Побратим (гет)

Примечания:

Матерные и оскорбительные комментарии будут удаляться, я предупредила. Остальным — буду рада))) ПБ — открыта. Пожалуйста, сообщайте об ошибках — Бета отсутствует.

Утро, после столь информативной ночи, ожидаемо, для нас обоих — добрым не было.

На завтрак была отвратительная размазня, именуемая по чьей-то прихоти "овсянкой", а чай был почему-то уже холодным.

Кажется, банальная яичница с сосисками и помидорами — может нам всем здесь только сниться.

Из белковой пищи тут можно было изредка поживиться разве что горохом и бобами. Ни яиц, ни молока, ни уж подавно — мяса здешние обитатели не видели, похоже, со времен основания приюта.

— Что же тогда плавало в супе? — мы предпочитали об этом не думать.

Рыба нам также перепадала исключительно редко, обычно по большим праздникам, пару раз в году. Да и что это была за рыба — определить уже было нереально.

Из "сладкого" была свекла, морковь, реже — зеленые яблоки и кукуруза. В летне-осеннее время можно было испробовать местные сливы, груши (мелкие и кислые), а осенью и зимой — тыкву.

В достатке круглый год были разве что капуста, лук и картофель, а еще какая-то трудно определимая крупа, похожая на смесь пшеницы и ячменя, которую местные обитатели торжественно именовали "пудинг", хотя до Пудинга этой массе было очень и очень далеко.

Невыспавшийся, и оттого злой на весь мир, Том — то и дело ерзал на стуле, шипя, как рассерженный уж, при каждой попытке сесть удобнее — вчерашняя порка еще не скоро будет забыта его многострадальной задницей.

Он вяло ковырял в тарелке свою кашу, но все же съел ее всю. Хотя под конец завтрака имел уже такой нездоровый вид, будто бы его сейчас вырвет прямо в тарелку от одного только взгляда на овсянку.

После завтрака мы разделились — Реддл поплелся искать очередной "святой Грааль" в скудной приютской библиотеке, а я спустилась в почти пустую игровую для дошкольников, которые в это время еще давились утренней кашей.

Там мне и улыбнулась удача в виде целых трех простых грифельных карандашей валявшихся под столом со вчерашнего вечера. Спрятав карандаши в чулок, я быстро вернулась в нашу комнату и выгрузила их в укромном месте. После чего присоединилась к Реддлу в "библиотеке", если одну чахлую этажерку заполненную букинистическим хламом можно так назвать.

И ладно бы книг просто было мало, но нет — такое чувство, что они кем-то регулярно использовались как стратегический запас туалетной бумаги. Многие тома — постройнели минимум на две трети от их исходного объёма.

— Здесь есть хоть что-то целое? — вопрос был риторическим, но Том, кажется воспринял его серьезно, кивнув на потертую и побитую, но сохранившую все свое содержимое — Библию.

— Еще скажи, что ты это читал, — поддела его я, впрочем не ожидая честного ответа.

— Читал, — серьезно ответил он, — Но мне не понравилось.

— И что же именно тебе не понравилось? — решила уточнить я, ожидая услышать какую-нибудь пошловатую шуточку в духе местной шпаны, но пацан снова меня удивил:

— Слишком много жестокости, — задумчиво ответил он, и тут меня накрыло. Давно я так не смеялась, чтобы до слез, до икоты, до полного изнеможения...

— Подумать только — будущий Темный Лорд, чье имя, возможно, заставит трястись от страха буквально каждого мага на островах — говорит мне, на серьезных щах, что в Библии слишком много жестокости... — К такому меня жизнь не готовила.

Но глядя на то, как этот обаятельный голубоглазый мальчишка с озорными ямочками на щеках — заливисто хохочет вместе со мной, — я вдруг поняла, что пора окончательно выбросить из головы все мои "знания" о Магическом мире, Волдеморте, Дамблдоре, Поттере и всех прочих персонажах Роулинг.

Именно потому, что они персонажи, а мы... — Мы живые люди, здесь и сейчас живущие свою, быть может не единственную, но вполне настоящую жизнь. И какой эта жизнь будет — зависит от стечения разных обстоятельств, случайностей и принятых нами решений, но совершенно точно она не зависит от фантазий какой-то там Роулинг, которая в этом времени, между прочим, еще даже не родилась.

