Сто видов трав (джен)

Дилижанс двигался по подобию дорог уже второй день, и путешествие до смерти надоело тому, кто в нем находился. За пределами душной коробки лето являло себя во всей красе.

Древние, высокие деревья пытались дотянуться до небесного купола, подбадривая друг друга шуршанием листвы. Лесные птицы испытывали силу собственного голоса, наперебой сообщая о разгаре зеленого сезона, а кучер несколько раз грязно выругался — конечно, думая, что молодой господин этого не услышит, — когда наглый рыжий зверь решил перебежать дорогу почти под копытами лошадей. К великому счастью, покой путешественников нарушали только не слишком опасные обитатели леса.

Но все это мало беспокоило Доминика, юного наследника титула барона. Он злился настолько, что был бы не сильно против, напади на них разбойники. По крайней мере, подобные обстоятельства точно положили бы конец планам его папаши отправить, как тот выразился, «слишком избалованного сына» на целое лето в место, чуть ближе, чем Чистилище, дабы тот «набрался ума». Барон даже не оплатил для своего отпрыска комфортный транспорт, наняв для своих целей обычную почтовую карету. Она отвратительно скрипела, успев отслужить свое у кого-то из знати, списанная для нужд граждан, воняла чем-то въедливым, а на дне была разбросана солома не первой свежести. Доминик воспринимал это как личное оскорбление, чувствуя себя чуть ли не скотиной, которую перевозят в другое место, и никак не хотел думать о том, что подобные меры были приняты, в первую очередь, ради его безопасности.

Солнце скалилось со своего зенита и не было милосердно с теми, кто находился под его присмотром. Доминик уже стащил с себя почти весь щегольской наряд и был готов избавиться от одежды и вовсе, если бы не жалкие остатки того, что еще можно назвать «манерами». Кюлоты казались жаркими, словно были изготовлены из шерсти яка, но снять их и рубашку простого кроя юноша все же не решился. Кто знает, когда они точно прибудут на место.

Чтобы отвлечься от настоящего — да будет проклята погода, приходящаяся по нраву благому двору, — Доминик прокручивал в голове диалог с отцом и пытался понять, какая именно капля переполнила чашу терпения его мягкотелого родича. Он никак не ожидал от своего прародителя такого жесткого, а главное — внезапного решения и уже был настроен провести это лето в соседнем поместье, предаваясь разного рода развлечениям. На пути его планов в одно непрекрасное утро встал барон Теодор, сообщивший с порога, что его сыну следует собирать вещи и через три дня тот отправляется к его другу по особой договоренности, в почти дне пути на лошади до Бристоля. Это явно намекало на то, что от развлечений сорванец будет достаточно далеко, а место назначения его вовсе не город, полный развлечений и соблазнов. Личный транспорт на время пребывания ему никто предоставлять не собирался.

У Доминика раскалывалась голова после бессонной ночи и выпитого эля, тот даже не понял, что отец говорит серьезно. Конечно, он даже не собирался складывать никаких вещей, уверенный, что подобное поведение родственника лишь очередная ничего не значащая речь, которая успешно забылась к ланчу. Ох, как же он ошибся! Понял он это, когда сопротивляющегося мальчишку скрутили и, буквально, запихнули в транспорт, погрузив следом нехитрый багаж из самого необходимого. Барон наказал вести себя хорошо, чтобы не «нарваться на конфликт», и Доминик клятвенно пообещал, наблюдая за машущим рукой вслед дилижансу отцом, что вернется сюда намного раньше, чем думает его старик. «Кем бы ни был этот загадочный друг, он быстро пожалеет, что принял участие в моем испорченном лете, » — думал юноша, попутно переживая, что луну сменяет солнце, а они все еще продолжали путь.

На третий день почтовая карета остановилась. От резкого толчка Доминик мгновенно пробудился, ощущая отвратительную ломоту во всем теле и проклиная неудобный транспорт. Юноша думал, что это была одна из вынужденных остановок, которые делаются несколько раз в день по естественным причинам. Жутко хотелось пить, и, как назло, все запасы воды подошли к концу. Может быть, стоило поливать себя ей не так часто и не так обильно.

Кучер открыл дверь и сообщил «достопочтенному» юнцу, что они добрались до места. Не окинув его даже взглядом, еще больше раздраженный из-за жажды Доминик выбрался наружу и чуть не застонал от увиденного.

