Путь Пожирателя (джен)

Вечерние огни пляшут на улицах темного города, неизбежно увлекая тебя в манящую темноту. Узенькая маггловская улочка затейливо извивается, ведя от одного потерянного квартала к другому, и тьма надежно скрывает всю ту грязь, что пропитала эту часть Лондона.

Первое задание Волдеморта. Мой первый рейд.

Мы продвигаемся бесшумно, я и еще несколько Пожирателей, надежно скрытые от ненужных глаз черными плащами. Все мы знаем, что должны сделать. Вот только это гложет меня, пожирая изнутри. В попытке отрешиться от того, что я собираюсь сотворить, я обращаюсь к воспоминаниям. Сознание услужливо подкидывает мне полустертые в памяти сцены.

* * *

Темный зал, свет луны сквозь прозрачные занавески, Беллатриса Лестрейндж, замершая в дверном проеме.

— Чего тебе? — охрипший голос в тишине.

— Я не могу понять, — будто не слыша меня, задумчиво произносит кузина. Проходит в комнату и зажигает канделябры.

— Счастлив за тебя. А теперь будь добра, свали отсюда, — немедленно гашу все свечи. После длительного нахождения в полной темноте, свет кажется чем-то излишним и слепит глаза.

Она подходит ближе, заглядывает в мое лицо.

— Ничего не могу понять, — Беллатриса качает головой, и чёрные кудри рассыпаются по плечам.

— А от меня тебе что надо? — мое лицо принимает скучающее выражение, хотя я насторожен — намерения Беллы остаются загадкой.

— От тебя? — она точно удивляется. — Мне больше интересно, что тебе нужно от нас.

Я замираю, ожидая продолжения. Горячее безумство Беллы порождает самоуверенность, и ей начинает казаться, что она сейчас же раскроет все мои замыслы. Мне бы стоило волноваться — но замыслов у меня нет. Есть только полная дезориентированность да пустота в придачу — это первый день как я стал Пожирателем.

— Зачем ты здесь, Сириус? — почти шепотом спрашивает она, склоняясь к самому моему лицу.

— Я не знаю, — выдыхаю я, и, прежде чем я понимаю, что это неправильный ответ, она растворяется в темноте.

Оставляя меня сомневаться, была ли она там вообще.

* * *

Ясный день, рабочий шум невдалеке, Элайджа Нотт, незаметно подошедший сзади.

— Как тебе? — оставив приветствия, спрашивает он.

— Масштабно, — не задумываясь, отвечаю я. На моих глазах возводится громадный особняк, поражающий своей давящей массивностью.

— Что-то в этом есть, да? — отводя взгляд от постройки и переводя его на меня, замечает Нотт.

— Что, например? — я отвечаю ему заинтересованным взглядом.

— Доля иронии, — ухмыльнувшись, говорит он, тут же поясняя, — Темный Лорд отстраивает Мракс-мэнор, возрождает былое величие… При этом все мы знаем, что Мраксы закончили свою жизнь в нищенской халупе, а сам он и не Мракс вовсе.

Я внимательно всматриваюсь в его лицо, стараясь понять, куда он клонит. Наконец, не выдержав, спрашиваю:

— Думаешь, нас ждет такой же конец?

Вопреки моим ожиданиям, он улыбается:

— Нет, конечно. Напротив, он отстроит наш прогнивший мир, подобно тому, как прославил увядший род. Я верю в это, по крайней мере.

Мы еще долго стоим там, наблюдая за снующими туда-сюда рабочими магами, усердно выполняющими своё задание. Понимают ли они, что именно возводят? Едва ли. Вот только для меня этот день, неделя как я переметнулся на другую сторону, ознаменовался как начало новой империи. Империи Волдеморта.

* * *

Окутанная утренним туманом лужайка, отстроенный Мракс-мэнор, два парня, рассекающих зловещую дымку.

— Крауч, — осипший голос одного из них, — у тебя там собрание, забыл?

Две недели с тех пор, как я стал Пожирателем. Собрание войск Волдеморта.

— Ага, у тебя тоже, — в голосе Крауча сквозит сарказм.

И хотя я как раз-таки шел на свое первое в жизни собрание, я останавливаюсь и усиленно вглядываюсь во мглу.

— Если тебе потом влетит от Лорда, я не виноват, — голоса приближаются, прорисовываются очертания. Любопытство завладевает мною, и я попросту стою и жду развязки представления, забыв про свои дела.

— Конечно, не виноват. В том, что я идиот, вызвавшийся тебе помогать, виноваты разве что мои предки, — совсем близко, и вот я уже не без удивления разглядываю совсем не вяжущуюся с моими представлениями о Пожирателях картину: высокий блондин, насколько я расслышал, один из Краучей, поддерживает едва переставляющего ноги изможденного брюнета.

