Сестра Битвы в Хогвартсе (джен)

Метла в руках Сестры Элизабет дёрнулась в последний раз, как умирающий орк, которому только что вышибли мозги, и обмякла. Из её щетины вырвался последний клуб тёмного дыма — жалкий остаток Волдеморта, шипящий, как проколотый баллон, — и растворился в ночном воздухе Запретного леса. Тишина накрыла поляну, нарушаемая только шорохом листвы да тяжёлым дыханием Элизабет, которая всё ещё сжимала деревяшку, будто ожидала, что та снова начнёт орать.

Дамблдор вытер пот со лба рукавом мантии, оставив на ткани подозрительно блестящий след, и выдохнул:

— Фух. Кажется, мы справились. Том, надеюсь, найдёт себе новое жильё. Может, в швабре у Филча ему будет уютнее.

Элизабет опустила метлу на землю, её взгляд был холодным, как сталь силовой брони, но в груди шевельнулось странное чувство — смесь триумфа и… облегчения? Она ожидала большего сопротивления от этой еретической палки. В Империуме экзорцизм сопровождался бы огнём, криками и, возможно, парой взрывов для верности. А тут? Молитва, пара заклинаний и дым в ночи. Это было… проще, чем она думала.

— Легче, чем я ожидала, — сказала она, убирая воображаемую биту, которую она мысленно держала наготове. — В моём мире демоны так просто не сдаются. Обычно нужно ещё и поджечь что-нибудь.

Дамблдор хмыкнул, его глаза блеснули, как у Тзинча, который только что провернул очередную шутку.

— Не стоит недооценивать силу экзорцизма, мисс Торн. Даже самого упрямого демона можно выгнать, если знать, куда ткнуть. А теперь… — Он сунул руку в карман мантии и вытащил свёрток, от которого пахло чем-то подозрительно мирным. — Думаю, нам всем не помешает перекус.

Он развернул ткань, явив миру пару бутербродов с колбасой и сыром, выглядевших так, будто их только что вынули из походного пайка гвардейца — но без обязательной проверки на токсины. Элизабет прищурилась, оценивая еду с привычной настороженностью, но голод пересилил. Она взяла один и откусила. Мягкий хлеб, солёная колбаса, тягучий сыр — это было… вкусно. Не святое причастие, не сухой рацион Сестёр Битвы, а настоящая еда. Она прожевала, чувствуя, как её броня веры даёт ещё одну трещину.

— Что это? — спросила она, глядя на бутерброд, как на артефакт неизвестного происхождения.

— Колбаса, — ответил Дамблдор с улыбкой, будто предлагал ей ключ к новому миру. — Очень популярная штука у нас. Без демонов, без ереси, просто еда.

Элизабет кивнула, доедая кусок. Еда без молитвы очищения. Магия без экстерминатуса. Мир без войны. Она посмотрела на Дамблдора, на Люпина, который молча грыз свой бутерброд, на МакГонагалл, которая стояла с видом, будто предпочла бы чай.

— Мне нравится ваш мир, — сказала она наконец, и её голос был тише, чем обычно, как будто она признавалась в ереси. — Здесь есть вкусная еда, странная магия и… нет демонов. По крайней мере, таких, каких я привыкла убивать.

Дамблдор отложил свой бутерброд и посмотрел на неё с той коварной добротой, от которой ей всё ещё хотелось проверить его на связь с Хаосом.

— Может быть, вы захотите остаться? — спросил он, словно предлагал ей не просто выбор, а новый путь.

— Остаться? — переспросила она, её голубые глаза сузились, как прицел лазгана. — Но я Сестра Битвы. Мой долг — сражаться с врагами Императора. Убивать еретиков. Сжигать демонов. Это… моя жизнь.

— Империум далеко, мисс Торн, — сказал Дамблдор, его тон стал мягче, но в нём чувствовалась сила, как у проповедника, знающего, как сломать волю. — А здесь вы можете начать новую жизнь. Стать, скажем, преподавателем в Хогвартсе. Научить студентов защищаться от тёмных сил. У вас есть опыт, которого нет ни у кого из нас.

