Сквозь кости (гет)

Солнце блёкнет за вяжущим горизонтом, но даже в полутьме видно, что восстановленный древесной техникой дом почти неотличимо похож на прежний: тот же серый фасад, те же створчатые окна, время от времени выплёскивавшие мягкий свет на пустынную улицу.

Только Наруто, открывший дверь, не улыбается привычно.

— Йо, — глухо произносит Какаши.

Отсутствует не только характерная улыбка, но и живость мимики и глаз. Он смотрит на Какаши заморожено, как будто через непроглядную пелену. В коридоре, за его спиной, густая темнота, как бы говорящая: сколько ни воссоздавай фасады, есть вещи, которые утрачиваются безвозвратно.

— Какаши, — запоздало отзывается Наруто. — Привет.

И замолкает. Даже пройти не даёт. Стоит — и словно не понимает, что ему делать дальше. Или: даже и не пытается — не может — что-либо вообще понять.

— Минато-сенсей дома?

— Кажется, да… Он в гостиной. Я… так думаю.

— Пропустишь меня?

— Что?.. Да, конечно.

Скованным движением Наруто отступает и прижимается к распахнутой двери, чтобы пропустить Какаши внутрь. На нём несвежая белая майка, яркие волосы спутаны и беспорядочно топорщатся вверх.

Какаши проходит мимо, безошибочно отыскивает выключатель и зажигает немигающий свет.

Наруто тут же щурится. Тяжёлая входная дверь захлопывается скрипучим рывком, и вместе с ней схлопываются невысказанные со стороны Какаши слова. Он лишь сжимает худое плечо Наруто, остаётся рядом с ним на пару секунд, а затем роняет руку в неестественном жесте и, не произнося ни слова, направляется к сенсею.

В гостиной свет хотя и горит, но в ней до напряжения тихо. Минато Какаши обнаруживает сидящим на диване с пустой, окаменевшей бесцельностью. Завидев вошедшего, он порывисто поднимается, говорит:

— Какаши? — и озаряется искренней улыбкой.

— Примите мои соболезнования, Минато-сенсей.

Какаши опускает взгляд в лёгком кивке.

Босые секундные шаги по неестественному глянцу древесного пола — и на плечо опускается тёплая рука, отчего заторможенно думается: надо же, он, Какаши, оказывается, перенял у сенсея так много привычек, что их и не счесть.

— Проходи, садись.

И он проходит — по комнате почти такой же, как та, где Кушина-сан кормила его, Рин и Обито, когда они были детьми. Рин свешивала ноги на высоком стуле, махала ими то туда, то сюда. Обито располагался рядом — пялился на неё исподтишка, пока она, открыто, на Какаши — и ронял на колени поддетые палочками натто.

— Простите, что пришёл так поздно, сенсей.

— Не переживай, Какаши, всё хорошо. Как вы с Сакурой поживаете? Она заходила к нам вчера, показалась мне уставшей.

Они садятся друг рядом с другом, по разные края обитого старой тканью дивана, и Какаши понимает: это не тот самый, что был раньше. Того самого, должно быть, больше нет.

Странное чувство: то ли является подделкой происходящее здесь и сейчас, то ли то, что было раньше, не что иное, как надуманная иллюзия благополучия, которой все они себя тешили.

— Она много работает в госпитале. Но завтра должна прибыть Цунаде-сама, и ей станет легче.

Сенсей уже далеко не молод, поэтому нечего удивляться количеству сухих морщин вокруг потускневших глаз. Главное, что он всё ещё находит в себе силы на улыбку.

— Рад это слышать. Когда она приходит к Наруто, ему становится заметно лучше.

Чтобы обойти неприятную тему, Какаши осторожно спрашивает:

— Как Наруто справляется с печатью?

— Я использовал Печать восьми триграмм. Она очень сильная. Уверен, Наруто всё выдержит. — Минато задумчиво отводит взгляд, словно вспоминая какие-то факты, известные только ему одному. — Хотя, если бы он был джинчурики с самого детства, думаю, было бы гораздо проще.

