Нестареющий шиноби (джен)

[Мы умираем только тогда, когда нас забывают]

— Сегодня 10 лет, как я оказался в этом мире... Столько событий произошло, — пробормотал Макс, читая надпись перед собой.

[Хозяин получил 1 очко бессмертия!]

Парень фыркнул. Десять лет. Десять лет, а он всё тот же — вечный пятнадцатилетний бледный подросток, которого даже солнце не удостоило загаром.

Черныш, лежавший у его ног, лениво поднял голову. Пёс за эти годы почти не изменился — разве что стал мудрее в своём собачьем презрении к человеческой глупости. Зевнул, демонстративно отвернувшись, будто говорил: "Опять считаешь свои морщины, которых у тебя нет."

— Да-да, спасибо за поддержку, — огрызнулся Макс, почесав пса за ухом.

Привычно вложив 1 балл в физическую мощь, он почувствовал волну жара.

И система выдала новое сообщение:

[Вы достигли ключевого значения физической мощи. Разблокирована "физическая мимикрия".

Свойства:

— Изменение внешности (цвет волос, глаз, кожи)

— Корректировка физических параметров (рост, вес, пропорции)

Ограничения:

— Нельзя добавить новые органы/конечности

— Не влияет на магию и ауру.

— Нельзя сменить пол

— В качестве топлива для изменения используется физическая масса хозяина.]

Макс остолбенел. Потом рассмеялся. Теперь он мог не выделяться своим юным возрастом!

-Наконец-то я перестану быть вечным подростком! Теперь я смогу...

— Гав! — прервал его Черныш, явно намекая: "Только не сделай что-то глупое".

Но разве Макс когда-то его слушал?

Макс решил себя состарить внешне и использовал навык новый. В жо время перестройки у Макса разыгрался аппетит, и казалось что он весь день ничего не ел, парень постоянно что то ел. И через час он стал выглядеть более взрослым, черты лица стали более аристократичными. И тут же в его голове появился список из образов где его истинная форма (15летний подросток) и новая форма (30летний мужчина). Идеальный навык для проникновения. И поможет ему в дальнейших приключениях.

* * *

За эти десять лет многое что произошло что координально поменяло в жизни Макса быт.

Макс стал гробовщиком.

Старый Кото, его первый учитель, вечно ворчащий и матерящийся плотник, просто не проснулся одним утром. Нашли его лежащим в постели с почти умиротворённым выражением лица — редким для этого вечно недовольного старика.

-Ну что, дозодяга — сказал староста, хлопая Макса по плечу так, что тот чуть не присел, — раз уж ты был его учеником, теперь это твоя обязанность, проводить учителя в последний путь.

И вот Макс, сжав зубы, мастерил гроб для собственного учителя. Местные, наблюдая за его работой, кивали одобрительно — дерево слушалось его рук, будто чувствуя, что это последняя услуга учителю.

Но на этом "обучение" не закончилось. Старейшины провели для него ускоренный курс похоронных обрядов:

— Как сложить руки усопшему, чтобы душа не скиталась

— Какие молитвы шептать, отгоняя злых духов

— Как вести себя на кладбище, чтобы не навлечь гнев предков

-Теперь ты можешь прикинуться монахом, — хрипло смеялся староста — но если настоящие узнают — костей не соберёшь. Их инквизиция любит жечь шарлатанов на медленном огне.

Так у Макса появились две новые должности: плотник и гробовщик. Вскоре ни одни похороны в деревне не обходились без его участия. Черныш, к удивлению всех, вёл себя на церемониях удивительно почтительно — сидел смирно, не шумел, будто понимал важность момента.

* * *

Вторым знаменательным событием в жизни Макса стало то, что он потерял невинность. И обрёл пожизненную травму.

