Сундук (гет)

Скорпиус не понимает, что происходит. Почему планета вращается вокруг солнца? Почему небо голубое? Почему летом так жарко? Почему он, Скорпиус, оказался в Норе?

Миллионы вопросов крутятся в светловолосой голове, пока она пьет горячий чай, ест горячие супы и чувствует горячие прикосновения.

Скорпиус Малфой думает, что это глупость — проводить июль в компании Поттеров и Уизли, слушать их разговоры о падении галлеона, замужестве мадемуазель Габриэль, неурожае мимбулус мимблетонии, но он сидит и вежливо кивает в нужные моменты, легко сжимает руку Лили Поттер под столом и пьет горячий, до боли обжигающий чай, надеясь, что это поможет ему.

Чем?

Он и сам не знает. Ему то ли скучно, то ли душно, то ли просто все надоели. Шутник Поттер, у которого в голове никаких мыслей, кроме как «где поесть, кого бы поиметь». Джеймс, рассказывающий о чемпионатах чего-то там где-то там, на которых он как-то выступал. Удачно, наверное, раз рассказывает. Джеймс лежит на деревянном полу гостиной, размахивая руками и имитируя ветряную мельницу после шторма. Вот он показывает, как ловит квоффл, отдает пас и подмигивает фанаткам, готовым бросить ему любую деталь верхнего и нижнего белья. Скорпиус из вежливости смеется, и ему даже кажется, что вполне искренне.

Малфой слоняется по дому без дела, уныло пялится на помятые простыни вперемешку с носками, сваленные в углу на табуретку, протирает пальцем пыльные книжные полки и до тошноты мило улыбается миссис Уизли: Гермионе, Флер, Анджелине, Одри.

— Как там папа? — спрашивает Гермиона, сдувая со лба прилипшую мокрую прядь, а Скорпиус думает, что Роза на маму жутко похожа. Миссис Уизли месит тесто, яростно мнет его руками и трет нос, перепачканный мукой. На ней смешное платье в цветочек, такой же фартук и бросающийся в глаза шрам. Грязнокровка.

«Бабуля Белла постаралась на славу», — замечает Малфой, но вежливо отвечает:

— Спасибо, хорошо. Ему что-нибудь передать?

От удушливой жары клетчатая футболка, похожая на плед бабушки Молли, клеится к телу. Стоящие на старом шкафу часы тикают оглушительно громко, мука поднимается в воздух и кружится-кружится-кружится...

И это даже не смешно. Совсем.

Лили вешается на шею, щебечет о будущем и закидывает ноги на стол. Подпиливает и без того аккуратные ногти, изящно отбрасывает за спину длинные рыжие волосы, щеголяет в коротких шортиках и майке. У нее длинные ноги, хитрая улыбка, прищуренные глаза и полное отсутствие той Поттер, которую Скорпиус любил.

— Тебе здесь нравится? — тянет Лили, поправляя на носу огромные очки-полароиды и протягивая ему крем для загара. Малфой хмыкает и открывает тюбик. А то как же. Нравится. Он просто в восторге — мазок раз, разгоряченная кожа пылает — давно мечтал провести каникулы в аду — мазок два, солнце-сковорода явно издевается — лучшего и представить нельзя — мазок три, солнце любит Лили, Лили любит солнце, Скорп здесь явно лишний.

— Конечно, любимая. Мне здесь очень хорошо.

Лили блаженно улыбается, а Скорпиус еще никогда столько не врал.

И это ни разу не весело.

Футболка с надписью «Fuck this shit», тяжелый запах сигарет и татуированные шея-ключицы-руки. Роза читает маггловские книги, заливается слезами, курит и говорит, что это самое дрянное лето, которое она переживала. И тут Скорпиус с ней солидарен.

Малфой прячется в комнате Хьюго, куда его поселили на время. Он обессиленно падает на кровать и зажмуривается крепко-крепко, надеясь, что когда он откроет глаза, всех этих деревянных декораций уже не будет. Ни пыльных простыней, пахнущих порошком, ни низких потолков, обтянутых паутиной, ни плавящихся деревянных полов.

— Даже и не пытайся, — бросает Хьюго Уизли с кровати напротив. Он снова что-то читает лежа, уткнувшись в книгу носом и закинув ногу на ногу.

— А если я попробую? — Малфой приподнимает голову и пристально смотрит на Уизли.

— Лили тебя все равно найдет. Так что домучивайся до победного конца, — Скорп ловит насмешливый взгляд, смешинки в изгибе губ и роняет голову на подушку, — или до непобедного. Но тебе не сбежать.

Книга захлопывается, поднимая тучи пыли и букв, но это неудивительно. Правда ведь?