И да простит меня Чарльз Аддамс, уже живущий на этом свете, но еще даже не придумавший свои знаменитые комиксы об одной странноватой семейке, носившей ту же фамилию.

Когда мы вернулись в спальню — я торжественно вручила Томасу остро заточенный карандаш и небольшую охапку сероватых тетрадных листков, разной степени помятости.

Но мои планы относительно уроков чистописания — были обломаны одним неучтенным фактором — это была суббота. А по субботам в приюте был банный день, который именовался нами, не иначе, как "головомойка Сэм Бакстер"...

Саманта Бакстер — неопрятная дородная тетка в замызганном переднике, с блеклыми злобными глазками, смотрящими исподлобья, в свои почти полвека от роду, она гордо носила звание "мисс", ибо желающих жениться на этой гарпии не нашлось бы даже в аду, — попеременно исполняла роли то прачки, то уборщицы, то банщицы, в зависимости от дня недели.

По заведенному кем-то обычаю — в субботу был банный день. И он проходил всегда по одному и тому же сценарию: Сначала Сэм Бакстер конвоировала группу девочек, от 3-х до 13-ти в местную прачечную, где нам всем предстояло раздеться до нижнего белья и нацепить пару шлепанцев.

Дальше мы, уже оставив свою одежду, брали по одному полотенцу из высокой стопки на столе и следовали в смежную комнату, где располагалась одна единственная ванна с деревянной решеткой поперек нее.

Комната с ванной была холодной и совершенно пустой, если не считать единственной длинной лавки вдоль стены, кособокого стула и собственно ванны.

По команде Сэм — полагалось молча встать с лавки, снять с себя белье, положить его на стул и забраться в ванну и сесть на решетку.

Мыла она нас одной единственной мочалкой и единственным же куском хозяйственного мыла. Хотя "мыла" — слово явно не подходящее. Она скорее остервенело драила нас мочалкой, добиваясь красноты свежесаваренного рака.

После первой своей помывки у Сэм Бакстер — мне еще пару дней казалось, что с меня сняли кожу.

Вода при этом никогда не была комфортной температуры. Она была либо совершенно холодной, либо обжигала.

Особенно сильно доставалось малышам, если им в глаза попадало мыло (а оно попадало) — Сэм Бакстер терпеть не могла детей, особенно маленьких, а детей плачущих ненавидела особенно люто. И рука у Сэм была тяжелой, так что редко кто из малышей оставался не обласкан ее подзатыльниками.

Воспитанник, переживший экзекуцию, должен был вытереться, забрать свои пожитки, вернуться в смежную комнату, одеться, положить полотенце в специальный бак и дожидаться, пока вымоют всех остальных. Когда выходила последняя помытая девочка — нас строем разводили по комнатам, и Сэм Бакстер шла за мальчиками.

По моему скромному мнению, помывку у Сэм — следовало бы приравнять к особо жестоким пыткам.

Но была и категория ребят, которые избегали этой участи:

Те, кому уже исполнилось 14 лет — мылись самостоятельно, в воскресенье, однако Сэм Бакстер все же сидела под дверью душевой, как сторожевая собака — следя за тем, чтобы подростки не учинили какой-нибудь разврат.

Двери в душевую не предполагали возможности закрыться изнутри. Во все остальные дни, кроме воскресенья, душевая была закрыта на ключ и попасть в нее не было ни единого шанса.

* * *

Когда я, наконец, вернулась в нашу спальню, а Том, с непередаваемым выражением на лице, — отбыл в вотчину Сэм, — настроения на то, чтобы заниматься письмом у меня уже не было.

Мне еще предстояло каким-то чудом распутать тот колтун, в который каждый раз превращались мои длинные черные волосы после встречи с хозяйственным мылом... А сделать это в отсутствие массажки — было архисложно.

Реддл вернулся с головомойки спустя почти час с таким лицом, что всем, кто имел несчастье попасться на его пути, — сразу приходила в голову неожиданная мысль:

"пора писать завещание", и я исключением не была.

Примечания:

Продолжение планируется на пятницу, 22 сентября.