Потерянный Рай (джен)

Пейзаж, раскинувшийся вокруг Азриэля до самого горизонта, выглядел настолько мрачным и однообразным, что смотреть на него было почти нестерпимо. Брезгливо скривившись, Азриэль закрыл глаза — но багровая темнота, сменившая всполохи молний и скалистую пустыню, по которой проносились вихри пыли, оказалась ненамного лучше.

Он не имел ни малейшего понятия о том, много ли времени прошло с тех пор, как они с товарищами проиграли битву с воинством Создателя и оказались здесь.

В этом проклятом месте времени, как такового, не существовало. Если в Верхнем мире время казалось чем-то беспредельным, будто океан, и постоянно приносило с собой чувство свежести и обновления, то здесь они как будто проживали раз за разом одну и ту же минуту. С того дня, как они очутились здесь, их всех сковало душное и неподвижное безвременье, в котором слова «настоящее» и «прошлое», не говоря уже о «будущем», теряли всякий смысл. Казалось, что сама жизнь осталась где-то там, _снаружи_, а здесь вокруг них была если и не смерть, то уж, во всяком случае, ее преддверие.

Тот мир, в котором он был первым среди Стражей Приграничья, охраняющих их дом от вторжения враждебных порождений Пустоты, был так далек, а мысль о населявших его Ангелах вызывала столько нестерпимых образов и воспоминаний, что по большей части Азриэль старался сделать вид, как будто бы Верхнего мира вообще не существует. Вместо этого он направлял все свои помыслы на Малый мир, изо дня стремясь найти какую-то лазейку, чтобы проникнуть за непреодолимую преграду их тюрьмы — пускай даже не во плоти, а только силой воли и сознания.

Ведь Малый мир сродни ему. Его Хранители и Короли тоже отвернулись от самозванного Создателя. Но только, если Азриэль сделал это сознательно и добровольно, и не пожалел о сделанном даже теперь — то люди, не успев вкусить свободы, тут же испугались и стали раскаиваться в собственном поступке. Азриэль думал о них с презрением. Он не ошибся в людях — это слабые и жалкие создания. Какой дурак способен был поверить утверждениям их бывшего Владыки, что однажды они станут выше Ангелов!..

Но, если люди не годились для той цели, для которой их предназначил их Создатель, то самому Азриэлю они могли быть полезны. Роль, которую он сыграл в судьбе Малого мира и его бывших правителей, создала между ними связь, которую не в состоянии был разорвать даже Создатель. Эта нить, тянувшаяся в Малый мир, могла позволить Азриэлю обрести хотя бы частичную свободу. Так что его мысль тянулась к людям через разделявшую их бездну — постоянно и упорно. Неудачи не обескураживали и не охлаждали Азриэля. Пусть его товарищи готовы примириться с поражением и принимать свою судьбу, как есть, но его волю неудачам не сломить. _Там_, наверху, напрасно думают, что его можно сбросить со счетов. Он никогда не отступался от задуманного, не добившись своего.

Азриэль был один — его соратники, по большей части, только раздражали Азриэля собственным присутствием, хотя их раболепие и страх, который они не способны были скрыть, иногда доставляли ему удовольствие. Но куда чаще они выводили его из себя своей пассивностью, безволием и трусостью. Должно быть, если бы не он, они бы до сих пор только заламывали руки и стенали о своей несчастной участи вместо того, чтобы пытаться что-то изменить! Только его воля, хладнокровие и ум — а также постоянная борьба друг с другом за его внимание — и заставляли их вести какое-то подобие нормальной жизни.

Азриэль не раскрывал им своих планов. Им незачем было знать, о чем он размышлял в своем уединении и к какой цели он теперь стремился. Про себя Азриэль полагал, что он отлично выучил урок, преподанный ему так называемым Создателем. Чтобы обрести настоящее могущество, необходимо окружить себя и свои действия завесой тайны. Те, кто тебе служат, должны полагать, что твои помыслы так глубоки и так сложны, что ни один из них при всем желании не сможет их понять.

