Гарри Поттер и Поиск убежища (джен)

— Рон, на два слова, — Гарри хмуро смотрел на друга. И уже по выражению его лица было ясно, что разговор не сулит ничего хорошего. — Пойдем ко мне, там сейчас никого нет.

Рон сразу все понял. Они давно знали друг друга, лишние слова не требовались. Сжав кулаки и сделав непроницаемое лицо, он пошел следом за Гарри в его крошечную каморку, заваленную бумагами. К стене были пришпилены старые фотографии, висел поддельный крестраж, оставшийся в наследство от Кикимера. В углу, рядом со столом, скопилась целая стопка старых газет. Гарри стряхнул макулатуру с двух стульев. Они сели и умолкли.

— Ну? — хмуро спросил Рон.

Гарри пристально посмотрел на него.

— Ты можешь сказать мне, что я все выдумываю, — начал он, стараясь говорить спокойно и тихо. — Но я очень прошу тебя быть со мной откровенным, Рон. Чья была идея запереть меня здесь с тонной бумаг, в тишине и безопасности?

Рон вспыхнул и опустил взгляд.

Гарри усмехнулся.

— Спасибо, что хотя бы не отрицаешь. То есть я прав. Вы сговорились. Рон! Почему? Зачем?

Уизли встал и, отойдя к двери, отвернулся.

— Гарри, это была не моя идея, поверь мне. Но я ее поддержал. И поддерживаю. Хотя бы на какое-то время...

— Но почему? Я мракоборец, как остальные. Это моя работа. Я не понимаю!

Рон повернулся и посмотрел на него с вызовом.

— Потому что все устали умирать от тревоги за тебя, Гарри! — выпалил он. — Потому что ты постоянно находишь на свою голову неприятности. Сделай перерыв между подвигами, пожалуйста! Хотя бы ненадолго.

Гарри ощутил, как в груди поднимается обида, гнев и разочарование. Он тоже вскочил на ноги.

— Рон! Если бы я был неспособен служить в аврорате, меня уволили бы после последнего теста у невыразимцев. Я в полном порядке. Мне не нужны никакие привилегии! Сидеть за чужими спинами и перебирать бумажки, как трус...

Рон, тщетно пытавшийся до последнего мгновения сохранить спокойствие, взорвался, как петарда.

— Хочешь? Иди! Иди! Вперед! — заорал он, махая руками. — Раз тебе наплевать на всех нас! Ты понятия не имеешь! Тебе мало, да? Ты помнишь, что у тебя есть семья?! Ты вообще знаешь, каково это?

Гарри остолбенел.

— Рон...

Тот с яростью пнул ворох бумаг, лежащий на полу, а потом прижал Гарри локтем к стене, с которой слетели несколько листков. Тот, ошарашенный этой вспышкой, безо всякого сопротивления замер. Он никогда еще не видел Уизли в таком состоянии.

— Ты знаешь, что Джинни перестала есть, — шипел Рон с яростью, после каждой фразы стуча кулаком в стену рядом с его головой. — Что Джордж перестал спать, пока ты был при смерти? Ты знаешь, что было с моими родителями? А с Гермионой? Ты знаешь, что когда Сьюзен услышала, что надежды нет, она потеряла сознание, и мы десять минут не могли привести ее в чувство? Что если бы не Гермиона, я бы вообще слетел с катушек! А Невилл! А Деннис! Да что ты вообще знаешь! Ты всегда бросаешься вперед, вообще не думая о нас! Никогда! Ни о ком из нас! Иди! Катись! Эгоист чертов!

Уизли отпрянул в сторону и отвернулся. Он тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки. А Гарри будто кипятком обдали. Он никак не мог сделать вдох. Никогда в жизни ему еще не было так нестерпимо стыдно. Кровь ударила ему в голову.

— Рон, прости меня, — наконец вымолвил он еле слышно. — Прости меня, пожалуйста. Я не понимал... Я кретин.

