Сто видов трав (джен)

С самого начала августа начались дожди. Небо закатного лета не баловало солнцем и ясным лазурным цветом. Целую неделю темно-синие облака роняли на землю воду, напитывая почву перед грядущим сбором урожая, лишь иногда делая паузы и давая свежему, искрящемуся летнему воздуху властвовать в мире.

В доме сделалось зябко. Занятия на природе пришлось перенести, пока погода не придет в норму. Саймон несколько раз разводил огонь, понимая, что без него пробирает холодом кончики пальцев. Ночи все меньше походили на летние и недвусмысленно намекали, что осень совсем скоро встанет у самого порога.

Травник возился у стола, поглядывая, как двое его учеников сосредоточенно перебирают сушеные травы и раскладывают те по кучкам, в зависимости от свойств. В обучении у Доминика было явное преимущество: в отличие от Амелии он мог записать отдельные, сложные моменты и повторять их по мере надобности. Девочка не владела навыком письма, и мужчина надеялся решить эту проблему, когда все травы будут собраны, и в мир начнет сочиться зима.

Саймон улыбнулся своим мыслям, выглядывая в окно. Затем коснулся собственного виска, мимолетно подумав, что в волосах прибавилось седин с прошлых холодов. Только, в отличие от снегов зимы, эта белизна не уйдет с новой весной.

Мужчина немного сожалел, какое-то время, что никто из его детей так и не проявил достаточно сильного интереса к травничеству. Каждый из сыновей пошел своей дорогой, и это нельзя было назвать плохим раскладом. Только внутри грызло очень неприятное чувство.

«Смысл знаний в том, чтобы передавать их. Чтобы была возможность приумножить. Их не хранят, как золотую монету, под подушкой, никому не показывая. Но и тому, кому нет нужды или интереса, я не хочу передавать их в полном объеме.» — Думал он в особенно одинокие вечера. — «Может быть, моя дочь могла бы пойти этой дорогой. Если бы осталась жива. Может быть Бог все-таки есть. И даже соизволил услышать мою скромную просьбу».

Амелия громко защебетала, прерывая мысли мужчины, и победоносно обвела руками проделанную работу.

— Ты проиграл. — Объявила она. — Завтра пойдешь собирать яйца и кормить лошадь.

— Это нечестно! — возмутился Доминик, не поспев буквально на несколько минут. — Вчера я ходил. И позавчера тоже.

Девочка высунула язык и оттянула кожу под глазом указательным пальцем.

— Тогда надо было работать быстрее.

— Саймон, скажи ей! — не выдержал мальчишка, наигранно заныв. — Скажи ей, что так не поступают!

— Мужчина должен принимать поражение с гордостью. — ответил травник, закидывая в чан с бурлящей жидкостью нарезанный картофель. — Вы озвучивали условия и оба на них согласились. Это была честная победа.

Амелия гордо вскинула голову. Затем, буквально за несколько секунд, ее выражение лица изменилось, и она погрустнела, поднимаясь из-за стола.

— Мне пора возвращаться. Тетушка сказала, надо еще приготовить ужин. Я и так задержалась.

В ответ на ее слова раздался особенно сильный раскат грома. Пространство заполнил шум дождя. Все трое, как по команде, выглянули в окно. Было сложно различить даже те из деревьев, которые росли близко к дому.

Саймон задумчиво почесал затылок и присвистнул.

— Будет очень неразумно отправляться сейчас домой.

— Но тетушка…

Яркая вспышка осветила помещение, и раздался раскат грома оглушительной силы. До слуха домочадцев донеслось испуганное ржание лошади и клекот встрепенувшихся птиц.

— Если учесть, что ты недавно сильно болела, я все еще считаю данную идею очень плохой. Несси и сама справится со своей стряпней, в этом уверен совершенно точно. Я настаиваю, чтобы ты осталась здесь. Под мою ответственность.

У Амелии плохо получилось скрыть радость после этих слов. Доминик видел, как яркая, словно солнце, улыбка расползалась по лицу девочки.

— В таком случае, давайте я помогу вам с готовкой. Что нужно делать?