Это — краеугольный камень всякой власти…

Можно, например, создать людей — и заявить, что именно они однажды победят Великое Ничто. А там — пускай твои сторонники гадают, как это возможно… В сущности, чем более абсурдно твое утверждение, тем более непостижимым и величественным им покажется твой тайный замысел. Даже если на самом деле никакого замысла и близко нет, а твои обещания — один сплошной обман.

Мысли Азриэля снова возвратились к бывшим Королям. Чем они сейчас заняты? Скитаются по миру, ставшему для них чужим, и до сих пор живут воспоминаниями о счастливом прошлом — или же стиснули зубы и пытаются своими силами отвоевать у этого враждебного и неприветливого мира островок уюта?

Хотя, может, Адам с Евой уже умерли — ведь они теперь смертны… — неожиданно подумал он, и эта новая для него мысль неприятно поразила Азриэля.

Странно, что подобная мысль не посещала его раньше — хотя, разумеется, ему, практически бессмертному, не так уж трудно было позабыть об этом обстоятельстве и не учитывать его в собственных планах. Но теперь, когда он вспомнил об этом, эта мысль уже не оставляла Азриэля. В самом деле, Адам с Евой могли умереть — и это было бы совсем некстати, потому что вместе с ними обрывалась бы та нить, которая соединяла его с Малым миром. На кого ему тогда рассчитывать — на тех полулюдей, полуживотных, которых в корчах породила разрываемая чуждыми ей силами природа? Если их сознание и отличается от разума какой-нибудь мускусной крысы, то вряд ли намного. И самое главное, они — не Короли. Создатель не вручал им власть над Малым миром. Победа над кем-нибудь из них никогда не могла бы иметь такого смысла, как победа над тем же Адамом.

Азриэль никогда раньше не подумал, что он будет беспокоиться о людях, но сейчас он дорого бы дал за то, чтобы удостовериться, что Адам с Евой еще живы. Они должны жить — иначе ему просто не на что больше будет надеяться.

Ощущение, что кто-то незаметно следует за ним, настигло Кайна еще в тот момент, когда он только начал восхождение на гору. Он резко развернулся — но никого не увидел. Тем не менее, он был уверен в том, что не ошибся. Кайн всегда гордился остротой собственных чувств.

— Выходи! — крикнул он. — Я знаю, что ты здесь!..

Сперва все было тихо, но потом смущенный Абиль выбрался из зарослей, в которых прятался до этого. Он глупо усмехался, словно думал, что, если он будет улыбаться — то ему удастся обратить все в шутку, и Кайн просто посмеется над его настырностью.

Но Кайн не поддался на эту удочку.

— Я же ясно сказал, чтобы ты не ходил за мной! — сердито сказал он.

Братец тут же заныл.

— Ну Кааайн… Пожалуйста! Я не буду тебе мешать!

Кайн стиснул зубы. Да что же такое!.. Неужели, чтобы он ни делал, этот надоеда вечно будет путаться у него под ногами?!

Он быстро прикинул, что он может сделать в создавшемся положении. Единственной возможностью отделаться от Абиля было его поколотить. Слегка. Этому маленькому плаксе хватит пары подзатыльников и пинка под зад для ускорения. Но Кайн по опыту знал, что тогда Абиль, не способный дать отпор старшему брату, разревется от обиды, побежит домой и все расскажет матери с отцом. И, хотя Кайн просто хотел, чтобы его оставили в покое, выйдет так, как будто это _он_ не дает Абилю прохода и не упускает случая его обидеть.

С другой стороны, подъем на гору был достаточно крутым, и Кайн не сомневался в том, что братец выдохнется раньше, чем они доберутся до вершины. Особенно если он будет вынужден ускорять шаг, чтобы поспеть за Кайном.

— Отстанешь — я тебя ждать не буду, — мрачно бросил он и, развернувшись к Абилю спиной, быстро пошел вперед.

