Не та Сторона (джен)

Сперва эта была светлая дымка в сплошном мраке.

Она показалась ему неистерпимо, болезненно яркой. Нереальной... Ведь здесь есть только тьма, которая поглощает все. В том числе самого тебя. Пока ты сам не начинаешь сомневаться, существуешь ли, реален ли? Когда безразличие могильной плитой накрывает все. А за ним ласковым покровом приходит забвение, словно милосердный дар. Избавление от памяти, боли и страдания — от всего. Того, что прежде всего делало тебя живым, делало человеком.

Он только видел лишь — ничего. Сплошная темная пелена пред взором и тишина, которую не нарушило ничего. И так целая бесконечность времени. Не для размышлений и не для надежд. Просто пустота, частью который ты становишься.

Таким был ад для Сириуса Блэка.

И Сириус ни за что не хотел возвращаться туда. Где сломался и превратился в полубезумную тень. Где полное забвение казалось лучшей наградой. Он в какой-то момент сам не захотел помнить, что был, существовал, жил — эта память приносила с собой только отчаянье, которому не было конца. И боль. Сперва он бился, еще не до конца понимая всю безнадежность любой битвы. Ведь не было врага, с которым можно было сразиться, не было противника, которого можно было победить. Победить и вырваться из этой ловушки.

Была лишь тьма.

Которую не колебал самый отчаянный зов, крик, вопль.

Пустота, для которой твои мольбы ничто. Они лишь ненадолго разрывали покров тишины, который тут же смыкался обратно над тобой. Любая мольба там была бессмысленна просто потому, что ее некому услышать. Сириус был упрям и рвался из последних сил. Он надеялся сперва найти выход, хоть какой-то... Но потом лишь оборвать эту вечную пытку любым способом, любой ценой. Но выхода все равно не было, как и способа ускользнуть.

У него не было палача — только он сам.

В забвении стихала ненависть, угасала зыбким лучом надежда, умирала в тихой муке любовь.

Он забывал тех, кто был дорог. Не помнил даже своего имени, и даже крошечное отличие от тьмы вокруг было неприемлемо. Потому что, лишь слившись с пустой, он мог обрести подобие покоя. Уйти так далеко по этой дороге, что любая боль в нем не отзовется. Да зачем? Сириус уже ничего не желал так, как окончательно исчезнуть.

Поэтому на свет, который приносил с собой агонию, он долгое время просто не реагировал.

Думать было сложно, любая самая простая мысль отзывалась мучительным гулом в голове. Он хотел снова скользнуть в свое небытие. Но проклятый призрачный свет не давал. Сколько он смотрел на него, в сущности, не видя? Словно слепец, каким был всю земную жизнь, годы или века? Ответа Сириус не знал. Даже вспомнить свое имя и то было пыткой. Он очень удивился, когда получилось двинуться. Ведь он в сущности уже забыл, что умел когда-то ходить, что у него было тело.

Как бы отчаянно он ни старался зажмуриться, отвернуться — свет не отступал. И Сириус ощутил искру гнева. Зачем ему мешать? Сейчас, когда все почти хорошо. Когда он уже ничего не хочет. Зачем снова галлюцинации истерзанного разума? Он ведь раньше давным-давно видел выход и бежал к нему со всех ног — чтобы очутиться в той же темной пустоте. А теперь, когда он сам почти пустой, свет не давал забываться.

Сириус все-таки заставил себя идти к нему.

Чтобы просто убедиться, что это очередной мираж.

Но стоило коснуться рукой серебристой дымки, от которой внутри все переворачивалось, его куда-то потащило...

И выбросило, как грязный куль, на зеленую траву, под невероятное в своей совершенной беспристрастной красоте звездное небо.

Тьмы больше не было с ним. И Сириус был вынужден вспомнить, кто он... Память нахлынула, словно цунами, руша то безразличие, что владело им. Словно разрывая хлипкую преграду. Он смеялся, плакал, проклинал и матерился, вспоминая худшие слова, что знал. Это просто невозможно было выдержать. Сириус сходил с ума. Он прокусил запястье, чтобы хоть боль ненадолго остановила эту сумасшедшую круговерть. В которой он тонул и захлебывался. Человек в нем не справлялся.

Тогда же зверь взял на себя контроль. Укрывая своей примитивной, простой сутью сложный, но хрупкий механизм. Друзья не зря много раз шутили, что собака из него получилась куда лучше, чем мог быть человек. Бродяга неуверенно встал на четыре лапы и побрел на неясный зов. Он знал: ему нужно дойти, несмотря на слабость и рождающийся внутри тоскливый вой. Он чуял что-то родное сквозь абсолютную чуждость этого места.

Маленький домик, и если бы пес мог потереть глаза, он бы это сделал... Кузина Белла, живая и целая. И совсем не похожая на ту безумную лахудру, с которой они схлестнулись в Отделе Тайн. Сюрприз был до отвращения неприятным. Бродяга некоторое время просто сидел на заднице, борясь с вполне человеческим изумлением своей второй половины. Он не был готов к бою. А в том, что он будет, сомневаться не приходилось.

Беллатрикс его ненавидела, и он ее тоже.

