Бессонница (гет)

Гермионе казалось, что она вот-вот скоропостижно скончается от зашкаливающей неловкости. Новехонький, блестящий чистотой салон Лэнд Ровера какой-то навороченной модели, личный водитель с манерами дворецкого из старинного особняка, Люциус — пусть уже не с такой безукоризненно идеальной прической, но все же до колик в животе величественный и церемонный, — и они с Кэтрин, грязные, растрепанные, зареванные, голодные, злые и сбитые с толку. Контраст был такой, что Гермиона готова была поверить в то, что она спит и видит сон, свалившись без сил после очередной безумной ночи, у себя на кухне между столом и посудным шкафом, и вот-вот вернется в реальность с разламывающейся от боли спиной. Такое с ней уже не раз случалось: после долгих мучений уложив Кэтрин, она уползала подальше, сворачивалась клубком на первой попавшейся горизонтальной поверхности и рыдала от ненависти к дочери, к себе и собственной жизни — вцепившись зубами в руку, чтобы не забыться и не всхлипнуть слишком громко. В такие ночи ей всегда снилось что-то странное: то она становилась звездой квиддича и соперничала с Гарри за снитч, то танцевала на балу в Хогвартсе с Крамом, который почему-то был ее мужем, то скрывалась от Пожирателей где-то в песках Туниса. Поездка с Люциусом на его личном автомобиле была вполне достойна того, чтобы не только попасть в ряд этих фантасмагорий, но и занять среди них первое место. Гермиона кляла себя на все лады за то, что позволила Люциусу унизить ее снова, да еще и таким из ряда вон выходящим способом, но ей нечего было противопоставить его аргументам.

Кэтрин беспокойно возилась в автокресле, которое, к удивлению Гермионы, обнаружилось на заднем сидении, и была явно встревожена происходящим. А может, ей просто хотелось снова добраться до шевелюры Люциуса. Гермиона никогда не была уверена в том, что правильно понимает дочь — чудесной материнской интуиции, дававшей верные ответы на все вопросы, у нее так и не появилось. Ей постоянно приходилось гадать, перебирая все возможные варианты: голодна, испачкала подгузник, хочет спать, болит живот, болит голова, нужна какая-нибудь игрушка, давно заброшенная под кровать и благополучно там забытая…

— Не тревожьтесь о коляске, мисс Грейнджер, — вырвал Гермиону из раздумий голос Люциуса. — Как только мы доберемся до вашего дома, я прикажу забрать ее, и ее доставят туда, куда вам будет угодно.

— К тому времени, как мы доберемся до моего дома, она уже промокнет под дождем насквозь. А если не промокнет, то, вероятно, ее украдут, — процедила сквозь зубы Гермиона, забыв от неожиданности о том, что нужно изобразить хотя бы видимость вежливости.

— Если это случится, и вы лишитесь собственности по причине моего вмешательства, будьте уверены — я компенсирую все ваши расходы, — ответил Люциус безукоризненно вежливо, но с таким арктическим холодом в голосе, что у Гермионы озноб пробежал по спине. Она в сотый раз выругала себя идиоткой и замолчала, уставившись на носки своих видавших виды кроссовок. «Какого Мерлина я никак не выберусь в магазин и не куплю себе новую одежду? — мысленно вопросила она себя. — Ведь с деньгами у нас не так плохо, особенно если удастся найти жилье подешевле, и Кэтрин можно оставить с мамой… Наверное». Меж тем Кэтрин, окончательно рассерженная тем, что ее лишили возможности исследовать новую территорию, захныкала и потащила в рот концы ремней автокресла.

