Перед прочтением сжечь (гет)

31 мая 1998 года

Дора. Милая моя, родная моя Дора.

Уже неделя, как мы оба дома, а я всё боюсь выпустить тебя из поля зрения хоть на секунду.

Я не знаю, как мы выжили, не знаю, что выдернуло меня из объятий смерти: говорят, это моя волчья живучесть, как знать, — но первое, что помню после пробуждения — безумный, затапливающий, удушающий страх. За те первые дни, пока меня не пускали к тебе, я едва не разодрал целителей голыми руками: им всё же не повезло иметь дело с раненым оборотнем. Хвала всем святым, перед полнолунием мне разрешили тебя хотя бы увидеть — иначе, боюсь, не помогло бы никакое аконитовое зелье.

Я никогда ещё так не боялся, как тогда, когда ты оказалась в Хогвартсе. Дора! Я как наяву вижу твои ошалелые, горящие глаза, такие тревожные, что было больно смотреть на тебя, вижу, как ты бросаешься наперерез, через коридор, заметив меня... И сейчас не могу отделаться от мысли, как близко была та смертельная грань. И так страшно и сладко вспоминать, как ты налетела на меня среди битвы, ты, которая не могла остаться в стороне... Я бы сказал тебе ещё сотню раз, что я никогда не стоил такого риска, но я бы солгал, если бы сказал, что выбрался бы в одиночку. До того момента, наверное, я был даже не против уйти в бою, но оставить тебя было выше моих сил.

Знаешь, я всё ещё — в глубине души — боюсь поверить, что нам так чудовищно, невероятно повезло. Прости, милая моя, ты и так всё время ругаешь меня за мою подозрительность, но веришь ли — я разом почувствовал, как постарел лет на десять, когда наконец увидел тебя в Мунго — бледную, неподвижную, так ужасающе похожую на самый невероятный и самый реальный мой кошмар.

Милая, любимая моя Дора, неужели это всё наяву? Я вижу в зеркале, как ты улыбаешься, баюкая Тедди, и делаешь вид, что совсем не смотришь в мою сторону. И силы небесные, как же хорошо... вот так. Немыслимо хорошо.

И как же хочется, чтобы оно не кончалось.

Твой безраздельно,

Ремус

— — — —

13 июля 1998 года.

Милая Дора,

Такое странное чувство не даёт покоя мне в последнее время. Ощущение диссонанса, какого-то парадокса в окружающем мире. Мы до сих пор просыпаемся от каждого шороха, тянемся к палочкам при стуке в дверь, а в «Пророке» пишут не о новых эдиктах и загадочных убийствах, а о восстановлении Хогвартса, и печатают фотографии Кингсли. Поворот на сто восемьдесят градусов — и не то чтобы мне не нравилось направление, просто всё это казалось таким недосягаемым ещё так недавно! А сегодня мне уже откликнулись на пару вакансий — после стольких лет глубокого молчания и отказов.

Конечно, победная эйфория сменится рутиной, мы снова будем ворчать, но пока — я чувствую себя стоящим на пороге, за которым начинается Страна Чудес. Наверное, в последний раз я чувствовал что-то подобное перед Хогвартсом, но, честно говоря, вспоминается об этом — как о прошлой... да что там, позапрошлой жизни. Ощущаю себя недобитым динозавром, но на удивление молодым динозавром — это если не смотреть в зеркало, разумеется.

Как жаль, что год назад всё было иначе, — меня до сих пор гложет вина, что вся наша совместная жизнь началась впопыхах, на бегу и в атмосфере хаоса. И как бы ты не уверяла меня, что это был лучший день в твоей жизни (пожалуй, тут я даже с тобой согласился бы), я до сих пор удивляюсь, как ты за меня всё-таки вышла замуж. И, что совсем уж бессовестно с моей стороны, со всеми послепобедными хлопотами мы не отметили даже первой годовщины.

Но с другой стороны — говорят, всё к лучшему в этом лучшем из миров. И я рад, что у нас был этот безумный, страшный год.

И ещё больше рад, что теперь у нас есть ещё, надеюсь, гораздо больше, чем год.

Твой,

Ремус

— — — — -

8 сентября 1998 года.

Милая моя Дора, гроза всех нарушителей общественного порядка,

Конечно, я догадывался (а в глубине души знал однозначно), что стоит тебе немного оклематься, как ты ринешься в бой. И, конечно, я надеялся (и столь же однозначно знал, что надежды мои тщетны, с твоим-то безудержным авантюризмом), что это случится как можно позже. Что ж, спасибо Кингсли хотя бы за то, что тему аврората он поднял не при первой же встрече.