Уизли снова развернулся к нему навстречу.

— Да, ты чертов кретин, Гарри Поттер. Без которого никто из нас вообще не представляет себе жизни. Кретин, который до сих пор не понимает, что теперь он не один, что у него теперь есть семья. Жена. Братья. Что теперь он не может думать только о себе.

Подойдя вплотную, Рон постоял пару мгновений, хмуро и яростно глядя Гарри в глаза, а потом снова молча отвернулся. Его трясло от гнева. Гарри снова почувствовал в груди нестерпимую, жгучую смесь стыда и боли. Хотелось провалиться сквозь землю.

— Ну, прости меня, Рон, — проговорил он снова. — Пожалуйста. Можешь дать мне по морде, если тебе от этого станет легче.

Через время Уизли, чуть успокоившись, ответил глухо и жестко:

— В отделе мракоборцев достаточно опытных и сильных людей, Гарри. Которые тоже умеют выполнять свою работу. А если тебе неймется выкинуть ещё какой-нибудь номер, предупреди меня заранее. Я лучше сам тебя придушу. Чем опять всё это.

Гарри усмехнулся и с покорностью выговорил:

— Договорились. Только, пожалуйста, не злись. Я... Мы никогда не говорили с тобой об этом.

— А о чем тут говорить? — так же глухо и жестко спросил Рон. — Ты что, думаешь, я железный, что ли?

— О, нет. Я так не думаю, — ответил Гарри. И помолчав, беспомощно позвал:

— Рон!

— Что? — Уизли поднял на него взгляд. Гарри с огромным облегчением увидел, что гнев в глазах друга стремительно остывал.

— Не знаю, как сказать, — горько сказал Гарри. — Я не могу вот так сидеть на берегу и наблюдать, пока кто-то бросается в огонь. Это... Это...

Он не смог продолжить. Гарри стремительно отвернулся и отошел в сторону, опершись рукой об стену. Сердце бешено колотилось, аж до ряби в глазах. Рон все понял. Подошел.

— Гарри, — сказал он хмуро. — Я знаю, о чем ты. Но это слишком глубоко засело у тебя в голове. То, что он наговорил тебе тогда. Что другие умирают вместо тебя, а ты позволяешь им это. Он нашел твое самое уязвимое место. Реддла давно уже нет! А он до сих пор держит тебя на этом крючке, как рыбу. Неужели ты этого не понимаешь?

— Наверное, — еле слышно ответил Гарри. — Но это сильнее меня.

— Никто не посмеет даже подумать о том, что ты струсил, — продолжил Рон. — Все знают, кто ты и что ты сделал. Тебе не нужно снова что-то доказывать человечеству. Ты перевыполнил свою норму по подвигам примерно на тысячу процентов и на сто лет вперед. Остановись! Вся Британия знает, что ради спасения других людей ты готов умереть. И только я знаю, что ты никак не можешь разрешить себе просто жить. А я хочу, чтобы ты жил, понимаешь! Жил!

— Я, видимо, и правда банальный трус, Рон, — горько произнес Гарри, по-прежнему глядя в стену. — Я смертельно боюсь...

Он наконец развернулся и чудовищным усилием воли заставил себя посмотреть на друга.

— А если с тобой, или с Невиллом, или со Сьюзен... Пока я тут в бумагах роюсь... Ты понимаешь, что я не смогу? — продолжил он тихо. — Мне на всю жизнь хватит того, что уже висит на мне. Те пятьдесят человек, Седрик, Сириус...

— Посмотри на меня! — крикнул Рон и, схватив, потряс его за плечи. — Услышь меня, наконец! Гарри! Ты не виноват в их смерти! Не ты их убил! Это не твоя вина! Все эти люди сражались и погибли на войне! На войне, которая началась, когда тебя еще на свете не было! Которую ты уже закончил! В которой ты победил! Сколько раз еще это повторить, чтобы ты понял! Ты не можешь, не должен тащить все это кладбище, как проклятый! Ты дважды вернулся оттуда, Гарри! И достаточно далеко проводил их всех, тебе не кажется? Сбрось с себя этот морок, наконец! Отпусти их! Ты здесь! Со мной! С нами! И ты должен жить здесь, с нами, а не искать новые лазейки, чтобы удрать к ним!

