Сто видов трав (джен)

Дилижанс двигался по подобию дорог уже второй день, и путешествие до смерти надоело тому, кто в нем находился. За пределами душной коробки лето являло себя во всей красе.

Древние, высокие деревья пытались дотянуться до небесного купола, подбадривая друг друга шуршанием листвы. Лесные птицы испытывали силу собственного голоса, наперебой сообщая о разгаре зеленого сезона, а кучер несколько раз грязно выругался — конечно, думая, что молодой господин этого не услышит, — когда наглый рыжий зверь решил перебежать дорогу почти под копытами лошадей. К великому счастью, покой путешественников нарушали только не слишком опасные обитатели леса.

Но все это мало беспокоило Доминика, юного наследника титула барона. Он злился настолько, что был бы не сильно против, напади на них разбойники. По крайней мере, подобные обстоятельства точно положили бы конец планам его папаши отправить, как тот выразился, «слишком избалованного сына» на целое лето в место, чуть ближе, чем Чистилище, дабы тот «набрался ума». Барон даже не оплатил для своего отпрыска комфортный транспорт, наняв для своих целей обычную почтовую карету. Она отвратительно скрипела, успев отслужить свое у кого-то из знати, списанная для нужд граждан, воняла чем-то въедливым, а на дне была разбросана солома не первой свежести. Доминик воспринимал это как личное оскорбление, чувствуя себя чуть ли не скотиной, которую перевозят в другое место, и никак не хотел думать о том, что подобные меры были приняты, в первую очередь, ради его безопасности.

Солнце скалилось со своего зенита и не было милосердно с теми, кто находился под его присмотром. Доминик уже стащил с себя почти весь щегольской наряд и был готов избавиться от одежды и вовсе, если бы не жалкие остатки того, что еще можно назвать «манерами». Кюлоты казались жаркими, словно были изготовлены из шерсти яка, но снять их и рубашку простого кроя юноша все же не решился. Кто знает, когда они точно прибудут на место.

Чтобы отвлечься от настоящего — да будет проклята погода, приходящаяся по нраву благому двору, — Доминик прокручивал в голове диалог с отцом и пытался понять, какая именно капля переполнила чашу терпения его мягкотелого родича. Он никак не ожидал от своего прародителя такого жесткого, а главное — внезапного решения и уже был настроен провести это лето в соседнем поместье, предаваясь разного рода развлечениям. На пути его планов в одно непрекрасное утро встал барон Теодор, сообщивший с порога, что его сыну следует собирать вещи и через три дня тот отправляется к его другу по особой договоренности, в почти дне пути на лошади до Бристоля. Это явно намекало на то, что от развлечений сорванец будет достаточно далеко, а место назначения его вовсе не город, полный развлечений и соблазнов. Личный транспорт на время пребывания ему никто предоставлять не собирался.

У Доминика раскалывалась голова после бессонной ночи и выпитого эля, тот даже не понял, что отец говорит серьезно. Конечно, он даже не собирался складывать никаких вещей, уверенный, что подобное поведение родственника лишь очередная ничего не значащая речь, которая успешно забылась к ланчу. Ох, как же он ошибся! Понял он это, когда сопротивляющегося мальчишку скрутили и, буквально, запихнули в транспорт, погрузив следом нехитрый багаж из самого необходимого. Барон наказал вести себя хорошо, чтобы не «нарваться на конфликт», и Доминик клятвенно пообещал, наблюдая за машущим рукой вслед дилижансу отцом, что вернется сюда намного раньше, чем думает его старик. «Кем бы ни был этот загадочный друг, он быстро пожалеет, что принял участие в моем испорченном лете, » — думал юноша, попутно переживая, что луну сменяет солнце, а они все еще продолжали путь.

На третий день почтовая карета остановилась. От резкого толчка Доминик мгновенно пробудился, ощущая отвратительную ломоту во всем теле и проклиная неудобный транспорт. Юноша думал, что это была одна из вынужденных остановок, которые делаются несколько раз в день по естественным причинам. Жутко хотелось пить, и, как назло, все запасы воды подошли к концу. Может быть, стоило поливать себя ей не так часто и не так обильно.

Кучер открыл дверь и сообщил «достопочтенному» юнцу, что они добрались до места. Не окинув его даже взглядом, еще больше раздраженный из-за жажды Доминик выбрался наружу и чуть не застонал от увиденного.

Перед ним предстала глушь, как она есть. Пахло травами и цветами, до ушей доносилось жужжание пчел. Маленькие домики, окруженные плодовыми деревьями. Группки рогатого скота и птиц, беззаботно разгуливающих по насыщенно зеленому лугу под присмотром местного мальчишки. Аккуратные участки земли, уже засеянные и ждущие часа сбора урожая. Чуть поодаль раскрывал свои объятия старый лес, выделяющийся темным пятном на фоне бесконечного голубого неба и молодой яркой травы. Мимо пробежала задорно кудахтавшая курица, и Доминику отчего-то очень захотелось пнуть ту со всей силы, словно пернатая имела прямое отношение к тому, что происходило с ним.

Мужчина выгрузил чемодан своего пассажира и поставил тот рядом с хозяином нехитрого имущества. После чего уселся на свое место и махнул рукой в сторону леса.

— Ваш отец велел передать, что нужный господин обитает во-о-н у того леса, с самого краю деревни. Звать его Саймоном. Если не окажется дома, придется ждать. Ну, бывайте.

Доминик опешил от такого обращения, взглянул на свою поклажу — уверенный, что кучер лично донесет ее до места — и возмущенно заговорил:

— Что? Что ты имеешь в виду? Ты что, не поможешь своему господину с вещами? Где твои манеры, старый пень?!

Мужчина усмехнулся с видом «не вам говорить о манерах», но вслух сказал несколько другое:

— Барон Теодор не велел. Я следую указанием того, кто мне платит, юный господин.

Доминик скривился, прекрасно осознавая, что ему в личное распоряжение не выдали и пары фунтов. В чем он сумел убедиться лично, несколько раз перебрав пожитки во время долгого пути. Даже нечем кинуть в мужчину и заставить исполнить свою волю.

— Ну погоди, — злобно прошипел юноша. — Когда стану бароном, ты даже не появишься в пределах города со своей развалиной.

Кучер тряхнул поводья, и лошадям пришлось отвлечься от приятного времяпрепровождения в виде поедания сочной травы. Четверка нехотя начала разворачиваться, нисколько не обращая внимания на сверлящий их взгляд.

— Время все и всех меняет в нужную сторону, достопочтенный. Надеюсь, вы смените гнев на милость, когда-нить. Ну, бывайте! Увидимся после праздника сбора урожая.

Мужчина крикнул звонкое «но!», и почтовая карета унесла с собой последнюю надежду Доминика вернуться домой в скором времени. Юноша смотрел на нее до тех пор, пока транспорт не скрылся за одним из холмов.

Чемодан оказался крайне неудобным и не таким легким, как можно было ожидать. Сначала мальчишка хотел проявить упрямство и просто оставаться там, где его высадили. Но это занятие не принесло ничего хорошего: на него начинали пялиться местные жители, и сына барона довольно быстро утомили взгляды местной деревенщины. Он решил дойти до места назначения и убедить мужчину, имя которого не потрудился запомнить, что его надо немедленно отправить назад. Может быть, он согласится дать в долг немного денег?

Доминик намеревался покинуть это место с первым попутным транспортом. До него не сразу дошло, что он понятия не имеет, где находится и в какую сторону надо направить перевозчика, чтобы вернуться. Лишь уповал на то, что хороший извозчик и сам прекрасно разберется, что надо делать. Были бы деньги.

Старый, но ухоженный дом на окраине не вызывал в Доминике даже немного приязни. Перспектива провести здесь так много времени была лишь ненамного лучше, чем ночевать все лето в сарае для скота. Несколько попыток достучаться до хозяина не привели к какому-либо результату, и юноша решил, не без очередного приступа раздражения, что придется ждать дружка отца неизвестно сколько.

— И куда можно пойти в этой дыре… — проворчал себе под нос новоприбывший и, кинув чемодан перед порогом, уселся на него сверху, бесцельно вглядываясь в зеленую даль.

С каждой минутой становилось все скучнее. Одолевали мысли, далекие от радостных. Только сейчас, в момент полной тишины, без движения в хоть каком-то направлении, мальчишка осознал целиком сложившиеся обстоятельства. К горлу подступил предательский ком, после которого могут быть позорные слезы. Доминик не дал им пролиться, сочтя такое поведение совсем девчачьим, не желая уподобляться хрупким особам. Как бы то ни было, он был намерен пережить выпавшее на его долю испытание стойко, насколько это возможно. Чем-чем, а слезами тут точно не помочь.

«И все-таки, почему отец поступил так? — думал он, наблюдая, как по двору перемещается косоглазая коза, с особым наслаждением объедая кору молодой березы. — Как будто он сам не напивается на приемах. Подумаешь, приложился к паре кружек пива! Я уже не ребенок, так носиться со мной. Конечно, зря я уволил служанку, не посоветовавшись с ним… Четвертую за прошедший месяц. Но она сама виновата, что будила меня на рассвете! Я же говорил, что не переношу такое обращение. Она не мать, чтобы делать замечания. Своих детей как будто для этого нет…»

Сын барона сделал небольшое усилие, чтобы прогнать неприятные воспоминания касательно матери. Он все еще помнил ее достаточно хорошо. До того, как болезнь, именуемая холерой, забрала ее у семьи. Отец долго горевал по этому поводу, стал часто прикладываться к выпивке, но вовремя взял себя в руки. До определенной степени. Он не скоро нашел себе новую женщину, и та оказалась сущим исчадием ада. Жадная до семейных денег, та с легкостью распоряжалась звонкой монетой в свое удовольствие. И не переносила на дух обоих детей барона. Доминика и его младшего брата. Не без помощи первого, она покинула стены их дома через полтора года, с позором изгнанная за стены города, когда барон обнаружил свою новую супругу с другим мужчиной на их семейном ложе.

Вспоминать о брате Доминику не хотелось еще больше, чем о матери.

Прошло, наверное, не меньше часа. Юноша старался не думать о бедах, которые случилось пережить за свою короткую жизнь, и задремал, облокотившись о стену дома. Его устраивало, что пространство вокруг не трясется каждую секунду. Уставшее после долгого пути тело не потребовало больших усилий, чтобы погрузить мальчика в поверхностный сон.

Его разбудил шум шагов и блеяние козы. Тихий голос что-то сказал животному, и, просыпаясь, Доминик подумал, как глупо разговаривать с тем, кто не понимает и слова. Растрепанный, сонный и разбитый от внезапной дремы, он открыл глаза и увидел перед собой высокого и тонкого, как кипарис, мужчину. На вид тому было около сорока, убранные в хвост волосы уже отчетливо тронула седина. Он совсем не походил на плотного отца, любящего вкусно поесть. Казалось, хватит и дуновения ветра, чтобы сбить с ног стоявшего перед мальчиком человека. Одежда на хозяине дома была потрепанной, носила на себе следы походов в лес и работ на участке. Эти обноски совсем не вязались с серьезным, сосредоточенным взглядом, остроту коего усилили небольшие очки, которые мужчина извлек из маленькой, походной сумки, чтобы лучше разглядеть прибывшего.

С пояса свисало несколько пучков трав, аккуратно перевязанных прочной нитью. Доминик пришел к выводу, что друг отца промышляет травничеством или чем-то подобным. Таких людей считали чем-то средним между лекарями и колдунами.

— Добро пожаловать, юноша, — обратился тот к мальчику располагающим голосом с легкой хрипотцой. — Извините, что заставил ждать. Я не знал, когда точно прибудет транспорт. И решил отойти по своим делам. Меня зовут Саймон.

Гость поневоле отметил про себя имя, откладывая в ящик с долгосрочной памятью, чтобы не забыть на этот раз, и лишь кивнул в ответ на приветственные речи, не имея желания распыляться в похожих.

— Доминик. И, честно говоря, я думаю, что произошла ошибка. Мой отец чуть вспылил, но он отходчивый человек. Не мог бы ты дать мне немного денег, чтобы я отправился домой со следующей каретой? Все верну, до последнего пенса.

Мужчина вежливо и сдержано улыбнулся, погладив трущуюся о ногу на манер кошки козу и окинув неодобрительным взглядом обглоданную березу.

— Долго придется ждать. У нас здесь редко бывают гости. Может, приедет кто через пару-другую недель. А может, нет.

Доминик едва сдержался, чтобы не застонать от услышанного. Ну и дыра! Он-то надеялся убраться отсюда подальше чуть ли не на рассвете, уже убедив себя, что этот план безупречен.

— Вы, наверное, голодны, — продолжил мужчина, снова повернувшись к прибывшему. Доминику не понравился взгляд, которым его окинули. Вряд ли этот человек из разряда тех, к кому привык юноша. Почему-то в нем чувствовалась определенная строгость, хотя он не делал совершенно ничего для того, чтобы ту продемонстрировать. — У меня есть свежий хлеб и немного молока. На ужин планируется пирог с голубиным мясом. Изумительное лакомство.

Мальчишка сдерживался, буквально, из последних сил. От чего-то решил, что их разговор не перетечет в подобное русло. Он не знал, как реагировать на то, что его просьбу о деньгах нагло проигнорировали, но и вступать в конфликт сейчас казалось глупым занятием. В конце концов, Доминик действительно устал и чувствовал голод. И решил для себя, что повторит свою просьбу более настойчиво, когда немного отдохнет.

— Да. Я не откажусь от предложенного. А сыр найдется?

В доме было простое, но аккуратное убранство. Доминик не привык к такому и назвал бы это не иначе как «бедность». С удивлением обнаружив, что это слово не совсем подходит для столь уютного логова. Со стен свисали сушеные травы, наполняя кухню, самую большую комнату, соответствующим ароматом. Широкий стол у окна был заставлен всевозможными склянками, и юноша был уверен, что, открой он одну из дверец, встретит похожее зрелище. Стол был застелен скатертью, а несколько стульев, стоящих рядом, указывали, что хозяин дома либо живет здесь с семьей, либо любит принимать гостей.

Только когда перед мальчишкой оказалась еда, тот понял, насколько сильно проголодался на самом деле. Козий сыр не был тем, к чему привык избалованный сын барона, но сейчас он казался чуть ли не самой вкусной пищей в мире. Крепкий, ароматный чай удивлял своим, не похожим ни на что, ароматом. Хватило пары глотков, чтобы сонливость окончательно прошла. Хлеб был мягким, слегка соленым. «Не настолько изысканный, какой дома, но тоже неплохо», — думал юноша, налегая на еду так, словно видел ту впервые за жизнь.

Саймон едва дотронулся до своей порции, предпочитая ей чайный напиток, и вчитывался в какой-то документ. Только когда мальчик насытился, то приметил печать на краю листа и осознал, что это был не документ, а письмо. Написанное его отцом. Поймав на себе взгляд гостя, мужчина перевел собственный на него и слегка хлопнул тыльной стороной ладони по написанному, словно демонстрируя кому-то определенные строчки.

— Барон Теодор жалуется, что вы совсем отбились от рук, достопочтенный. Он подробно расписал в письме о ваших выходках за последние полгода. Скажу честно, вы не кажетесь мне таким уж негодником. Отец сказал, зачем направил ко мне?

Доминик почувствовал, как кончики его ушей начинают краснеть под сосредоточенным, чуть язвительным взглядом Саймона. Но он не собирался отчитываться перед этим незнакомцем, как глупый ребенок, взявший неположенный десерт раньше обеда.

— Нет. И я не намерен выполнять его распоряжение. Я бы хотел снова попросить…

Саймон, не дав договорить, перебил собеседника, чем вызвал отразившееся на лице негодование оного.

— Это не важно, что вы намерены или не намерены делать, юный Доминик. Барон оставил кое-какие распоряжения, и я, следуя дружескому долгу, намереваюсь их выполнить, — Теперь в голосе не было мягкой интонации. Хозяин дома говорил четко, не отводил взгляд, внимательно отмечая реакцию мальчика, и явно намеревался выстроить сразу некоторые границы в их начинающихся взаимоотношениях. — Вы не были успешны в учебе. Зато с радостью меняли ту на развлечения и выпивку. В вашем возрасте это может привести к необратимым последствиям. У меня есть опыт в воспитании юных мужчин, и, поверьте, я вырастил честных людей…

— Да к черту это все! — Не выдержал Доминик, вскакивая со своего места и смотря на назначенного наставника сверху вниз. — Не надо читать мне мораль! Не важно, каких людей ты вырастил, какие отношения с отцом. Я трясся в этой вонючей телеге несколько дней не для того, чтобы выслушивать все это! Просто дай мне проклятые деньги, и я уберусь отсюда, забыв эту дыру как страшный сон!

Саймон неторопливо и аккуратно сложил письмо под возмущения на повышенных тонах, снял очки и положил те на стол. Затем поднялся, заставив уже Доминика поднять голову вверх, и продолжил ровно с той интонацией, с которой говорил до этого.

—…что же. Я беру назад слова по поводу того, что вы не кажетесь негодником. Вижу, что Теодор отправил вас ко мне по веским причинам, — мальчишке не хотелось перебивать мужчину снова, стоило заметить, как тот слегка сощурил глаза. — Денег вы не получите. И, надеюсь, в вашу светлую голову не закрадется мысль, чтобы искать их здесь. Скажу сразу — это плохая идея. Вам не захочется ощутить на себе последствия.

Саймон убрал письмо в нагрудный карман, буквально приколачивая своим взглядом гостя к одному месту. Так с Домиником никто не обращался, и мальчишка был ошеломлен подобной наглостью. После короткой паузы мужчина продолжил:

— Вы, юноша, здесь для того, чтобы провести лето с пользой, в чем я собираюсь помочь. К его окончанию вам будут известны виды и свойства одной сотни трав. И некоторые другие полезные навыки тоже. Я обещал вернуть вас назад другим человеком и приложу все усилия, чтобы исполнить задуманное.

Несколько долгих минут мальчик и мужчина смотрели друг на друга. Доминик не выдержал первым. Он не планировал отступать, но его обескураживала холодность и уверенность, читавшаяся во взгляде будущего наставника. За все тринадцать лет никто не смел столь нагло вставать на пути его желания что-то сделать.

— Я. Не буду. Выполнять. Твои. Глупые. Поручения, — произнес медленно и по словам сын барона.

Затем развернулся, преисполненный гневом, громко хлопнул дверью и отправился в неизвестном направлении, чтобы охладить пыл.

Саймон смотрел ему вслед с хитрой улыбкой, зная, что подопечному некуда идти и он вернется, скорее всего, ближе к ночи. Не было смысла идти на поводу у гнева избалованного ребенка и, например, останавливать его сейчас. Мужчина развесил принесенные травы на стене, взял несколько склянок из шкафа, отправил те в сумку. А затем покинул дом, намереваясь выполнить обход и занести соседям обещанные целебные настойки. Травник догадывался, что ему не будет просто с сыном своего друга, и потому заранее подготовился быть настойчивым. Особенно в той области, которая касается дисциплины. В конце концов, его сыновья и дочь, живущие теперь в других городах, тоже проходили порог этого вредного возраста, и Саймон находил не всегда мягкую, но действенную управу, когда этого требовали обстоятельства.

Но он недооценил наглость того, кому до сей поры все слишком легко сходило с рук.

Доминик не ушел далеко, довольно быстро собравшись после волны гнева и начав придумывать план собственного спасения. Последнее, что ему хотелось, — остаться с этим ужасным человеком под одной крышей даже на одну ночь. Не говоря о куда большем сроке. Ему не верилось, что отец мог отдать своего единственного наследника в руки «этого долговязого». К тому же, не могут кареты ездить так редко, по его логике городского жителя.

«Наверняка этот Саймон наврал, чтобы лишить меня надежды. Но я не поведусь. Надо просто подождать день, максимум, два. Ночи теплые. Как-нибудь справлюсь».

Сын барона задумался о том, где брать еду в это время и решил, что будет смотреть по обстоятельствам. В конце концов, при самом неблагоприятном раскладе, можно немного потерпеть. Доминик не слышал, чтобы кто-то умирал от голода за пару дней. Значит, ему такой расклад не грозит.

Обида на отца за такое распоряжение была действительно велика. Но юноша рассчитывал вернуться и потому придумывал прародителю своеобразные оправдания. Он пришел к выводу, что мягкотелый старший родственник намного лучше, чем… этот тип.

«Наверное, он не знал, как сильно портится характер некоторых людей со временем», — думал мальчишка, наблюдая из-за раскинувшегося куста какой-то ягоды, куда Саймон убирает ключ. Дело оказалось нехитрым и, стоило хозяину дома удалиться, Доминик без труда извлек увесистый предмет из дупла старого дерева, росшего на участке. Дальнейшие действия, чтобы открыть замок, не потребовали много сил.

«Если он говорил про деньги, — думал юноша, оказавшись внутри помещения, — значит, те у него водятся. А если так, их можно отыскать. Это не воровство. Как и обещал, я верну этому выскочке все до монеты, когда вернусь домой.»

Сначала мальчишка обошел маленькую комнату, где, судя по всему, была спальня Саймона. Он жутко нервничал, не зная точно, сколько имеет в распоряжении времени. И даже начал чувствовать неловкость, находясь там, где ему вряд ли были бы очень рады. Все таки спальня — слишком личное пространство. Отбросив эту мысль, Доминик внимательно осмотрел матрас, подушки, небольшой ящик, полки и пролистал все пять книг, что на них находились. На случай, если предмет поиска припрятан между страниц. Мачеха любила делать подобные тайники.

Следующая комната явно была гостевой и, скорее всего, приготовлена для прибывшего. Юноша решил, что искать там деньги глупо и переместился на кухню, так как третье помещение было заперто под ключ. Самое большое пространство дома содержало очень много маленьких элементов, так что осмотреть все и сразу явно не вышло бы. Мальчишка, наугад, подошел к одному из деревянных столов с дверками и открыл их. В нос ударил резкий запах лекарственных трав, смешивающихся в малоприятный аромат. Разноцветные стеклянные баночки могли показаться симпатичными в любой другой ситуации, но Доминик слишком нервничал, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. В глубине, у самой стены, виднелся странного вида мешок из чего-то, что напоминало кожу. Юноша потянулся за ним, почти уверенный, что отыскал то, за чем явился в этот дом снова, как скрип половицы низверг мимолетную радость и заставил руку очень быстро дернуться назад, так и не достигнув цели. Послышался звон стекла, противная и ярко пахнущая жидкость расползалась темным пятном по дереву половиц, а Доминик медленно обернулся, уверенный в том, что увиденное ему не понравится.

Саймон смотрел на происходящее с поразительным спокойствием. Он стоял, облокотившись плечом о дверной косяк и скрестив руки на груди. Юноша думал, что тот сейчас начнет кричать или что-то в этом роде, ведь он наверняка разбил нечто ценное, но хозяин дома, сдержанно и холодно, поинтересовался:

— Отец не писал о вашей склонности к воровству. Вы, выходит, еще и совершенно бесталанный воришка, в довесок к остальному?

К щекам Доминика мгновенно подступила краска. Он прекрасно понимал, как глупо и недостойно выглядит сейчас. «И ведь наверняка расскажет отцу о случившемся».

Мелькнула горькая, неприятная мысль. Юноша понимал, что его поведение оставляет желать лучшего, и даже шел по направлению непослушания определенного рода. Но он никак, ни за что не хотел, чтобы его считали подлым крадуном, к которым барон испытывал особенно сильный вид неприязни. Решимость стоять на своем и отвечать остро и колко куда-то очень быстро улетучилась. Безумно хотелось отмотать время назад и сделать так, чтобы вся эта ситуация не случилась.

— Как понимаю, вы уже успели осмотреть мои личные покои, — продолжал говорить Саймон, и каждое его слово как будто вбивало гвоздь в крышку воображаемого Домиником гроба. — И не нашли в них ничего интересного. Я, кажется, предупреждал, что это не пройдет безнаказанным. Но сначала отпишусь барону. О вашем прибытии и поведении…

Красный, не знающий куда себя деть от неловкости, юноша вскочил на ноги и сделал шаг навстречу собравшемуся уходить мужчине.

— Нет! Не надо. Не надо рассказывать отцу. Об этом случае. О чем угодно, но так… не надо так делать.

Саймон остановился и изогнул бровь, насмешливо улыбаясь на нелепые попытки юноши выпросить прощение таким требовательным тоном.

— Вот как? Предлагаете мне сделать вид, что ничего не случилось? Это не так работает, юноша. То лекарство, — он кивнул в сторону темной лужи на полу, — было предназначено для одной больной девочки. Пройдет несколько дней, прежде чем я сделаю точно такое же и отнесу ей. Ребенок не выйдет гулять на улицу, не сможет нормально есть. И все из-за вашего отвратительного поведения и эгоистичного желания не отвечать за проявленную беспечность, которая, собственно, и привела сюда.

Саймон внимательно наблюдал за тем, как на глазах юноши выступили слезы, и отметил про себя, что, хотя мальчишка и имеет дурной нрав, в силу возраста или обстоятельств, не является маленьким подонком, безразличным к чужому горю. Он не мог знать, почему его слова вызвали столь живую реакцию, да и не хотел этого на данный момент, имея только определенные догадки. Но даже так — не собирался идти и на маленькие уступки. Немного стыда и раскаянья за содеянное должны были возыметь, пусть и не длительный, зато ощутимый эффект.

— Мне жаль, — наконец сказал Доминик, сдерживая дрожь в голосе. — Я просто хотел уехать домой.

Хозяин дома сделал шаг навстречу. Мальчик быстро отвел взгляд и отступил. Он прекрасно чувствовал, как на него смотрят и наверняка ждут какой-то реакции. Но что он мог сделать? Если бы была сила, способная возвращать жидкость в емкость, он бы уже применил ее.

— Я… все уберу, — Наконец изрек сын барона. В его фразе чувствовалось, что тот идет на действительно большой подвиг, принимая такое решение.

— Конечно уберете. И не только на месте преступления, — Саймон начал заворачивать рукава, и Доминик никак не мог предположить, что скрывается за этим действием. — А еще — получите то, что заслуживаете своим поведением. Как минимум, за этот день.

С сыном барона никогда не обращались таким образом. Мужчина схватил его за ухо, достаточно ощутимо. Мальчику пришлось привстать на цыпочки. Саймон сел на один из стульев, опрокинул юнца к себе на колени животом и прижал ладонью так, что мальчишка не мог подняться. Доминик слишком поздно сообразил, что его ждет, потому что никак не ожидал, что наказание может зайти далеко за привычный выговор. А когда осознал происходящее, стал вырываться с такой силой, что Саймон не выдержал и отвесил усмиряющий, карательный шлепок по ягодицам до того, как начал воспитательную речь. Это возымело определенный эффект. Юноша перестал трепыхаться, залившись краской до цвета спелого томата, и стал глубоко и возмущенно дышать.

— Доношу до вашего сведения, — начал мужчина, одним движением стягивая штаны с новоиспеченного ученика, не обращая внимание на последующие возмущения и верещания, — Что таким образом поучают совсем маленьких детей. Я считаю, что вы вели себя до того недостойно, что даже не заслуживаете более «взрослого» наказания. Позвольте заметить, что это не потому, что у меня не хватит сил разложить вас на лавке и привязать к ней. И уж тем более, я поступаю так не из жалости к вашему заду, который, прямо говоря, нужно было давно как следует выпороть.