Последние несколько месяцев мы практически не разлучались, и как ни безнадёжно наивно это звучит, но мне не по себе отпускать тебя сегодня, в твой первый рабочий день. И пусть война позади, а ты — один из самых отчаянных бойцов, которых я когда-либо знал, никакие доказательства твоего безусловного профессионализма не успокоят моей параноидальной тревоги.

Но ты светишься энтузиазмом, и, откровенно говоря, я не чувствую себя в праве как-то препятствовать тебе: ты никогда не была бы собой без любимого дела. Хотя мне бы, наверное, было значительно легче, если бы ты предпочла менее адреналиновый образ жизни, и я надеюсь, что ты простишь мне эти размышления и эту мою слабую надежду. И как бы там ни было, я поддержу любое твоё решение.

Береги себя.

Твой,

Ремус

PS: И всё же, несмотря на все твои отпирательства и ухищрения, я готов биться об заклад, что первым словом Тедди будет «мама». В крайнем случае "Меди".

— — — — -

1 ноября 1998 года.

Милая Дора,

Я вряд ли когда-нибудь смирюсь с тем, что пока я мирно пишу статьи дома у камина, ты носишься по всей Британии с палочкой наперевес (а должно бы быть наоборот, но мы бы не были собой, если у нас всё было, «как у людей», не находишь?). Но несмотря на это я не могу не благодарить судьбу за возможность видеть, как растёт Тедди. Это, пожалуй, единственное, что позволяет мне примириться с таким положением вещей.

Но как жаль порой, что ты не наблюдаешь подвиги нашего сына воочию! Хотя признаюсь чистосердечно — я с некоторым благоговейным ужасом жду того дня, когда он начнёт бегать — я не всегда успеваю и за ним ползающим.

Говорил ли я тебе когда-нибудь, как бесконечно благодарен за это чудо? Милая, милая Дора, я никогда не позволял себе даже помыслить о семье, и перед первым полнолунием Тедди я, наверное сошёл бы с ума, если бы уже не был в полубессознательном состоянии. То, что он здоров, до сих пор кажется мне волшебством.

Должно быть, это выглядит забавно: старый, чокнувшийся от счастья оборотень постигает азы отцовства. По-моему, очень смешно, но вдвойне смешнее, учитывая, что речь идёт обо мне. Гарри, конечно, до сих пор уверяет, что лучшего преподавателя ЗОТИ у них не было, но сдаётся мне, ему просто не повезло со сравнительной выборкой. В любом случае — с ними можно было хотя бы договориться, а до чудесного подросткового возраста Тедди мне надо ещё дожить.

Но мы, как-никак, оба учимся: Тедди — бить твои рекорды, а я — вовремя перекрывать ему опасные пути к отходу. И хотя ты настаиваешь, что он похож на меня, с каждым днём во мне крепнет надежда, что твоих генов в Теде всё же больше.

С любовью,

Твой Ремус.

— — — -

26 апреля 1999 года

Дора, любимая моя,

Сегодня — наш самый главный праздник, и глядя на то, как виновник торжества сосредоточенно пытается разобрать подаренную крёстным метлу на прутья (надеюсь, Гарри не будет слишком уж разочарован таким...практическим интересом Тедди к квиддичу ), я беспрестанно благодарю тебя за нашего сына. Ты поистине героическая женщина, и я не встречал никого упрямее и отважнее тебя, моя ненаглядная Дора.

Ты весь день сегодня смеёшься, и Тедди повторяет за тобой, и как забавно наблюдать за вами, когда вы одновременно дразните друг друга, меняя носы и отращивая уши очередной неведомой зверушки. Вы даже на меня накидываетесь одновременно — через этак год-полтора будете валить с ног с ходу, чует моё сердце. И смотрите с совершенно одинаковым хитрющим прищуром. Знаешь, как бы Тедди не менялся, глаза у него всё равно твои — озорные, широко раскрытые и счастливые. Каждый раз, когда я смотрю на него, я думаю, что как же всё-таки хорошо, что ты оказалась упрямее. Ты всегда чувствовала, как правильно, каким-то своим особым чутьём.

Я не умею говорить о любви, увы, никогда не был романтическим героем. Жизнь научила меня быть тактичным, быть дипломатом, но не очень-то научила быть влюблённым, за что я в очередной раз прошу у тебя прощения. Когда ты сказала мне в первый раз, что любишь меня, я, как последний дурак, мог только невнятно отпираться. И веришь ли — до сих пор сердце ёкает, когда ты говоришь о любви — так бесстрашно и просто, так болезненно искренне.

Мне ещё многому нужно учиться и многое стоит исправить. Был какой-то писатель, который как-то сказал: «Если ты жив, значит, твоя миссия на земле не кончена», и я, пожалуй, знаю, какова моя.

Милая, милая Дора, вы с Тедди — моё самое большое счастье.

И я бесконечно люблю вас обоих.

Ремус