Всё началось с того, что пышнотелая вдова Акико начала проявлять к нему интерес. Каждый раз, когда Макс приходил чинить ей ставни, она "случайно" наклонялась перед ним, демонстрируя щедрый декольте, и приглашала на чай с двусмысленными намёками.

— Ну и дела, — проворчал Макс, наблюдая, как деревенские девочки, ещё недавно бегающие босиком по лужам, уже сегодня качают люльки с собственными детьми — Двенадцать лет... В моём мире в этом возрасте девочкам дарят плюшевых мишек, а тут им дарят киндер-сюрприз.

Черныш, лежавший у его ног, фыркнул так выразительно, что не нужно было быть зоопсихологом, чтобы понять: "Что, герой? Выбор между мамочкой и детсадом?".

— Ой, иди в баню! — Макс пшикнул на скалящего пса и нервно потянулся к бутылке домашнего вина, которую "случайно" оставила Акико после последнего визита.

Не имея альтернативы, Макс решил все же рискнуть и пошел к ней домой с вином, взяв к вину вкусняшек.

Когда они попили вина и дело стало быстро переходить к определенной плоскостью, та милая женщина раздеваясь, мило улыбнулась Максу... Продемонстриров рот, украшенный чёрными пеньками!

Утром Черныш встретил его у дверей с таким взглядом, будто спрашивал: "Ну как, Каземиро(казанова), вкусил местного деревенского колорита?"

— Один звук — и завтра будешь носить намордник из моих носков, — пообещал Макс, на ходу сплёвывая привкус тлена.

Пёс лишь оскалился в ухмылке, демонстративно показывая все свои белоснежные клыки.

Тяжёлая работа и отсутствие гигиены, отбивали всякое желание у Макса смотреть в сторону деревенских женщин.

Оказывается, в этом мире гнилые зубы — признак достатка ("Сахар дорогой, милый!"), а запах изо рта — естественный феромон.

Последующие месяцы Макс вёл себя как прокажённый, шарахаясь от любых намёков на женское внимание. Но став деревенским столяром, он неожиданно стал завидным холостяком.

"Рукастый мужик в хозяйстве пригодится!" — говорили соседки, а их взгляды добавляли: "И не только в хозяйстве". Особенно после того, как Акико пустила слух, что "этот тощий варвар в постели — настоящий тигр".

Мидори, наблюдая за его мучениями, однажды не выдержала:

— Хоть ты и дурак, — сказала она, помешивая какой-то подозрительный отвар, — но одиноким не будешь.

— Это угроза? — насторожился Макс.

— Предсказание, — улыбнулась травница, — Заварить тебе ещё чайка?

Что-то в её глазах заставило Макса инстинктивно прикрыть кружку рукой.

* * *

Несколько лет назад Макс начал бриться опасной бритвой.

Первая попытка бриться опасной бритвой обернулась кровавой баней. Макс, глядя на своё изрезанное подбородок в мутном зеркале, с горечью вспоминал электрическую бритву из прошлой жизни.

-Чёрт возьми, — бормотал он, прижимая к порезам тряпку, — даже в средневековье люди брились аккуратнее.

Черныш наблюдал за этим действом с типичным собачьим сарказмом, явно наслаждаясь зрелищем. Пёс даже издавал нечто похожее на смех.

Стрижка давалась не лучше. После первых попыток его голова напоминала поле после нашествия саранчи — проплешины чередовались с торчащими клоками волос.

-Ну хоть не старею, — утешал себя Макс, изучая в зеркале всё то же юношеское лицо.

За годы в этом мире его тело претерпело изменения, но не те, что ожидаешь в 25 лет. Мышцы, выточенные физическим трудом, делали его похожим на молодого Брюса Ли — если бы тот вместо боевых искусств таскал брёвна.

— Хотя Ли хотя бы умел драться, — ворчал Макс, случайно сжимая бревно так, что треск разнёсся по всей деревне.

