Кольчуга (гет)

Что ж, кличьте на себя беду

И шествуйте стезей гордыни.⁽¹⁾

Прежде Эолан думала, что их с Неларосом успех или провал зависит лишь от них самих, от их талантов и упорства, но все оказалось гораздо сложнее. Первая победа далась им легко — Анориат до того обрадовался возможности снова встать на ноги, что безропотно соглашался уже на все. Постоять чуть дольше обычного? Да, конечно! Сделать хотя бы шаг, опираясь на костыли? Он попробует! И еще раз попробует, и еще, через боль и усталость — казалось, теперь, явившись к нему во плоти и чугуне, надежда наделила его поистине гномьей силой... но таким он нравился Эолан гораздо больше, чем раньше, когда не смел даже на миг поверить в лучшее. И когда он, тяжело опираясь на костыли, доплелся от кровати аж до двери своей лачуги — целых шесть шагов, и ничего, что дверь открыта — пусть видят все! — она была так счастлива, как разве что в детстве в канун Сатиналии.

"У тебя получилось! Я знала, я знала!" — она обняла мужа крепко-крепко, как обнимала когда-то маму, получив от нее самый лучший подарок — так тогда казалось — первые свои кинжалы, тяжелые и неудобные для ребенка, зато самые настоящие. А Неларос погладил ее по голове и негромко, но очень уверенно поправил: "Не у меня — у нас получилось".

А назавтра к ним пришли храмовники. Велели всем бросить дела и пойти в церковь, где долго что-то проверяли; Эолан не знала, что именно, и в те часы, стоя в кольце закованных в сталь вооруженных людей, ничего не хотела знать и выспрашивать — ей важнее было утихомирить дочерей. Мирта расплакалась от страха, увидев столько людей разом, утешали ее всей семьей; Ардалин обиделась, что ее не пустили бегать по церкви, и едва не разревелась за компанию, благо Элрик и Шианни смогли ее отвлечь. Спасибо хоть их допросили первыми... но это все равно было слишком долго, и под конец девчонки хныкали уже не от страха, а от усталости, цепляясь за материну юбку. Им даже позволили сесть на лавку... Эолан тоже разрешили, но она побоялась, что если сядет, то уже не встанет и ни на какие вопросы отвечать не сможет — от духоты и запаха благовонных свечей у нее кружилась голова, а вопросы у храмовников все не заканчивались.

Долго ли она знает своего мужа? Его семью? Замечала ли она за своим мужем странности вроде подозрительных отлучек, особенно вечером и ночью? Перемены настроения? Возможно, странные пристрастия в постели?.. Ее еще о чем-то спрашивали, она отвечала, не вдумываясь в смысл вопросов и только надеясь, что ее ответы звучат не слишком грубо, а вернувшись домой, рухнула на кровать и уснула, как убитая.

В эльфинаже с ними перестали здороваться. Только Иона, которой было не до сплетен — муж ее слег с горячкой и таял на глазах, — да еще Алим с Нерией, которых после истории с приемной дочкой тоже одно время сторонились, продолжали приветливо улыбаться Эолан при встрече, будто ничего не случилось. Ну и Анориат еще, но его улыбка была робкой, будто он считал, что делает что-то плохое, здороваясь с ней, а не здороваться не позволяла совесть.

Ничего не случилось, но Элрик, которого прежде было с улицы не вытащить, все чаще оставался дома, помогая матери по хозяйству; он молчал, конечно, но и так было понятно, что другие дети начали его избегать. Ничего не случилось, но Шианни с Даэлином как-то раз пришли домой потрепанные и злые и долго рассуждали, считается ли подбитый железом костыль за оружие — в драке-то оказался совсем не лишним, — или можно будет послать стражу куда подальше, если докопаются?

Храмовники пришли еще через неделю — на сей раз в церковь не вызывали, ограничились обыском и допросом на месте, — и снова ничего не случилось. Только на общем собрании Валендриан не дал слова никому из семьи, просто обошел их взглядом, будто ни Табрисов, ни Сойеров не знал никогда; отец в тот вечер впервые со смерти мамы напился до тихих пьяных слез. Ничего не случилось, совершенно ничего! Но с новыми заказами на гвозди и ножи все шли к Фенарелю, а Нелароса, работавшего в той же кузне, будто не замечали.

И еще через две недели пришли храмовники...

— Долго вы будете к нам таскаться, как на службу? — не выдержал Неларос, когда молодой храмовник закопался в его чертежи.