Перед ним предстала глушь, как она есть. Пахло травами и цветами, до ушей доносилось жужжание пчел. Маленькие домики, окруженные плодовыми деревьями. Группки рогатого скота и птиц, беззаботно разгуливающих по насыщенно зеленому лугу под присмотром местного мальчишки. Аккуратные участки земли, уже засеянные и ждущие часа сбора урожая. Чуть поодаль раскрывал свои объятия старый лес, выделяющийся темным пятном на фоне бесконечного голубого неба и молодой яркой травы. Мимо пробежала задорно кудахтавшая курица, и Доминику отчего-то очень захотелось пнуть ту со всей силы, словно пернатая имела прямое отношение к тому, что происходило с ним.

Мужчина выгрузил чемодан своего пассажира и поставил тот рядом с хозяином нехитрого имущества. После чего уселся на свое место и махнул рукой в сторону леса.

— Ваш отец велел передать, что нужный господин обитает во-о-н у того леса, с самого краю деревни. Звать его Саймоном. Если не окажется дома, придется ждать. Ну, бывайте.

Доминик опешил от такого обращения, взглянул на свою поклажу — уверенный, что кучер лично донесет ее до места — и возмущенно заговорил:

— Что? Что ты имеешь в виду? Ты что, не поможешь своему господину с вещами? Где твои манеры, старый пень?!

Мужчина усмехнулся с видом «не вам говорить о манерах», но вслух сказал несколько другое:

— Барон Теодор не велел. Я следую указанием того, кто мне платит, юный господин.

Доминик скривился, прекрасно осознавая, что ему в личное распоряжение не выдали и пары фунтов. В чем он сумел убедиться лично, несколько раз перебрав пожитки во время долгого пути. Даже нечем кинуть в мужчину и заставить исполнить свою волю.

— Ну погоди, — злобно прошипел юноша. — Когда стану бароном, ты даже не появишься в пределах города со своей развалиной.

Кучер тряхнул поводья, и лошадям пришлось отвлечься от приятного времяпрепровождения в виде поедания сочной травы. Четверка нехотя начала разворачиваться, нисколько не обращая внимания на сверлящий их взгляд.

— Время все и всех меняет в нужную сторону, достопочтенный. Надеюсь, вы смените гнев на милость, когда-нить. Ну, бывайте! Увидимся после праздника сбора урожая.

Мужчина крикнул звонкое «но!», и почтовая карета унесла с собой последнюю надежду Доминика вернуться домой в скором времени. Юноша смотрел на нее до тех пор, пока транспорт не скрылся за одним из холмов.

Чемодан оказался крайне неудобным и не таким легким, как можно было ожидать. Сначала мальчишка хотел проявить упрямство и просто оставаться там, где его высадили. Но это занятие не принесло ничего хорошего: на него начинали пялиться местные жители, и сына барона довольно быстро утомили взгляды местной деревенщины. Он решил дойти до места назначения и убедить мужчину, имя которого не потрудился запомнить, что его надо немедленно отправить назад. Может быть, он согласится дать в долг немного денег?

Доминик намеревался покинуть это место с первым попутным транспортом. До него не сразу дошло, что он понятия не имеет, где находится и в какую сторону надо направить перевозчика, чтобы вернуться. Лишь уповал на то, что хороший извозчик и сам прекрасно разберется, что надо делать. Были бы деньги.

Старый, но ухоженный дом на окраине не вызывал в Доминике даже немного приязни. Перспектива провести здесь так много времени была лишь ненамного лучше, чем ночевать все лето в сарае для скота. Несколько попыток достучаться до хозяина не привели к какому-либо результату, и юноша решил, не без очередного приступа раздражения, что придется ждать дружка отца неизвестно сколько.

— И куда можно пойти в этой дыре… — проворчал себе под нос новоприбывший и, кинув чемодан перед порогом, уселся на него сверху, бесцельно вглядываясь в зеленую даль.

С каждой минутой становилось все скучнее. Одолевали мысли, далекие от радостных. Только сейчас, в момент полной тишины, без движения в хоть каком-то направлении, мальчишка осознал целиком сложившиеся обстоятельства. К горлу подступил предательский ком, после которого могут быть позорные слезы. Доминик не дал им пролиться, сочтя такое поведение совсем девчачьим, не желая уподобляться хрупким особам. Как бы то ни было, он был намерен пережить выпавшее на его долю испытание стойко, насколько это возможно. Чем-чем, а слезами тут точно не помочь.