На обнаженную, нежную кожу обрушился первый, весьма чувственный шлепок, и Доминик не смог сдержать короткого крика. Его никогда не били, тем более столь унизительным образом. Даже такой малости хватило, чтобы избалованный мальчишка стал снова отчаянно вырываться.

Саймон прекрасно понимал, что ожидать иного расклада было бы весьма странно. Все, чего добился его будущий подопечный, так это жесткой фиксации. Одна рука — что позволяла сделать широкая ладонь — держала запястья. Длинная нога мужчины без проблем зафиксировала нижние конечности в нужном положении. От этого задняя часть «пленника» лишь приподнялась выше, заняв выгодную позицию для «экзекуции», и Доминик краем сознания успел пожалеть, что оказал столь яростное сопротивление.

Юноша чувствовал себя беззащитно, уязвимо и бесконечно стыдно. Если бы было можно провалиться в самое пекло, непременно, именно это и произошло бы сейчас с ним. Боль от удара была жгучей, медленно расползавшаяся по области, и второе действие карательной длани не заставило себя ждать долго. Мужчина не бил в полную силу. И даже в половину. Это была, что называется, «обидная» боль, вызывающая чувство стыда куда больше остального. Когда удары перевалили за десяток, Доминик неосознанно зашипел, но решил терпеть до конца с крепко сжатыми челюстями.

«Обидная» боль плавно и неотвратимо переросла в «очень жгучую», а Саймон, судя по всему, даже не собирался останавливаться. Сын барона сбился со счета и, когда ладонь несколько раз коснулась особенно чувствительного участка, что переходил в нежную часть бедер, не выдержал и осознал, что несколько слезинок опали каплями на деревянный пол и хорошо заметны. Но это было не важно. Важно было прекратить происходящее. Юноша не подозревал, что подобные удары могут вызвать настолько нестерпимое ощущение. И не сильно горел желанием знать, что последует дальше.

— Хватит! Хва-тит! — Доминик снова попытался оказать сопротивление и получил «в награду» особенно ощутимый удар, заставивший голос сорваться на крик. — Прекрати! Да кто позволил тебе делать такое со мной?!

— Твой отец, — следующий удар нисколько не уступал по силе предыдущему, и Доминик был почти готов разрыдаться по-настоящему. — Он оставил указания, касающиеся вольностей, на мой выбор. В том числе и подобного плана.

В этот момент юный сын барона осознал, что ему больше не выйдет прикрываться титулом. Что, если отец дал разрешение на такое, он уж точно не станет обвинять друга в том, что тот «перегнул палку». Нет ничего, что бы он мог предложить мужчине, чтобы откупиться от вины. Не мог так же пойти и исправить то, что натворил. Юноша понимал, что, по-хорошему, ему бы молча и достойно принять такой расклад вещей, но стоило всецело осознать, в каком положении он находится и насколько жалко сейчас выглядит, становилось очень и очень не по себе.

Ладонь жалила без всякой пощады равномерными и обдуманными движениями. Саймон точно знал, чего желал добиться этой трепкой, и давал мальчишке возможность прочувствовать каждый удар, который распускался обжигающей болью всякий раз, стоило ладони опуститься на раскрасневшуюся кожу ягодиц. Даже при всем желании, мальчишка уже не мог не пытаться увернуться. Это происходило рефлекторно, и Саймону пришлось прижать будущего воспитанника сильнее к жестким бедрам. Теперь Доминик мог с полной уверенностью сказать, что это был худший день в его жизни. Потребовалось совсем немного времени, чтобы экзекуция возымела нужный эффект на сознание строптивого юноши, и тот, наконец, произнес нужные слова:

— Простите! Я не хотел. Не хотел разбивать эту бутылку. Хотел найти деньги, чтобы вернуться домой, но потом все отдать. Я больше не буду рыться в ваших вещах!

Последние, очень ощутимые шлепки опустились на переход от ягодиц в бедра, и Доминик понял, что по его щекам текут ручьи слез, скрыть которые вряд ли получится.

— На «вы» заговорили? Что же. Меня устраивает такой расклад, — произнес Саймон, пока мальчик осознавал, что наказание завершилось.

Стоило понять, что его больше не держат, как юноша незамедлительно вскочил и, смахнув слезы, хотел было схватиться за полыхающее, как раскаленное, больное место, но мужчина перехватил его руки, дав кюлотам позорно упасть вниз до самых щиколоток. Благо, длинная рубашка прикрывала иные срамные места, но от этого не было сильно легче. Доминик не хотел смотреть в глаза своему новому знакомому и всеми силами старался отвернуться, пока его голову не повернули и не удержали так, чтобы взгляды все же встретились. Безумно хотелось дотронуться до ягодиц и растереть боль в неэффективной попытке распределить ту равномерно, но ему не дали сделать это. Словно Саймон желал, чтобы «воспитательный эффект» впитался до конца.

— Нам предстоит длительное сотрудничество, молодой человек, — как ни в чем не бывало сказал мужчина, продолжая удерживать тонкие запястья временного воспитанника. В этой интонации не было издевки, зато присутствовала твердость, соперничать с которой было весьма глупой затеей. — И мне бы хотелось верить, что случившееся не пройдет даром. Поверьте, мне не составит большого труда повторить подобное. В последующем я прошу использовать в отношении меня «вы», как и подобает обращаться к учителю. Я же больше не намерен обращаться к вам, как того требует титул. Начиная с этого момента и до того, как за вами прибудет карета, вы не сын барона и не пользуетесь наследственными привилегиями. Лишь строптивый мальчик, которому оказали честь немного обучить ремеслу травничества. Не больше, но и не меньше.

Саймон смахнул с лица подопечного скатившуюся слезу и внимательно вгляделся в заплаканное и все еще красное лицо, словно мог прочитать, понимает ли получивший трепку мальчишка, о чем идет речь.

— Доминик?

Тот едва заметно кивнул. Хозяин дома прекрасно видел, как в глазах сына его друга мелькали искры обиды, стыда и массы других, совершенно нормальных для данных обстоятельств эмоций.

— Ты понимаешь меня? Ответь нормально.

— Да, — юноша опустил голову, как только представилась такая возможность, не в силах больше выдерживать спокойный взгляд собеседника. — Я могу идти?

Саймон выпустил руки новоиспеченного ученика, наказав тому, что запрещает трогать ягодицы. Доминик натянул штаны, всхлипнул в последний раз и гордо выпрямился, как будто это могло сгладить произошедшее.

— Тряпку и воду я тебе предоставлю. Будь аккуратнее со стеклом. Тебе не нужно, чтобы это лекарство попало в кровь, — мужчина поднялся, отряхивая штаны так, словно на них была пыль. — Как закончишь, дам следующие указания. Я держу животных — их надо накормить и напоить. Потом немного приберемся во дворе, перед ужином.

Саймон сполоснул руки в небольшом тазу с прохладной водой. Наказание не далось ему просто: мужчина успел забыть, как сильно ноет ладонь после подобного. Наверное, он почувствует на себе завтра всю боль, которую может причинить эта рука после совершенных действий.

— Обучение начнется завтра, на рассвете.

Этими словами хозяин дома поставил точку в разговоре и дал понять, что пора приступать к делам.

Доминик проснулся под вопль — как-то иначе это было сложно назвать — петуха, и первая мысль, которая пришла в голову, — это поймать птицу и заставить ее замолчать навсегда.

Мальчику подумалось: «Откуда в поместье петухи?», — но страна снов уже выпустила того из своих объятий, и сын барона, к своему сожалению, вспомнил, где находится.

Тело ныло от недавней поездки и многих часов, проведенных на жестком сиденье. Неприятные ощущения дополняла ломота в мышцах, которую оставила вчерашняя работа по дому. Физическими ощущениями неприятное не ограничивалось. Доминик бы предпочел, чтобы ягодицы снова жгло огнем, только бы не испытывать стыд, который возвращался, стоило вспомнить о вчерашнем эпизоде.

Юноша накрыл голову подушкой и был готов попытать счастья задремать, чтобы снова впасть в забытье. Его наивные надежды по этому поводу были развеяны стуком в дверь.

— Доброе утро, — послышался вкрадчивый голос. — Приводи себя в порядок. Пора приступать к работе.

«И откуда ему известно, что я не сплю? — подумал мальчишка, с трудом отдирая тело от мягкого и комфортного ложа. — Наверное, знает, что из-за этой птицы никто не сможет долго лежать в постели.»

Нехотя невольный гость подошел к столику, на котором с вечера стояла бадья с водой. Рядом лежали расческа и полотенце. Кое-как приведя себя в порядок, распределив непослушные локоны золотых волос, чтобы это смотрелось сносно, Доминик переоделся в простую одежду, которую никогда бы не надел дома. Эти вещи были заготовлены и ждали своего часа в чемодане, и юноша решил, что не имеет никакого желания прихорашиваться тщательнее в подобных обстоятельствах. Настроение совсем немного улучшилось от предвкушения завтрака — аромат свежей пищи, проникающий в комнату, не мог оставить равнодушным. Но Доминик еще не знал, какие порядки существуют в этом доме.

Саймон ловко нарезал овощи отточенными движениями так, что выходили аккуратные, идеальные ломтики. В котелке бурлило не очень приятное на вид, но здорово пахнущее варево. Мужчина отправил туда овощи и добавил еще немного пива, чтобы сделать субстанцию жиже.* На соседнем столе лежала часть тушки кролика, и ее вид не вызвал у Доминика восторга. Он предпочитал не задумываться о том, как выглядит пища прежде, чем попасть на стол.

Травник ставил несколько силков возле огорода, как и соседи. Довольно часто эти действия приносили плоды: привлеченные естественной приманкой звери шли в сторону капкана и не догадывались о скорой участи. Этот год был особенно щедрым на дары. Англия не жаловалась на мелких зверей, охотно расплодившихся в столь теплый сезон. Травник решил, что оставшуюся тушку отнесет соседке, у которой недавно умер муж, и той тяжело, в силу возраста, самостоятельно добывать и разделывать мясо. *

Мальчик уселся за стол, привыкший, что ему подают еду, и даже не подумал о том, что завтрак может происходить как-то иначе. Саймон бросил на него взгляд и усмехнулся.

— Не так быстро, молодой человек, — он попробовал получившуюся пищу, выражая удовольствие от результата, чем вызвал требовательное бурчание живота подопечного. — Сначала едят животные. Потом мы. Надеюсь, помнишь, где лежит зерно, сено? Не забудь проверить гнезда. Я надеюсь, что ты сможешь отыскать и донести сюда несколько яиц.

— Сначала животные... Не много ли чести? — Проворчал Доминик, настроение которого и без того не блистало жизнерадостными оттенками.

Саймон нахмурился, но был уверен, что воспитательный процесс не прошел зря и хотя бы первую половину дня сорванец не будет препираться слишком сильно. У Доминика было другое мнение на этот счет, но стоило ему встретиться с глазами травника, как уверенность в том, что стоит оставаться на месте, где он находится сейчас, уже не была такой крепкой.

Нехотя поднимаясь, мальчишка отправился во двор. Он помнил, что ему говорили с вечера, когда Саймон рассказывал о работе, предстоящей с утра. Коза была выпущена и привязана к небольшому колышку, подальше от огорода. Сонная, с почти человеческими эмоциями, она опустила свою морду в траву с таким видом, словно все еще прибывала во сне, но инстинкты требовали немедленно начать жевать траву.

Травник держал лошадь, с которой сын барона познакомился еще накануне. Он любил этих животных, но не подал виду, что пришел в определенный восторг. Ему показалось, что кобыла имеет суровый нрав, поэтому старательно держался подальше, предпочтя принести воды и свежего сена и подавив желание погладить серую красотку по морде. Лошадь фыркнула, нетерпеливо царапнула копытом землю, словно говоря «ну чего ты там копаешься?» и с удовольствием приняла поднесенные дары. Когда Доминик направился к курятнику, определенные мысли принялись сбиваться в стайки.

«Почему я должен заниматься всем этим, как какой-то крестьянин? Так скоро и в поле выгонят. В земле ковыряться.»

Не к месту взыгравшая гордость постепенно укреплялась в сознании юного наследника баронского титула. Он уже откровенно нехотя выполнял последнее из заданий. В лучшем раскладе сейчас он мог валяться в своей постели сколько влезет, а потом приказал бы подать к первому приему пищи что-нибудь вроде яблочных пирогов или фазана. А затем отправиться с товарищами на улицу, наслаждаясь летними днями, и уж точно не думать о том, все ли гнезда осмотрены на предмет съестного клада.

От отчаянья очень захотелось запустить четверку найденных яиц в стену. Может быть, Доминик бы так и поступил еще вчера, но теперь вместе с внезапным порывом пришла новая для сознания мысль, что убирать бардак придется собственными руками. Естественно, такая перспектива не была привлекательна.

На насесте, вальяжно развалившись в самом центре, восседал цветастый петух. Мальчишка вспомнил, как его крик пробудил ото сна и мысль о том, что он не желает слышать подобные звуки снова, приводила к другим, скрашенным насилием. Ему бы вряд ли хватило духу свернуть шею живому существу, но мечты об этом приносили намек на удовольствие, стоило вспомнить утро. И представить, что оно вряд ли будет единственным в своем роде.

Важная птица наблюдала за пришельцем с таким видом, словно на его территорию забрело какое-то совсем незначительное существо. Доминик прыснул, а затем вскрикнул от неожиданности. Он только успел сунуть руку под теплый живот курицы, чтобы отыскать яйцо, как та больно ущипнула за кожу. От неожиданности мальчишка чуть не выронил свою ношу. И, уже от нанесенной обиды, подхватил птицу свободной рукой и отшвырнул от гнезда. Наседка возмущенно закудахтала. Петух, как будто нарочно неспешно, повернул голову в сторону грубияна, и Доминику показалось, что глаза птицы сверкнули красным.

Саймон нарочно не окликал мальчика, но начинал задумываться, раскладывая еду по мискам, куда тот запропастился. На все эти дела не уходит много времени, даже если делаешь впервые. Потеряв терпение, он вышел на порог дома и не смог сдержать смех, увидев весьма забавную картину.

Наворачивая уже, судя по красному лицу, далеко не первый пяток кругов, вокруг курятника носился баронский сын, прижимая к груди то, что осталось от утренней проверки яиц. За ним, со стремлением адской гончей, гналась разъяренная птица, грозно вытянувшая шею и периодически расправляющая крылья. Беснующиеся подняли немало пыли, а пасущаяся коза , забыв, что надо жевать траву, с восторгом наблюдала за представлением. Когда юноша сообразил, что так больше не может продолжаться, и разорвал круг, стремительно удаляясь от своего врага, петух с победоносным видом потоптал землю и решил, что проигравший в этой битве определен.

Запыхавшийся Доминик посмотрел на добытое, убеждаясь, что не повредил хрупкую скорлупу и, поняв, что за ним наблюдают, быстро поднял голову на травника. Саймон смахнул крошечные капли проступивших от смеха слез и добродушно сказал:

— Дай угадаю. Ты был не очень обходителен с его дамами?

— Это... просто... какое-то безобразие! — возмущенно сказал мальчик, пытаясь отдышаться. — Чтобы какая-то тупая птица…

Саймон покачал указательным пальцем, продолжая улыбаться.

— Ну-ну. Миру зверей чины не писаны. Насколько могу понять, ты не успел покормить несушек. Впредь сначала рассыпь зерна. Когда уйдут есть — собирай «урожай».

Травник указал рукой на дверь, приглашая юношу вернуться в дом.

— Сегодня я сам займусь этим. Боюсь, Стефан не простит тебя в ближайшее время. Лучше не докучать ему своим вниманием, пока что. Положи яйца на стол, набери воды в кастрюлю и можешь приступать к завтраку.

Сдув прилипшую к лицу прядь, рассерженный мальчик торопливо вошел в дом, не забыв обернуться на своего «врага». Петух смотрел на него с центра участка и выглядел подозрительно довольным для существа, в список эмоций которых не входит подобное переживание.

После небольшой порции сытного завтрака Саймон объявил дальнейшие планы. Две небольшие поясные сумки уже были снаряжены всем необходимым, чтобы отправиться недалеко и ненадолго в лес. Добытые с таким трудом яйца были отварены и аккуратно завернуты в ткань. К ним прилагалась небольшая порция хлеба и сыра. Бурдюк был наполнен дурно пахнущей водой и травник объяснил, что обеззараживать ее при помощи трав находит куда более правильным способом, чем таскать с собой в такую жару даже сильно разбавленное пиво или вино.

Доминик вел себя сносно. По крайней мере, по сравнению со вчерашним днем. Не спешил перечить, надежно пристыженный трепкой. Лишь ворчал на «деревенскую нищету». Саймон решил, что проведет с ним соответствующий разговор по этому поводу позже.

Неизвестно, чего мальчик ждал от их похода. Может, в его глазах сейчас должна была состояться увеселительная прогулка, но временный опекун имел совсем другие взгляды на ситуацию.

Когда мужчина и мальчик огибали холм, за которым начиналась власть леса, сын барона решил поинтересоваться:

— Ты написал моему отцу? Ну... про вчерашнее.

Саймон перевел взгляд на спросившего и тихо выдохнул.

— Мы разве не договаривались о соблюдении субординации, юноша? С такой памятью тебе будет совсем непросто проходить обучение.

Доминик закатил глаза. Он прекрасно помнил — а как иначе? — что ему сказали по этому поводу, но «выкать» человеку без звания и имения тому казалось настоящей глупостью. По крайней мере сейчас, когда зад не полыхал, а разум не следовал плану «Все что угодно! Я хочу натянуть штаны на их законное место».

— В отписке о моем прибытии для господина Теодора были ли указаны детали поведения?

Юноша нарочно переформулировал так, чтобы избегать прямого обращения. И думал, что это останется незамеченным.

— Я написал, что его сын прибыл в полном здравии и с удовольствием отобедал. Пока что.

Дальше двое шли в тишине, не перебросившись и парой фраз. До полудня оставалось около трех часов, и Саймон планировал дойти до поляны, чтобы начать обучение с чего-то простого и всем известного. К тому же на ней росли травы для лекарства на замену тем, которые испортил вынужденный гость.

Травник немного приукрасил срочность вмешательства своих талантов. У него еще оставалось необходимое снадобье, но на завтра уже не хватит. Неудобство заключалось в том, что семья девочки вынуждена экономить целебную настойку. Это было лучше, чем ничего. Но такой расклад Саймон никак не мог считать идеальным.

Спустя десять минут, пройдясь по протоптанному путниками участку под стражей могучих деревьев, учитель и ученик оказались на залитой солнцем поляне. Ветер ласково перебирал пальцами сочные, вступившие в полную силу травы и цветы. Пахло летом, слегка сырой землей и особенно яркими на аромат бутонами. Сложно не согласиться, что картина, открывшаяся взору, была удивительна. Доминику очень хотелось упасть в высокую траву и покатиться по той. Мимолетное, странное желание, конечно, не было воплощено в жизнь. Он не ребенок и не девчонка, чтобы заниматься такими глупостями.

— Смотри, — начал Саймон, широким жестом обведя поляну. — Твой путь начинается здесь, в лоне великолепия мира. Как когда-то начинался мой. Травничество — наука о высоком и земном в равной степени. Серьезная и непростая. Но, овладев ей, ты сможешь очень, очень многое. — Мужчина перевел взгляд на заметно скисшего собеседника, который только сейчас осознал, что это не веселая прогулка, а учеба. — Например, спасти чью-то жизнь при помощи знания. Сейчас ты вряд ли поймешь всю серьезность происходящего. Но, я смею надеяться, годы будут милосердны к твоей памяти и, когда-нибудь приобретенные навыки сыграют свою роль в жизни.

Доминик опустился на корточки, мало воодушевленный вступительной речью старшего. Эти «серьезная» и «непростая» буквально гарантировали, что не один вечер будет проведен в компании скучных книг, а мальчишка очень этого не хотел. Он подобрал ветку и сосредоточенно тыкал той в толстого жука, не давая насекомому спокойно идти своей дорогой.

Саймон не ждал от вынужденного гостя большого желания учиться. И поэтому решил пойти на определенную хитрость.

— У меня есть предложение. Что, если я отправлю тебя домой сразу, как ты выучишь запланированную сотню? В твоих руках возможность провести остаток лета так, как хочется. Если успешно сдашь экзамен сразу, как будешь к нему готов.

Доминик перевел взгляд на учителя, и в глазах мальчика затеплилась надежда. Это была первая, более-менее, приятная новость. Выходит, он может отделаться от своей участи и не обязательно ждать так долго? Вернуться домой на полноценных правах?

— Звучит хорошо, — наконец согласно признал он. И даже почувствовал, как это предложение порождает желание начать что-то делать немедленно. — Ты... вы меня не обманываете?

Мужчина поморщился, словно его действительно могли оскорбить такие слова.

— За кого ты меня принимаешь, юноша? Нет, не обманываю. В моих интересах научить тебя новому. А уж как быстро ты усвоишь материал — не имеет значения. Меня интересует качество.

Доминику не очень понравилась часть, где упоминался «экзамен», но он решил пока не думать об этом. «Сто растений? — размышлял юноша. — Проще простого. Если эти поганые кусты и травинки стоят на пути возвращения домой, я выучу каждый дурацкий лист. Сомневаюсь, что это так сложно сделать».

Саймон не мог не заметить маленькие изменения на лице спутника. Так или иначе, он не думал, что мальчик глуп. Избалован, хамоват и ленив — да. Но это мелочи, поддающиеся исправлению. Осталось только направить сына его друга на верный путь, чтобы убедиться в догадках касательно сообразительности. Дабы та не утекла в другое, неблагоприятное русло.

— Думаю, мы договорились, — травник протянул маленький самодельный нож Доминику. — В таком случае, отыщи и принеси мне то, что в любом случае знаешь. Ромашку, включая пару корней, чертополох и лопух. Я расскажу об их свойствах. Слушай внимательно, потому что по возвращении домой ты повторишь и запишешь их.

— Да-да-да... — мальчишка выхватил нож из рук наставника. Ему не терпелось приступить к делу. — Почему всего три? Может, десять?

Мужчина улыбнулся, доставая серпообразное лезвие. «Что же,— подумал он,— посмотрим, насколько хватит твоего настроя. Не думаю, что надолго».

Минуло несколько дней с тех пор, как Доминик принял решение быть усердным. У мальчика был талант к рисованию, но мало тяги из-за недостатка усидчивости, и эта деталь сыграла свою роль. Для лучшего запоминания юнец зарисовывал растения и тщательно подписывал свойства под каждым из них. Сын барона требовал больше вариаций трав, и травник с готовностью предоставлял те, одновременная проверяя, насколько объемную информацию может усвоить его подопечный за раз.

Вполне естественно, что мальчишка быстро утомился с непривычки, пытаясь мучить свою голову обилием новых открытий. Доминик думал, с усмешкой полагал травник, что знания сами осядут в голове без усилий. И что ему хватит и пары недель, чтобы усвоить материал. Но мужчина не вмешивался, давая возможность мальчишке научиться на ошибке касательно данной стратегии. Он хотел дать понять юноше, что ничего не получается слишком просто и быстро.

В один из дней, когда за окном шел дождь и поход в лес был отложен до следующего раза, терпению юнца настал ожидаемый конец. В какой-то момент, запутавшись в ответе на вопрос о лечебных свойствах лютика и перепутав тот с пастернаком, Доминик с шумом хлопнул ладонью по столу и объявил:

— Я больше так не могу! Эту чертову дрянь невозможно запомнить! Просто невыполнимо! Кажется, я останусь здесь до второго пришествия. Да катись оно все в задницу!

Это была не первая едкая фраза, до кучи совпавшая не с лучшим настроем Саймона. Мужчине порядком надоело терпеть резкие слова от подопечного, а на замечания тот реагировал неохотно. Если реагировал вообще. С каждым разом тот, видимо, все больше решал для себя, что такое общение дозволительно. К тому же, час назад хозяин дома обнаружил, что испортился запас донника. Мужчина не собирался срывать раздражение на мальчике. Конкретный эпизод просто-напросто оказался последней каплей в чаше его терпения.

Никак не показывая внешне свое состояние, Саймон подошел к столу и закрыл тетрадь перед носом разгневанного мальчишки, показывая, что пришло время перерыва. Тот скрестил руки на груди и больше походил на взъерошенного воробья, чем на сына состоятельного джентльмена. Он резко сорвался с места в тот момент, когда травник начал говорить, но был остановлен рукой, оказавшейся на плече.

— Юноша, — в голосе хозяина дома отчетливо читались определенные нотки, не сулящие ничего хорошего. — Мне порядком надоело, что я уже озвучивал ранее, твое сквернословие. Это первое. Второе — ты ничего не запомнишь крепко, если единственной целью будет стремление уехать домой и вернуться к привычной жизни. Измени подход. Только тогда все начнет получаться.

Доминик быстро и грубо высвободился, не в силах унять свое раздражение.

— Да мне все это в одно место не уперлось! Если бы вы не согласились помочь моему папаше, этого ничего бы не произошло! Я просто хочу покинуть эту халупу и вернуться к нормальной жизни.

Саймон изогнул бровь, скрестив на груди руки. Мальчику показалось, что в этот момент мужчина сделался выше, возвышаясь над подопечным подобно скале. Сын барона хотел дополнить свою речь чем-то еще, но наставник не обратил на эту попытку никакого внимания.

— Молодой человек, тебе очень повезло, что барон Теодор отправил тебя ко мне, а не рассматривал вариант, скажем, Итонской школы*. По хорошему с тобой не выходит. Я учту это и вынужден ужесточить меры. Каждое последующее скверное слово, поступок или попытку лениться, я буду брать на заметку.

Саймон смотрел, не отводя взгляда, и в этот раз мальчишка изо всех сил отвечал ему тем же. Получалось скверно.

— Впредь, каждую неделю, пусть это будет суббота, я буду ждать тебя в этой комнате. Придется следить за языком как следует, потому как спрос будет за каждое неосторожное, грязное слово или неподобающее поведение.

Травник отметил про себя, что сейчас только вторник. К субботе, в чем поможет береза, растущая у дома, как раз успеется заготовить розги. Мужчина не сомневался, что они пригодятся.

Доминик фыркнул, но опустил голову. Неопределенность конкретного наказания, как надеялся Саймон, должна сказаться на понимании мальчишки. Поэтому он не стал озвучивать, какой именно урок собрался преподать. Пусть подопечный дойдет до этого сам.

Не говоря ни слова, расстроенный и снова загнанный в угол, Доминик кинул взгляд за окно и обнаружил вышедшее из-за облаков солнце. Хамить учителю резко расхотелось, стоило заметить в глазах собеседника, к несчастью, знакомое выражение.

Он развернулся, пробурчав себе под нос, что хочет пройтись и не смог удержаться от искушения громко хлопнуть напоследок дверью.

В нос ударил запах сырой земли и омытых небесной водой листьев. После дождя было прохладно, и тело мальчишки мгновенно покрылось мурашками. Несмотря на это, гордость не велела возвращаться в дом.

Доминику очень хотелось уйти. Не важно куда, лишь бы больше не видеть этого умника и осточертевшие записи. Юноша пообещал себе, что уничтожит их сразу, как покинет деревню. И уж точно никогда и ни за что сюда не вернется.

«Может, написать отцу? — думал он, с силой пнув камешек, встретившийся на пути.

— Попросить прощения. Черт, я все что угодно сделаю, лишь бы он прислал за мной карету!»