Элизабет замерла. Её разум, выкованный годами войны, кричал: «Долг! Император! Вера!» Но сердце — то, что она давно заковала в броню и забыла, — шептало другое. Она устала. От крови, от криков, от бесконечного грохота болтеров. Она вспомнила боггарта, которого победила смехом, зелье, которое сварила с точностью механикуса, метлу, из которой изгнала демона. Здесь она была не только воином. Здесь она могла быть… просто Элизабет.

— Я… не знаю, — сказала она, и её голос дрогнул, как треснувший клинок. — Мне нужно время подумать.

— Конечно, — ответил Дамблдор, кивнув с той уверенностью, будто уже знал её ответ. — Время у вас есть. Хогвартс никуда не денется.

Ночь сменилась рассветом, и лес уступил место каменным стенам замка. Решение остаться далось Элизабет нелегко. Годы битв выжгли в ней железную волю, веру, которая могла сокрушить горы — или хотя бы пару орков. Но под этой бронёй, глубоко внутри, тлела искра — мечта о мире, где не нужно каждый день смотреть в лицо смерти. Хогвартс стал для неё убежищем, как аванпост, уцелевший после осады, где она могла перевести дух и, возможно, найти новую цель.

Первые дни были странными. Замок с его движущимися лестницами, болтливыми портретами и призраками напоминал ей то ли музей древних реликвий, то ли приют для безумных сервиторов. Она путалась в коридорах, чуть не зарубив Почти Безголового Ника, приняв его за демона, и однажды застряла на лестнице, которая решила прогуляться без неё. Но постепенно она начала разбираться в этом хаосе, как солдат, осваивающий новый театр военных действий.

Её внешность выделялась, как танк среди гоблинов. Высокая, мускулистая, с короткими светлыми волосами и шрамами, что пересекали лицо, как карта прошлых кампаний, она выглядела так, будто могла голыми руками разобрать дракона. Её голубые глаза горели стальной решимостью, но под этой суровостью скрывалась доброта, которую она сама не замечала. Домовые эльфы, которых она сначала приняла за мелких ксеносов, стали её первыми друзьями. Она помогала им чистить котлы — правда, её метод с бензопилой вызвал у них лёгкий приступ паники, но они оценили рвение.

Уроки в Хогвартсе стали для неё откровением. Она впитывала магию, как солдат — приказы, удивляясь её мощи и разнообразию. Защита от тёмных искусств стала её стихией. Люпин, глядя на её рассказы о демонах Варпа, однажды сказал:

— Мисс Торн, вы знаете о тёмных силах больше, чем любой волшебник, которого я встречал. Ваш опыт — это оружие, которое нам нужно.

Она начала помогать ему на занятиях, обучая студентов, как держать строй против боггартов и уклоняться от проклятий. Её серебряный меч, который она носила с собой, как талисман, вызывал у первокурсников благоговейный трепет.

На зельеварении Снейп, вечно хмурый, как инквизитор на проверке, не мог не признать её талант. Когда она создала зелье против проклятий, смешав травы с пеплом из Запретного леса, он буркнул:

— Это лучшее, что я видел, мисс Торн. Вы могли бы разбогатеть. Или взорвать нас всех. — Его тон был ядовитым, но в глазах мелькнуло уважение.

Ей не нужны были деньги. Ей хватало того, что она нашла место, где её ценили не только за силу. Но прошлое не отпускало. Ночные кошмары — крики умирающих, запах горящей плоти — будили её, заставляя хвататься за несуществующий болтер. На уроках она ловила себя на том, что вычисляет укрытия и слабые точки, как на поле боя. Её прямолинейность то и дело втягивала её в переделки.

* * *

Урок трансфигурации тянулся медленно, как осада улья под обстрелом тиранид. Профессор МакГонагалл объясняла, как превратить спичку в иголку, её голос был резким, как приказ на плацу. Элизабет сидела в заднем ряду, наблюдая за студентами с холодным интересом. Её взгляд остановился на Драко Малфое, который тыкал палочкой в спичку с таким видом, будто пытался вызвать демона, а не сделать иглу. Спичка дымилась, но оставалась спичкой.

— Ну же, Малфой, — бросила МакГонагалл, прищурившись. — Это не ритуал жертвоприношения.

Драко фыркнул, его бледное лицо скривилось в высокомерной усмешке.

— Может, мне стоит попросить нашу новую… гостью показать, как это делается? — сказал он, бросив взгляд на Элизабет. — Говорят, она умеет только размахивать бензопилой. Может, ей спичку подпилить?

