На сумрачных тропах Зелёного Леса (гет)

В доме целителей, до нынешней ночи пустовавшем долгое время, царила тишина. Тишина и прохлада, и ещё едва уловимая сырость — та, что обычно живёт в опустевших жилищах, где давно не разводили огня. Она ещё не перешла во всепожирающую плесень, но уже настораживала — безжизненной пустотой покинутого дома, бездушием и безысходностью...

Пропитанный ароматами целебных трав воздух щекотал обоняние, глаза слезились от мельчайших частиц пепла, выносимых вздохами ветра из дымохода давно нетопленого очага, но я всё дула и дула на чуть теплящуюся искру огня, стараясь распалить жар среди разложенных дров. И стараясь отрешиться — ничего не слышать и не вслушиваться — от того, что происходило вокруг.

Но эти усилия развеивались тем же прахом, что и пепелище старого очага.

На кровати слева от меня лежала бледная как выбеленное полотно Антара — недвижимо и тихо. Надрывные всхлипы Хаэтиль, прижавшейся лбом к её подушке, не могли заглушить ни взволнованные голоса спешно собравшихся лекарей, доносящиеся от дальнего окна, ни напев моего отца, сидящего рядом с кроватью матери по правую руку от меня. Отец временами замолкал, и тогда нанэт что-то негромко говорила ему, но я не в силах была ни разобрать, ни в должной мере осмыслить их разговоры, — слишком сильным холодом веяло в выстуженной, давно неиспользуемой комнате, и слишком страшно было поверить в происходящее...

Приоткрылась входная дверь, пахнув новым порывом холодного воздуха, и на пороге появился владыка Трандуиль — уже без нарядного праздничного облачения, парадного плаща и весенней короны, сосредоточенный, сдержанный и напряжённый, как готовый к выстрелу лук. Едва над посёлком раздался зов рога, владыка с сыном одними из первых появились на площади, а затем, пока Леголас бегал к праздничным полянам за Хаэтиль, хир Трандуиль успел собрать целителей, перемолвиться о чём-то с моей матерью и раздать указания страже. И пока исполнялись его приказы, пока мать и потерявшая сознание Антара были устроены в доме целителей, пока собравшиеся лекари пытались разобраться в происходящем, а я — развести огонь в давно не топленом очаге, владыка Трандуиль вернулся назад.

За его спиной на площади трепетали огни, громкие голоса стражей разносили команды, сновали тени спешащих на посты воинов, звенела сталь. И мне в тот же миг показалось, что вернулись страшные ночи прошлого, разметав без остатка сказочное очарование новой весны. Ведь ничего — совершенно ничего, кроме страха потери, — для меня уже не было «навсегда»…

Владыка приблизился к кровати моей матери и коснулся плеча отца, прерывая очередной едва слышный напев. Отец замолчал и вскинул на него тяжёлый взгляд.

— Позволь мне поговорить с твоей супругой, Сигильтаур, — негромко произнёс Трандуиль и присел на край кровати.

Отец тут же поднялся, уступая место владыке, а затем опустился на пол у изголовья кровати, не выпуская руку матери. Она чуть улыбнулась ему, а моё сердце сжалось, — на её усталом лице читались и любовь, и тревога, и забота, и нежность, и ободрение, и… и я ни за что не хотела это всё потерять…

— Тауриндиль… бренниль Тауриндиль, — негромко позвал владыка, и мать обратила взгляд на него. — Не трать силы, — тотчас же быстро произнёс Трандуиль, пресекая её попытки осанвэ, — побереги себя. Я не смею просить у тебя сейчас помощи. Прошу только об одном — поясни, что с вами случилось.

И мать, помолчав немного — то ли собиралась с мыслями, то ли сомневалась в чём-то, — заговорила:

— Не… не знаю, не уверена… Мне сложно это объяснить, Трандуиль. Я и сама не до конца всё понимаю. Лес… я не понимаю, лес… — она запнулась и замолчала.

