Что ты знаешь... (гет)

Драко в сопровождении Кребба и Гойла спешил на завтрак. Дойдя до коридора, ведущего к дверям Большого зала, они, разумеется, сразу попали в толпу ожидающих. Еще по дороге сюда Драко, услышав разговоры проходящих мимо студентов, понял, что Большой зал закрыт и завтрак откладывается, поэтому, оказавшись в коридоре, где большинство учеников обсуждали происходящее, он остановился и огляделся. Уже давно дотошный Блейз заметил, что Малфой, входя в Большой зал или на сдвоенные с Гриффиндором занятия, первым делом обращает внимание на гриффиндорцев, а в частности на Золотое Трио. И если бы Блейз удосужился продлить свои наблюдения, то заметил бы, что, удостоив мимолетными взглядами Поттера и Уизли, Малфой останавливает взгляд на Грейнджер. Конечно, это длилось какие-то секунды. Но если бы Блейз смог заметить и разобраться с этим, то пришел бы к выводу, что Драко смотрит на Гермиону дольше, чем на ее друзей, и что от того, как ведет себя Гермиона в эти секунды, зависит дальнейшее настроение его друга. Он бы заметил, что, если по какой-либо причине Грейнджер нет за обеденным столом, если она опаздывает на урок или в Большой зал, или, наоборот, она находится там, где и должна быть, но в то время, когда Драко удостаивает вниманием их компанию, весело смеется или внимательно слушает Рона или Гарри, то настроение Малфоя резко падает и он становится замкнутым и агрессивным. Самые плохие метаморфозы происходят с его характером, если он замечает, что Гермиона касается Уизли или Поттера, например, похлопывает по плечу или по руке, приобнимает или лохматит одному из них волосы.

К счастью для Драко, Забини не замечал этого, а сам он никогда бы не сознался в том, что его душевное спокойствие зависит от грязнокровки. Малфой даже не замечал, что смотрит на нее каждый раз, когда входит в помещение, где может встретить ее. А уж понять, что от ее действий зависит его настроение, он был вообще не в состоянии. Сознание Драко быстро придумывало оправдание его поступкам: первым делом он смотрит на Золотое Трио, потому что врага нужно знать в лицо, а на Гермиону в частности, потому что она мозг этой маленькой организации. Дальше Драко даже не размышлял и поэтому тоже не мог сопоставить свое настроение с поступками Грейнджер. Но все-таки подсознательно искал ее глазами, определял ее настроение, ревновал, испытывал какую-то непонятную для него боль. Дальше Малфой старался не смотреть на Гермиону; иногда это плохо получалось, но он старался.

И вот сейчас, поискав взглядом Золотое Трио, он наткнулся лишь на Гермиону, которая, стоя у стены, читала. Драко успокоился. Следующее, что он сделал — это стал искать взглядом Блейза. То, что он увидел, ему не понравилось. Наблюдая издалека за действиями однокурсника, но не слыша при этом разговора, Драко испытывал лишь одно чувство — чувство предательства. Оно захлестнуло его так резко, что он с трудом устоял на месте. Нет, он не собирался падать в обморок. Нет, у него не подкашивались колени. Ему хотелось покинуть это место посередине коридора, где за спиной стояли Гойл и Кребб, а вокруг сновали ученики младших курсов, быстро подбежать к той стене, где уже мило беседовали Гермиона и Блейз, и придушить обоих. Как мог его друг, который вчера утверждал, что Драко нравится Гермиона, сегодня стоять и заигрывать с ней? Как могла она, такая правильная и умная, отвечать на его глупые улыбки? Какой он после этого друг? А она — такая же, как и все: стоит красивому парню ей улыбнуться, и она готова раздвинуть ноги. Когда Гермиона рассмеялась, Драко испытал такую боль, какую не испытывал никогда в жизни. Боль от Круцио Волдеморта или та, которую он вытерпел, принимая Метку, не шла ни в какое сравнение с этой. И если ту физическую боль он мог осознать и принять, то эту душевную — ни понять, ни тем более принять он не мог. Не мог. Не хотел. Не понимал. Не принимал.

— О, смотрите, Блейз домогается грязнокровки,— гаркнул Гойл.

— А она и не против, — поддакнул Кребб.

Парни засмеялись.