— Нет, нет, дорогая, — всполошилась Гермиона, которую ужаснула перспектива того, что дочь может заляпать что-нибудь в малфоевской машине. Конечно, за ними все вычистят до последней соринки, стоит им только вывалиться обратно на улицу, но все же было невыносимо прибавлять к списку своих унижений еще одно. Кэтрин упорно противилась всем попыткам отобрать у нее ремни и отвлечь надоевшей игрушкой. Гермиона обреченно вздохнула: Кэтрин была голодна и утомлена, а это означало, что в любую минуту мог снова разразиться шквал, который ей пришлось бы только пережидать, зажимая руками уши. Если бы она догадалась захватить с собой лишнюю бутылочку с соком или побольше еды, возможно, это отвлекло бы Кэтрин на время. В довершение ко всему, машина, до того быстро и плавно двигавшаяся в плотном потоке, замедлилась и наконец встала в нескольких десятках метров от перекрестка — наступило время вечерних пробок.

— Мистер Малфой, — собравшись с духом, обратилась Гермиона к заклятому врагу, задумчиво смотревшему в окно, — дождь практически закончился, а до моего дома мы доберемся нескоро, учитывая ситуацию. Думаю, мы дальше пойдем сами. Здесь уже не так далеко.

— У меня к вам встречное предложение, — ответил Малфой. — У меня есть порт-ключ, который может перенести нас в окрестности одного заведения с превосходным детским меню. Я удостоверился лично в том, что персонал ответственно подходит к своей работе. Вы сможете позаботиться об ужине для юной леди, а тем временем все разъедутся по домам, и улицы будут свободны. Я вызову для вас такси, если вы не пожелаете проделать обратный путь в моей компании.

Гермиона то краснела, то бледнела, шокированная странным поведением Малфоя. Она положительно отказывалась понимать, какого драккла он творит — он, мечтавший стереть ее и ей подобных с лица земли и радостно наблюдавший за тем, как ее пытают в его собственном доме. Возмущение кипело в ней, отчаянно требуя выхода, но она молчала, не находя подходящих слов, лишь сверлила взглядом затылок Люциуса, жалея, что не может испепелить его на месте. Внезапно она ощутила укол тоскливого страха. Что, если все это происходило не просто так? Их неожиданная встреча у Министерства и теперь в парке, странное внимание Малфоя и его абсолютно нелогичное желание помочь ей с ребенком — с ребенком чистокровного волшебника и грязнокровки… Гермиона похолодела от ужаса и снова оглядела салон автомобиля, минуту назад смущавший ее блестящим совершенством. Это было крохотное замкнутое пространство, в котором по ее глупости оказались они обе — она сама и ее беззащитная малышка. Если Малфою вздумается начать им угрожать, она ничего не сможет сделать, потому что ее собственная палочка тщательно припрятана в футляре под полой куртки. Она даже не подумала о том, что Малфой может быть опасен, просто безропотно побрела за ним, как овца на заклание, да еще и пожаловалась ему, что магия перестала ей поддаваться. Паника захлестнула Гермиону с головой, будто морская волна, отдающая на вкус горечью отчаяния.

— Остановите машину и выпустите нас, Малфой, — сказала она, радуясь тому, что пока еще справляется с собственным голосом. — Немедленно. Я написала Рону, что вы забрали нас из парка, и, думаю, он уже на пути в нашу сторону.

Это была полная чушь, и Гермиона это знала, но на большее она была не способна. Она — самая умная ведьма своего поколения, выстоявшая в войне против Волдеморта и побежденная собственной дочерью и ее пустоголовым папашей. Кэтрин, видимо, почувствовав перемену в настроении матери — или просто окончательно взбесившись и проголодавшись, — раскрыла рот и снова заорала во весь голос.

