Thunder and Lightning (гет)

Гарри оправдывают, и всех накрывает такое чувство облегчения, что, кажется, с облегчением вздыхает даже сам дом. Гермиона замирает в дверях, когда слышит триумфальное возвращение Гарри и мистера Уизли, и чувство тревоги, не оставляющее ее с самого утра, ощутимо ослабевает.

Она спускается вниз и останавливается у входа в кухню. Из-за приоткрытой двери видно счастливых волшебников. Сириус с Ремусом смеются и ослепительно улыбаются. Она видит все его движения, как в замедленной съемке, а он все так же продолжает смеяться.

Сириус выглядит настолько красивым и беззаботным, что она просто не может отвести от него глаз. Когда Гермиона входит в помещение, и он обращает на нее свое внимание, продолжая улыбаться, она чувствует дрожь, пронзившую все ее тело. Гермиона не думает, что это чувство когда-нибудь исчезнет, не исчезнет и нереальность, и невозможность этой ситуации, и опасность, и все, что между ними происходит. Она мрачно смотрит на него, и его улыбка исчезает, а в воздухе между ними, кажется, раздается почти ощутимое потрескивание.

Ремус замечает и неловкость, и напряжение, что повисло в воздухе, и невидимые нити, что крепко и надежно их связывают.

«Ого, – думает он, – ага».

Нечто столь сильное, что выше их воли, заставляет и Сириуса, и Гермиону посмотреть на Ремуса и, кажется, сами их глаза умоляют: «Пожалуйста».

Похоже, само сосредоточие опасности находится рядом с Ремусом, но только он собирается открыть рот и ответить им, как сверху раздается истошный крик миссис Уизли: «Риддикулус!». Сириус с Гермионой переглядываются и устремляются к дверям. Люпин догоняет их наверху, и они все видят мертвого Гарри, лежащего на полу гостиной.

В присутствии Ремуса боггарт превращается в луну, а потом и вовсе исчезает. Гермиона переводит взгляд на потрясенного Сириуса, который, застыв, смотрит на то место, где еще мгновение назад лежал его крестник.

Гермиона выскальзывает из комнаты. Она слишком быстро развернулась, чтобы заметить скользнувший по ней взгляд Сириуса.

Она запирается в своей комнате и читает учебник по Трансфигурации, мечтая о том, чтобы и она могла одним лишь взмахом палочки превратить все плохое, что случилось – в ничто, чтобы все неприятности тоже исчезли, словно никогда и не существовали.

Сириус. Солнце. Цветы. Счастье. Чтобы все всегда были живы, все живы, все живы вечно…

Она отбрасывает книгу, а вместе с ней угнетающие ее мысли. После захода солнца, она смотрит на пламя свечи, одиноко горящей на ночном столике. Пристально смотрит на пламя и старается очистить свой разум от всех мыслей.

Она в одиночестве сидит на постели, пламя жадно глодает воск свечи, когда окна освещаются сверкнувшей молнией, а воздух сотрясает раскат грома. Гермиона так отвыкла от этих звуков, что испуганно вскрикивает, срываясь с кровати. Звук собственного голоса кажется слишком высоким и болезненным. Она стягивает рубашку на груди, пронзенная собственным криком, как ударом ножа. Где же ее хваленная гриффиндорская храбрость, ведь это предательство по отношению к самой себе.

Сириус входит в комнату, и она резко оборачивается.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

Она ничего не может с собой поделать и только испуганно кивает, наблюдая, как Сириус закрывает дверь на замок. Он подходит к девушке, но не делает ни единого движения, чтобы к ней прикоснуться.

– Почему ты ушла тогда, раньше? – спрашивает он, и его голос звучит довольно приглушённо.

Когда она всматривается в его глаза, они, кажется, полны лихорадочного блеска, но, возможно, это всего лишь блик от горящей свечи.

– Я не знаю, – отвечает она. – Я не хочу задумываться о происходящем.

Сириус наклонятся, и опускается на колени, чтобы быть с ней на одном уровне. Его лицо так близко от её лица, что она чувствует его горячее дыхание на своих губах, когда он тихо шепчет:

– А ты бы хотела об этом подумать сейчас?

– Да, – отвечает она, затаив дыхание.

