Безбожники (джен)

I

Убогий лагерь прямиком перед подъёмом на вершину перевала раскинулся десятками брезентовых палаток. Костры чадили, воздух сотрясала пьяная ругань и раскатистый храп — звуки сливались в гул, похожий на рой разъярённых шершней. Чей-то кашель — влажный, с хрипотцой — нёсся из ближайшего навеса. Чарли повела группу в сторону, к самому краю лагеря, где стена ледяной скалы образовывала что-то вроде ниши. Достаточно далеко от людей, но достаточно близко, чтобы было слышно крик.

— Здесь, — бросила она, скидывая рюкзак в снег. — Держитесь подальше от них. — Кивок в сторону лагеря говорил красноречивее слов: «чума, зараза, смерть».

Бернард рухнул на камень, сбрасывая тюк со спины. Мускулы горели, но боль была в некотором роде приятной — напоминала ему, что он ещё жив. Он вытер лицо грязным рукавом. Люк лениво опёрся на трость, небрежно швырнув свою сумку рядом с Бернардом. Мул картёжника подобрался сзади и начал носом рыться в поклаже, выискивая, чем бы поживиться. Эрик же, о котором вообще, казалось, все забыли тенью покачивался позади них, невидящим взглядом уставившись во тьму, словно в ней витали уравнения, что объясняли ему, почему люди лезут в могилу за жёлтым металлом.

— О, а я думал, это мы тут самые заразные. — Люк бросил липкий взгляд на Генри, который всё никак не мог отдышаться и то и дело сплёвывал в снег. — Особенно наш мистер Хэлдон с его... э-э... золотой лихорадкой.

— Я просто... не привык ползать по горам... — прохрипел Генри, свалившись от изнеможения прямо в сугроб. Его "Спенсер" брякнул о камень, напоминая, что хоть Генри и был наивным дураком, стрелять умел.

Ветер в нише закручивал снежную крошку, и, казалось, что развести костёр в этом месте будет практически невозможно. Но Чарли это не особо волновало. Она развьючила свою лошадь и достала расшитое покрывало, на котором переплетались древние узоры тлинкитской магии. Она воткнула ружьё прикладом в снег, словно шест, и накрылась одеялом, соорудив подобие шатра. Инфернальная косатка, вплетённая в грубую ткань затанцевала в полумраке горного перевала будто живая. Послышались узнаваемые звуки: чиркание кресала о кремень; и через мгновение Чарли вынырнула словно из-под толщи воды, сделав глубокий вдох, а из-под покрывала вырвался горький дым зажжённого угольного брикета.

— Шаманка... — хмыкнул Люк, в уголках его губ мелькнула недобрая улыбка. — Может, вызовешь духов, чтобы золото само в сумку прыгало?

— Духи эти места давно обходят стороной, — бросила Чарли, не глядя. — Остались только крысы да алчные тени.

Ночь опустилась чёрным пологом. Пламя лизало ржавые консервные банки, превращённые в котелки. Генри сидел, прижимая чемодан к груди. Его глаза бегали от Бернарда к Люку, от Люка — к теням за пределами круга света. Каждые пять минут он проверял ржавый замок, будто деньги могли испариться. Чарли сидела спиной к скале. Ружьё — на коленях, глаза — на толпе у соседнего костра. Там кто-то орал похабную песню, другой рыдал, вспоминая жену.

Люк и Бернард пристроились поодаль, якобы починяя упряжь. Их шёпот тонул в треске пламени и вое ветра.

— Слишком много людей, — Бернард косился на группу пьяных старателей в тридцати шагах. — И эта стерва не спускает с Мешка глаз...

Люк тихо усмехнулся.

— О, наша свирепая воительница... Жди. На спуске с перевала будет обрыв. «Несчастный случай» — и никто не заметит.

— А если она...

— Тогда она присоединится к твоему мулу.

Чарли повернула голову, будто уловив шёпот. Они замолчали, делая вид, что возятся с сёдлами.