Абиль вприпрыжку припустил за ним.

«Даже воды не взял, балбес» — мрачно подумал Кайн, косясь на Абиля. У него самого через плечо болталась фляга из долбленой тыквы. Отправляясь в путь, Кайн посчитал, что этого будет достаточно — даже в такой сухой и жаркий летний день. А теперь будет хорошо, если ему достанется хотя бы несколько глотков.

«Ну правильно, зачем ему вода, когда есть я!.. Расхнычется и станет через каждые сто шагов просить, чтобы я дал ему «водички». Высосет всю мою воду — а потом заявит, что устал!..» — мысленно разорялся Кайн.

— А куда мы идём?.. — заинтересовался Абиль через несколько минут. Дышал он тяжело — ему ведь приходилось почти бежать в гору, чтобы не отстать.

— …Кайн? — повторил братец вопросительно, когда он не ответил.

Кайн продолжал молча шагать вперед, всем своим видом говоря — я иду по своим делам, а куда идешь _ты_, мне совершенно все равно.

Но Абиль, при всех своих недостатках, не был дураком, и, вероятно, с самого начала понимал, ради чего Кайн потащился в гору. Поэтому, не дождавшись ответа, выказал свою осведомленность сам :

— Ты что, собрался к полулюдям? На ту сторону горы? Отец не хочет, чтобы ты туда ходил!

— Я только посмотрю, — нетерпеливо дернул плечом Кайн. — И даже не вздумай потом разболтать об этом дома. Никто не полюбит тебя больше от того, что ты все время ябедничаешь.

— Я не ябедничаю! — обиделся младший братец. Кайн только хмыкнул.

— Ну конечно!.. Сперва ты везде таскаешься за мной, потому что тебе самому хочется посмотреть, а потом валишь все на меня. Якобы ты пошел куда-то только потому, что не хотел оставлять меня одного или боялся возвращаться в одиночестве. Ловко придумано…

Абиль не нашелся, что на это возразить. К тому же, ему уже не хватало сил на то, чтобы и дальше шагать вровень с Кайном — так что он отстал и, шагая за ним, обиженно сопел.

Теперь, когда Кайну пришлось доверить брату свою тайну и признать, что он действительно собрался на стоянку полулюдей, пытаться ускользнуть от Абиля было бессмысленно, так что Кайн слегка сбавил шаг. И, вероятно, именно поэтому до гребня каменистого холма они все-таки добрались вдвоем. Лагерь полулюдей отсюда был виден отчетливо, как на ладони.

Собственно, эта стоянка не могла считаться настоящим домом их соседей. Для начала, полулюди появлялись здесь только в летнее время. Ближе к осени они устраивали крупную охоту на быков, стада которых появлялись в этих местах в конце лета, а с началом холодов каждый раз снимались с места и куда-то уходили, оставляя после себя кучу грязи и расщепленных костей. Затем — даже в те месяцы, которые они каждый год проводили здесь, они, по сути, не пытались никак обустроить и облагородить место своей временной стоянки. Ночи они обычно проводили в известняковых пещерах у подножия горы, завалив вход валежником от хищников, но днем обычно разбредались, кто куда. Одни бродили по окрестностям, разыскивая что-нибудь съедобное, другие охотились на обитавшую вокруг мелкую живность, а третьи собирались на пологом берегу реки. Именно эту часть их племени можно было увидеть с вершины горы, где устроились Кайн и Абиль. Некоторые из полулюдей расхаживали по мелководью, собирая ракушки, или пытались пригвоздить снующую в воде рыбу заостренной палкой, а другие, словно обезьяны, устраивались рядом друг с другом на песке, сосредоточенно копаясь друг у друга в волосах в поисках насекомых.

— Пошли!.. — распорядился Кайн и начал, пригибаясь, спускаться по склону горы, быстро перебегая от одного поросшего колючими кустами валуна к другому.

— Как ты думаешь, что будет, если они нас заметят?.. — спросил Абиль с нескрываемым испугом.