— Остановите это чертову машину и дайте нам выйти! — закричала Гермиона, расстегнула удерживавшие Кэтрин ремни и вытянула ее к себе на колени, прикрыв руками извивающееся тельце. Жуткий страх за дочь почти лишил ее способности соображать. Она знала твердо только одно: если с Кэтрин что-то случится, если Малфой или кто-то еще причинит ей вред, это будет только ее вина, и она себе этого не простит. Малфой, который, обернувшись к ней, попытался было заговорить, всмотрелся в ее лицо и отдал водителю приказание свернуть к обочине. Гермиона немного успокоилась и замерла на сидении, выпрямив спину и тяжело дыша. В висках отчаянно стучало, а сердце колотилось так, что толчки отдавались в груди болью, но она чувствовала собственное тело как сквозь онемение — сейчас ее внимание было приковано к Кэтрин. Наконец водитель, кое-как прорвавшись сквозь возобновивший движение поток, припарковался у края дороги, включив аварийные сигналы. Раздался щелчок, который Гермиона чудом расслышала сквозь крик Кэтрин, и ближайшая к ним дверь открылась. Гермиона выскочила на улицу, прижимая дочь к груди, и помчалась прочь, стараясь затеряться среди многочисленных, несмотря на погоду, прохожих.

Она пробежала несколько кварталов и остановилась лишь тогда, когда оказалась на улице, вдоль которой тянулись ярко освещенные витрины магазинов. Здесь было светло и людно — ни один здравомыслящий убийца не стал бы нападать на них здесь. Гермиона не знала, можно ли считать Малфоя здравомыслящим, но надеялась, что он не станет за ними гнаться. Ее ужасала мысль о том, что теперь он знает, где они живут: она сама сказала ему улицу и номер дома. Впрочем, выяснить это он мог бы и без ее участия, если бы захотел. Гермиона некстати вспомнила, что довольно давно не обновляла защитные заклинания: понадеялась на Рона, который клялся, что обязательно это сделает, тем более что теперь он аврор на прекрасном счету в подразделении, но так и не сделал. Ни этого, ни еще многих вещей, которые он обещал сделать в ближайшее время, сразу, как только немного разберется с работой…

Гермиона отошла на край дороги, остановилась и спустила Кэтрин с рук. Она только теперь почувствовала, как сильно у нее устали руки, как болит спина и как дрожат ноги. Пересохшее горло мучительно горело, а легкие жгло, будто она надышалась дыма, но это все было неважно. Главное, они обе живы, здоровы и вроде бы в относительной безопасности. Гермиона почти повалилась на колени, не обращая внимания на то, что джинсы моментально промокли, прижала Кэтрин к себе и просительно посмотрела в крохотное опухшее от слез личико.

— Мама такая глупая, малышка. Прости меня, пожалуйста, — прошептала она, виновато улыбаясь. Ей нужно было хоть что-то: улыбка, ответный взгляд — что-то, что помогло бы ей успокоиться и расставить все по местам снова. Она думала, что не любит Кэтрин, но готова была умереть сколь угодно мучительно, лишь бы с дочерью все было в порядке. Щемящее, горькое чувство в груди пробилось сквозь пелену безумной усталости и отдалось во всем теле пульсирующей болью. Гермиона почти молилась о том, чтобы Кэтрин ответила ей, и тогда все оказалось бы не напрасно — все обрело бы давно утраченный смысл.

Чуда не случилось и на этот раз. Гермиона брела вслед за Кэтрин, которая держалась за ее руку, решительно вышагивая по мостовой, и норовила заскочить в какую-нибудь из открывавшихся дверей. Адреналин схлынул, оставив по себе слабость и тупое оцепенение. Гермиона заставляла себя позвонить Гарри, чтобы попросить его встретить их и проводить до дома, но что-то в ней противилось этой мысли с невероятной силой. Он теперь, наверное, уже давно с Джинни, и они вместе купают или кормят сынишку, а потом уложат его спать и сядут смотреть очередной маггловский сериал — Джинни пристрастилась к ним во время беременности. Гермионе больше не было места рядом с бывшим лучшим другом, а Рон… От Рона и в лучшие дни было мало толку, а теперь она и вовсе готова была захлебнуться своей ненавистью к нему, хотя все психологи, которых она читала, пока еще могла читать, хором твердили, что ей следовало примириться с ним и принять его таким, каков он есть. Почему Рон ничего не был обязан принимать и ни с чем мириться, Гермиона не понимала и не могла понять. Наверное, она должна была отдать Кэтрин ему и начать жизнь заново, но тогда ее возмущала до глубины души сама мысль об этом, а теперь… Теперь она просто не могла на это решиться. Может быть, им обеим было бы так легче. Кэтрин выросла бы в Норе с любящей бабушкой и отцом, а сама Гермиона заперлась бы в квартире на несколько месяцев, чтобы спать и рыдать в промежутках между сном. Кэтрин никогда не выказывала к ней особенной привязанности: она только требовала, яростно и упорно, и всегда получала свое. Гермиона сама себе казалась неким придатком к собственному ребенку — удобрением, на котором растет жадный до еды и питья стебель. Или стволом несчастного дерева, опутанного от вершины и до самых корней омелой.