Класс захихикал, но Элизабет даже не моргнула. Её голубые глаза встретили его взгляд, как лазерный прицел — цель.

— Я бы сказала, что ты скорее призовёшь Нургла, чем сделаешь иголку, — ответила она тихо, но её голос прорезал шум, как выстрел из болтера. — У тебя палочка дрожит, как у гретчина перед комиссаром.

Смех стих. Малфой побагровел, его тонкий нос задрался ещё выше.

— Следи за языком, грязно… — Он осёкся, заметив, как её рука сжалась в кулак, и передумал. — Ты здесь никто, поняла? Просто дикарка с кучей шрамов.

Элизабет медленно встала, её движения были плавными, как у хищника перед броском. Она не сказала ни слова, просто подошла к его парте, взяла спичку и одним резким движением пальцев — без палочки — сломала её пополам, положив перед ним две идеально ровные половинки.

— Иголка не понадобится, если враг уже мёртв, — сказала она, развернулась и вернулась на место.

Класс замер. МакГонагалл кашлянула, скрывая улыбку, а Малфой пробормотал что-то про «сумасшедшую», но его голос дрожал. Он не решился продолжать — пока.

* * *

К вечеру слухи о стычке на трансфигурации разнеслись по Хогвартсу, как ересь по улью. Студенты шептались, что Малфой «вызвал» Элизабет на дуэль, но никто не видел, чтобы он открыто бросал вызов. Вместо этого после ужина она получила записку — корявый почерк, подпись «Д.М.»: «Докажи, что не трусиха. Двор, полночь. Или все узнают, какая ты слабая». Элизабет хмыкнула. В Империуме такие записки означали засаду, а не честный бой. Она решила проверить.

Полночь застала её на школьном дворе. Луна освещала камни, тени шевелились, как демоны в засаде. Она стояла неподвижно, её дыхание было ровным, как перед атакой. Но Малфоя не было. Только тихий смешок донёсся из-за статуи у стены. Элизабет прищурилась, заметив бледное лицо, выглядывающее из укрытия. Он сидел там с Крэббом и Гойлом, явно планируя посмеяться над ней, пока она ждёт, как дура.

— Думает, что перехитрил, — пробормотала она, её губы дрогнули в холодной улыбке.

Она не стала кричать или бросаться на него. Вместо этого она подобрала камень, взвесила его в руке, как гранату, и метнула с точностью снайпера. Камень ударил в статую над головой Малфоя, отколов кусок мрамора, который рухнул прямо ему на колени. Он взвизгнул, как культист под огнём, и выскочил из укрытия, спотыкаясь.

— Ты что, психопатка?! — заорал он, отряхиваясь. Крэбб и Гойл замерли, не зная, бежать или прятаться.

— Трусость — не доблесть, — сказала она, шагнув ближе. — В следующий раз прячься лучше. Или не прячься вовсе.

Малфой сглотнул, его лицо побелело, как у призрака, и он отступил, бормоча что-то про месть. Но все, кто видел это из окон, знали: он проиграл, даже не начав. Элизабет вернулась в замок, её репутация окрепла, но без лишнего шума. Преподаватели ничего не сказали — официально ничего и не было.

* * *

На зельеварении Элизабет чувствовала себя как на поле боя: точность, дисциплина, порядок. Её успех с зельем против проклятий всё ещё грел ей душу — Снейп, хоть и скривился, признал её талант. Но она хотела большего. Её имперский разум требовал адаптации: если магия — оружие, его нужно улучшить.

Однажды, пока Снейп объяснял рецепт зелья силы, она заметила, что ингредиенты — травы, корни, пыль единорога — напоминали ей освящённые смеси для ритуалов очищения. В Империуме добавляли пепел сожжённых еретиков для усиления эффекта. Почему бы не попробовать? Она тайком принесла щепотку золы из Запретного леса — остатки костра, пахнущего чем-то подозрительно живым — и добавила её в котёл, пока Снейп отчитывал Невилла.

Зелье забурлило, сменив цвет с голубого на мутно-серый, и запахло, как палёная броня. Снейп резко обернулся, его глаза сузились.

— Мисс Торн, что вы натворили? — прошипел он, подлетая к её котлу.

