Тихая гавань (гет)

Тишина, наступившая после простого «да» Гарри, была не просто отсутствием звука. Она была вакуумом, в который рухнули все надежды и иллюзии, любовно выстраиваемые семьёй Уизли. Она звенела в ушах, давила на барабанные перепонки, делая каждое последующее слово оглушительным.

Миссис Уизли прижала руку ко рту, её глаза наполнились слезами. Это были слёзы не гнева, а глубокого, материнского разочарования. Она смотрела на Гарри и Гермиону так, словно они были её собственными детьми, совершившими нечто непоправимое. Мистер Уизли, всегда такой спокойный и рассудительный, выглядел совершенно потерянным. Он переводил взгляд с одного разбитого сердца на другое, и на его лице отражалась беспомощность человека, который видит, как его семья распадается на части.

Рон тяжело дышал, его грудь вздымалась. Гнев, достигший своего пика, начал сменяться опустошением. Он сказал всё, что хотел. Он сорвал покровы. Но победы это не принесло. Он смотрел на Гермиону, которая всё ещё стояла, закрыв лицо руками, и в его взгляде уже не было ярости, только бездонная боль.

А Джинни... Джинни больше не плакала. Её лицо было бледным и неподвижным, как у фарфоровой куклы. Она медленно кивнула, словно её худшие опасения, которые она так долго гнала от себя, наконец получили материальное подтверждение.

Первой молчание нарушила Гермиона. Она опустила руки и посмотрела прямо на Рона. Её лицо было мокрым от слёз, но во взгляде появилась новая, отчаянная решимость.

— Он неправ, — произнесла она, её голос дрожал, но был на удивление твёрдым. — Рон, ты неправ. Это не было... изменой. Это было... лекарство.

— Лекарство? — горько усмехнулся Рон. — Прекрасное лекарство! Лечить друг друга за нашей спиной!

— Да! — выкрикнула Гермиона, и в её голосе зазвучали нотки той самой боевой девчонки, которую они все знали. — Да, лекарство! Потому что ты... ты не хотел видеть, что я больна! Ты хотел, чтобы я была весёлой, нормальной, чтобы я забыла всё, как будто ничего не было! Ты предлагал мне мороженое, когда меня рвало от ужаса! Ты называл меня занудой, когда я пыталась осмыслить то, что с нами со всеми произошло!

Она сделала шаг к нему.

— Я люблю тебя, Рон. Мерлинова борода, я так сильно тебя люблю. Но я люблю тебя как брата. Как самого близкого друга, которого у меня когда-либо отнимали. Но я задыхаюсь рядом с тобой. Я каждый день заставляю себя быть той, кем ты хочешь меня видеть. А потом... потом я спускаюсь сюда... — её голос дрогнул, и она обвела взглядом кухню. — И здесь мне не нужно притворяться. Здесь есть кто-то, кто понимает меня без слов. Кто-то, кто знает, что такое кошмары, которые не отпускают. Кто-то, кто не пытается меня вылечить, а просто сидит рядом в темноте.

Она перевела взгляд на Гарри, и в этот момент для них двоих на кухне больше никого не существовало. Это был не взгляд влюблённой женщины. Это был взгляд утопающего, увидевшего спасательный плот.

— Рон прав, — тихо сказал Гарри, обращаясь ко всем, но глядя только на Гермиону. Его голос был ровным, лишённым всяких эмоций, что делало его слова ещё более весомыми. — Он прав в том, что я не могу без тебя.

Воздух на кухне стал ещё более разреженным. Джинни едва заметно вздрогнула.

— Я пытался, — продолжал Гарри, его взгляд был прикован к лицу лучшей подруги. — Клянусь, я пытался. Я хотел быть нормальным. Для Джинни. Для вас всех. — Он на мгновение посмотрел на миссис Уизли, и в его глазах промелькнула безмерная вина. — Я хотел быть тем, кем вы все хотели меня видеть. Героем, который победил и теперь живёт долго и счастливо. Но это как носить одежду не по размеру. Она красивая, тёплая, но она жмёт и душит. И каждую ночь я снимаю её, чтобы просто... дышать. Только с тобой, Гермиона, я могу дышать.

Это было не признание в любви. Это было признание в зависимости. В жизненной необходимости. Они были двумя половинками не романтического целого, а разбитого целого. Двумя осколками одной вазы, которые подходили только друг к другу, образуя уродливый, но прочный шов.

Рон слушал это, и его лицо медленно каменело. Он услышал всё, что боялся. Не то, что они любовники. А то, что их связь глубже, чем любовь. Она была фундаментальной.

— Значит, это всё, — произнёс он глухо. — Конец.