Они замолкают, и тишина затягивается на несколько минут, но ни одному из них не становится неуютно. Сенсей хмурится, что-то обдумывает.

Какаши не желает казаться перед ним бесчувственным, но не может сдержаться и не задать главный вопрос:

— Вы сражались с тем, кто управлял Кьюби?

— Я его даже не видел, — мгновенно отвечает Минато.

Зря Какаши боялся показаться перед ним бесчувственным — взгляд сенсея так и сочится пониманием.

— Ситуация с кланом Учиха очень опасная, — бросает, а Минато только шире улыбается:

— Знаю. Но, надеюсь, мы сумеем сделать всё, что в наших силах, чтобы конфликт не обострился.

Какаши очень многое хочет спросить. Но вопросы немотой въедаются в мозг: как вы можете, сенсей, улыбаться? почему ослабла печать Кушины-сан? почему вы обрекли на подобную же участь собственного сына? откуда вы черпаете силы, чтобы как ни в чём не бывало сидеть здесь со своим бесполезным учеником?

Какаши прощается с Минато простым «мне пора», у порога узнаёт от него, что Наруто вскоре отправляется с Джирайей-сама в путешествие, чтобы учиться управлять чакрой Кьюби.

Какаши хочет выдать: «А что же будете делать вы, сенсей?» — но так и не спрашивает. Открывает дверь, выходит в гул строящихся искусственных домов и не знает, куда ему идти.

* * *

Какаши приходит к Сакуре после окончания её рабочего дня, зная, что она всё ещё там. Он ловит на себе многозначительные взгляды других ирьёнинов и медсестёр и посылает им пустые в ответ. По дороге к лабораторному кабинету — где, как сообщили, Сакура в очередной раз находится — подмечает, что раненых, беспорядочно лежащих рядом с приёмной и в коридорах, стало куда меньше.

Когда он заходит к Сакуре, она на короткий миг отрывается от микроскопа, скользит по Какаши абстрагированным взглядом, а затем снова щурится в окуляр, даже не поздоровавшись.

— Я посижу хотя бы час сегодня, — произносит он, проходит мимо неё, задев боком холодный стол, и садится на тот же диван, что и обычно.

Стукает тонкая стеклянная пластина. Сакура что-то перебирает на столе.

— И долго ещё Итачи-кун будет держать тебя подальше от службы? — Она несколько раз проводит ладонями о белый халат и вновь припадает к микроскопу. Едва заметно мрачнеет. — Ты вполне можешь отправляться на задания, продолжительность которых не превышает двое суток.

Какаши ничего ей не отвечает. Откидывается на спинку и всматривается в незашторенное окно.

Сакура едва слышно бормочет:

— Что за ужасная привычка заставлять человека думать, будто он ведёт разговор сам с собой…

То, о чём она говорит, не было его целью как таковой. Но он снова молчит. Прежде чем Сакура застучала по столу бесчисленными склянками, ощущает на себе её быстрый взгляд и лёгкое раздражение.

Хотя раздражаться впору ему, а не ей: всё, чем он может помочь разорённой деревне, это сидеть без дела рядом с Сакурой, пока она бренчит своими странными приборами.

— Почему ты не лечишь раненых? — К окну примёрз первый иней. Беспорядочно опавшие красно-жёлтые листья гинкго почти полностью перекрыли темень почвы.

— Я делаю то, что поможет нам вылечить их более эффективно, — отстранённо произносит Сакура, всматриваясь в новые образцы, втиснутые в микроскоп.

— Что-то вроде боевых пилюль?

— Прошу тебя, не отвлекай меня.

— Завтра приезжает Цунаде-сама, — словно не слыша её проговаривает Какаши. — Могу я тебя попросить с завтрашнего дня чаще навещать Наруто?

— Я так и поступаю, — звучит как «и без тебя знаю».