Его руки стали смертельным оружием сами по себе. Обычный карандаш, брошенный им, вонзался в дерево на дюйм глубиной. Шрамы, которые должны были остаться на память, бесследно исчезали за пару недель, будто его тело упорно возвращалось к "исходным настройкам".

Даже одежда эволюционировала — грубые шкуры сменились на более удобные ткани, купленные у торговцев. Хотя "удобные" было громко сказано — в жару он всё равно мечтал о хлопковых футболках из своего мира.

Черныш, наблюдая за этими метаморфозами, лишь фыркал.

* * *

И самое главное событие, что произошло у Макса — он подружился с травницей!

Первые пару лет Мидори Хару старательно избегала его общества. Чернышу она ничего не делала — псу доставались ласковые поглаживания и кусочки вяленого мяса. А вот Максу перепадали не такие хорошие плюшки.

Когда он приходил к ней за лечением, она его лечила, угощала норм чаем, и иногда просила ей помочь по дому. В эти дни они могли говорить о многих вещах, о ее жизни, детях, смешных событий, литературе. Но когда после лечения Макс просто так к ней приходил с угощениями она в зависимости от настроения могла напоить травяным чаем, а могла угостить чаем со специальной добавкой, от которого Макс как спортсмен со сверх низкого старта бежал к уличному туалету.

Она явно надеялась, что он, наконец, перестанет к вдове приходить. Ибо не прилично.

Но к сожалению Макс как упертый баран все свои очки бессмертия вкладывал в физическую мощь, а потому с ним постоянно происходила беда. Пока не привыкнет к новым силам, мышцы растягивает, пальцы выбивал, постоянно что-то ломал. Иногда он съедал что то не свежее или комары сожрут его живьём, но чаще сам себя травмировал.

И так волей-неволей он с Чернышем стали самыми частыми гостями в её доме.

* * *

Когда его рука зажила после «карандашного инцидента», он решил отблагодарить её — нарубить дров.

"Ну, пару поленьев... Что может пойти не так?" — размышлял он, замахиваясь топором.

Всё пошло не так с первого удара.

Дрова летели по всюду как спички.

Один удар — и бревно раскалывалось на идеальные плахи.

Два — и готово дрова на неделю.

К третьему удару Макс вошёл в раж.

Когда Мидори вышла с чашкой чая через три часа, перед ней предстала сюрреалистическая картина:

Дровяник, из которого торчали поленья как иголки у дикобраза

Полностью очищенная от деревьев ее двор.

Макс, с упоением превращавший последний пень в щепки голыми руками.

И Черныш, сидевший на горе дров с выражением "Я же говорил, что так и будет"

"Я... просто хотела предложить вам чай," — прошептала Мидори, глядя на солнечную пустошь, где ещё утром шумели деревья.

Она стала проходить все стадии принятия:

Шок ("Это... все мои тенистые деревья?")

Отрицание ("Нет, я просто сплю")

Гнев ("МАААКС!!!")

Депрессия (тихий вздох, когда она увидела пятиметровую гору дров)

Принятие ("Ладно... хоть зимой не замёрзну")

С тех пор любая помощь Макса была с сюрпризом.

Хочешь новый колодец? Получи яму глубиной в три человеческих роста.

Нужно починить забор? Добро пожаловать в частокол, достойный крепости.

Дюкак часто говорила Мидори:

"Дать тебе задание — всё равно что молиться богу: никогда не знаешь, в какой форме придёт ответ"

* * *

Переломный момент в их "чайной войне" наступил неожиданно. После очередного визита Макс с удивлением обнаружил, что Мидори перестала подмешивать в его чай слабительное. Вместо этого она теперь готовила лекарства с таким адским ароматом, что:

Черныш уносил лапы свои с ее двора

Сам Макс начал ценить здоровье как никогда прежде

-Это же... Это вообще можно называть лекарством? — охрипшим голосом спросил он после первого глотка.

"Можно," — невозмутимо ответила Мидори. — "Но твой язык после такого вопроса отсохнет сам."