Доминик подошел к переставшему катиться камню и планировал нанести еще один пинок. Сын барона не учел одну маленькую деталь: мокрая трава после дождя мало походила на привычную брусчатку. Мальчишка ударил по цели изо всех сил и в то же мгновение потерял равновесие, полетев спиной назад. Все произошло в считанные секунды, и юноша осознал себя лежащим в траве, не успев понять, как быстро случилось падение.

Он осторожно приподнялся, пытаясь прикинуть, насколько сильно ударился, под левой ладонью что-то зашевелилось и руку пронзила почти нестерпимая боль.

Саймон обернулся в сторону раздавшегося крика и почувствовал неладное. В первую секунду он думал, что Доминик снова встретился с пернатым недругом, но отмел эту догадку. Крик походил на то, что человеку сделали неожиданно больно. Это было странно и малоприятно — травнику никак не хотелось, чтобы сын его друга получил какое-то серьезное увечье.

Не раздумывая, он быстро вышел из дома и нашел глазами мальчишку, торчащего из травы недалеко от дома. Судя по всему, тот шел по тропе и, каким-то образом, упал, оставшись сидеть там же. Мужчина оказался рядом с подопечным и осторожно опустился, пытаясь понять, что произошло.

— Доминик? — обратился он, умещая в интонации не заданный вопрос, который обычно звучит в такой ситуации.

Сын барона вцепился в свою верхнюю конечность, прижимая ту к себе изо всех сил. Открыв до этого зажмуренные глаза, он посмотрел на наставника со смесью боли и страха. В уголках глаз стояли едва заметные капли слез. Мужчина протянул ладонь и осторожно, всем своим видом показывая, что все в любом случае в порядке, попросил:

— Пожалуйста, покажи свою руку.

Нехотя и очень медленно мальчишка протянул поврежденную конечность. Саймон осторожно, но крепко перехватил запястье, едва заметив красную отметку с опухшей вокруг кожей. Доминик зашипел, но не пытался вырваться.

— Дышать не тяжело? — Поинтересовался мужчина, отмечая, что укус выглядит совершенно нормально, без сильного покраснения и алых пятен. — Голова не болит, не кружится?

В ответ на все это Доминик отрицательно покачал головой.

— Только очень больно.

— Ну, это всегда так, — Саймон обнаружил рядом с мальчишкой скатившийся под того неподвижное тельце пчелы, решившей отдать свою жизнь в неравном бою. — Пойдем в дом. Нужно разобраться с этой маленькой неприятностью.

Отправив мальчика в помещение, травник сорвал одно известное, но нужное растение у самого дома и зашел следом.

Вода почти вскипела, когда мужчина отправил туда кухонный нож. Доминик прикладывал смоченную в холодной воде тряпку к основанию большого пальца. На месте укуса виднелось что-то неприятное, черное, пульсирующее болью. Юноше очень хотелось извлечь это, надавив, но Саймон предупредил, что так не стоит делать.

Пока шла подготовка к оказанию помощи, хозяин дома выставлял на стол все необходимое, а Доминик наблюдал за его действиями с небольшой опаской.

— Я слышал мнение, что пчелиные укусы приносят пользу, — Травник сел напротив «пациента», надел очки и начал вытирать нож обрезком ткани. — В том числе и ту версию, где говорится, что это улучшает память. Так что, может быть, тебе очень повезло.

Если Доминик и заметил колкость, то пропустил ее мимо ушей, слишком увлеченный тем, что Саймон берет его ладонь и подносит нож. Мгновенно запаниковав, мальчишка попытался вырваться. Ему не нравилось происходящее и совсем не хотелось, чтобы касались больного места.

— Что ?! Зачем? Отпусти...те.

— Ты сильно сжал руку и тем, видимо, загнал жало под кожу, — пояснил травник, перехватывая запястье понадежнее. — Я проведу по этому участку не заточенной стороной инструмента, чтобы оно показалось. Затем возьму пинцет и извлеку его окончательно.

— Не надо ножей и пинцета тоже!

Чисто детский каприз от нежелания терпеть неприятные ощущения можно было понять. Мужчина отреагировал на это коротким вздохом и решил совместить неприятное, хотя бы, с полезным.

— Лучше сиди и запоминай то, что буду говорить. Расправь ладонь. Жало оставлять нельзя. Именно из-за него тебе так больно, и это ощущение будет продолжаться, пока от него не избавиться. Пчелы отнюдь не глупые и умеют дорого продать свою жизнь.

Мальчишка всхлипнул, но ладонь расправил, встретившись с серьезным взглядом наставника.

— Прекрати сопротивляться и скоро перестанет быть так больно.

Фраза должна была звучать ободряюще, но мальчишке казалось, что это говорит палач, готовившийся применить нож не с мирным намерением.

Доминик зашипел от соприкосновения металла с пострадавшей кожей и очень хотел отвернуться. Но не стал так делать, понимая, что куда спокойнее, когда контролируешь процесс хотя бы глазами. Тем временем, отвлекая поучительной беседой, травник продолжал:

— Некоторые люди очень плохо переносят такие укусы. Тебе очень повезло. Если увидишь, что кожа вокруг покраснела намного больше, чем у тебя сейчас, а человек с трудом дышит и говорит, это не очень хороший знак. Тогда жало надо немедленно достать. Но действовать очень осторожно. — С этими словами Саймон развернулся, взял с соседнего стола пинцет, и только при одном виде этого инструмента мальчику пришлось с усилием заставлять себя смотреть на происходящее далее.

Одним ловким движением травник извлек маленький элемент, делающий так больно и продемонстрировал ученику изъятое.

— Если ты надавишь на этот «мешок», яд будет продолжать вытекать. Поэтому не надо пытаться достать жало зубами или высосать. Так делать нельзя. Только в самых что ни на есть крайних случаях. После несчастному следует приложить что-нибудь холодное к месту повреждения. А затем сменять компресс из мелко порубленных подорожника и тысячелистника каждые несколько часов. И надеяться, что все пройдет так же хорошо, как и у тебя в скором времени.

Саймон продолжал держать руку мальчика, в следующий миг приложив к ней что-то обжигающее и пахнущее спиртным. Мальчишка снова зашипел, но вместо того, чтобы обращать внимание на боль, старался пересказать себе в голове то, что сейчас рассказал мужчина. Он наверняка потребует записать это.

«И зачем только Бог придумал пчел?» — Яростно подумал он, но не стал говорить это вслух.

— В твоем случае мы обойдемся малым. — Саймон отпустил его, но лишь для того, чтобы вернуться через пол минуты с обработанным кипятком листом лопуха и баночкой меда. — Очень парадоксально, но именно мед, который собирают эти насекомые, является хорошим лекарством.

На место укуса был нанесен небольшой слой липкого и, как до этого полагал мальчик, исключительно съестного. Сверху мужчина положил лист известного растения и зафиксировал все небольшим обрезком чистой ткани.

— Через час это нужно снять и все хорошо промыть. К завтрашнему вечеру ты даже не вспомнишь, что рука болела.

Действительно, с каждой секундой становилось все легче. Не то потому, что было извлечено жало. Не то мед начал свое чудесное действие. В любом случае, эта ситуация породила новые, неожиданные мысли в голове юноши.

«А что бы я делал, если бы был один и меня укусили? Кажется, такая мелочь, об этом даже не задумываешься. Я бы пытался достать эту идиотскую иголку зубами...а если бы все прошло не так хорошо?»

Конечно, Доминик был слишком горд, чтобы озвучить мысли вслух и этим показать, что лед нежелания получать знания сдвигается. Он скованно поблагодарил травника. По мальчишески глупо жалея, что укус, раз уж случился, не пришелся в правую руку.

«По крайней мере я бы завтра и сегодня ничего не писал...»

Пока сын барона рассматривал, как выглядит его обработанная рука, Саймон подошел к стене с развешанными травами и отщипнул от нескольких пучков необходимое.

— Если под рукой не оказалось меда, можно использовать листья одуванчика. Или его корень. Чуть позже, уже под диктовку, я расскажу, какие свойства есть у этого «сорняка». Заодно покажу, как выглядит и из чего делается настойка для более серьезного случая.

Перед мальчиком опустилась чашка, с поверхности которой валил пар. Приятный аромат успокаивал сам по себе. Доминик без труда догадался о некоторых травах, которые заварил Саймон, и попытался незаметно улыбнуться. Почему-то он был очень горд собой, зная, что перед ним. Но решил уточнить:

—Это мелисса и ромашка?

Травник удовлетворенно кивнул.

— Еще зверобой. Вместе они дают успокаивающий эффект, помогают восстановиться быстрее.

Доминик успел сделать несколько глотков, отмечая, что это даже лучше, чем элитный чай, которым барон баловал домочадцев. В отличие от попыток выдавить из себя что-то вроде «как прекрасно раскрылся этот лист и какой тонкий вкус имеет» здесь не приходилось врать, что понимаешь оттенки.

Настойчивый стук в дверь раздался так внезапно, что юноша облился небольшим количеством напитка.

— Не будешь любезен? — Кинул Саймон, сев перед шкафом и начав греметь своими склянками.

Закатив глаза, пока этого не видит учитель, Доминик стряхнул с рубашки капли и направился к двери, думая про себя, что, в конце концов, он прислан сюда учеником, а не прислугой.

В дверь снова заколотили, и сын барона не выдержал:

— Да хватит стучать! Я уже открываю.

На пороге его ждала девочка, на вид, чуть младше самого юноши. Доминик очень удивился тому, как эта мелкая особа окинула его взглядом, с головы до ног.

«Неужели это она так дубасила по двери? Вот эта козявка?»

Пришедшая никак не вписывалась в образ «леди», которых мальчишка привык видеть в своем окружении. Каштановые, с рыжим оттенком, волосы явно собирались наспех в манер хвоста и были стрижены довольно коротко. Одежда, если так можно было назвать эти лохмотья, явно была переделкой из мужской, большой рубашки. Очень неаккуратным образом, как будто это кроил совсем неумеха. Обувь отсутствовала, ноги были измазаны до самых колен. Девчонка фыркнула и изрекла.

— Ты кто такой и чего пялишься? Позови Саймона.

У Доминика почти отпала челюсть от такой наглости. Мало того, что это была маленькая женщина, так еще и смеет говорить в таком командно-пренебрежительном тоне! С ним, сыном барона и наследником титула!

— Слушай, ты…

В дверях появился травник, с ухмылкой оценивший ситуацию и быстро понявший, что к чему. Это выражение быстро сменило другое: серьезное и строгое.

— Амелия, что ты тут делаешь? Я же просил не покидать постель еще несколько дней.

Девочка спрятала руки за спину и чуть покачалась из стороны в сторону, демонстрируя щербатую улыбку.

— Прости-и-и-те — Протянула она. — Я знаю, что вы не разрешали. Но у тетушки очень болят ноги. Она сказала, что не сможет пойти за лекарством.

Саймон оценил потрепанный вид девчушки и сделал из этого соответствующие выводы.

— И ты, на радостях, решила пробежать по деревне и изваляться в пыли?

— Не-а! Не так. Тетушка сказала, что раз я иду за лекарством, так надо сходить, посмотреть, все ли живы гуси и не растерял ли дурачок Джек всех-всех…

— Вот как. — Коротко отметил травник. И не стал добавлять, лишь подумав про себя:

«Болят ноги, но Несси не попросила свою падчерицу что-то ей принести. А ведь она стоит у этих дверей, стоит чему-то не вовремя почесаться.»

Ему было прекрасно известно, что родителей девочки забрала болезнь несколько лет назад, и ту приютила тетушка, которая даже не являлась родной. Вернее сказать, подобрала не лишнюю пару рук для того, чтобы смотреть за хозяйством.

— Я поговорю с твоей тетей, немного позже. И, пожалуйста, немедленно возвращайся домой и ложись в постель. Проверю лично. И Несси передай, что я так велел. Иначе следующее лекарство будет стоит чего-то большего, чем соседское дружелюбие.

Мужчина протянул склянку, и Доминик понял, что она выглядела точно так же, как та, которую он разбил в первый день приезда.

Амелия схватила лекарство обеими руками. Очень крепко. Чтобы точно не уронить. Затем отвесила слишком резкий поклон, отчего хвост из-за спины переместился на грудь.

— Спасибо вам!

Саймон смотрел вслед удаляющейся фигуре насторожено, словно того мучило беспокойство. Мужчина чуть сощурил глаза и наклонил голову, думая о чем-то своем. А потом сказал:

— Мы и так потеряли много времени. Возвращайся к занятиям.

Доминик скривился и заметно поник. Он-то рассчитывал, что после неприятного приключения его ждет хоть какая-то поблажка.

Примечания:

*В старые времена при приготовлении пищи часто использовали слабоалкогольное пиво, заменяя им грязную воду, пить которую и использовать для готовки было небезопасным занятием.

*Никакой собственности, в привычном нам понимании, в Англии для простого народа не было предусмотрено. (Луг, выгул, поля считались общими). Такая земля, как в деревне N считалась собственностью всей общины. На ней можно было ловить некоторое зверье (например тех же кроликов, которых было довольно много). Однако, за убийство, скажем, оленя, предусматривалось суровое наказание, вплоть до смертной казни. Кролик, пойманный не в баронских угодьях — собственность общины, и если вы благочестивый гражданин, как Саймон, то можете поделиться добычей с соседом. Возможно, тот сделает тоже самое.

*Итонская школа — частная британская школа для мальчиков, известная жесткими условиями по отношению к обучающимся. Долгое время розга буквально являлась символом этого сурового заведения.

Утро четверга началось с переполоха. В сон мальчишки ворвались сначала крики, затем скрип двери и торопливые шаги. Доминик вскочил с кровати и слегка приоткрыл дверь, чтобы понять, что происходит.

Широкоплечий незнакомый мужчина, стоявший посреди комнаты, выглядел крайне обеспокоенным. Саймон же, кое-как одевшись, торопливо собирал в сумку настойки и травы.

— Когда это началось? — спросил он, еще раз проверяя содержимое.

— Только что. — Голос у пришедшего был грубым и слегка дрожал. Мальчик видел, как великан сжимает большие, натруженные ладони, пытаясь взять под контроль сильную тревогу.

— Бери мою лошадь и отправляйся в город за врачом. Немедленно. Я побуду с Лили и сделаю все, что в моих силах.

Гость кивнул и мгновенно выскочил за дверь, словно этого распоряжения и ждал.

— Доминик. — кинул мужчина, поспешно обуваясь — Мне надо уйти, я не знаю, насколько. Очень прошу до моего возвращения следить за домом.

Растерянный юноша, еще не осознавая до конца, что происходит, потер глаза и глупо спросил:

— Куда вы?

— По дороге прямо, до дома с малиновыми кустами. — торопливо объяснил травник. — Супруга Билла рожает. Возможно, что-то пошло не так. В любом случае ей требуется помощь.

Подобные разговоры всегда были табуированной темой в обществе господ и Доминика удивило, как легко ему предоставили информацию, еще и так прямо. Дамы держали в секрете таинство рождения и предпочитали, чтобы мужчины держались подальше от подробностей.

— Покорми животных, сделай себе что-нибудь на завтрак и продолжай учить то, что успел записать.

Сказав эти слова, Саймон выскочил за дверь и побежал рысцой к указанному дому. Доминик зевнул и потянулся, понимая, что с удовольствием полежал бы в кровати еще какое-то время. Чем и предпочел заняться.

Он целую неделю не высыпался так сладко, покинув ложе только к полудню. Даже треклятый петух не смог поднять его своими воплями.

Действуя неторопливо, мальчик отправился на кухню, чтобы отыскать что-нибудь съестное. Без труда обнаружился сыр и хлеб. Баронский сын подумал, что уже порядком устал от скромной диеты и предпочел бы что-нибудь поинтереснее к первому приему пищи в это чудесное, позднее утро. Он облазил весь шкаф с припасами и даже не поленился заглянуть в погреб, откуда вкусно повеяло вяленым мясом так, что потекли слюнки.

— Вот жмот. — вслух сказал мальчик, беря с собой нож и направляясь вниз. — А меня кормит чуть лучше своей ненаглядной козы.

Конечно, роскошь этого места сильно уступала погребам куда более состоятельных сословий. Вместо мясных изделий всех сортов, с потолка свисали все те же кролики, курица и рыба. Но больше всего внимание приковывала огромная свиная нога, наверняка принесенная кем-то из соседей, висящая по центру подземного помещения.

Доминику очень хотелось вцепиться в ту зубами, даже при всем понимании, что лишенное специй мясо вряд ли будет таким вкусным, как дома.* Мальчик выбрал самые провяленные тушки и нарезал тонкую соломку, стараясь, чтобы его действия остались незамеченными. Пришлось использовать всего понемногу: курицы, кролика, той привлекательной ноги… Пока не набралась целая горсть угощения.

Не донеся добычу до стола, мальчишка отобедал прямо там, где находился, периодически нервно поглядывая наверх. Он был очень голоден и очень доволен такому распорядку дня, явно приходящемуся куда больше по душе, чем ученье и работа по дому.

К последней, хоть и с большой неохотой, баронскому сыну все-равно пришлось приступить.

Коза крайне возмущенно блеяла и бодала калитку, желая попасть наружу. Доминик торопливо вывел животное, боясь, что ее крики слышны на всю деревню, и получил ощутимый и заслуженный удар в бедро. Фыркнувшая козочка, всем своим видом показывая «так тебе и надо», торопливо приступила к позднему завтраку, который уже смело можно назвать обедом.

Кур не было слышно так сильно только по причине того, что стены сарая были куда плотнее летнего козьего загона. Стоило юноше раскидать зерно и открыть дверь, как его чуть не сбила волна несушек, во главе которой бежал распушившийся Стефан. От этой птицы мальчишка все еще предпочитал держаться как можно дальше.

В гнездах обнаружилось шесть яиц, и Доминик перенес свою добычу в дом. Не имея представления, что делать дальше, он попросту оставил лежать «добычу» на одном из столов.

На этом баронский сын решил, что все дела сделаны. День был солнечным, располагающим к прогулкам. Окинув взглядом стол, за которым обычно проходили занятия, юноша решил, что последнее, что ему хочется делать, так это сидеть в помещении и читать про лопухи и прочий сорняк. Его энтузиазм касательно знаний заметно угас. Мальчик решил, что сам Бог велел устроить выходной в такой день.

Он понял, что впервые за всю жизнь предоставлен сам себе. И это открытие было потрясающим.

Никаких лишних глаз. Никаких взрослых или надоедливой свиты, охочей до дружбы с ним из-за титула. Вряд ли здесь, кроме Саймона, кто-то знал о том, кем мальчик приходится на самом деле.

Свобода пьянила не хуже эля, тайно добытого из погребов. Не теряя времени, закрыв дом и оставив ключ в указанном месте, Доминик покинул свое временное пристанище. Он решил, что скажет своему наставнику, что пошел изучать травы на свежем воздухе. Конечно, он не собирался делать ничего подобного.

Времени было за полдень и летняя жара давала знать о себе особенно сильно. Идя знакомой лесной тропой, вдыхая аромат лета, под стрекот кузнечиков мальчик шел по направлению к озеру, притаившемуся среди старых дубов. Это было известное место, они приходили сюда с Саймоном уже несколько дней подряд.

Ветер ласково гладил растущий у воды двукисточник, и Доминик отметил про себя, что невольно называет в голове увиденное. Это больше не было просто «травой» или «кустом». Обычно его используют для красоты и у декоративного водоема, в доме баронского сына он тоже был. Саймон говорил, что это хорошая кормовая трава, но не использовал в своих «зельях».

Сев у воды и глядя на круги, которые оставляют на ее зеркальной поверхности желающие подышать рыбы, Доминик хотел думать о радостном, что, наконец, пребывает в одиночестве и его никто не смеет беспокоить. Можно просто быть наедине со своими мыслями и отдыхать.

Мальчик подобрал камень и постарался закинуть его как можно дальше. Действие было совершенно неосознанным и он сам не понимал, почему хочется просто шарить вокруг руками и закидывать в воду все что попадется. Как будто тело не хотело сидеть просто так и решило выполнять бессмысленные действия. Лишь бы занять себя хоть чем-нибудь.

Воспоминания не желали оставаться «где-то там». Им хотелось придти, как незваным гостям, которые нагло раскуривают сигару и пускают в лицо дым.

И они пришли, не желая оставлять в одиночестве того, кто пережил их.

— Братик, почему мама такая бледная? Почему все смотрят, как она спит?

Доминик прижимает к себе кровника и изо всех сил сдерживается, чтобы не сдавить его крошечные плечи со всей силы. Ему недавно исполнилось семь. Младшему брату, буквально на днях, будет пять.

Мальчик не знал, что ответить на этот вопрос. Он прекрасно понимал, что их мать умерла. Но еще не до конца осознавал, что это значит на самом деле. Доминик уже видел мертвую собаку и лошадь. Ему объяснили, что никто не приходит в этот мир навечно.

Одно дело: понять такую простую вещь. Совсем другое — осознать по настоящему.

Он не знал, что люди выглядят точно так же, как звери. Неподвижные и, как он думал, уже не совсем настоящие. Не живее камня или дерева. Мальчик не был готов столкнуться с тем, что такой же неживой скоро будет та, кто всегда была ласкова и добра.

Их отец безутешно рыдал у гроба, сжимая руку супруги. Ни у кого не было сомнений: Теодор действительно любил эту женщину. Но никакие, даже самые лучшие лекари из соседних городов, не смогли помочь пережить несчастной недуг. Агилен, так звали мать мальчиков, становилась все слабее со дня рождения второго сына. Ее тело не было способно пережить пришедшую в его чертоги болезнь.

Доминик запомнил свою мать очень хрупкой и бледной. Всегда ласковой, пахнущей, как весенние цветы. С ее губ не сходила мягкая улыбка и даже сейчас посмертная маска имела ее призрак.

Высокий человек подошел к барону и положил руку на плечо. Мальчик прекрасно помнил его спокойный, вкрадчивый, но сочувствующий голос.

— Скоро придет священник. У тебя еще будет время попрощаться. Пойдем.

Барон походил на зареванное дитя: круглолицый и красный. Никого не стесняясь и не замечая, он уткнулся в грудь успокоителя и взвыл, гневно и болезненно.

— Это моя вина. Я должен был оберегать Агилен. Найти врача, отправиться за ним к самому Дьяволу! А теперь ее закопают в землю!

— Маму закопают в землю?

Доминик перевел взгляд на брата. Тот не плакал, но выглядел очень растерянным. Наследник баронского титула понимал, что должен что-то сказать, успокоить, но нужные слова отказывались приходить. И он решил говорить правду.

— Да, Аллен. Потому что она умерла.

Повисла напряженная пауза. Одновременно замолчали все, стоящие в зале. Священник, окуривая ладаном помещение, начал говорить много непонятных слов.

Последнее, что запомнил Доминик в тот день, это как его брат потерял сознание и маленький эпизод после. Он подхватил младшего родича на руки и вынес из толпы. Лишь оказавшись за стенами собора, мальчик позволил себе громко разрыдаться, наблюдая, как его брата пытаются привести в чувство. Он помнил, как служанка стала отчитывать его за недостойное поведение, что он испачкал колени колгот, рухнув на них в молчаливой, но отчетливой истерике.

«Мужчины не должны так себя вести!»

Весьма сомнительно, что она могла сказать подобные слова отцу мальчика.

В последующем Доминик сделал все возможное для того, чтобы сказавшая эти слова женщина, в довесок больно дернувшая за ворот, чтобы мальчик поднялся, исчезла из его жизни.

Совсем скоро, когда стало окончательно понятно, что младший сын барона не может находиться в церкви, люди стали говорить разные вещи. Например, что покойная Агилен нагуляла свое дитя от Дьявола. Кто-то из крестьян «видел, как она совокупляется с ним на лугу в летнюю ночь». Барон не поленился узнать, откуда пришел мерзкий слух, и сурово наказал сплетника.

Это помогло. На какое-то время.

Все утихло окончательно только после того, как Аллен отправился на небеса, вслед за матерью. Доминику тоже нездоровилось в то странное время, которое старший сын барона почти не помнил. Было очень много сна, почти не проходящая тошнота и отвратительные, горькие отвары, которые заставляли пить. Хоровод лиц был смазан, больного силой усаживали на кровать, насильно открывали рот и вливали в него совершенно мерзкое нечто. Постепенно время сна становилось все меньше, а последние несколько дней недуга очень хотелось встать с кровати и отправиться на улицу, но мальчишке не разрешали.

Когда, наконец, ему позволили ненадолго отправиться подышать воздухом, Доминик долго бродил по поместью, пытаясь разыскать брата. Он думал, что тот, в отличие от него, оправился раньше и сейчас где-то здесь.

Вместо Аллена мальчик наткнулся на отца. И по одному взгляду того понял, что случилось нечто непоправимое и страшное.

Барон обнял своего единственного сына и они долго и молча вздрагивали от тихо льющихся слез.

Темные воспоминания Доминика оборвались резко, как распахивают шторы по утру, чтобы впустить свет нового дня. За кустами раздался жуткий треск, и в голову сразу пришли рассказы Саймона о местных медведях. Мальчик подорвался, вскочив из сидячего положения на ноги за секунду. Сердце бешено колотилось в груди, он был готов сорваться на бег, как только разберется, что за страшное чудище нарушило его покой.

— Ага! — оборванка выскочила на него из-за дерева, почти мгновенно залившись смехом.— Видел бы ты свое лицо!

Глядя на заливающуюся хохотом девчушку, баронский сын понимал, что краснеет до самых кончиков ушей, от злости и стыда. Он только что показал себя настоящим трусом перед девчонкой. Хоть и такой грязной невеждой, но все-таки девчонкой!

— Ничего подобного. — пробормотал Доминик. — Еще бы я испугался чумазой девки.

Амелия не обратила малейшего внимания на его слова. Вместо этого подошла достаточно близко и стала осматривать собеседника с ног до головы. Мальчишка сделал шаг назад, возмущенный таким поведением.

— Не видела тебя здесь раньше. Значит, дядюшка Саймон, наконец, нашел ученика. Тебе повезло. Он никого из мальчишек, из наших, не взял в подмастерья. Все его сыновья уже живут в городе. И мать забрали на лето...

Она говорила без умолку, и без того забитая голова Доминика пошла кругом от потока разнообразной информации. Половина речи была не очень интересна мальчику, и он опомнился только тогда, когда Амелия схватила его ладонь и стала рассматривать.

Баронский сын немедленно вырвал ее, но девочка успела сделать выводы.

— Значит, ты не из крестьянской семьи. Иначе все руки были бы в мозолях. Интересненько.

Она хихикнула. И позади снова раздались шорохи. В этот раз было очевидно: к ним приближалось несколько человек.

Двое мальчишек резко прервали разговор. Один из них жевал яблоко и застыл, не успев надкусить. Пришедшие пялились на Доминика так, словно увидели нечто странное.

Наконец, один из них спросил:

— Ты еще кто такой?

Баронский сын решил не раскрывать своих карт за одно единственное мгновение. Что ждать от крестьянских детей? Как они отреагируют, узнав, что он наследник титула? Мальчишка уже понял, что здесь, в забытой богом деревне, его настоящее положение не имеет никакой ценности. Нутро подсказывало, что в такой ситуации можно легко получить по шее за то, что отличаешься.

— Я ученик вашего травника, Саймона. Приехал из города. Отец отдал меня ему в подмастерья. На какое-то время. Меня зовут Доминик.

В какой-то степени это была чистая правда. Пришедшие молча переглянулись. Мальчик повыше ростом почесал затылок и хмыкнул.

