Дом белого пламени (гет)

Старый, совсем старый человек сидел на пеньке, подставляя лицо солнышку и улыбаясь. Кому-то это показалось бы странным, кто-то назвал бы его умалишённым, ведь не привыкли люди радоваться дневному свету, но это совсем не волновало старика. Он думал о том, сколько дней пробыл без света. Сколько лет... Ему было всего сорок. Да, сорок лет, хотя маглы дали бы ему семьдесят, а маги — не меньше сотни. Но он не грустил по поводу диссонанса тела и возраста. В конце концов, он был на свободе, после трёх лет в тюрьме. Его звали Лаймус Виканг. Маг средней руки, лондонец. Из-за нищеты, в которую его семья была повергнута после банкротства одного известного предприятия, Лаймус некоторое время побирался. А через полгода умер от голода его младший сын, и законопослушный гражданин решился на преступление, попытавшись ограбить лавку в Косом переулке. Конечно, у него ничего не вышло, но обезумевший в своей жажде помочь родным англичанин не сдавался до последнего, в порыве психоза убив одного из авроров. За это ему дали десять лет и отправили в Азкабан. Напрасно Виканг доказывал, что ему нечем кормить детей, что он пошёл на это от отчаяния. Однако законопослушного, честного, но доведённого до края, гражданина никто не захотел слушать. Даже великий Дамблдор. Сидя в камере, Лаймус с горькой усмешкой думал о том, что новый режим совсем не оправдал себя. Старый волшебник с длинной белой бородой и в очках-половинках был ничем не лучше безносого урода, который пытался навязать свои правила. Он был даже хуже: если у Волдеморта была своя свита, которая заботилась о собственном кармане и которой Реддл позволял это делать, не препятствуя и желая только увеличить силу, а не получить миллионы, и это существенно поддерживало экономику магической Англии, то Дамблдор, вроде бы также заведя себе некий круг, тем не менее, думал исключительно о себе и своих желаниях. Это привело к упадку экономики, обесцениванию многого из того, что было. И преступления, подобные тем, что совершил Лаймус, стали совсем не редким случаем, хоть это и тщательно замалчивалось. Но пребывание в камере позволило осознать истину. Виканг не был каким-то суперзлодеем, так что сидел в секторе, забитом кучей мелких «бандитов». И уж что там можно было делать, так это только разговаривать. Среди заключённых не было тех, кто поддерживал старого манипулятора. Все помнили о голодающих детях, сёстрах, братьях, матерях, любимых. Как можно уважать того человека, из-за которого близкие люди умирали?! Конечно, таких фанатиков не находилось.

Поэтому люди обрадовались, когда дементоры неожиданно побелели, а потом и заговорили, сообщив, что Азкабан должен быть разрушен из-за тяжкого нарушения свободы человека властью магической Англии. Однако простые заключённые в этом не виноваты, потому их выпускают на волю, только не молодыми, а значительно увеличив их возраст, таким образом делая их более не способными на преступления, подобные тем, которые были совершены. Хорошо, что сквибами никого не сделали. Лаймус решил, что реальные правители магической тюрьмы понимают, что настоящих преступников в Азкабане более не было.

Теперь старый, дряхлый человек сидел на пеньке, на самой опушке магического леса, расположенного недалеко от Лондона. В километре отсюда был его дом. Каждого из заключённых дементоры отправляли туда, куда люди сами хотели. Можно было хоть на какой-нибудь тропический остров попроситься. Но никто не стал этого делать, озвучив адрес родных. Этими же адресами все подневольные обитатели тюрьмы обменялись перед отправкой, договорившись в дальнейшем скооперироваться и начать что-то делать, коль уж оказались на свободе.

Лаймус со вздохом поднялся и медленно пошёл в сторону своего дома. Он шёл очень медленно, гораздо медленнее, чем даже позволял его нынешний организм, намеренно оттягивая встречу с семьёй... С семьёй, от которого за три года могло ничего не остаться! В тюрьму же никто не попадал... Хотя, наверное, для сыновей Виканга камера была бы выходом получше, чем воля: там-то кормили.

Дверь была открыта нараспашку. На грязном полу сидел чумазый Кольф, средний сын Лаймуса, и грыз кусок сырой, совсем не очищенной свеклы. Грыз вместе с корнями и ботвой, жадно, словно боялся, что кто-то её у него отнимет.

Старик побледнел. Его сын жив. Хотя бы один из сыновей. Но он превратился фактически в животное. В кармане старой мантии лежал кусок хлеба. Того самого, который Виканг не успел съесть, когда дементоры пришли их освобождать. Нервно трясясь, бывший заключённый ступил на порог собственного дома.

Кольф тут же подскочил и дикими глазами уставился на отца:

—Это моя еда! Не дам! Пошёл прочь, старый хрыч! Пшёл!

По сморщенному лицу Лаймуса потекли слёзы. Дрожащей рукой он достал сохранившийся хлеб из кармана и протянул сыну.

—Это тебе... Бери... Не надо есть сырую свеклу...