Владыка и отец удивлённо переглянулись, и я была с ними совершенно согласна — невозможно! Мудрая, которая не понимает что-то про лес?! Молчание матери затягивалось, и Трандуиль первым переспросил:

— Что «лес», Тауриндиль?

— Он меняется, — едва слышно выдохнула мать, заставив владыку перемениться в лице. — Ты ведь и сам это видишь, чувствуешь, замечаешь… Скажи…

Владыка согласно кивнул, безжизненно глядя куда-то мимо подушки, на которой лежала моя мать, а та продолжила с явно различимым торжеством в крепнущем голосе:

— Вот… вот именно, хир. И я тоже поняла… я почувствовала…

— Но зачем вы ушли вдвоём! — воскликнул Трандуиль, хмурясь всё сильнее и не скрывая недовольства. — Только вдвоём! Ты же знаешь, что я собирался выехать к…

Мать не дала ему договорить — отпустив руку отца, потянулась к владыке:

— Потому что ты нужен лесу, нужен народу, а мы…

— Вы!.. — Трандуиль замолчал на полуслове, поймал её руку и прижал к своей груди. — Вы, Тауриндиль, и ты, и Антара, и все вы… — он снова запнулся, но тотчас же совладал с собой и уже почти спокойно выговорил: — …вы сердце этого леса, бренниль. И вы не должны были так поступать.

— Антара хотела навестить подругу в приграничном поселении… — попыталась вставить оправдание мать.

Трандуиль бросил быстрый взгляд на неподвижную эллет на соседней кровати, на рыдающую Хаэтиль и бледного, совсем как и его жена, Алордина, стоящего рядом с ними; затем его взгляд скользнул по мне, замершей около очага, по сидящему на полу моему отцу и снова вернулся к матери.

— Разве это того стоило, Тауриндиль?

— Да… Да, Трандуиль… Ты должен всё узнать…

— Я узнаю, Мудрая, а ты должна отдохнуть.

Владыка попытался встать, но мать приподнялась, снова потянулась за ним, задержала, настойчиво цепляясь за его руку изо всех сил:

— Постой! Выслушай хотя бы до конца!

Он замер и вновь осторожно опустился на краешек кровати, внимательно вглядываясь в её лицо. Нана откинулась на подушку и сбивчиво заговорила:

— Не сердись, Трандуиль… Я не знаю, что это такое, но должна была понять… выяснить… И я надеялась на встречу с онодрим, хотя давно уже они не приходят в наши земли в назначенный час…

— Ты же знаешь, что случилось с землями, где были сады… — попытался вставить владыка.

Но мать перебила:

— Да, да, знаю. Но всё же надеялась, что сейчас… — она замолчала и облизнула пересохшие губы.

Отец тут же поднёс ей чашу воды, она выпустила руку владыки и отпила.

Трандуиль дождался, когда она переведёт дыхание, не торопясь уходить, и мать, напившись и отведя от лица чашу, с благодарностью улыбнулась и ему, и отцу.

— …Надеялась, что сейчас они явятся, — более уверенно закончила она. Помолчав, снова заговорила: — Трандуиль, западные окраины молчат. Понимаешь меня?

Владыка только кивнул.

— Молчат как в те дни, когда Линнэн запечатала наш край…

При этих словах мне показалось, что огонь из разгорающегося очага лизнул не только предложенное ему дерево, но и моё лицо. Кровь бросилась в голову, закружило воспоминаниями: звенящая над лесом песня, раскинувшая руки подруга матери, идущая навстречу наседающим безобразным тварям, а потом — гулкая тишина…

— Молчат так, словно пытаются оградиться от чего-то — там, за краем наших земель. И оттуда нет посланий… нет вестников… — слова матери долетали до меня будто издалека, словно сквозь толщу взбурлившего моря, — …и сердце твердит мне, что нам обязательно нужно выяснить, что происходит там. Потому я и пошла с Антарой.