Гарри закрыл глаза и молча слушал эти горячие, искренние слова, которые лились на него подобно раскаленной лаве. Рон взглянул на него и выдохнул с отчаяньем и силой:

— Мы почти потеряли тебя. И больше я этого не допущу, слышишь! Пожалуйста, не позволяй дохлому Реддлу и дальше отравлять тебе жизнь.

— Я не знаю, как, — наконец выдохнул Гарри.

Он сделал еле уловимое движение навстречу Рону и вдруг осёкся, будто одернув сам себя. Рон заметил это.

— Ох, Гарри, — Рон схватил его и прижал к себе, уже проклиная себя за идиотскую вспышку ярости. И почувствовал, как Гарри весь дрожит, будто от лютого холода.

— Ну-ка, давай присядем, — нарочито деловитым тоном произнес он. — Что толку топтаться. Выясним уже все раз и навсегда.

Они сели и умолкли. Гарри опустил голову.

— Освободись от него, — наконец заговорил Рон. — Очнись уже, умоляю. Невыносимо смотреть, как ты сам себя изводишь из-за какой-то дохлой гадины.

— Если б я только мог, — ответил тот едва слышно. — Это ведь не всегда так. Я живу, и вроде бы все отлично, всё давно в прошлом. Я свободен. Счастлив. Даже очень счастлив, правда! Никогда в жизни я не чувствовал ничего подобного. Но в какой-то момент...

Ему было трудно произносить, выталкивать из себя слова, они царапали горло, как куски льда, поднимавшиеся с самой глубины. Но, видимо, настал тот самый миг, когда или сейчас, или никогда. Гарри было ясно, что если он не сможет говорить об этом с Роном, то не заговорит об этом вообще. А носить всё в себе он больше не мог.

— Всё делается будто картонное, ненастоящее, — с невероятным усилием продолжил он. — И такое чувство, будто я не имел права. Что я взял чужое. Что вся радость — краденая. Что это не моя жизнь, а взятая взаймы.

— Взаймы? Мерлинова борода! О чем ты? Тогда уж я живу в долг, а не ты! — воскликнул Рон. — Если учесть, что последний раз ты спас мне жизнь и именно из-за этого сам едва не умер. Гарри! Послушай, пожалуйста! Ты никому ничего не должен! Никому, кроме своей семьи. Ты не можешь быть в ответе за всё, что делают другие и что с ними случается. Единственный твой долг — помнить о том, что мы все не можем без тебя. Мы хотим, чтобы ты жил на полную катушку! Если жив и счастлив ты — живы и счастливы все мы! Постарайся это понять!

— Я попробую, — вздохнул Гарри, чуть порозовев.

— Я знаю, что тебе нелегко, — проговорил Рон. — Все, что было. Я все видел, и я не такой идиот, каким могу показаться. Но ты не будешь тащить все это один, если позволишь твоей семье тебе помочь. Ты это понимаешь?

— Понимаю. Стараюсь, — честно ответил Гарри.

— Вообще мне давно следовало сказать тебе всё это, — буркнул Рон. — Не знаю, какого черта я ждал.

— Да. Ты прав, — сказал Гарри. — То, что ты сказал сейчас... Знал бы ты, как странно это до сих пор звучит. «Моя семья». Когда всю жизнь провел с Дурслями, и провел всё детство, запершись в комнате или болтаясь по улицам... А всё, что тебе осталось от родителей — это пара фотографий и обрывок письма... Видимо, мне нужно время, чтоб привыкнуть.

Рон хмыкнул невесело.