Мальчик, прищурившись, подозрительно глянул на старого человека. Через минуту он нерешительно приблизился и наклонился к хлебу. Обнюхав весь ломоть, Кольф уцепился в него обеими руками, поднёс ко рту и принялся быстро жевать, фактически давясь. Тревога потихоньку исчезала с его лица, уступая место любопытству. Дожевав весь кусок и облизав пальцы, он спросил:

—Кто ты?! Последним, кто хотел меня накормить, был мой отец. Но ты не он! Ты совсем дряхлый. И ему ещё семь лет сидеть за то, что пытался помочь мне и покойному брату.

Виканг сжал дрожащие руки в кулаки. У него остался в живых только один ребёнок. Видимо, чудо отвернуло смерть от Кольфа. Но они нищие. Он объяснит сыну всё, расскажет о том, что он его отец, но это их не спасёт. Разговорами не наешься. Но что могут сделать старик с ребёнком, чтобы выжить?! Он и будучи моложе недолго продержался. Значит, нужно было устранить виновника своего нынешнего положения. Всё-таки он, Лаймус, не такой уж и плохой маг. И есть ведь другие. Нужно только добраться до них. А потом убить Дамблдора.

* * *

Мы тихо разговаривали, поглядывая на уснувшего от усталости Поттера. Когда мы вернулись из кафе, бывший Золотой мальчик засыпал нас кучей вопросов, главный из которых касался того, что мы знаем о Молли Уизли и Драко Малфое, объявленных главными злодеями десять лет назад. Пришлось рассказать то, при каких обстоятельствах в действительности происходил арест и что случилось с Нарциссой и Артуром. Открыться ему мы всё-таки не решились. Однако и того, что мы сказали, хватило для того, чтобы Гарри преисполнился жаждой мести и попытался помчаться в Хогвартс. С огромным трудом удалось его удержать, аргументировав это тем, что человек, провёдший годы в психушке, просто не выстоит против гадкого интригана, являющимся хорошим магом. А от смерти бывшего героя несправедливо обвинённым, никак не полегчает. И он — о, проблески разума ещё есть! — нас послушался. Сел на место, успокоился. А потом потребовал тренировки. Магические. Палочки у него не было, однако Молли неплохо владеет беспалочковой магией, как оказалось. Объяснив первоначальные условия для владения этим типом управления магическими потоками, мы отправили Поттера тренироваться. Он так увлёкся, что это растянулось аж до позднего вечера. Бывшая марионетка Дамблдора был истощён, наверное, больше, чем мы после Азкабана. Видимо, старый манипулятор опасался того, что рано или поздно гриффиндорская сиротка придёт в себя, и тогда ему придётся плохо. Молли, наложив Диагностирующие (чего, однако, не придётся изучить матери большого семейства), обнаружила, что Поттера пичкали ослабляющими магию зельями. По сути, ещё год-два, и бывшая надежда магической Англии превратился бы в сквиба. Это совсем не радовало. Правда, говорить об этом мы ему не стали. Несчастному бывшему герою и так хватало потрясений. Поэтому мы промолчали, предоставив Поттеру возможность потихоньку осваивать беспалочковую магию.

А сейчас был вечер. Удивительно красивый. Причудливые россыпи звёзд на небе наводили на совсем не воинственные мысли. Я смотрел на Молли, отмечая, что она как-то по-иному выглядит при свете луны. Я не мог оторвать от неё взгляда. Поняв, что я её разглядываю, моя соседка неожиданно оборвала монолог о том, что могло стать с преступниками после разрушения Азкабана, и, слегка покраснев, опустила голову. Румянец сделал эту женщину ещё краше. Мне вдруг захотелось коснуться её волос. Просто погладить. Я сам не понимал, что на меня нашло.

Но мне это неожиданно нравилось. Все мысли и обещания о том, что вот закончится противостояние, и мы разойдёмся по своим прежним мирам, показались какими-то глупыми и не имеющими никакого реального значения. И я подумал, что почему бы и не уступить тому, что творит со мной этот вечер? Я же живой человек. И я поднёс руку к её волосам. Молли вздрогнула, но не отвернулась и не отклонилась. Тогда я аккуратно провёл пальцами по рыжим прядям, очень мягким и пышным. Молли чуть склонила голову, словно бы отвечая на моё движение. Ей явно нравилось то, что я делаю.

—Это нечто большее, чем доверие, да? — тихо спросила она.

Я просто кивнул. Слова тут были совершенно бессмысленны...

* * *

Удар. Ещё один. Ещё. Зелёная вспышка озаряет помещение. Манекен разлетается на мелкие кусочки, однако удовлетворения это не приносит. Тяжело дыша, Дамблдор садится прямо на пол, хотя в метре от него стоит мягкое кресло. Впрочем, на комфорт старому интригану сейчас было совершенно наплевать. Десятки так старательно сотворённых в своё время манекенов для отработки ударов уничтожены, а злость всё не проходит. Бессильная злоба на то, что начало твориться в Англии. За очень короткий срок настроение людей поменялось. И всё из-за этой вшивой листовки! Альбус подумал, что иногда пренебрежение высшими чарами приносит существенный вред. Он же мог, мог поставить магический запрет на проникновение в Азкабан! Но не сделал этого. Понадеялся, что всё обойдётся, что никто не догадается туда отправиться. Ан нет, догадались! Ещё и колдофото сделали, будь оно неладно! Нужно было что-то делать. Нужно было ответить!..