Путь Пожирателя (джен)

Темно. Темно, сыро и холодно до дрожи. А ещё эта тишина, нависающая и поглощающая все оставшиеся звуки. Тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием и свистом ветра сквозь щели в промерзшем камне. Страшно.

И тут вдруг тишина прерывается, слышен тихий шелест у двери — и становится жутко. Дементора в темноте ещё не видно, но его и не нужно видеть — ощущения подскажут, когда он появится. Тогда, когда к горлу подкатывает животный ужас, когда не просто холод — лед сковывает разум, и остается только одно желание — бежать, но чувствуешь, что загнан в угол. И вот тогда, когда ты понимаешь, что выхода нет, никогда и не было, тогда он уже наклоняется к тебе, он близко, и ты понимаешь, что выхода никогда и не будет.

— Давай! — истошно кричу я в пустоту, сведенный с ума ожиданием ужасного, — чего ты ждешь?

И когда он касается меня, я чувствую это всем существом, воспоминания воскресают в памяти, затопляя сознание.

Я — Сириус Блэк, и это моя история.

* * *

— Марлин? — ногой выбиваю дверь, страшась только одного — опоздать, — Марлин!

Пробегаю по знакомому коридору направо — в гостиную. И замираю в проходе, охваченный животным ужасом.

Воспаленное сознание цепляет детали, а сотни осколков, рассыпанных по полу, ослепляют, мешая сосредоточиться на важном. Маггловская картина скошена немного вправо; неосознанно прохожу в комнату и поправляю её. На руках остается кровь — непонимающе рассматриваю её, все ещё боясь признать. Реальность слишком ужасна, чтобы быть правдой. Закрываю глаза и медленно выдыхаю.

Первое, что я вижу, открыв глаза — трупы родителей Марлин, распростертые на полу в неестественных позах, с застывшим навеки выражением нечеловеческого ужаса на лицах. И вот тут я понимаю, что всё это — правда, и паника волной накатывает на меня, смывая все прочие чувства, оставляя после себя лишь влажную дорожку страха.

— Марлин! — кричу я, зная, что не услышу ответа. Я мечусь по комнате, заламывая руки, совершенно точно зная, что должен обернуться. Но я боюсь, боюсь того, что увижу там. Пересилив себя, резким движением разворачиваюсь — и падаю на колени, не в силах отвести взгляда от ужасающей и совершенно нереальной картины.

Окровавленное, изуродованное до неузнаваемости тело Марлин привязано к стулу. Грязнокровку МакКиннон не могли просто убить — её пытали, пытали до смерти. Марлин…моя Марлин пережила нечеловеческие муки, прежде чем…

Будто бы стороны я вижу, как выхватываю палочку, разрезаю веревки и сжимаю в объятиях ту, которая должна была стать моей женой. И разом все меркнет, когда я смотрю в её застывшие глаза, судорожно, словно утопающий, хватаюсь за её окоченевшую руку, и падаю рядом с ней, захлебываясь в собственных рыданиях.

Лучше бы я умер тогда.

* * *

— Ты должен был защитить её! — я влетаю в его кабинет, внося на руках тело Марлин, — ты обещал!

Дамблдор встает со своего кресла, подаваясь мне на встречу.

— Сириус, что случи…

Договорить он не успевает, пораженно глядя на тело Марлин. Осторожно, словно последнюю ниточку, связывающую меня с этой реальностью, я кладу её на софу в директорском кабинете. На секунду мое лицо принимает выражение безграничной нежности, и я осторожно касаюсь губами её лба. Перевожу взгляд затравленного зверя на Дамблдора. Из груди вырывается полный боли и отчаяния крик «Ты обещал!». Не отдавая себе отчета, я набрасываюсь на директора, яростно крича что-то про долг и обещания.

Я смутно помню тот вечер. На крики вскоре сбежались преподаватели, меня силой оттащили от директора и напоили лошадиной дозой успокоительного. А в моей голове вертелась лишь одна мысль — он говорил, что все будет хорошо. Отказался от охраны дома МакКиннонов, ссылаясь на наложенные им лично чары. Но все пошло прахом. Он просчитался — Пожиратели нашли магглорожденную ведьму как раз в период яростного истребления всех грязнокровок без разбора. И все же какое-то шестое чувство подсказывало мне, что это не было случайностью.

Разбитый и истощенный, я свернулся в комок на той же софе, рядом с Марлин, и, поддавшись успокоительным, отдался Морфею.

* * *

— Это он во всем виноват. Он, понимаешь? — словно на автомате твердил я, глядя Джеймсу в глаза.

Прошло около недели со времен похорон Марлин. Собрался почти весь Орден Феникса, но никто из них, никто, не мог разделить мое горе. Поэтому я разделял его с бутылкой маггловского виски, сняв номер в каком-то обшарпанном отеле на окраине Лондона. Как только Поттер сумел отыскать меня там — это остается загадкой для меня до сих пор. Но в те дни, когда я пил не просыхая, вставая с утра только за тем, чтобы купить себе ещё пойла, в попытке заглушить свое горе, утопив его в выпивке, в то время приход Джеймса немало меня удивил.

Поттер покачал головой в ответ на протянутую ему бутылку и не без брезгливости сел в креселко с потертой обивкой напротив меня.

— Почему ты так уверен в этом? — испытывающе посмотрел он на меня.

— Старый дурак обещал спасти МакКиннонов, даже от охраны отказался. А я, еще больший идиот, поверил ему.

Я вскочил со своего места и, покачиваясь, принялся расхаживать по комнате.

— Мне не стоило его слушать! Да я… да я должен был днями и ночами сидеть под её дверью, сторожа её сон! Я…

Я рухнул обратно в кресло, закрывая лицо ладонями. Я должен был столько всего сделать, но вместо этого поверил Дамблдору. Все эти дни я лишь перебирал в уме возможные варианты спасения Марлин, и все они начинались с фразы «если бы».

— Так, друг, — со вздохом Джеймс подошел ко мне, помогая встать, — пойдем отсюда.

Я заупрямился и, потеряв равновесие, рухнул на грязный пол. Со словами «Посмотри, до чего ты себя довел!» Поттер поднял меня и с каким-то отчаянием в голосе произнес:

— Мы теряем тебя, Бродяга. Вот только тебя еще можно вернуть, а её уже нет! Она мертва, Сириус, мертва!

Мой кулак проехался точно по лицу Джеймса. Он покачнулся, но устоял. Только я не унимался — набросился на него, словно это он был виноват во всех моих бедах. Поттер не подкачал и, повалив меня одним точным ударом на пол, запрыгнул сверху и начал систематично бить мне морду. Когда я уже был на грани отключки, Джеймс, словно почувствовав, устало сел рядом со мной прямо на пол.

— Полегчало? — с издевкой поинтересовался он.

Я ничего не ответил. Джеймс протянул мне руку, рывком поднимая с пола, и мы аппарировали восвояси из этой задницы мира.

* * *

Едва я, поддерживаемый Джеймсом, побитый и пьяный, показался на пороге дома, мама выскользнула из дома и, тихо ахнув, помогла дотащить меня двери. Представляю, что она планировала мне за это устроить, однако, глядя на мою расквашенную морду, явно решила, что с меня уже хватит. Она сухо поблагодарила Джеймса, пытаясь сохранить остатки достоинства и, наспех попрощавшись, фактически выставила Поттера за дверь. Я же отрубился, едва моя голова коснулась подушки.

Очнувшись, я первое время не мог понять, где нахожусь. Голос матери с кухни вернул меня в реальность, и, оглядевшись, я узнал свою комнату, сплошь обвешанную маггловскими плакатами. К моему удивлению, мать не сорвала их со стен, а оставила все точно так, как я и запомнил. Едва я принял вертикальное положение, все поплыло у меня перед глазами, и лишь спустя пару секунд я смог разглядеть стакан с жидкостью на тумбочке у кровати. Голова нещадно трещала, напоминая о веселой недельке, и я залпом выпил все содержимое стакана, уповая, чтобы это оказалось антипохмельное. Очевидно, так и было, ведь спустя несколько минут я, чувствуя себя всего лишь разбитым, смог спуститься на кухню.