Скорпиус не понимает, что его держит здесь, в этой разваливающейся обители зла. Он смотрит в потолок, по которому пляшут спокойные лунные тени, кусает губы и упорно задыхается.

«До победного конца», — звучит в голове искаженный голос Хьюго.

«До. Победного. Конца».

До.

Самого.

Конца.

Дни тянутся резиной или жвачкой, которую Лили постоянно жует. Розовой, липкой, приторно-сладкой. Дни тянутся уставшим Гарри Поттером с сединой в черных волосах и усах, смешливой рыжей Джинни, Фредом с больными глазами, постоянно зевающим Роном, грациозной и такой неуместной здесь Флер, строгим Биллом, совершенно раскованным и диким драконологом Чарли и Хьюго.

Рыжеволосым. Кареглазым. Колко усмехающимся.

И это вовсе не здорово.

— Я уже говорила, что ненавижу лето? — в тысячный раз сплевывает Роза, перемывая тарелки. Скорпиус только кивает головой и ловит посуду, которую бросает ему Уизли. На большее он не способен, да и зачем, если эта дикарка понимает его без слов. Ей здесь так же тесно, некомфортно и муторно, как и ему. А может, даже больше.

— Слушай, пойдем на озеро? — Роза резко оборачивается и замирает в ожидании, а на лице написано: «Бери себя в руки и бежим!».

Малфой прислушивается к голосу в голове: «До конца», и отрицательно кивает головой.

Она молчит и топит тарелки в мыльном море.

С календаря падает еще один высохший лист. Еще один день до свободы. До вдоха.

— Так что ты там говорил о попытках? — Хьюго появляется на кухне внезапно, словно призрак их ниоткуда. Открывает холодильник, наливает молоко в высокий стакан и отпивает маленькими глотками. Садится на хлипкий расшатанный стул напротив Скорпиуса и рассматривает его сквозь стекло.

Малфой молчит и вглядывается в темноту за окном.

А Хьюго пьет ледяное молоко, и на шее у него пульсирует синяя жилка.

«Если это не закончится, то я сойду с ума», — Скорпиус лежит на горячей траве под деревом и слушает жизнерадостный треп Лили. В ней столько жизни, что ее просто деть некуда — бери и раздавай больным и немощным. Лили щебечет, прижимаясь своими губами к щекам Малфоя. Она нависает над ним, вглядывается в глаза, целует жарко и до тошноты медово, отзываясь сладостью на языке, губах, коже.

И все вроде бы правильно, так, как должно быть. В чем же тогда подвох?

Духота уходит медленно, но неумолимо. Бездонное синее небо постепенно одевается в толстые серые пижамы.

Красота.

Скорпиус стоит посреди двора по пояс в петуниях, вдыхает приближающийся запах дождя и бросает короткие взгляды на сидящего на земле Хьюго. Тот снова читает, подобрав под себя ноги и закусив нижнюю губу. Между пальцев у него — пронзительно желтый колосок. А сами пальцы тонкие, почти девичьи, такие нужно держать в руке и не отпускать.

«О Мерлин, я совсем тронулся», — замирает Малфой, наталкиваясь на неясный взгляд Уизли. Неясный потому, что вовсе непонятно, что он выражает.

«Привет, чувак. У тебя крутые пальцы. Можно я подержу тебя за руку?» — Скорпиус взрывается истерическим хохотом, Хьюго улыбается трогательно и немного горько.

Мир вокруг взрывается галактиками, чертовыми планетами, мирами, вселенными — да чем угодно! Мокрые волосы разметались по подушке, дыхание сбивается с ритма, а пальцы отчаянно комкают простынь.

Лист с календаря обтекает растаявшим мороженным.

Перед глазами — потрескавшиеся обветренные губы. Уже которую ночь. Скорпиус усмехается и глядит на соседнюю кровать. Он знает, чьи это губы и что они с ним делают.

— Какой-то ты сонный, — Хьюго открывает книгу и пытается уйти в нее, но взгляд Малфоя мешает. Жадный, голодный, истосковавшийся и измученный. Уизли отрывается от печатных страниц. — Не страдай так. Тут осталось всего ничего.

— Ничего, — соглашается Скорпиус.

Запястья у Хьюго тонкие. Изящные.

Ключицы трогательные.

Кожа — светлая, как и его любимое молоко.

Хьюго ухмыляется криво и пошло.

Малфой усмехается в ответ и садится ближе.

Вокруг умирают цветы, задыхается жара, мир крошится на осколки, и все ненормально.

«Эй, рыжий, мне нравятся твои ключицы, но это, в общем-то, не новость».