Кризис Скайрима (джен)

Узкая тропа, петляющая между вековыми соснами, привела путника к воротам Ривервуда — маленькой деревушки, приютившейся на берегу Белой реки. Вода здесь журчала мелодично, а солнце, пробиваясь сквозь листву, золотило крыши домов. Но спокойствие этого места нарушила тень, упавшая на дорогу.

К воротам подошёл тёмный эльф, его глаза холодно скользнули по частоколу. Преградив путь, перед ним возник стражник — широкоплечий, с лицом, изборождённым шрамами.

— Что тебе тут надо, данмер? — прохрипел он, сжимая рукоять меча. — Тебе здесь не место!

Эльф лишь слегка приподнял бровь, будто разглядывал назойливую муху.

— Я просто иду в деревню. — Голос его звучал ровно, но в глубине таилась сталь. — А ты кто такой?

Слова, брошенные с ледяным спокойствием, словно искра, подожгли стражника. Его лицо побагровело.

— Я Лукас, глава обороны этой деревни! — рявкнул он, шагнув вперёд. — И если ты думаешь, что сможешь просто так пройти мимо меня, то глубоко ошибаешься!

В его глазах горела неприкрытая ненависть — старая, как война между людьми и эльфами. Закончившаяся в 4Э 171 года. Но не для него.

Шум привлёк внимание старейшины. Из-за частокола показался седобородый мужчина, опирающийся на резной посох.

— Лукас, успокойся. — мягко, но твёрдо произнёс он. — Давай сначала послушаем, что скажет странник.— Повернувшись к эльфу, старик кивнул: — Каковы твои намерения, путник?

Вейлин — именно так назвал себя данмер — слегка склонил голову в знак уважения.

— Здравствуйте. Меня зовут Вейлин. Я с окраин Сиродила и Скайрима. Долгие дороги утомили — хотел бы остановиться здесь… или неподалёку.

— Не верю ни единому слову! — Лукас вскипел снова. — Ты пришёл сюда не просто так!

Глаза эльфа сузились.

— Во-первых, — его голос стал тише, но от этого только опаснее, — я обращался не к тебе. А во-вторых… я уже представился.

Лукас не выдержал. Рывком он попытался оттолкнуть Вейлина, но в следующий миг сам оказался прижат к стене, а у его горла блеснуло лезвие.

— Да как ты смеешь! — прошипел стражник, но эльф лишь прижал клинок чуть сильнее.

— Лукас, хватит! — старейшина поднял руку. — Вейлин, прошу, отпусти его. Его предубеждение — следствие старой боли, а не твоей вины.

Эльф на секунду задержал взгляд на старике, затем отступил, убирая кинжал в ножны.

— Ясно… — он бросил взгляд в сторону леса. — Кстати. На южной поляне двое мальчишек.

Лицо старейшины побледнело.

— В лесу?! Одни?! — он резко обернулся к стражникам. — Бьёрн! Йорлунд! Немедленно в лес и не возвращайтесь без них!

Двое нордов, до этого стоявших на стене, молниеносно спрыгнули вниз и исчезли среди деревьев.

А Вейлин остался у ворот, встречая любопытные и настороженные взгляды жителей

Тишина Хелгенского леса была обманчивой. Воздух, густой от запаха хвои и влажного мха, висел неподвижно, будто сама природа затаила дыхание. Солнечные лучи с трудом пробивали плотный полог листвы, оставляя на земле лишь призрачные пятна света. Именно на такую поляну — затерянную среди древних дубов и окутанную сизым туманом — вышли двое мальчишек лет двенадцати. Каджит с угольно-черной шерстью и гибким, как тростинка, телом, и бретонец, чье бледное лицо казалось еще белее в полумраке. Их одежда висела лохмотьями, а на ногах не было и следов обуви.

Поляна дышала тайной. Вдоль кольца вековых деревьев, будто по велению неведомой силы, рассыпался почти идеальный круг из темно-синих можжевеловых ягод. Тишину нарушал лишь шепот листьев да тревожный стук мальчишеских сердец. Оглядевшись, они юркнули под раскидистый папоротник и, прижавшись друг к другу, почти сразу погрузились в тяжёлый сон.

