ничего не значащих реплик и перешла к делу.

— Послушай, я хотела сегодня взять Кэти к себе и, может быть, оставить её погостить у нас на несколько дней. Джинни с детьми тоже у нас, и Флер приедет, так что Кэти сможет побыть с родными. Рон сказал мне, что ты хочешь увезти её к своим родителям, но вы всегда сможете съездить к ним позже, так что…

— Простите, но я уже договорилась с мамой и папой, они взяли выходные на работе, поэтому мы поедем к ним, — возразила Гермиона. — Я договорюсь с Гарри, чтобы он предупредил меня, когда следующий раз соберётся в Нору.

— Дорогая, я никак не возьму в толк, почему тебе всегда надо делать всё по-своему, даже в таких мелочах? — продолжала наступление Молли. — В этом вся твоя проблема. Рон уже стоит у твоей двери, скажи ему, где ты, он аппарирует за Кэтрин и возьмет её к нам. А ты сможешь заняться своими делами. Нет, если хочешь, можешь навестить нас, но…

— Нет-нет, Молли, я ни в коем случае не хочу вас стеснять, тем более что вы ждёте Флер, — поспешила отказаться Гермиона и, воспользовавшись тем, что Кэтрин недовольно залопотала, тщетно пытаясь отвлечь её от разговора, торопливо попрощалась и сбросила вызов, а потом отключила звук. Что-то творилось, и ей явно стоило выяснить, что именно.

Забросив телефон в сумку, Гермиона посадила Кэтрин на кровать и разложила перед ней оставленные на полу игрушки. Ей отчаянно хотелось пить — в горле пересохло от слез и коротких, но малоприятных бесед с бывшими родственниками, однако она не решилась ни выйти из комнаты, ни позвать домовиков.

Ей пришлось промучиться ещё с полчаса, а потом дверь наконец распахнулась, и в комнату вошёл Люциус. Гермиона поднялась ему навстречу — у него был усталый вид, и на лице его застыло выражение безразличного спокойствия, которое неожиданно для неё самой стало ей непривычным.

— Авроры ушли? — торопливо спросила Гермиона. — Расскажете мне, что там было?

— Всё в порядке, — сказал он после краткого раздумья. — Вам не о чем беспокоиться. Я говорил вам, Аврорат отслеживает заклинания, которые здесь произносятся, поэтому они прислали патрульных. Но вам не стоит переживать, мы с мистером Ноттом-младшим — он теперь мой юрист — решили все вопросы. Ваше имя не фигурировало ни в устной беседе, ни в документах.

У Гермионы загорелись щеки.

— Люциус, я… Черт, простите меня, мне следовало помнить о надзоре. Я не хотела создавать вам лишних проблем.

— Всё хорошо, Гермиона, прошу вас, не нужно переживать, — поспешил он успокоить её, и Гермиона покраснела ещё сильнее. — Я и сам был готов разоружить маленькую леди, но вы меня опередили. У неё определённо выдающиеся способности, раз она в таком возрасте сумела заставить палочку работать. И открыть замок, чтобы стащить её.

Гермиона окинула дочь, всё ещё сидящую на кровати, изумленным взглядом.

— Вы серьёзно? Она применила магию, чтобы повернуть замок?

Люциус кивнул.

— Более того, она пробралась мимо заклинания, которое должно было оповестить домовиков, что она проснулась. Этого я не предусмотрел, за что прошу меня простить. Видимо, ваша дочь взяла от вас всё самое лучшее.

Гермиона нервно хихикнула, одновременно довольная такой демонстрацией способностей и перепуганная до полусмерти картинами будущего, возникшими в её воображении.

— Мне и вправду понадобятся домашние эльфы, — задумчиво сказала она. — Лучше три или четыре.

Люциус взглянул на часы.

— Нам пора ужинать. Все разошлись, можете смело идти в столовую.

— А Драко? — нерешительно спросила Гермиона. Люциус задержал на на ней взгляд дольше обычного и ответил:

— И Драко ушел. Я вынужден сказать, что не предусмотрел и его появления тоже. Мне жаль, что вам пришлось объясняться с ним, и, разумеется, я убедил его, что его предположения неверны и оскорбительны. Он передал вам свои извинения и дал слово, что не будет болтать лишнего.

— Бросьте, это я должна извиняться. Мне ни в коем случае не хотелось осложнять ваши отношения с семьёй, — сказала Гермиона.

— Осложнять нечего, он появился здесь потому, что, как оказалось, тоже ухитрился установить здесь заклинание, отслеживающее применение магии на территории, — объяснил Люциус с усмешкой. — Беспокоится, чтоб я не нанёс ещё большего ущерба его репутации.

— Или беспокоится о вас, — добавила Гермиона. Люциус покачал головой.

— А вот это вряд ли.