Они добрались до дома уже в сумерках. Кэтрин снова забралась Гермионе на руки и сидела молча, старательно вгрызаясь в ее воротник. Гермиона умудрилась заскочить в один из магазинов и купить детское питание и сок, так что Кэтрин утолила голод и немного успокоилась. Сама Гермиона тоже была голодна до рези в желудке, но чувствовала, что ей кусок в горло не полезет, пока она не уложит Кэтрин и не окажется на своей кухне в компании чайника и тостера. Ей нужно было побыть в тишине и полном одиночестве, чтобы снова обмануть себя иллюзией спокойствия и размеренности — сделать вид, что у нее все по плану и все так, как она того хотела. Рассмотрев на фоне темного неба крышу своего дома, Гермиона поудобнее усадила Кэтрин и, сосредоточившись на цели, двинулась вперед. Осталось немного — всего сотня-другая шагов. Пустяк по сравнению с тем, что они уже успели преодолеть за этот вечер. Когда до дома остался с десяток ярдов, Гермиона кое-как вытянула из футляра палочку, зажала ее в ладони и приблизилась к крыльцу. Осмотревшись, она не увидела ничего подозрительного, но стоило ей поставить ногу на первую ступеньку, как за спиной ее послышались шаги.

— Мисс Грейнджер, прошу вас, уделите мне минуту, — раздался голос Малфоя, в котором, к своему несказанному удивлению, Гермиона расслышала умоляющие нотки. Она остановилась и, повернувшись вполоборота, продемонстрировала ему палочку. Страх зашевелился в ее груди змеиным клубком, но на этот раз Гермиона чувствовала себя спокойнее: приступ паники схлынул, оставив ее слишком измученной, чтобы испытывать сильные эмоции.

— Бросьте, я не собираюсь на вас нападать, — снова заговорил Малфой, оставаясь, впрочем, неподвижным. — Если бы я думал причинить вам вред, то давно уже сделал бы это. Считаете, место вашего проживания — это такой большой секрет?

Гермиона придержала заинтересованно вертевшуюся Кэтрин.

— Почему я должна вам верить? У нас, знаете ли, слишком уж запоминающееся общее прошлое, чтобы я могла перестать опасаться вас. И потом, я никак не возьму в толк, что вам понадобилось. Почему вы просто не оставите меня в покое?

— Позволите мне подойти ближе? Неудобно вести беседы с такого расстояния, — попросил Малфой. Гермиона нехотя обернулась — его высокая фигура четко выделялась на фоне залитых желтым светом фонарей деревьев.

— Хорошо, Малфой. У вас три минуты. И учтите: если мне хоть что-то покажется подозрительным, я запущу в вас заклинанием и вызову авроров. На это мне хватит сил.

Он кивнул и приблизился, остановившись в нескольких ярдах от Гермионы. Как она ни старалась, рассмотреть выражение его лица у нее не получилось. Однако она явственно чувствовала волну странного интереса, которая будто бы касалась ее призрачным дуновением — Малфой явно разглядывал ее. Или ее дочь.

— Я понимаю, что вы не поверите ни единому моему слову, но все же послушайте. Мне не нужны лишние неприятности, особенно если они будут связаны с визитом авроров, — заговорил он негромко, но уверенно. — Мне пришлось лишиться слишком многого, чтобы понять, что я принимал неверные решения, однако я умею признавать свои ошибки. Потому я и стою здесь перед вами, а не доживаю свои дни в Азкабане.