— Оттуда прибыла твоя дочь, Тауриндиль, — негромко обронил владыка, и его слова разом вернули меня к реальности. — И принесённые ею вести я намерен проверить сам.

— Будь осторожен, хир, — прошептала мать.

Владыка погладил её по руке:

— Я всегда осторожен.

— Там что-то есть… что-то есть… — продолжала твердить она. — И это «что-то» меняет лес…

— Владыка, мы не знаем, что с целительницей Антарой, — к кровати матери приблизилась Кэлейрим, одна из лучших учениц Антары, — её силы… словно утекают в никуда. Хотя на теле нет ни крови, ни тяжёлых повреждений, да и фэа не затемнена…

— Я давала ей свои силы, пока могла, — снова зашептала мать. — Трандуиль, давай я просто покажу, это будет легче показать, чем объяснить. Она ходила к лесным людям… Хотела кого-то вылечить, пока я была в лесу.

— Вы покидали хранимые границы наших земель? — нахмурился владыка и отстранился. — Прошу тебя, Мудрая, не надо ничего показывать, береги себя.

— Недалеко. Они ведь тоже могли что-то знать…

— И что же?

— Они говорят об охотниках…

— Каких охотниках?

— …приходящих по ночам. И их дети стали умирать в колыбелях.

Все присутствующие в комнате ошеломлённо молчали, а мать быстро продолжала шептать:

— Мы видели мальчика, умершего ночью — ещё вечером здоровый, невредимый, ни крови, ни ран... Антара осталась в поселении, а я ушла в лес. А потом… Потом я нашла её в ложбине у ручья, за валунами… Она горела в лихорадке, хотела пить… и никак не могла напиться.

— Но… это невозможно… — едва слышно пробормотала Кэлейрим, словно сомневаясь в словах моей матери. Но… не верить собственным глазам она не могла.

— Я… — мать запнулась, — …я боялась, что не смогу вернуть её домой. Поначалу она пыталась что-то сказать, но с её губ срывались только хрипы, а сознание темнело, едва я пыталась хоть что-нибудь понять. С каждым часом ей становилось хуже. А потом… потом мне оставалось уже только отдавать ей силы и поить водой.

При этих словах Кэлейрим сделала знак целителям, и те приблизились к кровати Антары. Кто-то поднял Хаэтиль, оторвав её от постели приёмной матери, и увёл подальше, кто-то попытался увести её супруга. Но это было невозможно, и командир гвардии так и остался непреклонно стоять у кровати жены, когда Кэлейрим снова стала тщательно осматривать её.

— Вот! Вот она! — раздался внезапно вскрик кого-то из лекарей, и владыка Трандуиль поднялся, направляясь к ним.

— Вот… — повторила Кэлейрим уже тише, указывая на прикрытое рукавом платья правое плечо Антары.

— Что это? — спросил приблизившийся владыка.

— Это следы повреждений, хир, которые мы не заметили сразу.

— Змея? — в голосе Трандуиля звучало откровенное сомнение.

— Не похоже. Да и Антара слишком опытна, чтобы не позаботиться о таком…

— Тогда что же это?

Я поднялась со своего места у огня и тоже попыталась разглядеть отметины на теле Антары — несколько отчётливых пятен на гладкой коже предплечья, чуть покрасневших и припухших. Ни крови, ни заражения… Целители молчали, лишь Кэлейрим неуверенно подала голос:

— Может быть, жало или укус насекомого…

Владыка метнул на неё строгий взгляд, и она тоже притихла — никто и никогда не мог упрекнуть лучшую целительницу нашего поселения в небрежности или недостаточном знании. А уж если даже Мудрая не сумела помочь ей в исцелении, то это значило только одно…

— Яд… — выдохнул Алордин, словно в ответ на мои мысли.

— Яд… — эхом откликнулся кто-то из целителей.