Генри сидел на чемодане, обхватив колени, и смотрел, как Чарли перебирает патроны. В голове то и дело звенело: «Они хотят меня убить. Они...» Мысль оборвалась, когда из темноты вынырнула фигура — индеец в выцветшем бушлате, протягивающий шкурку бобра:

— Меняй? Табак... виски...

Чарли встала, преградив ему путь.

— Уходи.

— Ты... — мужчина щурился, узнавая её черты. — Тлинкит? Зачем с белыми? Они...

— Я сказала, уходи! — перебила она, её голос слился с лязгом затвора. — Или я отправлю тебя к тем, кого ты продал за огненную воду.

Индеец постоял некоторое время, упёршись в женщину пьяными глазами, потом выругался на гортанном наречии и растворился во тьме.

II

Бернард топтался на краю рыжего круга от костра, будто медведь, наступивший на колючку. Его тень, искажённая пламенем, плясала на снегу, как демон, готовый проглотить мир. Чарли сидела на валуне, её пальцы, затянутые в кожаные перчатки с облезлыми швами, методично водили щёткой по стволу «Винчестера». Он кашлянул, сплюнул в темноту, снова кашлянул.

— Ты чахотошный что ли? — не отрываясь от своего занятия, спросила она.

Он фыркнул, пнув камень. Тот с глухим стуком покатился вниз по склону.

— Да пошла ты... Я просто... — Бернард замер, внезапно осознав, что оправдывается перед женщиной.

Чарли повернула голову, бровь приподнята в вопросе. В свете костра её лицо казалось высеченным из камня — резким, неприступным.

— Просто что?

— Ты... э-э... — Бернард почесал шею, где борода сливалась с шерстью тулупа. — У тебя табак есть?

Она кивнула на седельную сумку, вернувшись к чистке ружья.

— А... А то я свой потерял где-то... — Бернард, кряхтя, наклонился: в сумке, среди пуль и сушёного мяса, он нашёл кисет. — Спасибо, — буркнул он, но Чарли уже отвернулась, будто его благодарность была комком грязи, брошенным в лицо.

Бернард плюхнулся на камень, высыпая табак на колено. Нож, выпавший из ножен, звякнул о лёд. Здоровяк рявкнул проклятие, поднимая его, и случайно задел её сапог.

— Извини, — вырвалось непроизвольно. Он аж поморщился от собственной мягкости.

Чарли, наконец, подняла глаза. В них мелькнуло что-то вроде насмешки.

— Ты пьян?

— Рот закрой ... — начал тот привычно, но внезапно замолчал. Пальцы сжали нож, будто ища опору. — Эй, а... а как твои... — он мотнул головой в сторону, где сверкали чужие костры, — ...соплеменники? Небось, умнее нас, да?

Щётка зависла над стволом.

— Умерли. От оспы. От огненной воды. От жадности белых. — Пауза. — Выбирай причину.

Бернард хрипло крякнул, толстыми мозолистыми пальцами мастеря сигарету. Тени от костра заплясали, когда ветер рванул с новой силой. Бернард заметил круглый шрам у неё на шее, словно от пули — старый, скрытый грязным воротником.

— Это от чего? — Спросил он, тыча самокруткой в её сторону.

Чарли инстинктивно прикрыла шрам ладонью.

— Дифтерия. Дышать не могла. Отец тогда потащил меня к своему шаману, он мне тростник в шею вставил и... Я выжила, а мой брат...

Она замолчала. Тишина повисла густо. Бернард чуть заметно кивнул, облизывая папиросную бумагу.

— Мой брат... — голос Бернарда стал совсем хриплым. Он отломил спичку от коробка и провёл головкой о чирок. — Полез в шахту за «лёгким золотом». Завалило. Три дня слушал, как он стучит...

Чарли отложила ружьё. Её глаза, чёрные как небо над перевалом, впервые за вечер смягчились.

— Теперь ты стучишь. Только никто не слышит.

Бернард раскрыл рот, что папироса чуть не выпала, но прилипла к нижней губе. Он уставился в неё в неверии и молчал некоторое время.