Дождь и не думал прекращаться, укрыв собой добрую половину мира. На кухне было тепло и уютно. Тихо трещал огонь, запах свежеприготовленной еды разносился по всему дому. В честь гостьи Саймон достал из погреба несколько видов мяса и нарезал его тонкими ломтиками. Доминик заметил, что Амелия пытается вести себя как можно сдержаннее, но не упустил из виду, как жадно девочка жевала угощение. Травник достаточно быстро покончил со своей порцией и теперь занимался тем, что писал длинное и подробное письмо, попутно попивая чай. Мальчик не удержался от соблазна пройти мимо и взглянуть через плечо, в надежде понять, что его учитель пишет и кому. Взгляд наставника заставил юнца умерить свое любопытство, но тот успел обратить внимание, что оно обращено не к его отцу, а к некой Оливии, причем «дорогой».

— Это личная переписка, молодой человек. — Погрозил пальцем Саймон. — И никак не касается посторонних лиц.

Доминик надул щеки, но пришел к выводу, что учитель прав.

Девочка выглядела сытой и довольной. Амелия нашла себе занятие в виде уборки посуды со стола и получила за это одобрительный кивок хозяина дома. В конце концов, баронскому сыну приходилось напоминать о таких мелочах, чтобы он не отлынивал от дел.

— Я встану пораньше и испеку пирог, если дадите мне немного яиц, муки и яблок. — сказала она, довольно поглаживая живот. — Мне очень хочется отблагодарить вас за вкусную еду.

— Конечно, если считаешь нужным. Доминик как раз поможет тебе. Не так ли, мальчик?

Ученик травника кивнул, продолжая считать про себя, что приготовление пирогов это занятие для кухарок. Но отчего-то вместе с этим выводом ему было интересно принять участие в затее. Может быть, так сказалось однообразие дождливых дней.

Как только Саймон договорил, в дверь раздался стук. Очень громкий и настойчивый.

— В такую погоду собаку из дома не выгонишь. — хмыкнул Доминик. — Кто мог сюда пожаловать?

— У меня есть одно нехорошее подозрение на этот счет. — Произнес мужчина.

Саймон открыл дверь, и в помещение ворвался шум дождя, холодные потоки ветра и противный, женский голос. Говорившая даже не поздоровалась с тем, к кому пожаловала в дом.

— Девчонка у тебя?

Доминик заметил, как побледнело лицо их с наставником гостьи, и как та мгновенно вскочила из-за стола, застыв на месте.

— Здравствуй, Несси. Да, Амелия здесь. Она…

— Пусть эта дрянь выходит сюда. Мы отправляемся домой. Немедленно.

Саймон перегородил дорогу женщине, явно намеревающейся войти в дом и вытащить свою подопечную под дождь лично. Баронский сын успел заметить искривленное злобой лицо пришедшей. Над головой она держала тонкую доску, глупо полагая, что та сможет защитить от дождя.

— Я не приглашал тебя внутрь. — голос Саймона сделался холодным и жестким. Точно таким же тоном он говорил с пьяницей. — С чего ты взяла, что имеешь право так нагло врываться в мое жилище и приносить в него грязь?

Несси возмущенно вскрикнула и попыталась проскочить под рукой мужчины. Она выискивала глазами Амелию и довольно быстро обнаружила ту.

— А ну иди сюда. Я тебе устрою…

Девочка побледнела сильнее и сделала быстрый шаг в сторону говорившей. Саймон повернулся и покачал той головой, призывая остаться на месте. Затем вышел под дождь, укрывшись под козырьком крыши, и закрыл дверь.

Юноша и девочка притихли, изо всех сил пытаясь вслушиваться в разговор. Доминик осмелел достаточно, чтобы подобраться к двери. За ней, к его сожалению, в основном раздавался шум дождя, смазывающий голоса в неразборчивый лепет. По интонации мальчик понимал, что эта Несси говорит несколько вздорно и истерично, а Саймон отвечает ледяным спокойствием. Это длилось не очень долго. Совсем скоро раздались шаги в сторону двери и отчетливая фраза:

— Нет. Это буду решать не я. Но и не ты — тоже.

Доминик едва успел отскочить, настолько сильно и резко распахнулась перед ним дверь. Воздух принес зябкий ветер и аромат сырой земли.

