Вернусь туда, где сердце оставила (гет)

День минувший

Одинокая башня из черного камня тонким шпилем пронзала небо. Она обветшала со временем, ее когда-то прочные стены покрылись трещинами. Но башня по-прежнему упрямо стремилась вверх, резко вырываясь из плена туманов, часто окружавших ее со всех сторон. На жителей ближайших деревень она наводила ужас. Никто, правда, уже не помнил страшных легенд, связанных с этой башней, но ее мрачность и одиночество все равно отпугивали людей. Проклятое место.

Очень долго башня пустовала. Но однажды тихим вечером в ее окнах зажглась свеча. У башни появилась хозяйка. Она заняла эти мерклые чертоги, и никто из округи не знал, откуда она пришла. Никто никогда не задавал ей вопросов. Эта женщина казалась такой же холодной, как и ее жилище.

Когда она приходила в деревни, чтобы купить зерна, фруктов и вина, улицы быстро пустели. Ее сторонились. Все боялись. Боялись за ту непостижимую силу, что окутывала ее невидимой шалью, за ту тяжелую властность, которая проскальзывала в походке и жестах, за ясность и пронзительность ее взгляда, за усталость, которая пряталась в глубине глаз. Но всего больше боялись ее рассказов, особое место в которых занимали монстры и чудеса, кровопролитные сражения и жестокие битвы, поджидающие впереди. За подобные небылицы, пугающие впечатлительные умы, отшельницу прогоняли. Тогда ее можно было найти у самого берега. Она медленно шаркала босыми ногами по мокрому песку и долго разговаривала с океаном.

По лицу, испещренному глубокими морщинами, возраст женщины было трудно прочесть. О ней слагали небылицы, распускали слухи. Одни шутили, что на островах она оказалась еще с первыми поселенцами, пришедшими столетия назад. Другие видели в этом долю истины, считая колдуньей. Очень немногие из местных решались обратиться к отшельнице и ее искусству. Зато нередко приезжали в ее темную башню гости из других краев. Да и не только люди бывали ее гостями, полагали жители. Часто по ночам горел свет в окнах далекой башни.

Однажды отшельнице снился кошмар. Такое уже случалось и давно стало для нее нормой. Но в этот раз во сне она переживала ужас доселе не испытанной глубины. В ночном кошмаре она умирала, и умирали все вокруг. Когда в безлунном мраке приходили к ней эти картины, она смиренно отдавала себя кошмару и не роптала. Внутри зарождалось смутное волнение, какого женщина не чувствовала прежде. Ее охватывало предвестие зла, такое, какое иногда посещает сердца, предупреждая их о приближающейся беде. Нечто губительное вмешивалось в ровное течение жизни.

Но прожить свой ночной кошмар до конца ей не удалось. Реальность резко вырвала ее из мира сна. Кто-то нарушил границы владений, кто-то двигался к башне. Сев в кровати, отшельница прикрыла глаза и напряглась, заставляя себя распознать того, кто шел на встречу с ней. Время уже давно перевалило за полночь, хотя до рассвета было еще далеко. Ощутив ауру своего незваного посетителя, она слегка удивилась.

К порогу башни подошел вампир. Не рядовой, свирепый, алчущий и отчаявшийся. Нет. Этот потомок Турингвэтиль, слуга и глашатай ночи, принадлежал к вампирской знати. В нем не было злости, не было ненависти. Только усталость. Так похожая на ее собственную. Не был он и голоден. Отшельница почувствовала запах крови и обрывки чужого тепла, еще витающие вокруг его плаща, который окутывал сына тьмы.

Ни разу еще не было у нее таких гостей, и она поспешила к нему на встречу. Когда отшельница спустилась вниз, гостиная была пуста. Лишь в камине весело потрескивал огонь. Языки пламени освещали почти весь зал, но вампира здесь не было. Он покорно стоял во дворе, ожидая, пока хозяйка сама пустит его в дом. Женщина всегда держала двери не запертыми, не вешала на них замков. Кто угодно мог войти внутрь, чтобы дождаться ее в уюте дома. Вампир так не поступил. Он начинал тревожить ее. Приход его был неожиданным, будто принес он весть, которой она и ждала, и боялась одновременно.