— Неизвестный нам яд, если Антара не сумела помочь себе сама, — произнёс отец, а мама устало прикрыла глаза и лишь крепко сжала его руку, соглашаясь.

— Принесите все противоядия, что есть в наших запасах, — распорядилась Кэлейрим, доставая и раскладывая инструменты. — Алордин, не мог бы ты уйти?

— Нет, — холодно обронил тот, и никто не стал ему перечить.

Я тихонько отошла к кровати матери, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Она протянула мне вторую руку, и я присела к ней на постель.

— Нана…

— Не переживай за меня, девочка моя, со мной всё в порядке. Я просто немного устала.

— Давай я отнесу тебя домой, любовь моя, — негромко произнёс отец.

— Нет-нет… — покачала головой мать. — Я ведь уже сказала тебе, дорогой.

— Но там ты быстрее восстановишь силы.

— Я не оставлю Антару сейчас. Отдохну здесь. Им может ещё понадобиться моя помощь.

По тяжкому вздоху отца я поняла, что этот отказ нанэт произносит уже не впервые.

— Нана, но может быть лучше…

— Эль, я сама знаю, что для меня лучше, — безоговорочным тоном произнесла мать — так, как говорила всегда, когда любые споры с ней становились бесполезны. — Вы идите, родные мои, у вас ведь наверняка полно дел. А я немного отдохну здесь.

— Сейчас я ни на шаг от тебя не отойду, Тауриндиль…

Спорить с отцом в некоторые моменты тоже было бесполезно, и мать только чуть улыбнулась и погладила его по щеке. Он опустил голову к её подушке, а я пожала и выпустила руку матери, вставая с постели, и направилась к выходу из дома целителей. Ни Антаре, ни матери, ни целителям я сейчас ничем помочь не могла, но позаботиться о тепле, постелях, воде и пище для всех них — вполне способна. Как и раньше… много-много лет назад…

— Бренниль Элириэль, — окликнул меня голос владыки.

Я остановилась у порога и оглянулась. Он, собранный и сосредоточенный, стоял неподалёку от целителей, скрестив на груди руки.

— Хир Трандуиль? — Я уже почти обернулась к нему, собираясь поклониться и выслушать его приказы, но он взмахом руки отмахнулся от церемоний.

— Не время, Эль. Не сейчас. У меня есть к тебе просьба… — и, предваряя моё недоумение, быстро добавил: — Моё место здесь, с Антарой и твоей матерью, и я должен сделать для них всё, что в моих силах. Но ты… Будь добра, разыщи Леголаса и присмотри за ним — от Хаэтиль теперь не приходится ждать помощи.

— Да, хир Трандуиль. Обязательно... — В сердце плеснула тёплая волна признательности к владыке — сейчас, когда у матери уже нет поддержки и дружбы Линнэн, сын Орофера явно показал, что не забыл их давних уроков. — Благодарю… — добавила я, выходя.

— Не стоит, Эль. Поблагодаришь потом… — донеслось из-за закрывшейся двери.

В первый момент за дверями дома целителей мне показалось, что в царящей суматохе невозможно что-либо разобрать, — площадь походила на разворошенный улей. Уютное мерцание серебристых фонарей растворилось в ярком свете факелов, вместо доносящихся из леса голосов менестрелей и музыки звучали сигнальные рога, вооружённые воины один за другим уходили к сторожевым постам, и командиры отрядов спешно пытались привести в должный вид тех, кто всё ещё не мог прийти в себя после празднований.

У источника, низко склонив голову и уронив руки под журчащие из чаши струи, сидела Хаэтиль. Брызги воды вымочили её платье, стекали по лицу вместе со слезами, хрустальными искрами вспыхивали на волосах, но она, отрешившись от происходящего, не замечала ничего вокруг себя. И, конечно же, бесполезно было у неё спрашивать о сыне владыки, но я всё же подошла. На вопрос: «Хаэтиль, не видела ли ты, куда ушёл Леголас?» она лишь вскинула на меня недоумённый взгляд и снова опустила голову. Я подхватила её под руку, заставляя встать, — безжизненную и безвольную, словно кукла, — и повела к дому владыки, в глубине души надеясь, что и юного эллона найду там же.