Травник выглядел совершенно спокойно. Как человек, который был готов к подобному конфликту и заранее знал, что сказать. Он посмотрел на перепуганную гостью и мягко улыбнулся.

— Как я и говорил, сегодня ты остаешься здесь.

Амелия больше не выглядела обрадованной этой новостью.

— Тетушка с меня шкуру спустит. Не сегодня, так завтра.

— Этого не случится. — уверенно сказал Саймон. — С нее станется вспомнить, как придет осень и начнется простуда, какие мы хорошие соседи. Она ведет себя так ровно до тех пор, как придет любое, даже самое легкое недомогание.

Мужчина помешал угли, затем подбросил в камин еще несколько поленьев. Пламя принялось поедать угощение, а травник протянул озябшие пальцы к умиротворяющему теплу и выдохнул.

— Вам пора отправляться спать. Жду не дождусь, когда отведаю твоего утреннего пирога, Амелия.

Девочку устроили в одной из комнат. Травник оставил свечу, чтобы той не было страшно засыпать в незнакомом месте. Он видел, как та все еще сильно волнуется по поводу случившегося и еще раз заверил, что все в полном порядке. Доминик слышал, как гостья ворочается за стеной и довольно долго не может погрузиться в сон. Он провалился в него намного раньше.

Доминика разбудило прикосновение к плечу. Ему показалось, что его расталкивает наглая служанка, и он по привычке отпихнул чужую руку. Прикосновение стало настойчивее, затем переросло в легкие потряхивание, и баронскому сыну пришлось отреагировать на него.

— Что?...— Только и мог спросить мальчик, потирая заспанные глаза кулаком. — Помилуй бог, еще даже солнце не встало! Сейчас сколько, пять, четыре утра?

Саймон стоял над ним, держа в одной руке застекленный фонарь, внутри которого горела свеча. Вторую он поднес ко рту, указательным пальцем к губам, давая понять, что надо вести себя тихо.

— Нам надо прогуляться. — Шепотом сказал он. — Надень что-нибудь потеплее, на улице холодно. И не разбуди девочку.

С едва сдерживаемым стоном, не проснувшись до конца и не понимая, что происходит, Доминик вылез из теплой кровати и нехотя ступил на холодный пол. Ему казалось, что он выбрался из царства сна не в августовскую ночь, а в чащу зимнего леса. Дрожа и переминаясь с ноги на ногу, баронский сын перерыл свой чемодан и нашел на самом дне вполне теплую накидку. В которую, не раздумывая и секунды, закутался.

— Поторопись. Нам нельзя задерживаться.

Травник и мальчик ступили в ночь спустя несколько минут. Дождь уже прекратился, и бодрящая свежесть заставила Доминика пробудиться и отпустить даже самую малую из надежд на дальнейший сон. Роса очень быстро пропитала тонкие штаны. Влажная ткань неприятно терла кожу, отчего мальчишка фыркал и ворчал под нос. Он не задумывался, куда они идут, просто молча и угрюмо следовал за наставником.

«И надо было нам идти не пойми куда в такую рань.»

Небо на горизонте, чистое и обещающее ясный день, едва трогал розовый цвет. Птицы осмелились петь громче последних дней, над головой сияла россыпь предрассветных, уже бледнеющих, созвездий. Две фигуры направлялись в самый центр деревни, где располагалась небольшая деревянная церковь. Баронский сын не сразу понял, что они направляются к ней.

— Саймон. — Осмелился спросить он. — Сегодня же не воскресенье? Я не помню точно, но даже если так, я не припомню, чтобы мы посещали службы.

— Мы идем не на службу. — ответил наставник, не оборачиваясь. — Мы идем просить священника о том, чтобы внести в этот мир чуть больше справедливости, чем он дает сам по себе, без вмешательств.

Только сейчас баронский сын заметил, что его наставник держится за ремешок сумки, с которой обычно ходит за травами. Но не предал этому элементу особого значения. Саймон часто ходил с ней.

Формулировка ответа показалась Доминику очень мутной. Он все еще совершенно не понимал, что они делают здесь. И, откровенно говоря, променял бы любое понимание на теплую постель.

Пришедшие обошли церковь и направились к заднему входу. Там располагалось небольшое помещение — пристройка, имеющая на двери внушительный деревянный крест. Саймон остановился, прокашлялся в кулак и несколько раз постучал. Из маленького окна лился мягкий свет живого огня.