Я не вписался в поворот, зацепив косяк двери, и тихо выругался. Подняв взгляд, я понял, что мама на меня испытующе смотрит. На губах расцвела идиотская ухмылочка.

— Мама, я дома!

Мать подошла и влепила мне пощечину. Я выдержал это спокойно и даже с долей покаяния — заслужил. Затем она вдруг порывисто обняла меня и…заплакала.

Я ошалело приобнял её, и только тогда осознание того, что я натворил, накатило на меня. Тысяча произнесенным тихим сбивчивым шепотом извинений, тысяча обещаний исправиться были произнесены, прежде чем она успокоилась так же резко, как и заплакала, и отстранилась от меня. И по её глазам я понял — она прощает.

* * *

Когда домой вернулся Регулус, я не знал, что делать и что говорить. Я уже успел вернуться к привычной домашней жизни, выражаясь точнее — сидел у своей матери на шее. Марлин я старался не вспоминать, цепляясь за любую возможность отвлечься — в числе моих последних увлечений всплывала то легиллименция, то игра на маггловской гитаре, причем до ума я так ничего и не довел, бросаясь каждый раз в новую крайность. И вот в мою жизнь вернулся брат, отношения с которым испортились ещё в школе. Как же, не я строил из себя идеального слизеринца, реагируя на выходки непутевого братца презрительным взглядом в лучшем случае, и видом «я не знаю этого человека» в худшем.

Но вот он здесь и, кажется, настроен мирно. Ну да, ведь я уже закончил Хогвартс, а, значит, можно перестать меня стеснятся. Не перед кем.

— Слушай, что ты творишь? — я сижу в своей комнате, в руках у меня «Граф Монте-Кристо», а в поле зрения — братишка Рег.

— Читаю, — невозмутимо отвечаю я, не отрываясь от книги.

Он усмехается и решительно заходит в мою обитель, осторожно прикрывая за собой дверь.

— Ты же знаешь, о чем я. Последний твой залет был…масштабней, чем обычно.

Все мышцы разом напрягаются, а взгляд мгновенно ожесточается, обнажая мои истинные чувства.

— Ты ничего не знаешь.

— Так расскажи! — с раздраженностью бросает Регулус, — я ничего не знаю только потому, что ты ничего мне не говоришь!

— Ну надо же, кому захотелось поболтать! — окончательно отбрасывая книгу, вспыхиваю я, — но, знаешь, братец, это не лучшая тема для семейного разговора.

— Она была твоей девушкой? — после долгой паузы осторожно спрашивает Регулус.

В сознании мгновенно всплывает образ Марлин. Живой, радостной — и, в качестве контраста, окровавленный труп на стуле.

— Уйди прочь, — приглушая затаенную угрозу в голосе, процеживаю я.

Регулус пытается что-то возразить, но я перебиваю его своим криком.

— ПРОЧЬ!

Уязвленный, брат доходит до двери и, лишь на чуть-чуть задержавшись в проходе, тихо произносит:

— Я просто пришел сказать, что вступаю в ряды Пожирателей Смерти.

И уходит, оставляя меня так и замершим посреди комнаты, сраженным этой фразой до глубины души.

Регулус — Пожиратель смерти… Мой брат — Пожиратель…

Я отказывался это понять. Я не хотел такой правды. Тогда, наматывая по комнате круги, заломив руки в отчаянном жесте, я хотел только одного — помешать ему. Не дать брату перечеркнуть свою судьбу одним необдуманным решением. Я просто не мог позволить ему поставить на себе крест. Я не знал как, но я должен был.

Усилием воли я заставляю себя перестать метаться и обдумать все. Я сижу в кресле неподвижно, устремив взор куда-то вдаль, в то время как моя голова разрывается от тысячи мучительных мыслей. Казалось, все только начало налаживаться, но это была лишь иллюзия, иллюзия нормальной жизни.

Добро пожаловать в реальность, Блэк.

Я срываюсь с места и, сметая на пути все не вовремя подвернувшиеся предметы, почти вбегаю в гостиную. Ярость переполняет меня, но я не могу и не собираюсь больше её сдерживать.

Открывшаяся мне картина почти идиллическая: удобно устроившись на диванчике, мама мирно беседует с Регулусом.

— Семейный совет уже объявили, а меня опять забыли позвать? — несмотря на рвущийся наружу гнев на моем лице застывает усмешка, — что ж, у нас как раз есть хороший повод перетереть о жизни!

— Сириус, — мать смотрит на меня предупреждающе. И от этого взгляда у меня окончательно срывает тормоза.

— Например, о том, что ты собираешься сотворить со своим сыном. Пристроить его под крылышко Лорда, конечно, выгодная идея, да?

— Сириус, не надо, — тихо произносит Регулус, не поднимая на меня взгляда.

— Не надо? НЕ НАДО? — срываюсь на крик я. — Да ты хоть понимаешь, что из тебя хотят слепить? Ты думаешь, Пожиратели чаёк с Лордом распивают? Они убийцы, Рег! Ты уверен, что хочешь стать таким же?

Брат усиленно сверлит глазами пол. Я вижу, чувствую, что мои слова его задели, значит, шанс еще есть.

— Регулус, ты не обязан…

— Достаточно, Сириус, — холодный голос мамы обрывает мою речь. Я с вызовом ловлю её уничижительный взгляд. Ярость во мне пылает, довольно клокоча и постепенно вытесняя все прочие чувства.

— Нет, недостаточно, мама. Я не позволю сделать с Регулусом то, что они сделали с отцом.

Рег вздрагивает, но мать даже не изменяется в лице.

— Мы выслушали достаточно, даже слишком. Теперь послушай ты. Быть Пожирателем — это честь для благородной семьи, и мы…

— Честь? — взвываю я, не сдержавшись. — Честь?! Тогда почему он молчит, мама? Почему Регулус не считает убийство честью?

— Разговор окончен, — отрезает она и, беря Регулуса под руку, выходит из комнаты.

Неспешно, чинно, держа осанку. И от этого я готов выть: ни следа ярости, ни, хотя бы, недовольства на её холодном лице, застывшем когда-то в те времена, когда меня еще не было на свете. Мне хочется накричать на неё, подойти и встряхнуть, сделать хоть что-нибудь, чтобы только стереть эту отчужденность с родного лица. Горькая отчаянность переполняет меня, в то время как она отрешеченна и бесконечно далека. И это убивает меня.

Я вновь срываюсь с места. Прочь, прочь из этого дома. Я открываю дверь — холодный ветер распахивает её, сквозняком проносится по комнате, отрезвляя сознание. Нет, я не могу уйти. Не могу бросить брата.

Против воли в голове всплывает картина: безликие фигуры в масках с палочками наизготовку, изуродованное тело Марлин на проклятом стуле и Регулус, довольно усмехающийся, его громкое «Круцио!» и крики, крики, крики…

Из горла вырывается рык: я превращаюсь буквально на глазах и спустя мгновение бегу по мостовой так быстро, словно от этого зависит моя жизнь. Дальнейшие воспоминания размыты, и прихожу я в себя только когда оказываюсь на пороге дома в Годриковой Впадине. Упираюсь лапами в стену и заглядываю в окно. То, что я вижу там, заставляет меня уйти прочь.

Джеймс и Лили… Такие счастливые, такие радостные. Мне не хочется портить им жизнь и вешать на них свои проблемы. Да и незачем им знать о роли Волдеморта в нашей семье.