Распахнув дверь, отшельница жестом пригласила гостя. Он легко поклонился и прошел в башню, обдав ее волной болотного смрада, присущего вампирам. Посреди зала визитер остановился и равнодушно глянул ей в глаза. Отчуждение этих желтых глаз казалось ей странным. И стоял он непривычно бездвижно — высокий, долговязый, закутанный в черноту ночи. Его бледное лицо было неправдоподобно красиво, как и у всех майар, привязавшихся к своему телесному воплощению, но при этом утративших силу.

— Здравствуй, Нерэль, — после напряженной паузы произнёс гость. Голос был звучный и внятный, в нем трудно было уловить характерное шипение, присущее обычным вампирам.

— Здравствуй, — отозвалась отшельница.

— Мой повелитель, глава ордена Истари, шлет тебе привет.

— Спасибо, — она натянуто улыбнулась. — При встрече передай ему мой ответ.

Вампир поклонился.

— Курунир также просил передать тебе подарок и извинения за беспокойство, которое я доставляю своим визитом.

Женщина заметно напряглась, но смолчала. При одном упоминании колдуна ей становилось не по себе — столько дурного громоздилось вокруг его имени. Поняв это, посланник ночи чуть заметно ухмыльнулся. Под тонкими губами обнажились жемчужно-белые клыки. Она кивком пригласила его сесть. Он опустился на скамью плавным летящим движением, а потом преувеличенно медленно, будто доказывал, что нет в нем ничего угрожающего, достал из-под плаща небольшую шкатулку, которую осторожно поставил на край стола.

Отшельница не спешила забирать подарок, зная истинную личину Курунира. Она долго рассматривала искусную чеканку, выполненную по зеркальной глади металла, коим была окована деревянная шкатулка, и только потом опасливо приподняла крышку.

— Там ничего нет! — удивилась хозяйка башни. Это еще больше насторожило ее.

— Все так, все так, — спокойно подтвердил вампир.

— Тогда я не понимаю, что это: наказание за мои грехи или подарок с намеком? — женщина закрыла шкатулку и отодвинула ее в сторону. — Если намек, то что же я должна сделать для главы ордена Истари? Перевернуть Вселенную? — подняв глаза к лицу собеседника, с плохо скрытым раздражением ответила она.

— Нет. Вселенная на этот раз пусть остается в покое. Но ты весьма проницательна, — вампир чуть заметно вздрогнул под ее проникающим взглядом и следом протянул футляр из бархата, в котором лежал свиток.

Отшельница, развернув пергамент, быстро пробежала его глазами. Опустив письмо, она еще какое-то время смотрела на ухоженные длинные пальцы своего гостя. Внимание привлекал огромный перстень с изображением белой длани, так хорошо ей знакомый, почти ненавистный. Символ означал покровительство Курунира.

— Как вам удалось найти самоцвет? — нахмурясь, спросила женщина.

— У ночного народа много помощников, — усмехнулся вампир.

— Летучие крысы! — брезгливо поморщилась хозяйка одинокой башни.

Гость гневно сверкнул глазами:

— О да, мы принимаем любую помощь. Мелкие кровососы готовы делать даже самую грязную работу. По первому приказу, — тон вампира стал резким. Будто отшельница задела в нем какие-то потаенные струны, будто нанесла обиду, сути которой сама не знала.

— Итак, ближе к делу, — сухо произнесла она. — Доверие твоего господина выкоко оценено мною, но если Куруниру известно, где находится сильмарилл — зачем ему я?

— Доверие ли? — поправил ее вампир с легкой иронией и насмешливо подняв бровь. — Увиденное самоцветом может быть опасно. Сильмарилл как оружие, от которого пострадать может любой. Ведь он узнает все: где родился, откуда пришел, чего хочешь, в чем секрет власти и источник силы. Он взвесит прошлое, настоящее, будущее и решит будешь ли ты щедро вознагражден, помечен или умрешь.

— Твой господин боится узнать о себе нечто большее? Не слишком ли долго хозяин Ортанка вглядывался в свой палантир?