Им открыли очень быстро. Доминик даже не был уверен, что слышал шаги. Седой старик, в идеально выглядящей черной рясе. Его брови были настолько густыми, что напоминали картинки с китайским драконом, которые мальчик видел в книге. Коротко стриженные седые волосы стояли торчком, а ясные, светло-голубые глаза окинули гостей.

— Здравствуйте, отец Гарс. — Саймон отвесил легкий поклон, приложив руку к груди. — Простите, что прибыли в такой час. У меня есть к вам срочное дело.

— Здравствуй, Саймон. И ты здравствуй, мальчик. — голос старика был скрипучий, словно ветер гнул могучее, старое дерево. — Ничего. Дело, говоришь? Проходи.

В маленькой каморке, которую с большой натяжкой можно было назвать домом, было очень непривычно. Вещей было немного, только самое необходимое: кровать, над которой висел еще один крест, стол с лежавшей на ней книгой и аккуратной стопкой листов в другом углу. У стены стоял сундук, явно предназначенный для нехитрого имущества священника. Недалеко от ложа хозяина помещения располагался открытый камин, для тепла и приготовления пищи. Над дверью висела лампадка, пускающая под невысокий потолок струйку дыма. Помещение заполнял отчетливый аромат ладана.

Старик уселся на одном краю стола, Саймон напротив. Для мальчика не осталось стульев, но он никак не показал своего недовольства. Тем временем травник вытащил несколько склянок и два пучка трав, выдвинув это все на середину стола.

— Я бы зашел к вам в любом случае. Но раз нужда вынудила именно сегодня: вот мазь от боли в суставах, травы от бессонницы и микстура от кашля. В этом году холода, скорее всего, придут рано. Пусть это будет у вас уже сейчас.

Старик тихо засмеялся и пригладил рукой торчащие на голове волосы.

— Спасибо, сынок. Я очень рад, что ты не забываешь о моих недугах. А уж как рады мои старые кости!

Священник перевел взгляд на Доминика и того пробрала дрожь. Было в этом ясном взгляде что-то...странное. Как будто этот человек видел больше, чем показывал и говорил. И сейчас прочел самого Доминика как открытую книгу, без малейших усилий.

— Твой ученик? — Спросил Гарс. — У него черты лица благородного человека.

— Да, это Доминик. Сын моего друга. Гостит вдали от города, до конца лета.

Баронский сын был очень рад, что Саймон не сказал что-то в духе «мне его отдали на перевоспитание». Иначе бы мальчишка был готов провалиться сквозь землю. Отчего-то ему страшно не хотелось, чтобы старик догадывался, как тот вел себя последние пару лет.

— Хорошо. Составит тебе компанию. Ты же довольно нелюдимый, даже на службы не ходишь.

— Святой отец, вы знаете, я не очень набожный человек. Но это не мешает мне относиться к вам с большим уважением.

— Знаю, знаю. Ты все равно благое дело делаешь. Людям помогаешь. Что бы там иногда не говорили. Они просто боятся того, чего не могут понять. Не держи обиды.

— Не беспокойтесь. Не держу никаких обид. — губы травника тронула легкая улыбка. — Я же не мой отец.

— Да-да. Упрямым он был человеком, упокой Господь его душу. Хотя, знаний у него было, хоть в личные лекари высоких господ. Про каждую травинку, ягодку, все знал. И надо ему было сидеть в этой глуши…

— Если бы не он, я бы никогда не попал в город и не работал бы у Барона Теодора. — Доминик с удивлением поднял голову. Он никогда не задавался вопросом, откуда Саймон знает его отца. — Никто из тех, кого знаю, не разбирался в противоядиях и ядах лучше него. Хотя характер отца было очень сложно назвать добродушным.

Мужчина выдохнул и сложил перед собой руки, вспоминая о давно прошедших днях.

— Но, как итог, ни он, ни я не смогли прижиться в городе. Здесь спокойно, не шумно и мало людей. Но самое главное — я знаю, что смог вырастить своих детей в безопасности.

Они сидели молча несколько долгих минут. Доминика снова начало клонить в сон, от слегка удушливого запаха и тепла. Только когда Саймон заговорил, он смог взять себя в руки и сосредоточиться на происходящем.

