Я знаю, кто ты (гет)

Свиди пришла в сознание и сразу же почувствовала тошноту. Перед глазами все плыло, голова просто раскалывалась от боли. Еле сдерживаясь, девушка не без труда — учитывая, что руки были связаны, — повернулась на бок. На ее движение отреагировал чей-то насмешливый голос.

— Очухалась? Ну, хорошо... Хорошо для нас! — и противно захохотал.

Отсмеявшись, говоривший поднялся, подошёл к девушке и поставил рядом с ней ведро холодной воды. После чего, присев, достал нож и перерезал путы, освобождая ей руки.

— Только без глупостей, а то всажу тебе клинок в печень, — мрачно предупредил он, засовывая нож за пояс. — Рожу помой, а то ты грязная как свинья — смотреть противно..

Не обращая внимания на эти грубые и обидные слова, Свиди зачерпнула пригоршню воды и выпила глоток. Ее тут же вырвало, она едва успела отодвинуть ведро. Девушке стало неприятно и стыдно.

— Э-э, да тебя развезло, — хмыкнул бандит, усаживаясь обратно на пень. — Нехило, значит, Марк тебя по башке приложил. Ладно, рожу, рожу-то умой!

Выполняя его требование, Свиди кое-как умылась. Голова болела не переставая, шумом в ушах напоминая растревоженное пчелиное дупло. Руки ломило — похоже, что ей вывернули суставы, когда напали на нее всей гурьбой.

Бандит смотрел на нее, тарабаня пальцами по коленке.

— Вот так! — удовлетворённо буркнул он, поворачиваясь к костру, на котором висел, поджариваясь, аппетитный злокрыс. — Ладно, разбирайся сама! — прозвучало брюзгливое напутствие.

Мысли путались в голове Свиди: самый страшный кошмар оказался реальностью. Неужели Сибби со своей жестокой мстительностью все же разыскал ее? И чего теперь ожидать — издевательств, пыток, мучительной смерти?

Все же девушка взяла себя в руки, умылась и осторожно растерла саднящие руки. Боль постепенно проходила, но постоянно витавшая мысль о неизвестности досаждала ей не меньше, чем настоящая рана.

Где-то вдали протяжно кричала ночная птица, и Свиди сразу узнала в этом крике разбойницу-сову, вылетевшую на очередную охоту. А где сова, там должны быть и волки. И верно: через какое-то время раздался протяжный вой — серые братья вышли поживиться тем, чем их попотчевал владыка звериного мира Хирсин.

— Вот дерьмо! — вдруг выругался разбойник. — Где же наши?!

Очевидно, ему стало не по себе, хотя он был вооружен и сидел рядом с ярко пылавшим костром.

— Поскорей бы встретили этого волосатика и привели его сюда, — продолжал бормотать он, тревожно осматриваясь вокруг, не подкрался ли кто.

Свиди вдруг стало понятно: это последние часы ее жизни на свете. На девушку вдруг навалились такая тоска и оцепенение, что она не могла пошевелить даже пальцами рук. Дыхание сбилось и стало прерывистым, в душе медленно зарождался ужас. Ее убьют, а тело бросят неподалеку. Свиди закрыла глаза, словно пытаясь впасть в забытье.

Вдруг до ее слуха донёсся отдаленный гул голосов. Наверняка это ватага разбойников возвращалась в свой лагерь. Значит, время пришло.

Бандит у костра тоже услышал галдеж и радостно вскочил на ноги. Ну наконец-то!

— Эй-ей, прорва! — крикнул он девушке, — Гляди-ка — наши идут! — В возгласе негодяя слышался полный восторг.

Уходя на встречу с Олафом, Аурелио строго-настрого запретил причинять какой-либо вред девушке. Понятное дело, что им двигала не жалость. Свиди и так сильно досталось при поимке, а "трахать", как он выразился, отбитое до кровавых потёков тело несчастной вожак бандитов не желал. Этот подонок, по его же словам, "не любил падаль", а значит, участь пленницы была поистине страшной.