«И все-таки, почему отец поступил так? — думал он, наблюдая, как по двору перемещается косоглазая коза, с особым наслаждением объедая кору молодой березы. — Как будто он сам не напивается на приемах. Подумаешь, приложился к паре кружек пива! Я уже не ребенок, так носиться со мной. Конечно, зря я уволил служанку, не посоветовавшись с ним… Четвертую за прошедший месяц. Но она сама виновата, что будила меня на рассвете! Я же говорил, что не переношу такое обращение. Она не мать, чтобы делать замечания. Своих детей как будто для этого нет…»

Сын барона сделал небольшое усилие, чтобы прогнать неприятные воспоминания касательно матери. Он все еще помнил ее достаточно хорошо. До того, как болезнь, именуемая холерой, забрала ее у семьи. Отец долго горевал по этому поводу, стал часто прикладываться к выпивке, но вовремя взял себя в руки. До определенной степени. Он не скоро нашел себе новую женщину, и та оказалась сущим исчадием ада. Жадная до семейных денег, та с легкостью распоряжалась звонкой монетой в свое удовольствие. И не переносила на дух обоих детей барона. Доминика и его младшего брата. Не без помощи первого, она покинула стены их дома через полтора года, с позором изгнанная за стены города, когда барон обнаружил свою новую супругу с другим мужчиной на их семейном ложе.

Вспоминать о брате Доминику не хотелось еще больше, чем о матери.

Прошло, наверное, не меньше часа. Юноша старался не думать о бедах, которые случилось пережить за свою короткую жизнь, и задремал, облокотившись о стену дома. Его устраивало, что пространство вокруг не трясется каждую секунду. Уставшее после долгого пути тело не потребовало больших усилий, чтобы погрузить мальчика в поверхностный сон.

Его разбудил шум шагов и блеяние козы. Тихий голос что-то сказал животному, и, просыпаясь, Доминик подумал, как глупо разговаривать с тем, кто не понимает и слова. Растрепанный, сонный и разбитый от внезапной дремы, он открыл глаза и увидел перед собой высокого и тонкого, как кипарис, мужчину. На вид тому было около сорока, убранные в хвост волосы уже отчетливо тронула седина. Он совсем не походил на плотного отца, любящего вкусно поесть. Казалось, хватит и дуновения ветра, чтобы сбить с ног стоявшего перед мальчиком человека. Одежда на хозяине дома была потрепанной, носила на себе следы походов в лес и работ на участке. Эти обноски совсем не вязались с серьезным, сосредоточенным взглядом, остроту коего усилили небольшие очки, которые мужчина извлек из маленькой, походной сумки, чтобы лучше разглядеть прибывшего.

С пояса свисало несколько пучков трав, аккуратно перевязанных прочной нитью. Доминик пришел к выводу, что друг отца промышляет травничеством или чем-то подобным. Таких людей считали чем-то средним между лекарями и колдунами.

— Добро пожаловать, юноша, — обратился тот к мальчику располагающим голосом с легкой хрипотцой. — Извините, что заставил ждать. Я не знал, когда точно прибудет транспорт. И решил отойти по своим делам. Меня зовут Саймон.

Гость поневоле отметил про себя имя, откладывая в ящик с долгосрочной памятью, чтобы не забыть на этот раз, и лишь кивнул в ответ на приветственные речи, не имея желания распыляться в похожих.

— Доминик. И, честно говоря, я думаю, что произошла ошибка. Мой отец чуть вспылил, но он отходчивый человек. Не мог бы ты дать мне немного денег, чтобы я отправился домой со следующей каретой? Все верну, до последнего пенса.

Мужчина вежливо и сдержано улыбнулся, погладив трущуюся о ногу на манер кошки козу и окинув неодобрительным взглядом обглоданную березу.

— Долго придется ждать. У нас здесь редко бывают гости. Может, приедет кто через пару-другую недель. А может, нет.

Доминик едва сдержался, чтобы не застонать от услышанного. Ну и дыра! Он-то надеялся убраться отсюда подальше чуть ли не на рассвете, уже убедив себя, что этот план безупречен.

— Вы, наверное, голодны, — продолжил мужчина, снова повернувшись к прибывшему. Доминику не понравился взгляд, которым его окинули. Вряд ли этот человек из разряда тех, к кому привык юноша. Почему-то в нем чувствовалась определенная строгость, хотя он не делал совершенно ничего для того, чтобы ту продемонстрировать. — У меня есть свежий хлеб и немного молока. На ужин планируется пирог с голубиным мясом. Изумительное лакомство.