— Нихрена ты не знаешь... — наконец, ответил он почти шёпотом, в глазах его мелькнула немая ярость и что-то ещё, чего сам Бернард не мог назвать.

— Может, и не знаю. — Чарли пожала плечами. — Отец говорит: «Не надо знать, если видишь».

— Любишь своего индейского папашку, да? — язвительно хмыкнул тот, выпуская кольца сизого дыма. — Мой из меня всё дерьмо выбивал, когда напивался. А пил он каждый день.

— Видимо, не до конца выбил...

Смех Бернарда, хриплый и лишённый юмора, сотряс лагерь, но резко оборвался, когда Генри заковылял к ним, прижимая чемодан к животу.

— Мне... надо отлучиться, — пробормотал толстяк, избегая взглядов. Он кивнул в сторону тёмного пятна за валунами, где снег был изрыт следами десятков таких же «прогулок».

Чарли прищурилась:

— Пять минут. И оставь чемодан.

— Нет! — Генри отпрянул, будто она предложила отрезать ему руку. — Он... он мне нужен!

Люк, развалившись на вьюках, закатил глаза. Его трость чертила на снегу непристойные картинки:

— А у тебя там что? Ещё и ночной горшок припрятан?

Генри, краснея, поплёлся к краю лагеря, волоча за собой чемодан и ружьё. У валуна он наткнулся на двух пьяных старателей, что справляли малую нужду, облокотившись на друг друга. Они медленно обернулись на хруст снега под сапогами Генри, один из них вяло улыбнулся золотыми зубами.

— Эй, толстячок... — Его взгляд скользнул по саквояжу. — Помочь ношу до сортира донести?

Генри шарахнулся в сторону, обходя стороной незнакомцев. Он прошёл чуть дальше и за соседним валуном нашёл укромное местечко. Хэлдон поставил чемодан на ровный мягкий снег и начал возиться со своим ремнём. Внезапно раздался глухой хруст и чемодан внезапно начал тонуть в снегу. Генри испуганно потянулся за ним. Мгновение, и оба летели в узкую расщелину.

Чемодан, бряцнув ржавыми металлическими уголками о края ледяной щели встал клином, и Генри упал следом. Ноги его с хрустом упёрлись в истёртую бочину поклажи. Ружьё с плеча съехало и скользнуло в пропасть со звонким бряцанием. Но Генри так и не услышал, когда оно достигла дна... если дно вообще было.

— А-а-а! Помогите! — вопль разорвал ночь.

Чарли уже бежала, ружьё наготове. Бернард и Люк, переглянувшись, поплелись следом.

Сверху расщелина напоминала тонкий шрам, разрезавший ледник на две части — извилистая трещина, тянувшаяся на сотни ярдов вдоль склона. Её края, отполированные ветром до зеркальной гладкости, уходили вниз, сужаясь в непроглядную темноту. Лунный свет скользил по стенкам, высвечивая слоистую структуру древнего льда: синеватые прожилки, трещины-паутинки и вмёрзшие камни, острые как клыки. Глубину невозможно было разглядеть — даже брошенный вниз камень не достигал дна, исчезая в тишине после десятка секунд падения. Ветер, прорывавшийся сквозь узкий проём, выл низким гулом, словно стонал сам лёд под тяжестью веков. Местами своды смыкались, образуя хрупкие мостики из снега, готовые рухнуть от малейшей вибрации.

Генри, задыхаясь, царапал лёд ногтями. Кровь смешивалась с кристаллами, оставляя розовые узоры.

— Идиот! Не дёргайся! — крикнула Чарли, заглядывая в пролом. — Расщелина глубокая. Если сорвёшься — мы тебя уже не вытащим.

Бернард, высветив масляным фонарём пропасть, присвистнул:

— Да тебя твой чёртов чемодан спас.

Он кинул в зияющую трещину окурок, и тот полетел вниз, исчезнув во мраке вековых льдов.

Генри, пунцовый от усилий, начал прыгать на чемодане, пытаясь вылезти. От каждого прыжка чемодан забивался всё глубже, а расщелина сжимала Генри всё туже.