— Усовершенствовала, — ответила она спокойно, помешивая варево. — В моём мире зола усиливает эффект.

— Это не ваш мир, — рявкнул он, заглядывая в котёл. — Вы превратили зелье силы в… — Он вдохнул пар и сморщился. — Вонь тухлого сервитора. Выпейте это, и вас вывернет, а не усилит.

Класс захихикал, но Элизабет не смутилась.

— Ошибка — часть обучения, — сказала она, выливая варево в утилизатор. — В следующий раз учту.

Снейп фыркнул, но не стал угрожать изгнанием. Её упрямство и точность всё ещё впечатляли его, хоть он и не признался бы в этом даже под дулом болтера.

* * *

Элизабет уже несколько недель провела в Хогвартсе, когда слухи о Сириусе Блэке начали гудеть по замку, как рой генокрадов в улье. Студенты шептались о беглеце из Азкабана — опасном убийце, предавшем друзей и служившем Волдеморту. Её уши ловили обрывки разговоров в Большом зале: «Он убил тринадцать человек одним заклятием», «Его видели в Хогсмиде», «Дементоры его ищут». Для Элизабет это звучало знакомо — предатель, еретик, пособник Хаоса. В Империуме такого бы выследили, допросили и сожгли без лишних разговоров. Здесь же все только болтали, а стражи — эти дементоры — казались ей подозрительно неэффективными.

Она сидела за столом Гриффиндора, куда её посадили из-за дружбы с Люпином, и слушала, как Гермиона зачитывала статью из «Ежедневного пророка».

— Он был крёстным Гарри, — сказала Гермиона, её голос дрожал от волнения. — А потом предал его родителей Волдеморту.

Элизабет хмыкнула, её пальцы постукивали по столу, как по прикладу болтера.

— Предатель, — сказала она холодно. — В моём мире таких вешают на цепях и оставляют демонам. Почему вы его до сих пор не поймали?

Рон пожал плечами, засовывая в рот кусок пирога.

— Ну, он хитрый. И дементоры… они не всегда помогают.

— Дементоры, — повторила она, её губы скривились. — Если они стражи, почему замок дрожит от страха? Слабые твари.

Гарри, сидевший напротив, поднял взгляд от тарелки, его зелёные глаза были мрачными.

— Они не слабые, — сказал он тихо. — Они… высасывают всё хорошее. Ты просто их не видела.

Элизабет встретила его взгляд, чувствуя в нём что-то знакомое — тень войны, которую она знала слишком хорошо. Она промолчала, но её разум уже классифицировал Блэка как врага номер один. Пока.

* * *

Квиддич был для Элизабет загадкой, как ритуал ксеносов, который она не могла разгадать. Люпин уговорил её посмотреть матч — Гриффиндор против Хаффлпаффа, — уверяя, что это поможет понять студентов. Она стояла на трибунах, её высокая фигура выделялась среди визжащих детей, а взгляд обшаривал поле, как перед битвой. Люди на метлах гонялись за шариками, кричали и падали — это напоминало ей воздушный бой дроп-подов с орками, только без взрывов и смысла.

— И это… спорт? — спросила она у Люпина, её голос был полон сарказма. — У нас за такое бы отправили на переподготовку. Или расстрел.

Люпин усмехнулся, его усталые глаза следили за Гарри, летящим на метле.

— Это больше, чем кажется. Смотри.

Она смотрела. Гарри метался по полю, как пилот истребителя, выискивая золотую точку — снитч, как ей объяснили. Её воинский разум невольно оценивал тактику: скорость хорошая, манёвренность отличная, но уязвим к засаде. И засада пришла.

Небо потемнело, трибуны затихли. Элизабет почувствовала холод раньше, чем увидела их — дементоры, чёрные тени, скользнувшие над полем, как порождения Варпа. Её рука дёрнулась к поясу, где не было меча, а сердце сжалось от знакомого ужаса. Крики умирающих, запах крови — кошмары прошлого хлынули в её разум, как прорвавшаяся плотина. Она стиснула зубы, борясь с их влиянием, но заметила, как Гарри замер на метле, а затем рухнул вниз, как сбитый штурмовик.

