Чужеродный (джен)

Почему-то увиденное меня не удивило. Понимал в глубине души: каким бы благоустроенным, эргономичным и вылизанным ни казался город, какими бы крутыми гаджетами ни обвешались его жители, все равно в нем должно найтись место таким вот комнатушкам. С крохотными зарешеченными окнами, скудным освещением, далеко не свежим воздухом и облупившейся краской на стенах. Мусорным контейнерам для отбросов общества.

Я попал в тюрьму. Такая была первая отчаянная мысль. Я, который не совершил за всю жизнь ничего криминального.

Да, если вдуматься, на полноценную тюрьму эта камера в отделе полиции не тянула. Да и не был я арестован в юридическом смысле слова. На то вроде решение суда нужно. И тем не менее считаться свободным (то есть имеющим право покинуть отдел, когда заблагорассудиться) я не мог.

Да, задерживать… именно задерживать, без ордера на арест, дозволяется вроде как часа на три, не более. Но это в мое время. Кто сказал, что процессуальные нормы останутся неизменными на много лет. Не говоря о том, что в некоторых местах не хочется задерживаться вообще ни секунды. И любая камера была как раз из таковых.

У меня забрали паспорт, смартфон, а также ключи. Уточнили, как зовут, и когда я родился. Как будто в паспорт, даром что просроченный, заглянуть не могли. Записали. Ну и препроводили в вышеназванное полутемное помещение с облезлыми стенами и решетками. Ах да: перед этим еще поинтересовались, с кем можно связаться. Кто бы мог подтвердить мои личные данные.

Я назвал номера жены и пары коллег по институту. Не особо рассчитывая, что кто-то из них хотя бы откликнется. Даже если эти номера по-прежнему действующие, кто я теперь для них. Столько лет прошло.

А пока я оказался за решеткой. Хм. Одно радовало, что расхожий стереотип о местах не столь отдаленных в моем случае не подтвердился. Не обнаружилось в камере целой толпы разнообразных отморозков, норовящих избить тебя или сделать что похуже. И уж во всяком случае, весьма недовольных тем, что еще один ходячий кусок мяса посягает на их невеликое жизненное пространство и порцию кислорода.

Однако то ли для преступлений не сезон был, то ли порядка в городе будущего стало больше, но соседей у меня оказалось всего двое. Тощий с побледневшим, чуть ли не посеревшим лицом субъект, с безучастным видом сидевший на скамье, тянувшейся вдоль стены. Наркоман, не иначе. И женщина весьма неопределенного возраста. Такая могла быть молодой, но с лицом, испорченным некачественной косметикой и образом жизни, далеким от здорового. А могла быть в годах, но с еще хорошей фигурой. То есть, напротив, следить за собой.

Зато род ее занятий не вызывал сомнений. Учитывая прозрачную одежду, почти ничего не скрывавшую.

— Привет! — окликнула женщина меня, едва я в расстроенных чувствах опустился на скамью.

Еще и рядом присела. Ну, понятно. При ее профессии коммуникабельность прежде всего.

— Бижень, я проверку не прошла, — доложилась женщина, не уточняя, что такое «бижень» — мое новое прозвище или, к примеру, слово-паразит, — теперь даже не улице работать нельзя. Не говоря уж про приличные заведения.

Я пожал плечами. Не слишком интересуясь ни ее, ни чьими-то еще проблемами. Своих хватало. Но товарка по несчастью не унималась.

— А ты почем джинлайнишься? — вопрошала она.

Я ответил непонимающим взглядом. Так могло смотреть животное из крупных парнокопытных на обновленный элемент ограды. Я ведь и в современной-то мне фене был профаном. А теперь подавно.

— Попал сюда за что? — по-другому спросила женщина, верно истолковав мой непонимающий взгляд.

— Я?

— Нет, я, — собеседница хмыкнула.

— Да за то же… в общем-то, — единственное, что мог ответить я, имея в виду встречу с полицейскими. Но сокамерница поняла мой ответ превратно.

— Вон че, — проговорила она, смерив меня взглядом, не лишенным уважения, — а если не секрет… ты это… больше по девочкам или по мужикам?

Не иначе, за коллегу приняла.

— Предпочитаю девочек, — решил я не врать, но и не говорить всей правды.

— Ну, зи-и-иша! — протянула женщина не без восхищения. Снова оглядела меня. И наконец отстала. Отсела подальше.

Зато внимание на меня обратил второй из соседей — тощий мужичонка, похожий на наркомана.

— Друг! — обратился он ко мне, подойдя почти вплотную неровной походкой астронавта на Луне. — Залипнуть дай. Будь другом.