Я резко останавливаюсь, втягивая носом прохладный воздух. Различаю сотни запахов вечерней мостовой. Кого я обманываю? Мне невыносимо видеть чужое счастье. Глубоко внутри меня что-то говорит «Почему они могут быть вместе, а вы нет? Почему грязнокровка Эванс жива, а Марлин нет? Почему твой лучший друг счастлив, а ты..?» . Из последних сил стараюсь не слушать проклятый внутренний голос. Нет, это не я. Я — проживший с ними бок о бок семь лет, я, гулявший на их свадьбе, я, настоящий я, — рад за них всем сердцем.

И снова пускаюсь в бешеный бег, навстречу ветру, так кстати приводящему мои воспаленные мысли в порядок.

* * *

На пороге дома я появляюсь уже собранным и спокойным, по крайней мере, внешне. И хотя уже далеко за полночь, мать, вопреки обыкновению, не встречает меня с тирадами. Попробуй докажи ей, что я уже совершеннолетний — на Гриммо действует один закон: «До тех пор, пока ты живешь в этом доме, ты живешь по моим правилам». Сколько раз мама говорила это, тем самым словно подстрекая меня перестать жить в этом доме.

Что я с успехом практикую. Но не сегодня.

Я пробираюсь в свою комнату, и все мои мысли ограничиваются только вопросом, как бы скорее добраться до кровати и отключиться. Заклинанием зажигаю канделябры — привычка, почти рефлекс, — и не без удивления обнаруживаю Регулуса, сидящего на краю моей кровати. В неярком свете братишка выглядит задумчивым, даже грустным. Он долго рассматривает одну из загоревшихся свечей и, наконец, отстраненно произносит:

— Это они убили её? Пожиратели?

И поднимает взгляд на меня. Я устало вздыхаю — хватит с меня на сегодня приступов неконтролируемой ярости — и сажусь рядом.

— Да, — киваю.

— И ты боишься, что я стану таким же?

Я молчу, тщательно отводя взгляд. Регулус же неожиданно внимательно вглядывается в мое лицо.

— Нет. Ты боишься, что я уже такой, — теперь он не спрашивает, а утверждает.

Я по-прежнему храню молчание. Только в этот момент что-то во мне обрывается, когда я смотрю на своего маленького братца, так легко поддающегося влиянию.

— Да, Рег. Я боюсь. Боюсь того, что с тобой станет. Боюсь, что это сломает тебя.

Регулус принимает гордый вид, отворачивается.

— Высокого же ты обо мне мнения, Сириус.

Я фыркаю. Он молчит. И этим молчанием он может высказать больше, чем хотел бы. Но в этот момент я чувствую себя… счастливым? Нет, это далеко от счастья. Я чувствую, что я дома. Неожиданная ностальгия накатывает на меня, и я вдруг вспоминаю времена, когда не было еще между нами Слизерина и Гриффиндора, когда не был я в ссоре со всей родней. Время, когда мы с Регулусом на пару крушили Гриммо, играли в пиратов, подсмотренных в маггловской книжке, и дружно получали нагоняй от мамы за волшебную палочку, украденную, чтобы двое детей смогли устроить настоящий шторм. Времена, когда не было Пожирателей Смерти Волдеморта и Ордена Феникса Дамблдора.

— Расскажи мне, — тихо говорит Регулус.

И я рассказываю. Рассказываю все-все, со дня встречи с Марлин вплоть до дня её смерти. Повествование получается рваным, временами сбивчивым, по мере того как я заново переживаю все эти моменты. К концу рассказа дыхание у меня отчего-то сбивается, а Регулус, дослушав, без единого слова уходит. И едва за ним закрывается дверь, как из меня вырываются беззвучные рыдания.

И я вдруг ясно как никогда понимаю, что не смогу оставить все в прошлом. Мне не будет спокойной жизни, пока я не отомщу. За неё, за себя, за разбитое вдребезги будущее. Чего бы мне это не стоило, я узнаю, кто...

Пожирателям нужен Блэк? Что ж, они получат его. Вот только это будет не Регулус.

Ярко горят в ночи канделябры, тихо льётся музыка, чуть заглушаемая оживленными разговорами. Прием в Малфой-мэноре в самом разгаре, и на первый взгляд он кажется всего лишь закрытой вечеринкой.

Но только не мне.

Огни канделябров беспощадно слепят глаза, музыка режет слух, а разговоры кажутся перешептываниями за моей спиной. А ещё этот холод, холод мраморных плит, холод ясной ночи, пробирающий до дрожи. Я здесь чужой, я не нужен здесь, но именно здесь я должен быть.

— Ты и вправду считаешь, что я поверю в это? Поверю в то, что ты всерьёз решил стать на путь тьмы? Даже не надейся, Сириус Орион Блэк.

Отмахиваюсь от навязчивого голоса матери в голове. Да уж, maman, ты и тут умудряешься меня достать. Браво. А между тем взгляды прожигают мне спину. Но когда я оборачиваюсь, то не нахожу ни одной пары глаз, обращенных на меня. Все слишком воспитаны, чтобы открыто глазеть.

— Что бы ты не задумал, Сириус, не надо. Прошу тебя, это не стоит того.

О нет, братишка, еще как стоит!

Взгляды, взгляды, сотни пар глаз, направленных на меня. Каждый готов прожечь меня Авадой, и я с трудом держу маску. Я хочу обернуться — но нельзя.

Я в безопасности. Все хорошо — тщетно твержу я себе. Напрасно я пытаюсь себя обмануть: сердце твердит — они враги. Меня окружают враги, бессердечные убийцы, которые не остановятся ни перед чем. Но здесь также и убийцы Марлин. Я отчаянно сжимаю палочку в кармане мантии. Нет, не сейчас. Еще слишком рано.

— Ты будешь там сегодня, Сириус. Я не знаю, зачем тебе это, но потомок Блэков имеет полное право быть в доме Малфоев в день приема Темного Лорда. И он там будет.

Да, мама, ты даже не представляешь, что тут сегодня будет.

Проходя мимо зеркала, останавливаюсь и вглядываюсь в отражение. Оттуда на меня смотрит уверенный в себе и своей силе потомок древнего и благородного рода. Он улыбается и кивает своему отражению. То, что надо.

— Ты же говорил, что появишься в этой мантии, «оде снобизма», только на своих похоронах!

Хоть бы ты сегодня не оказался прав, Регулус.

Внезапно скрипка издает отвратительный, резкий звук. Я вздрагиваю и оборачиваюсь, на ходу выхватывая палочку. Никого. Там никого нет. Бросаю взгляд на свое отражение. Напряженное, бледное лицо, глаза, полные страха. Отвратительное зрелище. Отворачиваюсь и прячу палочку обратно в карман.

— Тяжелый день, Блэк? — из-за угла появляется фигура. Я чудом сдерживаю себя от очередной глупости и стискиваю палочку меж похолодевших пальцев.

Невысокий шатен с резко выделяющимися скулами, наконец, полностью выходит из своего укрытия. Несомненно, Нотт, только имени не помню.

— Вроде того, — не знаю, как, но выдавить усмешку у меня получается.

— Признаться, ты умеешь удивлять, — растягивая слова, проговаривает он. Сердце пропускает удар, а, может, и два. Сейчас меня раскроют. Нет, меня уже раскрыли. И теперь подойдут его дружки-Пожиратели, и Волдеморт самолично казнит меня.

— Правда? — удивленно приподнимаю брови. Ну же, продолжай, Нотт, я хочу знать все, что тебе обо мне известно.

— Никто не ожидал, что закоренелый гриффиндорец и любитель грязнокровок решит вдруг так резко сменить приоритеты.

Ещё сильнее, почти лихорадочно, стискиваю палочку. Я уже на грани, ещё чуть-чуть — и будет взрыв.

— А, впрочем, — продолжает между тем Нотт, — лучше поздно, чем никогда. Мои поздравления, — и он протягивает мне руку.

Я отцепляю побелевшие от напряжения пальцы от древка и пожимаю его руку.