— Раз уж у нас сегодня с тобой такая исповедь... — начал он неуверенно. — Не знаю, заметил ли ты, но моя мама считает тебя частью нашей семьи с тех пор, как впервые увидела. У входа на платформу 9 и 3/4. Мне даже казалось, что она любит тебя больше, чем меня. Не представляешь, как это временами меня бесило. И то, что ты такой избранный, особенный, тоже. Как тебя опекали Фред и Джордж. Как тебя выделял Дамблдор... Ты помнишь, что говорил этот гад, когда ты открыл медальон. Ужасно, сколько там было... Как он все это вывернул... Гарри, поверь, я никогда в жизни не чувствовал себя хуже.

Гарри усмехнулся.

— Да. Но ты не представляешь, как отчаянно я всегда хотел быть самым обычным пацаном из простой семьи. Без шрама, на который все глазеют, безо всякой известности, избранности. С самой обыкновенной жизнью.

Он помолчал. И, глубоко вздохнув, продолжил глухо:

— Я никому не говорил. Что было, пока я был в отключке. Не мог. Я... В общем, это как раз и была она. Самая обычная жизнь. С мамой и папой. У меня была сестренка, Гермиона. Там она была почему-то младше меня, на год или два. Сириус учил меня плавать. Мама пела песни по вечерам, папа учил летать на метле. Мы с Гермионой делали тайники в саду и читали вслух «Сказки барда Бидля», лежа на диване. Она постоянно поправляла меня, а я сердился...

Гарри закрыл лицо руками. Он до сих пор помнил мамин запах. Слышал голос отца, смех Сириуса... Нет, это была уже не боль — все это он давно отгоревал. Пережитые им потери лежали на сердце, как старые затвердевшие шрамы. Сейчас его душил избыток непрожитых, нерастраченных чувств. Непрожитое им детство, неполученная и неотданная им любовь: тех, кому она была предназначена, давно не было на свете. Да и детство закончилось. И яркие иллюзии из смертного сна, в котором он чуть не заблудился навсегда — это всё, что у него было вместо тех воспоминаний о детстве, которые есть у каждого взрослого. Гарри мог перелистывать в голове лишь эти цветные сны — прекрасную, такую убедительную иллюзию о том, чего в реальности с ним никогда не случалось.

Рон снова понял его без слов. Он издал то ли вздох, то ли стон и запустил пальцы в свои отросшие рыжие волосы.

— Ох, Гарри...

— Если бы не Деннис, я бы не выбрался, — помолчав, честно признался Гарри. — Я ни за что бы не ушел. Это было слишком хорошо. Все было таким настоящим...

— Встречу Криви, расцелую, честное слово, — мрачно пообещал Рон. — Знаешь, я бы на твоем месте тоже ни за что не ушел. Как он только ухитрился...

Гарри вздохнул. Потом взглянул мельком на Рона и снова спрятал глаза.

— Спасибо. И есть еще кое-что. Все равно ты сегодня распотрошил меня, как курицу. Какой смысл молчать...

— Никакого. Выкладывай, что уж там.

Гарри помолчал, собираясь с духом.

— То, что у меня перед глазами эти пятьдесят павших. Рон, это не совсем из-за вины. Я только сейчас осознал это до конца. Это способ защититься. От себя самого. От того Гарри Поттера, которого все вокруг превозносят. Рон! Этот великий спаситель Британии с первой полосы «Ежедневного пророка» сожрет меня живьем в ту же минуту, как только я забуду, кто я на самом деле. И какая цена у этой победы и у этой славы. Я не хочу проснуться однажды и обнаружить в зеркале сволочь, занятую самолюбованием. Жлоба, обожающего власть, раздутого от самомнения и жаждущего аплодисментов. Придуши меня, Рон, если увидишь меня таким. Сразу. Я прошу тебя как друга!

А Фред, Колин, Римус... Они защищают меня, понимаешь? От вот этого. От жлоба с орденом. Пусть лучше мне будет больно до конца дней, чем однажды увидеть в зеркале вот это...