Толпа ахнула, Люпин вскочил, выкрикивая заклинание — серебристый волк вырвался из его палочки, разогнав тварей. Элизабет не шевельнулась, её взгляд был прикован к падающему мальчику. Дамблдор взмахнул рукой, замедлив падение, и Гарри рухнул на траву, живой, но неподвижный. Дементоры отступили, но их тень осталась в её груди.

— Это не стражи, — прорычала она, её голос дрожал от гнева. — Это демоны. Почему вы их терпите?

Люпин не ответил, бросившись вниз к Гарри. Элизабет осталась стоять, её кулаки сжались так, что костяшки побелели. Она не могла стрелять, не могла сражаться, но её решимость окрепла: эти твари — враги. А врагов она умела уничтожать.

После матча Элизабет нашла Дамблдора в его кабинете. Фоукс щёлкнул клювом, приветствуя её, но она не обратила внимания, её шаги гремели, как поступь дредноута.

— Что это за твари? — спросила она, её голос был холоден, как лёд Фенриса. — Дементоры. Они чуть не убили мальчишку.

Дамблдор вздохнул, отложив перо, его лицо было мрачным.

— Стражи Азкабана, — сказал он. — Они питаются счастьем, оставляя страх и пустоту.

— Демоны, — отрезала она, её глаза сверкнули. — Я знаю таких. В Империуме мы сжигаем их огнём, режем серебром, изгоняем верой. Почему вы их не уничтожите?

— Здесь мы используем Патронусов — свет воспоминаний, — ответил он, его голос был мягким, но твёрдым. — Уничтожить их сложнее, чем кажется. Они часть нашего мира, мисс Торн, хоть и нежеланная.

— Часть мира? — переспросила она, её тон стал резче. — Они враги. Я видела, что они сделали с Гарри. Это не защита, это угроза.

Дамблдор посмотрел на неё, его взгляд был глубоким, как варп-шторм.

— Вы правы, они опасны. Но ваш подход — огонь и вера — мог бы нам пригодиться. Вы видите в них то, что мы порой забываем: врагов, а не просто стражей.

Элизабет кивнула, чувствуя, как в груди разгорается огонь. Она не могла сражаться с ними сейчас, но её разум уже строил планы. Этот мир нуждался в защите — не только от дементоров, но и от тех, кто их терпит.

* * *

Дни после матча тянулись мрачно, дементоры кружили у стен, как стервятники. Элизабет не могла сидеть на месте — её воинские инстинкты требовали действия. Однажды, прогуливаясь у опушки Запретного леса, она заметила рыжего кота — Живоглота, как называла его Гермиона, — и огромного чёрного пса. Пёс двигался с подозрительной грацией, его глаза светились, как у хищника. Её рука сжалась, готовая к бою, но вместо атаки она решила проследить.

Кот и пёс скрылись в Визжащей хижине, старом доме, от которого веяло чем-то тёмным. Элизабет прокралась следом, её шаги были бесшумны, как у охотника за еретиками. Заглянув в щель, она увидела Гарри, Рона, Гермиону и… Сириуса Блэка. Её сердце замерло — предатель, еретик, враг. Но она не ворвалась, её инстинкты подсказали: слушай.

Разговор разорвал её представления в клочья. Блэк не предатель — он жертва. Питер Петтигрю, жалкий крысоподобный трус, продал родителей Гарри Волдеморту и сбежал, подставив друга. Элизабет стиснула зубы, её кулаки дрожали от гнева. Этот мир, казавшийся ей мягким и наивным, был полон предательства, как Империум в дни раскола. Она осталась в тени, наблюдая, как Гарри и его друзья решают судьбу Блэка, и не вмешалась. Они справятся. Но её разум уже принял решение.

Элизабет вышла из укрытия, когда хижина опустела. Ночь была холодной, но в её груди горел огонь — не слепой гнев, а праведная решимость. Она осталась в Хогвартсе не для покоя, не для еды или магии, а для борьбы. Этот мир, с его демонами, предателями и невинными, нуждался в ней не меньше, чем Империум. Она могла быть больше, чем Сестрой Битвы — защитницей, мстителем, светом в тенях.

Она подняла взгляд к звёздам, её шрамы напряглись, как старые боевые раны.

— Петтигрю не уйдёт от правосудия, — прошептала она, её голос был твёрд, как клятва перед Императором. — И Блэк будет свободен. Я сделаю это. За них. За этот мир.