Ирония судьбы заключалась в том, что эта вонючая бурда действительно лечила лучше всяких "съедобных" вариантов. Что, впрочем, не мешало Максу молиться, чтобы никогда больше не болеть.

А началось всё с того злополучного дня, когда Макс пришёл обсудить хайку. Мидори, действуя по накатанной, подала "особый" чай — но парень спокойно допивал вторую кружку, увлечённо рассуждая о сезонных образах.

-Что-то не так? — заметив её взгляд, он невинно приподнял бровь.

Мидори нахмурилась и сделала глоток из своей чашки — на случай, если забыла добавить "отпугивающую" траву. Через три секунды её лицо побелело.

Когда она метнулась на улицу к туалету, Макс не смог сдержать довольной ухмылки. Правда, торжество длилось недолго — через минуту Мидори вернулась, хлебнув чего-то из склянки.

— А почему ты... не...?! — её взгляд говорил, что перед ней сидит само воплощение зла.

-Организм привык, — пожал плечами Макс, стараясь не встретиться глазами с Чернышем, который смотрел на них, как на пару идиотов, устроивших войну на горшках

* * *

Время, как всегда, текло неумолимо, но теперь в его течении появился новый ритм — ритм их странных уроков.

Мидори уже не могла, как прежде, целыми днями бродить по лесу в поисках редких трав. Теперь её неизменными спутниками стали Макс с Чернышем. Пёс, к удивлению многих, оказался прирождённым "травником" — его нос находил нужные растения даже под снегом. А Макс... Макс хотя бы перестал путать целебные травы с сорняками.

— Даже собака соображает быстрее тебя! — ворчала она, глядя, как Макс снова перепутал женьшень с безобидным сорняком.

— Смотри, дурачок, — ворчала Мидори, показывая, как правильно сушить коренья. — Вот так эти коренья надо сушить, если хочешь, чтобы твои пациенты не сдохли после первого глотка.

ООсобое "наслаждение" доставляло обучение приготовлению снадобий. После месяца проб, ошибок и одного случая временной слепоты (который Черныш встретил с неподдельным собачьим восторгом), Макс наконец постиг тайну создания того самого "эликсира жизни" — так Мидори с чёрным юмором называла своё знаменитое лекарство, от запаха которого черныш убегал из дома.

— Запах как и вкус — дерьмо... — нюхая правильно получившееся снадобье, ворчал Макс. — но работает, чёрт возьми!

Мидори согласно кивала:

-Хочешь вкусно — иди в чайную. Хочешь вылечиться — терпи.

Черныш в этот момент демонстративно закапывал нос в лапы, всем видом показывая, что предпочёл бы сдохнуть, чем пробовать эту адскую смесь.

Но самое удивительное — лекарство действительно работало. Как объясняла Мидори, секрет был прост: "Если организм готов на всё, лишь бы избавиться от вкуса — он и болезнь вышвырнет за компанию". Макс не мог с этим не согласиться — после одного глотка у него появлялось гигантское желание не болеть. Не дай боже заболеть!

В последние годы Мидори передавала им всё, что знала — не только травничество, но и тонкости этикета, врачебные хитрости, даже поэзию. Особенно забавно было слушать, как она, едва передвигающаяся по дому, с жаром декламировала хайку:

-Падающий лист... Нет, подожди... чёрт... А, забыла! — Она смеялась над своими ошибками, а Черныш подвывал ей в такт, создавая уникальный дуэт.

В такие моменты Макс ловил себя на мысли, что ни за что не променял бы эти странные уроки ни на какие богатства.

А Черныш... Черныш просто сидел рядом, как живое напоминание: знания — это хорошо, но иногда лучше просто быть рядом.

* * *

Тёплый летний воздух был наполнен ароматом свежесобранных трав, когда Макс переступил порог хижины Мидори. В руках он держал пучок мяты — той самой, что она просила его принести ещё утром.