Мальчишка сдерживался, буквально, из последних сил. От чего-то решил, что их разговор не перетечет в подобное русло. Он не знал, как реагировать на то, что его просьбу о деньгах нагло проигнорировали, но и вступать в конфликт сейчас казалось глупым занятием. В конце концов, Доминик действительно устал и чувствовал голод. И решил для себя, что повторит свою просьбу более настойчиво, когда немного отдохнет.

— Да. Я не откажусь от предложенного. А сыр найдется?

В доме было простое, но аккуратное убранство. Доминик не привык к такому и назвал бы это не иначе как «бедность». С удивлением обнаружив, что это слово не совсем подходит для столь уютного логова. Со стен свисали сушеные травы, наполняя кухню, самую большую комнату, соответствующим ароматом. Широкий стол у окна был заставлен всевозможными склянками, и юноша был уверен, что, открой он одну из дверец, встретит похожее зрелище. Стол был застелен скатертью, а несколько стульев, стоящих рядом, указывали, что хозяин дома либо живет здесь с семьей, либо любит принимать гостей.

Только когда перед мальчишкой оказалась еда, тот понял, насколько сильно проголодался на самом деле. Козий сыр не был тем, к чему привык избалованный сын барона, но сейчас он казался чуть ли не самой вкусной пищей в мире. Крепкий, ароматный чай удивлял своим, не похожим ни на что, ароматом. Хватило пары глотков, чтобы сонливость окончательно прошла. Хлеб был мягким, слегка соленым. «Не настолько изысканный, какой дома, но тоже неплохо», — думал юноша, налегая на еду так, словно видел ту впервые за жизнь.

Саймон едва дотронулся до своей порции, предпочитая ей чайный напиток, и вчитывался в какой-то документ. Только когда мальчик насытился, то приметил печать на краю листа и осознал, что это был не документ, а письмо. Написанное его отцом. Поймав на себе взгляд гостя, мужчина перевел собственный на него и слегка хлопнул тыльной стороной ладони по написанному, словно демонстрируя кому-то определенные строчки.

— Барон Теодор жалуется, что вы совсем отбились от рук, достопочтенный. Он подробно расписал в письме о ваших выходках за последние полгода. Скажу честно, вы не кажетесь мне таким уж негодником. Отец сказал, зачем направил ко мне?

Доминик почувствовал, как кончики его ушей начинают краснеть под сосредоточенным, чуть язвительным взглядом Саймона. Но он не собирался отчитываться перед этим незнакомцем, как глупый ребенок, взявший неположенный десерт раньше обеда.

— Нет. И я не намерен выполнять его распоряжение. Я бы хотел снова попросить…

Саймон, не дав договорить, перебил собеседника, чем вызвал отразившееся на лице негодование оного.

— Это не важно, что вы намерены или не намерены делать, юный Доминик. Барон оставил кое-какие распоряжения, и я, следуя дружескому долгу, намереваюсь их выполнить, — Теперь в голосе не было мягкой интонации. Хозяин дома говорил четко, не отводил взгляд, внимательно отмечая реакцию мальчика, и явно намеревался выстроить сразу некоторые границы в их начинающихся взаимоотношениях. — Вы не были успешны в учебе. Зато с радостью меняли ту на развлечения и выпивку. В вашем возрасте это может привести к необратимым последствиям. У меня есть опыт в воспитании юных мужчин, и, поверьте, я вырастил честных людей…

— Да к черту это все! — Не выдержал Доминик, вскакивая со своего места и смотря на назначенного наставника сверху вниз. — Не надо читать мне мораль! Не важно, каких людей ты вырастил, какие отношения с отцом. Я трясся в этой вонючей телеге несколько дней не для того, чтобы выслушивать все это! Просто дай мне проклятые деньги, и я уберусь отсюда, забыв эту дыру как страшный сон!

Саймон неторопливо и аккуратно сложил письмо под возмущения на повышенных тонах, снял очки и положил те на стол. Затем поднялся, заставив уже Доминика поднять голову вверх, и продолжил ровно с той интонацией, с которой говорил до этого.

—…что же. Я беру назад слова по поводу того, что вы не кажетесь негодником. Вижу, что Теодор отправил вас ко мне по веским причинам, — мальчишке не хотелось перебивать мужчину снова, стоило заметить, как тот слегка сощурил глаза. — Денег вы не получите. И, надеюсь, в вашу светлую голову не закрадется мысль, чтобы искать их здесь. Скажу сразу — это плохая идея. Вам не захочется ощутить на себе последствия.