— Значит, это о тебе говорят. Новенький. Ну-ну. — Он повернулся к Амелии. Та выпятила грудь, словно заранее зная, что ей скажут. — А тебя тетушка разыскивает. Шла бы домой. Может, в этот раз, отлупит не так сильно.

Девчонка взъерошилась как дикая кошка. Ее юное личико исказила гримаса раздражения.

— Пусть ищет и верещит. Я для нее не ценнее курицы или утки. Даже когда было плохо — все равно выгоняла на улицу и заставляла работать. Несси только и знает, что гонять меня и лупить! Уверена, что, как только стану старше, она выгонит меня, чтобы не возиться с приданным…

Амелия зашлась в диком кашле, согнувшись пополам. Из ее глаз брызнули слезы. Доминик смотрел на это с внезапно наплывшим ужасом. Ей явно было плохо. И она не могла находиться дома, в покое. Так вряд ли поступают с теми, кого любят или кому желают блага.

Девочка опустилась на траву, в одно мгновение став выглядеть измученно и болезненно. Она отвела глаза и обхватила колени руками, вздрагивая и пытаясь унять новый приступ.

— Здесь я хотя бы могу немного отдохнуть.

Мальчишка доел яблоко и отправил огрызок в озеро. Затем вытер руку об штаны и протянул ее Доминику.

— Я Том. Сын кузнеца. А это — Джек. Мой младший брат. У Амелии не так давно умерла мать. А больше никого и нет. Ее тетя настоящая ведьма. В смысле, очень злая. Забрать некому было. Вот и пошла по рукам, как ничья земля.

Тот, кто назвался Томом, ударил ботинком камушек. У него забавно топорщились уши и это добавляло даже серьезному выражению лица нелепый вид.

Амелия поднялась и отряхнула одежду, всем своим видом показывая, что в порядке. По выражению глаз было заметно, что это далеко не так. Но девочка была намерена держаться, не опуская головы.

— Вы лучше скажите: сделали? Получилось?

Ребята коварно переглянулись. Доминик совершенно не понимал, о чем идет речь.

— Неа. Собирались. Отец сегодня нам дал погулять. Решили, что надо провести этот день с пользой.

На его лице была улыбка, отражающая саму суть мальчишеского озорства. Баронский сын подумал, что о чем бы не шла речь, это должно быть безумно интересно. Такие эмоции посещали его впервые. В конце концов, сейчас он не связан по рукам и ногам вниманием придворных. И может побыть обычным мальчиком. Хотя бы попытаться узнать, каково это на вкус.

Девчонка заметила его любопытство и усмехнулась.

— Тогда приберите к рукам эту городскую неженку и покажите, что значит повеселиться!

Улыбка на лицах крестьянских детей стала коварной.

— Это не для трусов. Откуда нам знать, подойдет ли он? Вдруг сбежит.

— Я не трус! — Только и смог выпалить Доминик. — Что там у вас за забавы? Думаете, я не справлюсь? Наверняка какая-нибудь глупость.

— Это называется «справедливостью». — сказал Том — Один местный пьяница не отдал отцу денег за работу. Мы хотим его проучить.

Джек посмотрел на баронского сына чуть свысока и обошел со стороны.

— Но это, конечно, непросто. Надо быть смелым. И ловким. Не думаю, что ты справишься. Это в городе, чуть что, идут и жалуются. У нас другие порядки. Мы все делаем своими руками.

Какая-то часть Доминика ставила авантюру под сомнение. Неужели их отец сам не может разобраться с такой мелочью? А вдруг здесь принято для такого подсылать своих детей? Кто знает этих крестьян и как они поступают. Но озвучить свои опасения мальчик не решился. Это была безвыходная ситуация. Если он начнет задавать вопросы или откажется — его сочтут трусом.

Этого было допустить нельзя. С местными стоит подружиться. Пусть и таким способом.

— Только надо быть осторожным, чтобы никто не узнал, что это наших рук дело. — Добавил Джек, отвечая этим на половину не заданных вопросов. — Проще простого!

— Мы пришли сюда, чтобы искупаться. Но раз такое дело...— Добавил брат, разминаясь, словно готовясь пробежать пару миль. — Раз такое дело, не будем медлить!

Доминик бежал по зеленому, летнему полю, задыхаясь и чувствуя небывалый прилив страха, восторга и свободы. Том и Джек заливались хохотом, проносясь мимо. Было мало удивительного в том, что бег давался им куда лучше. Сын барона довольно быстро устал и отстал, но продолжил бежать, понимая, чем чревата даже короткая остановка.

— А ну стоять! — Донесся до них пропитой, громкий голос. — Засранцы, вы думаете, это с рук сойдет!? Маленькие свиньи!

Пьяница перешел на куда более витиеватые выражения, которые не должны слышать слишком нежные уши. Том и Джек нырнули в заросли кустарника, как зайцы: растения сомкнулись за ними и затихли. Словно и не было двух пакостников.

Доминик заметно запыхался и уже хотел крикнуть «стойте!». Как, внезапно, сильный толчок повалил его на землю. Не успел мальчишка понять, что произошло, как сильная рука схватила его, как котенка, за ворот рубахи и с силой швырнула в сторону. Доминик покатился по траве, быстро вскочив снова. Сердце билось как бешеное, перед глазами замаячили темные пятна. Воздуха отчаянно не хватало.

Второй удар пришелся в область затылка. Сильная, мощная затрещина. Доминик никогда не испытывал до этой минуты ощущение, которое можно описать как «искры из глаз». Но успел быстро поднять взор, мгновенно пожалев обо всем, что совершил несколько минут назад.

Пьяница оказался быстрее, чем можно было предположить. Разгневанный человек способен бегать очень быстро, что юный искатель приключений не принял в расчет. К тому же он не был стар, как казалось издалека.

— Был бы ты щенком, я бы утопил тебя в бочке. — прорычал мужчина, вцепившись в Доминика. — Кто эти двое? Как зовут? Тебя то, мелкая тварь, я не узнаю. Но это ничего. Все равно получишь за троих.

Доминик сделал резкий рывок и сумел выбраться. Ему ничего не оставалось делать, как бежать в обратную сторону, к деревне. Голова неприятно ныла, а соперник выглядел так, что не оставалось сомнений: собирается исполнить сказанное.

Пробегая по единственной, и главной улице, мальчик не знал, куда себя деть от страха. К кому обратиться за помощью? Вряд-ли Саймону понравится его выходка. Вряд ли она вообще придется кому по душе. Но и допускать побои хотелось меньше всего.

Долго мальчику думать не пришлось. Новый сильный удар заставил его пошатнуться, но не упасть. Мужчина появлялся за спиной почти бесшумно. Впрочем, Доминик не слышал ничего, кроме внутреннего вопля и разбросанных в голове мыслей.

— Отвечай, кто еще был с тобой! Отвечай!

Не придумав ничего лучше, мальчик побежал к единственному месту, где ему могли помочь. Он буквально молился, чтобы Саймон успел вернуться домой.

Дверь оказалась запертой, и ком в горле сделался таких размеров, что стало тяжело дышать. Затравленно обернувшись, Доминик понял, что больше нет никаких сил продолжать отрываться от преследователя. Оный приближался с каждой минутой, уже не так быстро. Не то тоже выбился из сил, не то понимал состояние своей «жертвы».

— Я могу все объяснить. — попытался пойти на мировую мальчик. И выиграть этим время на передышку. — Давайте я просто исправлю то, что натворил.

— Объяснять будет твоя задница моему сапогу. — прорычал мужчина. — Гордый, значит? Не хочешь выдавать приятелей? Что же, передумаешь.

— И кто дал тебе право трогать чужих детей, Финли? — еще никогда Доминику не было столь радостно слышать строгий, вкрадчивый голос. — Что бы он не натворил, меру наказания должны выбирать родители или опекуны.

Саймон вышел из конюшни, неся в руках сбрую. Доминик уже понимал по мелким повадкам наставника, что от него следует ожидать. Травник держался выпрямившись, практически не выказывая эмоций. В его взгляде читалась холодность и раздражение.

— А, так это твой щенок, травовед. — усмехнулся пьяница, но остановился, не делая больше и шага в сторону мальчика. — Ты хоть знаешь, что он наделал?

— И что он наделал? — Коротко поинтересовался Саймон, вздернув бровь. — Стоит хотя бы пары похмельных настоек? Или трех склянок спирта, пропавших из моего дома после твоего визита? Ты же клялся, к слову, своей покойной матерью, что завязал.

Мужчина причмокнул и больше не смог сдерживать взгляда травника. На какое-то мгновение он походил больше на виноватого, нашкодившего мальчишку. Как тот, за кем гнался совсем недавно. Но гордость, сыгравшая не к месту, заставила его вздернуть голову и сделать шаг в сторону собеседника.

— Твой гад, уж не знаю, из какой дыры его вытащили, вымазал мне стены дерьмом! А до этого подпер поленом нужник. Между прочим, пока я находился внутри! Я стены два часа назад побелил!

Доминику очень хотелось сказать, что идея вымазать стены тем, чего больше всего было во дворе, принадлежит не ему. И воплощена не им, из-за природной брезгливости. Но сдержался и промолчал.

Согласно их плану, полено не должно было подвести. Но подвела дверь. От старости став чуть прочнее бумаги.

— Я проходил мимо твоего дома полчаса назад и не видел никаких побеленных стен. — Саймон так же сделал шаг к «гостю», возвысившись над ним почти на целую голову и смотря сверху вниз. — На прошлой неделе тебе кто-то растащил дрова по всему двору. А до этого украл последних кур. Продолжать можно долго. Финли, ты взял в долг или напакостил мелкой кражей почти всей деревне. Люди отвечают тем же. Твою голову не посещала мысль, что это будет повторяться снова и снова, пока ты не начнешь вести себя, как подобает честному человеку?

Долгую минуту пьяница сопел и кидал разъяренные взгляды то на Доминика, то на травника. В его голове явно крутились какие-то мысли, но никак не складывались в слова.

Крыть было нечем и он, видимо, решил пустить разговор по кругу.

— Бросишь тут пить! Не деревня, а сплошные жмоты, белоручки и гадины. Поживи они с мое! Пусть наденут мои сапоги и пройдут то, через что прошел я! И тогда посмотрим, станут ли они пить или сразу полезут в петлю. Вот, когда не стало Сэма…

— Ты не единственный, кто пережил смерть своего ребенка. — Отрезал Саймон. Его голос сделался холодным и жестким, как лед в середине зимы. — Люди находят в себе силы жить дальше. И не всегда заглядывают на дно бутылки каждый день. Найди себе честное дело, иначе мелкие пакости превратятся в большую беду.

— Не учи меня жить, колдунишка! — Финли буквально взвыл на этих словах. Его лицо сделалось красным от злости и обиды. Доминик подпрыгнул на месте от внезапного крика. Саймон оставался совершенно спокойным и неподвижным. — Я все про тебя знаю. Это из-за тебя мрет скотина. И дети, иногда, тоже. Может, своего первого ты Сатане подарил, чтобы остальные не померли? А то слишком хорошо живешь…

— Прочь отсюда.

Эти слова разрезали гневную речь своим холодом и пресекли дальнейший разговор. Доминик заметил, как глаза его учителя сверкнули огнем. Но, даже в такой ситуации, Саймон сумел сдержать гнев. Сын барона заметил, как вздрогнула и сжалась в кулак рука травника после сказанных слов.

Саймон развернулся и пошел в дом, легким кивком показывая, что ученику стоит последовать за ним. На дне его взгляда все еще плескалась настоящая, но хорошо контролируемая злость.

— Забудь дорогу к этому дому. Мое соседское дружелюбие, начиная с этого момента, не распространяется на тебя.

Эти слова были брошены через плечо. Финли качнулся и заморгал, словно не понимал, что произошло.

— Э, ну ты чего. Я это случайно. Э. Саймон, подожди.

— Забудь. Дорогу. К этому. Дому.

Сказав эти слова, раздельно и четко, Саймон закрыл дверь за собой и Домиником. Последнему очень хотелось запереться в своей комнате и больше никогда не покидать ее пределов.

Даже бегущий следом разгневанный мужчина не вызывал столько ледяного ужаса, как взгляд наставника.

Саймон и Доминик сидели на кухне. Когда они зашли в помещение, травник заварил две чашки чая и наполнил их разным содержимым. Еда, оставшаяся со вчера, послужила поздним обедом. Наставник даже не притронулся к своей порции, задумчиво глядя в окно и погрузившись в хмурое молчание. Мальчик заметил, как трясутся кончики пальцев мужчины, и как дрожь сходит на нет с каждым глотком загадочного зелья. Допив приготовленное, Саймон отставил посуду и откинулся на спинку стула, глядя на своего подопечного.

— Так что же вы, все-таки, натворили?

Доминик очень хотел стать таким же крошечным как мышь и улизнуть в щель, лишь бы избежать намечающегося разговора.

— Ну...Все то, что вам уже рассказали. В целом.

— С кем вы решили, что издеваться над пропойцей это хорошая идея?

Мальчик замолчал и отвернулся. Он твердо решил не говорить о своих новоиспеченных приятелях, уже трижды проклянув момент встречи. Еще не хватало получить и от них, как минимум.

В данном случае тишина послужила ответом. Саймон сложил пальцы замком и продолжал вдумчиво рассматривать своего ученика.

— Может, это и к лучшему, что не хочешь говорить. В любом случае, скоро станет известно, кто это был.

Травник поднялся, задумчиво разглядывая комнату так, словно оказался тут впервые.

Доминику очень не хотелось снова погружаться в тишину. К тому же он слишком боялся получить трепку. Тем более такую унизительную, какая уже состоялась. Было даже странно, что наставник не спешил с этим.

— Как прошли...Дела у той женщины?

Что угодно лучше, чем тишина.

— Все в полном порядке. У Билла теперь есть чудесная девочка. К вечеру, я надеюсь, до них доберется врач. В нем уже нет особой нужды, но в таких делах лучше узнать точное мнение обученного специалиста.

За окном громко закричал Стефан, противным, петушиным визгом. Звук сильно бил по ушам. И чего вдруг эта птица вздумала так орать?

Доминик решился на вопрос, который, на самом деле, беспокоил его больше всего.

— Вы...накажете меня за это?

Саймон посмотрел на него ничего не выражающим взглядом и чуть склонил голову набок.

— Сейчас тебе следует думать о том, как наверстать пропущенное за день. Заканчивай трапезу и приступай. А я пока починю старую сбрую. Заодно покажу, как это можно сделать.

Все последующие несколько дней Доминик вел себя тише воды и ниже травы. Прилежно учился, не задавал лишних вопросов и почти не хотел язвить, когда становилось совсем сложно или не понятно. То и дело он мысленно возвращался к прошедшей ситуации. Времени было достаточно, чтобы все обдумать. В свободное время не было смысла уходить с участка: мальчик слишком опасался снова наткнуться на буйного пьяницу. Однако, отчего-то он чувствовал, что к произошедшему разговор вернется. К счастью, хотя бы его деятельность, в виде похода в погреб, так и не была замечена.

В один из дней Доминик рассказал наставнику об Амелии. Что встретил ее (но не уточнил, когда именно) и видел, как та заходится в кашле. Травник нахмурился, но ничего не сказал. Однако было видно, что его беспокоит этот вопрос.

Больше баронскому сыну не приходилось напоминать об утренних обязанностях. Список дел пополнился варкой яиц и уходом за рабочим инструментом в виде ножей и серпа. Саймон объяснил, что все в доме, что может хорошо резать, должно всегда находиться в идеальном состоянии.

На одном из занятий на лугу, держа в одной руке пучок смолевки, а в другой карандаш для записи и зарисовок, Доминик услышал знакомые шорохи за спиной. Он бы свалил это на мелкого дикого зверя, если бы не увидел кусок знакомой, старой одежды, промелькнувшей среди кустов. Мальчик решил молчать об увиденном и потом, при случае, спросить девочку, что она забыла в лесу на этот раз.

Эта минута отвлеченного разглядывания природных красот и то, что те скрывают, стоила мальчишке знаний. Он пропустил, как действует смолевка, помимо того, что успокаивает нервы. И решил больше не отвлекаться.

Вечер субботы ничем не предвещал большой или малой беды. Стояла насыщенная запахами ночь едва перевалившего за середину лета. Все дела были окончены, Доминик закрыл тетрадь и с удовольствием вытянулся, предвкушая долгожданный отдых. Он совершенно забыл о том, что ему обещали некий разговор. Не следил также и за днями недели: в его расписании все равно не было фиксированных выходных. Все, о чем он думал, как здорово будет отправиться, наконец, в кровать, через пару-тройку часов. А пока можно заняться чем-нибудь другим. С кухни донеся скрежет и баронский сын мимолетом подумал: «Что движет этим человеком, раз он задумал делать перестановку в такое время?»

Саймон подошел со спины и остановился, дожидаясь, когда его подопечный завершит работу. Травник стоял, облокотившись о дверной косяк и скрестив на груди руки. Когда Доминик закончил потягиваться, он поманил его пальцем.

— Молодой человек, все уже готово. Проследуйте за мной на кухню.

Мальчишке очень не понравился тон. Сомнительные мысли затеяли в голове собственную перестановку.

— Готово что? — непонимающе спросил он.

Саймон вздохнул, чуть прищурившись.

— Кажется, у тебя не настолько плохая память. Мы уже выяснили это. Пойдем. Нам надо обсудить твое поведение за все последние дни. Я озвучивал эти условия и принятие мер.

Холод пробежал по спине ученика, и он практически вжался в стул. Значит, предчувствие о разговоре его не обмануло. Доминику очень не хотелось возвращаться к этой теме.

— А мы можем поговорить здесь? Сейчас.

— Здесь — не можем. Вставай и иди за мной.

Затравленно глянув в сторону уличной двери и размышляя, удастся ли ему провести в лесу какое-то время, Доминик, нехотя, поплелся за учителем.

Мальчик не до конца понимал, что означает выдвинутая на центр лавка, но это точно не обещало ничего хорошего.

Примечания:

*Специи были дорогим удовольствием, позволить их себе могли только состоятельные граждане.

В комнате, как показалось баронскому сыну, стало очень душно. Саймон сосредоточенно устанавливал травяную свечу в держателе и поджег с двух сторон, чтобы та дала больше света. С каждой минутой за окном становилось все темнее. И, если свет живого огня обычно ассоциировался с уютом, в данной ситуации комната приобретала все более мрачный вид.

В камине для приготовления пищи едва тлел огонь. Доминик погрузился в наблюдение за переливающимся алым деревом, как будто это могло отвлечь в достаточной степени. Он понятия не имел, что сейчас должен сказать.

Разговор начал травник, попутно переставляя огонь ближе к центру помещения.

Саймон повернулся к мальчику, облокотившись на край стола. Скрещенные на груди руки означали, как уже понимал собеседник, что мужчина говорит предельно серьезно. Не стоит перебивать в такой момент. А еще — что он очень недоволен определенными вещами.

Догадаться какими, было не сложно. Доминик бы предпочел, чтобы их не озвучивали вслух.

— Почти неделю назад я предупреждал тебя, что буду брать на заметку каждое неосторожное слово или глупый поступок. Видимо, молодой человек, ты решил, что к моим словам можно относиться как к пустозвонству. Это не так, в чем, в совсем скором времени, предоставится возможность убедиться. Ты — гость в моем доме. Так скажи: имеет ли порядочный гость право не соблюдать принятые порядки, нарушать привычный распорядок, или наведываться в кладовку без разрешения? Я оставил тебя присмотреть за домом, а не растаскивать запасы или вынуждать животных мучиться в тесных загонах до полудня.

Доминик смотрел куда угодно, в основном в пол. Лишь бы не встретиться с показательно строгим взглядом. Хорошо, что в сумерках не было видно, как он покраснел после сказанного. Думая сейчас над тем, что совершил несколько дней назад, он приходил к выводу, что это была не самая лучшая идея. И дело даже не в том, что прибытие сюда было вынужденное. Он вспомнил, как Саймон защитил его от пьяницы, и стало по-настоящему стыдно. Хозяин дома вполне мог, и имел право, сказать Доминику и этому потерянному человеку разбираться самим, не вмешиваясь. Травник мог сорваться на нем: не поддайся мальчик глупому озорству, тот мерзкий мужчина не стал бы грубить его учителю. Это Доминик привел неприятного соседа к порогу дома. Выходит, он сам скверный гость, которого не пожелаешь пригласить добровольно.

Баронский сын со стыдом подумал, что, наверное, если бы не его отец и его указ — в подобной ситуации любой нормальный хозяин выставит со двора такого невежу. Не задумываясь, куда тот отправится после.

Взглянуть на себя со стороны было новым и малоприятным ощущением. Жгучий стыд бежал по венам пополам с кровью.

Саймон внимательно вглядывался в лицо мальчика. Его удовлетворяло, что тот относится к данной ситуации без раздражающего безрассудства и что-то осознает. Но, конечно, он никак этого не показал.

— Ты понимаешь, что вел себя, мягко говоря, неуважительно?

Доминик прикусил губу и нашел в себе силы поднять глаза и кивнуть. Помещение все сильнее погружалось во мрак, оставляя пространство для золотого света свечи.

— Хорошо. Я надеюсь, что ты осознаешь в полной мере эту ситуацию. — Он сделал короткую паузу, чтобы выдохнуть. — Далее. Я предполагаю, что местные прохвосты втянули тебя в определенного рода "приключение". А ты был и рад согласиться, не сильно думая головой. Никто здесь не питает большой любви к Финли. Дело не в конкретном гражданине. Но, как минимум, его дурной нрав не касался тебя, до определенного момента. Так скажи: какое моральное право ты имел пакостить тому, кто даже не сделал никакого зла в твой адрес? Кого не знаешь лично. Не знаешь всей ситуации. А если бы мальчишки предложили тебе, скажем, «подшутить» над старушкой, наговорив, что та зацепила непомерную юношескую гордость старческим ворчанием или недодала обещанного молока их родителям? Ты бы согласился, поверил и присоединился к ним. Вот в чем проблема.

Доминик рассматривал пол с таким усердием, словно узоры дерева содержали редкие и важные письмена. Он пытался убедить себя «не распускать сопли». Каждое слово больно жалило проснувшуюся совесть. Он не думал, как это могло выглядеть со стороны. Вернее, очень не хотел задумываться об этом слишком сильно. А теперь Саймон стоит перед ним и каждая произнесенная фраза резала по живому.

«Наверное, иногда, лучше пусть тебя назовут трусом...— думал он. — Да кем угодно. Это лучше, чем оказаться идиотом».

Они помолчали несколько минут. Мальчик слышал, как в окно бьется поднявшийся ветер. От сквозняка пламя свечи задрожало, и свет с тенями на стенах затанцевали, подобно дикому племени.

«Надо что-то сказать. Но что? Черт подери, если я сейчас открою рот, то...»

Додумать до конца Доминик не успел. Саймон потребовал участия в дискуссии.

— Так и будешь молчать? Что же. Есть учитель намного лучше и эффективнее слов. Снимай верхнюю одежду, спускай штаны и ложись на лавку.

Доминика передернуло от этих слов, как будто что-то острое воткнули между лопаток. На самом деле, он предполагал такой исход событий. Но очень, очень не хотел думать о нем. Он слышал несколько раз, как кто-то из слуг жаловался на строгий выговор, эффект которого закреплялся розгами, но в его окружении такое наказание не было принято. Либо о нем никто не имел и малейшего желания распространяться.

Сейчас мальчик очень хорошо понимал, почему.

— Мне жаль за то, что я сделал. — Запоздало ответил юноша, удивляясь, как холодно и отрешенно звучит собственный голос. — Я… не думал об этом. С такой стороны. Да, я действительно натворил то, что не делает чести выходцу из господ. Даже такого невысокого титула. Мне в новинку вставать на рассвете, забивать голову тем что, наверное, и не пригодится. Кормить кур и все в таком духе. Я привык к другой жизни и никогда, даже в страшном сне, не видел себя среди крестьян. А еще, — он поднял взгляд на Саймона. Тот слушал очень внимательно. — Я никогда не думал, что моему отцу настолько все равно на меня. Что он готов отдать своего сына кому угодно, лишь бы не заниматься самому. Впрочем, в любом случае, поздно. Я уже вырос. Без него.

Лица травника коснулось странное выражение. Он быстро взял себя в руки, но Доминик успел разглядеть эмоцию, слегка походившую на жалость.

— Отец очень любит тебя. Но слишком мягкий, чтобы проявлять характер. Именно поэтому «кем угодно» оказался я.

Губы Доминика скривила ухмылка.

— Меня подкинули сюда, как подкидывают псарю нового щенка, чтобы сделать послушного песика для леди. Никакой разницы.

— Она есть, юный Доминик. — голос наставника снова стал строгим и требовательным. На какой-то момент мальчик забыл, зачем он находится здесь. Эта интонация напомнила о грядущем и малоприятном. — Ты будешь править теми, кто дан милостью судьбы. Распоряжаться имуществом и землей. И даже вершить суд среди тех, кто находится под властью и защитой вашего дома. Это большая честь. Но и большая ответственность. Нести подобную ношу не может человек, который плохо ориентируется в вопросах морали. Власть не должна принадлежать бесчестным, злым и ленивым.

Он отошел от стола, хлопнув себя по коленям, и слегка согнул ноги, чтобы быть на одном уровне с собеседником. И заглянуть тому в глаза.

— Мир держится на простых людях. Хочешь ты этого или нет. Они могут сочинить бессмертные песни в твою честь, а могут насадить на вилы. Путь к этим точкам складывается из маленьких шагов. Ты сделал неверный. Когда решил, что «все сойдет с рук». А сейчас — пришло время отвечать за поступки.

Саймон показал на лавку. В его жесте читалось, что подчинение — единственный выход из ситуации.

— Ложись.

Речь в сопряжении с грядущим возымела определенный эффект. Доминика затрясло, и это не осталось незамеченным. Он обхватил себя руками и попятился, споткнувшись о злосчастную утварь. Даже осознавая свои проступки, когда пришел страшный момент расплаты, мальчик понимал, что не был к этому готов.

Саймон смотрел на него спокойно, словно такая реакция была чем-то само собой разумеющимся. Он не думал о том, что его ученик спокойно выполнит подобное распоряжение. Ситуация, в которой находился его подопечный, доставляла мало удовольствия травнику. Но опыт — хороший советник. Мужчина точно знал, что есть моменты, в которых нельзя отступать и давать слабину.

Он обещал своему ученику, что его слова и действия не останутся незамеченными. Мальчик должен получить то, что заслужил.

— Я… Я прошу прощения. За то, что сделал. И за погреб, и за то, что поздно выпустил животных. И за все остальное. Только, пожалуйста, давайте обойдемся без…этого? — Он умоляюще посмотрел на Саймона. И не нашел в его глазах желаемое послабление для ситуации.

— Я сделаю все, что хотите. Проведу весь остаток лета за книгами, без единого выходного. Буду убирать и двор, и дом. Только не хочу проходить через такое унижение.

— Я не пытаюсь тебя унизить, сломать или еще что-то в подобном роде.— Наставник говорил спокойно, но в его голосе не было мягкости, дающей надежду на мирное разрешение вопроса. — Тебе придется через это пройти. Потому что у поступков всегда есть последствия. Чем дольше ты тянешь, тем сильнее растягиваешь наказание. Найди в себе силы покончить с этим.