— Чего? — как можно более грозно вопрошал я, надеясь напугать этим хотя бы такого заморыша. Не люблю, знаете ли, подобные обращения от незнакомых людей. Незнакомых, да вдобавок непривлекательных. А когда кто-то из подобных людей еще подходит слишком близко да над душой стоит — и подавно. Кто-то, кто… бр-р-р, мылся, наверное, последний раз, когда Дубна была еще Дубной, а не районом разросшейся Москвы.

Но мужичонку пронять оказалось непросто.

— Видос, — пояснил он деловито и с таким видом, будто я при его появлении выказал хоть немного радости, — можем вместе залипнуть.

Вспомнил компанию подростков, увиденную во дворе. И видео, которое показывал один из них, как остальные вокруг него скучились. Вспомнил, сопоставил с обликом этого настырного сокамерника. И подумал, что не вещества запретные сделали его таким. Как и то, что увлечения школяров из цифрового города будущего были не столь уж безобидными, как могло показаться с беглого взгляда.

Ну а что. Если долго, как Кощей над златом, чахнуть над любимым гаджетом, забывая про сон, еду и гигиену, лучше от этого точно не будет.

— Пин твой где? — продолжал мужичонка.

Пинами, по всей видимости, называли те маленькие устройства, прикрепляемые к одежде. Вполне подходило такое название к этим высокотехнологичным фитюлькам.

— Нету, — отвечал я, разводя руками. Напоминаю: даже смартфон у меня отняли. Пина же, само собой, вообще отродясь не было.

— Шуханишь, друг, — почему-то не поверил, не захотел поверить сокамерник, а его голос из заискивающего стал злым.

Я пожал плечами и отвернулся, не видя смысла в дальнейшем разговоре. И давая понять это любителю залипательных видео. Но ни черта он не понял.

— Ну, дай, нанде что ли? — забубнил мужичонка, не желая отставать. Да вдобавок вцепился рукой мне в плечо, принялся трясти.

Ну то есть, как — трясти. Скорее, теребить в попытках расшевелить меня. На большее сил ему не хватало. Блин, да кошка хвостиком задевает сильнее. Вот только чтобы достать человека, много силы не требуется. Кто хоть раз сталкивался на природе с нашествием комаров и другого гнуса, поймет.

— Так. Хватит, — резко выпалил я, поднимаясь с лавки и одновременно отталкивая рукой назойливого мужичонку.

Точнее, отбрасывая. Не рассчитал я силу. Тренер из фитнес-клуба меня вряд ли бы похвалил. Хотя мой, так сказать, противник поневоле тоже хорош оказался. На такого, небось, ветер подует — он на ногах не удержится.

Тем более не устоял мужичонка теперь. Отлетел к стене, ударился об нее головой и шлепнулся — головой на лавку, а все остальное на пол. Да так и остался лежать. С явно деформированной шеей да стремительно тускнеющим взглядом, направленным куда-то в потолок.

— Хундан! — вскричала, мигом оживившись, дамочка, не отличавшаяся тяжестью поведения. — Ты бейшанул его!

Феня будущего по-прежнему оставалась для меня темным лесом. Но общий смысл уловить было нетрудно. Что я-де нехороший человек, убил любителя залипать, так что теперь меня, мокрушника, от более-менее нормальных людей (включая эту особу) отделяет стена почище Великой Китайской.

Впрочем, с тем же успехом она могла и промолчать. Я ведь тоже не слепой и уж точно не тупой. Вижу… понимаю, что произошло. А главное, чем мне это может грозить.

До сих пор, если вдуматься, я имел неплохие шансы выйти на волю и даже врасти в это время. В конце концов, паспорт можно оформить по новой. И едва ли правоохранители стали бы мне в этом препятствовать. Им зачем? Скорее бы уж посодействовали.

Но теперь я убийца, и шансы мои за несколько секунд стычки с назойливым сокамерником ушли в ноль. Или, если угодно, в унитаз. На скорое освобождение рассчитывать теперь точно не приходилось.

А значит, ждут меня все прелести уголовной жизни. Точнее, житухи.

Вот сейчас зайдет кто-то из полицейских…

Стало одновременно страшно и муторно. Аж ноги подкосились. Хорошо, к моим услугам была скамья, на которую я и опустился. На рефлексах.

Точнее, хотел на скамью, а оказался на полу. В одно мгновение исчезла не только она, но и дамочка-сокамерница, убитый мной бедолага, а также искусственное освещение — хоть и тусклое, но без него сделалось совсем темно.

А если и осталось что, так только голые стены.

Зато снаружи донесся грохот. Неподражаемые звуки стройки.

Воспользовавшись тем, что тяжелая металлическая дверь исчезла тоже, я поспешил удрать. Сначала из камеры, а затем и наружу.