Но моим чаяниям не суждено было сбыться — первые же слова встретившего нас Аэглена разметали их без следа: Леголас не появлялся дома с того часа, как ушёл на празднование с Хаэтиль, и Аэглен, до которого уже успели докатиться вести о случившемся, сам собирался его искать. Оставив Хаэтиль его заботам, я снова выскользнула из дома — проверить пустеющие праздничные поляны. Но если Леголаса не окажется и там, оставалось ещё одно место поисков — лес…

При первых же воспоминаниях о попытках неопытного мальчика скрыться от оленя или взобраться на дерево, меня прошиб холод. И я ускорила шаг, а затем пустилась бегом по ярко освещённым улицам поселения, за границу зарослей жимолости, по шелковистым травам на склоне холма, к отдалённым огням, ещё проблескивающим среди покачивающихся от ветра ветвей…

…Лес молчал — и не нужно было владеть знанием Мудрых, чтобы это понять. Он уже не серебрился и не звал, как всегда в праздничную ночь, а таился, словно опасаясь чего-то неведомого, и не спешил раскрывать своих тайн.

Здесь, в сумрачной глубине чащи, куда уводили следы по тропинке за ручьём, не чувствовалось вздохов ветра, гуляющего на опушке, вырубках и склонах гор. Здесь не звенели голоса птиц, встречающих новый день. Да и зарево нового рассвета не проливалось под навес сплетшихся ветвей — тёмный, почти чёрный полог раскинулся высоко над головой, плотно запахну́в бирюзовые витражи весеннего неба, которыми я любовалась по дороге домой совсем недавно. Пять?.. шесть?.. — нет, восемь, а вернее, уже девять дней назад.

Идти по следам Леголаса было несложно. Он направлялся куда-то вглубь древнего леса, изредка сходя с тропки, чтобы обойти выросший на дороге подлесок, упавшие ветви или намытый паводком завал. Время от времени я звала мальчика по имени — не особо, впрочем, усердствуя, больше полагаясь на свой слух и умение выследить дичь. И с каждым шагом всё меньше рассчитывала на отклик — в мыслях всё время всплывала мечущаяся по зарослям растрёпанная Хаэтиль, и мне совершенно не хотелось предстать перед юным эллоном в таком же виде.

Когда позади остался один из старых позаброшенных сторожевых постов, когда-то охранявших дальние границы заселённых земель, я с сожалением оглянулась. Самым разумным было вернуться и более тщательно подготовиться к дальнейшему пути — расшитое серебром платье и тонкие туфли мало подходили для долгих прогулок по нехоженым зарослям. Равно как и отсутствие оружия — лук, стрелы, охотничий кинжал или хотя бы кухонный нож, один из оставшихся на праздничных полянах, сейчас были бы не лишними. Я приостановилась, на мгновение задумавшись — вернуться или спешить дальше? — и тут же услышала шум: треск ломаемых ветвей, топот и отчётливый вскрик звонкого голоса, заглушённый рёвом раненого зверя. Олень?..

Больше не раздумывая, я бросилась вперёд, выкрикивая имя мальчика и уже не заботясь о том, в каком виде предстану перед ним. И тут — о, чудо! — он отозвался:

— Элириэль! Бренниль Элириэль! — чуть в стороне от тропы, правее того места, откуда надвигался рёв.

Я едва успела заметить шевельнувшиеся заросли около самого ручья, как за моей спиной раздался тяжёлый удар, зашумела листва, и с оглушительным треском рухнуло вывороченное с корнем дерево. С высоты полетел настил старого сторожевого талана, обломки крон соседних деревьев и подгнившие ветви, разметались гирлянды мха, щепы, грязь, месиво свежей зелени и древесная труха.