Доминик опустил голову и, кажется, прекратил дышать на несколько долгих секунд. Мальчик почти до крови кусал губы, ему очень хотелось закрыть глаза и открыть их тогда, когда все завершится. Он сорвал с себя рубашку, неловко снимая ту через голову и выдохнул. Стараясь не думать ни о чем, найдя лавку практически на ощупь, он опустился на нее и прочно вцепился в дерево до побелевших костяшек.

«Интересно, можно ли приготовить отвар, который спасает от воспоминаний? — думал баронский сын, ощущая, как с него сдергивают низ одежды. Сам он так и не решился сделать это — Я бы выучил его рецепт наизусть в самую первую очередь».

Дальше произошло то, что мальчик никак не мог ожидать. Саймон перехватил его запястья, опустил под лавку и одним движением обмотал веревкой, скрепив концы той узлом. Пока Доминик безуспешно пытался вырваться, ноги тоже оказались зафиксированы.

— Это для твоего блага. Если будешь вырываться, я могу опустить розгу не туда, куда следует. Не дергайся, иначе сильно затянешь узлы.

Доминик задышал быстро и глубоко. Ему отчаянно не хватало воздуха от ужаса и нахлынувшего волнения. Саймон отошел, и баронский сын собрал в кулак всю свою гордость, чтобы не разрыдаться в голос. Первые слезы выступили уже сейчас. Мальчишке не хотелось думать о том, что будет дальше, при подобном раскладе.

Мир сузился до звуков шагов. Ученик слышал, как мужчина подошел к столу, что-то двигая и переставляя. С десяток раз наследник баронского титула пожалел о том, что сделал, чтобы оказаться в подобном положении. И прекрасно понимал, что одних сожалений будет недостаточно, сколько бы те не прокручивались в голове.

Когда на кожу спины опустилась холодная ладонь, Доминик вздрогнул. Веревка ощутимо сдавила кожу запястий, стоило попытаться оказать сопротивление. Ощущение стыда ушло на задний план — его уверенно вытеснил страх перед грядущей болью. Хуже всего было то, что мальчишка не знал, насколько сильной та может быть.

— Я собираюсь использовать розги, изготовленные из березы. — пояснил наставник ровным, безэмоциональным голосом. — Они считаются, если так можно сказать, достаточно «нежными». Но не думаю, что тебе есть с чем сравнивать. И, надеюсь, не возникнет мыслей и ситуаций, после которых предоставится такая возможность. В этот раз я не вымачивал их в соли. — Саймон заметно подчеркнул «в этот раз» интонацией и сделал короткую паузу. — За свою лень, неуважение и пренебрежение обязанностями ты получишь десять ударов. И еще пятнадцать за то, что натворил в течение остального дня.

Травник убрал руку, а Доминик прикусил губу, сложив в голове числа и обозначив неизбежное суммарное. Он не смел открыть глаза и посмотреть на окружающую обстановку.

Баронскому сыну не хотелось видеть орудие наказания. Как будто это могло сделать происходящее намного реальнее, чем мальчишка того хотел.

«Двадцать пять. — Думал юный виновник. — Двадцать пять ударов! От меня не останется живого места. Я скончаюсь прямо на этой чертовой лавке!»

Доминик стремился изо всех сил загнать разбредающиеся, как глупые овцы, мысли в одну кучу. Он попытался вскочить в последний раз и веревки мгновенно напомнили, что это приведет к большой ошибке. Проверив их напоследок и чуть ослабив узлы, Саймон прервал страшный момент ожидания короткой фразой:

— Я начинаю.

Последующие несколько секунд полной тишины наказуемый желал растянуть на целую вечность, если бы такое было возможным.

Тонкая ветвь со свистом вспорола воздух, прежде чем оставить красную, пылающую отметку на коже ягодиц. Мальчишка вздрогнул, но сумел сдержать крик. Первые мгновения он думал, что такая боль более чем терпима. Пока она не начала распускаться жалящим, мерзким ощущением и рядом не легла еще одна полоса, дополняющая ощущения первой. Третий и четвертый удар были сильнее предыдущих и Доминик пожалел, что рядом не было ничего, во что можно вцепиться зубами. Даже руки оказались предательски далеко.

А затем стало действительно больно. Саймон сделал небольшую поблажку и позволил привыкнуть к ощущениям. Прежде чем показать, на что способно подобное орудие наказания и как оно действительно должно ощущаться.

Мальчик думал, что подобные вещи — болезненный процесс. Но не предполагал, насколько. И с огромной радостью не ведал бы и дальше. Расширение границ познания о том, какая бывает боль и какие ощущения та приносит, в купе с раскаянием, не входили в круг его интересов и не требовали удовлетворения.

Одно дело встретиться с последствиями, когда пропускаешь удар тренировочным мечом. Когда падаешь или растираешь потянутую мышцу после езды на лошади. Здесь — намного хуже. Доминика пугало, что он не может остановить процесс наказания. Не может увернуться и избежать карающей длани. Он не имеет никакой власти над ситуацией. Даже права на то, чтобы защититься.

К десятому удару баронскому сыну показалось, что горячая кровь стекает по ягодицам ручьем. Он попытался повернуть голову, чтобы посмотреть, но увидел лишь нижние одежды учителя и то, как розга, не зная о милосердии, снова опустилась на и без того пылающую болью кожу. Это зрелище заставило сердце биться еще сильнее, хотя казалось, что быстрее попросту невозможно. Раздался свист тонкого дерева, и после нового карающего удара, положенного на нижнюю часть ягодиц, баронский сын заскулил и уже не мог, даже если желал того изо всех сил, сдержать ручьи слез. Ужалившая розга выбила остатки гордости и выдержки. На лавке, в которую Доминик уперся лбом, образовалась небольшая лужа соленой воды.

— Хватит! Умоляю, прекратите! Я не выдержу, я не могу больше выдержать! Это слишком больно, это ужасно больно!

— Само собой, юный Доминик, это больно. — Голос Саймона был спокойным. Новый удар не заставил ждать себя долго. Крик, сдобренный всхлипами, нарушил тишину ночи. — Иначе какой смысл называть происходящее наказанием?

— Это экзекуция! — мальчишка сорвался на еще один крик, когда розга прошлась по верхней части спины. — Отпустите меня, немедленно! Сейчас!

Теперь, когда баронский сын знал наверняка, насколько происходящее неприятно, его сожаление о содеянном достигло пика. Ягодицы пылали огнем, и было сложно понять, где именно розга оставила след. Новая отметка на спине распустилась ощущением, словно кожу прижгли, а не ранили тонким деревом. Доминик сбился со счета, но понимал, что карательная мера едва ли перевалила за половину. Остатки сил ученик травника бросил на то, чтобы прекратить свершающееся любой ценой.

Он изогнулся насколько мог, не обращая внимание на затянувшиеся путы. Саймону пришлось оторваться от своего занятия и жестко прижать ученика к лавке, попутно приводя узел в более расслабленное состояние. Доминик вырывался, сводя старания наставника на нет снова и снова. Паника, которую сдерживала плотина благоразумия, прорвалась и больше не могла умещаться только в голове. Мальчишка взвыл, извернулся и получил ощутимый шлепок ладонью по и без того настрадавшейся коже ниже спины. Это привело в чувство на некоторое время. Достаточное для того, чтобы прислушаться к словам и осознать их серьезность.

— Если ты не прекратишь истерику, я добавлю еще не меньше пяти ударов. — Саймон вернул мальчишку в исходное положение и дал тому время, чтобы отдышаться. К сожалению, баронский сын пребывал не в том состоянии, чтобы осознать поблажку. — Сейчас я отойду, чтобы сменить розгу. Даю две минуты, чтобы придти в себя. Чем сильнее ты напрягаешься, тем больнее получается удар. Расслабь мышцы. Это немного сгладит ощущения.

Доминик уже не вырывался, но продолжал скулить, уткнувшись в бесчувственное дерево. Его плечи вздрагивали от пережитого, эмоции прорывались в мир слезами и всхлипами. Травник не мог сказать наверняка, доходят ли его слова до адресата.

На мгновение мужчина подумал о том, что, возможно, действительно стоит остановиться. Но оборвал жалость замечанием самому себе: «Двадцать пять. Не меньше. Столько, сколько было озвучено. Это станет хорошим уроком, возможно, не требующим закрепления. К тому же я не делаю ничего, что не совершил бы с собственным ребенком, веди он себя подобным образом. Это даже нельзя назвать сильными ударами. Но в самый раз для избалованного мальчика.»

Саймон отошел к столу и извлек из торбы гибкую ветвь. Затем взмахнул ей, стряхивая остатки влаги. Капли проложили дорогу в сторону выхода из помещения. Травник был бы не против пройти по этой тропе, выйти и вдохнуть свежего воздуха летней ночи. Духота помещения действовала на нервы, но он не решался открыть окно или дверь. Не хватало, чтобы мальчик простудился и провел несколько дней в постели. Такой расклад не понравится никому из них.

Мужчина видел, как напрягся его ученик, едва он занял место рядом с тощим телом, растянутым на лавке. Взгляд скользнул по раненой коже.

«Ничего страшного, но потребуется обработка. На всякий случай, чтобы не занести инфекцию».

Кровь проступала лишь на некоторых ссадинах: тогда мальчишка напрягся слишком сильно и попытался увильнуть от удара. Вынудив травника опустить руку быстрее, что и привело к подобным последствиям.

Саймон выдохнул, прокрутил собственное запястье несколько раз, разминая его, и объявил:

— Продолжаем. Больше никаких остановок. Советую прислушаться к советам и попытаться расслабиться. Осталось двенадцать ударов.

«Двенадцать. Как цифр на часах в кабинете отца. — именно такая странная мысль пришла в голову мальчика в первую очередь. — Расслабиться? Он издевается надо мной? Как тут вообще можно расслабиться?!»

Еще одна красная полоса расцвела на коже спины. Болезненная, положенная аккурат рядом с первой. Баронский сын желал, чтобы именно там для ударов и было отведено место в дальнейшем. Спина была ненамного, но все же менее чувствительной. Он предполагал, что пятый из ударов ляжет примерно в той же области. И вскрикнул, когда его ожидания не подтвердились на практике.

— Не там, пожалуйста! — только и смог выкрикнуть мальчик, получив в ответ на просьбу лишь жалящие прикосновения тонкой ветви.

Саймон не выказывал словесных реакций, продолжая молча накладывать удары там, где считал нужным. Доминику казалось, что его обманули или, все же, наставник решил не ограничиваться оставшейся дюжиной. Последние два захлеста оказались по настоящему ощутимыми. Они выбили из груди провинившегося громкий, но короткий крик. Баронский сын тяжело дышал, опустившись щекой в собственные слезы, и не сразу понял, что новой боли не следует. В любом случае той, что сейчас властвовала, было более чем достаточно.

Травник опустился рядом с подопечным, оперевшись на одно колено. Он коснулся участка на спине рядом с воспаленной кожей, осматривая повреждение. Эта отметина кровила больше остальных. При ее нанесении баронский сын изогнулся, пытаясь вырваться.

Последствия были малоприятны, но не несли совершенно никакой угрозы. От прикосновения мальчик дернулся, продолжая тихо рыдать.

Он никак не мог успокоиться, и Саймон с трудом вынудил подопечного повернуть голову и посмотреть на своего «экзекутора» красными от слез глазами. Волосы цвета спелой пшеницы растрепались, светлые ореховые глаза смотрели с долей страха и обиды. Травник отметил про себя, что тонкие черты лица мальчик унаследовал от матери. Из него вырастет красивый мужчина, в котором за версту читается кровь аристократа. Но это — потом. Сейчас перед ним испуганный, не подготовленный для жестокой жизни ребенок. Впервые ответивший за свой поступок так, как за подобное положено отвечать.

Саймон испытал неприятный укол излишнего сострадания и сочувствия. Случалось, что это ощущение приходило в момент воспитания собственных детей. В конце концов, он причинил боль. И не сделал бы этого, исходя лишь из внутренних потребностей. Все, о чем думал наставник, это о благе. «Жизнь, в случае чего, спросит намного больше. Сегодня мальчик приблизился к пониманию этой простой истины. В лучшем случае, это так. А пока — с него достаточно.»

— Сейчас я развяжу тебе руки, если обещаешь не трогать ими ничего. Нужно обработать ссадины. Это неприятно, но намного лучше, чем если в них попадет зараза.

Доминик поднял измученный взгляд и, почти сразу, попытался отвернуться. На сопротивление у него не осталось сил и он молча кивнул. Саймон незамедлительно распустил веревки и осмотрел покрасневшую кожу на запястьях ученика. После отошел к столу, откуда послышался звук перестановки склянок.

Баронский сын обернулся назад, желая узнать, насколько большой ущерб нанесен телу. Фантазия рисовала страшные картины изодранной до мяса плоти, и Доминик даже удивился, увидев на месте ударов только тонкие, взбухшие полосы. Больше всего тянула ссадина на спине, в области лопаток, но осмотреть ее он никак не мог. Чувство стыда пришло только сейчас, вместе с возвращающимися силами. Меньше всего мальчишка хотел лежать так дальше, с голым задом на всеобщее обозрение.

Он думал о том, чтобы все-таки натянуть одежду на положенное ей место, но наставник вернулся, держа в руках плоскую банку. Резкий запах трав разнесся по всему помещению, стоило ее открыть.

— Будет немного щипать. Это смесь из журавленника цикутного, зверобоя и тысячелистника. Последний, к слову, не теряет своих свойств даже в сушеном виде. — Саймон нанес небольшое количество изготовленной накануне смеси на спину ученика. Тот зашипел, но не оказал сопротивления, понимая, что с ним все равно сделают то, что считают нужным. — Очень простой, но эффективный способ остановить даже кровотечение. Сейчас я использую это средство больше для того, чтобы избежать инфекции. Предупреждаю, это будет на экзамене.

Доминик не удержался от возмущенного смешка. Даже в такой ситуации травник пытался вдолбить в его голову крупицу знаний. Впрочем, технически, их вкладывали буквально. Особенно когда рука коснулась воспаленных ягодиц и баронский сын поборол желание отобрать банку, обмазавшись содержимым самостоятельно и избежать подобных прикосновений. Но боялся вызвать гнев Саймона такой малостью.

Он думал о том, что впредь будет изо всех сил избегать подобного наказания. Пережитое походило на ужасный сон, в котором тебя не покидает чувство боли. Мазь совсем немного ослабила жгучий эффект от карательных мер, но не могла убрать его полностью.

Доминик догадывался, что его учителю посильно избавить от боли. Но просить об этом не стал, осознавая, что именно в ней и заключается закрепление воспитательного эффекта.

— Я могу подняться?

— Немного позже. Дай травам сделать свою работу. А пока это происходит: подумай еще раз и подумай хорошо, заслужил ли ты такое наказание? Мне важно, чтобы ты понял, зачем я поступил так.

— Я не...

Мальчишка удивился тому, как дрожал собственный голос. Ему казалось, что он успел успокоиться. Но, заместо передышки после трепки, в груди зрело непонятное, мерзкое чувство. Это была обида. Но не на кого-то конкретного и даже, что странно, не на того, кто заставил пройти через подобное испытание.

С удивлением и горечью Доминик осознал — он злился и обижался на себя. В голову лезли мысли, как будто издеваясь и изводя специально. Словно они ждали подобного момента, чтобы распуститься уродливым, ядовитым цветком. Юноша посмотрел на себя с другой стороны, и то, что он увидел, ему не понравилось.

Например, как доводил до слез совсем юного мальчишку, который прибился к их благородной компании незадолго до отъезда. Он называл его «ублюдком» и, хоть так и было на самом деле с точки зрения происхождения, тот никак не мог дать отпор наследнику баронского титула. Остальная компания поддерживала его колкие фразы одобрительным хохотом.

Он подбрасывал кухарке ужей, зная, что та боится змей.

Он игнорировал замечания отца, даже когда тот расстраивался по настоящему из-за поведения сына.

Было много того, что мальчишке не хотелось вспоминать. Но картинки перед глазами и не думали останавливаться. Перед ним как будто разыгрывали представление, с которого нельзя встать и уйти. Путы, прочнее тех, которыми его заставляли лежать на лавке, пригвоздили к месту и заставили досмотреть «шоу» до конца.

...Он вспомнил, как накричал на своего брата из-за мелкой ссоры и выбросил в окно его альбом с неумелыми рисунками. Так и не успев попросить прощения за поступок. И такой возможности больше не представится. Никогда.

Мысли, темнее цвета ночной воды, плескались у берегов осознания. Черными волнами бились о берега памяти, шурша обидами тех, кому он успел нанести их. Это еще не были разрушенные судьбы и сломанные жизни, но и этой малости было достаточно для мальчика тринадцати лет, впервые взглянувшего на себя глазами взрослого.

Его не за что было любить и уважать. А будет ли за что потом?

Не смотря на неодобрительный взгляд травника, Доминик поднялся и вернул штаны на положенное место. Саймон продолжил сидеть на лавке, всматриваясь в своего подопечного с нескрываемой долей любопытства. Мальчик и не подозревал, как сильно ход подобных мыслей отражается на лице. На полу валялась розга и баронский сын содрогнулся от одного ее вида.

— Я думаю, что заслужил это. — Тихо сказал юноша. — Заслужил это и даже больше. Наверное, заслужил, чтобы меня секли каждый день. Но это же не исправит того, что я натворил? Потому что... некоторые вещи ничего уже не исправит.

В отголоске сознания раздался плач брата, выбегающего из комнаты. Он сказал, что ненавидит Доминика. И что лучше бы у него был другой старший родич.

Баронский сын думал, что оставил все свои слезы в момент наказания. Но их, как и не благих поступков, было больше, чем кажется на первый взгляд. Доминик даже не пытался смахнуть их, давая свободно стекать по лицу. Боль физическая ушла на задний план, полностью уведенная в сторону той, заглушить которую не под силам никаким травам.

Невидящими глазами наследник баронского титула смотрел в стену. И вернулся к реальности только в тот момент, когда его прижали к себе. Крепко и достаточно для того, чтобы почувствовать себя в подобии безопасности и принятия. Впервые за долгие годы со смерти матери.

— Не исправит. — Тихо сказал Саймон. — Но ты сделал нужный шаг в сторону того, чтобы вырасти из капризного ребенка в мужчину. Учись у жизни. У себя прошлого — особенно. Если правильно понять плохие поступки, можно научиться совершать по настоящему хорошие.

— Я сильно обидел брата. И других людей тоже. — Доминик не хотел говорить этого в слух, но слова срывались с губ сами собой. — Только если другие люди все еще там, при дворе, брата уже нет и не будет. Никогда. Я не знаю, как жить с этим.

— С честью. Помня о том, что у каждого действия есть последствия. И быть мудрее, принимая то или иное решение. Попроси прощения, если считаешь, что обидел кого-то незаслуженно.— Саймон посмотрел в сторону окна, чувствуя, как намокает его одежда от слез мальчика. — Мне жаль, что в вашу семью пришло столько горя. Жаль твоего брата и твою мать. Ты не можешь извиниться перед кем-то из них, это правда. Но можешь сделать что-то полезное для тех, кто сейчас рядом, за кого несешь ответственность. Это не уберет груз прошлого насовсем. Но в жизни появится больше смысла. И больше дорог, по которым можно пройти, когда самому потребуется помощь.

Доминик слушал спокойный, уверенный голос и цепкая хватка удушающей боли становилась слабее. Он был ребенком и нуждался в защите, в первую очередь, от самого себя.

Он обнял своего учителя, не смея поднять глаза. Уже не мешала ни гордость, но страх. Доминик боялся, что на сказанное ему ответят таким образом, что боль снова вернется. Или он прочитает в глазах вещи, расходящиеся со сказанным.

— Простите меня. Я никогда не верил, что вы хотите помочь. Думал, что выполняете распоряжение отца. Он хоть и друг, но барон. Таким не отказывают. Таким подчиняются, даже если не очень хотят. Простите. Я не хочу быть тем, кого бы вы не стали терпеть в этом доме по своей воле.

Саймон молчал и это пугало мальчика. Он подумал, что тот не хочет реагировать на эти слова, потому что именно так и думает. И не хочет прощать.

Травник взял паузу для того, чтобы обдумать сказанное и правильно отреагировать. Нужно было действовать осторожно, не показывать, насколько его тронуло сказанное. В целом, он не ожидал услышать нечто подобное и больше делал ставку на то, что мальчишка разозлится на него после порки и убежит прочь. Его ученик показал себя с лучшей стороны. И нес в себе многим больше боли, чем положено юношам такого возраста.

Он выпустил подопечного из объятий и наклонился так, чтобы установить зрительный контакт. Глаза юноши были полны решимости, которых не было до этого момента.

«Хорошо, если он решит для себя, что надо меняться. Этот вечер принес больше пользы, чем можно было предположить»

— Я не держу на тебя зла, юный Доминик. И рад, что ты нашел в себе силы и смелость сказать это. Но в одном ошибаешься и не мог знать всей ситуации: я сам попросил прислать тебя сюда, осознавая трудности. Еще прошлым летом. Барон Теодор не хотел просить о подобном одолжении лично, потому что, в первую очередь, является моим другом. Здесь не идет речи об обязательствах перед господами. И он позволил вольности, вроде отослать тебя назад, если посчитаю нужным. Я не посчитал.

Доминик смотрел во все глаза и не верил собственным ушам.

— В конечном итоге мы решили, что свежий воздух и новые навыки, которыми ты, несомненно, будешь обладать, только на пользу юному, еще мечущемуся уму. — травник позволил себе сдержанную улыбку. — И я действительно рад, что это оказалось так. Я прощаю тебя за все причиненные неудобства.

Саймон усмехнулся, подумав о чем-то забавном, и не устоял перед соблазном озвучить это вслух.

— Надеюсь, что Стефан солидарен со мной в этом вопросе.

Остаток столь плодотворного вечера прошел спокойно. Время приближалось к одиннадцати, все домашние хлопоты ждали восхода солнца. Доминик все еще чувствовал дискомфорт после знакомства с розгами, но не мог не думать о том, что последующий разговор принес большое облегчение. В голове было ясно и спокойно.

Засыпая, он думал о том, что больше не хочет позволять себе слез по пустякам. Их и без того было слишком много. А еще, что ему обязательно надо перечитать свойства луговой герани. Он помнил, что делал дополнительные пометки об этом растении, но не мог выловить в памяти, какие именно.

Утро следующего дня прошло по привычному расписанию. Ближе к полудню, когда Саймон заканчивал занятие, а ученик предпочел выслушивать лекцию в стоячем положении, произошли неожиданные перемены.

Окончив рассказ о звездчатке дубравной, травник как-то особенно показательно вздохнул и повернулся спиной к Доминику, вызвав у того небольшое недоумение. Мужчина сделал несколько шагов к большому, раскинувшему ветвистые объятия дубу и громко произнес:

— Выходи. Я знаю, что ты там. И уже далеко не в первый раз. Хватит прятаться, Амелия.

Услышав это имя, Доминик тоже подошел поближе, сжимая в руках блокнот с записями. Он не слышал и не видел ничего подозрительного, чем могла выдать себя девочка. Ему очень хотелось узнать, зачем она вообще прячется?

Амелия вышла и остановилась, шоркая ножкой и отведя руки за спину. На ней была все та же одежда, сшитая из обносков. Чумазая, больше походившая на дикого звереныша, она улыбнулась и отвела взгляд.

— Простите. Я просто проходила мимо…

— Шестой раз подряд? Или даже больше. — Саймон усмехнулся, скрестив руки на груди. — Может быть, ты что-нибудь слышала, проходя мимо, о луговом колокольчике?

— Может и слышала. — Улыбнулась девчушка. — Например, о том, что он успокаивает. Может остановить небольшое кровотечение и обезболить.

Саймон задумчиво почесал подбородок и улыбнулся одним краем губ.

— А что ты расскажешь мне о пурпурной льнянке?

— Что ее используют, если человек говорит, что болит желудок. Еще ее применяют при кашле или простуде. Можно сделать компресс, а можно споласкивать горло. Тогда поправишься быстрее.

Травник все сильнее улыбался. Это были его слова, повторенные точь-в-точь. Только говорил он об этом два дня назад.

— Очень хорошо. А как насчет… Дай-ка подумать. О «подмастернике настоящем»? Как именно его используют? Какие части идут в дело?

Амелия смотрела, не отводя взгляда. Ее губы тоже растянулись в улыбке. Она отвечала не задумываясь, словно все эти знания были самим собой разумеющимся для ребенка. У Доминика чуть не отвисла челюсть: то, как легко она говорила, не тратя время на поиски информации в памяти, поражало.

— Из этого растения делают отвар. Настой или сок тоже подойдет. Все, что оно дает, можно применить. Соцветия собираются во время цветения, но только верх. Надземная часть подойдет, если человек простужен или жалуется на сердце. Стебли и листья, если болит желудок. Они же — для ран и нарывов. Можно изготовить мазь, стерев растение в кашицу и смешав его с маслом.

— Потрясающе. — только и произнес травник.

Доминик почувствовал легкую ревность и зависть. Ему приходилось прилагать силы, чтобы заучивать свойства и не запутаться в них. Он не жаловался на способность головы удерживать информацию, но эта девочка, наверняка даже не умеющая писать, повторяла все это, лишь услышав один раз!

Амелия потупила взгляд, в одно мгновение сделавшись грустной.

— Простите, что подслушивала вас. Мне было очень интересно узнавать это все. И каждый раз что-то новое. Это лучше, чем присматривать за гусями тетушки…

— Тетушке придется найти кого-то более подходящего для этого занятия. Я поговорю с ней об этом. А тебя — жду завтра, в девять часов, у своего дома. Не опаздывай.

С самого начала августа начались дожди. Небо закатного лета не баловало солнцем и ясным лазурным цветом. Целую неделю темно-синие облака роняли на землю воду, напитывая почву перед грядущим сбором урожая, лишь иногда делая паузы и давая свежему, искрящемуся летнему воздуху властвовать в мире.

В доме сделалось зябко. Занятия на природе пришлось перенести, пока погода не придет в норму. Саймон несколько раз разводил огонь, понимая, что без него пробирает холодом кончики пальцев. Ночи все меньше походили на летние и недвусмысленно намекали, что осень совсем скоро встанет у самого порога.

Травник возился у стола, поглядывая, как двое его учеников сосредоточенно перебирают сушеные травы и раскладывают те по кучкам, в зависимости от свойств. В обучении у Доминика было явное преимущество: в отличие от Амелии он мог записать отдельные, сложные моменты и повторять их по мере надобности. Девочка не владела навыком письма, и мужчина надеялся решить эту проблему, когда все травы будут собраны, и в мир начнет сочиться зима.

Саймон улыбнулся своим мыслям, выглядывая в окно. Затем коснулся собственного виска, мимолетно подумав, что в волосах прибавилось седин с прошлых холодов. Только, в отличие от снегов зимы, эта белизна не уйдет с новой весной.

Мужчина немного сожалел, какое-то время, что никто из его детей так и не проявил достаточно сильного интереса к травничеству. Каждый из сыновей пошел своей дорогой, и это нельзя было назвать плохим раскладом. Только внутри грызло очень неприятное чувство.

«Смысл знаний в том, чтобы передавать их. Чтобы была возможность приумножить. Их не хранят, как золотую монету, под подушкой, никому не показывая. Но и тому, кому нет нужды или интереса, я не хочу передавать их в полном объеме.» — Думал он в особенно одинокие вечера. — «Может быть, моя дочь могла бы пойти этой дорогой. Если бы осталась жива. Может быть Бог все-таки есть. И даже соизволил услышать мою скромную просьбу».