— Элайджа.

— Сириус, — моё имя дается мне с необъяснимым трудом. Элайджа Нотт кивает на прощание и уходит в зал, туда, где сейчас самый разгар вечеринки. Я шумно выдыхаю и чувствую, как напряжение постепенно отступает. Все нормально, он ничего не знает. Никто из них не знает. Это просто глупая паранойя.

Я втягиваю носом воздух, словно перед нырком на глубину, и устремляюсь следом.

Мысли, одна мрачнее другой, будоражат мое сознание. Скольких людей убили эти люди? А которые из них убили её?

Это невыносимо. Пытаясь отвлечься, я прислушиваюсь к разговорам вокруг меня.

— Наш нерадивый кузен — Пожиратель? — доносится до меня голос. За ним следует заливистый смех. Я иду на этот звук, как потерявшееся в глубинах океана судно на свет маяка.

— Ты, верно, что-то путаешь, Цисси, — все ближе и ближе, я теперь различаю голос Беллатрисы. Ну конечно, она и Нарцисса.

— Не путает, — подаю голос я, довольный эффектным появлением. Беллатриса резко замолкает, пристально и испытывающе глядя на меня. Отвечаю ей нахальным взглядом и запоздало добавляю:

— Добрый вечер, дамы.

— Сириус, — процеживает Нарцисса, недовольная тем, что её застали врасплох, — признаться, не ожидала тебя тут увидеть.

— Не сомневаюсь, — я растягиваю губы в ироничной улыбке.

— Сириус, — внезапно раздается властный голос за моей спиной. Чего же мне стоит сохранить безразличное выражение лица! От этого голоса меня словно окатили водой и пустили ток по телу. Через силу я оборачиваюсь и чуть киваю.

— Вальпурга говорила о тебе, но я до конца не мог поверить, что она серьёзно. Пройдем же со мной.

Сердце пропускает ещё пару ударов. Этот человек внушает мне ужас, почти инстинктивный. Враг, враг, враг — хором твердят мне сердце и разум. Но я следую за ним, по ярко освещенному поместью, вверх по ступенькам, мимо толпы, через коридор с портретами предков Малфоев, и останавливаемся мы только перед дверью в какую-то комнату.

— Абраксас любезно согласился одолжить мне свой кабинет, — с этими словами он заклинанием отмыкает дверь и пропускает меня внутрь.

Обстановка в кабинете нарочито роскошная. Показательная, перегруженная всяческими статуэтками и прочими предметами, каким-либо образом указывающими на состояние Малфоев.

— Безвкусица какая, — кривлюсь я.

Волдеморт усмехается, и по его взгляду я вижу, что мое мнение он разделяет. Что ж, это тоже начало.

Между тем он усаживается в кресло за письменным столом и жестом предлагает мне занять место перед ним.

— Вы так всех новичков встречаете? — усмехаюсь я. — Или я один такой особенный?

— Несомненно, — рассеянно бросает он, пристально глядя в мои глаза. Легиллименция. Ага, сейчас прям я так и открыл тебе все свои мысли, урод.

Страх придает мне наглости. Чем больше я боюсь, тем сильнее во мне вспыхивает азарт и желание испытать противника.

— Неплохо, — спустя пару минут заговаривает он, — весьма неплохо. Зачем же ты пришел, Сириус Блэк?

— Думаю, сначала стоило спросить меня, а потом уже пытаться залезть в мою голову, — гордо поднимаю подбородок и смотрю ему в глаза.

Давай же, Лорд Волдеморт. Покажи, на что ты способен.

Вопреки моим ожиданиям, он лишь улыбается и встает с кресла, устремляя свой взгляд за окно.

— Истинно Блэк. Но что ты хочешь от меня? — с этими словами он поворачивается ко мне.

Убить тебя — в моих глазах пылает огонь, я больше не в силах его скрывать. Убить тебя, как ты убил её. И это уже невозможно скрыть ни за маской, ни за окклюментивным щитом.

Я подрываюсь, выхватываю палочку, и невербальное заклятие летит в его сторону. В сторону врага. Адреналин разливается по венам, и я больше не чувствую страха. Только огонь. Он с легкостью уворачивается от заклинания. Между тем все новые и новые заклятия срываются с конца моей палочки. И вот уже в щепки разнесен стол, вспыхивают фолианты на полках за разбитыми стеклами, тлеет тяжелая портьера за его спиной. Он — мишень, он — враг, и ярость, клокочущая внутри меня, наконец находит выход. Заклинания летят непрекращающейся стеной, стихийная магия вырывается наружу, превращая комнату в пепел. А я все не прекращаю атаку, вкладывая в неё все то, что осталось от меня.

Я не знаю, сколько длился мой порыв. Не знаю, сколько заклинаний было произнесено, не знаю я и сколько магии вылилось в воздух. Но едва я остановился, едва огонь в моих венах уступил неизбежной слабости, как я увидел вспышку. Красную вспышку.

Я не слышал слова «Круцио», я не видел Волдеморта среди огня, пепла и пыли. Но я точно знал, что это оно. Семь кругов ада предстали передо мной. Меня сжигали заживо, воскрешали и снова сжигали. Будто сотни игл впились в мое тело, будто яд пустили по венам, будто мир вокруг взорвался, а я — эпицентр взрыва.

И вдруг все прекратилось.

Я осел на коленях у его ног. Я был истощен, беспомощен и беззащитен. А он — лишь ранен.

— Я знал, — жутким шепотом проговорил он, — знал. Знал о МакКиннон, знал, зачем ты пришел. Но знаешь, что самое главное, Сириус Блэк? Дамблдор тоже знал.

Я издал подобие всхлипа. Во мне не осталось сил для сомнения, недоверия или чего бы то ни было. Во мне не осталось совершенно ничего. Я так и остался на коленях пред ним, из последних сил стараясь не потеряться в реальности. Я заглянул в его глаза и понял, что он не лгал. Но это все отступило на второй план. Это не играло совершенно никакой роли. Мне было все равно. И, вспоминая ту ночь сейчас, я понимаю, что это и спасло меня.

— Я не убью тебя, нет. Сириус Блэк, я дарю тебе жизнь.

Я содрогнулся от этой ритуальной фразы. Дарю тебе жизнь — значит, что и я не пойду против него. Никогда.

— Но знаешь, что? — он наклонился ко мне и силой заставил посмотреть ему глаза. — Ты будешь завтра на вечере у Малфоев. И я тоже буду там. Сегодня я увидел, на что ты способен. Завтра ты узнаешь, на что способен я.

От его голоса я вздрогнул. Было в нем что-то отталкивающее, на уровне инстинктов, что-то, что пугало меня до дрожи.

Но я знал, что это только начало. Начало чего-то, что мне ещё только предстояло понять. Я не хотел, видит Мерлин, я не хотел. Но я был связан, связан нерушимой клятвой, а значит — бессилен.

И я был на вечере Пожирателей у Малфоев. Был я и у Лестрейнджей, был у Эйвери. Потому что так сказал он.

Я не знал, зачем ему это, я не знал, зачем ему я. Я просто стоял чуть поодаль него, пригубив бокал, и делал вид, что все хорошо. И все же чувство, что он играет со мной, не желало проходить. Вечер за вечером, прием за приемом — такой стала моя жизнь. Но это было не самым ужасным.

Хуже всего было то, что я перестал ощущать, что это не правильно. Пожиратели, признанные убийцы, находились рядом со мной, и не было в них ничего демонического. Такие же люди, как и я. А потом я приходил домой, под внимательным, со скрытой радостью, взглядом матери, пробирался в свою комнату и, уже лежа в постели, думал, до чего я опустился.

Я ясно ощущал, что границы между добром и злом стали размытыми для меня. Осознавал, что в этом и была суть планов Волдеморта. Он не принуждал меня присоединиться к ним и не пытался ни в чем меня переубедить.