Саймон убрал письмо в нагрудный карман, буквально приколачивая своим взглядом гостя к одному месту. Так с Домиником никто не обращался, и мальчишка был ошеломлен подобной наглостью. После короткой паузы мужчина продолжил:

— Вы, юноша, здесь для того, чтобы провести лето с пользой, в чем я собираюсь помочь. К его окончанию вам будут известны виды и свойства одной сотни трав. И некоторые другие полезные навыки тоже. Я обещал вернуть вас назад другим человеком и приложу все усилия, чтобы исполнить задуманное.

Несколько долгих минут мальчик и мужчина смотрели друг на друга. Доминик не выдержал первым. Он не планировал отступать, но его обескураживала холодность и уверенность, читавшаяся во взгляде будущего наставника. За все тринадцать лет никто не смел столь нагло вставать на пути его желания что-то сделать.

— Я. Не буду. Выполнять. Твои. Глупые. Поручения, — произнес медленно и по словам сын барона.

Затем развернулся, преисполненный гневом, громко хлопнул дверью и отправился в неизвестном направлении, чтобы охладить пыл.

Саймон смотрел ему вслед с хитрой улыбкой, зная, что подопечному некуда идти и он вернется, скорее всего, ближе к ночи. Не было смысла идти на поводу у гнева избалованного ребенка и, например, останавливать его сейчас. Мужчина развесил принесенные травы на стене, взял несколько склянок из шкафа, отправил те в сумку. А затем покинул дом, намереваясь выполнить обход и занести соседям обещанные целебные настойки. Травник догадывался, что ему не будет просто с сыном своего друга, и потому заранее подготовился быть настойчивым. Особенно в той области, которая касается дисциплины. В конце концов, его сыновья и дочь, живущие теперь в других городах, тоже проходили порог этого вредного возраста, и Саймон находил не всегда мягкую, но действенную управу, когда этого требовали обстоятельства.

Но он недооценил наглость того, кому до сей поры все слишком легко сходило с рук.

Доминик не ушел далеко, довольно быстро собравшись после волны гнева и начав придумывать план собственного спасения. Последнее, что ему хотелось, — остаться с этим ужасным человеком под одной крышей даже на одну ночь. Не говоря о куда большем сроке. Ему не верилось, что отец мог отдать своего единственного наследника в руки «этого долговязого». К тому же, не могут кареты ездить так редко, по его логике городского жителя.

«Наверняка этот Саймон наврал, чтобы лишить меня надежды. Но я не поведусь. Надо просто подождать день, максимум, два. Ночи теплые. Как-нибудь справлюсь».

Сын барона задумался о том, где брать еду в это время и решил, что будет смотреть по обстоятельствам. В конце концов, при самом неблагоприятном раскладе, можно немного потерпеть. Доминик не слышал, чтобы кто-то умирал от голода за пару дней. Значит, ему такой расклад не грозит.

Обида на отца за такое распоряжение была действительно велика. Но юноша рассчитывал вернуться и потому придумывал прародителю своеобразные оправдания. Он пришел к выводу, что мягкотелый старший родственник намного лучше, чем… этот тип.

«Наверное, он не знал, как сильно портится характер некоторых людей со временем», — думал мальчишка, наблюдая из-за раскинувшегося куста какой-то ягоды, куда Саймон убирает ключ. Дело оказалось нехитрым и, стоило хозяину дома удалиться, Доминик без труда извлек увесистый предмет из дупла старого дерева, росшего на участке. Дальнейшие действия, чтобы открыть замок, не потребовали много сил.

«Если он говорил про деньги, — думал юноша, оказавшись внутри помещения, — значит, те у него водятся. А если так, их можно отыскать. Это не воровство. Как и обещал, я верну этому выскочке все до монеты, когда вернусь домой.»

Сначала мальчишка обошел маленькую комнату, где, судя по всему, была спальня Саймона. Он жутко нервничал, не зная точно, сколько имеет в распоряжении времени. И даже начал чувствовать неловкость, находясь там, где ему вряд ли были бы очень рады. Все таки спальня — слишком личное пространство. Отбросив эту мысль, Доминик внимательно осмотрел матрас, подушки, небольшой ящик, полки и пролистал все пять книг, что на них находились. На случай, если предмет поиска припрятан между страниц. Мачеха любила делать подобные тайники.