— Только не говорите, что поменяли свои взгляды относительно чистоты крови и раскаиваетесь в том, что вы и ваш хозяин едва не угробили меня и всех дорогих мне людей, — язвительно проговорила Гермиона.

— Нет. Этого я не скажу. Мои взгляды действительно изменились, но я не прозрел, не раскаялся и не сделался поборником единения с магглами. Однако я понял, что мир, в котором я живу, изменился до неузнаваемости, и мне не будет в нем места, если я продолжу следовать своим принципам.

— Продались предателям крови за право свободно разгуливать по улицам и разъезжать на красивой маггловской машине? — продолжала Гермиона в том же тоне. Он усмехнулся.

— Автомобили — действительно прекрасное изобретение, мисс Грейнджер. Как и интернет, и бытовая техника. Вы называете это продажностью, я — гибкостью и умением считаться с обстоятельствами. Никто из нас не сможет больше жить по-старому, но я не сумел понять это вовремя. Что до убийств и кровопролития, я не хотел этого, хотя был к этому готов. Я не стану приносить вам извинения за то, что выпало на вашу долю по моей милости в том числе, но можете быть уверены, что прежних ошибок я не повторю. Мисс Грейнджер, я думаю, вы прекрасно осведомлены о том, что после войны я утратил свои позиции в нашем общем мире, лишился значительной части своих активов, моя супруга потребовала развода, а мой сын выставил меня из моего дома, который признал его хозяином. В таких условиях поневоле приходиться адаптироваться и искать новые пути, вы согласны?

Гермиона помолчала несколько секунд, пытаясь обдумать его неожиданные откровения.

— С этим не поспоришь, как и с тем, что новый мир для многих из нас оказался совсем не таким, каким мы хотели бы его видеть, — заговорила она мягче. — И все же не ждите от меня жалости или прощения. Я презираю тех, кто твердит о том, что надо оставить все в прошлом и жить дальше, начав с чистого листа — то есть приняв у бывших Пожирателей отступные в денежном эквиваленте и сделав вид, что теперь все в порядке.

— Не тревожьтесь, — сказал Малфой с прежней хорошо знакомой ей надменностью. — На перечисленные вами духовные блага я не претендую. Буду откровенен: мне нет дела до того, как вы ко мне относитесь и что обо мне думаете. Но… Мисс Грейнджер, у меня есть сын, и когда-то он был маленьким. Более того, теперь у меня есть еще и внук. Вы удивились, увидев кресло, и когда я заговорил о кафе, тоже. Я знаю, что такое семья и какую ценность она представляет для любого нормального человека, особенно если в ней есть дети.

— Так это вашего внука? Кресло, в смысле, — вставила Гермиона.

— Да, это его. Я… Считайте это родительской солидарностью, в общем. Я хотел облегчить вашу задачу, не более того, — закончил наконец Малфой. Гермиона никак не могла опознать выражения, сквозившего в его снова изменившемся тоне: сожаление, стыд, смущение? — и это изрядно ее озадачило, как и слова, которые она не ожидала услышать от Люциуса Малфоя. Родительская солидарность. Ну надо же…

Гермиона тщетно пыталась выбрать подходящие к случаю слова, чтобы закончить их и без того затянувшуюся беседу, но ей ничего не шло на ум. Попросить у него прощения за свою вспышку? Не дождется. Прогнать и сказать, чтобы никогда больше не приближался ни к ней, ни к ее дочери? Как-то невежливо, хотя чувства Малфоя вроде бы не должны ее заботить. Поблагодарить? Ни за что. Кэтрин избавила ее от затруднения — она недовольно пискнула, и Малфой, стоявший будто бы в глубокой задумчивости, вскинул голову.

— Прошу прощения, что трачу ваше время. Вы устали, а я держу вас на улице. Возможно, мне стоит вас проводить?

— Нет, — решительно отказалась Гермиона и неожиданно для себя самой добавила: — Спасибо.