Неизвестно, сколько времени прошло, но Каджит вздрогнул, как от удара. Его кошачьи уши дрогнули, уловив громкий, влажный шорох раздвигаемых папоротников. Из чащи, бесшумно ступая по мху, вышел волк. Но не лесной зверь — исполин с шерстью цвета ночной грозы. Алые глаза, горящие как угли, сверлили темноту, а клыки, длиннее человеческих пальцев, блестели влажным перламутром. Воздух вдруг наполнился запахом железа и дикой мощи.

— Кто посмел? — рык зверя раскатился по поляне, заставляя дрогнуть листву. — Что вы творите на моей земле?

Каджит встал. Не сгорбившись, не отводя взгляда. Медленно, с неожиданным достоинством, он вышел на середину круга и опустился на одно колено. Когда он поднял голову, в его глазах — таких же кроваво-алых, как у волка — вспыхнул ответный огонь.

— Простите... — голос Каджита звучал хрипло, но без дрожи. — Мы не знали. Просто искали место, чтобы уснуть.

Волк-Альфа сделал шаг вперёд, ноздри его раздулись.

— Пусть будет так... — прошипел он, и в его тоне появилось нечто, похожее на удивление. — Но глаза твои горят чужим огнём, кошачий детёныш. И пахнешь ты... нездешним.

Тень зашевелилась. Из-за деревьев, бесшумные как дым, выступили другие волки — десяток пар горящих глаз, замкнувших кольцо вокруг поляны.

— Вы вожак? — спросил Каджит, не отрывая взгляда от Альфы.

Тот оскалился в подобии улыбки.

— Вожак? — в его рыке послышалось презрение. — Я — Альфа. Стая — это я.

Внезапно Каджит напрягся, уши прижались к голове.

— Тихо! — его шёпот был острым, как шип. — Кто-то идёт! Уходите!

Альфа на мгновение замер, нюхая воздух. Легкий, почти не слышный рык — и стая растворилась в сумраке леса, будто её и не было.

Не успел Каджит перевести дух, как кусты раздвинулись с треском. На поляну вышли двое нордов в кольчугах с гербом Вайтрана.

— Дети! Живы? — Йорлунд, широкоплечий и рыжебородый, бросился к ним, его глаза бегали по их грязным лицам и лохмотьям.

Бьёрн, его брат-близнец, но более угрюмый и молчаливый, остался стоять, скрестив руки. Его взгляд, тяжёлый и оценивающий, скользил по Каджиту задерживаясь на его алых глазах.

— Нормально. — буркнул Каджит, отодвигаясь от норда. — А вы кто? Откуда знали, где мы?

— Стражники Ривервуда. — ответил Йорлунд. — Тёмный эльф у ворот сказал о вас. Я Йорлунд, а это Бьёрн.

Бретонец робко придвинулся к Каджиту, прошептав ему в ухо:

— Э-эльф? Наверное, тот... высокий, в чёрном? Мы его видели, когда обходили деревню...

Бьёрн мрачно оглядел потемневший лес.

— Сумерки сгущаются, — его бас прокатился, как далёкий гром. — В деревню. Сейчас.

Каджит выпрямился во весь свой небольшой рост, шерсть на загривке слегка встала дыбом.

— Не пойдём, — в его голосе зазвучала прежняя сталь. — Как мы узнаем, что вы не бандиты?

Бьёрн хмыкнул, и в уголке его губ дрогнуло что-то похожее на усмешку.

— Не иди. Но знай — ночь в этом лесу не для детей.

Каджит заколебался. Его алые глаза метнулись к кустам, где затаилась тень, слишком уж живая, Альфа рядом... Затем он кивнул, коротко и резко.

— Ладно. Ведите.

И маленькая процессия — два исполина-норда и двое оборванных мальчишек — двинулась сквозь сгущающиеся сумерки, оставив таинственную поляну наедине с пробуждающейся лесной ночью.