Следующая комната явно была гостевой и, скорее всего, приготовлена для прибывшего. Юноша решил, что искать там деньги глупо и переместился на кухню, так как третье помещение было заперто под ключ. Самое большое пространство дома содержало очень много маленьких элементов, так что осмотреть все и сразу явно не вышло бы. Мальчишка, наугад, подошел к одному из деревянных столов с дверками и открыл их. В нос ударил резкий запах лекарственных трав, смешивающихся в малоприятный аромат. Разноцветные стеклянные баночки могли показаться симпатичными в любой другой ситуации, но Доминик слишком нервничал, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. В глубине, у самой стены, виднелся странного вида мешок из чего-то, что напоминало кожу. Юноша потянулся за ним, почти уверенный, что отыскал то, за чем явился в этот дом снова, как скрип половицы низверг мимолетную радость и заставил руку очень быстро дернуться назад, так и не достигнув цели. Послышался звон стекла, противная и ярко пахнущая жидкость расползалась темным пятном по дереву половиц, а Доминик медленно обернулся, уверенный в том, что увиденное ему не понравится.

Саймон смотрел на происходящее с поразительным спокойствием. Он стоял, облокотившись плечом о дверной косяк и скрестив руки на груди. Юноша думал, что тот сейчас начнет кричать или что-то в этом роде, ведь он наверняка разбил нечто ценное, но хозяин дома, сдержанно и холодно, поинтересовался:

— Отец не писал о вашей склонности к воровству. Вы, выходит, еще и совершенно бесталанный воришка, в довесок к остальному?

К щекам Доминика мгновенно подступила краска. Он прекрасно понимал, как глупо и недостойно выглядит сейчас. «И ведь наверняка расскажет отцу о случившемся».

Мелькнула горькая, неприятная мысль. Юноша понимал, что его поведение оставляет желать лучшего, и даже шел по направлению непослушания определенного рода. Но он никак, ни за что не хотел, чтобы его считали подлым крадуном, к которым барон испытывал особенно сильный вид неприязни. Решимость стоять на своем и отвечать остро и колко куда-то очень быстро улетучилась. Безумно хотелось отмотать время назад и сделать так, чтобы вся эта ситуация не случилась.

— Как понимаю, вы уже успели осмотреть мои личные покои, — продолжал говорить Саймон, и каждое его слово как будто вбивало гвоздь в крышку воображаемого Домиником гроба. — И не нашли в них ничего интересного. Я, кажется, предупреждал, что это не пройдет безнаказанным. Но сначала отпишусь барону. О вашем прибытии и поведении…

Красный, не знающий куда себя деть от неловкости, юноша вскочил на ноги и сделал шаг навстречу собравшемуся уходить мужчине.

— Нет! Не надо. Не надо рассказывать отцу. Об этом случае. О чем угодно, но так… не надо так делать.

Саймон остановился и изогнул бровь, насмешливо улыбаясь на нелепые попытки юноши выпросить прощение таким требовательным тоном.

— Вот как? Предлагаете мне сделать вид, что ничего не случилось? Это не так работает, юноша. То лекарство, — он кивнул в сторону темной лужи на полу, — было предназначено для одной больной девочки. Пройдет несколько дней, прежде чем я сделаю точно такое же и отнесу ей. Ребенок не выйдет гулять на улицу, не сможет нормально есть. И все из-за вашего отвратительного поведения и эгоистичного желания не отвечать за проявленную беспечность, которая, собственно, и привела сюда.

Саймон внимательно наблюдал за тем, как на глазах юноши выступили слезы, и отметил про себя, что, хотя мальчишка и имеет дурной нрав, в силу возраста или обстоятельств, не является маленьким подонком, безразличным к чужому горю. Он не мог знать, почему его слова вызвали столь живую реакцию, да и не хотел этого на данный момент, имея только определенные догадки. Но даже так — не собирался идти и на маленькие уступки. Немного стыда и раскаянья за содеянное должны были возыметь, пусть и не длительный, зато ощутимый эффект.

— Мне жаль, — наконец сказал Доминик, сдерживая дрожь в голосе. — Я просто хотел уехать домой.

Хозяин дома сделал шаг навстречу. Мальчик быстро отвел взгляд и отступил. Он прекрасно чувствовал, как на него смотрят и наверняка ждут какой-то реакции. Но что он мог сделать? Если бы была сила, способная возвращать жидкость в емкость, он бы уже применил ее.