Кайн чуть было не напомнил, что Абиля сюда вообще никто не звал. И если он боится, то ему бы следовало просто оставаться дома. Но сейчас важнее было успокоить брата, чем напоминать о его глупости, так что Кайн просто отмахнулся.

— Ничего не будет! Просто посмотри на их короткие кривые ноги. Думаешь, они способны нас догнать?.. И потом — полулюди нас боятся. То есть, в сущности, они боятся нашего отца — но сути дела это не меняет. Если они нас увидят, то наверняка начнут махать руками и вопить. А может, даже разбегутся.

Абиля это заявление явно не убедило.

— Тогда почему ты от них прячешься?..

— Да потому, что я хочу подобраться к ним поближе и все рассмотреть! — прошипел Кайн. — А если они всполошатся, у меня ничего не получится. И хватит уже ныть! Если боишься — просто оставайся и жди здесь.

Абиль громко, прерывисто вздохнул — однако после некоторых колебаний все-таки последовал за ним. Может быть, он представил, как Кайн успешно спустится вниз, посмотрит на полулюдей вблизи и триумфально вернется назад, не подвергаясь никакой опасности. А потом будет без конца припоминать ему, как он сначала упрашивал взять его с собой и даже выдержал трудный подъем на гору в самый солнцепек — все это только для того, чтобы в итоге струсить и предпочесть отсидеться наверху, в кустах.

Подобной перспективы Абиль, разумеется, не выдержал. И, как ни странно, Кайн внезапно ощутил, что он этому рад. Здесь, на земле, которая «принадлежала» полулюдям, все было каким-то непривычным — не таким, как по их сторону горы. И если дома Кайн чувствовал себя даже более уверенно, чем мать с отцом, и не боялся никого и ничего, то сейчас он поймал себя на том, что будь он здесь один, без Абиля — он чувствовал себя одиноким и непривычно уязвимым. Это, несомненно, было глупо, потому что в случае любых возможных осложнений именно ему пришлось бы спасать братца, а уж никак не наоборот. Но все-таки его присутствие внушало странную уверенность.

Прежде, чем они с Абилем успели спуститься к подножию горы, группа полулюдей на берегу пришла в движение. Женщины и крутившиеся вокруг них дети оставались на своих местах, а вот мужчины поднимались и неспешно направлялись в сторону пещер, служивших местом их ночлега — чтобы некоторое время спустя выйти из этих темных нор в недрах горы уже с охотничьими копьями. Кайн удивленно поднял брови. Солнце стояло в зените, воздух был горячим, неподвижным и сухим. Если не считать нескольких полупрозрачных облаков, видневшихся у горизонта, небо было абсолютно чистым. Одним словом, выбранный полулюдьми момент был малоподходящим для охоты. Как по такой жаре загонять дичь?..

Впрочем, Кайн почти сразу понял, что они не собираются охотиться. Охотник должен вести себя тихо, чтобы не спугнуть свою добычу. Тогда как эти мужчины трясли копьями, издавали угрожающие вопли, притопывали ногами на ходу и вообще вели себя настолько странно и нелепо, что Кайн был донельзя озадачен.

— Что они делают?.. — прошептал прямо ему в ухо Абиль.

Кайн пожал плечами.

— Понятия не имею… Думаю, нам стоит посмотреть, куда они идут. Давай за мной!.. — приказал он и одолел последнюю часть склона с быстротой перебегающей с камня на камень ящерицы, в приступе азарта не особенно заботясь, как Абиль угонится за ним. Так что было совсем не удивительно, что брат нагнал его только тогда, когда и полулюди, и кравшийся вслед за ними Кайн уже успели углубиться в прилегавший к реке лес.

Мужчины, за которыми следовал Кайн, все это время продолжали вести себя так, как будто их кусали оводы — они подпрыгивали, извивались и время от времени без всякой видимой причины издавали громкие, пронзительные вопли. В то же время они принимали угрожающие позы и размахивали копьями, как будто собирались поразить какого-то невидимого зверя. Хотя никакой добычи поблизости не было, а если бы даже и была — их топанье и вопли спугнули бы ее гораздо раньше, чем кому-то из полулюдей удалось поразить ее копьем.