Поселение орков пряталось в горных складках Скайрима, как крепость, вырубленная самой природой. Мощные бревенчатые стены, увенчанные заостренными кольями, ограждали хижины из темного дерева и камня. Воздух здесь пах дымом очагов, железом кузниц и диким медом. На самом краю обрыва, где скалы падали в бездну, стояла открытая беседка. Здесь вождь Г’Аш Мран созерцал долину — его лицо, изборожденное шрамами и мудростью, было неподвижно, как горная порода. Он думал о будущем своего клана, о балансе между воинской славой и миром…

— Вождь! — Голос разведчика, хриплый от бега, разорвал тишину. Воин, запыхавшись, склонил голову. — У восточных ворот… мертвый олень. И следы. Человечьи.

Г’Аш Мран медленно повернулся. Его желтые глаза сузились.

— Что? — Голос прозвучал как скрежет камней. — Кто посмел ступить на нашу землю? Кто в карауле?

Разведчик потупил взгляд.

— Ренма, вождь.

— Ренма! — Рев вождя заставил содрогнуться стражу на стенах. Он сорвался с резного кресла и помчался к воротам, его плащ развевался как крыло хищной птицы.

У массивных ворот, залитых последними лучами солнца, стояла молодая орчиха. Ее зеленая кожа лоснилась под светом, в глазах горело упрямство, смешанное с виной.

— Ренма! — Г’Аш Мран остановился перед ней, грудь вздымалась. — Сколько раз! Караул — для опытных воинов, а не для дочери вождя!

— Я хочу быть как мать! — выпалила она, сжимая древко копья. — Она стояла на этих стенах! Она…

— И она попала в лапы Империи! — перебил он, и в его голосе впервые дрогнула боль. — Я не потеряю и тебя. Ты — мое будущее.

— А кто же будет вождем после тебя? — бросила она вызов. — Ты сам учил: вождь — не по крови, а по силе духа и клинка!

— Я хочу, чтобы ты стала вождем! Но не сегодня! Не ценой…

— Г’Аш Мран!

Голос прозвучал с дороги перед воротами. На ней стоял человек в сияющих имперских пластинчатых доспехах. Его меч, холодный и прямой, был направлен на вождя. Лицо скрывал шлем с забралом.

— Я пришел стереть грязь твоего рода с земли, орочье отродье!

Г’Аш Мран вздохнул, словно устал от глупости. Медленно, с невозмутимостью горы, он снял с плеча свой двуручный боевой топор. Лезвие, зазубренное от бесчисленных битв, тускло блеснуло.

— Нападай. — Всего одно слово, полное презрения.

Имперец рванулся вперед, прикрываясь щитом. Г’Аш Мран не сдвинулся с места. Лишь в последний миг он шагнул навстречу, и его могучая лапища со страшной силой ударила по щиту. Металл прогнулся с треском, воина отбросило назад, он рухнул на спину, оглушенный.

— Нет! Пощади! — захрипел человек, беспомощно отбиваясь.

Топор взметнулся в закатном небе — короткий, страшный взмах. Лезвие рассело доспехи, как гнилую кожуру. Алый фонтан хлынул на пыльную землю, растекаясь вокруг бездыханного тела.

Первый крик поднялся с запада. Потом другой. И еще. Г’Аш Мран поднял голову. Столбы черного дыма взвились над его поселением. Запах гари, невыносимый и горький, ударил в ноздри. Плач детей, рев раненых, звон стали — адская симфония ворвалась в уши.

— Смотри! — закричала Ренма, указывая за ворота.

На гребне холма, у кромки леса, стояла фигура в темно-сером плаще с капюшоном. Лук в руках был длинным, изогнутым, как змея. Ни мысли, ни взгляда — лишь свист смерти. Стрела, черная и тонкая, рассекла воздух, целясь прямо в сердце Г’Аш Мрана.

— НЕТ! — Это был не крик, а вопль разрывающейся души. Ренма бросилась вперед, не думая. Она прыгнула, раскинув руки, как щит, между отцом и летящей смертью.

Стрела вонзилась ей чуть ниже груди с глухим, ужасающим звуком. Ренма замерла на миг, глаза ее округлились от шока и непонимания. Потом беззвучно осела на колени.