Её история в Хогвартсе только начиналась — не как бегство от войны, а как новая битва, где её вера и сила найдут новый смысл.

* * *

Ночь после Визжащей хижины не дала Элизабет сна. Она сидела в своей комнате — маленькой каморке у башни Гриффиндора, которую ей выделили после решения остаться, — глядя на серебряный меч, лежащий на столе. Его клинок, выкованный для войны с демонами, казался здесь неуместным, как танк в библиотеке, но он напоминал ей о долге. Правда о Сириусе Блэке и Питере Петтигрю жгла её, как освящённый прометий. Предательство, ложь, невинный в цепях — это было слишком знакомо. В Империуме она бы уже собрала отряд, выследила крысу и выжгла её гнездо. Здесь же всё было сложнее, запутаннее, но не менее важно.

Она встала, её шаги отдавались эхом по каменному полу. Её разум, отточенный годами кампаний, уже строил план. Петтигрю прячется среди детей, маскируясь под крысу Рона. Блэк уязвим, дементоры близко. Время работало против них. Её вера требовала действия — не молитв, не ожидания, а удара. Но этот мир требовал доказательств, слов, а не только крови. Она скрипнула зубами, чувствуя, как её броня воли трещит под напором новой реальности.

— Я найду его, — прошептала она, её голос был твёрд, как клятва перед Императором. — И правосудие свершится.

Наутро Элизабет нашла Дамблдора в Большом зале. Он сидел за столом преподавателей, поглощённый каким-то свитком, но поднял взгляд, когда её тень упала на него, как грозовая туча. Люпин был рядом, его лицо осунулось от усталости — полнолуние приближалось, и это не укрылось от её глаз.

— Мне нужно поговорить, — сказала она без предисловий, её тон был резким, как выстрел. — О Блэке. И о крысе.

Дамблдор отложил свиток, его глаза блеснули, как у Тзинча, знающего больше, чем говорит.

— Вы были в хижине, — сказал он, не спрашивая. — И что вы узнали, мисс Торн?

— Всё, — ответила она, скрестив руки. — Блэк невиновен. Петтигрю — предатель. Он жив, прячется, и я намерена его достать.

Люпин кашлянул, его взгляд был тревожным.

— Это опасно, Элизабет. Мы не можем просто… схватить его. Нужны доказательства, чтобы убедить Министерство.

— Доказательства? — переспросила она, её голос стал холоднее льда. — Я видела демонов, пожирающих целые миры, и не ждала бумаг, чтобы их сжечь. Он — еретик. Его место в могиле.

Дамблдор улыбнулся, но в его улыбке было что-то острое.

— В нашем мире, мисс Торн, могилы не всегда решают проблему. Мы должны показать правду, а не просто уничтожить врага. Но… — Он сделал паузу, глядя на неё с уважением. — Ваш план может нам помочь. Что вы предлагаете?

Элизабет выдохнула, сдерживая гнев.

— Выследить крысу. Заставить её явиться. Я знаю, как ломать врагов. Дайте мне шанс.

Люпин кивнул, хоть и неохотно.

— Я помогу. Но без крови, если получится.

— Посмотрим, — буркнула она, уже представляя, как сжимает горло Петтигрю.

* * *

Возвращение в ночь, когда Гарри, Рон и Гермиона отправились спасать Блэка, стало для Элизабет моментом истины. Она знала их план — выманить Петтигрю из укрытия с помощью Люпина и Блэка — но её воинский разум требовал контроля. Она следовала за ними в тени, её шаги были бесшумны, как у охотника за еретиками, а меч висел за спиной, готовый к бою. Дементоры кружили над лесом, их холод пробирал до костей, но она стиснула зубы, шепча литании Императора, чтобы удержать разум.

Когда группа вышла из туннеля под Гремучей ивой, Элизабет заняла позицию у опушки. Она видела, как Люпин превратился в волка, как Блэк и Гарри пытались удержать ситуацию, но её взгляд был прикован к Рону — и к связанному Петтигрю поблизости, готовому в любую секунду обернуться вновь крысой. Петтигрю. Её цель.