"Вот, собрал как ты..." — он замер на полуслове.

Мидори смотрела на зелёные листья с непониманием, её пальцы нервно перебирали складки кимоно.

-Это... что за трава? — её голос звучал неестественно высоко, будто детский.

Сердце Макса упало.

-Мята, — ответил он слишком быстро, слишком громко, словно пытаясь заглушить нарастающую тревогу. — Вы же сами... вчера просили...

-Ах да... — её губы сложились в подобие улыбки, но глаза выдавали ужас.

Черныш, обычно ироничный и дерзкий, вдруг осторожно ткнулся мордой в её дрожащую ладонь, подталкивая к ней мяту. Мидори автоматически сжала листья, поднесла к лицу... и ничего. Ни знакомого холодка в носу, ни освежающего аромата, который она знала сорок лет.

-Ах да... — повторила она, и в этот момент стало ясно — это не обычная рассеянность. Её пальцы разжались, рассыпая зелёные листья по полу, как символ чего-то безвозвратно утраченного.

Макс видел, как по её щекам катятся слёзы, хотя лицо оставалось спокойным.

-Я... я сейчас чай приготовлю, — сказала Мидори голосом, в котором дрожала вся её гордость и всё отчаяние. Она повернулась к печи, делая вид, что не замечает, как Черныш прижался к её ноге, а Макс слишком быстро вытер глаза

* * *

Солнце клонилось к закату, окрашивая двор в кровавые тона, когда Макс заметил перемену. Мидори больше не выходила за калитку. Ее мир сжался до размеров ветхого дворика, где она целыми днями сидела на скрипучей скамье, глядя куда-то сквозь плетёный забор.

"Мой муж... он..." — её голос, некогда такой уверенный, теперь дрожал, как первый осенний лист. Глаза, прежде такие живые и насмешливые, метались в поисках ускользающей мысли. Макс видел, как её пальцы судорожно сжимают складки кимоно, будто пытаясь ухватиться за реальность.

— Он был врачом, — прошептал Макс, опускаясь перед ней на колени. В горле стоял ком, но он заставил себя улыбнуться. — Лучшим в провинции. Ты мне сама рассказывала.

-Ах да... — её губы дрогнули в попытке улыбнуться в ответ, но получилась лишь жалкая гримаса. Она съёжилась, будто стараясь занять меньше места в этом мире, который постепенно вытеснял её из собственной жизни. Глубокие морщины, когда-то придававшие её лицу мудрую строгость, теперь выглядели как трещины на высохшем глиняном кувшине.

Черныш, обычно такой ершистый и независимый, осторожно положил морду ей на колени. Его умные глаза, всегда полные сарказма, теперь смотрели на Макса с немым укором: "Мы ведь ничем не можем помочь?"

Но способа не было. Макс мог лишь взять её иссохшую руку в свои, чувствуя, как тонки стали кости под кожей, как дрожат пальцы, пытающиеся ответить на его пожатие. В воздухе витал запах увядания — не просто осеннего, а того, что приходит после осени, когда природа замирает в ожидании конца.

И самое страшное было в её глазах — в тех кратких моментах ясности, когда она вдруг понимала, что теряет себя. В эти секунды в её взгляде читался ужас.

Но потом туман снова заволакивал сознание, и она тихо спрашивала:

-Мы... мы уже собирали сегодня травы? — и Макс, стиснув зубы, снова начинал объяснять, а Черныш прижимался к ней теплым боком, как будто мог защитить от невидимого врага, медленно крадущего её разум.

* * *

Потихоньку деревня вымирала. Всё больше людей съезжало отсюда. И всё реже появлялись новые лица.

К 9 году деревню покинули все молодые и взрослые жители, остались только старики, которым не долго осталось, и некуда идти. Помимо этого стало трудней охотиться, за дикими животными приходится идти далеко на охоту, что повышает риск нарваться на охотников самураев или ещё хуже попасть в засаду шиноби.