Людской гомон приближался, уже слышались отдельные возгласы, перебиваемые гоготом, — очевидно, бандиты получили изрядный куш и пребывали в отличном настроении. Среди деревьев мелькали факелы, которыми идущие освещали себе дорогу. Скоро вся ватага вышла из пролеска. Каменная громада Ангарнвунда возвышалась в ночной тьме, освещаемая бледным призраком полной луны, предвещая что-то зловещее.

— Эх-хе-хех!.. — громко прокряхтел Аурелио, вступая в полосу света. — Как там наша курочка? — спросил он у кинувшегося к нему навстречу бандиту.

— Хозяин, эта... Да что с ней сделается, — махнул тот в сторону лежавшей на земле Свиди. — Я эта,.. хотел...

— Потом, потом, — довольно добродушно отозвался Аурелио, отодвигая бандита в сторону. О чем подручный собирался его просить, главаря совсем не интересовало. Задание было выполнено, и Олаф при встрече заплатил часть оговоренной суммы. Вторая часть лежала в тайнике, сведения о котором де Лагро получил бы только после того, как "дело" закончилось. Представитель Сибби был настолько любезен, что привез с собой в дрогах бочонок вина и черноверескового меда, чтобы отпраздновать торжество.

Из-за спины Аурелио вышел Олаф, храня на лице брезгливую маску отрешенности. Нельзя сказать, что он был рад этой поездке в глухомань, да еще и один-одинешенек — по требованию Аурелио своих телохранителей ему пришлось оставить в нескольких лигах отсюда. Но приказ Сибби все же был исполнен, и Олаф мог рассчитывать на награду более значительную, чем получил этот дурак-имперец. Возможно, его сделают даже управителем медоварни — вместо Индарина. Эта мысль радовала его не меньше, чем сундук, полный септимов.

Небрежно вышагивая, он приблизился к девушке.

— Ну, как у тебя дела? — будничным тоном осведомился он.

Свиди не ответила. Да и что она могла сказать, ведь вопрос вовсе не был дружеским. Девушка лишь закрыла избитое лицо руками, чтобы не видеть наглой физиономии преступника.

— Молчишь, — словно бы нехотя констатировал Олаф и присел рядом с ней. — Гордая, — обернувшись на других бандитов, со значением в голосе произнес он.

Те загыкали, довольные собой. Не впервой им было видеть такие картины, ибо числилось за ними немало загубленных душ — караванщики, путешественники, просто охотники и рыболовы, у которых они отбирали их добычу, а порой и жизнь. Они, вольные люди вольных лесов, были настоящими хозяевами судеб всех, кто вступал в эти недобрые края.

— Красивая, — вздохнул Олаф, почесывая подбородок. — Могла бы жить и жить. Но такова уж, видно, глупость человеческая, понимаешь ли. И за нее есть цена, как и за все в этом мире. Ты можешь ничего не говорить — пусть будет так. Можешь ненавидеть господина Сибби, меня, вот их — он указал на банду Аурелио. — Но прежде всего себя. Уразумела? Бабье дело — пироги печь да к мужу в постель нырять. Услужила бы Черным Верескам — сидела бы сейчас за праздничным столом в "Пчеле и жале", вся разодетая в меха и шелка, наряженная в драгоценности... Э, да что говорить, — обреченно махнул он рукой и поднялся.

Вдалеке, но теперь как будто ближе, снова раздался волчий вой. Олаф обратил на него внимание и вывел перед собой указательным пальцем какой-то замысловатый узор.

— А вот и серые, — сказал он. — Эта стая отпоет тебя перед рассветом, которого ты больше не увидишь.