В прошлый раз после обыска он долго шипел сквозь зубы, перебирая свои перемешанные и выпотрошенные заметки. Эолан считала, что между беспорядком, устроенным церковниками, и "каким надо беспорядком", в котором держал свои записи сам Неларос, разница невелика, но молчала, чтобы не расстраивать без того взвинченного мужа.

— Это и есть наша служба, мужик, — ответил старший храмовник, хмуря густые седеющие брови. — На тебя донос написали, понимаешь? Уже третий с последней проверки...

Эолан, весь обыск просидевшая на табуретке, почувствовала, что сейчас с нее свалится. Три доноса за две недели! Подштанники Андрасте, да на отпетых головорезов страже так усердно не жаловались!

Может, думали, что даже самый лихой разбойник не привлечет к эльфинажу столько внимания, сколько может привлечь изобретатель-самоучка, переплюнувший гномьих мастеров. Может, почти в каждом эльфе крепко сидело вбитое с детства "не выделяйся, не пытайся бороться, не то хуже будет". А если попытается сосед, хуже будет всем, и тебе тоже, так надо проучить его, чтоб не пытался... Эолан все понимала, но думать об этом было тошно.

Неларос обнял ее за плечи, прижимая к себе, оглянулся на старшего храмовника:

— О как. И кто у нас такой грамотный?

— Ты дурной, что ли? Доносы не подписывают, на то они и доносы, а я тебе не мастер почерков, чтобы ваши корябки различать. Но раз уж ты всех так баламутишь, мы тебя обязаны проверить не меньше трех раз, чтобы точно убедиться, что не проглядели малефикара... — он обвел взглядом дом, Элрика, закрывшего собой сестер, ворох разрозненных чертежей в руках своего помощника... — Хочешь совет?

— Ну.

— Подай бумаги в Ремесленную палату⁽²⁾. Я, такой-то, изобрел, хочу подтвердить свое мастерство на цеховом экзамене, ну или как там сейчас пишут. Может, придется сразу две подать — одну к кузнецам, другую к лекарям...

— Думаешь, я сдам экзамен у лекарей? — криво усмехнулся Неларос.

— Эльфа никто и экзаменовать не будет. Тут другое — этим ты покажешь, что никаких проверок не боишься, и заткнешь рты вашим дуракам. А то мы-то хоть к этому вашему дереву можем свидетельство капитана приколотить, что никакой ты не отступник, только от вас, как от чумных, шарахаться не перестанут...

"А там и до изгнания недалеко", — повисло в воздухе невысказанное. Не такая страшная участь, когда ты молод и ничем не обременен, но верная смерть для семьи с детьми, особенно сейчас, на изломе осени.

Храмовник между тем еще раз оглядел дом и бросил подручному:

— Заканчивай там и пойдем.

— А как же ус...

— Заканчивай, говорю! Нет там ничего, до тебя смотрели... А ты подумай. Хуже не будет, — кивнул он Неларосу, отмахнулся от благодарностей и быстро пошел прочь; за ним поспешил, бросив бумаги, его помощник.

— Нет, в самом деле, это выход! — рассуждала Эолан. — Это же наверняка не в один день делается, и пока мы будем бегать, собирать бумаги, копить деньги на пошлину, все начнут болтать не о том, что мы отступники, а о том, что совсем мы головой тронулись, если думаем, что бумагу от эльфов кто-то хотя бы рассмотрит! Нел? Ты слушаешь?

— Я вот думаю... Это в Ремесленную палату не подашь, — он потряс своими записями. Писал Неларос на чем придется — на оборотах черновиков и промокашек, на огрызках, на мятых оберточных листах, какие не промаслились... Ему самому это нисколько не мешало, но люди в Ремесленной палате и в самом деле не обрадовались бы, получив такое. — Нужно купить бумаги и чернил приличных, все переписать...

"А на бумагу и чернила нужны деньги, и на пошлину нужны деньги — сколько, кстати? Надо будет спросить у Сориса", — пусть к хозяину Сориса чаще приходили по другим делам, но он все же видел и слышал разное и уж о размере пошлин он наверняка что-то знал.

Оставалось дождаться вечера, но это было уже не так страшно. Теперь, когда впереди забрезжила пусть призрачная, но надежда, даже изгнание не виделось таким страшным, и день не таким хмурым и промозглым, и даже сил прибавилось...

...ровно до вечера.

Услышав про Ремесленную палату, Сорис только головой покачал:

— С тем же успехом вы можете прямо сейчас начать собирать вещи... Если еще и в два цеха, то это обойдется в четыре золотых с чем-то.

