Кризис Скайрима (джен)

9 месяца Огня очага.

Высоко в Падающих Горах, в сердце древнего монастыря Голоса, скрытого от мира, царила тишина, нарушаемая лишь мерным капаньем воды. Помещение Совета освещалось не факелами, а холодным синим сиянием магических огней, плывущих под сводами, как светляки в янтарной смоле. В центре зала стоял «Круг Пробуждения» — гигантский стол из белейшего мрамора, отполированного веками. В метре от его края начиналась котловина, заполненная водой кристальной чистоты. Она плавно углублялась к центру, где тьма под водной гладью казалась бездонной.

За столом восседало пятеро. Четверо Седобородых — их лица были как карты горных хребтов, изборожденные временем, а глаза хранили тяжесть тысячелетних знаний. Трое из них молчали, неподвижные, как статуи. Не от гордости, а от необходимости: их Голос, необузданная сила Ту'ума, мог одним неосторожным шепотом разнести камни монастыря в пыль. Лишь легкое дрожание воздуха вокруг них, да вибрация воды в котловине, выдавали присутствие мощи, сдерживаемой железной волей. Пятым был жрец Талоса в простой, но безупречно чистой мантии с вышитой молнией. Его руки, сложенные на столе, были спокойны, но взгляд, острый как скальпель, блуждал по водной глади.

Арнгейр, единственный из Седобородых, достигший такого мастерства в Пути Голоса, что мог говорить без разрушений, сидел напротив жреца. Его седые волосы ниспадали на плечи, а взгляд был проницательным и усталым.

— Как обстоят дела в провинции, брат? — спросил Арнгейр, его голос, тихий и ровный, мягко заполнил пространство, не тревожа магический покой. Он обращался к жрецу Талоса.

Жрец улыбнулся, и морщины у его глаз углубились.

— Всё спокойно, старый друг. Не тревожься. — Он провел ладонью над водой, и в ней замерцали отражения далеких долин. — Братья Бури и Имперский Легион... снова скрепили мир клятвами. Топор войны зарыт глубоко, под корнями Ветреного Пика.

Арнгейр усмехнулся беззвучно, его взгляд скользнул по молчаливым лицам собратьев.

— Надолго ли? — В его вопросе звучала усталая горечь. — Они закапывают его в десятый раз. И каждый раз находится новый камень, о который спотыкаются — новая обида, новый штандарт...

Его слова повисли в воздухе. И в этот миг вода в котловине взорвалась алым светом.

Кроваво-красное сияние, жуткое и пульсирующее, залило зал, отбрасывая на стены и лица старейшин зловещие, пляшущие тени. Синие магические огни померкли, будто испугавшись. Воздух затрещал от внезапного наплыва магии.

Жрец Талоса вскинул руку. Его пальцы выпустили сноп искр чистого, лунно-белого света. Они упали на воду, как снежинки, и начали бороться с алым наваждением. Свет медленно, с усилием, вытеснял багровую мглу, возвращая воде прозрачность... но лишь на миг.

Вода вздыбилась, разделившись на три зеркальных фрагмента:

В первом — Север: Ворота Ривервуда. К ним подходит высокий данмер в походном плаще. Красные глаза холодно осматривают частокол.

А во втором — Южный лес: Затерянная поляна. Из чащи, робко озираясь, выходят двое оборванных мальчишек — каджит с угольной шерстью и бледный бретонец.

Ну а в третьем — Восточные предгорья: Спящий орк-исполин, его лицо в грязи и слезах, а рядом — свежая могила под камнем.

Картины были из разного времени — прибытие Вейлина, блуждание детей, горе Г’Аш Мрана. Но вдруг края всех трех фрагментов очертила одна фигура.

Человекоподобный силуэт, но с четырьмя руками. В верхних — гигантская даэдрическая секира, жаждущая крови, ее лезвие дышало черным пламенем. На нижние руки были надеты сюко — боевые когти, искрящиеся адской энергией. Над головой вздымались массивные рога, копытообразные и изломанные. Весь контур пылал ядовито-оранжевым и багровым светом, от которого слезились глаза. Он нависал над сценами, как паук над попавшей в сеть добычей.

— Не может... быть... — Арнгейр вскочил, стул с грохотом опрокинулся за его спиной. Его лицо, всегда сдержанное, исказил первобытный ужас. Трое молчаливых Седобородых напряглись. Воздух загудел низкой, опасной нотой. Мрамор стола затрещал под их пальцами. Они не могли говорить, но их взгляды, полные немого кошмара, были красноречивее любых слов.

— Да, Арнгейр, — голос Жреца Талоса стал глухим, будто доносился из могилы. Лицо его посерело. Белые искры на его пальцах погасли. — Это Принц Разрушения. Тот, кто расколол небо во время Кризиса Обливиона. Чьи порталы изрыгнули полчища даэдр на Тамриэль... Из-за кого погиб последний из крови Септимов...

Алый свет фигуры вспыхнул с новой силой, заставляя воду в котловине бурлить и шипеть. Его имя вырвалось ледяным шепотом из уст Арнгейра, смешав ненависть и леденящий душу страх:

— Мирунэс Дагон.