За последние недели Какаши обратил внимание на то, что все движения Сакуры уверены, собраны, она словно обдумывает каждый свой шаг наперёд.

Такой её образ не вяжется с Сакурой, которая с едва сдерживаемыми слезами встречала его у ворот деревни и сбивчиво говорила, что им придётся жить вместе из-за возникшей между ними связи, и уж тем более не вяжется с образом шестнадцатилетней Сакуры, прибежавшей к нему по весне — почти такой же холодной, как осень сейчас, — чтобы уверенно сообщить неуверенное: «Какаши-сан, я вас люблю»; чтобы услышать в ответ, что она влюблена в чувства, которые испытывает, а не в него, Какаши, и что на его месте мог бы быть кто угодно — Сакура с таким же пылом признавалась бы в готовности на всё и ради него, этого любого человека.

Строгость, с которой говорил Какаши, была продиктована исключительно желанием вразумить, чтобы следов её необдуманных, детских слёз нельзя было бы разглядеть на следующий же день.

И если не на следующий день, то на следующей после того неделе он и правда видел Сакуру смеющейся возле Обито. Подумал: всё было сделано верно. Подумал: до чего же глупо она притворяется, что ей всё равно.

— Тебе сенсей сказал тут штаны протирать?

А глядя на неё сейчас, на эту её собранную отстранённость, Какаши чувствует ту степень неуверенности, в которой готов сам себе признаться.

— Я не могу ослушаться приказа Хокаге.

Сакура фыркает, выражая явное неверие, и продолжает работать уже молча.

И даже через час, когда он уходит, они больше ничего друг другу не говорят.

До полуночи остаётся не так много времени. Какаши не направляется в привычно пустой дом, о каком не так давно грезил, — он идёт к полигону, где тренируется несколько часов к ряду и обнаруживает, что, даже несмотря на постоянное присутствие Сакуры в его жизни, теперь не может использовать Чидори более трёх раз подряд, а Райкири — более одного.

* * *

Цунаде прибывает в Коноху с небольшим опозданием: сказалась ранее сообщённая ей весть, что срочных операций не требуется. В кабинете Хокаге её дожидаются собственно Обито, Какаши, Сакура, глава госпиталя Таджи-сан и Минато.

Какаши, готовый увидеть женщину пятидесяти лет, немного опешивает при появлении Цунаде на пороге — она выглядет не старше тридцати и к тому же невероятна красива. Единственная деталь, могущая выдать в ней возраст, — тяжёлый, считывающий взгляд.

Молодые не смотрят на мир такими глазами.

Цунаде приходит не одна, её сопровождает ученица — Като Шизуне. Вид у той строгий и собранный — она внимательно оглядывает всех присутствующих с явным намерением оценить степень безопасности обстановки, — не в пример расслабленности её сенсея.

— Я не пробуду здесь долго, — скучающе говорит Цунаде после сухих приветствий и, не дождавшись приглашения, садится на диван, стоящий под портретами предыдущих Хокаге. Шизуне встаёт рядом с ней и защитно скрещивает руки на груди. — Где Третий-сама?

— Он отбыл на поиски Джирайи-сенсея, — отвечает Минато. Дневной свет ложится на его джонинскую форму и светлые, топорщащиеся волосы, схлопываясь, как под техникой, когда достигает сидящего в кресле Хокаге Обито.

Цунаде ухмыляется, широко расставляет ноги и закусывает налаченный ноготь на большом пальце. Какаши не может не удивиться тому, что эта иронично-безразличная женщина является легендарным Саннином.

— Ясно, — растягивает она и, не мешкая, командным тоном обращается к стоящий напротив Таджи-сан: — Доложите ситуацию с ранеными.

— Их более двух тысяч, Цунаде-сама, — раздаётся поспешный и немешкающий ответ. — В критическом состоянии находятся около двухсот шиноби. Но в настоящее время мы успешно контролируем их положение.

— Сколько среди них стариков, гражданских и детей?

— Таковых среди нет, Цунаде-сама.

