Этот корабль должен затонуть (гет)

Принять решение легко, но заставить себя свернуть в сторону штаба Шинсенгуми Кагура смогла только через пару дней.

День выдался холодный, но ясный, и яркий солнечный свет жёг глаза даже в тени зонта. Ослепительная белизна стен, чернильно-чёрные тени деревьев и глубокая небесная синева без единого облачка создавали ощущение нереальности, позволяя не зацикливаться на предчувствии неловкого разговора.

Вопреки ожиданиям Кагуры, часовые у ворот штаба не разбежались с воплями при виде неё. Один, услышав, что она желает видеть «этого ленивого садиста», неторопливо удалился, второй остался на страже, лишь изредка с любопытством косясь на Кагуру. Такое спокойствие даже разочаровывало.

Вскоре часовой вернулся, но почему-то привёл не Сого, а Хиджикату. Похлопав по карманам, Хиджиката вытащил пачку сигарет и поманил за собой — мол, отойдём, поговорим. Кагура бросила взгляд на часовых, которые даже при замкоме не стеснялись таращиться на неё, и кивнула.

— Ну и что ты тут забыла, малявка? — недовольным тоном спросил Хиджиката, когда они отошли от ворот достаточно, чтобы их разговор не подслушали.

Кагура поджала губы, оскорбившись из-за «малявки».

— Я вообще-то не к тебе пришла, Тоши, — после небольшой паузы заявила она.

Хиджиката недовольно дёрнул щекой, но возмущаться не стал.

— Не думаю, что тебе стоит напоминать Сого о своём существовании, — сказал он, сделав затяжку и выдохнув дым в сторону. — Я этого засранца в таком раздрае видел всего пару раз за долгие годы. На полевую работу его сейчас вообще выпускать нельзя.

— Дурит он тебя, — фыркнула Кагура. — Цукки говорит, что Айзен-ко действует не больше суток.

Хиджиката пожал плечами.

— Может, и дурит. Зато меня третий день никто не пытается убить, — он усмехнулся, — с этим ты была последней.

— Ой, — Кагура запоздало сообразила, что разговаривает со своей неудавшейся жертвой. Впрочем, этот вопрос стоило решить именно с Хиджикатой. — А… Это.. Меня не выкинут…

Хиджиката осклабился ещё шире и перебил Кагуру:

— Ты что, думаешь, что у меня тут кружок любителей икебаны? В Шинсенгуми каждый первый психопат или бандит, клейма ставить негде, а меня всё ж боятся и уважают. Меня, а не тебя. Видишь это? — он взмахнул рукой с зажатой в пальцах тлеющей сигаретой в сторону ворот, где рядом с часовыми топталось уже человек десять. — По секрету скажу: эти придурки месяц назад делали ставки, кто из вас двоих и каким способом прикончит друг друга, — Хиджиката вновь затянулся. — Я это дело пресёк, разумеется. Сого сволочь, каких свет не видывал, но это наша сволочь.

— Значит, меня не накажут? — осторожно уточнила Кагура.

— По-хорошему, отправить бы тебя к твоему бате. Но, если я так поступлю, мои люди решат, что меня напугала какая-то соплячка. На этот раз отделаешься предупреждением.

На душе стало чуть легче: столько людей, увидев её ярость, отнеслись к этому как к чему-то… обыденному, а Гин-чан и вовсе с сочувствием. На её взгляд, это было неправильно, но почему-то успокаивало.

— Я кое-что вернуть хотела, — спохватилась Кагура, выудив из кармана треклятую маску. — Передай ему, ага?

Хиджиката, задумчиво глядя на нарисованные на красной ткани пустые глаза, покачал головой.

— Сама как-нибудь. Как очухается, так и отдашь.

— Ну так гони его на улицы. Глядишь, проветрит голову от всякой чепухи.

Развернувшись на пятках, Кагура зашагала прочь. То, что Хиджиката досадливо цокнул языком, она предпочла проигнорировать.

Чёртов корабль так и торчал в гавани, основательно завалившись на повреждённый борт. Лишь полчаса назад прекратившийся дождь смыл с палубы кровь, и тёмные потёки, смешиваясь с копотью на обшивке, растворялись в мутной морской воде. Пасмурное небо напоминало о родине, нагоняя тоску.

Кагура сидела на кнехте, сжавшись в комочек и прижимая к себе узелок, а Садахару пыхтел рядом и источал запах мокрого собачьего меха и тепло. Мазки красной и белой краски на фоне повсеместной серости и сырости.

— Цукки гостинец прислала, — сказала Кагура, заслышав знакомые шаги. — По моей просьбе, так что благодари меня от всей души, понял?

— За что тебя благодарить? Я два месяца пахал без выходных, дай, думаю, отдохну малость. А ты, коза, сдала меня с потрохами.

Кнехт от пинка тихо загудел, и Кагура нехотя слезла с нагретого места.

— На, держи, — она сунула узелок в руки Сого и отряхнула ладони.