— Святой отец. Я здесь, чтобы просить вас отдать Амелию, почти два года, как сироту, под мою опеку.*

Повисла еще одна пауза. Собеседники смотрели друг на друга, словно продолжали вести диалог без слов. Мальчишка переводил взгляд с одного сидящего на другого и пытался осознать план своего учителя.

«Выходит, он затеял все это ради ученицы? Чтобы взять Амелию к себе? И это делается вот так, просто? Надо всего лишь попросить...»

Доминик с удивлением обнаружил, что испытывает легкий приступ ревности. Он понимал головой, что не задержится здесь надолго и вряд ли променяет жизнь единственного наследника отца на травничество в крошечной деревне. Но он уже привык считать себя учеником, а это обозначало некоторую привязанность. Мальчик переваривал горькую мысль, что Саймон готовит замену. И не только ему, но и самому себе тоже.

Гарс усмехнулся и провел большим и указательным пальцем по подбородку, обдумывая сказанное. Словно пришел к какой-то занятной мысли, но не спешил ее озвучивать.

— Я не припомню твоего появления здесь, когда шла речь о том, куда отдать девочку после смерти родителей. Конечно, Несси и Джой являются первыми на эту роль и все, казалось бы, очень просто. Они родственники, хоть и очень дальние. Тем не менее, других претендентов не было. И тебя среди них — тоже.

— У Амелии, как я могу судить из опыта, талант к изучению трав. Может быть, к каким-либо другим наукам он тоже есть. Мне горько смотреть, как пропадает такой живой ум. Ему можно найти более достойное применение. К тому же...— Саймон улыбнулся горькой улыбкой. — В то время я еще не совсем отошел от смерти собственной дочери. Не было и речи, чтобы рассматривать вариант с опекой. Для моей супруги это было бы неприемлемо. Пытаться заменить собственного ребенка кем-то другим. А сейчас, я уверен, она согласится с моим решением. Потому что это благо для всех.

— Благо для всех. — Повторил Гарс последние слова собеседника. — Что же. Это звучит разумно. Но есть еще одна деталь. Нельзя просто так забрать Амелию и перевести ее в другой дом. Если она довольна и приносит большую пользу, например ухаживает за тяжело больным родственником, мы не можем лишить их семью этого распорядка обязанностей. С другой стороны, речь ведь идет не просто о желании, верно? О преемнике твоего дела.

Саймон кивнул в ответ на утверждение.

— Никто другой, я уверен, не сгодится на эту роль лучше. А что касается ее положения…

— Это настоящее издевательство. — Произнес Доминик, и оба мужчины перевели на него взгляд.

Баронский сын немного смутился, почувствовав, что влез в разговор без спроса. С другой стороны, слова о том, что Амелии хорошо живется в приемной семье вызвали негодование. Он же видел своими глазами, как эта «тетушка» обращается с ней.

Гарс посмотрел на мальчишку своими светлыми, удивительными глазами и кивнул.

— Продолжай.

— Эта Несси, или как ее зовут, скверная женщина. Я точно знаю, что она заставляет Амелию заниматься работой, даже когда та сильно болела. Также она упоминала, что тетушка не только ругает, но и может ее побить. И часто для этого нет серьезного повода. Вчера вечером мы предложили Амелии остаться у нас, из-за грозы...Вы бы видели, как эта женщина хотела ее забрать! И если бы забрала — это бы ничем хорошим не закончилось. А ведь на улице бушевала настоящая непогода. Никакой любящий родитель не согласится, чтобы его ребенок, да еще после болезни, лез под такой дождь.

Саймон слушал, смотря куда-то в сторону, в то время как священник задумчиво хмыкнул.

— И ты бы, на моем месте, забрал девочку из семьи и передал в руки этого человека, своего учителя?

Гарс слегка склонил голову набок, а Доминик совершенно опешил от такого вопроса. Это было слишком серьезное решение для столь молодого юноши, он не был готов примерять на себя такую важную роль. И решать столь сложный вопрос. Даже в рамках «если бы».