Светлые брови почти незаметно взметаются наверх. Цунаде удовлетворённо кивает, перестаёт наконец грызть ноготь и роняет руки на худые колени.

— Какие препараты вы используете?

— Обезболивающие для всех. Регенерирующие для тех, кто находится в критическом состоянии.

— Регенерирующие? — недоверчиво переспрашивает Цунаде.

— Сакура-сан, расскажите… — Таджи склоняет голову в сторону стоящей с ней рядом Сакуры.

Какаши, наблюдающий за происходящим, подпирает стену рядом с дверью и закладывает руки в карманы. Профиль Сакуры пятнисто краснеет. Она заправляет выбившиеся из протектора пряди за уши и громче, чем стоило бы, восклицает:

— Да!..

— Сакура? — скучающе переспрашивает Цунаде, не давая ей договорить и демонстративно оглядывает её с головы до ног.

— Меня зовут Харуно Сакура, — путано проговаривает она, хватаясь за края короткого форменного платья. — Я ирьёнин. Специализируюсь на ядах и противоядиях. В настоящее время готовлю регенерирующие препараты для раненых.

— В чём их суть? — Цунаде нетерпелива. Она чуть сдвигает ноги друг к другу и подаётся вперёд, всё ещё внимательно глядя на Сакуру.

— Я… запечатываю в пилюли лечебные техники при помощи Фуиндзюцу. Попадая в организм, печать снимается, и клетки с запечатанной техникой автоматически стремятся к наиболее поражённым участкам организма. В настоящее время я пытаюсь внедрить в пилюли вещество, которое станет проводником и улучшит находимость.

Брови Цунаде снова изгибаются. Её губы трогает полуулыбка, похожая на насмешку, но которая вполне может ею не оказаться.

— Не самый изящный способ, — говорит она, — но и не самый худший. Кто тебя обучал?

— Я изучала ирьёниндзюцу самостоятельно. — Сакура вытягивает шею и отводит руки назад, складывая их за спиной.

— Оно и видно, — усмехается Цунаде. — Кто-нибудь из ирьёнинов обучен Технике передачи чакры?

Не до конца понимая, почему подобный вопрос всё ещё адресован ей, Сакура бегло смотрит в сторону Таджи: а она молчит с опущенным вниз взглядом и никак не реагирует на слова, не обращённые лично к ней.

— Нет, — наконец проговаривает Сакура, поворачиваясь обратно к Цунаде.

— Что ж, мне всё предельно ясно. — Она ещё некоторое время внимательно разглядывает Сакуру, сдвинув тонкие брови на переносице — и только после того переводит взгляд на Обито: — Хокаге-сама, я призову Кацую — это призывное животное с Леса влажных костей⁽¹⁾. Она будет исцелять всех раненых, но процесс может затянуться — запасов в моей печати Бьякуго много, но для стольких людей потребуется не день и не два.

— Мы будем очень вам благодарны, Цунаде-сама, за содействие, — отвечает Обито, кладя руки на до отвала забитый бумагами стол. Завидев многозначительное выражение лица Какаши, он добавляет: — Чтобы не терять времени, Таджи-сан могла бы пока что отвести вашу ученицу в госпиталь, чтобы она оценила ситуацию. Я бы хотел обсудить с вами ещё один вопрос, требующий вашего участия.

Цунаде соглашается, после чего коротко переглядывается с Шизуне — та мигом подрывается с места и уходит вместе с почтительно раскланивающейся Таджи.

— Если вы хотите поговорить о Кьюби, тут я вам не помощник, — проговаривает Цунаде, стоит только за ушедшими закрыться двери.

Роль рассказчика ситуации Какаши и Сакуры берёт на себя Минато-сенсей. Слушая его, Цунаде не перебивает и без особого интереса оглядывает обоих виновников. Она сцепляет пальцы на коленях крест-накрест и разваливается на месте, но даже так не выглядит нелепо или расхлябано. Цунаде безразлично всё происходящее вокруг, но диван, на котором она сидит, словно бы превращается в тронное место: как будто именно она — Пятая Хокаге, а не Обито, расположившийся на положенном для того месте.