— Я… все уберу, — Наконец изрек сын барона. В его фразе чувствовалось, что тот идет на действительно большой подвиг, принимая такое решение.

— Конечно уберете. И не только на месте преступления, — Саймон начал заворачивать рукава, и Доминик никак не мог предположить, что скрывается за этим действием. — А еще — получите то, что заслуживаете своим поведением. Как минимум, за этот день.

С сыном барона никогда не обращались таким образом. Мужчина схватил его за ухо, достаточно ощутимо. Мальчику пришлось привстать на цыпочки. Саймон сел на один из стульев, опрокинул юнца к себе на колени животом и прижал ладонью так, что мальчишка не мог подняться. Доминик слишком поздно сообразил, что его ждет, потому что никак не ожидал, что наказание может зайти далеко за привычный выговор. А когда осознал происходящее, стал вырываться с такой силой, что Саймон не выдержал и отвесил усмиряющий, карательный шлепок по ягодицам до того, как начал воспитательную речь. Это возымело определенный эффект. Юноша перестал трепыхаться, залившись краской до цвета спелого томата, и стал глубоко и возмущенно дышать.

— Доношу до вашего сведения, — начал мужчина, одним движением стягивая штаны с новоиспеченного ученика, не обращая внимание на последующие возмущения и верещания, — Что таким образом поучают совсем маленьких детей. Я считаю, что вы вели себя до того недостойно, что даже не заслуживаете более «взрослого» наказания. Позвольте заметить, что это не потому, что у меня не хватит сил разложить вас на лавке и привязать к ней. И уж тем более, я поступаю так не из жалости к вашему заду, который, прямо говоря, нужно было давно как следует выпороть.

На обнаженную, нежную кожу обрушился первый, весьма чувственный шлепок, и Доминик не смог сдержать короткого крика. Его никогда не били, тем более столь унизительным образом. Даже такой малости хватило, чтобы избалованный мальчишка стал снова отчаянно вырываться.

Саймон прекрасно понимал, что ожидать иного расклада было бы весьма странно. Все, чего добился его будущий подопечный, так это жесткой фиксации. Одна рука — что позволяла сделать широкая ладонь — держала запястья. Длинная нога мужчины без проблем зафиксировала нижние конечности в нужном положении. От этого задняя часть «пленника» лишь приподнялась выше, заняв выгодную позицию для «экзекуции», и Доминик краем сознания успел пожалеть, что оказал столь яростное сопротивление.

Юноша чувствовал себя беззащитно, уязвимо и бесконечно стыдно. Если бы было можно провалиться в самое пекло, непременно, именно это и произошло бы сейчас с ним. Боль от удара была жгучей, медленно расползавшаяся по области, и второе действие карательной длани не заставило себя ждать долго. Мужчина не бил в полную силу. И даже в половину. Это была, что называется, «обидная» боль, вызывающая чувство стыда куда больше остального. Когда удары перевалили за десяток, Доминик неосознанно зашипел, но решил терпеть до конца с крепко сжатыми челюстями.

«Обидная» боль плавно и неотвратимо переросла в «очень жгучую», а Саймон, судя по всему, даже не собирался останавливаться. Сын барона сбился со счета и, когда ладонь несколько раз коснулась особенно чувствительного участка, что переходил в нежную часть бедер, не выдержал и осознал, что несколько слезинок опали каплями на деревянный пол и хорошо заметны. Но это было не важно. Важно было прекратить происходящее. Юноша не подозревал, что подобные удары могут вызвать настолько нестерпимое ощущение. И не сильно горел желанием знать, что последует дальше.

— Хватит! Хва-тит! — Доминик снова попытался оказать сопротивление и получил «в награду» особенно ощутимый удар, заставивший голос сорваться на крик. — Прекрати! Да кто позволил тебе делать такое со мной?!

— Твой отец, — следующий удар нисколько не уступал по силе предыдущему, и Доминик был почти готов разрыдаться по-настоящему. — Он оставил указания, касающиеся вольностей, на мой выбор. В том числе и подобного плана.

В этот момент юный сын барона осознал, что ему больше не выйдет прикрываться титулом. Что, если отец дал разрешение на такое, он уж точно не станет обвинять друга в том, что тот «перегнул палку». Нет ничего, что бы он мог предложить мужчине, чтобы откупиться от вины. Не мог так же пойти и исправить то, что натворил. Юноша понимал, что, по-хорошему, ему бы молча и достойно принять такой расклад вещей, но стоило всецело осознать, в каком положении он находится и насколько жалко сейчас выглядит, становилось очень и очень не по себе.