Сладковатый запах опять пристал к пальцам, да и платье вечером придётся стирать.

Тонкая пёстрая ткань узелка не скрывала формы того, что находилось внутри, и Сого, подняв «гостинец» до уровня глаз, рассматривал его с таким видом, будто там настоящее человеческое сердце, а не жалкие пародии на него, слепленые из вонючих опилок.

— Пойдём куда-нибудь, — наконец сказал он, — тут будет неудобно.

С борта корабля что-то крикнули, но Сого только отмахнулся и пошёл прочь. Кагура хмыкнула и, не раскрывая зонта, поплелась следом — по самому краю причала, вдоль безлюдной набережной, мимо складов, ржавых контейнеров и потрёпанных штормами рыбацких лодок. За спиной топал Садахару, порой чуть подталкивая меж лопаток мокрым носом.

Набережная закончилась бетонной лестницей, спускающейся к каменистому пляжу. Начинался отлив, вода отступала, оставляя на гальке скользкие ленты водорослей и обрывки сетей. Волн здесь почти не было, только мелкая рябь от редких порывов ветра. Садахару, недовольно морщась, нашёл место почище и плюхнулся на задницу, по-кошачьи спрятав передние лапы под пушистым хвостом. Кагура обняла его за шею, уткнулась носом в мех за ушами, почесала мохнатую грудь, и он, растрогавшись, зачмокал, заоблизывался.

Прислонив к перилам меч и повесив на рукоять мундир, Сого закатал рукава рубахи. Подошёл к краю моря, полюбовался на лениво плещущийся прибой — и, запихав в ботинки носки, унёс их туда же, к лестнице.

— Холодно же, — поёжилась Кагура, пряча руки в собачьей шерсти.

Сого только насмешливо фыркнул, развязал узелок и, взяв один из Айзен-ко, забрёл по щиколотку в воду. Брошенное им сердце подскочило на волнах раз пять, зацепилось острым углом за воду и плюхнулось, рассыпав брызги. Минуты полторы напряжённого молчания оно покачивалось на поверхности, медленно расползаясь в безнадёжно вымокшую кашу.

Кагура отцепилась от Садахару, тоже разулась и, выбрав свой снаряд, остановилась у самой воды.

— Я впервые проиграла тебе, — сказала она, насчитав восемь подскоков.

В том, чтобы честно признать поражение, есть своя гордость, но Сого не понял её благородного порыва.

— Я ж тебе сразу сказал, что это не соревнование. Исходные позиции были слишком разные.

Ещё один бросок. Одиннадцать.

Сого вдруг засмеялся.

— Афродизиак в качестве боевого стимулятора. Это ж надо додуматься.

— Я же не знала, что меня так вштырит, — огрызнулась Кагура, снова бросив сердце. — Девять. Твоя очередь.

Сого просто размахнулся и по дуге зашвырнул Айзен-ко далеко в море.

— Я не знаю, что случится, когда эта тварь опять вылезет, — поддавшись настроению, пожаловалась Кагура. — Я её просто боюсь.

— Тварей иногда выгуливать надо, — усмехнулся Сого. — По всем правилам, на поводке и в наморднике. Готов даже помочь за отдельную плату.

Кагура невольно обернулась на пса, статуей сидящего на своём месте и добродушно улыбающегося зубастой пастью.

— Мы однажды сильно вляпались с одним поручением. Садахару тогда выломал дверь и пару дней гулял по округе, охотясь на крыс и пугая соседей.

— Ну вот, делай выводы.

Кагура уронила одно из сердец в воду и ногой подтолкнула его прочь от берега. Подхваченное отливом, оно продрейфовало несколько метров, прежде чем расплыться.

Садахару ревниво гавкнул, требуя поглажки.

Остатки Айзен-ко Сого побросал в море в одиночку — без всякого азарта или злорадства. Для него это словно было обязанностью: уничтожить опасный препарат и всё. Ничего личного.

— Пожалуй, скоро у тебя будет шанс выгулять свою тварь, — сообщил он, выйдя на берег. — Намечается одно крупное дело, нам даже дали разрешение привлекать надёжных людей со стороны. Передай данне, что я зайду на неделе.

Кагура кивнула.

— Кстати, Гин-чан в твою маску по пьяни высморкался, так я её ещё не постирала.

— Пускай себе оставит, — скривился Сого, обуваясь. — Мне больше не надо.

Натягивая гольфы под сапоги, Кагура поймала на себе внимательный взгляд. В голове словно бы щёлкнуло, и каждый кусочек мозаики из тех, что накопились за время их противостояния, вдруг встал на своё место.

— Слушай, — окликнула она, когда Сого уже отвернулся и собрался уходить, — а если однажды всё будет взаправду?

— Будем живы — посмотрим, — отозвался он, даже не посмотрев на Кагуру.

Почему-то ей показалось, что Сого просто не хотел, чтобы она увидела его улыбающимся.

Вот ведь придурок.