Этот нехитрый разговор, а уж тем более пошлый смех, привели Малфоя в себя. Изобразив на лице пренебрежительную ухмылку, он издевательски сказал:

— Посмотрим продолжение... Думаю, Блейз чисто сработает, и заучка даже не заметит, как лишится своей знаменитой девственности.

Грегори и Винсент с радостью поддержали его, вмиг придумав, как это будет происходить. От сочиненных ими грязных подробностей боль Драко усилилась, поэтому он резко скомандовал:

— Заткнитесь и смотрите молча.

Парни послушно замолчали.

Это позволило Малфою привести мысли и чувства в порядок. Он быстро пришел к выводу, что Грейнджер, как и полагается всем грязнокровкам, всего лишь шлюха, и если Блейз хочет воспользоваться этим, то он имеет на это право. Ведь реальность такова, что она, грязнокровка, не имеет права чувствовать и жить, не имеет права вызвать в нем чувства, а значит, жизнь. Когда Забини коснулся ее волос, а Гермиона никак на это не отреагировала, Малфой утвердился во мнении, что он прав. Он выбрал свою реальность, ту, которую впитал с молоком матери. В ней было комфортней и привычней, в ней была лишь физическая боль, которая проходит и не терзает его во сне, была незыблемость принципов и определенная дорога. А та реальность его чувств, которую он познал здесь, в Хогвартсе, не устраивала его, потому что в ней была боль, которая разбивала его душу и взрывала его мозг. В ней мог быть выбор, жестокий, но свой собственный. В ней была надежда, надежда на неопределенное счастье, которое может наступить, а может и не случиться.

«Убить. Истребить. Уничтожить. Не достойны жизни. И именно ты это сделаешь», — эти громкие слова Волдеморта заглушали другие слова, которые говорил Дамблдор: «Любить. Прощать. Помогать. Дарить жизнь». В данный момент Драко казалось, что удобнее, спокойнее и не так ответственно... убивать, чем любить, истреблять, чем помогать, лишать жизни, чем дарить... даже если это относится к самому себе.

Когда на горизонте появились Поттер и двое Уизли, Драко возрадовался тому, что грязная работа будет сделана чужими руками. Впервые он возложил надежды на Поттера. Он надеялся, что Гарри и компания разберутся с Блейзом и рассорятся с Гермионой. Соответственно, Забини будет красоваться с покалеченным лицом. А Грейнджер останется одна. Ему искренне хотелось, чтобы все: и его как бы друг Забини, и эта шлюшка Грейнджер, и этот дурак Поттер, и, до кучи, неуравновешенные идиоты Джинни и Рон Уизли, — страдали. Вот тогда бы он упивался их страданиями и, может, забыл бы свои.

Но чаяниям Драко не суждено было сбыться.

Да, Гарри, Рон и Джинни появились в коридоре, ведущем к Большому залу. Но, к сожалению Драко, они не видели милого общения Гермионы и Блейза, не видели прикосновений и смеха. Им посчастливилось увидеть только то, что Блейз стоит около Гермионы и с радостным видом кричит: «Непременно», а у Гермионы при этом очень недовольное лицо. Они восприняли это по-своему. Вернее, как и должны были воспринять. Каждому показалось, что Блейз говорит Гермионе очередные гадости, а она... В общем, ей требуется поддержка. Поэтому ребята поспешили помочь подруге. Резвым шагом они приблизились к парочке, и их яростные взоры устремились на Блейза.

— В чем дело? — зло спросил Гарри.

Блейз даже не успел испугаться, как Гермиона ответила:

— Гарри, все в порядке. Просто...

В это время двери Большого зала открылись, и ученики устремились на завтрак.

— О, дверь открыли. Пойдемте завтракать, — быстро перевела тему Гермиона.

Она схватила Джинни за рукав мантии и потащила ее ко входу. Гарри и Рону ничего не оставалось делать, кроме как последовать за девчонками. Но Рон все-таки, проходя мимо Блейза, толкнул того плечом. Забини отлетел в сторону, но, так как поток голодных учеников был плотный, не упал, столкнувшись с кем-то.

— Я вижу, тебе повезло, — раздался ехидный голос Драко у него за спиной.

— Несказанно... — облегченно ответил Забини.

И толпа понесла их на завтрак...