Ладонь жалила без всякой пощады равномерными и обдуманными движениями. Саймон точно знал, чего желал добиться этой трепкой, и давал мальчишке возможность прочувствовать каждый удар, который распускался обжигающей болью всякий раз, стоило ладони опуститься на раскрасневшуюся кожу ягодиц. Даже при всем желании, мальчишка уже не мог не пытаться увернуться. Это происходило рефлекторно, и Саймону пришлось прижать будущего воспитанника сильнее к жестким бедрам. Теперь Доминик мог с полной уверенностью сказать, что это был худший день в его жизни. Потребовалось совсем немного времени, чтобы экзекуция возымела нужный эффект на сознание строптивого юноши, и тот, наконец, произнес нужные слова:

— Простите! Я не хотел. Не хотел разбивать эту бутылку. Хотел найти деньги, чтобы вернуться домой, но потом все отдать. Я больше не буду рыться в ваших вещах!

Последние, очень ощутимые шлепки опустились на переход от ягодиц в бедра, и Доминик понял, что по его щекам текут ручьи слез, скрыть которые вряд ли получится.

— На «вы» заговорили? Что же. Меня устраивает такой расклад, — произнес Саймон, пока мальчик осознавал, что наказание завершилось.

Стоило понять, что его больше не держат, как юноша незамедлительно вскочил и, смахнув слезы, хотел было схватиться за полыхающее, как раскаленное, больное место, но мужчина перехватил его руки, дав кюлотам позорно упасть вниз до самых щиколоток. Благо, длинная рубашка прикрывала иные срамные места, но от этого не было сильно легче. Доминик не хотел смотреть в глаза своему новому знакомому и всеми силами старался отвернуться, пока его голову не повернули и не удержали так, чтобы взгляды все же встретились. Безумно хотелось дотронуться до ягодиц и растереть боль в неэффективной попытке распределить ту равномерно, но ему не дали сделать это. Словно Саймон желал, чтобы «воспитательный эффект» впитался до конца.

— Нам предстоит длительное сотрудничество, молодой человек, — как ни в чем не бывало сказал мужчина, продолжая удерживать тонкие запястья временного воспитанника. В этой интонации не было издевки, зато присутствовала твердость, соперничать с которой было весьма глупой затеей. — И мне бы хотелось верить, что случившееся не пройдет даром. Поверьте, мне не составит большого труда повторить подобное. В последующем я прошу использовать в отношении меня «вы», как и подобает обращаться к учителю. Я же больше не намерен обращаться к вам, как того требует титул. Начиная с этого момента и до того, как за вами прибудет карета, вы не сын барона и не пользуетесь наследственными привилегиями. Лишь строптивый мальчик, которому оказали честь немного обучить ремеслу травничества. Не больше, но и не меньше.

Саймон смахнул с лица подопечного скатившуюся слезу и внимательно вгляделся в заплаканное и все еще красное лицо, словно мог прочитать, понимает ли получивший трепку мальчишка, о чем идет речь.

— Доминик?

Тот едва заметно кивнул. Хозяин дома прекрасно видел, как в глазах сына его друга мелькали искры обиды, стыда и массы других, совершенно нормальных для данных обстоятельств эмоций.

— Ты понимаешь меня? Ответь нормально.

— Да, — юноша опустил голову, как только представилась такая возможность, не в силах больше выдерживать спокойный взгляд собеседника. — Я могу идти?

Саймон выпустил руки новоиспеченного ученика, наказав тому, что запрещает трогать ягодицы. Доминик натянул штаны, всхлипнул в последний раз и гордо выпрямился, как будто это могло сгладить произошедшее.

— Тряпку и воду я тебе предоставлю. Будь аккуратнее со стеклом. Тебе не нужно, чтобы это лекарство попало в кровь, — мужчина поднялся, отряхивая штаны так, словно на них была пыль. — Как закончишь, дам следующие указания. Я держу животных — их надо накормить и напоить. Потом немного приберемся во дворе, перед ужином.

Саймон сполоснул руки в небольшом тазу с прохладной водой. Наказание не далось ему просто: мужчина успел забыть, как сильно ноет ладонь после подобного. Наверное, он почувствует на себе завтра всю боль, которую может причинить эта рука после совершенных действий.

— Обучение начнется завтра, на рассвете.

Этими словами хозяин дома поставил точку в разговоре и дал понять, что пора приступать к делам.