Свиди била дрожь, но это был не страх — ей было мерзко слушать рассуждения этого негодяя. Мерзко настолько, что девушке казалось, будто ее бросили в выгребную яму. Она знала, что с ней сейчас будут делать. Но она не издаст ни звука, как бы эти стервятники ни старались.

— Ну, можем приступать? — прокурлыкал Аурелио. Остальные бандиты принялись обступать Свиди

— А, да. Да, можете, — отвлекся на него Олаф, проходя через их ряд. — Я, пожалуй, не стану смущать вас своим присутствием. "Закинусь" скумой — нужно расслабиться. Вон за тем большим валуном.

— И то дело! — одобрительно рявкнул Аурелио. — Я сейчас ее тоже скумой угощу, — и запустил руку за пояс в пах.

Свиди сжалась: может, драться? Но с вывернутыми руками это ничего не даст. Она все же постарается как можно дороже продать свою жизнь. Кое-как поднявшись с земли, она выставила вперед кулаки. Разумеется, это было ничто, лишь отчаянная попытка. Бандиты злорадно заржали.

Олаф удалился от костра, на ходу доставая пузырек со скумой из сумки на бедре. Ушел он от ватаги не из жалости — он презирал свиноподобного Аурелио и его головорезов. Просто не хотелось видеть скотскую картину группового изнасилования, поскольку привык к более утонченному разврату. С него хватит и вида бездыханного трупа девушки, когда все закончится. Он уперся спиной о большой обломок скалы и, откупорив флакончик, пригубил его. Наркотическая жидкость вливалась в жилы, даря волшебное, сладостное тепло. Олаф на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, рядом с ним мелькнула какая-то тень.

Часовой? Но Аурелио никого не ставил на часы. В этой дремучей части леса, вдали от дороги, путникам делать было нечего. Тогда кто там?

— Эй! — противным сиплым не своим голосом крикнул Олаф, качнувшись от дурмана. — Кто там шляется?

Этот кто-то не заставил себя ждать, откликнувшись шумным сопением и звериным ворчанием. Хорошо видный в свете луны человекоподобный монстр на длинных ногах возник прямо перед Олафом. Лицо обдало противное дыхание. Оборотень!

Вытаращив в ужасе глаза и мгновенно отрезвев, бандит собирался крикнуть: — Обор... — как когтистая лапа с размаху располосовала ему лицо, выдрав левую щеку с губами и нос, а мощный удар сломал ему шею. Олаф, обливаясь кровью, замертво рухнул под ноги зверя. Но тот не обратил на него никакого внимания. Он бросился в сам лагерь, где разбойники весело и непринужденно разорвали платье на Свиди, оставив ее совершенно обнаженной. Воздев вверх обе лапы, оборотень ринулся прямо в середину человеческого клубка, расшвыривая злодеев в разные стороны словно кегли. Лагерь наполнился воплями ужаса — не кричал лишь один Аурелио. Стоя на коленях, он с бессмысленным видом рассматривал собственные внутренности, выпавшие из распоротого когтями живота. Оборотень метался от одного разбойника к другому. Его клыки перервали уже несколько глоток, и прошло едва ли несколько минут, как все было кончено. Тела бандитов валялись тут и там, ужасно изуродованные, ни один не ушел от расправы.

У Аурелио густо шла кровь изо рта. Он нелепо держал собственные внутренности, которые раскинулись перед ним как обрывки веревок.

Оборотень вернулся к нему. Тяжело дыша, зверь грозно глянул на бандита. Тот, словно повинуясь какому-то мысленному приказу, поднял глаза.

— Я... Я... Всего лишь... Не надо... — путано прохрипел Аурелио.

Зверь быстрым движением обхватил лапами его голову и в один момент свернул ее.

Свиди лежала рядом — от кошмарной картины расправы девушка потеряла сознание.

Оборотень опустился на одно колено и осторожно поднял ее. Прижав бесчувственную Свиди к мохнатой груди, зверь еще раз оглядел разгромленный лагерь и ушел в ночной лес.