Он просто говорил.

Говорил много, проникновенно и завораживающе. Рассуждал о темноте и свете, Пожирателях смерти и Ордене феникса. Было что-то неправильное, иррациональное в его философии, но в то же время... Ему хотелось верить.

Том Риддл не просто так основал мощнейшее сопротивление в магической Британии. Он был прирожденным лидером, превосходным оратором. И я слушал его, как маленький мальчик слушает в школе учителя, открывающего ему все новые и новые границы мира.

Я был обречен. А на следующий день я обычно шел на встречу к друзьям. Словно я хотел очиститься от этой грязи, вернуться к привычному пониманию мира. Мне казалось, что так все снова станет как прежде. Я был беззаботен и весел, искренняя радость от наших встреч никогда не проходила...

Но настал день, когда Волдеморт не позвал меня на прием. Я пришел туда сам.

— И все же ты тут, — ровным голосом констатировал Волдеморт, увидев меня. Он ничуть не удивился. Он знал.

И вот он я, посреди бескрайнего рыжего поля. Выгоревшая за лето, сухая, почти по пояс, трава скрывает меня от целого мира. Позади угнанный у какого-то маггла байк — подумаешь, всего лишь маггл — и полный хаос в голове.

Я больше не могу так. Я должен что-то решать. Но вместо этого я лишь делаю шаг вперед, а затем и вовсе падаю на траву. Холодная синева неба радует глаз, а облака причудливых форм помогают отвлечься.

Вчера я снова виделся с друзьями. Джеймс предложил мне вступить в Орден феникса. Я пока не отказался, но и согласия не дал. Как же паршиво. Я закрываю лицо ладонями, шумно выдыхаю. Я запутался, совершенно запутался.

Наверное, я бы совершенно не колебался, вступил в Орден и начал бы с удовольствием убивать тех, кто убивал. Наверное, я бы даже смог узнать имена тех самых и устроить им веселую... смерть. Если бы не одна случайная фраза Волдеморта.

Дамблдор знал.

Дамблдор знал. Это, именно это, послужило первым ударом по моим идеалам.

Которые с некоторых пор канули в небытие. Я резко поднялся, голова чуть закружилась, перед глазами застыла пелена. Игнорируя это, я подошел к мотоциклу. Как-то в детстве, курсе на третьем, мы с Джеймсом гуляли с маггловскими мальчишками на каникулах. Велосипеды вскоре сменились мотоциклами, и тогда я в первый раз с интересом воззрился на железного коня. Урчание мотора, бешеная скорость езды дарили мне упоительное ощущение свободы, так жизненно мне необходимой.

Но сейчас все прошло. Я резко торможу, останавливаясь прямо посреди пустой загородной дороги. Езда перестала вызывать во мне этот бешеный восторг. Скривившись, я непонимающе смотрю на свой транспорт. Может, я вырос?

— Нет, скорость просто не та, — вслух проговариваю я, изучающе рассматривая байк.

Неожиданная и особенно сумасбродная идея приходит мне в голову, и я с радостью хватаюсь за неё, стараясь задвинуть подальше в сознание тот факт, что я банально пытаюсь отвлечься от чего-то важного.

Заклинание за заклинанием, вспышка за вспышкой срывается с конца моей палочки. Не знаю, сколько я возился с байком, но вот, наконец, сумасшедшая идея получает свое воплощение. Без тени сомнения я запрыгиваю на мотоцикл, поворачиваю ключ зажигания и резко поддаю газу.

Мотор ревет и рычит, а я срываюсь с места, взмывая в небо. Страх подкатывает к горлу, а затем уступает место давно забытому чувству — упоению. Я заливисто смеюсь и кричу, как умалишенный — черт побери, у меня получилось!

Вскоре я опускаюсь на землю, не столько из-за опасения за Статус секретности, сколько из-за нестабильности чар. Впрочем, теперь я знаю, что именно я хочу. Подправить чары кое-где, добавить рун и попробовать увеличить срок действия заклинаний — вот и все, что занимает мои мысли.

Когда я приезжаю домой, то, напрочь игнорируя мать, ставлю мотоцикл под навес на заднем дворике и принимаюсь за работу. Обложившись томами по магии, найденными в поместье, изучаю теорию, тут же осваивая её на практике. Я поглощен своим занятием до такой степени, что замечаю Регулуса только тогда, когда он удивленно присвистывает, осматривая мое приобретение. Впрочем, я скоро приобщаю его к работе, толком ничего не объяснив, и вместе мы закачиваем к поздней ночи.

— Ну ты и придумал, — устало садясь на землю и облокачиваясь на мотоцикл качает головой Регулус.

— А ты как хотел, — вымотанный, но счастливый, я падаю рядом.

— Я не хотел так, — в миг посерьезнев, многозначительно бросает Рег.

Прекрасно понимая, куда он клонит, я поспешно встаю и с излишним энтузиазмом запрыгиваю на сидение.

— Прокатиться не хочешь? — все так же радостно говорю я.

— Нет, Сириус, — он серьёзен до предела, — Не вздумай.

— Не хочешь, как хочешь, — пожимаю плечами я, скрывая горечь, и срываюсь с места, устремляясь в ночную даль.

Намеки Регулуса трудно не понять. Жаль только, что он не понимает, что все это ради него.

Не успев даже осознать это в должной мере, я устремляюсь к поместью Ноттов, где сейчас пребывает Волдеморт.

А если не ради него? Что тогда? Как мне теперь оправдываться перед собой?

Я давлю на газ, что есть сил, пытаясь заглушить голос правды в реве мотора.

Нет, ты хочешь узнать, Блэк. Узнать, что случилось в ту ночь. Узнать, какое Дамблдор имеет к этому отношение. Узнать, каково это — почувствовать вкус сладкой мести.

Я приземляюсь прямо перед спящим поместьем. Словно боясь передумать, стремительно подхожу к парадному входу, звонко ударяя дверным молоточком несколько раз.

Двери вскоре распахиваются, и на пороге появляется слегка обеспокоенная миссис Нотт.

— Добрый вечер, — я киваю, игнорируя тот факт, что уже ночь, — я к Лорду по одному очень важному вопросу.

Она внимательно осматривает меня, а затем распахивает дверь. Передо мной предстает роскошная комната, преимущественно в золотых тонах, в лучших традициях аристократических семей. После дежурной фразы «Следуйте за мной», она ведет меня вверх по лестнице с массивными резными перилами. И я невольно вспоминаю тот вечер, когда впервые встретился с Волдемортом лицом к лицу. Впрочем, я быстро прогоняю жуткое видение, жадно вглядываясь в окружающую обстановку.

И, прежде чем паническая мысль «Что я делаю?» проскальзывает у меня в голове, я уже предстаю перед Волдемортом.

Немая сцена между нами затягивается, когда он внимательно изучает меня взглядом. Я же, в свою очередь, разглядываю обстановку в комнате, стараясь понять, чем живет этот жуткий человек. Но комната чужая, а сам я сосредоточен до предела, поэтому мы оба, не преуспев, вскоре раскрываем карты.

— Ты сказал, что Дамблдор знал, — он кивает, побуждая меня продолжать, — это правда?

Он улыбается своей привычной пугающей улыбкой:

— Конечно.

— Откуда ты знаешь? — мой тон холоден, но сам я неумолимо распаляюсь.

— Источники, — лаконично отвечает он. — Более того, он и не собирался нам мешать.

Я предполагал, конечно, но все же его слова вводят меня в ступор.

— В этой борьбе света и тьмы свету всегда нужен повод доказать, что тьма все такая же темная, понимаешь? Иначе свет перестанет выделяться на фоне чего-то, и обе грани вернуться на исходные позиции — снова станут просто ничем не примечательной серой массой.

Я молчу. Хотел бы я сказать, что это не приходило мне в голову!