Пространство между ними ничтожно и они пристально вглядываются друг в друга, не преодолевая последних миллиметров, что еще отделяют их, не дают стать одним целым. Они переступают невидимую черту и крепко прижимаются друг к другу. Его губы легко касаются ее. Он целует ее, не открывая рта и с закрытыми глазами, и Гермиона на мгновение ощущает себя обыкновенной девчонкой, целующей понравившегося мальчишку. Он отстраняется на миг, чтобы просто вдохнуть воздуха. Гермиона открывает глаза, но его глаза по-прежнему остаются закрытыми.

Она мягко прикасается тонкими пальчиками к его щеке, Сириус открывает глаза и сразу же их отводит, но девушка продолжает отклонятся назад, пока не оказывается лежащей на кровати. Он следует за ней и замирает, опершись на руки, что лежат возле ее головы. Ее ноги широко раздвинуты, и он прижимается к ней бедрами. Гермиона резко выдыхает.

Сириус еще сильнее вжимается в ее тело, а она запускает пальцы в его волосы и притягивает к себе, чтобы поцеловать. Гром грохочет за стенами дома, но она его уже не слышит, полностью поглощенная желаниями своего тела, которые затмили любые страхи когда-либо ее одолевавшие.

Она делает ответное движение, и он колеблется, оглаживая чуткими пальцами тело, сквозь рубашку, и неторопливо поднимается вверх, расстегивая мешающие кнопки. Она надавливает на его пах, и он громко выдыхает, а его руки на миг замирают, чтобы затем вновь продолжить движение, и его пальцы, слегка подрагивая, задерживаются на последнем препятствии. Он не помнит, чтобы с ним когда-либо происходило нечто подобное. А она чувствует себя просто восхитительно под его взглядом, скользящим по ее спутанным волосам. Гермина краснеет, а он думает, что еще никогда не встречал никого, кто выглядел бы так же прекрасно, как она сейчас.

Он расстегивает последнюю кнопку, и она помогает снять рубашку. Свет падает на ее тело, и становится видно букву Б, выжженную на груди, сердце ускоряет свой ритм. Все происходит чрезвычайно быстро, почти с той же скоростью, с которой лихорадочно бьется его сердце.

Гермиона наклоняется и поднимает его рубашку к груди, но она застревает. Он переворачивается одновременно с Гермионой, и она наклоняется еще ближе к нему, накрывая губами его сосок. С губ Сириуса срывается стон. Она скользит поцелуями по его телу, целует незащищенное горло, прикасается нежными губами к волевому подбородку и он, обнимая ее крепче за талию, вновь подминает Гермиону под себя.

Вытаскивая рубашку из-за ремня брюк, он жарко ее целует. Сириус кладет руку на край ее брюк и замирает, вопросительно вглядываясь в ее зажмуренные глаза.

– Я не могу… – прорывается стон Гермионы, и он начинает расстегивать свои брюки, понимая, что она имела в виду.

Он толкается в нее, и она крепко обхватывает его плечи, сжимая ногами его бедра. Он замирает внутри нее, давая возможность обрести себя, но стон, сорвавшийся с ее губ, заставляет Сириуса двигаться дальше. Она мучительно кусает губы, стараясь подавить крики, а он мечтает о том, чтобы в доме, кроме них больше никого не было, ведь он хочет слышать её стоны.

Сириус видит ее голову, склоненную на бок, пот, сверкающий на ее лбу и ключице, и ему хочется сказать что-то вроде «Я тебя обожаю», но слова просто не могут вырваться из его пересохшего горла, ведь то, что происходит между ними сейчас, заставляет его почувствовать себя чертовски хорошо. Так хорошо, что он не может ничего сказать, лишь стон полный удовлетворения вырывается у него.

Сириус не может высказать то, что чувствует его сердце, не может запечатлеть этот волшебный миг, но того, что они сейчас здесь, достаточно, более чем достаточно. А все, что между ними было – волшебство, соединившее их.

Сириус ускоряет движение, все меньше контролируя себя, и Гермиона, старающаяся не дать крикам вырваться наружу, издает тихие стоны, сводящие его с ума. Она напрягается и шепчет его имя, и теряется в водовороте ощущений, а он взрывается в ней и оставляет ее тело, бьющееся на волнах экстаза.

Он крепко сжимает ее в своих объятиях, и они вместе лежат, слушая доносящиеся с улицы раскаты грома... которым больше ее не напугать.