Имя на салфетке (гет)

Чендлер уже потянулся к замку зажигания, но передумал и просто положил руки на руль. Он мог не думать об этом, но запретить себе чувствовать было выше его сил. И это чувство терзало его, да к тому же — будто этого было мало — заставляло испытывать вину. Черт бы побрал эти чувства! Чендлер хмыкнул и снова потянулся к ключам, но снова передумал. В общем-то в этом простом действе и состояла суть его проблемы, или точнее это была ее наглядная иллюстрация.

Господи, ну почему ему в голову постоянно должна лезть чушь, наподобие этой? Наверное потому, что теперь ему даже не с кем этой чушью поделиться. Джо был далеко, а Моника… к Монике это имело самое прямое отношение, слишком прямое, чтобы вот так запросто об этом заговорить. Нет, он вроде бы даже пытался, но как-то совершенно невнятно — в процессе разговора собственные аргументы начинали казаться ему вялыми и неубедительными, а логическая цепочка разумных доводов обрывалась после двух-трех возражений, словно это не он только что выстраивал ее в голове несколько часов подряд. Это привело его к смирению. Но лишь отчасти. Он соглашался с Моникой, он верил в разумность всего, что она говорила, но ровно до того момента, как переступал порог дома. Тогда ее влияние начинало слабеть, и в душе у него снова начинала бродить муть из вопросов, сомнений и недовольства, приправленных изрядной долей усталости.

Желая хоть ненадолго вырваться из замкнутого круга, Чендлер подумал о другом своем возможном собеседнике. Но и здесь дела обстояли не лучше. А скорее намного хуже. Их проблемы с Моникой были временными, в этом Чендлер не позволял себе даже усомниться, но вот Джо… Их разговоры становились все более короткими и редкими. Количество общих тем стремительно сокращалось. Невозможность увидеть выражение лица друга, на котором всегда было написано, что тот на самом деле думает, узнать, что его по-настоящему волнует, — все это день за днем увеличивало расстояние между ними, и чтобы преодолеть его уже было недостаточно просто купить билет на самолет. Да и это они делали теперь редко. Закрутившись каждый в своей жизни, они, пожалуй, не всегда решались набрать друг друга, чтобы лишний раз не побеспокоить. А может — не всегда об этом помнили. Невыполненные обещания, нерассказанные новости, неслучившиеся встречи… обычная, в общем-то, история. И хотя Чендлеру совсем не хотелось с этим смиряться, он прекрасно понимал, что и тут он сделал недостаточно. А может… да, почему бы и нет? Как бы ни был Джо занят в своей новой жизни, почему бы просто не нагрянуть к нему без предупреждения и не поделиться всем, что накипело? Кажется, он говорил что-то о новой роли и контракте, который вот-вот должен был подписать, о больших новостях и переменах, о которых непременно расскажет, если все состоится… Но тогда ему нужно было бежать, да и сам Чендлер торопился — голос звавшей его из гостиной Моники достиг опасного уровня громкости, поэтому они договорились созвониться как можно скорее. Кажется, с того разговора прошло не менее двух недель…

Итак, решено. Ему действительно не помешает проветриться и выговориться. Моника вряд ли захочет составить ему компанию, и, хотя в другой раз это вызвало бы у него ставшее привычным чувство досады, возможно, в этот раз так было даже лучше. Немного приободренный этой мыслью, да к тому же испытав острый приступ тоски по жене и детям — в конце концов, он не видел их с самого утра, Чендлер в третий раз попытался завести машину, но и эта попытка оказалась обречена на провал. Кто-то стремительно приблизился и наклонился к его окну.

— Фух, все-таки успел! Боялся, что ты уже уехал, а мне надо с тобой поговорить с глазу на глаз…

Вздрогнув и на мгновение оторопев, Чендлер не поверил своим глазам.

— Джо? Это действительно ты? — он поспешил выбраться из машины.

— Нет, это твоя мамочка, — усмехнулся Триббиани, явно обрадованный тем, насколько обрадовался ему сам Чендлер.

— Ну, тогда ты забыл надеть свою мини! — заявил Чендлер и, синхронно фыркнув, они крепко, от души, обнялись.