— Сириус, — изменяя своему обычному, чуть задумчивому тону, неожиданно резко проговаривает он.

Я дергаюсь, как от удара, с вызовом глядя в его глаза.

— Я знаю, что тебе нужно, Блэк, знаю, чего ты хочешь. И ты получишь это, даю слово. Но это должен быть твой выбор, иначе это не имеет никакого смысла.

Неожиданно то, чего я так боялся, предстало передо мной. Выбор, мой выбор. Я понял, что втайне надеялся, что Волдеморт облегчит мою участь, сделав его за меня, но я ошибся. Я стоял лицом к лицу со своими страхами и сомнениями, боясь шагнуть в неизвестность и упасть в пропасть.

— Давай, — срывающимся шепотом говорю я.

Шаг в темноту. Внизу пропасть? Ну и пусть. Так ли это важно сейчас?

— Давай! — срываюсь на крик, обнажая предплечье.

Не затягивая, Волдеморт решительно достает палочку. Один взмах, заклинание...

Метка выжигает кожу, убивая и душу разом с ней. Сцепив зубы, я рычу от боли и хриплым голосом говорю:

— Регулуса... Не трогай.

— Не буду, — вкрадчиво отвечает он, продолжая.

Заклинание — последний штрих, змея ползет по коже, обнажая нервы. Вот и все.

Я неверяще смотрю на уродливый знак на предплечье. Неожиданно он не вызывает у меня никаких эмоций — ни ужаса, ни брезгливости, ни хотя бы осознания того, что я сейчас сделал с собой. Я просто ухожу, не проронив ни слова, и всю ночь напролет рассекаю небесные просторы.

Я думал, что что-то изменится. Думал, что это изменит мою жизнь или что-то в этом роде. Но вот он я — совершенно никаких мыслей, только внезапное разочарование.

Разочарование — я сам шагнул в пропасть, но так и не смог понять, сорвусь ли я вниз, разбиваясь об камни, или полечу. А между тем вариант всегда был только один.

Вечерние огни пляшут на улицах темного города, неизбежно увлекая тебя в манящую темноту. Узенькая маггловская улочка затейливо извивается, ведя от одного потерянного квартала к другому, и тьма надежно скрывает всю ту грязь, что пропитала эту часть Лондона.

Первое задание Волдеморта. Мой первый рейд.

Мы продвигаемся бесшумно, я и еще несколько Пожирателей, надежно скрытые от ненужных глаз черными плащами. Все мы знаем, что должны сделать. Вот только это гложет меня, пожирая изнутри. В попытке отрешиться от того, что я собираюсь сотворить, я обращаюсь к воспоминаниям. Сознание услужливо подкидывает мне полустертые в памяти сцены.

* * *

Темный зал, свет луны сквозь прозрачные занавески, Беллатриса Лестрейндж, замершая в дверном проеме.

— Чего тебе? — охрипший голос в тишине.

— Я не могу понять, — будто не слыша меня, задумчиво произносит кузина. Проходит в комнату и зажигает канделябры.

— Счастлив за тебя. А теперь будь добра, свали отсюда, — немедленно гашу все свечи. После длительного нахождения в полной темноте, свет кажется чем-то излишним и слепит глаза.

Она подходит ближе, заглядывает в мое лицо.

— Ничего не могу понять, — Беллатриса качает головой, и чёрные кудри рассыпаются по плечам.

— А от меня тебе что надо? — мое лицо принимает скучающее выражение, хотя я насторожен — намерения Беллы остаются загадкой.

— От тебя? — она точно удивляется. — Мне больше интересно, что тебе нужно от нас.

Я замираю, ожидая продолжения. Горячее безумство Беллы порождает самоуверенность, и ей начинает казаться, что она сейчас же раскроет все мои замыслы. Мне бы стоило волноваться — но замыслов у меня нет. Есть только полная дезориентированность да пустота в придачу — это первый день как я стал Пожирателем.

— Зачем ты здесь, Сириус? — почти шепотом спрашивает она, склоняясь к самому моему лицу.

— Я не знаю, — выдыхаю я, и, прежде чем я понимаю, что это неправильный ответ, она растворяется в темноте.

Оставляя меня сомневаться, была ли она там вообще.

* * *

Ясный день, рабочий шум невдалеке, Элайджа Нотт, незаметно подошедший сзади.

— Как тебе? — оставив приветствия, спрашивает он.

— Масштабно, — не задумываясь, отвечаю я. На моих глазах возводится громадный особняк, поражающий своей давящей массивностью.

— Что-то в этом есть, да? — отводя взгляд от постройки и переводя его на меня, замечает Нотт.

— Что, например? — я отвечаю ему заинтересованным взглядом.

— Доля иронии, — ухмыльнувшись, говорит он, тут же поясняя, — Темный Лорд отстраивает Мракс-мэнор, возрождает былое величие… При этом все мы знаем, что Мраксы закончили свою жизнь в нищенской халупе, а сам он и не Мракс вовсе.

Я внимательно всматриваюсь в его лицо, стараясь понять, куда он клонит. Наконец, не выдержав, спрашиваю:

— Думаешь, нас ждет такой же конец?

Вопреки моим ожиданиям, он улыбается:

— Нет, конечно. Напротив, он отстроит наш прогнивший мир, подобно тому, как прославил увядший род. Я верю в это, по крайней мере.

Мы еще долго стоим там, наблюдая за снующими туда-сюда рабочими магами, усердно выполняющими своё задание. Понимают ли они, что именно возводят? Едва ли. Вот только для меня этот день, неделя как я переметнулся на другую сторону, ознаменовался как начало новой империи. Империи Волдеморта.

* * *

Окутанная утренним туманом лужайка, отстроенный Мракс-мэнор, два парня, рассекающих зловещую дымку.

— Крауч, — осипший голос одного из них, — у тебя там собрание, забыл?

Две недели с тех пор, как я стал Пожирателем. Собрание войск Волдеморта.

— Ага, у тебя тоже, — в голосе Крауча сквозит сарказм.

И хотя я как раз-таки шел на свое первое в жизни собрание, я останавливаюсь и усиленно вглядываюсь во мглу.

— Если тебе потом влетит от Лорда, я не виноват, — голоса приближаются, прорисовываются очертания. Любопытство завладевает мною, и я попросту стою и жду развязки представления, забыв про свои дела.

— Конечно, не виноват. В том, что я идиот, вызвавшийся тебе помогать, виноваты разве что мои предки, — совсем близко, и вот я уже не без удивления разглядываю совсем не вяжущуюся с моими представлениями о Пожирателях картину: высокий блондин, насколько я расслышал, один из Краучей, поддерживает едва переставляющего ноги изможденного брюнета.

Стоит им только подойти чуть ближе, как я безошибочно узнаю наложенный на него отпечаток: оборотень, не иначе. И, да, точно, — полная луна подглядывала в мои окна всю прошлую ночь. Мгновенно вспоминаю Ремуса и мародеров — тоска защемляет сердце, и я так и стою посреди туманного островка, невольно вглядываясь в оборотня и выискивая сходства со своим другом.

Между тем процессия проходит мимо меня, а брюнет со странной красной прядью в волосах неожиданно и через силу выпрямляется, смерив меня гордым взглядом. Впрочем, через пару шагов он спотыкается, едва не падая, и Крауч, отчитывая его за извечную гордыню не самыми приличными словами, снова подставляет свое плечо.

— Не стоит, Барти, — шипит брюнет, отлично зная, что я все еще слышу их.

— Заткнись и иди отлеживаться, — сердито бросает тот, прежде чем я теряю обоих из виду.

На собрание я спешу с окончательно смешанными чувствами. Дружба Пожирателей? Поддержка? Забота?

Так не бывает, верно?

* * *

Приятный полумрак, огромный резной стол в центре комнаты, Волдеморт,сидящий в гордом одиночестве.