Стоит им только подойти чуть ближе, как я безошибочно узнаю наложенный на него отпечаток: оборотень, не иначе. И, да, точно, — полная луна подглядывала в мои окна всю прошлую ночь. Мгновенно вспоминаю Ремуса и мародеров — тоска защемляет сердце, и я так и стою посреди туманного островка, невольно вглядываясь в оборотня и выискивая сходства со своим другом.

Между тем процессия проходит мимо меня, а брюнет со странной красной прядью в волосах неожиданно и через силу выпрямляется, смерив меня гордым взглядом. Впрочем, через пару шагов он спотыкается, едва не падая, и Крауч, отчитывая его за извечную гордыню не самыми приличными словами, снова подставляет свое плечо.

— Не стоит, Барти, — шипит брюнет, отлично зная, что я все еще слышу их.

— Заткнись и иди отлеживаться, — сердито бросает тот, прежде чем я теряю обоих из виду.

На собрание я спешу с окончательно смешанными чувствами. Дружба Пожирателей? Поддержка? Забота?

Так не бывает, верно?

* * *

Приятный полумрак, огромный резной стол в центре комнаты, Волдеморт,сидящий в гордом одиночестве.

— Ты опять опоздал, — бросает он со скучающим видом.

— Раз ты еще здесь, значит, не так уж я и опоздал, — по совершенно необъяснимым причинам Лорд прощает мне мою фамильярность и долю наглости.

— Впрочем, я это предвидел. Мне все равно нужно было поговорить с тобой.

Я демонстративно усаживаюсь на противоположный конец стола, своим видом показывая, что я весь во внимании.

— Прошел месяц с тех пор, как ты присоединился ко мне, Сириус, — он говорит своим привычным ровным, завораживающим тоном. — За это время я ни разу не высказал тебе своего недоверия, хотя, строго говоря, поводов сомневаться в тебе у меня предостаточно.

Я лишь неопределенно хмыкаю, ожидая продолжения.

— Но теперь пришло время доказать свою преданность нашему делу.

Я настораживаюсь. Ничем хорошим это не пахнет.

Он неожиданно резко подрывается с места и выходит из комнаты. Замирает в проеме, будто бы передумав, и говорит, чеканя слова:

— В эту субботу. Рейд. Ты и еще шесть Пожирателей. Маггловский квартал.

Я так и застываю с откровенно ошарашенным видом. И вдруг бросаю ему вслед:

— Зачем? Что они сделали?

Он останавливается, приподняв одну бровь.

— Пожалуйста, — тихо говорю я, — я должен знать, зачем мне их убивать.

Волдеморт ухмыляется, подходит ко мне и хлопает по плечу. Меня коробит от этого неуместного жеста, когда он добавляет:

— Они сдали Марлин. Продали её. И, знаешь, за сколько? Двести долларов! — он жутко улыбается, ожидая моей реакции.

Реакции нет. Я все еще пытаюсь осознать то, что услышал. Явно недовольный эффектом, Волдеморт продолжает:

— Мы не знали, где искать семью МакКиннон. У нас просто был список имен, — я вдруг замечаю, что он всегда говорит «мы» об отрядах Пожирателей, — и весьма размытые сведения о том, где надо искать. Ты знал, что её родители работали на той улице, Сириус?

Я не знал. Как и не знал, что должен чувствовать теперь.

— Нам даже не пришлось их пытать, — Лорд хохотнул, явно получая удовольствие от процесса, — двести долларов — и мы знаем всё.

— Рейд. В субботу, — повторил он, довольно посмотрев на меня. А я был просто как громом пораженный. Старые раны снова кровоточили, усилиями этого монстра. Но разве не помогал он мне творить справедливость? Разве не мести я хотел?

* * *

Призывно светятся огоньки, но мы больше не видим их. Проходим в закоулок со слепыми окнами и пустыми тротуарами. Бомбардой вышибаем дверь, бесцеремонно заваливаемся в помещение. Кто-то издевательски говорит «Тук-тук», а дальше…

Перепуганные человечки снуют туда-сюда, подгоняемые заклятиями. Дальнейшие события сливаются в единое полотно, название которому — «Кровь». Обманчиво яркие вспышки озаряют дом за домом, когда мы смертельным вихрем проносимся по прогнившей улице.

Мы. Это уже не я, это мы — Пожиратели, и в этот момент сознание у нас одно на всех, и сердце одно. И все мои чувства, совесть, все это остается где-то «до» рейда. Когда действуешь подобно идеально слаженному механизму, индивидуальность стирается за ненадобностью.

И я убивал. Много, и даже не без радости. На этом пире безумства и крови я упивался своей силой и превосходством. Стоило мне вспомнить её — и тут же новый прилив ярости затмевал даже то малое, что осталось от меня самого.

Я никогда не пробовал применять непростительные. Но это оказалось совсем несложно: когда подпитанная чистой ненавистью сила опаляет древко палочки, а на полу кто-то корчиться от боли.

Я не слышал их криков. Я слышал лишь её крики.

А когда я очнулся от этого жуткого наваждения, было уже поздно.