— Нет, — прошептала Гермиона, качая головой. — Это... правда. Горькая, ужасная, но правда. Я так виновата перед тобой, Рон. И перед тобой, Джинни. Мы не хотели причинять вам боль. Мы просто пытались выжить.

Джинни сделала шаг вперёд. Её лицо было лишено всякого выражения.

— Выжить? — переспросила она ледяным тоном. — Выживать нужно было всем. Мой брат умер, Гарри. Моя семья была на грани уничтожения. Но мы не прятались по ночам, чтобы жалеть друг друга. Мы пытались жить дальше. Вместе. А вы... вы выбрали страдать. Вдвоём.

Она подошла к Гарри и посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде больше не было любви, только выжженная пустыня.

— Я любила тебя. Я ждала тебя. Я верила, что ты вернёшься ко мне. Но тот Гарри, которого я любила, умер в Запретном лесу. Ты — лишь его призрак. И, кажется, твой призрак нашёл себе идеальную компанию.

С этими словами она развернулась и вышла из кухни. Её шаги, удаляющиеся по лестнице, были чёткими и решительными. Каждый стук её каблука был гвоздём, забиваемым в крышку гроба их отношений.

На кухне повисла звенящая тишина. Мистер Уизли подошёл к жене и обнял её за плечи. Молли беззвучно плакала.

Гарри чувствовал себя выпотрошенным. Каждое слово Джинни было правдой. Он был призраком. И он причинил ей ужасную боль. Он поднял глаза и встретился взглядом с Роном. Его лучший друг, его брат. В глазах Рона больше не было гнева. Только холодное, отчуждённое презрение.

— Убирайтесь, — сказал Рон тихо, но отчётливо. — Оба.

— Рон... — начала Гермиона, протягивая к нему руку.

— Не трогай меня! — рявкнул он, отшатнувшись. — Я не хочу вас видеть. Не хочу слышать. Просто убирайтесь из моего дома.

Мистер Уизли открыл было рот, чтобы возразить, но миссис Уизли едва заметно качнула головой. Возможно, она понимала, что сейчас любые слова бесполезны. Рана была слишком свежей, слишком глубокой.

Гарри кивнул. Он не стал спорить. Не стал просить прощения. Он знал, что сейчас это бессмысленно. Он подошёл к Гермионе, которая стояла, пошатываясь, и осторожно взял её за руку. Её пальцы были ледяными. Она не сопротивлялась. Она была в шоке, её взгляд был пустым.

— Пойдём, — тихо сказал он.

Они развернулись и пошли к выходу. Они проходили мимо миссис Уизли, и Гарри не решился поднять на неё глаза. Он чувствовал себя предателем, разрушившим единственную семью, которая у него когда-либо была. Он слышал, как она всхлипнула, когда они проходили мимо. Этот звук будет преследовать его в кошмарах вместе с зелёной вспышкой.

Они вышли на крыльцо. Предрассветный воздух был прохладным и влажным. Гроза так и не разразилась. На востоке небо уже начало светлеть, окрашиваясь в нежные, пастельные тона. Новый день рождался в мире, но для них двоих мир только что рухнул.

Они стояли на крыльце, держась за руки, как двое детей, потерявшихся в лесу. За их спиной был дом, который больше не был их домом. Впереди — полная неизвестность.

— Куда мы пойдём? — прошептала Гермиона, её голос был едва слышен.

Гарри на мгновение закрыл глаза. В голове была абсолютная пустота. А потом всплыл образ. Мрачный, пыльный, забытый всеми дом. Место, полное призраков и плохих воспоминаний. Но это было единственное место, которое принадлежало ему. Место, где их никто не найдёт. Место, такое же сломленное и опустошённое, как и они сами.

— На площадь Гриммо, — ответил он.

Гермиона кивнула. Она не задавала вопросов. Сейчас у неё не было на это сил. Она доверяла ему. Потому что больше доверять было некому.

Гарри крепче сжал её руку.

— Готова?

Она снова кивнула, глядя не на него, а на окна «Норы», в которых горел свет. Она прощалась. Со своим прошлым. Со своей дружбой. Со своей любовью, которая оказалась не тем, чем она думала.

Гарри сосредоточился, представив себе обшарпанную дверь дома номер двенадцать. Ощущение сжатия, рывок, и мир вокруг них растворился в вихре цвета и звука.

Последнее, что увидел Гарри, прежде чем они исчезли, — это силуэт Рона в дверном проёме. Он стоял один, глядя им вслед, и в его фигуре было столько одиночества и боли, что у Гарри на мгновение перехватило дыхание от чувства вины.

Они оставили за собой руины. И теперь им предстояло строить что-то новое на руинах самих себя.