— Ты опять опоздал, — бросает он со скучающим видом.

— Раз ты еще здесь, значит, не так уж я и опоздал, — по совершенно необъяснимым причинам Лорд прощает мне мою фамильярность и долю наглости.

— Впрочем, я это предвидел. Мне все равно нужно было поговорить с тобой.

Я демонстративно усаживаюсь на противоположный конец стола, своим видом показывая, что я весь во внимании.

— Прошел месяц с тех пор, как ты присоединился ко мне, Сириус, — он говорит своим привычным ровным, завораживающим тоном. — За это время я ни разу не высказал тебе своего недоверия, хотя, строго говоря, поводов сомневаться в тебе у меня предостаточно.

Я лишь неопределенно хмыкаю, ожидая продолжения.

— Но теперь пришло время доказать свою преданность нашему делу.

Я настораживаюсь. Ничем хорошим это не пахнет.

Он неожиданно резко подрывается с места и выходит из комнаты. Замирает в проеме, будто бы передумав, и говорит, чеканя слова:

— В эту субботу. Рейд. Ты и еще шесть Пожирателей. Маггловский квартал.

Я так и застываю с откровенно ошарашенным видом. И вдруг бросаю ему вслед:

— Зачем? Что они сделали?

Он останавливается, приподняв одну бровь.

— Пожалуйста, — тихо говорю я, — я должен знать, зачем мне их убивать.

Волдеморт ухмыляется, подходит ко мне и хлопает по плечу. Меня коробит от этого неуместного жеста, когда он добавляет:

— Они сдали Марлин. Продали её. И, знаешь, за сколько? Двести долларов! — он жутко улыбается, ожидая моей реакции.

Реакции нет. Я все еще пытаюсь осознать то, что услышал. Явно недовольный эффектом, Волдеморт продолжает:

— Мы не знали, где искать семью МакКиннон. У нас просто был список имен, — я вдруг замечаю, что он всегда говорит «мы» об отрядах Пожирателей, — и весьма размытые сведения о том, где надо искать. Ты знал, что её родители работали на той улице, Сириус?

Я не знал. Как и не знал, что должен чувствовать теперь.

— Нам даже не пришлось их пытать, — Лорд хохотнул, явно получая удовольствие от процесса, — двести долларов — и мы знаем всё.

— Рейд. В субботу, — повторил он, довольно посмотрев на меня. А я был просто как громом пораженный. Старые раны снова кровоточили, усилиями этого монстра. Но разве не помогал он мне творить справедливость? Разве не мести я хотел?

* * *

Призывно светятся огоньки, но мы больше не видим их. Проходим в закоулок со слепыми окнами и пустыми тротуарами. Бомбардой вышибаем дверь, бесцеремонно заваливаемся в помещение. Кто-то издевательски говорит «Тук-тук», а дальше…

Перепуганные человечки снуют туда-сюда, подгоняемые заклятиями. Дальнейшие события сливаются в единое полотно, название которому — «Кровь». Обманчиво яркие вспышки озаряют дом за домом, когда мы смертельным вихрем проносимся по прогнившей улице.

Мы. Это уже не я, это мы — Пожиратели, и в этот момент сознание у нас одно на всех, и сердце одно. И все мои чувства, совесть, все это остается где-то «до» рейда. Когда действуешь подобно идеально слаженному механизму, индивидуальность стирается за ненадобностью.

И я убивал. Много, и даже не без радости. На этом пире безумства и крови я упивался своей силой и превосходством. Стоило мне вспомнить её — и тут же новый прилив ярости затмевал даже то малое, что осталось от меня самого.

Я никогда не пробовал применять непростительные. Но это оказалось совсем несложно: когда подпитанная чистой ненавистью сила опаляет древко палочки, а на полу кто-то корчиться от боли.

Я не слышал их криков. Я слышал лишь её крики.

А когда я очнулся от этого жуткого наваждения, было уже поздно.

Ночь скребется в окно, возвещая о царствовании луны. Фонари отбрасывают причудливые тени, искажая мою собственную.

Как можно тише я притворяю за собой дверь, но, проделав это, с досадой отмечаю, что край мантии остался по ту сторону. Повторяю процедуру снова и только тут замечаю, что свет в комнате зажжен, а маменька, конечно же, совершенно случайно, сидит в кресле прямо напротив двери, уткнувшись в какой-то толстый роман. Учитывая то, что она презирает слезливые излияния и безрассудную страсть, что-то показалось мне в этой сцене не так.

— Ну и где ты шлялся полночи? — И это даже не отрывая взгляда от книги!

— Убивал магглов, — я не преминул радостно её об этом оповестить.

Лицо матери приобретает удивленный вид.

— Дурачишься, Сириус.

— Убиваю, мама.

И с этим я спешу удалиться из её поля зрения, чувствуя, что больше не могу сохранять самообладание.

Но стоит мне оказаться за два шага от заветной спальни, как дорогу мне перекрывает недовольный, не сказать бы разъяренный, Регулус.

— Где ты шлялся?! — с упреком во взгляде и голосом на пару тонов выше уровня приличий, вопрошает он.

— О, генетика! — с глубоким страданием протягиваю я, быстрее проскальзывая в свою комнату и запираясь.

— Сириус! — гневный оклик и удар кулаком в мою дверь.

— Рег, ради бога, только не мебель. Предоставь все крушить нашей maman, иначе она потеряет последнюю радость в жизни!

— Придурок, — беззлобно бросает Регулус.

Я смеюсь тихо, так что мне удается расслышать удаляющиеся шаги. Устало сползаю на пол, прислонившись к двери.

Еще один день окончен.

Такой же, как и вчерашний. Или позавчерашний. Да, в сущности, любой мой будний день — битва противоречий и праздник притворства. Эти две стороны моей жизни, ни с одной из которых я не готов смириться.

Позавчера я весь день провел в резиденции Лорда. Все его слуги были призваны, как он предпочитал, с утра. Следуя приказу, мы явились вовремя — и не застали его самого. Лорд Волдеморт и Беллатриса Лестрейнж не явились.

Это навевало на предположения, не самые пристойные, но вполне обоснованные. Пожиратели шептались, а угнетенный Рудольфус Лестрейнж почти выбежал из зала собраний, яростно хлопнув дверьми. Его брат, Рабастан, покинул помещение вслед за ним, и вскоре почти все Пожиратели, пожав плечами, последовали его примеру.

В опустевшем зале остался только я, Барти Крауч-младший да его хвостатый дружок.

— Тут совершенно нечего ловить, Крауч, пошли, — он устремился было к двери, но, видя, что Барти не двигается с места, из чистого упрямства повернул назад. — Чего сидим, кого ждем? — издевательски спросил он, усаживаясь рядом с Краучем. Тот оставался спокоен и даже непоколебим, с сосредоточенным видом изучая стол.

— Темного Лорда, — ответил он с внутренним достоинством человека, уверенного в правильности своих побуждений.

— Фанатик, — фыркнул оборотень, однако не ушел. Заскучав, но убедившись в упрямстве Крауча, он, впрочем, вскоре нашел себе новый объект для исследования.

— А ты что тут сидишь?

Я неопределенно пожал плечами, мол, сижу и сижу, тебе-то что? Не говорить же, что на самом деле идти мне, кроме дома, особо некуда, да и лучше убивать время здесь, чем в одном помещении с нервной в последнее время маменькой и настойчивым Регулусом, считающим своим долгом докопаться до моих истинных чувств!

Ввиду того, что диалога у нас не получилось, молчание огласило комнату на несколько тягучих минут. Когда это начало меня напрягать, а изучать оборотня и его дружка мне надоело, я, наконец, задал интересующий меня вопрос.

— Что ты вообще забыл в рядах Волдеморта, волк?

Он оказался общительным на грани наглости и прямолинейным — достаточно, чтобы скрывать свои настоящие тайны под видом честности. Тот еще тип.