В следующий миг вампир оказался рядом. Отшельница и забыла, как быстро могут перемещаться дети ночи. Он навис над ней. В ярко желтых глазах засветилась угроза. И жажда.

— Должница Курунира больше не задает вопросов!

Женщина сощурила глаза, как недовольная кошка.

— Она добудет проклятый камень, положит в шкатулку и будет хранить его у себя столько, сколько потребуется, ожидая личной встречи с господином, — вампир осторожно коснулся воротника ее сорочки, освобождая место для укуса.

Почувствовав хлад его пальцев, отшельница замахнулась, но рука ее ловко была перехвачена:

— Тише, не бойся. Тебе повезло: я заранее утолил жажду. По пути сюда, в лесах Форохеля, я испил какого-то непутевого охотника. Он случился весьма кстати в той голодной глуши, — и полночный гость предупреждающе больно сжал ее плечи, на которые переместились его ледяные пальцы.

— Второй камень после Венеры проявил себя… Конец Арды стал еще ближе… — прошептала женщина одними лишь губами. На лице ее появилась небольшая скорбная складка у рта, еле заметная, но придающая ему безысходность и понимание трагизма грядущих событий.

— Не о чем пока волноваться. Тебе стоит озаботиться тем, что долг твой еще не уплачен. И я надеюсь, ты разберешься с этим как можно скорее, — примирительно сказал вампир, не сводя с нее желтого взгляда.

Он отпустил ее и отступил назад.

— До рассвета осталось не так много времени, — бесхитростно напомнила ему хозяйка башни.

Вампир скривился, по лицу пробежала тревожная зыбь, взгляд его вновь стал отсутствующим, но он быстро справился с собой:

— Может, свидимся, Нерэль, — гость еще раз поклонился и мягкой походкой поспешил прочь.

День нынешний

Шифра без стука влетела в незапертую дверь. Узкая винтовая лестница вилась щербатыми полукружиями под крышу башни, что стояла совсем на отшибе, подальше от людских глаз и ушей. За годы постройка сильно скосилась, одной стороной почти сползя со скалы, и выглядела жалко: гордый шпиль откололся и больше не дырявил беспечные облака; почерневшие от сырости, набитые доски кое-где отваливались от основания, обнажая камень, изъеденный мхом, а буйные лозы вьюна, росшие в щелях дряхлеющих стен, довершали неизбежный распад. Дом, как и его хозяйка, доживали свое.

Старуху Шифра застала в постели — слабую, немощную. Ее пробирал озноб, плотно закрытые веки подрагивали, тяжело поднималась грудь. Испытывая острую жалость, сердце девы кольнул стыд. В последние месяцы она редко навещала больную, а никто другой сюда давно не ходил.

Тихонько подсев, Шифра взяла в ладони горячую иссохшую руку старухи, до сих пор хранившую темные следы неясных ожогов. Уна натужно приоткрыла глаза и долго вглядывалась в причину, разбудившую ее.

— Это я — Шифра, — вполголоса подсказала дева, на секунду испугавшись, что разум старухи померк, вытеснив ее образ из сознания.

Набитый соломой матрас захрустел, затрещали ножки кровати — хозяйка башни повернулась на бок, чтобы стать ближе к гостье.

— Наверное, тебя только что посетила мысль, в своем ли я уме? — чуть помедлив, отозвалась Уна. — Пока еще да, — каждое слово давалось ей с трудом. В груди все хрипело и клокотало. — Но ты могла бы навещать меня чаще.

— Я… — начала Шифра.

— Знаю. Знаю зачем пришла, — перебила старуха, ведая обо всем наперед. — На душе муторно. Сердцу неспокойно. Верно? Жаждешь содействовать, да не знаешь как?

Дева согласно кивнула.

— Твое искреннее желание быть полезной трогает меня. Воистину, — насилу продохнула отшельница.

— Кажется, я совсем бесполезна, раз не могу помочь даже Мэдди. От меня никакого проку, — досадное разочарование наполнило глаза слезами, и чтобы хоть как-то сдержать их, Шифра запрокинула голову.