Рон положил руку на плечо другу. Вздохнул с удивлением и состраданием.

— Я не представляю, как ты тянешь все это на себе, Гарри. Столько времени. И держу пари, что я первый, кому ты говоришь это вслух.

Гарри кивнул и еще ниже опустил голову. Он чувствовал себя вывернутым наизнанку. Будто с него сняли всю одежду и вытащили под яркий, ослепительный прожектор. Но во всей этой чудовищной неловкости было нечто очень важное. Рядом был друг. И Рон не смотрел на него сверху вниз: он словно тоже разделся и прыгнул следом за ним. На ту же глубину искренности и беззащитности. Он не оставил его в одиночестве обмирать от стыда под ослепительным светом. Он разделял с ним и это одиночество, и этот стыд, и эту боль.

Говорить Гарри больше не мог, но это и не требовалось. Рон молча сжимал его плечо, и тепло и сила его ладони будто растворяли заледенелый страх внутри. Гарри понимал, что сейчас он может довериться другу, как ребенок: целиком, без остатка.

Уизли был потрясен разговором не меньше, чем Гарри. Он словно заново узнал друга, с которым неразлучно провел последние восемь лет. Заново узнал самого себя. Его больно обжигала эта уязвимость, предельная беззащитность самого отважного, самого сильного, самого чистого человека, которого он знал. Никогда в жизни он еще так не боялся сделать неосторожное движение, произнести какое-то лишнее слово.

— Я очень рад, что мы наконец поговорили, Гарри, — осторожно начал Рон. — Ты привык все держать в себе. Надо было растормошить тебя еще тогда...

— Тогда вряд ли бы получилось, — покачал головой Гарри. — Я был совершенно не в состоянии...

— Ну, с Джорджем же у меня получилось, — возразил Рон. — Хотя не скажу, что это было очень легко.

Гарри наконец поднял на него взгляд.

— А я так и не расспросил тебя как следует...

Рон махнул рукой.

— О, не бери в голову. Я же видел, каково тебе.

— А кто-нибудь интересовался, каково тебе? — горько спросил Гарри.

И они снова умолкли. Рон мысленно вернулся в те страшные дни сразу после похорон. И, сбиваясь от волнения и неловкости, рассказал Гарри, как круглые сутки проводил с обезумевшим от горя Джорджем, никого к нему не подпуская. Как Джордж в конце концов снял оборону, перестал огрызаться и таиться и доверился ему. Как в конце концов впустил его в свое чудовищное горе, в свое безумное одиночество, в свой разрушенный, опустевший мир...

— И после этого стало намного легче, — закончил он почти шепотом. — Он ожил. Да и я тоже.

— Я. Я должен был... Прости меня, — сказал Гарри.

— Все давно позади, забудь, — наконец проговорил Рон, переводя дух. — Сейчас я хочу, чтобы ты понял, наконец, что ты не один. Мы теперь твоя семья. И мы все знаем, кто ты. Настоящий. Без всей той ереси, которую пишет Скитер. Мы с тобой через многое прошли вместе. Джинни теперь твоя жена. Гермиона теперь твоя сестра. Тебе не нужно искать это где-то во сне — всё это у тебя есть по-настоящему! Гарри! Нам нафиг не нужен никакой великий спаситель Британии. Нам нужен ты! И если ты перестанешь строить из себя героя-одиночку и молча таскать в себе весь этот кошмар, мы справимся с чем угодно. Просто позволь твоей семье, которая тебя очень любит, позаботиться о тебе.

Гарри снова кивнул.

— Спасибо тебе, Рон, — тихо проговорил он. — Не знаю, что бы я без тебя делал.

— Всегда пожалуйста, — хмуро отозвался Уизли. — Ну, ты как вообще?

— Нормально, — отозвался он, усмехнувшись. — Жить буду.

— Прости, что сорвался. Ты же меня знаешь, — сказал Рон. — Я не со зла.

— О, да! — улыбнулся Гарри. — Знаю.