— Леголас! — успела выкрикнуть я, падая на землю, но тут же поняла, что он меня попросту не слышит — нарастающий рёв раненого животного стал уже просто невыносим.

Стиснув голову руками, чтобы хоть немного утишить звук, я приподнялась, с трудом пытаясь оглядеться вокруг. Под пологом леса заметно посветлело — узкие полосы неяркого ещё утреннего света нашли путь к земле через проломы в ветвях. В воздухе мешались прошлогодние листья со свежими, столбом кружились пылинки, а со стороны тропы на меня надвигался массивный олень, издавая совершенно безумные звуки, шатаясь от дерева к дереву и путаясь в заплетающихся ногах.

Рывком подхватившись, я бросилась к тому месту, где в последний раз, как мне казалось, заметила мальчика. И не ошиблась — прижав ладони к ушам, он сидел у корней необъятного дерева, сжавшись в комок и что-то беззвучно шепча.

— Леголас! Ты слышишь меня? Леголас!

Он не отвечал, и я ухватила его за плечи, встряхнув:

— Эрниль! Очнись, эрниль Леголас!

Он открыл глаза — переполненные ужасом, ничего не понимающие, — а потом кинулся мне на шею, крепко обняв.

— Бренниль Элириэль, забери… забери отсюда меня…

Я подхватила его на руки и попыталась встать, но тут же почувствовала и услышала тяжёлый удар по другую сторону ствола.

— Тихо, Леголас, тихо! — Я снова опустилась на землю и прижала мальчика к дереву, глубже в укрытие около корней, прикрыв его глаза своею рукой. — Заберу, только не сейчас…

Новый удар сотряс дерево, но даже обезумевший олень — слишком слабый противник для того, кто пережил сотни бурь и когда-то слушал песни онодрим. Древний дуб лишь скрипел срываемой по другую сторону от нас корой, даже не шелестя под напором разъярённого зверя. А Леголас тихонько всхлипывал, и под рукой я чувствовала горячую влагу его слёз.

— Ему больно… больно, бренниль… Им всем больно… Что делать?

Но я не Мудрая, чтобы знать такие ответы. И всё, что могла, только твердить: «Тихо, тихо, Леголас…»

Наконец, яростный шквал ударов по дереву ослабел. Стих и непрекращающийся рёв. Раздалось несколько тяжёлых неуверенных шагов и громкий всплеск со стороны ручья. Затем взметнулись сотни брызг, когда массивная туша забилась в воде, а воздух взорвал последний вскрик, полный муки и боли. И наступила тишина…

Выждав ещё немного, я выбралась из-под корней дерева и вытащила Леголаса. Он больше не плакал, не цеплялся за меня и ничего не говорил. Лишь в глазах — застывших и не по-детски серьёзных — притаился пережитый страх.

— Эрниль, зачем ты пошёл сюда? Один? Так далеко от дома?

Он перевёл взгляд с мёртвого оленя в русле ручья на меня.

— Меня позвали…

— Кто? Кто тебя звал, Леголас?

— Не знаю… Но я слышал своё имя… и шёл туда. Отец сказал мне сегодня, что однажды будет так…

Во мне всё похолодело: слышать и понимать голос леса — великий дар, но и бремя такого дара велико, особенно если рядом нет того, кто станет терпеливо учить его разбирать. Как Линнэн учила Лаэрлинда, как Трандуиля наставляли и она, и моя мать, которая осталась одной из последних Мудрых после чёрных дней войны…

— Нам нужно возвращаться, эрниль. Твой отец просил меня разыскать тебя.

Но мальчик лишь вглядывался в темнеющую посреди русла тушу и молчал.

— Пойдём, — позвала я его ещё раз, — идём домой, не стоит сейчас…

— Бренниль, — перебил он меня и взмахом руки указал на мёртвого оленя, — взгляните туда.