— …и мы надеялись, что вы сможете сказать, есть ли возможность разорвать эту связь, — довершает свою речь Минато.

— Ты служишь в АНБУ? — оглядывая экипировку Какаши, спрашивает Цунаде. По тону голоса, движению головы, создаваемой вокруг себя атмосфере она умудряется дать понять Минато, последние слова которого оставила без ответа, что её вопрос к Какаши продиктован необходимостью узнать как можно больше фактов, а не невежливым отношением к Четвёртому Хокаге.

— Да, Цунаде-сама.

— В АНБУ не берут ирьёнинов, — хмыкает она в ответ. — Не ходишь теперь на задания?

— Временно отстранён. Взял перерыв, если быть точным.

— К какому природному свойству предрасположена твоя чакра? — продолжает она командным тоном.

— К Райтону. Но я освоил все пять свойств.

Какаши чувствует, как её взгляд прожигает повязку, прикрывающую шаринган. Она собирает воедино какие-то разрозненные факты в своей голове. Удовлетворённо кивает:

— Отстранение было верным решением, — и переводит взгляд на Сакуру: — Что насчёт тебя?

— Я джонин. — Кулаки за её спиной нервно сжимаются, но голос звучит максимально естественно. — Хотела начать работать в госпитале. Предрасположенность к Интону⁽²⁾. Владею также небольшим количеством техник, основанных на высвобождении Земли и Воды.

Задумчивый взгляд Цунаде задерживается на Сакуре дольше, чем на Какаши.

— Почему ты решила изучать ирьёниндзюцу?

— Я посчитала это полезным для своей команды, — отвечает Сакура, и ответ этот звучит как заранее заготовленный. Как нечто такое, что она не раз повторяла себе и остальным.

Цунаде всё ещё не сводит глаз с Сакуры, и та заметно тушуется: опускает взгляд вниз, крепче прижимает к себе руки.

— Сочетание Интона и Райтона весьма плодотворно и не является разрушительным, — звучит наконец. — Вам повезло. Ваша связь может сделать вас обоих сильнее. Мне встречались случаи, когда связанные шиноби не могли подолгу находиться вдали друг от друга, а при нахождении рядом хотя и не так быстро, но тоже постепенно истощались — из-за несочетания чакры.

— Что насчёт способа разорвать связь? — нетерпеливо спрашивает Какаши.

— Его нет, — быстро произносит Цунаде. Настолько быстро, что он интуитивно чувствует: она знает куда больше, чем говорит. — Вам остаётся только развивать в себе силы, связанные с накоплением чакры, чтобы максимально увеличить время, которые вы можете проводить в одиночку. Тебе, — она снова окидывает Сакуру задумчивым взглядом, — я могу посоветовать кое-что особенное. Жду сегодня в девять вечера на тренировочном полигоне.

С этими словами она встаёт, тяжело вздыхает и коротко кланяется Обито и Минато-сенсею:

— Мне очень жаль, но это всё, чем я могу вам помочь в данном вопросе.

* * *

Чтобы узнать, что именно Сакуре скажет Цунаде, Какаши ждёт её возвращения до глубокой ночи.

Когда она появляется в гостиной, на ней нет лица. Он встаёт с единственного места, куда можно сесть — кресло, где всегда читает, — и Сакура тут же валится в него без сил.

— Вы тренировались?

— Цунаде-сама обучила меня нескольким запечатывающим чакру техникам, — Сакура устало смыкает веки, движений бледных губ почти не разглядеть — настолько ей трудно говорить, — и показала мне основы Техники передачи чакры. Она нужна нам с тобой для помощи друг другу в случае возникновения критического истощения.

Какаши немало удивлён, что Обито, так искусно владеющий передачей чакры, не обучил этому свою ученицу. Как Сакура вообще умудрилась стать джонинам — вопрос ещё более открытый. Не может же весь её успех держаться на чистом упорстве и упрямстве.