Несмотря на зов родной крови... Между ними легла эта самая кровь. Скольких она убила?

И скольких прикончил он? Хотя тут милейшей Белле, скорей всего, плевать. Для нее важна была только она сама, и то пока дело не касалось его змеемордости. Блэки ничего не делают наполовину, но абсолютная преданность кому-то настолько отвратительному Сириуса поражала до сих пор. Неужели гордая, как королева, Беллатрикс не могла найти себе другой объект для обожания? Хотя все это теперь второстепенно.

Он мертв, спасибо чокнутой кузине.

Она, очевидно, тоже.

Сириус видел в цельной прекрасной картине окружающей природы темные червоточины, которые исходили энергией, как кровью. Каждая вела куда-то, и он знал, что может по ним пройти. Не человеком, но псом. Чутье безошибочно указывало, что это дороги, туннели между мирами, и они легко лягут ему под лапы, стоит лишь побежать. Но не сейчас, когда он так слаб.

Ему нужно было в дом. На крыльце которого сидела бывшая пожирательница смерти.

— Гав!

В этом удовольствии он отказать себе не мог. Гавкнул так, что Беллатрикс подскочила словно ужаленная и едва не свалилась. Прочувствованную ругань Сириус выслушал с истинным удовольствием, пускай кузина верещала уж очень громогласно. Нежным сей голосочек уж точно не назовешь, как и приятным. Бродяга задрал лапу и почесал оглушенное левое ухо. Тоща, как сопля, но силе легких остается только позавидовать. Почему-то сейчас он совершенно не волновался — ему ничего не грозит от нее.. Поэтому весь запас изощренных ругательств он выслушал со всем вниманием, открыв в богатом лексиконе мадам Лейстрейндж новые для себя обороты.

И конечно, Беллатрикс сразу же его узнала. Поэтому крыла, не стесняясь, так, словно не получила воспитание чистокровной леди. А минимум была рождена в лупанарии и там набралась представления о "хороших" манерах. Их уважаемых и, к счастью, почивших родственников удар был хватил от некоторых оборотов, вылетавших из прелестного ротика со скоростью пулеметной очереди. Да, Сириус знал, что такое пулемет.

— Гав!

— Облезлая псина! Чтобы тебя сожрали заживо... Ну почему я?! Я не буду жить с этим под одной крышей!

Это Беллатрикс уже проорала в небо, грозя звездам кулаком.

Бродяга замел хвостом по земле.

Эта часть от дорогой кузина его скорее позабавила, чем разозлила. Бедняжка Беллатрикс выглядела так, словно еще секунда — она начнет рвать себе волосы. Сколько же теплых чувств он в ней вызвал разом. Приятно до глубины души. Поэтому его неосмотрительная собачья часть лизнула тонкую белоснежную кисть в знак истинной приязни. Беллатрикс завизжала и накинулась на него, цепляясь скрюченными пальцами с острыми ногтями за уши. Бродяга заскулил и попятился от неожиданности. Он был массивней тощей, как палка, кузины... Но кусать ее не хотел. Просто пытался скинуть бешеную с себя и избавиться от острой боли.

Собачий лай перемежался визгом разъяренной фурии.

Сириус все-таки легонько ее тяпнул и зарычал в лицо.

Но когда боль и угроза перегрызть горло могла остановить урожденную Блэк? На внушающие страх клыки перед своим лицом Беллатрикс не обратила внимания, лишь пребольно лягнула Сириуса, ногами сбрасывая с себя. Но драться дальше не полезла. Видимо, запал у этой бешеной метлы несколько снизился.

Бродяга вывалил язык и отполз подальше на всякий случай. Чувствовал он себя так, словно его снова потрепал оборотень.

Все-таки они никогда особо не ладили. И Сириус со всей ясностью сейчас припомнил почему... Видимо, их обоих даже могила не исправит. Но уйти он не мог. Он знал, что его место здесь, рядом с "нежно" любимой кузиной Беллой. Десять чертей ей в глотку.

— Чего развалился, блохастый? Вставай, я с тобой нянчится не буду. Ты даже подохнуть нормально не смог, Сири... Добро пожаловать на переправу, предатель крови несчастный.

Так он оказался среди привратников Грани.

Сириус рассказал крестнику почти все. Исключая, что пережил, блуждая в пустоте. Ни к чему это Гарри... Он будет винить себя. Пусть ничего изменить никто уже не мог. То, что случилось — то случилось, и в любом случае Гарри тут был совершенно ни при чем. У каждого свой путь, и Сириус хотел, чтобы крестник не познал мытарств. Чтобы его дорога была легкой и светлой, как дорожка рассвета. Он всего лишь старый пес, годный только в сторожа, но Гарри другое дело.

За все, что он сделал еще в юности, за доброе сердце, чистую душу его ждала иная участь. Чистым сердцам не место здесь. Пускай Сириус очень рад увидеть его снова... Пусть в радости есть изрядная доля горечи. Гарри должен был прожить дольше. Ему было рано сюда. Но это лишь эмоции самого Сириуса, все равно дольше отмеренного срока не дано прожить никому.

Нам дано лишь угаснуть.

Чтобы возродиться лучшей зарей, но этот путь лишь для достойных.