— Ты глухой или тупой? — рявкнул Бернард. — Тебе сказали, хватит дрыгаться!

— Вытащите меня! — Генри завопил фальцетом, и чемодан съехал на дюйм, скрипя металлическими уголками.

Люк протянул трость, но потные пальцы Генри только скользили по лакированному дереву:

— О, дружище! Ты как пробка в бутылке дешёвого вина — и вытащить так же сложно!

Чарли вернулась с верёвкой, лицо её было белее снега. Она сбросила один конец в щель.

— Обвяжи под мышками. Только медленно.

Генри, всхлипывая, обматывал верёвку вокруг туловища, дрожащими пальцами затягивая узлы. Грубые волокна пеньки впивались в тело даже через толстую шубу. Когда он перенёс вес на верёвку, Бернард и Чарли, упираясь в снег сапогами, дёрнули разом — трос натянулся, врезаясь в ладони. Стенки расщелины затрещали: острые пластины льда, похожие на стеклянные кинжалы, посыпались вниз. Его шуба покрылась ледяной коркой — тепло от тела топило наледь, примораживая одежду к стенам расщелины. Каждый рывок вверх вызывал новый обвал: куски фирна размером с кулак летели мимо, едва не попадая в лицо. Хватка расщелины сжималась туже, а снизу, из чёрного зева, тянуло воющим сквозняком, вымораживающим кости.

— Не тяните! — протяжно взвыл Генри. — Я примёрз!

— Мы его через край не вытащим... — выдохнула индеанка. — Нужно...

Чарли, не договорив, отпустила верёвку и метнулась к ближайшей палатке, где пьяные старатели играли в кости на гнилых досках. Вырвав две плахи из-под прямиком из-под носа, она вернулась, прикладом отгоняя любопытных.

— Бернард! — она бросила доски через расщелину. — Встань на них и тащи.

— Чемодан тоже не забудь обвязать! — крикнул в пропасть Люк, сложив руки рупором.

— Хрен с этим чемоданом! Он либо примёрзнет заживо, либо свалится! Бернард, тяни на счёт три!

— Раз... — Бернард встал на доски, зловеще хрустнувшие под его весом; вены на его руках и лице начали вздуваться от растущего напряжения.

— Два... — Генри завыл, пытаясь оторвать одежду от ледяных тисков.

— Три!

Рывок. Бернард резко разогнулся, верёвки врезались в кожу до мяса. Генри под аккомпанемент рвущейся шубы вылетел наверх, оставляя на морозных стенах клоки меха.

— Нет-нет-нет! Мой чемодан! Он остался там! — Генри пополз обратно к краю, но Чарли пригвоздила его прикладом к земле.

— Твой чемодан теперь собственность перевала, — сказала она, развязывая верёвку. — Радуйся, что жив.

Люк, свесившись над пропастью, вздохнул:

— Прощай, моя яхта... прощайте, парижские кокотки...

Бернард стоял, потирая окровавленные ладони. Его взгляд встретился с Чарли — она кивнула, почти незаметно. Благодарность? Или презрение к общей глупости?

Генри рыдал, обхватив голову:

— Всё пропало... всё...

— Не всё, — Эрик, который только подоспел к концу действа, листая записную книжку. — Учитывая обстоятельства, рекомендую...

Бернард вырвал из рук коронёра блокнот и швырнул его в пропасть.

— Засунь свои рекомендации себе в задницу, чучело соломенное!

Люк, всё ещё распластавшийся у края расщелины, свесил фонарь в темноту. Жёлтое дрожащее пятно выхватило чемодан, заклинившийся между льдом и камнем,.

— Красота... — протянул он. — Как сундук с пиастрами на дне морском. Бернард, дай удочку.

— Какую к чёрту удочку?! Ты совсем поехал? — рявкнул Бернард, но уже рылся в поклаже, доставая различное барахло.

Они связали три аркана в один, пристроив к концу крюк от упряжи. Люк, лёжа на животе, раскачивал импровизированную «удочку», причмокивая:

— Так, милашка, иди к папочке...