— Пора, — пробормотала она, когда хаос начался. Люпин-волк бросился в лес, дементоры спустились, а Гарри защищал Сириуса от них. Она рванула вперёд, её движения были точны, как выстрел из лазгана. Когда Петтигрю схватился за палочкой и исчез в траве, она крикнула Рону:

— Держи крысу! Сейчас!

Петтигрю, ошеломлённый, попытался вырваться из рук Рона, но его хватка была железной. Элизабет вырвала Хвоста из его рук, бросив его на землю. Одним движением она приставила меч к его тельцу, её голос загремел:

— Явись, предатель, или сдохни как тварь!

Крыса завизжала, закружилась в вихре, и перед ней возник Питер Петтигрю — жалкий, дрожащий, с бегающими глазами.

— Пощадите! — взмолился он, падая на колени. — Я не хотел, я…

— Молчать, — прорычала она, её клинок замер у его горла. — Ты продал невинных. Ты умрёшь.

Дементоры приближались, их тени сгущались, но Элизабет не дрогнула. Гарри, Сириус и Гермиона подбежали, их голоса перекрывали вой ветра.

— Не убивай его! — крикнул Гарри, его лицо было бледным. — Он нужен живым, чтобы доказать!

Элизабет замерла, её рука дрожала. В Империуме она бы не колебалась — предатели не заслуживают милости. Но здесь… Она посмотрела на Гарри, на его глаза, полные боли и надежды, и вспомнила слова Дамблдора: «Правда, а не могила». Её вера боролась с её человечностью, как два фронта в одной войне.

— Зачем? — спросила она, её голос был хриплым. — Он — ересь. Его смерть очистит всё.

— Потому что я хочу, чтобы мой отец был отомщён правильно, — сказал Гарри, шагнув ближе. — Пусть все узнают.

Элизабет стиснула зубы, её клинок опустился. Она схватила Петтигрю за шиворот, подняв его, как мешок с мусором.

— Живи, крыса, — сказала она, её глаза горели. — Но знай: я слежу. Один шаг — и ты сгоришь.

Петтигрю рухнул, скуля, а Сириус, поддерживаемый Гарри, посмотрел на неё с благодарностью.

— Ты… не такая, как они, — сказал он хрипло. — Спасибо.

Она кивнула, её сердце колотилось. Она не убила. Впервые за годы она выбрала не смерть, а правду. В тот момент к ним подбежал Снейп с кровоподтеком на виске. Увидев перед собой Сириуса, он уже замахнулся палочкой, но вид распластавшегося на земле Петтигрю мгновенно разрешил все его заблуждения.

Ночь закончилась хаосом: дементоры отступили, Люпин вернулся к людям, а Блэк улетел домой на гиппогрифе, оставив Петтигрю связанным. Элизабет стояла на опушке, глядя, как звёзды пробиваются сквозь тучи. Гарри и его друзья ушли в замок, унося с собой надежду, а она осталась одна с мечом в руках и новой целью в сердце.

Хогвартс стал её домом — не убежищем, а полем боя, где она могла сражаться не только огнём, но и светом. Она доказала невиновность Блэка, но Петтигрю ускользнул от полного правосудия — Министерство не поверило без тела. Это жгло её, как незавершённая кампания, но она знала: её война здесь только начинается.

Она подняла меч к небу, её шрамы напряглись, как карта её пути.

— За Императора и за этот мир, — сказала она, её голос был твёрд, как клятва. — Я останусь. Я буду защищать. И я найду тебя, Петтигрю, где бы ты ни прятался.

Утром Дамблдор нашёл её у озера. Он улыбнулся, но в его глазах была тень.

— Вы сделали выбор, мисс Торн, — сказал он. — И он изменит многое.

— Это не выбор, — ответила она, глядя на воду. — Это долг. Новый долг.

Её история в Хогвартсе продолжилась — не конец, а начало новой битвы, где вера и человечность сплелись в единое целое.

* * *

Эпилог

Прошёл месяц с той судьбоносной ночи под Гремучей ивой. Хогвартс гудел, как улей после удачного рейда: лестницы скрипели под ногами студентов, призраки сплетничали о «той самой крысе», а в Большом зале витал запах тыквенного пирога, смешанный с эхом триумфа. Сириус Блэк был оправдан — не тайным бегством, а громким решением Визенгамота, подкреплённым связанным и дрожащим Питером Петтигрю, которого Элизабет Торн лично доставила в Министерство, держа за шиворот, как трофейного орка. Снейп, хоть и скривился от присутствия Блэка, подтвердил правду, его свидетельство стало последним гвоздём в крышку лжи. Дамблдор улыбался шире обычного, Люпин пожал ей руку с усталой благодарностью, а Гарри смотрел на неё так, будто видел ангела Императора в мантии.