— Ты сможешь дойти до своей комнаты? — спрашивает Какаши, глядя на её перепачканное в грязи платье и ссадины на обнажённых икрах.

— Да. Спасибо. Можешь идти спать.

Он уходит без лишних вопросов, но спустя полчаса всё ещё не в состоянии уснуть: без конца прокручивает в голове события сегодняшнего дня. Перспектив не прибавилось, Какаши до сих пор связан обстоятельствами и не может вернуться к заданиям и отправиться на поиски шиноби, управлявшего Кьюби. Наметился только один просвет — Сакура, как оказалось, не столь бесполезна в боевых техниках: если она и правда умеет высвобождать элементы Земли и Воды, то идея взять её с собой может оказаться не столь уж абсурдной.

Какаши переворачивается на другой бок, твёрдая простынь шуршит по обнажённой коже спины, цепляется за самые свежие шрамы. Он уже готов заставить себя провалиться в сон, когда слышит звуки глухого удара в коридоре и приглушённое мычание.

Инстинкты опережают все мысли: Какаши подскакивает, так и не надев даже маску и успев только схватить с подоконника кунай, и мчится к источнику звука. Сакура должна уже спать, наверняка закрылась у себя, когда он был ещё в душе…

Он замирает посреди коридора, освещённого лишь мягким светом гостиной.

Сакура тяжело дышит под его ногами, хватаясь за живот.

— Что произошло? — Какаши не торопится садиться рядом с ней: для начала обводит глазами периметр, пытается уловить присутствие чужой чакры.

— Я… видимо, слишком устала…

Тело постепенно расслабляется.

Вот почему он не слышал её шагов, пока лежал в постели: Сакура всё это время продолжала находиться там, где он её оставил.

Недолго думая, Какаши присаживается рядом, случайно задев коленкой её перевязанное тренировочными бинтами бедро.

— Прости, если разбудила, — Сакура настолько дезориентирована, что всё ещё не понимает: Какаши сидит здесь, рядом с ней, — я сейчас пойду…

— Сиди тихо.

Она ничего не отвечает, но вряд ли потому, что вняла его словам. Судя по дрожащим меловым губам, Сакура совсем обессилела.

Какаши берёт её руку в свою. Пальцы — длинные, но слишком тонкие, словно вот-вот разломаются под его движениями. Ногти подрезаны ровно под корень.

Он осторожно ведёт от ладони к запястью. Невесомо сжимает учащённый пульс фалангами.

Его чакра вливается в неё так, как будто ей там, внутри Сакуры, самое место. По неизвестным причинам Какаши и сам начинает чувствовать себя по-странному лучше: как будто окунулся в парную воду и забыл о всех внешних бедах.

Так же он чувствовал себя, когда три года назад, на одной из миссий, лежал, истекая кровью под высоким многоцветным буком, а Сакура подползла к нему на коленках, невзирая на въедавшуюся слякотную грязь, и принялась лечить его поротые раны.

Он тогда подумал: как если бы Рин была жива — и нашёл в этой мысли успокоение.

— Что ты… — Розовые ресницы вздрагивают в темноте. Но она не договаривает и сдавленно мычит, как от удовольствия.

Какаши спешно прерывает технику, поднимает Сакуру на руки и направляется вместе с ней в свою комнату.

1) Лес Шиккоцу (яп. Шиккоцурин; досл. Лес влажных костей) — одно из трёх священных мест, куда открыт доступ тем, кто владеет Сеннин-чакрой (наряду, в частности, с горой Мьёбоку). Собственно, родина Кацую.

Вернуться к тексту

2) Интон — высвобождение Инь. Я учитываю, что в манге нет информации о том, к какому свойству предрасположена чакры Сакуры. Но раз ирьёниндзюцу — её основная специализация, предположила, что им должен был бы быть Интон.

Вернуться к тексту