Так, пританцовывая и притопывая, полулюди постоянно углублялись в лес, все дальше удаляясь от своей стоянки, и Кайн уже начал спрашивать себя, разумно ли было идти за ними. Если это приключение слишком затянется, то они с Абилем нипочем не успеют вернуться домой до темноты. Можно себе представить, как тогда рассердится отец! Он всегда требовал, чтобы они возвращались засветло. И было совершенно очевидно, что именно Кайн, как старший, окажется в его глазах виновником того, что Абиль не вернулся домой вовремя.

Однако отступаться было уже поздно, так что Кайн, упрямо закусив губу, продолжал красться по следам полулюдей, знаками показывая Абилю, когда следует замереть на месте, а когда можно спокойно следовать за ним.

В итоге полулюди вышли на поляну, посреди которой росло самое странное дерево из всех, которые когда-либо случалось видеть Кайну. В большом стволе имелись два дупла, напоминавшие глаза, и кора вокруг них бугрилась, так что все вместе походило не то на лицо, не то на морду какого-то зверя. И, похоже, эта странная особенность старого дерева не оставила полулюдей равнодушными, поскольку прямо надо «лбом» выступавшего из коры лица в дерево были вбиты огромные — в его рост — ветвистые оленьи рога. Полулюди сложили свое оружие на землю перед деревом и принялись приплясывать на месте, хлопая в ладоши и одновременно издавая низкое, утробное мычание. Поскольку этот низкий, монотонный звук одновременно издавало столько человек, он приобретал странную пронзительность. Кайну почудилось, что от этого звука у него вибрируют все внутренности. Это было не особенно приятно — но одновременно в этом чувстве было что-то завораживающее.

Потом — все так же не переставая тянуть одну ноту вместе с остальными — самый рослый из полулюдей достал из мешочка на поясе узкое кремневое лезвие, и с редким хладнокровием нанес себе длинный порез через всю грудь. Рана, скорее всего, была не особенно глубокой, но по его заросшему волосами животу тут же потекла кровь. Кайн посмотрел на Абиля и обнаружил, что тот изумленно открыл рот. Впрочем, сам Кайн в этот момент, должно быть, выглядел ничуть не лучше.

До сегодняшнего дня он еще никогда не видел, чтобы кто-то — будь то человек или животное — намеренно поранил самого себя. Напороться на острый сук в лесу — сколько угодно, но взять в руки что-то острое и порезать себе намеренно? Как это вообще возможно?!

Охотник, поранивший себя, между тем отдал лезвие соседу — и тот повторил его движение. Острый кусок кремня переходил из одних волосатых рук в другие — и так до тех пор, пока все собравшиеся на прогалине полулюди не вспороли себе грудь. Пока очередной охотник занимался этим делом, остальные продолжали перетаптываться с ноги на ногу, хлопать в ладоши и мычать, не обращая ни малейшего внимания на капли крови, стекающие у них по животу.

Затем — все так же один за другим, начиная с самого рослого и сильного охотника — они стали подходить к дереву, и собирая свою кровь ладонью, мазать этой кровью то место, где у проступавшего на дереве лица мог находиться рот.

— Зачем они все это делают?.. — прошептал Абиль жалобно. Было похоже, что это зловещая картина и особенно — кажущаяся бессмысленность происходящего пугали его все сильнее.

А вот Кайн с какого-то момента начал постепенно сознавать, что происходит — и, возможно, именно поэтому странные действия полулюдей больше не вызывали у него особенного страха.

— Думаю, они просят о помощи, — тихо ответил он. Абиль широко распахнул глаза.

— У кого, у дерева с рогами?!

Кайн пожал плечами.

— Может быть, они считают, что, если угостить его своей кровью, то потом они убьют больше оленей и быков?