Г’Аш Мран застыл. Мир сузился до дочери, падающей в пыль, и до фигуры лучника, уже растворяющейся в клубах дыма и вечерних тенях. Редгард. Безликий призрак смерти. Его пальцы сжались в бессильные кулаки. Он ничего не мог сделать. Ничего.

— Пап… — хрип вырвался из перекошенного болью рта Ренмы. В ее глазах тускнел свет.

Ярость, холодная и всесокрушающая, сменилась животным ужасом. Г’Аш Мран подхватил дочь на руки — осторожно, как хрупкий сосуд. Ее тело было легким, безжизненным. Он рванул в лес, прочь от дыма, криков и смерти. Его ноги неслись сами, не чувствуя земли, не зная цели. Только вперед. Туда, где может быть спасение. Она была всем. Последним.

Часы слились в мучительный кошмар. Деревья мелькали темными призраками, колючие ветви хлестали по лицу. Он бежал, пока ноги не стали ватными, пока в глазах не потемнело. Наконец, силы оставили его. Он опустился на колени в сырой мох у корней древнего дуба. Ренма не дышала. Лицо ее было спокойным, как у спящей.

Он рыл землю руками. Когти ломались о корни и камни, кровь смешивалась с грязью. Он уложил ее в неглубокую яму, прикрыл лицо своим плащом. Засыпал землей. Камень, как надгробие, притащил из ручья. Потом опустился рядом. Сгорбившись, огромный и сломанный. Слезы текли по щекам, смывая сажу и кровь, падали на свежую землю могилы. Пустота. Вселенная, схлопнувшаяся в точку горя.

— Я ОТОМЩУ! — Его рев потряс лес, срывая с деревьев последние листья. — Слышишь, Редгард?! Я найду тебя! Я вырву твое сердце и сердце каждого, кто носит твою проклятую кровь! Клянусь костями предков!

Он рухнул лицом на холодную землю у могилы, искалеченные руки обняли сырую почву. Сознание поглотила черная бездна.

Хруст ветки.

— Эй. — Голос был низким, грубым, но без угрозы. — Не лежи тут. Замёрзнешь насмерть.

Г’Аш Мран с трудом поднял голову. Перед ним стояли двое. Мощные, в добротных кольчугах, с топорами за спиной. Норды. В их глазах читалось не любопытство, а тяжелое понимание.

— Кто… вы? — хрип вырвался из пересохшего горла.

— Я Бьёрн, — кивнул тот, что был суровее. — А это Йорлунд. Мы стражи Ривервуда, что на Белой реке. Йорлунд молча указал на север. — Иди туда. Дойдешь до реки — найдешь деревню. Дом построишь. Или место у печи в таверне.

Г’Аш Мран посмотрел на могилу. Потом на нордов. В их словах не было жалости. Была простая констатация: иди и живи. Или умри здесь.

— Хорошо. — Он поднялся, его исполинская тень заколебалась. — Спасибо.

Он шагнул на север. В разбитых сапогах, с пустотой вместо сердца и одной мыслью, горящей в мозгу, как уголь: Отомстить. Выжить. Чтобы убить. Лес поглотил его, как когда-то поглотил надежду.

9 месяца Огня очага.

Высоко в Падающих Горах, в сердце древнего монастыря Голоса, скрытого от мира, царила тишина, нарушаемая лишь мерным капаньем воды. Помещение Совета освещалось не факелами, а холодным синим сиянием магических огней, плывущих под сводами, как светляки в янтарной смоле. В центре зала стоял «Круг Пробуждения» — гигантский стол из белейшего мрамора, отполированного веками. В метре от его края начиналась котловина, заполненная водой кристальной чистоты. Она плавно углублялась к центру, где тьма под водной гладью казалась бездонной.

За столом восседало пятеро. Четверо Седобородых — их лица были как карты горных хребтов, изборожденные временем, а глаза хранили тяжесть тысячелетних знаний. Трое из них молчали, неподвижные, как статуи. Не от гордости, а от необходимости: их Голос, необузданная сила Ту'ума, мог одним неосторожным шепотом разнести камни монастыря в пыль. Лишь легкое дрожание воздуха вокруг них, да вибрация воды в котловине, выдавали присутствие мощи, сдерживаемой железной волей. Пятым был жрец Талоса в простой, но безупречно чистой мантии с вышитой молнией. Его руки, сложенные на столе, были спокойны, но взгляд, острый как скальпель, блуждал по водной глади.