— Маги не любят оборотней, так с чего бы оборотням любить магов? Это общество отказалось меня принять, а я в ответ решил поддержать того, кто хочет это самое общество перекроить.

— Тот есть, тебе просто доставляет удовольствие издеваться над теми, кто раньше издевался над тобой? — с непринужденной усмешкой я извлек из его слов то, что так навязчиво там проскальзывало.

— Если вкратце и по существу, то да, — хотя тон его оставался непринужденным, в глазах зажегся мутный огонь. Ну надо же, какое знакомое зрелище!

— Интересно, скольких еще людей сюда привела месть? — я пронзительно уставился на него. Он ответил мне тем же взглядом, давая понять, что моя реплика незамеченной не осталась.

Оборотень собирался добавить что-то еще, но тут сзади меня послышался звучный хлопок аппарации. Я резко обернулся, чтобы увидеть, как из ниоткуда, опираясь на плечо Беллатрисы, появляется Волдеморт, бледный и раненый. Пронзив нас взглядом, он бросил «Ага, самые преданные, значит», и хотя это должно было выглядеть как ирония, из уст Лорда, хриплым голосом, это прозвучало как признание.

— Мой Лорд! — Крауч подорвался с места, подхватывая Волдеморта с другой стороны. — Что с вами?

— Все хорошо, — он не хотел, чтобы слуги видели его в таком жалком состоянии, — Барти.

И это почти отеческое обращение раз и навсегда объяснило мне поклонение Крауча. Только глухой не слышал историю его взаимоотношений с отцом и только слепой мог не понять причины такой преданности. Волдеморт был для него идеалом и наставником, Крауч в самом деле никогда не предал бы его.

Идиот. Самый настоящий. Чем больше чувств ты демонстрируешь, тем легче тобой манипулировать, а уж Волдеморт найдет этим чувствам нужное применение.

— Моим, например, нашел, — прозвучало в сознании, но я поскорее попытался его заткнуть.

— Что случилось? — обратился я к Волдеморту.

— Я нашел. Нашел лекарство, — и с этим пространным объяснением он ушел, увлекаемый Беллатрисой и поддерживаемый Краучем.

Мы с оборотнем переглянулись, и взгляды на этот фарс оказались схожи. На его лице ясно читалось презрение. Сделав это любопытное открытие, я в задумчивости покинул зал.

Какое, к черту, лекарство?

* * *

А вчера была свадьба Джеймса и Лили.

Узнал я об этом, как ни странно, только за день до самой церемонии. Просто накануне ночью, когда я в кои-то веки засел в нашей библиотеке, пытаясь понять, что за лекарство может понадобиться Волдеморту, не очень, впрочем, успешно, заявилась моя маменька с просьбой убрать моих дружков-дебилов от окон поместья. Это было крайне любопытно, и я пошел посмотреть на зрелище, способное впечатлить даже maman.

Зрелище было действительно стоящее: Питер с визгами летал на уровне окон моей спальни, внизу стоял, сгибаясь пополам от хохота, не в силах даже палочку ровно держать, Джеймс. Люпин отчаянно пытался исправить ситуацию, силясь помочь в левитации Петтигрю, сам при этом едва держа марку. Все это действо сопровождалось безудержным смехом, криками в духе «Мадам Вальпурга, Сириус дома? А, занят наверху? А скиньте Сириуса!» и ором Питера. Расхохотавшись, я вышел к ним, но вместо того, чтобы помочь спустить Петтигрю с небес на землю в прямом смысле этого слова, просто наблюдал со стороны. Лишь убедившись, что я дополняю их живописную компанию, Джеймс как можно аккуратнее поставил Питера на место, также в непереносном смысле. Получилось, очевидно, не слишком нежно.

— Я тебя ненавижу, — заверил меня Петтигрю, ткнув в грудь пальцем.

— Эй, а ко мне какие претензии? — опешил я.

— Операция по спасению Сириуса из неволи прошла успешно! — утирая слезы, сообщил Джеймс.

— Это ты так растрогался? — рассмеялся я.

— Нет, это «Пять минут, полет нормальный»! — ядовито «растолковал» Петтигрю.

Я расхохотался. У меня самые придурошные друзья во всем магмире. В тот момент я был им за это чрезвычайно благодарен.

— Ну вот, весь мальчишник в сборе, — подытожил Джеймс.

— Мальчишник? — удивился я.

— Я же говорил, — помрачнел Ремус.

— Что говорил? — я окончательно перестал что-либо понимать. А потом вдруг на меня снизошло озарение: — Свадьба! Джеймс! Черт побери!

Поттер неожиданно застенчиво улыбнулся.

— Я присылал приглашение. Официальное. Но, как видишь…

Тут даже думать было нечего. Мама резко задернула шторы на моем окне.

— Когда, Сохатый?

— Завтра, — елейно протянул он.

— Ничего себе! Кажется, я опять все пропустил.

— Тебе не кажется, — поспешил заверить меня Питер, все ещё слегка не в духе. Ну, его можно было понять.

Всю ночь мы шатались по улочкам Лондона, распевая маггловские песни и вспоминая веселую хогвартскую жизнь. Вспоминали первые школьные дни и выпускной, проделки и свидания… Вспомнили даже Марлин.

И хотя это была прекрасная, теплая и веселая ночь, окончившаяся в каком-то баре, мне просто выть хотелось от тоски. Мне казалось, что, стоит Джеймсу остепениться, и это будет уже совсем не тот взбалмошный Поттер, которого я знал. Я так боялся, что наши беззаботные деньки станут всего лишь прошлым, боялся, что он измениться. Повзрослеет.

И я совсем забыл, как изменился сам.

* * *

Торжество было хоть и не помпезное, но очень запоминающееся. Цветущая, радостная Лили, обнявшая меня при встрече как собственного брата, родители Джеймса, тепло меня встретившие, бывшие однокурсники с целой кучей историй… Я чувствовал, что вот она — моя семья.

Накануне мама меня просто игнорировала, намеренно не позволяя мне лишний раз попасться на глаза. Я был только рад. Наши с ней принципы были совершенно полярны, и любой лишний разговор перерастал в спор. Она считала меня расхлябанным, я её — эгоистичной. Это был замкнутый круг.

Регулус же был чрезвычайно рад, что я смогу развеяться. Не знаю, когда это началось, но теперь мы с ним словно поменялись ролями: я постепенно переходил на темную сторону, а он хотел образумить меня и вернуть на путь истинный. Это было так странно, что я до последнего не мог понять его мотивов. Пока однажды он сам не признался, что его гложет чувство вины за то, что я стал Пожирателем. Братец винил себя в том, что мне пришлось переломить свои убеждения, совсем не понимая, что он послужил скорее катализатором, нежели причиной.

Не то чтобы мне хотелось его разубеждать.

И вот, когда я стоял там, наблюдая за светящимся Джеймсом и точно такой же влюбленной по уши Лили, за всеми этими счастливыми людьми, меня впервые пробрала зависть. Жгучая и неукротимая, она растлевала мою душу. При условии, конечно, что у Пожирателей есть душа.

Всеобщая радость причиняла мне неизъяснимые муки, а среди лиц приглашенных мне несколько раз померещилось лицо Марлин. Давно забытая несправедливость «Почему это должна была быть она?» напомнила о себе ноющей болью в сердце. Забытая — не значит исчезнувшая. Подобно паразиту, она воскрешала во мне все те пороки, что люди обычно стремятся скрыть. Я чувствовал себя ужасно, черным пятном на идеально белой фате. Я казался себе таким неуместным на этом празднике счастья, неожиданно осознав, что большая половина из них — члены Ордена Феникса, мои враги. Впервые я понял, что значит быть по «ту» сторону.

Неожиданно метка растеклась теплом по телу. Отойдя подальше, я закатил рукав. Лорд вызывал меня.

И почему только я был так рад?