Макс уже давно решил покинуть это гибнущее поселение и податься в город. Но его совесть не позволяет ему бросить Мидори одну. Поэтому он ещё остался, посматривая за его наставницей.

* * *

Дверь скрипнула, пропуская Макса в знакомую хижину. Вместо привычного аромата сушеных трав его ударил тяжелый запах затхлого воздуха, смешанный с человеческими испражнениями. В полумраке он разглядел Мидори, съежившуюся на тонком матрасе. Ее обычно опрятное кимоно было мокрым от пота, седые волосы слиплись на лбу.

"Я... не смогла..." — ее голос звучал хрипло, словно пересохшее горло отказывалось служить. Пальцы беспомощно дергали одеяло, пытаясь прикрыть пятна на кровати.

Макс бросился к ней, забыв про новообретенную мимикрию. Его ладонь коснулась лба — кожа горела, как раскаленные угли.

-Черт! — он рванул к окну, распахнул ставни с такой силой, что дерево треснуло. Свежий воздух ворвался в комнату, смешиваясь с вонью.

— Когда это началось? — спросил он, смачивая тряпку в тазу с водой. Холодная ткань касалась ее кожи, словно в ответ шипела от тепла.

Мидори слабо покачала головой:

-Не помню... Вчера? Или позавчера...-Ее глаза помутнели от жара. — Даже... сходить не смогла...

Макс стиснул зубы. Руки сами потянулись к запасному белью — за годы ухода он научился готовиться к худшему. Когда он попытался переодеть ее, иссохшие пальцы вдруг вцепились в его запястье с неожиданной силой:

-Я сама! — в ее голосе прозвучало эхо былой гордости. Но тело предало — руки дрожали, не слушаясь команд.

-Тише, — Макс аккуратно высвободился, — ты же сама учила: грязь убивает быстрее любой болезни."

Она отвернулась к стене, когда он менял простыни, и одежду, но красные уши выдавали ее стыд. Макс работал быстро, профессионально — десять лет в этом мире научили его не брезговать. Грязное белье полетело во двор, где он позже постирает его вместе с матрасом.

Раздался шум у двери — запыхавшийся Черныш втащил в дом еще живого фазана. Перья разлетелись по полу, когда Макс одним движением свернул птице шею. Через двадцать минут аромат бульона заполнил хижину.

-Открой ротик — Макс поднес ложку к ее губам. Мидори покорно проглотила, и вдруг ее глаза на мгновение прояснились:

-Ты... всегда умел... — она сделала паузу, переводя дыхание, — превращать даже... ... во вкуснятину...

-Знаю, — он ухмыльнулся, вытирая ей подбородок. Черныш, нарушая все свои привычки, пристроился у ее ног, теплым боком согревая остывающие ступни.

Темнело. Макс зажег антимоскитную траву — едкий дымок пополз по комнате. Он взял ее руку — кожей, похожей на пергамент, костями, проступающими слишком явно. И заговорил. О чем угодно — о первых их встречах, о проваленных уроках травничества, о том, как она травила его слабительным. Лишь бы заполнить тишину, которая с каждым часом становилась все громче.

-Макс... — ее внезапный вопрос прозвучал неожиданно четко, — ты веришь... что мы встретимся снова?

Его пальцы непроизвольно сжали ее ладонь:

-Если реинкарнация существует... я надеюсь что мы встретимся вновь! И я надеюсь попробовать твоего особого чая снова.

Черныш тихо взвизгнул, тычась мордой в ее ладонь.

-И с тобой моя радость тоже... — она слабо почесала пса за ухом, оставляя на шерсти следы от дрожащих пальцев.

-Только... — ее голос стал еле слышным, — обещай что не угостить меня этим чаем, не бери дурной пример со старушки...