— Наверное, да...— наконец произнес мальчишка. — Ей будет лучше там, где можно получить знания, я думаю. Это же хороший шанс для девочки… А если нет, все, что ей светит, это замужество с каким-нибудь местном пьяницей, куда ее отдаст тетка? Так она хотя бы обретет какую-то самостоятельность.

Повисла пауза. Гарс перевел взгляд на Саймона и покивал головой, загнув уголки губ вниз. Судя по его виду, слова Доминика попали точно в цель и внесли немалую лепту в решение вопроса.

— Я горжусь тобой. — Сказал Саймон, не поворачивая головы. — Это хорошие и очень верные слова.

От произнесенного наставником ноги мальчика чуть подкосились. На глаза навернулись слезы. Доминик не дал им пролиться и точно не знал, какая эмоция захватила над ним власть. Здесь было все: чувство гордости, ощущение, что сделал нечто правильное и привкус горечи, как от чая с полынью. В глубине души он знал ответ на свою реакцию: последний раз нечто подобное говорила его мать. Очень много лет назад. Для ребенка с тех пор прошла целая вечность.

— Подожди за дверью. Я скоро приду. Обговорю кое-что со святым отцом и мы отправимся домой.

На негнущихся ногах, пребывая в несколько шоковом состоянии от своей реакции, Доминик вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. Затем побрел на другую сторону старой церкви. Он не хотел, да и не видел никакого смысла даже пытаться подслушать разговор. Все, чего ему хотелось — это немного побыть в одиночестве.

Где-то вдалеке раздавались раскаты грома от уходящих туч. Над головой спело ясное и чистое рассветное небо.

Хижину травника наполнял аромат свежей выпечки и первых древесных плодов, набравших сока. Амелия подставила к камину широкое, плоское бревно, чтобы доставать до края, и помешивала яблоки, давая им приготовиться. Саймон и Доминик успели вернуться как раз вовремя: не прошло и получаса, как в кухню вошла заспанная девчушка. Она сладко потягивалась и ворковала о том, что видела чудесные сны, наполненные цветами и птицами.

Наставник предупредил мальчика, что не стоит говорить об их предрассветных приключениях. По дороге к дому лишь пояснил, что Доминик был нужен ему, как свидетель скверного обращения с девочкой.

«К тому же, — сказал он, — ты не из этой деревни, значит не можешь быть заинтересован в личной выгоде. Это обстоятельство очень хорошо сыграло на руку.»

Баронский сын сидел за столом и выглядывал в окно, наблюдая, как под ним топчатся куры, разбрасывающие лапами землю в поисках еды. Солнце уже вступило в полную силу, его лучи падали на запястья мальчика. Он никогда не обращал внимание на то, каким прекрасным может быть обыкновенное утро в таком простом, но счастливом доме. Как красиво переливается влагой темно-зеленая листва, и как ветер заигрывает с ветвями деревьев. В этой простоте скрывался покой. Ведомый лишь тем, кто выбрал жить среди жизни или жил всегда в ее переменно ласковых чертогах, далеко от городской суеты.

В это утро не хотелось думать о том, что скоро пора уезжать. Что бы не ждало дома, рядом с отцом, Доминик точно знал, что все слишком изменилось, чтобы быть таким, как раньше.

— Я доготавливаю пирог! — Звонко обьявила Амелия, прервав думы своего товарища. — Скоро можно будет садиться за стол!

Девочка соскочила с бревна и сполоснула руки холодной водой. Саймон наблюдал за тем, как она суетится, с легкой улыбкой. От баронского сына не укрылось, с какой нежностью его наставник поглядывает на девочку. Было в этом взгляде нечто, похожее на то, как родитель смотрит на своего уже подросшего ребенка и думает о том, что, по крайней мере до этого момента, все было сделано правильно.

— Амелия, присядь-ка на минуту. — Травник указал на свободный стул. — Нам нужно немного поговорить.

— А? — Девочка выглядела немного растерянной. — Поговорить?

— Не переживай. Это будет просто разговор. Но тебе следует хорошо подумать о том, что я скажу.

Встревоженная этими словами, ученица опустилась на свободное место. Она смотрела на мужчину, широко распахнув глаза и почти не моргая, вся обратившись в слух.

— Скажи, как ты смотришь на то, — осторожно начал Саймон, — чтобы быть не только ученицей? Что, если бы ты могла остаться тут насовсем?