Арнгейр, единственный из Седобородых, достигший такого мастерства в Пути Голоса, что мог говорить без разрушений, сидел напротив жреца. Его седые волосы ниспадали на плечи, а взгляд был проницательным и усталым.

— Как обстоят дела в провинции, брат? — спросил Арнгейр, его голос, тихий и ровный, мягко заполнил пространство, не тревожа магический покой. Он обращался к жрецу Талоса.

Жрец улыбнулся, и морщины у его глаз углубились.

— Всё спокойно, старый друг. Не тревожься. — Он провел ладонью над водой, и в ней замерцали отражения далеких долин. — Братья Бури и Имперский Легион... снова скрепили мир клятвами. Топор войны зарыт глубоко, под корнями Ветреного Пика.

Арнгейр усмехнулся беззвучно, его взгляд скользнул по молчаливым лицам собратьев.

— Надолго ли? — В его вопросе звучала усталая горечь. — Они закапывают его в десятый раз. И каждый раз находится новый камень, о который спотыкаются — новая обида, новый штандарт...

Его слова повисли в воздухе. И в этот миг вода в котловине взорвалась алым светом.

Кроваво-красное сияние, жуткое и пульсирующее, залило зал, отбрасывая на стены и лица старейшин зловещие, пляшущие тени. Синие магические огни померкли, будто испугавшись. Воздух затрещал от внезапного наплыва магии.

Жрец Талоса вскинул руку. Его пальцы выпустили сноп искр чистого, лунно-белого света. Они упали на воду, как снежинки, и начали бороться с алым наваждением. Свет медленно, с усилием, вытеснял багровую мглу, возвращая воде прозрачность... но лишь на миг.

Вода вздыбилась, разделившись на три зеркальных фрагмента:

В первом — Север: Ворота Ривервуда. К ним подходит высокий данмер в походном плаще. Красные глаза холодно осматривают частокол.

А во втором — Южный лес: Затерянная поляна. Из чащи, робко озираясь, выходят двое оборванных мальчишек — каджит с угольной шерстью и бледный бретонец.

Ну а в третьем — Восточные предгорья: Спящий орк-исполин, его лицо в грязи и слезах, а рядом — свежая могила под камнем.

Картины были из разного времени — прибытие Вейлина, блуждание детей, горе Г’Аш Мрана. Но вдруг края всех трех фрагментов очертила одна фигура.

Человекоподобный силуэт, но с четырьмя руками. В верхних — гигантская даэдрическая секира, жаждущая крови, ее лезвие дышало черным пламенем. На нижние руки были надеты сюко — боевые когти, искрящиеся адской энергией. Над головой вздымались массивные рога, копытообразные и изломанные. Весь контур пылал ядовито-оранжевым и багровым светом, от которого слезились глаза. Он нависал над сценами, как паук над попавшей в сеть добычей.

— Не может... быть... — Арнгейр вскочил, стул с грохотом опрокинулся за его спиной. Его лицо, всегда сдержанное, исказил первобытный ужас. Трое молчаливых Седобородых напряглись. Воздух загудел низкой, опасной нотой. Мрамор стола затрещал под их пальцами. Они не могли говорить, но их взгляды, полные немого кошмара, были красноречивее любых слов.

— Да, Арнгейр, — голос Жреца Талоса стал глухим, будто доносился из могилы. Лицо его посерело. Белые искры на его пальцах погасли. — Это Принц Разрушения. Тот, кто расколол небо во время Кризиса Обливиона. Чьи порталы изрыгнули полчища даэдр на Тамриэль... Из-за кого погиб последний из крови Септимов...

Алый свет фигуры вспыхнул с новой силой, заставляя воду в котловине бурлить и шипеть. Его имя вырвалось ледяным шепотом из уст Арнгейра, смешав ненависть и леденящий душу страх:

— Мирунэс Дагон.