Элизабет стояла у озера, её серебряный меч был приставлен к камню, как знамя победы. Её шрамы ловили утренний свет, а голубые глаза следили за гиппогрифом, кружившим над водой — Клювокрыл, как назвал его Гарри, теперь был свободен, как и его хозяин. Она не привыкла к победам без крови, без пепла и криков, но этот мир учил её новому: правосудие могло быть светом, а не только огнём. Её броня веры всё ещё держала её, но трещины в ней теперь сияли, как звёзды в варп-шторме.

— Ты сделала это, — сказал Гарри, подходя сзади. Его голос был тихим, но в нём звенела радость, которой она не слышала раньше. — Сириус свободен. Спасибо.

Она повернулась, её губы дрогнули в редкой, почти мягкой улыбке.

— Это не милость, — ответила она, её тон был суров, но тёпл. — Это долг. Предатели не прячутся вечно.

Он кивнул, и впервые за месяц она увидела в его глазах не тень войны, а свет надежды. Это было странно. И… приятно.

Дамблдор настоял, чтобы она осталась в Хогвартсе — не просто гостьей, а преподавателем защиты от тёмных искусств, заменив Люпина, чьи волчьи ночи больше не пугали студентов. Её уроки стали легендой: она учила не только Патронусам, но и тому, как держать строй, как ломать страх, как смотреть в лицо демонам — буквально и фигурально. Первокурсники прозвали её «Сестрой Света», что вызывало у неё фырканье, но в глубине души грело, как освящённый факел. Даже Снейп, вечно хмурый, как инквизитор на проверке, признал, что её зелье против дементоров «можно пить без риска сгнить изнутри». Высшая похвала, решила она.

В тот день Большой зал был полон смеха. Студенты праздновали свободу Блэка, Гарри впервые за долгое время улыбался без напряжения, а Рон хвастался, как «держал крысу железной хваткой». Элизабет сидела за столом преподавателей, её высокая фигура выделялась среди мантий, как танк среди гоблинов. Перед ней стояла тарелка с тыквенным пирогом — она всё ещё проверяла еду взглядом на ересь, но уже не так настороженно. Она откусила кусок, и вкус — сладкий, тёплый, без примеси пороха — заставил её на миг замереть. Это был вкус мира, которого она не знала.

— Привыкаете, мисс Торн? — спросил Дамблдор, садясь рядом. Его глаза искрились, как у Тзинча, только что провернувшего добрую интригу.

— Не привыкаю, — буркнула она, но её тон был легче, чем обычно. — Принимаю. Здесь есть враги, но… есть и союзники. И пирог.

Он хмыкнул, его улыбка стала шире.

— Пирог — великая сила, мисс Торн. Как и вы.

Она посмотрела на зал: Гарри смеялся с друзьями, Гермиона листала книгу, Рон доедал третью порцию. Это был не Империум, не бесконечная война, а нечто другое — место, где она могла сражаться и защищать, но также жить. Её вера в Императора осталась непоколебимой, но теперь рядом с ней росла вера в этих людей, в их свет, в их странный, нелепый мир.

— Я останусь, — сказала она, её голос был твёрд, но в нём мелькнула теплота. — Пока не очищу всё. Дементоры, тени, остатки Хаоса. Но… — Она сделала паузу, глядя на пирог. — Может, и после.

Дамблдор кивнул, его взгляд был глубоким, как озеро за окном.

— Тогда добро пожаловать домой, Сестра Торн.

Она подняла меч, положила его на плечо, как знамя, и посмотрела на небо. Где-то там Петтигрю ждал суда, Блэк строил новую жизнь, а дементоры теряли силу. Её война не закончилась, но впервые за годы она чувствовала не только долг, а нечто большее — надежду. И, возможно, вкус тыквы.

Её история в Хогвартсе продолжилась — не как битва за выживание, а как путь стража, где свет и тьма сплелись в новую клятву.