Амелия громко защебетала, прерывая мысли мужчины, и победоносно обвела руками проделанную работу.

— Ты проиграл. — Объявила она. — Завтра пойдешь собирать яйца и кормить лошадь.

— Это нечестно! — возмутился Доминик, не поспев буквально на несколько минут. — Вчера я ходил. И позавчера тоже.

Девочка высунула язык и оттянула кожу под глазом указательным пальцем.

— Тогда надо было работать быстрее.

— Саймон, скажи ей! — не выдержал мальчишка, наигранно заныв. — Скажи ей, что так не поступают!

— Мужчина должен принимать поражение с гордостью. — ответил травник, закидывая в чан с бурлящей жидкостью нарезанный картофель. — Вы озвучивали условия и оба на них согласились. Это была честная победа.

Амелия гордо вскинула голову. Затем, буквально за несколько секунд, ее выражение лица изменилось, и она погрустнела, поднимаясь из-за стола.

— Мне пора возвращаться. Тетушка сказала, надо еще приготовить ужин. Я и так задержалась.

В ответ на ее слова раздался особенно сильный раскат грома. Пространство заполнил шум дождя. Все трое, как по команде, выглянули в окно. Было сложно различить даже те из деревьев, которые росли близко к дому.

Саймон задумчиво почесал затылок и присвистнул.

— Будет очень неразумно отправляться сейчас домой.

— Но тетушка…

Яркая вспышка осветила помещение, и раздался раскат грома оглушительной силы. До слуха домочадцев донеслось испуганное ржание лошади и клекот встрепенувшихся птиц.

— Если учесть, что ты недавно сильно болела, я все еще считаю данную идею очень плохой. Несси и сама справится со своей стряпней, в этом уверен совершенно точно. Я настаиваю, чтобы ты осталась здесь. Под мою ответственность.

У Амелии плохо получилось скрыть радость после этих слов. Доминик видел, как яркая, словно солнце, улыбка расползалась по лицу девочки.

— В таком случае, давайте я помогу вам с готовкой. Что нужно делать?

Дождь и не думал прекращаться, укрыв собой добрую половину мира. На кухне было тепло и уютно. Тихо трещал огонь, запах свежеприготовленной еды разносился по всему дому. В честь гостьи Саймон достал из погреба несколько видов мяса и нарезал его тонкими ломтиками. Доминик заметил, что Амелия пытается вести себя как можно сдержаннее, но не упустил из виду, как жадно девочка жевала угощение. Травник достаточно быстро покончил со своей порцией и теперь занимался тем, что писал длинное и подробное письмо, попутно попивая чай. Мальчик не удержался от соблазна пройти мимо и взглянуть через плечо, в надежде понять, что его учитель пишет и кому. Взгляд наставника заставил юнца умерить свое любопытство, но тот успел обратить внимание, что оно обращено не к его отцу, а к некой Оливии, причем «дорогой».

— Это личная переписка, молодой человек. — Погрозил пальцем Саймон. — И никак не касается посторонних лиц.

Доминик надул щеки, но пришел к выводу, что учитель прав.

Девочка выглядела сытой и довольной. Амелия нашла себе занятие в виде уборки посуды со стола и получила за это одобрительный кивок хозяина дома. В конце концов, баронскому сыну приходилось напоминать о таких мелочах, чтобы он не отлынивал от дел.

— Я встану пораньше и испеку пирог, если дадите мне немного яиц, муки и яблок. — сказала она, довольно поглаживая живот. — Мне очень хочется отблагодарить вас за вкусную еду.

— Конечно, если считаешь нужным. Доминик как раз поможет тебе. Не так ли, мальчик?

Ученик травника кивнул, продолжая считать про себя, что приготовление пирогов это занятие для кухарок. Но отчего-то вместе с этим выводом ему было интересно принять участие в затее. Может быть, так сказалось однообразие дождливых дней.

Как только Саймон договорил, в дверь раздался стук. Очень громкий и настойчивый.

— В такую погоду собаку из дома не выгонишь. — хмыкнул Доминик. — Кто мог сюда пожаловать?

— У меня есть одно нехорошее подозрение на этот счет. — Произнес мужчина.

Саймон открыл дверь, и в помещение ворвался шум дождя, холодные потоки ветра и противный, женский голос. Говорившая даже не поздоровалась с тем, к кому пожаловала в дом.

— Девчонка у тебя?

Доминик заметил, как побледнело лицо их с наставником гостьи, и как та мгновенно вскочила из-за стола, застыв на месте.

— Здравствуй, Несси. Да, Амелия здесь. Она…

— Пусть эта дрянь выходит сюда. Мы отправляемся домой. Немедленно.

Саймон перегородил дорогу женщине, явно намеревающейся войти в дом и вытащить свою подопечную под дождь лично. Баронский сын успел заметить искривленное злобой лицо пришедшей. Над головой она держала тонкую доску, глупо полагая, что та сможет защитить от дождя.

— Я не приглашал тебя внутрь. — голос Саймона сделался холодным и жестким. Точно таким же тоном он говорил с пьяницей. — С чего ты взяла, что имеешь право так нагло врываться в мое жилище и приносить в него грязь?

Несси возмущенно вскрикнула и попыталась проскочить под рукой мужчины. Она выискивала глазами Амелию и довольно быстро обнаружила ту.

— А ну иди сюда. Я тебе устрою…

Девочка побледнела сильнее и сделала быстрый шаг в сторону говорившей. Саймон повернулся и покачал той головой, призывая остаться на месте. Затем вышел под дождь, укрывшись под козырьком крыши, и закрыл дверь.

Юноша и девочка притихли, изо всех сил пытаясь вслушиваться в разговор. Доминик осмелел достаточно, чтобы подобраться к двери. За ней, к его сожалению, в основном раздавался шум дождя, смазывающий голоса в неразборчивый лепет. По интонации мальчик понимал, что эта Несси говорит несколько вздорно и истерично, а Саймон отвечает ледяным спокойствием. Это длилось не очень долго. Совсем скоро раздались шаги в сторону двери и отчетливая фраза:

— Нет. Это буду решать не я. Но и не ты — тоже.

Доминик едва успел отскочить, настолько сильно и резко распахнулась перед ним дверь. Воздух принес зябкий ветер и аромат сырой земли.

Травник выглядел совершенно спокойно. Как человек, который был готов к подобному конфликту и заранее знал, что сказать. Он посмотрел на перепуганную гостью и мягко улыбнулся.

— Как я и говорил, сегодня ты остаешься здесь.

Амелия больше не выглядела обрадованной этой новостью.

— Тетушка с меня шкуру спустит. Не сегодня, так завтра.

— Этого не случится. — уверенно сказал Саймон. — С нее станется вспомнить, как придет осень и начнется простуда, какие мы хорошие соседи. Она ведет себя так ровно до тех пор, как придет любое, даже самое легкое недомогание.

Мужчина помешал угли, затем подбросил в камин еще несколько поленьев. Пламя принялось поедать угощение, а травник протянул озябшие пальцы к умиротворяющему теплу и выдохнул.

— Вам пора отправляться спать. Жду не дождусь, когда отведаю твоего утреннего пирога, Амелия.

Девочку устроили в одной из комнат. Травник оставил свечу, чтобы той не было страшно засыпать в незнакомом месте. Он видел, как та все еще сильно волнуется по поводу случившегося и еще раз заверил, что все в полном порядке. Доминик слышал, как гостья ворочается за стеной и довольно долго не может погрузиться в сон. Он провалился в него намного раньше.

Доминика разбудило прикосновение к плечу. Ему показалось, что его расталкивает наглая служанка, и он по привычке отпихнул чужую руку. Прикосновение стало настойчивее, затем переросло в легкие потряхивание, и баронскому сыну пришлось отреагировать на него.

— Что?...— Только и мог спросить мальчик, потирая заспанные глаза кулаком. — Помилуй бог, еще даже солнце не встало! Сейчас сколько, пять, четыре утра?

Саймон стоял над ним, держа в одной руке застекленный фонарь, внутри которого горела свеча. Вторую он поднес ко рту, указательным пальцем к губам, давая понять, что надо вести себя тихо.

— Нам надо прогуляться. — Шепотом сказал он. — Надень что-нибудь потеплее, на улице холодно. И не разбуди девочку.

С едва сдерживаемым стоном, не проснувшись до конца и не понимая, что происходит, Доминик вылез из теплой кровати и нехотя ступил на холодный пол. Ему казалось, что он выбрался из царства сна не в августовскую ночь, а в чащу зимнего леса. Дрожа и переминаясь с ноги на ногу, баронский сын перерыл свой чемодан и нашел на самом дне вполне теплую накидку. В которую, не раздумывая и секунды, закутался.

— Поторопись. Нам нельзя задерживаться.

Травник и мальчик ступили в ночь спустя несколько минут. Дождь уже прекратился, и бодрящая свежесть заставила Доминика пробудиться и отпустить даже самую малую из надежд на дальнейший сон. Роса очень быстро пропитала тонкие штаны. Влажная ткань неприятно терла кожу, отчего мальчишка фыркал и ворчал под нос. Он не задумывался, куда они идут, просто молча и угрюмо следовал за наставником.

«И надо было нам идти не пойми куда в такую рань.»

Небо на горизонте, чистое и обещающее ясный день, едва трогал розовый цвет. Птицы осмелились петь громче последних дней, над головой сияла россыпь предрассветных, уже бледнеющих, созвездий. Две фигуры направлялись в самый центр деревни, где располагалась небольшая деревянная церковь. Баронский сын не сразу понял, что они направляются к ней.

— Саймон. — Осмелился спросить он. — Сегодня же не воскресенье? Я не помню точно, но даже если так, я не припомню, чтобы мы посещали службы.

— Мы идем не на службу. — ответил наставник, не оборачиваясь. — Мы идем просить священника о том, чтобы внести в этот мир чуть больше справедливости, чем он дает сам по себе, без вмешательств.

Только сейчас баронский сын заметил, что его наставник держится за ремешок сумки, с которой обычно ходит за травами. Но не предал этому элементу особого значения. Саймон часто ходил с ней.

Формулировка ответа показалась Доминику очень мутной. Он все еще совершенно не понимал, что они делают здесь. И, откровенно говоря, променял бы любое понимание на теплую постель.

Пришедшие обошли церковь и направились к заднему входу. Там располагалось небольшое помещение — пристройка, имеющая на двери внушительный деревянный крест. Саймон остановился, прокашлялся в кулак и несколько раз постучал. Из маленького окна лился мягкий свет живого огня.

Им открыли очень быстро. Доминик даже не был уверен, что слышал шаги. Седой старик, в идеально выглядящей черной рясе. Его брови были настолько густыми, что напоминали картинки с китайским драконом, которые мальчик видел в книге. Коротко стриженные седые волосы стояли торчком, а ясные, светло-голубые глаза окинули гостей.

— Здравствуйте, отец Гарс. — Саймон отвесил легкий поклон, приложив руку к груди. — Простите, что прибыли в такой час. У меня есть к вам срочное дело.

— Здравствуй, Саймон. И ты здравствуй, мальчик. — голос старика был скрипучий, словно ветер гнул могучее, старое дерево. — Ничего. Дело, говоришь? Проходи.

В маленькой каморке, которую с большой натяжкой можно было назвать домом, было очень непривычно. Вещей было немного, только самое необходимое: кровать, над которой висел еще один крест, стол с лежавшей на ней книгой и аккуратной стопкой листов в другом углу. У стены стоял сундук, явно предназначенный для нехитрого имущества священника. Недалеко от ложа хозяина помещения располагался открытый камин, для тепла и приготовления пищи. Над дверью висела лампадка, пускающая под невысокий потолок струйку дыма. Помещение заполнял отчетливый аромат ладана.

Старик уселся на одном краю стола, Саймон напротив. Для мальчика не осталось стульев, но он никак не показал своего недовольства. Тем временем травник вытащил несколько склянок и два пучка трав, выдвинув это все на середину стола.

— Я бы зашел к вам в любом случае. Но раз нужда вынудила именно сегодня: вот мазь от боли в суставах, травы от бессонницы и микстура от кашля. В этом году холода, скорее всего, придут рано. Пусть это будет у вас уже сейчас.

Старик тихо засмеялся и пригладил рукой торчащие на голове волосы.

— Спасибо, сынок. Я очень рад, что ты не забываешь о моих недугах. А уж как рады мои старые кости!

Священник перевел взгляд на Доминика и того пробрала дрожь. Было в этом ясном взгляде что-то...странное. Как будто этот человек видел больше, чем показывал и говорил. И сейчас прочел самого Доминика как открытую книгу, без малейших усилий.

— Твой ученик? — Спросил Гарс. — У него черты лица благородного человека.

— Да, это Доминик. Сын моего друга. Гостит вдали от города, до конца лета.

Баронский сын был очень рад, что Саймон не сказал что-то в духе «мне его отдали на перевоспитание». Иначе бы мальчишка был готов провалиться сквозь землю. Отчего-то ему страшно не хотелось, чтобы старик догадывался, как тот вел себя последние пару лет.

— Хорошо. Составит тебе компанию. Ты же довольно нелюдимый, даже на службы не ходишь.

— Святой отец, вы знаете, я не очень набожный человек. Но это не мешает мне относиться к вам с большим уважением.

— Знаю, знаю. Ты все равно благое дело делаешь. Людям помогаешь. Что бы там иногда не говорили. Они просто боятся того, чего не могут понять. Не держи обиды.

— Не беспокойтесь. Не держу никаких обид. — губы травника тронула легкая улыбка. — Я же не мой отец.

— Да-да. Упрямым он был человеком, упокой Господь его душу. Хотя, знаний у него было, хоть в личные лекари высоких господ. Про каждую травинку, ягодку, все знал. И надо ему было сидеть в этой глуши…

— Если бы не он, я бы никогда не попал в город и не работал бы у Барона Теодора. — Доминик с удивлением поднял голову. Он никогда не задавался вопросом, откуда Саймон знает его отца. — Никто из тех, кого знаю, не разбирался в противоядиях и ядах лучше него. Хотя характер отца было очень сложно назвать добродушным.

Мужчина выдохнул и сложил перед собой руки, вспоминая о давно прошедших днях.

— Но, как итог, ни он, ни я не смогли прижиться в городе. Здесь спокойно, не шумно и мало людей. Но самое главное — я знаю, что смог вырастить своих детей в безопасности.

Они сидели молча несколько долгих минут. Доминика снова начало клонить в сон, от слегка удушливого запаха и тепла. Только когда Саймон заговорил, он смог взять себя в руки и сосредоточиться на происходящем.

— Святой отец. Я здесь, чтобы просить вас отдать Амелию, почти два года, как сироту, под мою опеку.*

Повисла еще одна пауза. Собеседники смотрели друг на друга, словно продолжали вести диалог без слов. Мальчишка переводил взгляд с одного сидящего на другого и пытался осознать план своего учителя.

«Выходит, он затеял все это ради ученицы? Чтобы взять Амелию к себе? И это делается вот так, просто? Надо всего лишь попросить...»

Доминик с удивлением обнаружил, что испытывает легкий приступ ревности. Он понимал головой, что не задержится здесь надолго и вряд ли променяет жизнь единственного наследника отца на травничество в крошечной деревне. Но он уже привык считать себя учеником, а это обозначало некоторую привязанность. Мальчик переваривал горькую мысль, что Саймон готовит замену. И не только ему, но и самому себе тоже.

Гарс усмехнулся и провел большим и указательным пальцем по подбородку, обдумывая сказанное. Словно пришел к какой-то занятной мысли, но не спешил ее озвучивать.

— Я не припомню твоего появления здесь, когда шла речь о том, куда отдать девочку после смерти родителей. Конечно, Несси и Джой являются первыми на эту роль и все, казалось бы, очень просто. Они родственники, хоть и очень дальние. Тем не менее, других претендентов не было. И тебя среди них — тоже.

— У Амелии, как я могу судить из опыта, талант к изучению трав. Может быть, к каким-либо другим наукам он тоже есть. Мне горько смотреть, как пропадает такой живой ум. Ему можно найти более достойное применение. К тому же...— Саймон улыбнулся горькой улыбкой. — В то время я еще не совсем отошел от смерти собственной дочери. Не было и речи, чтобы рассматривать вариант с опекой. Для моей супруги это было бы неприемлемо. Пытаться заменить собственного ребенка кем-то другим. А сейчас, я уверен, она согласится с моим решением. Потому что это благо для всех.

— Благо для всех. — Повторил Гарс последние слова собеседника. — Что же. Это звучит разумно. Но есть еще одна деталь. Нельзя просто так забрать Амелию и перевести ее в другой дом. Если она довольна и приносит большую пользу, например ухаживает за тяжело больным родственником, мы не можем лишить их семью этого распорядка обязанностей. С другой стороны, речь ведь идет не просто о желании, верно? О преемнике твоего дела.

Саймон кивнул в ответ на утверждение.

— Никто другой, я уверен, не сгодится на эту роль лучше. А что касается ее положения…

— Это настоящее издевательство. — Произнес Доминик, и оба мужчины перевели на него взгляд.

Баронский сын немного смутился, почувствовав, что влез в разговор без спроса. С другой стороны, слова о том, что Амелии хорошо живется в приемной семье вызвали негодование. Он же видел своими глазами, как эта «тетушка» обращается с ней.

Гарс посмотрел на мальчишку своими светлыми, удивительными глазами и кивнул.

— Продолжай.

— Эта Несси, или как ее зовут, скверная женщина. Я точно знаю, что она заставляет Амелию заниматься работой, даже когда та сильно болела. Также она упоминала, что тетушка не только ругает, но и может ее побить. И часто для этого нет серьезного повода. Вчера вечером мы предложили Амелии остаться у нас, из-за грозы...Вы бы видели, как эта женщина хотела ее забрать! И если бы забрала — это бы ничем хорошим не закончилось. А ведь на улице бушевала настоящая непогода. Никакой любящий родитель не согласится, чтобы его ребенок, да еще после болезни, лез под такой дождь.

Саймон слушал, смотря куда-то в сторону, в то время как священник задумчиво хмыкнул.

— И ты бы, на моем месте, забрал девочку из семьи и передал в руки этого человека, своего учителя?

Гарс слегка склонил голову набок, а Доминик совершенно опешил от такого вопроса. Это было слишком серьезное решение для столь молодого юноши, он не был готов примерять на себя такую важную роль. И решать столь сложный вопрос. Даже в рамках «если бы».

— Наверное, да...— наконец произнес мальчишка. — Ей будет лучше там, где можно получить знания, я думаю. Это же хороший шанс для девочки… А если нет, все, что ей светит, это замужество с каким-нибудь местном пьяницей, куда ее отдаст тетка? Так она хотя бы обретет какую-то самостоятельность.

Повисла пауза. Гарс перевел взгляд на Саймона и покивал головой, загнув уголки губ вниз. Судя по его виду, слова Доминика попали точно в цель и внесли немалую лепту в решение вопроса.

— Я горжусь тобой. — Сказал Саймон, не поворачивая головы. — Это хорошие и очень верные слова.

От произнесенного наставником ноги мальчика чуть подкосились. На глаза навернулись слезы. Доминик не дал им пролиться и точно не знал, какая эмоция захватила над ним власть. Здесь было все: чувство гордости, ощущение, что сделал нечто правильное и привкус горечи, как от чая с полынью. В глубине души он знал ответ на свою реакцию: последний раз нечто подобное говорила его мать. Очень много лет назад. Для ребенка с тех пор прошла целая вечность.

— Подожди за дверью. Я скоро приду. Обговорю кое-что со святым отцом и мы отправимся домой.

На негнущихся ногах, пребывая в несколько шоковом состоянии от своей реакции, Доминик вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. Затем побрел на другую сторону старой церкви. Он не хотел, да и не видел никакого смысла даже пытаться подслушать разговор. Все, чего ему хотелось — это немного побыть в одиночестве.

Где-то вдалеке раздавались раскаты грома от уходящих туч. Над головой спело ясное и чистое рассветное небо.

Хижину травника наполнял аромат свежей выпечки и первых древесных плодов, набравших сока. Амелия подставила к камину широкое, плоское бревно, чтобы доставать до края, и помешивала яблоки, давая им приготовиться. Саймон и Доминик успели вернуться как раз вовремя: не прошло и получаса, как в кухню вошла заспанная девчушка. Она сладко потягивалась и ворковала о том, что видела чудесные сны, наполненные цветами и птицами.

Наставник предупредил мальчика, что не стоит говорить об их предрассветных приключениях. По дороге к дому лишь пояснил, что Доминик был нужен ему, как свидетель скверного обращения с девочкой.

«К тому же, — сказал он, — ты не из этой деревни, значит не можешь быть заинтересован в личной выгоде. Это обстоятельство очень хорошо сыграло на руку.»

Баронский сын сидел за столом и выглядывал в окно, наблюдая, как под ним топчатся куры, разбрасывающие лапами землю в поисках еды. Солнце уже вступило в полную силу, его лучи падали на запястья мальчика. Он никогда не обращал внимание на то, каким прекрасным может быть обыкновенное утро в таком простом, но счастливом доме. Как красиво переливается влагой темно-зеленая листва, и как ветер заигрывает с ветвями деревьев. В этой простоте скрывался покой. Ведомый лишь тем, кто выбрал жить среди жизни или жил всегда в ее переменно ласковых чертогах, далеко от городской суеты.

В это утро не хотелось думать о том, что скоро пора уезжать. Что бы не ждало дома, рядом с отцом, Доминик точно знал, что все слишком изменилось, чтобы быть таким, как раньше.

— Я доготавливаю пирог! — Звонко обьявила Амелия, прервав думы своего товарища. — Скоро можно будет садиться за стол!

Девочка соскочила с бревна и сполоснула руки холодной водой. Саймон наблюдал за тем, как она суетится, с легкой улыбкой. От баронского сына не укрылось, с какой нежностью его наставник поглядывает на девочку. Было в этом взгляде нечто, похожее на то, как родитель смотрит на своего уже подросшего ребенка и думает о том, что, по крайней мере до этого момента, все было сделано правильно.

— Амелия, присядь-ка на минуту. — Травник указал на свободный стул. — Нам нужно немного поговорить.

— А? — Девочка выглядела немного растерянной. — Поговорить?

— Не переживай. Это будет просто разговор. Но тебе следует хорошо подумать о том, что я скажу.

Встревоженная этими словами, ученица опустилась на свободное место. Она смотрела на мужчину, широко распахнув глаза и почти не моргая, вся обратившись в слух.

— Скажи, как ты смотришь на то, — осторожно начал Саймон, — чтобы быть не только ученицей? Что, если бы ты могла остаться тут насовсем?

Глаза Амелии распахнулись еще шире. Хотя казалось, что это невозможно. Она непонимающе смотрела то на травника, то на Доминика, боясь озвучить вслух догадки, которые могли показаться очевидными постороннему слушателю.

— Что вы имеете в виду?…

— Я предлагаю тебе уйти от тетушки и быть отныне под опекой моей семьи. Продолжать изучать травничество и обучиться письменности. А когда-нибудь занять мое место. Или уйти в другую деревню. Или в город. Как сама пожелаешь. Если согласишься.

Мальчишка видел, как сильно Амелия вцепилась в подол потрепанного «платья», перешитого из старой, мужской рубашки. Она не отводила взгляд, смотрела прямо, и в глазах не было и толики испуга. Только абсолютное недоумение. Как будто девочка никак не могла поверить в услышанное. Пока в том не мелькнуло глубокое разочарование.

— Тетушка никогда меня не отпустит. Я не могу даже мечтать о подобном. Ей нужно, чтобы я выполняла работу по дому. И пасла ее ненаглядных гусей…

— Мы с Домиником решали этот вопрос. Сегодня ночью. Видишь ли, если святой отец, самый уважаемый человек в деревне, решит, что так будет лучше, он отправит тебя ко мне.

Несси будет очень недовольна, но ничего не сможет поделать, если так решит тот, кто стоит намного выше нее. Осталось только твое согласие. Или отказ. Мне важно знать, что именно ты думаешь на этот счет. Обещаю с уважением отнестись к любому из принятых решений.

Кончики пальцев выпустили тряпицу, едва заметно подрагивая от приложенного усилия.

Амелия то открывала, то закрывала рот, словно хотела что-то сказать, и в ту же секунду передумывала это делать. Ее большие глаза наполнились слезами. Девочка даже не пыталась остановить или вытереть их, продолжая при этом неотрывно следить за лицом собеседника. Словно это все была какая-то неудачная шутка. И сейчас ей скажут, что все было не по-настоящему.

— Я...я... — только и шептала она.

Затем сорвалась с места и обхватила своими тоненькими ручками шею травника. Уткнулась носом в его плечо, громко и безудержно разрыдавшись. Это не было слезами горя и даже не было слезами счастья. Лишь великое облегчение от тяжелой ноши, которое не свойственно испытывать детям в столь юном возрасте.

Амелия, без малейшего стеснения, выплескивала наружу все то, что накопилось за долгие годы одиночества. За каждое грязное слово, сказанное в ее адрес, и незаслуженную пощечину проливалось не меньше десятка слезинок. За смерть родных людей и неприветливый, чужой и безрадостный дом, наполненный скандалами и мелкими склоками. За боль, которую никогда не получится унять до конца, но можно попытаться заглушить.

Даже Доминик со своего места видел, как сильно пропиталась соленой влагой рубашка наставника. Тот не говорил ничего, лишь поглаживал по спине настрадавшееся дитя. Саймон хотел дать этим слезам шанс пролиться в таком количестве, в котором нужно.

Баронский сын испытывал смешанные эмоции. Он был искренне рад, что у этой девочки, совсем недавней знакомой, появился шанс на счастливую жизнь. С другой стороны, его смущал вид юной леди, так бесцеремонно демонстрирующей эмоции. И где-то, на самой глубине, извивалась и кусала черная змейка боли. Мальчику тоже хотелось обрести семью. И быть принятым кем-то, кого он уважает и любит. В какой-то степени он бы и сам хотел стать частью конкретно этой семьи. И прекрасно понимал, что это невозможно.

Амелия утихла так же резко, как дала своим чувствам волю. Отстранилась и смахнула последние из слезинок. На ее лице сияла самая яркая из всех возможных улыбок.

— Я... Я согласна. Конечно я согласна, дядюшка Саймон! Это самый счастливый день в моей жизни!

Примечания:

*В средневековье и почти до 19 века у сирот в Англии была незавидная судьба. Тогда не было юристов, занимающихся подобными вопросами или распределением детей в семьях. Обычно их отправляли в специальные учреждения или отдавали родственникам. Однако вмешаться в подобные дела и повлиять на судьбу сироты могла церковь.

Доминик занимался мытьем посуды, когда к нему подошел Саймон. Ученик травника стряхнул с глиняной миски воду и оставил тарелку сушиться. Прошедший обед был по настоящему сытным. Мальчишка никак не мог дождаться, когда покончит со своей частью дел и сможет немного посидеть спокойно.

Однако все его мечты об отдыхе развеялись сразу после сказанного хозяином дома. Их место заняло волнение и легкий приступ страха.

— Твой экзамен будет через три дня, — без малейших прелюдий объявил Саймон. — Сегодня я рассказал тебе о последнем растении, что запланировал. С этого дня больше никаких лекций. Конечно, ты еще можешь задавать вопросы, если какие-то моменты показались сложными или непонятными. Обозначенное время я даю тебе на подготовку. И освобождаю от домашних дел.