Черныш, нарушая все собачьи приличия, вскочил на матрас и свернулся калачиком у ее поясницы, как делал только в щенячестве. Макс обхватил ее руку обеими ладонями, словно пытаясь влить в нее свое тепло:

"Спи, Мидори. В следующий раз... я научусь готовить нормально лекарства и угощу тебя самой вкусной едой."

Уголки ее губ дрогнули в последней попытке улыбки. Дыхание стало тише, ровнее... Потом просто ровным. Макс не отпускал ее руку до тех пор, пока лунный свет не сменился рассветным..

* * *

День застал Макса за изготовлением гроба. Его руки, привыкшие к грубой работе, в этот раз двигались с непривычной нежностью — он выбирал самые ровные доски, тщательно шлифовал каждую неровность. Черныш молча наблюдал, прижавшись к стене, его обычно выразительные глаза потухли.

Когда солнце поднялось выше, к хижине потянулись последние старики деревни. Они шли медленно, опираясь на палки — живые тени, пришедшие проститься с ней.

Он сам поднял гроб на плечи. Доски вдавливались в кожу, но эта боль казалась ничтожной по сравнению с тяжестью в груди. Шаг за шагом, медленно, как когда-то шел за ней в лес за травами, он нес Мидори в последний путь.

Ритуалы давались удивительно легко — слова молитв, которым она его научила, сами лились из уст. Макс не заметил, когда начал говорить не по обряду, а от сердца, вспоминая, как она ругала его за неправильно собранные коренья, как смеялась над его первыми попытками читать стихи.

Черныш не отходил от свежей могилы. Он лежал на земле, вытянув морду к холмику, будто ожидая, что вот-вот раздастся знакомый голос. Только когда солнце коснулось горизонта, пес подошел к Максу и ткнулся мокрым носом в его ладонь — впервые за все годы не ворча, не огрызаясь, а просто ища утешения. Теплый собачий язык коснулся кожи, смывая следы земли и слез.

Макс поднял глаза. Пустые дома смотрели на него черными глазницами окон. Где-то хлопнула незапертая калитка, будто сама деревня вздохнула в последний раз. "Я последний, кто помнит, как она улыбалась", — пронеслось в голове. Последний хранитель ее строгости и доброты, ее чаев со слабительным и спасительных отваров.

Черныш легонько потянул его за штанину, словно говоря: "Хватит. Пора." Они вернулись в опустевший дом, где Макс собрал немногие пожитки — ее заветные травники, потрепанный сборник стихов, горсть семян той самой мяты, которую она перестала узнавать. Все остальное он оставил — пусть ветер и время сотрут последние следы.

Когда они вышли за калитку, Макс не оглянулся. Только сжал в кулаке маленький мешочек с семенами — обещание, что где-то в новом месте снова зацветет мята, и ее аромат будет пахнуть памятью.

* * *

На границе между лесом и заброшенными полями, где земля еще помнила следы ее босых ног, стоял неровный камень. Неотесанный, как и все в этой деревне, но поставленный с такой любовью, что казался прекраснее мраморных надгробий.

На его поверхности Макс собственноручно выбил слова, выводя каждую черту с той же тщательностью, с какой она когда-то учила его различать целебные коренья:

"Мидори Хару

Которая из горьких трав варила лекарства,

А из упрямого мальчишки — человека.

Пусть земля будет ей пухом,

А память — крепче самых горьких настоек."

Ниже, на грубо обработанной поверхности, виднелась собачья лапа — отпечаток, который Черныш оставил, когда Макс на мгновение отвернулся. Получилось нелепо и трогательно одновременно — как все, что они делали втроем.

Ветер шевелил листья молодой мяты, посаженной у подножия камня. Скоро она разрастется, и аромат будет напоминать о тех днях, когда в хижине у леса еще звучал смех, а "особый" чай мог испортить только день, но не забрать прекрасные воспоминания