Перед прочтением сжечь (гет)

31 июня (зачёркнуто)

1 июля 1991 года.

Привет тебе, юная Нимфадора!

Должно быть, ты хмуришься сейчас, но прошу, не обижайся. Веришь ли — я действительно считаю, что у тебя чудесное имя. И — прости ещё раз — так и не смог удержаться от соблазна назвать тебя Нимфадорой. В конце концов, за последние несколько месяцев я так и не дописал ни одного письма тебе — скорее всего, и это постигнет та же участь.

Прости мне моё долгое бессовестное молчание. Честное слово, не проходило недели, чтобы я не садился писать — и каждый раз рвал написанное в клочья. Мне не о чем толком даже сказать, хоть ты каждую нашу встречу твердишь, чтобы я не пропадал. Но, правда, что может случиться в жизни немолодого оборотня? Да, в общем-то, и не случилось ничего — поэтому и пишу так поздно.

На календаре уже июль, и я даже, кажется, не заметил, как он наступил. А у тебя, верно, уже кончились все экзамены. Так что поздравляю тебя с началом взрослой жизни и ни секунды не сомневаюсь, что ты попадёшь в аврорат, как и хотела. В конце концов, не ты ли в итоге ухитрилась получить «Превосходно» у проф. Снейпа? А это, на мой взгляд, уже своеобразная рекомендация.

Маленькая Нимфадора заканчивает Хогвартс. Неужели на календаре и правда уже девяносто первый? Подозреваю, что я тут начинаю терять счёт времени в одиночестве. Безнадёжно устарел. Увы мне.

Если всё получится, то надеюсь заглянуть к вам до конца месяца. Простите меня с Меди за эти бесконечные «если», но, к сожалению, пока мои работодатели всё так же отдают предпочтение медицинской карте, а не рекомендательным письмам.

Ещё раз поздравляю.

Наилучшие пожелания Андромеде и Теду.

Твой друг,

Р. Дж. Люпин

— — — —

12 сентября 1991 года

Дорогая Тонкс,

Кажется, ещё одно письмо мне придётся начать с извинений (это становится печальной традицией, увы). Я ведь так и не навестил ваше семейство, хотя, как ни парадоксально, с работой всё сложилось удачно. Мерлин! Удачно настолько, насколько можно считать удачей краткую двухмесячную передышку в экспедиции на край света. Но, на самом деле, я рад вырваться — в глубоких лесах становится всё равно, кто ты и откуда. Признаться, это ощущение — пусть мимолётное, пусть обманчивое, но ощущение равенства успокаивает.

О главном: я слышал, что ты сдала экзамены и принята в аврорскую школу. Не сомневаюсь, что окончишь ты её столь же блестяще, но всё же желаю тебе меньше поскальзываться на ровном месте. Впрочем, помнится, ты и спотыкаясь умудрялась вводить меня в ступор своими обстрелами, когда просила потренировать тебя к экзаменам. Что-то подсказывает мне, что в следующую нашу встречу ты уложишь меня на обе лопатки. Хотя не то чтобы я сильно сопротивлялся.

С пожеланием безграничной удачи и упорства,

Твой друг,

Р. Дж. Люпин

— — — —

23 декабря 1992 года

Дорогая Тонкс!

Знаю, ты мне всё ещё выскажешь: опять Рождество, а я опять где-то, и Андромеда уже устала меня зазывать на праздничный ужин (передай ей, кстати, спасибо за открытку, пожалуйста). И я опять (вот незадача!) каюсь. Искренне прошу прощения за своё ужасное поведение. То ли звёзды мне не благоприятствуют, то ли я сам — ходячий магнит, притягивающий неприятности. Учитывая, что с Прорицаниями у меня всю жизнь были слегка — если выразиться помягче — напряжённые взаимоотношения, то предполагаю второе. Представь себе: в кои-то веки найдя временную работу, я вынужден застрять в глухих таёжных лесах. Впрочем, тут прекрасная природа — и единственное, что омрачает мою идиллию — нарушенное обещание, которое ты вытянула из меня в нашу последнюю встречу. Даже с учётом моих слабых прорицательских навыков, я вряд ли ошибусь, если предположу, что кара за столь вопиющий проступок, не минует меня.