Баронский сын почувствовал, как пробежали мурашки по всему телу. Он не был готов, что все случится так внезапно. Мальчик не вел никакого подсчета трав после того, как их число перевалило за пятьдесят. В какой-то момент занятия начали приносить ощущение, напоминающее удовольствие и ученик перестал отмечать каждый пункт, представляя, как он становится еще одной преодоленной преградой для возвращения домой. Он думал, что когда придет время экзамена, это принесет облегчение и радость.

Ведь это означало, что невыносимое, лишенное привычной жизни лето подошло к концу. То, что чувствовал Доминик после сказанных слов, нельзя было назвать радостью.

Конечно, мальчик не сомневался, что даже в случае провала его отправят домой. Раньше юношу не очень волновало, как он будет выглядеть в глазах Саймона в случае неудачи. Говоря откровенно, в начале лета мальчишка не воспринимал грядущую проверку знаний как то, к чему следует прилагать усилия. Не оставит же его отец в глухой деревне, в конечном итоге. При любом из раскладов.

Но теперь ситуация изменилась. После всего пережитого и того, как некоторые события заставили взглянуть на случившееся под другим углом. Доминик не хотел, чтобы травник считал его дураком. И действительно переживал из-за того, что может опозориться.

В его жизни уже случались экзамены, но там не было и намека на волнение. Учителя старались лишний раз не идти против капризного мальчишки и, совершенно точно, не хотели потерять выгодную работу. Баронского сына спрашивали только самое элементарное, или старались не обращать внимание на то, как тот списывает материал из шпаргалки, размещенной на коленях. Доминик не сомневался — не стоит даже пытаться одурачить Саймона подобным методом. Розги больше не пригодились после того злополучного вечера, но это не значило, что перспектива снова с ними встретиться была равна нулю.

Тяжело выдохнув, мальчишка изловил один из десятка вопросов, крутившихся в голове, и задал его:

— Как будет выглядеть процесс?

Травник поднял правую руку вверх и начал загибать пальцы.

— Ты отправишься со мной в лес и будешь рассказывать про травы, на которые укажу. Это первое. Второе — мы вернемся сюда, и тебе предстоит ответить на три вопроса в письменной форме. Я назову свойства трав. Задача — понять, о каком растении идет речь. И третье. Тебе будет дан определенный набор ингредиентов. Из него нужно изготовить хотя бы один вариант отвара. Самым главным критерием оценки будет пригодность лекарства для использования.

У Доминика слегка закружилась голова. Он не думал, хотя и мог предполагать, что Саймон не пойдет легким путем и придумает настоящее испытание. Но то, что оно будет состоять из трех этапов, да еще таких сложных, с трудом укладывалось в голове. Баронский сын почувствовал очень острое желание немедленно зарыться в записи и не высовывать из них носа до самой последней минуты.

Травник заметил волнение своего подопечного, и его губы тронула легкая улыбка.

— Не надо так сильно переживать. Я верю, что ты справишься. Скажу Амелии, чтобы не отвлекала. Готовься спокойно и тщательно. Тогда результаты будут хорошими.

В знак ободрения Саймон потрепал по плечу своего ученика. Доминик выдавил из себя кривую улыбку в ответ на действие. Он больше не думал, что все будет легко. Вернее сказать, он даже забыл, что это не совсем настоящий экзамен.

Все, чего хотел мальчишка, это показать, чему он успел научиться. И даже мимолетная мысль о том, что можно не справиться хотя бы с одним из заданий, заставляла дышать чуть чаще и нервно сжимать пальцы в кулак.

«Что же. — Думал Доминик. — Это лето пролетело быстро. Слишком быстро. Не думаю, что я готов.»

Следующие дни баронский сын прерывался от повторения материала только на еду и сон. Пока было светло, он сидел на крыльце и перечитывал свои многочисленные заметки. Когда темнело — уходил в свою комнату, зажигал свечу и делал новые записи. До тех пор, пока не ловил себя на мысли, что глаза закрываются сами собой. Амелия с любопытством поглядывала на то, что он делает, но не смела отвлекать. Доминик слышал, как она разговаривает с Саймоном на кухне, но не вслушивался, о чем именно шла речь.

На третий день юноша встал раньше всех, собрал свои записи, захватил сумку для сбора трав и нож. После чего отправился в лес, написав записку, что проведет там какое-то время. Он выписал себе на отдельном листе всю сотню растений и пытался самостоятельно, без подсказок в виде иллюстраций, отыскать их и припомнить, какие свойства те имеют. Из-за постоянных повторений все знания начали смешиваться в кашу и в какой-то момент Доминика настигло ощущение, что он не знает совершенно ничего.

Юноша держал на ладони несколько желтых цветков вербейника и чуть не поддался отчаянью, когда понял, что голова буквально раскалывается от попыток снова перерыть весь тот объем информации, которую в нее набил, и отыскать верные свойства летнего дара.

Все еще сжимая в руках цветы, Доминик опустился на землю и лег, широко раскинув руки. С подобного ракурса травинки выглядели чуть ли не деревьями, высокими и стремящимися к синему небу. Солнце выглядывало из-за туч, и небесная, яркая лазурь слепила глаза. Мальчик прикрыл их, но продолжал наблюдать за красками закатного лета.

И не думать о своих записях хотя бы несколько блаженных минут. Казалось, что время начало течь не то очень медленно, не то мальчик существовал от него отдельно.

Баронский сын пребывал в состоянии, близком ко сну. Сознание все еще цеплялось за реальность, но перед глазами уже начали расцветать первые картинки-признаки сновидений. Доминику мерещилась роща, где стволы деревьев покрыты цветами, до самого верха, включая самые тонкие ветви. Мельком он успел подумать о том, что надо было как следует отоспаться этой ночью. А теперь нет выбора — только встать и продолжать учить треклятые свойства.

«Только полежу еще пару минут... Всего пару минут. Я же заслужил это».

Не успел мальчик додумать до конца мысль, как резкий звук сдернул с него путы сна. Подобно тому, как внезапно стаскивают одеяло утром. Доминик приподнялся, и его сердце резко забилось от мгновенно нахлынувшего ужаса.

Огромный, серо-черный пес, стоявший примерно в двадцати шагах от юноши, всем своим видом показывал, что не имеет никакого отношения к «друзьям человека». Густая слюна капала с приоткрытой пасти, бешено выкатившиеся глаза уставились на мальчишку. Хвост животного резко ходил из стороны в сторону, каждое движение сопровождалось приглушенным, горловым рычанием. Собака начала медленно двигаться, обходя по кругу баронского сына, и Доминик знал, к чему ведет подобное поведение. Он уже не раз был свидетелем охоты с гончими и понимал, что зверь начинает обходить его с одной единственной целью — ждет удачного момента для броска.

Первые секунды баронский сын впал в оцепенение от ужаса. Его обдало холодом, кончики пальцев задрожали. К небольшому счастью, они наткнулись на сумку, из которой торчал нож для сбора трав. Так себе оружие против животного, явно намеренного устроить охоту на случайного прохожего, но лучше, чем совсем ничего.

В голове промелькнула, совсем не к месту, речь Саймона о том, что ножи всегда следует держать в идеальном состоянии. Ладонь вцепилась в рукоять и сжала ее настолько крепко, насколько это было возможно.

Дальнейшее произошло очень быстро. Собака вытянула хвост, замерев на мгновение, а затем бросилась на мальчишку, обнажив клыки до розово-черных десен. Она оказалась совсем рядом в считанное мгновение, Доминик только и успел, что присесть на одно колено и неумело, но вложив всю свою силу, взмахнуть лезвием. Раздался громкий, отчаянный визг, а на баронского сына брызнула густая, алая кровь. Красные пятна расползались по раскиданной бумаге с записями и оставшейся на земле тканевой сумке, но это беспокоило в последнюю очередь. Юноша заметил краем глаза, как животное покатилось по траве, визжа и рыча, и рванул с места. Он и сам не знал, откуда взялось столько сил, и на секунду изумился, как быстро могут уносить ноги, если на кону собственная жизнь. Даже когда Доминик убегал от пьяницы, все равно оставалось понимание, что ему не грозит смерть.

Здесь дела обстояли куда серьезнее и выходили далеко за рамки мальчишеской шалости.

Юноша бежал, не разбирая дороги, перепрыгивая через поваленные деревья и камни. В голове пульсировала от резкого притока крови, дыхание сделалось быстрым и обжигало легкие. Сзади раздавался шум, и мальчик даже не сомневался: клыкастая тварь уже успела прийти в себя и сейчас бежит следом.

«Теперь-то у нее точно есть все причины вцепиться мне в горло».

Через какое-то время Доминик начал уставать, но держался изо всех сил, чтобы не сбавить темп. Там, позади, тонкие лапы с хрустом ломали ветви. Бежавший не тратил время на то, чтобы оглянуться. И не был уверен, что ему удастся защититься от зверя еще раз столь же удачно.

«Я просто умру в этом лесу, а мое тело успеют сожрать до того, как Саймон поставит на уши всю деревню и найдет меня».

Судя по резкому рыку, животное было совсем близко. Пес сделал небольшой полукруг, намереваясь еще немного измотать свою жертву. Теперь, когда охотник знал, что у ее добычи есть острое оружие, зверь не будет бросаться безрассудно. Предпочтет измотать, пока человек уже точно не сможет дать отпор.

«Боже, прошу, я не хочу закончить таким образом!»

Доминик никогда не молился до этого момента. Впрочем, подобных ситуаций не возникало. Теперь он отчетливо понимал: раньше в жизни было совсем не на что жаловаться. Да если бы и было, пусть так, главное не встретить свой конец сейчас.

«Отец не переживет, если я не вернусь домой.»

Собака мелькнула совсем близко. Располосованная, окровавленная морда смотрела на него с оскалом, который можно было принять за мерзкую ухмылку. Доминик точно знал, что останавливаться нельзя, хотя ноги уже начали неметь. Как и рука, продолжавшая сжимать нож изо всех сил.

«Я не сдамся так просто. ТЫ МЕНЯ НЕ ПОЛУЧИШЬ!»

Отчаянная мысль, как не странно, открыла второе дыхание. Тело сделалось легким, словно его и вовсе не было. Голова поплыла, не оставив ни единой мысли в своих чертогах. Первобытный инстинкт велел только одно — выжить любой ценой.

Мальчишка продолжал бежать. Его смерть неслась рядом и с каждой секундой подходила все ближе.

Земля ушла из-под ног настолько резко, что Доминик понял это далеко не сразу. Лишь осознал себя кубарем катящимся куда-то вниз и ощутил боль от впивающихся в бока камней. Рука разжалась и выронила оружие где-то по дороге. Может быть, к счастью. По крайней мере это избавляло от возможности наделать в себе дырок.

Мир кувыркался перед глазами, прерываясь на вспышки боли. Баронский сын распластался на земле, а бешеное вращение, казалось, длилось целую вечность. Мальчик чувствовал ужасную тошноту, многочисленные ушибы, но все равно нашел в себе силы, чтобы вскочить на ноги.

«Значит, я не переломал их.»

Наверху склона крутился преследователь, ища наиболее выгодный путь, чтобы спуститься и завершить начатое. Доминик не стал медлить и давать твари много времени на раздумья. Быстро осмотрелся, скорчившись от настигнувшей боли в области затылка, и подобрал свое оружие, валяющееся неподалеку. Левую руку ощутимо жгло, и баронский сын надеялся, что это не означало перелом. Он снова продолжил свой путь, двигаясь настолько быстро, насколько позволяло состояние, и нырнул в темную чащу.

Когда-то, на охоте, ему рассказывали, что хитрая добыча пытается запутать следы при помощи воды. Та быстро уносит запахи и преследователю надо потрудиться, чтобы вновь напасть на след. Доминик вспомнил это, когда увидел небольшую речку. Вода огибала камни, и лучи солнца красиво заигрывали с брызгами. Юноша никак не мог позволить себе дивиться красоте долго. Страх вернулся с утроенной силой, и ученику травника постоянно казалось, что зубастая тварь вот-вот выскочит из зарослей. Доминик был уверен, что у него не осталось сил бежать настолько же быстро, как до этого. Поэтому он не задумываясь разулся, вступил в ледяную воду и побрел по течению, рассчитывая выйти как можно дальше вниз по неглубокой реке. От холода перехватило дыхание, все силы уходили на то, чтобы не поскользнуться босыми ногами на камнях. Тело ныло из-за падения, но его обладатель был благодарен уже за то, что вообще может идти.

«Если бы я сломал хотя бы одну кость, то уже бы рассказывал маме о том, как попал в такую ситуацию.»

Мысли о матери вызвали боль между ребер. И не только потому, что он скучал по этой прекрасной и доброй женщине. Сознание настигла малоприятная мысль: слишком тонкая грань разделяет «до» и неизвестное, неотвратимое «после». Несправедливо, что у его брата не было шанса убежать от болезни и бороться по настоящему. Горько, что у человека иногда нет совершенно никакого оружия. Страшно, когда не видишь своего врага.

Доминик горько усмехнулся этой мысли и сказал вслух самому себе:

— Выходит, я счастливчик, что ли?

А затем мальчик понял, что ему очень далеко до звания «счастливчика». За ним гонится одичавшая псина, ногам холодно, тело болит, а сам он понятия не имеет, где оказался и как вернуться домой.

Следующие пара часов выдались непростыми. Замерзший, не имеющий при себе ничего, кроме порванной грязной одежды и небольшого ножа, юноша быстро шел по бездорожью, пока не выбился из сил окончательно. Ни на секунду он не терял бдительность, останавливаясь лишь для того, чтобы прислушаться к шорохам. Ему, кажется, удалось оторваться от преследователя. Но надолго ли? К тому же лес наверняка может похвастаться далеко не одной опасной тварью.

Страх заставлял двигаться вперед и переставлять ужасно болящие ноги. На каждое «может, остановимся?» приходилось с десяток мыслей, вроде: «меня могут догнать», «я должен идти дальше», «собака близко.»

Тело потратило огромное количество сил, отчего желудок то и дело сводило голодной судорогой. Возможно, Доминик мог бы потратить немного времени и отыскать хотя бы ягод или кореньев. Но и такой расклад обозначал остановку, делать которую было недопустимо.

«Наверное, — думал мальчик, — Саймон еще даже не начал поиски. Думает, что я занимаюсь. Лишь к вечеру поймут, что что-то не так. А ведь к тому времени окончательно стемнеет. Что делать ночью? Я даже не смогу развести огонь.»

К чувству страха прибавилось отчаянье. Следом начала пробиваться, как ядовитый цветок сквозь почву, паника. В висках пульсировало, а голову словно зажали тесным обручем. Хотелось бежать, сорваться с места и нестись в первом попавшемся направлении, как будто это могло чем-то помочь. Единственное, что мешало осуществить такой порыв, это невероятная усталость. Доминик уже не мог бежать, даже если бы хотел.

Какое-то время он просто брел вперед, стараясь не думать ни о каких конкретных вещах. Любая сформированная мысль приводила к страшному беспокойству. Хотелось лечь на землю, закрыть глаза и открыть их в хижине травника. С облегчением осознав, что все произошедшее лишь неприятный сон, который забудется после обеда.

В какой-то момент Доминик оторвал глаза от земли и заметил в просвете между деревьями нечто, похожее на деревянное строение.

Надежда, что все закончится хорошо, тут же взяла власть в свои руки, и мальчишка постарался ускорить шаг.

Дом выглядел очень старым, заметно просевшим с одной из сторон. Его не щадили природные явления и смена времен года. Местами древесина потемнела и лопнула. Кто-то заботливо заделал эти участки при помощи мха. Крыша , если ее можно было так назвать, явно переделывалась много раз, не самым аккуратным способом. Впрочем Доминик был рад и этому. В конце концов, здесь есть стены и за ними можно укрыться. Строение выглядело совершенно нежилым. Но и это не отменяло надежды, что внутри можно будет развести огонь, а поблизости отыскать хоть что-нибудь, чем можно набить желудок.

Мальчик толкнул дверь, и та противно заскрипела. Помещение было совсем маленьким и имело всего одну большую комнату. Посреди было что-то, напоминающее открытый камин. В нем лежали давно истлевшие головешки и несколько длинных костей. В углу, на подобии кровати, навалена куча грязных тряпок. Небольшой стол возле узкого, совсем крошечного окна, не пропускающего внутрь почти никакого света. Тяжелый, темно-коричневый сундук с огромным замком больше походил на сокровищницу, которую не следовало открывать.

Больше всего в убранстве смущали страшного вида инструменты, развешанные по стене над столом. Пилы и большие ножи. Щипцы и нечто, напоминающее орудие пыток. Обстановка не казалось приветливой, скорее совершенно отталкивающей, но выбора это не добавляло. Совсем несмело вступив внутрь, Доминик понял, что здесь пахнет чем-то затхлым.

«Как будто здесь недавно находился тот, кто болеет...»

— Эй, кто такой? — Раздался хриплый, не очень напоминающий человеческий, голос из угла с тряпками.

От неожиданности баронский сын подпрыгнул и уже хотел уносить ноги. На кровати что-то зашевелилось, кряхтя и тихо ругаясь. Мальчик не сразу осознал, что это не было чудищем. Лишь изнеможенный мужчина, очень бледный и заросший густой бородой с редкой сединой. Его маленькие, темные глазки уставились на пришельца, а рот изогнулся в подобии усмешки.

— Ну и? — требовательно, уже без былой хрипоты, спросил незнакомец. — Язык проглотил? Я спрашиваю, кем будешь?

— Я... Доминик. — Только и сумел выдавить мальчик. — Ученик травника Саймона, в деревне неподалеку. Заблудился.

С явным усилием мужчина приподнялся и принялся разглядывать незваного гостя. Баронский сын видел, что это некогда был очень крепкий мужчина. Сейчас тот явно не здоров: под глазами большие, темные мешки, руки дрожат даже от такого простого усилия, а косматая голова покачивается из стороны в сторону.

— Знать не знаю никаких ваших Саймонов. Ты один?

— Да. Говорю же, заблудился.

Указательный палец больного тыкнул в сторону вошедшего, словно мужчина в чем-то обвинял незваного гостя. Это не было далеким от того, что он сказал после.

— Ты ворвался ко мне с оружием, обляпанный кровью. Думаешь, я поверю тебе? Сын какого-нибудь мелкого разбойника, что шарится по лесу. Сказал же уже, у меня нечего брать! А ружье я вам не отдам.

В доказательство к своим словам, мужчина пошарил рукой на кровати и уже спустя мгновение на Доминика было направлено дуло. Мальчишку передернуло, но он остался стоять на месте, как вкопанный, не смея отвести взгляда от двух черных углублений, откуда в любой момент вылетит пуля.

— Видит бог, я не хочу убивать ребенка. Так что даю тебе минуту. Проваливай. Иначе всажу тебе в черепушку свинца. Поверь, я очень хорошо стреляю. Даже в таком состоянии.

Перспективы перед Домиником открылись нерадостные. Он мог уйти обратно в лес, каждую секунду оборачиваясь на подозрительный шорох. Не факт, что удастся пережить ночь, когда крупные хищники выйдут на охоту. А этот мужик, так похожий на раненого зверя, явно не намерен вступать в переговоры.

Но, в отличие от диких обитателей, в этой ситуации можно хотя-бы попытаться объяснить свое положение еще раз. В одно мгновение Доминик решил, что нет никакого смысла прикрываться баронским титулом. В таком оборванце тяжело опознать даже крестьянского сына, не говоря уже о ком-то повыше по положению.

Очень медленно мальчишка поднял руки, затем опустился и подтолкнул положенный на половицы нож в сторону наставившего ружье. Доминик продолжал держать руки поднятыми и попытался поговорить еще раз.

— Послушайте. Никакой я не сын разбойника. И вреда не желаю. На вашу хижину наткнулся совершенно случайно. Просто собирал травы недалеко от деревни. На меня напала какая-то дикая собака. Мне удалось ударить ее ножом, оттуда и кровь. Затем пришлось убегать, не разбирая дороги. Этот лес знаю очень плохо, но животное загнало меня не пойми куда. Я перешел реку, чтобы сбить тварь со следа, но окончательно заблудился. Думаю, что скоро отправят людей на поиски. Пожалуйста, позвольте побыть у вас до этого момента. Я не думаю, что переживу ночь один в темном лесу.

Мужчина сощурился, но не спешил отводить ружье. Он обдумывал слова пришельца и причмокнул языком, словно пробуя те на вкус и пытаясь почувствовать ложь.

— Болтаешь ты, конечно, складно. Так не говорят всякие поганцы. Говоришь, собака гналась? Отвечай быстро. Шкура была какого цвета?

— Серо-черная. — Доминик не медлил и секунды с ответом. — В холке достает мне до пояса. Большой зверь.

Мужчина опустил ружье и баронский сын выдохнул, всё еще продолжая держать руки поднятыми.

— Да опусти ты их уже. — Отмахнулся хозяин хижины. — Теперь я тебе верю. Есть тут одна такая, даже видал. Хотел выследить ее и прибить наконец. Судя по всему, какой-то кобель оприходовал волчью суку. Такие твари очень опасны. Конкретно эта немало скота утащила из нескольких деревень. И все бы ничего, житейское дело. Но последние пару лет зверь повадился таскать детишек.

Почему-то от этой мысли к горлу Доминика подступил ком. А мужчина продолжил, ухмыльнувшись.

— Хитрая сволочь. Капканы и тенеты обходит. Никогда не задерживается в одной деревне слишком надолго. Распробовала человечину, захотелось, видать, чего покрупнее. Тебе, парень, повезло. Даже не представляешь, насколько.

Доминик попытался выдавить подобие улыбки. Получилось скверно. Уж кто-кто, а он не мог назвать себя везунчиком. По его скромному мнению «везение» — это когда ты даже не попадаешь в подобную ситуацию.

Мужчина протянул большую ладонь в жесте приветствия.

— Уж извини, подняться не смогу. Говоришь, Доминик зовут? Я Винс, местный лесничий. Сейчас расскажу, чего тут можно пожрать.

Доминик никогда не думал, что вяленая рыба может быть настолько вкусной. Он с жадностью съел предложенное, хотя этого и оказалось мало. Но просить больше у больного человека, который явно экономил запасы, не решился. Ему велели натаскать дров из крошечной пристройки, развести огонь и вскипятить воду, набранную в ближайшей речке. Винс давал указания, корчась от боли при каждом движении, и мальчик уже около часа обдумывал, как бы поделикатнее спросить, что случилось с хозяином хижины.

В кипяток было аккуратно помещено ровно столько овсянки, сколько велел бережливый лесник. Она получалась жидкой, поэтому в нее было велено отправить немного той же вяленой рыбы. Ситуацию это спасало мало и блюдо было далеко от понятия «аппетитного». Раньше Доминик бы даже не взглянул на такое и назвал «пищей для свиней». Сейчас варево казалось ему чуть ли не самым вкусным, что можно отыскать на белом свете.

После еды тело стало болеть немного меньше, поднабравшись сил. Целая куча синяков и ссадин, некоторые из которых выглядели неприятно, не представляли никакой угрозы для жизни. Когда-нибудь, уже будучи взрослым мужчиной, Доминик будет вспоминать о молодом и выносливом теле с легкой примесью грусти. Сейчас же мальчишка даже не задумывался, откуда у него все еще оставались силы после столь тяжелого дня.

Винс ел медленно, словно каждая проглоченная ложка требовала невероятного усилия. Вокруг его кровати валялись остатки рыбы. Видимо, это была его первая горячая пища за много дней.

— Простите. А чем вы болеете?

Не придумав ничего обходительного, Доминик решил выстроить вопрос таким, каким он крутился в голове.

Винс вытер губы тыльной стороной ладони. Это не очень помогло избавиться от кусочков пищи, застрявших в бороде.

— Я не заразный, не боись.

Такой ответ мало удовлетворил любопытство. В конце концов, достаточно подозрительно, что крепкий с виду мужчина не может подняться с кровати и явно пребывает в ней далеко не первый день.

— И все-таки? Может быть, я смогу как-то помочь…

Лесник громко рассмеялся, можно сказать, неприлично громко. Мужчина отложил в сторону миску, едва опустевшую на половину и вытер руки о край тряпки, которую с трудом можно было назвать одеялом.

— Вот еще. Не хватало, чтобы из-за тебя нога отсохла. Мне и без твоей помощи хреново. Ученик, говоришь? Да много ты знаешь! Скорее в обморок хлопнешься, как увидишь, что проклятый кабан сделал с моей ногой.

С одной стороны подобная речь немного задела мальчика. Он уже знал достаточно много и не думал, что может упасть в обморок, как чувственная леди, от вида крови.

— Ну раз такой любопытный, что ж. На. Погляди.

Винс резко отбросил одеяло, и Доминик уже не был так уверен в своей выдержке. Картина перед глазами предстала жуткая. Кожа на лодыжке была распорота до мышц, ране явно был не один день. Нога сильно опухла и была чуть ли не вдвое больше соседней. Нагноение выглядело плохо, и мальчишку замутило. Тряпки, которые раньше были бинтами, валялись рядом. Это дополнял неприятный запах, который Доминик слышал, еще когда вошел в дом.

Даже на его совершенно непрофессиональный взгляд было очевидно: такую рану следовало обработать, вычистить и зашить. Но ученик травника очень сомневался, что справится с такой задачей. К тому же лесничий уже высказал свое полное недоверие к его знаниям.

— Полное дерьмо. — Выругался хозяин хижины. — Я промывал и промывал ее сколько мог, да все без толку. С такой ногой даже с постели не встанешь, не то что идти в деревню и искать там цирюльника. Может быть, обойдется. А может и нет.

Доминик никак не мог отвести взгляд от ужасного зрелища. И что делать в подобной ситуации? Если этот мужчина надеется на чудо, то вряд ли оно случится. Грязная постель и отсутствие ухода мало располагали к заживлению.

Мальчик задумался. Он попал в ситуацию, когда следует принять решение. Что он может сделать? Скорее всего, лесничему будет становиться только хуже день ото дня. Здесь совершенно очевидно нужна профессиональная помощь. Все, что может сделать сам мальчик, это попытаться облегчить боль и сбить температуру, без которой не обходится в таких случаях. А что потом? Просить нарисовать карту и идти за помощью? Этот мужчина сможет ее дождаться?

Баронский сын глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться на своих мыслях.

«А что бы сказал Саймон, будь на моем месте? Он бы точно уговорил оказать хоть какую-то помощь. Даже с маленькой лучше, чем с совсем никакой.»

— Послушайте меня. — Доминик старался, чтобы его голос звучал твердо и смотрел в глаза собеседнику. — Это и вправду выглядит плохо. Вы правы — я всего лишь ученик и знаю недостаточно. Но и этих навыков хватит, чтобы хотя бы обработать рану сейчас. Что-что, а промывка здесь требуется наверняка. Это не будет приятно, но сделает легче. Вы сможете спокойно поспать хотя бы эту ночь, а завтра мы подумаем, что делать дальше.

Винс хмыкнул и почесал затылок. Затем долго смотрел в глаза Доминика испытующим взглядом. Словно не верил до конца, что есть надежда на выход из такой ситуации.

— Ладно. — Нехотя согласился лесник. — Делай чего хочешь. Надеюсь, это поможет. А если нет…

Винс продемонстрировал сжатый кулак и потряс им.

Доминик хотел казаться уверенным в своих действиях. Переживания и усталость, конечно, брали свое. Больше всего ученик травника желал провалиться в глубокий сон, а не ходить вокруг хижины, выискивая то, что могло помочь новому знакомому. Записи остались лежать далеко отсюда и мальчик жалел, что бросил их. Хотя и понимал, что в минувшей ситуации не оставалось никакого другого выбора.