— Тебе следует устыдиться. Ведешь себя словно ребенок, — седые брови старухи сошлись в переносице. Слез она не терпела и всегда запрещала плакать при ней.

— Природа зло подшутила надо мной, наделив никому не нужным даром, — раздавленная жестокой насмешкой судьбы и снедаемая чувством вины за неспособность обратить болезнь брата вспять, девушка всхлипнула.

— Неправда твоя, — покачала головой отшельница. — Природа не создает бесполезное и не делает ничего просто так. Она, бесспорно, умна! Если она щедро наградила тебя особой уникальностью, пусть не вполне понятной и далекой другим — значит, она справедливо увидела в тебе свою союзницу, но время твое еще не пришло.

— Тогда помоги мне! Ведь мудрость друидов не знает границ.

— Мудрость — не волшебство, Шифра. И я не волшебница. Мудрость — это умение дать хороший совет, подобрать слова к человеку, словно ключ к замку. Мне только известны некоторые секреты природы, и я умело пользую их. Не более. Причина мора же совсем иная. Я как никогда осязаю его злой источник.

— А Сеиха? Он многому меня научил.

— Сеиха прорицатель. Он ведает о светилах и их движении, о величии мира и сути вещей, о земле, о могуществе и власти бессмертных богов. Но и он в этой беде тебе не помощник. Найди тех, кому это под силу.

— Никому это не под силу! — выступила девчонка. — Не поддается хворь ни настоям, ни зельям, ни экстрактам, ни порошкам. Можно лишь облегчить муки обреченного, прервав его агонию. И это чудовищно! В лазаретах не осталось мест, в лекарнях не осталось средств и не осталось лекарей. Но знаешь, что хуже всего? Человеческая черствость! Недужные сгнивают в корчах, долго, в одиночестве, не вызывая ничьей жалости и сочувствия. Почивших у собственного очага сжигают вместе с домом. Мертвых с обочин свозят за стены и предают огню в общем костре, без почестей, без памяти. Матушка Макнейл померла в прошлом месяце. А мы так и не смогли похоронить ее — не нашли прах! — и невмочь больше сдерживаться, Шифра спрятала помрачневшие глаза в ладони.

Старуха пуще нахмурилась, поджав губу, словно обдумывала что-то очень серьезное, некий важный шаг, который больше нельзя было откладывать, и в комнате воцарилось молчание, нарушаемое только грохотом волн за стенами башни.

— Ты топчешься на поверхности проблемы, а зрить надо глубже. Настолько, что человек на это не способен. Одних пузырьков со снадобьями тут недостаточно. Тебе нужна магия…

— О, Бога ради! — Шифра всплеснула руками. — Сегодня это я уже слышала.

— Помолчи, неразумная! — Уна заерзала в кровати, вкладывая остатки духа, чтобы приподняться на слабых локтях. Ее лицо исказила гримаса боли. — Эльфы. Тебе нужны эльфы-целители, — еле продыхивая, пояснила отшельница.

Кисти плохо слушались ее, но заскорузлым, изломанным старостью пальцем она принялась усердно тыкать в единственное маленькое оконце, прорубленное в стене комнаты, где вдали обозначилась четкая линия морского горизонта:

— Там, за темно-синей полосой. Там!

Шифра уже открыла рот, чтобы возразить, но в последний момент сдалась: стремление спорить с больным близким ей человеком, доказывая несостоятельность его суждений показалось ей делом неблагодарным. Медленно выдохнув, дева посмотрела на бушующий простор, на дождливое небо, на низколетящих чаек и решила быстрее закончить бесплодную тему, которая отняла бы больше времени, чем того заслуживала:

— Вот если б я их увидела, то обязательно попросила бы помощи. Но я никогда их не видела, потому как эльфов не существует.

— А что ты видела в своей жизни, кстати? — вдруг оживилась старуха, и взгляд ее засверкал неестественным блеском. — И кто из островитян вообще их видел? Тем более тут, в Бретлибене?

— В другой раз я обязательно поспорю с тобой, но сейчас благоразумным будет направить силы на выздоровление, — девушка уложила хозяйку башни и поправила свесившийся край одеяла, заботливо подоткнув его под коченевшие ноги старухи. — Нужно быть совсем несмышленым ребенком, чтобы верить в них. Эльфы живут только в сказках, которыми ты забиваешь юные головы, и не более чем миф.