Я обернулась.

Около русла ручья шевелились заросли, скрывая какую-то тень, размером примерно в две ладони, — не слишком крупная для хищника, но после всего случившегося... Отодвинув Леголаса себе за спину, я всмотрелась повнимательнее, но всё же ничего не сумела разобрать — что-то небольшое, не слишком подвижное, но явно живое.

— Стой здесь, — приказала я, с опаской направляясь к ручью. По дороге мне подвернулась толстая суковатая ветка — не слишком надёжное оружие, но лучше уж с ней, чем просто так...

Я двигалась медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, и, возможно, именно это оказалось спасением…

— Берегись, Эль! — вскрикнул внезапно Леголас.

Но и без его выкрика я успела вскинуть ветку, наугад ткнув в шевелящуюся тень, стремительно метнувшуюся на меня из зарослей.

С сухим щелчком кончик ветки обломился, а в ответ — резкое потрескивание. «Словно гигантское насекомое…» — успела подумать я, и тут же отскочила назад, с удивлением разглядывая то, что выпрыгнуло из зарослей.

Оно было тёмное, почти чёрное, укрытое панцирем из переливающихся коричневатым отливом плотных пластинок с торчащими щетинками по краям. Непонятная тень размером в две ладони, которую я сначала заметила, и была телом существа, сильно напоминающего паука — тёмная голова с бусинками глаз и чуть более светлое брюшко. А кроме этого, у него было восемь ног — на две задние пары оно опиралось, а две передние угрожающе поднимало над землёй, демонстрируя внушительные жвала и коричневатую броню под ними.

«Ночной охотник…» — всплыли в памяти слова матери, стоило только повнимательнее взглянуть на незнакомую тварь. Бесшумный, незаметный, быстрый и, наверняка, ядовитый — влажно поблёскивающие жвала вполне могли прокусить шкуру оленя, но заставить несчастное животное умереть такой смертью мог только яд.

— Бренниль Элириэль…— тихо приблизившийся Леголас оказался за моей спиной — близко, слишком близко!

Не разбираясь, я оттолкнула его назад.

— Назад! Я сказала «назад»!

От моего толчка мальчик отлетел куда-то в сторону, но осторожничать, оглядываться или успокаивать его времени не было — тварь прыгнула. Удар ветки сбил её на лету, и она, упав кверху брюхом, противно заскрежетала, молотя ногами воздух в попытке перевернуться. Но я не стала этого ждать — с силой ткнула веткой в приоткрытое брюшко, слепо надеясь, что там не обнаружится прочный панцирь, несколько ударов сердца назад уже укоротивший моё «оружие». Тварь зашипела и задёргалась, заскребла лапами по воткнувшейся в неё ветке, из развороченного тела показалась липкая белая слизь.

— Бренниль!.. Эль!.. Не убивай её! — выкрикнул где-то за спиной юный эрниль, но не его просьба заставила меня остановиться.

И, конечно же, не жалость. Там, в посёлке, лежала без движения Антара, и целители подбирали противоядие для её ран. Неизвестный яд… Я могла поклясться, что никто и никогда не видел подобного существа в наших лесах. И это было так же верно, как и то, что оленя убил яд…

Оторвав рукав безнадёжно испорченного платья, я накинула его на пришпиленную к земле тварь, — вышивка плотная, и можно надеяться, что даже эти жвала и лапы не справятся с серебряным шитьём. Наступила на края ткани и, поддев трепыхающегося «охотника» веткой, закатала в обрывки платья.

Оглянулась на Леголаса — он настороженно смотрел на меня.

— Идём, эрниль, — позвала я его. — Я обещала владыке найти тебя. И надеюсь, что мне будет чем порадовать и его, и целителей, и Алордина.

Юный эллон ничего не ответил, но безоговорочно направился к тропе и послушно зашагал в сторону поселения, время от времени оглядываясь через плечо на меня…