Он подошел к большому дубу, росшему неподалеку, почесал подбородок и принялся отколупывать кору при помощи ножа. Затем собрал немного полыни, благо усердно искать это растение не приходилось, и отмел вариант с крапивой. Ее тоже было достаточно много, но приготовление нужной настойки требовало спирт. Даже если что-то крепкое отыщется в доме лесника, все равно потребуется несколько дней. Около получаса потребовалось, чтобы найти и собрать на ближайшей поляне листья донника. Доминик пытался отыскать зверобой, чтобы добавить и этот компонент, но растения не было нигде поблизости.

Зато нашлась ива и лесная малина. Находиться в лесу одному было все еще неуютно. Мальчик порадовался, что нашел все, что нужно на данный момент и поспешил вернуться в дом.

Винс провалился в тревожный сон, то и дело дергая рукой и просыпаясь. Он поругивался на свою ногу, долю лесничего и особенно грязные слова припас для кабанов.

Мальчишка не вслушивался, но нашел в себе смелость опустить на лоб мужчины руку и отметить, что у того жар. Значит, следовало поторопиться.

Доминик натаскал воды из реки в старом ведре. Оно было дырявым и по дороге к хижине терялась добрая треть.

«У этого Винса даже утварь худая. — Возмущался он про себя. — И как этот мужик дожил до седин?»

Пока грелась вода с брошенной в нее корой дуба, Доминик развел дополнительный костер во дворе. При помощи смолы постарался залатать дыру. Благо, та была не на дне, а всего лишь сбоку. Затем уговорил лесника перелечь на пол и подождать, пока грязное белье, именуемое с натяжкой постелью, будет постирано. Винс уже и не возражал, слишком плохо себя чувствовал. Поэтому безоговорочно делал то, что ему говорили.

С огромным трудом переместив мужчину на пол, Доминик принялся за важную задачу. Ему потребовалось время, чтобы постирать грязные тряпки и развесить их на палках у огня для более быстрой сушки. Этот способ он перенял у Саймона, когда тот показывал бытовую хитрость и заставлял принимать участие. Сейчас мальчик был по-настоящему благодарен за это.

К этому времени вскипела вода в котелке, и ученик травника принялся за изготовление первого настоя, для обработки раны. Он слил получившуюся целебную жидкость, давая той остыть, и отправился за новой порцией воды. Мелко нарезал листья донника, отмерив три ложки, и столько же полыни. С последним пришлось повозиться как следует, бережливо отделяя сок от растения, пока того не накопилось достаточно. Все это было перемешано, залито чистой водой и оставлено доводиться ко кипения.

Баронский сын вернулся к подготовке постели. Не сказать, что у него получилось отстирать все и вряд ли это было бы возможно в принципе. Пятна крови оставались темными кругами на ткани, которая в любом случае стала чище. Мальчишка вернул ее на старый матрас, набитый соломой. К сожалению, сменить его точно уже не было времени и сил.

К этому моменту Винс пробудился от тревожного сна и уставился на незваного гостя с непониманием. Затем, вспомнив, откуда тот явился, успокоился. И даже почти самостоятельно забрался в постель.

Пришло время приступить к самому сложному.

— Я собираюсь промыть вашу рану настоем из дубовой коры. — Сказал Доминик, потому что Саймон всегда предупреждал, что собирается делать. — Мне нужно, чтобы вы сели. Только предупреждаю, что приятного в этом всем будет мало. Зато потом станет легче.

Винс сел с явным трудом, зажмурившись от боли. Пока мужчина усаживался, баронский сын уже сливал предыдущую настойку в отдельную, глубокую миску и заливал воду для следующей, куда поместил кору ивы. Она как раз успеет подойти к моменту, когда мальчик закончит обработку. Листья малины, хорошее жаропонижающее средство, было решено оставить на потом.

Мальчик подготовил ткань и принес остывший, едва теплый отвар. Когда тот опустился на колено и понял, что ему предстоит сейчас сделать, руки немного задрожали. Не то, чтобы юноша был не уверен, что изготовил средство правильно. Его смущало, что предстоит сделать больно другому человеку. Но никакого выбора не было.

«Я делаю это, чтобы облегчить боль. Ничего страшного. Хуже не будет, в любом случае.»

Затем ученик травника выдохнул и приступил к работе.

Винс не издал ни звука. Лишь наблюдал из полуприкрытых век, как Доминик аккуратно омывает больную ногу. Сначала зачерпывая отвар ладонью, затем прикладывая смоченную в нем ткань. Очень осторожно мальчик пытался смыть как можно больше крови и старался очистить плоть от гноя. Это не было даже близко приятной задачей. Лесник зашипел, когда юноша надавил чуть сильнее, чтобы постараться очистить глубокий порез внутри. Мальчик находил в себе силы не останавливаться каждый раз, когда его «пациент» издавал болезненное шипение. Но не дергался, к своей чести, и не пытался мешать столь неприятной процедуре. Когда чистка была окончена (по крайней мере, Доминик действительно сделал все, что мог), пришла пора наложить примочку. Смочив в отваре из полыни и донника свежую тряпку, отрезанную от края простыни, юноша наложил ее на ранение и закрепил маленькими полосками ткани.

— Сейчас я дам вам отвар из ивы. Это должно помочь сбить температуру и крепко уснуть. Постарайтесь выпить все.

С этими словами мальчик протянул кружку, предназначавшуюся скорее для пива, чем лекарства. Винс молча осушил ее большими глотками, затем отдал назад и опустился на кровать. Судя по всему, ему не терпелось вернуться в сон.

Обессиленный Доминик убедился, что огонь во дворе затух. Затем лег прямо на пол, рядом с тлеющими углями открытого камина, свернулся клубком и провалился в тревожный сон, наполненный недавно пережитым. Страх, что за ним гонится большая, черно-серая собака, еще будет приходить далеко не одну ночь.

Где-то в лесу раздавался протяжный вой. Вечерело. Дикие звери выходили на охоту.

Еще несколько раз, с огромным трудом, баронский сын заставлял себя подниматься. Глаза слипались, двигаться совершенно не хотелось. Тело мучительно болело и каждый синяк давал о себе знать намного сильнее, чем до этого. Налитые свинцом ноги слушались плохо и дрожали, стоило принять вертикальное положение. Но ученик травника заставлял лесника опускать ноги на пол, снова промывал рану, накладывал свежую примочку и возвращался к теплу огня. Иногда, просыпаясь от того, что мышцу свело судорогой, он слышал заметно выровнявшееся дыхание хозяина хижины. Несмотря на то, в какой ситуации оказался сын барона, он радовался, что этому грубому мужчине сделалось легче.

Еще до рассвета пришлось встать окончательно и начать готовить новый отвар. Винс все это время даже не пошевелился, погрузившись в лихорадочный сон.

Подкинув несколько приготовленных для утра поленьев в огонь, Доминик начал думать, что ему делать дальше. Его усилий было недостаточно, это понятно любому. Надо доставить Винса к тому, кто сможет ухаживать за больным более тщательно и у кого есть куда более серьезные средства. Мальчик перевел взгляд на стену с развешанными инструментами, и в голову совершенно внезапно пришла идея.

Около полудня юноша растолкал лесника. Ему все равно придется проходить через очередной круг процедуры и пить жаропонижающее. Мальчишка снова заставил мужчину сесть, проследил, чтобы тот не заснул, и заговорил, вручив чашку с отваром.

— Я собираюсь доставить вас в ближайшую деревню. Наверняка хорошо знаете лес и сможете указывать дорогу. Мне совершенно не хочется тащить вас так далеко, но другого выбора нет. Скажите, вы знаете, в какой деревне живет святой отец Гарс?

— Да как его не знать. — Хриплым, болезненным голосом ответил мужчина. — Хороший мужик. Хоть и старый уже, что пенек столетний.

Доминик искренне обрадовался этому ответу. Это уже кое-что.

— А как попасть в его деревню, знаете?

Мужчина кивнул и прикрыл глаза. Мальчик не мог позволить ему провалиться в сон сейчас.

— В таком случае обопритесь на меня. Скажите, что ценного забрать? Мы отправляемся в путь.

Винс недоверчиво посмотрел на гостя и даже нашел в себе силы изогнуть бровь.

— Смеешься, что ли? Какой путь? У меня только один путь сейчас, вверх или вниз.

Лесник показал на небо, а затем на землю. Баронский сын поморщился. Не для такого расклада он тратил силы на то, чтобы уменьшить воспаление раны.

— Я все продумал. Сделал что-то вроде носилок, которые смогу тащить по земле. Лучше бы вам, конечно, знать, как обойти реку и где тут хоть какая-то тропа.

Винс хотел рассмеяться, но тут же поморщился от боли в ноге. В его глазах даже мелькнуло какое-то подобие оживления.

— Еще лучше. Хочешь, чтобы я задницей собрал все колдобины? Хреновый план, юнец. Я такую дорогу попросту не переживу.

— Переживете. — Уверенно и раздраженно произнес Доминик, которому уже порядком надоели вечные причитания лесника. — Я не для того за вами ухаживаю тут. А для вашей задницы подложу матрас. Все лучше, чем ничего. И уж точно лучше, чем ждать, когда нога сгниет и вас уже будет не спасти.

Эти резкие слова отрезвили хозяина хижины. Он закряхтел, приподнимаясь, и посмотрел на юношу плывущим от высокой температуры взглядом.

— Свалился на мою голову, травовед недоделанный. Ладно. Давай будет по-твоему. У меня же не велики шансы выжить, если просто прогоню тебя в шею?

— Не велики. — Подтвердил Доминик.

Винс сплюнул на пол и махнул мозолистой рукой.

— Ну чего ценного взять. Ружье. И вон — Он кивнул на сундук. — Ключ под матрасом. Дай мне из него все содержимое, какое будет.

Доминик потянул за веревку, и самодельные носилки, собранные из пары толстых палок и мешка плотной ткани, двинулись. Сначала эта задача казалось достаточно простой, но уже через десяток шагов баронский сын чувствовал себя лошадью, которую заставляют передвигать дом. И без того ноющие мышцы буквально кричали, что это ужасная идея.

Мальчик сжал зубы и постарался не обругать грязными словами больного, который немного отживел после того, как в руки попала бутылка крепкого спиртного.

— Эх, красота. — Сказал он, делая глоток и причмокнув губами. — Если уж подыхать, то чего мелочиться? Одно знаю точно. Если не испущу дух по дороге — больше никогда не буду есть вяленую рыбу.

Они двигались очень медленно, Доминик часто останавливался, чтобы сделать передышку. Подобие тропинки действительно было лишь подобием. Мальчик пытался запретить леснику пить алкоголь, догадываясь, что это не пойдет на пользу. Но отговорить Винса от этой затеи было невозможно.

«По крайней мере, я буду знать, что если слышу, как он там чмокает от удовольствия, значит богу отдавать душу пока не собрался.»

Как не странно, алкоголь возымел по настоящему целебный эффект на лесника. Он уже не выглядел умирающим, даже пытался отпускать шутки по поводу своего положения.

Из минусов сложившейся ситуации было то, что больше Винс не хотел сдерживаться по поводу ругательств, от которых вяли уши, стоило встретиться на пути даже небольшой кочке.

— Вы можете держать при себе... вот это все? Мне и так тяжело!

— Ох, какая нежная цаца. — Усмехнулся лесник. — На ус мотай лучше. Девки обожают, когда мужчина умеет хорошо ругаться!

Доминик представил, как говорит нечто подобное среди дам, обмахивающих нежные личики веером и поставил данное утверждение под большое сомнение.

— Чего ж тогда один живете... раз «девки обожают». — Проворчал юноша, продолжая тащить тяжелую ношу дальше. Впереди уже виднелась река и слышался ее шум. Та самая, которая, возможно, спасла ему жизнь и сбила собаку со следа.

У Лесника оказался на редкость хороший слух.

— Если я захочу, чтобы мне имели голову, то попрошу кого-нибудь водить по ней пилой туда-сюда, пока мозги не потекут. Это уж куда лучше, чем каждый день слушать, чего она там хочет или не хочет и куда это я там пошел. Ага, в лесу же так много тех, с кем можно провести ночь! Вот сколько лесником работаю, никогда не видел, чтобы баба аки заяц бегала от березы к березе. Я б тогда по другому охотился. Хе-хе…

— Тише.

Доминик замер и начал вслушиваться изо всех сил.

— Орет кто-то. — Подтвердил Винс. — Зовут.

— Не может быть… — Доминик чуть не потерял голову, до того обрадовался. — Они же меня зовут!

Трое крепких деревенских мужчин без труда перетащили раненого через реку. Один из них вел на веревке весело подпрыгивающую собаку, от которой мальчик предпочитал держаться подальше.

— Вот уж чудо! — Причитал один из них, в котором Доминик опознал знакомого. Именно его жене Саймон помогал, когда пришло время появиться на свет ребенку. — Твой учитель чуть голову не потерял, когда сумку в крови нашел. Переживает страшно. Вот он обрадуется, когда узнает, что ты цел и невредим!

Доминику сделалось отчего-то очень стыдно. Он представил, как волнуется травник, особенно после такой неприятной находки. И, хотя прямой вины здесь не было, мальчику все равно сделалось не по себе.

— Э, это мое! — Возмущенно зарычал Винс. — А ну, положи где взял!

— Бог велел делиться, ты, хрен жадный! — Весело загоготал мужчина, бесцеремонно отпивая спиртного из бутылки лесника. — Мы тебя тут тащим, стараемся. Негоже спасителей-то обижать!

— Вы спасите сначала, а потом хлебайте из горла. — не унимался лесник. — Совсем совести у людей нет!

Чтобы больше не слушать реплики лесника, Доминик решил поделиться с тем, кого знал из тройки, об опасной собаке, из-за которой и убежал в лес. Мужчина слушал его нахмурившись и очень внимательно.

— Не переживай. Найдем ее. Спасибо, что предупредил. Я вижу, что от него, — он указал головой в сторону лесника, — толку как от пятого колеса на телеге. Но ничего, подлатаем, и тогда уж никакого спуску не дадим!

Облегчение, которое увидел Доминик в глазах своего наставника, нельзя было сравнить с чем-либо. Саймон крепко обнимал мальчишку. Тот чувствовал сквозь грязную одежду, как сильно дрожали руки учителя. Ему все еще было стыдно за то, что произошло.

— Простите меня. — Только и мог сказать мальчик, уткнувшись в грудь наставника. От него успокаивающе и приятно пахло травами. Впервые за целую вечность юноша чувствовал себя в безопасности. Казалось, что события занимали не один с лишним день, а целую неделю.

— Здесь не за что извиняться. — Тихо сказал Саймон, чуть дрожащим голосом. — Ты не был прав, уходя в лес один. Но кто из нас предполагал, что может случиться такое? Мальчик, я сильно переживал… Твой отец бы не простил меня, если бы что-то случилось. И я бы сам себя не простил.

Амелия выбежала из дома и обняла Доминика со спины. Ее звонкий голос оглушал, но больше не вызывал былого, легкого раздражения.

— Мы очень переживали. — защебетала она. — Дядюшка всю деревню обошел. Мы все тебя очень долго искали. Очень боялись, что случится беда. Пронесло!

— Пронесло... — Как эхо повторил Доминик. — Я все вам обязательно расскажу, как переведу дух. К тому же, Саймон, — он слегка отстранился и махнул рукой в сторону приближающихся мужчин. — Кажется, я нашел для вас немного работы.

Конечно, жильцам не терпелось узнать все подробности произошедшего. Но первым делом нужно было позаботиться о комфорте мальчика. Ему налили полное деревянное корыто воды и оставили как следует отмываться на заднем дворе. Доминик тер себя с завидным энтузиазмом и не всегда понимал, то ли это прилипшая к коже грязь, то ли синяк, которыми он был покрыт с ног до головы.

После ванны Саймон настоял на осмотре, чем ввел мальчишку в большое смущение и вызвал хорошо скрываемое негодование. Он хотел как можно скорее отправиться к столу, который накрыла Амелия, но его не пускали до тех пор, пока все требования травника из «повернись» и «наклонись» не были выполнены. После чего Доминик набросился на еду, совершенно не пытаясь скрывать, насколько сильно проголодался.

Амелия подперла щеки кулаками и с умилением наблюдала, как мальчишка уничтожает ее стряпню. Саймон занялся пациентом, отведя того в дальнюю комнату, и Доминик прекрасно слышал строгий выговор касательно того, что лесник не «сдержал своих алкогольных демонов» и «заявился в подобном виде». И если Доминику мужчина еще мог что-то сказать или начать причитать, то с травником Винс вел себя как шелковый, опустив глаза в пол и иногда шипя от малоприятных ощущений. Единственный раз мужчина пытался что-то возразить, когда увидел иглу с продетой нитью и понял, для чего она предназначена.

К этому моменту Доминик уже присутствовал лично, чтобы убедиться, что опухоль немного спала и видел, как Саймону стоило строго посмотреть на лесника, чтобы тот затих и отвернулся в сторону окна. Вид раны больше не вызывал у мальчика никаких чувств, кроме интереса, как ту будут зашивать. Этому его не обучали.

— Ей-богу, как малое дитя. — Укоризненно цокнул языком травник, затягивая первый стежок. — Чем вы ее обрабатывали, любезный?

— Я-то водой мыл. А этот парнишка, — лесник показал на Доминика, — каким-то там сложным варевом. Не помню.

— Что же. — Саймон даже не потрудился скрыть удовлетворенную улыбку. — Вам очень повезло, что этот не обделенный умом юноша оказался рядом. Видимо, у вас, как говорят, надежный ангел-хранитель.

— Да само бы зажило. — Буркнул Винс, и Доминик понял, что не стоит даже надеяться на благодарность от этого человека.

— В лучшем случае ваше «само» закончилось бы тем, что учились бы вы мастерить себе деревянный протез из ближайшего куска дерева. Но это, конечно, если бы рядом проходил другой талантливый юноша. Скажем, в области хирургии.

Винс засопел и отвернулся к окну, явно не желая продолжать разговор. А Доминик, впервые за все это время, ощущал неподдельную гордость за проделанную работу. Никакая похвала не могла быть лучше и весомей той, которую дал учитель.

Спустя час все жильцы дома собрались за столом. Лесника было велено отправить к ближайшим соседям, так как в Доме Саймона на него не было места. Травник обещал зайти к вечеру, сменить примочку и убедиться, что нога выглядит хорошо, насколько это возможно в ее состоянии.

Доминик рассказывал о своих злоключениях со страстью и в красках, стараясь припомнить все, до мельчайших подробностей. Он не стеснялся сообщить, что ему было очень страшно и что теперь еще не скоро сможет смотреть на собак спокойно. Когда дело коснулось сбора трав для отваров, Саймон устроил настоящий допрос. Любая мелкая деталь была важна для наставника: дозировка, количество воды и растений, когда их сняли с огня, как часто менялись примочки. Баронский сын терпеливо пересказывал даже то, что уже говорил ранее, стараясь не обращать внимания на дрожь в руках собеседника. Чай, который пил Саймон, отчетливо отдавал валерьяной.

Амелия также слушала очень внимательно, не перебивая и лишь иногда прикрывая рот рукой, когда дело касалось особенно страшных моментов. Было заметно, что девочка очень впечатлена этой историй.

Когда Доминик завершил рассказ, в горле пересохло настолько, что мальчишка осушил свой бокал с остывшим чаем несколькими большими глотками.

— По крайней мере, — Заключил баронский сын. — После такого уж точно не будет страшно сдавать экзамен. Хотя я, кажется, немного опоздал на него.

Саймон и Амелия переглянулись, словно у них была какая-то договоренность. Затем травник перевел взгляд на Доминика и широко улыбнулся. Такого выражения лица мальчишка не припоминал за своим учителем все это время.

— Дорогой юноша, я считаю, что ты уже сдал его. И сдал на отлично.

Наступил последний день лета. Уже пару недель как чувствовалось присутствие осени, еще прозрачной ладонью касающейся мира. Трава набрала достаточно сока и склонялась к земле, темнея и готовясь погрузиться в сон. Возле яблонь особенно отчетливо пахло закатным августом: ароматные яблоки, отбившие бока, источали удивительный аромат, свойственный исключительно данному сезону. Высокое, голубое небо манило к себе взор, и Доминик долго не мог оторваться от этой простой, но такой нужной сердцу красоты.

Даже не верилось, что сегодня он отправляется домой. Высланная карета вот-вот должна была появиться из-за поворота. Амелия сидела поверх чемодана с нехитрым имуществом, а травник и его ученик стояли и смотрели вдаль. Все трое молчали.

Присутствующим было достаточно грустно подводить какую-то черту и начать прощаться. Пока они соблюдали тишину, казалось, момент отъезда мальчика все еще кажется очень далеким , если не мнимым.

Это было не лето. Это была целая жизнь, уместившаяся в три месяца. И пусть не всегда было просто и хорошо, Доминик понимал, что вынес из этих солнечных дней намного больше, чем мог подумать. С некой грустной ухмылкой он вспоминал, как прибыл по этой дороге зардевшимся мальчишкой, а уезжает юношей, понявшим и принявшим многие ценности, которые хорошо бы нести и дальше, чтобы стать достойным человеком.

Конечно, он радовался, что увидит отца, представлял, как они разговорятся и мальчик расскажет,как многому научился и что он благодарен за то, что барон отправил его на лето в эту глушь. Как отец удивится таким речам, а потом обнимет и скажет, что очень им гордится.

Это были приятные мысли. Но было много и тех, что причиняли грусть. Он будет скучать по Амелии, ее звонкому голосу и тому, что эта девчонка бросала ему вызовы и побеждала в спорах. По тому, как она звала к столу и готовила действительно вкусный пирог. Возможно, самый лучший, который довелось попробовать Доминику.

Но больше всего он будет скучать по Саймону. По его вкрадчивому голосу с хрипотцой и даже по наставлениям и нравоучениям. По походам в лес и изучению нового. По запаху трав, когда аккуратный надрез заставляет отделиться соцветие от стебля, и тонкий аромат жизни и чьего-то исцеления повисает в воздухе на несколько секунд.

Доминик будет скучать по этому безупречному небу и жизни среди самой жизни. К каменным стенам города, чувствовал мальчик, привыкать будет так же сложно, как если бы он оказался там впервые.

— Спасибо.

Ветер унес его слова, сказанные шепотом. Но травник все равно услышал их и повернул голову к ученику.

— Спасибо за то, что не отослали меня назад в первый месяц. — Раз уж начал говорить, решил Доминик, то надо продолжать до конца. — Знаю, что был не самым желанным гостем. Но я очень рад, по-настоящему рад, что у меня было такое лето. И что я учился всяким премудростям и травничеству. Это все... важнее, чем если бы я просто провел его среди своих разгульных друзей. Думаю, что теперь моя жизнь изменится.

Саймон слушал его с улыбкой. В глазах мужчины читалась легкая грусть, и тот не видел причин пытаться ее скрыть.

— Я рад, что ты был моим учеником, пусть и совсем недолго. Хорошо, что эти месяцы принесли пользу. Ты сделал много хороших дел и можешь этим гордиться по настоящему.

Амелия не выдержала этих речей и всхлипнула. Сначала тихо, затем упала лицом в собственные ладони и пыталась говорить вопреки обуявшим эмоциям.

— Я не хочу, чтобы Доминик уезжал! — Объявила она. — Не хочу! Почему он не может остаться?

Юноша опустился к ней и крепко обнял, подставляя плечо, которым Амелия тут же воспользовалась, чтобы уткнуться и продолжить плакать.

— Я тоже не хочу уезжать. Буду очень по тебе скучать. И по Саймону тоже. Но есть дела и обязательства. К тому же я не могу бросить отца.

— Но ты же вернешься? — дрожащим голосом спросила девочка. — Пусть и не скоро. Зимой или следующим летом. Ты сможешь вернуться?

Баронский сын перевел взгляд на Саймона, словно спрашивая разрешения. Тот кивнул, не заставляя ждать свою реакцию очень долго.

— Следующим летом. Я хочу продолжить изучать травы. Если все сложится удачно, то я обязательно вернусь. Не сомневайся.

— Хорошо бы… Но это так не скоро.

Доминик не нашелся, что на это ответить.

— Карета. — Коротко произнес травник.

Приближающийся транспорт выглядел получше той развалины, на которой мальчик добирался до деревни. Не слишком роскошно, чтобы не привлекать внимание. Но Доминику, спавшему на грязном полу в забытой богом хижине, этого было более, чем достаточно.

Лошади остановились рядом с ожидающими и недовольно зафыркали. Одна из них не стала тратить время на недовольство и принялась активно жевать траву. Кучер высунулся из двери и приветственно склонил голову.

— Здравствуйте, молодой господин, мы отправляемся как можно быстрее. Сейчас рано темнеет и не стоит задерживаться.

С трудом отстранив от себя зареванную девчушку, Доминик потрепал ее по голове. Раньше он делал так с младшим братом, но эта маленькая деталь, как ни странно, не принесла никакого болезненного отклика. А затем пожал протянутую руку Саймона. После чего решил, что этого недостаточно для прощания и крепко обнял учителя.

— Я буду скучать, мальчик. — мягко произнес тот, жестом показывая кучеру, что надо загрузить вещи в карету. — Возвращайся. Уверен, что сможешь узнать еще очень много нового.

С большим трудом Доминик отстранился от мужчины. Как скоро они увидятся снова? Для ребенка тринадцати лет не раньше, чем через вечность.

Боль от скорого расставания распустилась внутри груди и сбила дыхание. Доминик изо всех сил сдерживал слезы.

— Обязательно вернусь.

— Надеюсь, в следующую встречу некоторые меры успешно протекающей беседы нам не пригодятся.

Баронский сын понимал, что травник сказал подобное для того, чтобы «подсластить пилюлю», но уши ученика все-равно загорелись от возмущения. Стыд был относительной альтернативой уже настигнувшей тоски, но сумел вытеснить собой не менее трети.

— Сожгите свои «меры» от моего имени в камине. Желательно в самое ближайшее время.

Саймон усмехнулся, после чего похлопал своего ученика по плечу.

— Тебе пора. Передай привет барону от моего имени. Скажи, что я очень хочу навестить своего старого друга. И сделаю это сразу же, как позволят обстоятельства.

— Буду рад вашему визиту в любое время. И барон Теодор, уверен, тоже.

Не давая себе опомниться, Доминик заскочил в карету и помахал из нее рукой. Две фигуры ответили тем же.

— До встречи, Доминик. — Прошептал Саймон. Мальчик, конечно, уже не мог этого слышать.

Транспорт тронулся, и юношу тряхнуло от резкого движения. Он не смог устоять перед соблазном обернуться и посмотреть, как травник и девочка продолжают стоять, провожая своего нового друга и ученика. Мальчик не сомневался: они останутся на месте до тех пор, пока карета не скроется из виду. Лишь сейчас он позволил редким слезинкам пролиться и упасть на лакированное дерево сиденья.

«Мы обязательно встретимся снова. — Думал Доминик, наблюдая, как фигуры становятся все меньше и меньше. — Сначала отцветут последние цветы. Затем опадут листья и на ветках будет лежать много снега. Потом он растает, уступит место весне. И вот, когда листья станут зелеными снова, я вернусь.»

Транспорт свернул за поворот и скрылся за зеленым холмом, растворившись в ночи.

«Обязательно вернусь».