— Ты его соблазняешь или вытаскиваешь? — Бернард, стоя позади и страхуя, нетерпеливо дёрнул верёвку, едва не столкнув Люка вниз.

— Терпение, дикарь! — Люк поправил цилиндр. — Искусство требует...

— Искусство требует надрать тебе задницу, шут гороховый!

Крюк звякнул о ручку поклажи. Люк замер, медленно подтягивая верёвку. Чемодан, скрипя, пополз вверх, рассыпая по пути ледяную крошку.

— Легонько... лееегонько... — шептал Люк.

— Да тащи уже, а то как баба! — Бернард в ярости выхватил из рук товарища верёвку, рванув со всей силы.

Деревянная ручка затрещала. Застрявшая поклажа взвизгнула железными уголками о края щели. Чемодан вдруг сорвался, но Люк в последний момент успел схватить его рукой за ремень.

— Есть контакт! — Он засмеялся истерически, выволакивая ящик на край. — Мы гении, Медведь! Гении!

Бернард выхватил чемодан, швырнув его в снег подальше от края.

— Гении? — Здоровяк с силой поднял Люка за шиворот и отправил его в сугроб рядом со злосчастным саквояжем. — Ты псина голодная. А я мудак, который тебя слушает!

Генри, трясясь и всхлипывая подполз к чемодану, обнял его и начал укачивать, как младенца. Толпа зевак, собравшаяся вокруг, побрела обратно по своим делам. Лагерь медленно вернулся к привычной жизни под россыпью холодных звёзд: снова кто-то затянул заунывную песню, кто-то ругался и палил в воздух, где-то на краю лагеря какой-то бедолага разрывался в чахоточном кашле.

Люк, всё ещё лежа на снегу и раскинув руки, подмигнул Бернарду:

— А ведь весело, Медведь, а?

Тот ответил плевком в пропасть, но тут же разразился рваным лаем смеха. Чарли наблюдала за ними из-под полузакрытых век, прислонившись к скале. В углу рта дрогнуло подобие улыбки. Безумцы. Такие жалкие. Такие… живые.

III

— Мне нужно подсчитать вероятность, с которой мы сможем вытащить оттуда мой блокнот, — монотонно протянул Эрик, заглядывая в бездну пустыми глазами. — Учитывая угол падения, массу и коэффициент трения...

Бернард схватил его за шиворот, как котёнка за шкирку, и затряс:

— Давай, умник! Я сейчас и тебя туда скину. Будешь считать вслух, пока будешь падать, а мы послушаем!

Эрик, не обращая внимания на угрозы, медленными, почти неестественными движениями достал из-за пазухи запасной блокнот и вытащил из-за уха карандаш. Бернард разжал хватку и в разочаровании и ярости провел рукой по волосам, чуть не сняв с себя скальп.

— Господи Иисусе! Ты когда-нибудь доведёшь меня до точки невозврата!

Он выхватил из рук коронёра второй блокнот, пробежав по записям глазами:

— «Коэффициент... умственной неполноценности... Бернарда — девяносто девять процентов»? Да я тебя...

Эрик медленно моргнул и указал карандашом на лист:

— Ошибка. Сто.

Бернард зарычал, схватившись за голову.

Люк наблюдал за ними, стряхивая с цилиндра снег:

— Знаешь, гений, есть теория: если бросить в пропасть всё, что у тебя есть, однажды она тебе что-нибудь вернёт. Например, пинок под зад.

— Неверно, — возразил Эрик, повернувшись к картёжнику и вперив в него прозрачные глаза. — Это противоречит закону сохранения энергии.

Бернард пнул сапогом снег и злобно затопал в сторону лагеря.

— Нахрен вас всех! Грёбаное безумие! Лучше бы я в тюрьме остался!

Там, где-то глубоко внизу, среди вечных льдов и камней, покоился блокнот с расчётами — первый учебник по выживанию для тех, кто ещё мог бы осмелиться бросить вызов Северу, но, увы, никому уже не было суждено его прочесть.