— Но почему они так думают? — братца, казалось, возмутило столь абсурдное предположение. — Дерево — это же просто дерево. Оно ничем не может им помочь!..

Кайн потянул его за локоть.

— Давай отойдем подальше. А то нас в конце концов услышат, — сказал он. И, утащив брата подальше за деревья, сел на землю, опираясь спиной о древесный ствол и подтянув колени к животу. Потом Кайн вырвал из земли сухую длинную травинку — и засунул ее в рот, как и всегда, когда о чем-то напряженно размышлял.

— Знаешь... Может быть, то, что они делают — на самом деле не так глупо, — сказал он, когда Абиль опустился на землю рядом с ним. Брат явно удивился — но смолчал, догадываясь, что это отнюдь не все. Кайн еще помолчал, грызя конец своей травинки, а потом посмотрел Абилю в глаза и негромко спросил :

— Что, если полулюди думают, что это дерево изображает кого-то из Старших?..

— Да откуда полулюдям знать о Старших? — усомнился Абиль. — И потом — что вообще может быть общего у Старших и их дерева? Разве у Старших есть рога? И выражение «лица» у того дерева совсем не доброе. А мама говорила, что Старшие были добрыми…

— Да, — согласился Кайн. — Но это ведь было _тогда_... Ты помнишь, что отец рассказывал про Дерево в саду? Про то, плоды которого им нельзя было трогать?

— Не люблю, когда он об этом вспоминает, — мрачно сказал Абиль. — Из-за этого Дерева они все время ссорятся и начинают обвинять друг друга и ругаться. Я хотел бы, чтобы они вообще забыли про то Дерево и больше никогда о нем не вспоминали!

— Да, я тоже... Но что, если мы могли бы все исправить? — спросил Кайн. Братец опешил.

— Как "исправить"?

— Я не знаю. Они сделали что-то плохое, верно? И за это Бог разгневался и выгнал их из сада. Но ведь Он же может передумать? Если попросить прощения... Они же сами говорили, что Он их любил.

— Да. Но теперь Он сердится на нас.

— Именно так! — подхватил Кайн. — Теперь Он сердится. Но они тоже сердятся, когда мы что-то делаем не так. Но потом все как-то улаживается. Если Он в самом деле так заботился о них и разрешал им жить в этом своем саду, то, может быть, Он может передумать и простить их. И тогда мы бы могли вернуться. Понимаешь?..

Абиль захлопал глазами.

— А ты правда хочешь, чтобы мы вернулись?.. Мне всегда казалось, тебе нравится охотиться. А мама говорит, что в том Саду все жили мирно, и охотиться было не нужно. Может быть, тебе бы стало скучно.

Кайн нахмурился.

— Не знаю... Но ведь не во мне же дело! Маме здесь не нравится. Она не жалуется, но ведь видно же, что ей здесь плохо. Они с отцом никогда не смогут быть здесь счастливы. И тебе тоже, думаю, было бы лучше там, чем здесь. А я... Ну, в крайнем случае, я ведь могу остаться тут.

— Один?! — с испугом спросил Абиль. Кайн поморщился.

— Дурак! Можно подумать, что мы больше не увидимся. Я же смогу вас навещать... Ну и потом, это ты думаешь, что мне бы стало скучно. А на самом деле мне, может быть, там понравится. Когда мама рассказывала нам про Сад, то я всегда хотел туда попасть. Может быть, там есть вещи, которые интереснее любой охоты. Главное сейчас — это понять, как сделать, чтобы мы могли вернуться. Ты согласен?.. — уточнил Кайн просто для проформы. В конце концов, даже его бестолковый младший брат не мог не понимать, насколько глупо беспокоиться о том, как они будут жить после того, как Бог позволит им вернуться в Сад, если они пока не знают даже, как вообще получить Его прощение.

Обо всем остальном вполне можно будет подумать и потом.

— Да, — признал Абиль. — Ты, конечно, прав.