Даэлин присвистнул. Шианни прикрыла глаза, беззвучно шевеля губами — она всегда так делала, когда считала в уме, и, судя по мрачнеющему на глазах лицу, итог ей не нравился. Отец глухо застонал, уронив голову на руки. В мыслях он наверняка уже прощался не то с дочерью и зятем, не то с прежней жизнью вообще, понимая, что такого богатства им и за десять лет не раздобыть, особенно если у Нелароса так и не появится работа. Кто в эльфинаже вообще видел золото? Разве что слуги богачей, и то одним глазком в щелочку. А уж четыре золотых сразу...

— Ну, если подумать... — спокойно проговорил Неларос, слишком спокойно даже для себя; ни разу за все годы он не повысил голоса, но и так не говорил... — всем-то зачем уходить?

И с тем же жутким костровым спокойствием попытался встать из-за стола; Эолан схватила его за руку, удерживая:

— Даже думать не смей.

— Нам не достать таких денег, но я еще могу... — голос его был спокоен, но рука чуть дернулась в сторону.

Эолан развернулась всем телом, вскинула голову, глядя мужу в глаза:

— Что ты можешь, ну что?! Покаяться? Уйти, приняв всю вину на себя, только бы нас оставили в покое? И предать все, к чему ты шел двадцать лет?!

— Это... просто железки, — короткий рваный вдох сквозь стиснутые зубы и дрожь руки под занемевшими пальцами. — Они не стоят вашей бедности и изгнания.

Да, это было, сожри его демон, разумное и правильное решение. Может, самое разумное и правильное. Он уйдет, о его художествах рано или поздно забудут, а остальных простят. Отец скажет, что пытался образумить непутевого зятя, но не смог, и ведь не покривит душой — действительно пытался. Эолан, вдову при живом муже, пожалеют и снова начнут привечать, хоть сочувствие в улыбках некоторых соседей и будет мешаться со злорадством. Детям добрые соседи расскажут, что бедовый у них был отец, потому и сгинул, а им, если они пропасть не хотят, надо хорошо учиться, работать и не блажить почем зря. А что до младших — какой с них спрос, если шурин был им как старший брат? Но...

"Ты сам-то в это веришь?" — она знала ответ еще до того, как Неларос отвел глаза.

"Я пытаюсь..."

"Но это сильнее тебя — помнишь? Ты говорил перед свадьбой, и я поверила! — она часто моргала, пытаясь разогнать пелену перед глазами, но та наползала снова и снова. — Ты делаешь то, что до тебя никто и не пытался! Ты уже сделал для эльфинажа больше многих, подарив надежду тому, кто себя похоронил — попробовали бы так любезные доносчики! Неужели теперь ты позволишь чужой глупости похоронить себя... и меня?"

Она бы, может, поняла, если бы Нелароса образумили отцовские затрещины и в Денерим он приехал просто хорошим кузнецом, знающим и трудолюбивым, но оставившим "всякую блажь" в прежней жизни. Или если бы он "взялся за ум", видя, что семье приходится туго. Или если бы насмешки соседей и собственные неудачи, шедшие одна за одной, его сломали. Но теперь... вырывать из сердца с мясом первую значительную победу и убеждать себя, что это "просто железки"?!

"Со мной что будет, Нел? Я же в тебя верю!"

Она не выдержала и разрыдалась — громко, подвывая, как рыдала в последний раз на похоронах мамы. Кажется, ее гладили по спине и плечам, что-то говорили, но она не слышала, только цеплялась за руку Нелароса, как ребенок цепляется за руку товарища, чтобы не потеряться в праздничной толпе.

Но вот он обнял ее свободной рукой, прижал к себе — и сразу стало легче. Все-таки их двое... Двое очень глупых детей, которые так рвались вырасти, что так и не выучили основной закон эльфинажа: "не выделяйся", — а теперь учить поздно, да и не надо, наверное.

— А с золотом что делать будем?

— Заработаем, — просипела она, уткнувшись мужу в плечо.

И добавила, подумав:

— Это же просто золото.

1) Из пьесы "Собака на сене".

Вернуться к тексту

2) Местный аналог потребнадзора и патентного бюро; введен авторским произволом, потому что раз есть купеческие гильдии, значит, есть и ремесленные цеха. А раз есть выходцы из Орзаммара с их понятием о Совершенных, значит, и до идеи патента (пусть и не в том виде, в каком мы его знаем — в данной АУ держатель патента скорее ограждает себя от неприятностей, чем получает какие-то привилегии) ферелденцы могли додуматься.

Вернуться к тексту