Ты будешь ругаться — прости ещё раз, — но что-то правильное в этом тоже есть. В одиночестве в семейный светлый праздник Рождества, в том, что я промерзаю здесь в чаще, засыпая под убаюкивающий волчий вой. Может быть, что-то родственное просыпается? С одной стороны обидно — слишком долго я этому сопротивлялся, а с другой — на это, может быть, я сгожусь лучше. Слишком мало что связывает меня с нормальным миром. Нет, конечно, я не сбрасываю со счетов тебя, но, дорогой друг, ты в меньшинстве — опять, как когда ты решила пойти в аврорат, только на сей раз я не уверен, что ты выиграешь. Иногда мне кажется, что только чувство вины заставляет меня оставаться человеком. Ты, впрочем, всё знаешь и так — и спасибо тебе за то, что ты меня никогда не жалела, иначе бы я, наверное, озверел от той самой вины. Сколько лет... Должно быть, Гарри уже на втором курсе. Жаль, не у кого спросить.

Завтра Сочельник, и вряд ли случится чудо. Забавно, как быстро перестаёшь верить в чудеса, будучи волшебником. Но всё-таки желаю тебе — и, конечно, семье — светлой и лёгкой дороги.

Твой далёкий и бесконечно виноватый друг,

Р. Дж. Люпин

— — — —

1 августа 1993 года

Моя дорогая Тонкс,

Веришь ли, у меня даже есть новость. Подумать только, в этот раз я начну не с извинений! Хотя уверен, это ещё не финал.

О новостях. Надеюсь, ты не сочтёшь меня совсем уж отъявленным шутником, но если что — не могу тебя винить, сам до сих пор не верю. Профессор Дамблдор пригласил меня преподавать в Хогвартс. Меня — и профессором. Помнится, я говорил, что чудес не бывает. Нет, пожалуй, Чудес — не бывает, но невозможное — случается. Хотя иногда мне, как в детстве, кажется, что когда речь идёт о Дамблдоре, говорить о невозможном не приходится.

Ох, Дора, что-то подсказывает мне, что это неспроста. Не сомневаюсь, что ты — без пяти минут аврор — в курсе происходящего гораздо лучше, чем я. Блэк (зачёркнуто) Сириус (зачёркнуто) Что-то не так, не складывается в этой истории. Почему сейчас? И... Если бы я мог тогда хотя бы увидеть его. Если бы он объяснил. Если бы... Знаешь, за одно это меня должны были бы, наверное, отправить гнить в Азкабан, но каждый раз покупая «Пророк» (раз уж меня взяли в Хогвартс, могу не экономить на подписке, как вовремя), я с облегчением перевожу дух, не найдя новостей про него.

Если его поймают, если его казнят... Я не знаю, Дора, почему я так боюсь этой возможности. Может быть, потому что надеюсь на какое-то чудо. Может быть, слишком хорошо помню его. Сириуса, моего друга, настоящего, сумасбродного, неугомонного, подчас жёсткого, но, понимаешь, я ведь чувствовал его дружбу, верил ему едва ли не больше, чем себе. Как я могу желать ему участь, которая хуже смерти?

А ты всегда говорила, что не веришь в его виновность. Смелая, упрямая Тонкс.

Как мне хочется, чтобы ты сейчас наругала меня за все сомнения.

И всё-таки, Дора, будь осторожнее.

Всегда твой друг,

Ремус Люпин

— — — —

1 ноября 1993 года

Друг мой Дора,

Вчера Сириус был здесь. В замке.

И если бы сегодня ты спросила меня, верю ли я в его желание убить Гарри, я бы ответил «нет». Нет. Не верю. Верю ли я в его вину? Нет. Не знаю. Чёрт побери, всё слишком сложно — или наоборот, просто? Я боюсь поверить, что все мы могли ошибаться, иначе слишком горько и жестоко будет ошибиться сейчас, но вот именно сейчас я не могу не сомневаться.

Если бы я мог спросить!..

И именно сейчас, как назло, я не могу даже вырваться к тебе, чтобы поделиться своими опасениями. Мы ведь тысячу раз обсуждали, спорили — до этого. Всё — до, и потому теперь мне всё кажется бессмысленным.

Я не знаю, как мне быть, Дора. Северус ходит за мной по пятам, вероятно, надеясь, что заловит меня вместе с Сириусом, и я не могу даже искать, чтобы не сделать хуже. А ещё Гарри. При каждом взгляде на него, у меня сердце разрывается от воспоминаний и осознания собственной вины. Мерлин, дай мне сил. Как я могу не рассказать ему, Дора, и как я могу ему в то же время сказать?..

Но другого пути нет. Я должен докопаться до правды, как ни банально это звучит.

Как мне не хватает твоего оптимизма.

Всегда твой,

Ремус Люпин