Глаза Амелии распахнулись еще шире. Хотя казалось, что это невозможно. Она непонимающе смотрела то на травника, то на Доминика, боясь озвучить вслух догадки, которые могли показаться очевидными постороннему слушателю.

— Что вы имеете в виду?…

— Я предлагаю тебе уйти от тетушки и быть отныне под опекой моей семьи. Продолжать изучать травничество и обучиться письменности. А когда-нибудь занять мое место. Или уйти в другую деревню. Или в город. Как сама пожелаешь. Если согласишься.

Мальчишка видел, как сильно Амелия вцепилась в подол потрепанного «платья», перешитого из старой, мужской рубашки. Она не отводила взгляд, смотрела прямо, и в глазах не было и толики испуга. Только абсолютное недоумение. Как будто девочка никак не могла поверить в услышанное. Пока в том не мелькнуло глубокое разочарование.

— Тетушка никогда меня не отпустит. Я не могу даже мечтать о подобном. Ей нужно, чтобы я выполняла работу по дому. И пасла ее ненаглядных гусей…

— Мы с Домиником решали этот вопрос. Сегодня ночью. Видишь ли, если святой отец, самый уважаемый человек в деревне, решит, что так будет лучше, он отправит тебя ко мне.

Несси будет очень недовольна, но ничего не сможет поделать, если так решит тот, кто стоит намного выше нее. Осталось только твое согласие. Или отказ. Мне важно знать, что именно ты думаешь на этот счет. Обещаю с уважением отнестись к любому из принятых решений.

Кончики пальцев выпустили тряпицу, едва заметно подрагивая от приложенного усилия.

Амелия то открывала, то закрывала рот, словно хотела что-то сказать, и в ту же секунду передумывала это делать. Ее большие глаза наполнились слезами. Девочка даже не пыталась остановить или вытереть их, продолжая при этом неотрывно следить за лицом собеседника. Словно это все была какая-то неудачная шутка. И сейчас ей скажут, что все было не по-настоящему.

— Я...я... — только и шептала она.

Затем сорвалась с места и обхватила своими тоненькими ручками шею травника. Уткнулась носом в его плечо, громко и безудержно разрыдавшись. Это не было слезами горя и даже не было слезами счастья. Лишь великое облегчение от тяжелой ноши, которое не свойственно испытывать детям в столь юном возрасте.

Амелия, без малейшего стеснения, выплескивала наружу все то, что накопилось за долгие годы одиночества. За каждое грязное слово, сказанное в ее адрес, и незаслуженную пощечину проливалось не меньше десятка слезинок. За смерть родных людей и неприветливый, чужой и безрадостный дом, наполненный скандалами и мелкими склоками. За боль, которую никогда не получится унять до конца, но можно попытаться заглушить.

Даже Доминик со своего места видел, как сильно пропиталась соленой влагой рубашка наставника. Тот не говорил ничего, лишь поглаживал по спине настрадавшееся дитя. Саймон хотел дать этим слезам шанс пролиться в таком количестве, в котором нужно.

Баронский сын испытывал смешанные эмоции. Он был искренне рад, что у этой девочки, совсем недавней знакомой, появился шанс на счастливую жизнь. С другой стороны, его смущал вид юной леди, так бесцеремонно демонстрирующей эмоции. И где-то, на самой глубине, извивалась и кусала черная змейка боли. Мальчику тоже хотелось обрести семью. И быть принятым кем-то, кого он уважает и любит. В какой-то степени он бы и сам хотел стать частью конкретно этой семьи. И прекрасно понимал, что это невозможно.

Амелия утихла так же резко, как дала своим чувствам волю. Отстранилась и смахнула последние из слезинок. На ее лице сияла самая яркая из всех возможных улыбок.

— Я... Я согласна. Конечно я согласна, дядюшка Саймон! Это самый счастливый день в моей жизни!

Примечания:

*В средневековье и почти до 19 века у сирот в Англии была незавидная судьба. Тогда не было юристов, занимающихся подобными вопросами или распределением детей в семьях. Обычно их отправляли в специальные учреждения или отдавали родственникам. Однако вмешаться в подобные дела и повлиять на судьбу сироты могла церковь.