— Хм, мне порой жаль тебя, Шифра. Жизнь твоя протекает исключительно на архипелаге. А за его пределами огромный мир, о котором ты мало что знаешь, — огорченная неверием, заметила ей отшельница.

Крыть нечем. Уна была права: несколько кусков суши посреди необозримой водной пустыни, да скупой кусок ледяной земли Форохеля — ЭТО был ее огромный мир, который она истоптала вдоль и поперек. Мир ТАМ она могла лишь представить. Глубоко в душе Шифра мечтала покинуть остров, ставший ей тюрьмой, вырваться из лап проклятых туманов. Но больше всего она страшилась быть снова отвергнутой уже по ту сторону ее клетки.

— Моей земли мне вполне достаточно! — звучало твердо и оправдательно, однако Шифра была не вполне уверена в том, что говорила.

— Лгунья, — мягко произнесла женщина, насквозь видя ту бунтарскую неуемную душу, которая страдала и рвалась за любые пределы, в границах которых ей было удручающе душно. — Кого ты пытаешься обмануть? Не выйдет, я все чувствую и вижу, вижу тебя как день.

Дева смутилась.

— Никто, кроме эльфов тебе не поможет, — повторила старуха, из последних сил снова пытаясь сесть. — Эльфы — первородные создания. Им немало тысяч лет. Они старательно накапливали свои знания и совершенствовали ремесло исцеления. Тьма не раз обрушивалась на их земли. Много войн прошли, и многих оставили на полях чести. Но в их рядах еще остались искусные лекари, способные избавить тело от скверны. Найди среди них Турвэ. Он справный целитель и блестяще владеет своим ремеслом.

Шифре становилось все более очевидно: старуха теряла ясность ума и в очередной раз погружалась в свои иллюзии. Дева с тревогой дотронулась до бледного лба: так и есть — Уна горела в лихорадке.

— Дослушай меня, нетерпеливая лань! — участливый жест гостьи пришелся ей не по нраву. — Эльфы — не выдумка — рассердилась женщина. — Турвэ живет среди лесных эльфов в Великом Зеленолесье. Очень далеко отсюда. Тебе понадобится лошадь. У тебя ведь есть лошадь? — вздев белую бровь, строго спросила она.

— Лес из сказок, который величают Сумрачным? — с губ Шифры сорвался легкий смешок. — О да, кажется, господин Пуйлл рассказывал, что ему в детстве случалось бывать в нем. И, плутая среди корявого сухостоя, за все время он не встретили ни одного эльфа. Лишь огромные пауки плели свои огромные паутины. Нет там никаких эльфов, Уна. Их не существует, — высказалась девушка с большим пылом, чем намеревалась.

— Господин Пуйлл заурядный болтун! — наткнувшись на твердую стену непонимания, глаза старухи грозно вспыхнули. — Пусть он дважды добряк и во многом справедливый глава общины, но его малодушие не позволяет ему вытащить нос чуть дальше своей скорлупы. Его слова далеки от истины, а россказни порождают дурную славу всему Средиземью. Этими страшилками он пытается удержать свое племя в пределах Альбиона, — негодовала отшельница. — Но послушай, что скажу тебе я: лес прекрасен также, как прекрасен народ, живущий в нем, и ты сама скоро убедишься в этом.

— Довольно! Тебе надо отдохнуть, — осадила дева. Она поцеловала старуху в жаркий лоб, покрытый испариной, и устало вздохнула. На минуту она погрузилась в себя и внезапно ощутила жуткое одиночество, бескрайним океаном разлившееся в груди. Продолжать пустую беседу не имело смысла, и Шифра собралась уходить, но хозяйка башни крепко вцепилась в нее.

— Постой, погоди, — взволнованно затряслась ее голова. — Словам не веришь? Так хоть глазам поверь, — и неуклюжими движениями Уна подобрала пряди длинных густых волос, обнажив острые кончики вытянутых ушных раковин.

Шифра застыла в немом оцепенении.