Что ты знаешь... (гет)

— Профессор... Профессор Снейп, я хотел бы предупредить вас, — вдруг промямлил Невилл.

Его невнятное бормотание неожиданно громко прозвучало в тишине классной комнаты, где прилежные студенты Гриффиндора и Слизерина писали эссе по теории Защиты от темных искусств. Все они, независимо от факультета, посмотрели на Невилла и обратились в слух в предвкушении продолжения. Лишь сам профессор не удостоил его даже взглядом, продолжая что-то увлеченно писать на доске.

— То есть, я хотел вам сказать, — между тем продолжил Лонгботтом уже громче и увереннее, — что я люблю вас!

Ответом ему была тишина. Такого поворота событий не ожидал никто. Гриффиндорцы не надеялись, что Невилл все-таки это скажет. Каждый из них сейчас решал для себя: гордиться поступком сокурсника или посмеяться над ним. Но смеяться над бедным Невиллом хотелось не всем, а сдерживать смех было все труднее... Слизеринцы просто не верили в то, что услышали, и тоже еще не определились, как им реагировать на столь откровенное признание. Профессор же перестал выписывать на доске буквы и медленно развернулся в сторону Невилла, тоже обдумывая, как воспринимать случившееся. Тишина продолжалась целых пять секунд. Пока все присутствующие думали, как проявить свое отношение к сказанному, Невилл продолжил:

— Я люблю вас! Как самого выдающегося преподавателя, который научил меня многому... многому... и я рад, что имею честь учиться у вас, — азартно декламировал он. — Я надеюсь, что в будущем мне пригодятся все те знания, которые вы мне даете... поэтому я люблю вас.

— Спасибо, что предупредили, мистер Лонгботтом, — наконец перебил его Снейп ледяным тоном. — Теперь я буду осторожнее ходить по коридорам, ведь смесь ваших чувств и знаний, полученных на моих уроках, в вашей дурной голове поистине вселяет страх.

Видимо, все представили произнесенное в картинках. Тишина сменилась хохотом. Слизеринцы откровенно потешались, позволяя себе едкие замечания в сторону Невилла, и даже давали советы профессору по поводу безопасного передвижения по коридорам. Гриффиндорцы же старались сдерживать смех, но не у всех это получалось. Некоторые из них, уже не стесняясь, смеялись, другие делали вид, что заняты важными делами, не смотрели на Невилла, улыбались, из последних сил сдерживая рвущийся наружу смех. Лишь Гермиона смотрела на Невилла с сочувствием и с осуждением — на однокурсников.

— Минус двадцать баллов с Гриффиндора за самое нелепое признание, которое мне приходилось слышать, — перекрикивая хохот, сказал Снейп, чем вызвал новый приступ веселья у всех.

На удивление учеников Слизерина, Невилл не чувствовал себя униженным и расстроенным, а, наоборот, гордо улыбался.

Профессор, поняв, что за те пять минут, что остались до конца урока, уже никто не вернется к написанию эссе, громко сказал:

— Сдаем работы, и все свободны. На следующем занятии — практика.

К удивлению уже профессора, гриффиндорцы первыми кинулись к его столу, сдавая свои эссе. Такой энтузиазм заставил слизеринцев замолчать, а потом дождаться, пока толпа решительно настроенных шестикурсников Гриффиндора, побросав пергаменты на стол, выйдет из класса.

Наконец, сдав свои работы, слизеринцы тоже покинули кабинет. Некоторое время Драко Малфой и сопровождающие его лица: Панси Паркинсон, Миллисента Булстроуд, Винсент Кребб, Грегори Гойл и Блейз Забини шли молча. Каждый из них думал о произошедшем на уроке... думал в силу своих умственных способностей.

— Что это было? — нарушил молчание Драко.

— Думаю, он был пьян, — выдвинул свою версию Блейз.

— Ты что, Блейз! Гриффиндорцы не пьют ничего крепче сливочного пива! — возразила Паркинсон.

— Лонгботтому и банки пива хватит, чтобы пуститься во все тяжкие, — поддержал Забини Малфой.

— Нет, думаю, он сказал это, чтобы понравиться какой-то девушке, — предположила Панси.

Все удивленно посмотрели на нее.

— Ты считаешь, что девушку может заинтересовать такой поступок, как признание в любви Снейпу? — засмеявшись, спросил Блейз.

— Ну-у... — замялась девушка. — Может, он хотел показать ей, какой он смелый и находчивый.

— А по-моему, он говорил искренне, — влезла в разговор Миллисента.

— Значит, тебе показалось, что Лонгботтом и правда любит Снейпа? — со смехом переспросил Драко.

— А что? Они странные... эти гриффиндорцы... особенно этот ботаник, — промямлила Миллисента в защиту своей версии.

— Получается, — обобщил Малфой, — Лонгботтом искренне любит Снейпа. Раньше он это тщательно скрывал, но сегодня, в результате выпитой баночки сливочного пива, не совладал со своими эмоциями и признался, чем непременно вызвал симпатию всех девушек Гриффиндора.

— Гениальный вывод, Драко! — хохотнул Забини.

— По-моему, он просто сумасшедший, как и его родители, и место его рядом с ними в палате Мунго, — опротестовал свои же слова Малфой.

— А может, он желание проиграл? — вдруг проговорил Грегори, шедший позади всех.

Вся компания оглянулась на него.

— Да, например, в карты, — поддержал друга Винсент.

Панси, Драко и Блейз рассмеялись.

— Винсент, гриффиндорцы не играют в карты по определению! — отсмеявшись, сказал Малфой.

— Почему? — удивился Кребб.

— Потому что карты — это зло! А зло и Гриффиндор несовместимы, — успокаивающим тоном ответил Забини.

— Да и такое времяпрепровождение может отвлечь их от главной задачи — спасения мира, — добавил Малфой.

— Я не поверю, что святые гриффиндорцы могли придумать такое изощренное желание, — Панси тоже попыталась оспорить идею Кребба и Гойла.

— Поэтому ваше предположение абсурдно, — закончил Драко.

То ли от избытка умных слов, то ли оттого, что их версию не приняли и раскритиковали, то ли потому, что вся компания приближалась к входу в гостиную Слизерина, Винсент и Грегори недовольно засопели и ускорили шаг. За ними побежала Миллисента, по-видимому, решив пожалеть мальчиков или поддержать, или же ей просто была неинтересна тема разговора. Все трое быстро скрылись за проходом в стене.

Оставшись втроем, Драко, Панси и Блейз продолжили разговор.

— Ведь не только этот придурок отличился. Вы видели, как реагировали гриффиндорцы на его выступление? — спросил Малфой.

— Точно! — сразу поддакнула девушка. — Они промолчали.

— Мало того, они сами давились от смеха! — продолжил Забини. — А как они кинулись сдавать работы?! Лишь бы скорей выскочить из класса. И заметьте, Лонгботтом был в первых рядах.

На секунду они замолчали, вспоминая необычное поведение гриффиндорцев.

— Да, и у всех были такие довольные лица, — задумчиво произнес Драко. — Одна только Грейнджер выглядела раздраженно. И что удивительно, в этот раз она последняя положила эссе Снейпу на стол.

Рассуждая, ребята приблизились ко входу в гостиную. Панси уже было собралась назвать пароль, чтобы часть стены ушла в сторону, открыв им дорогу в родную гостиную, как Блейз со смехом сказал:

— Вот скажи мне, Драко, почему ты все наши разговоры так или иначе сводишь к Грейнджер?

— Может, потому, что эта заучка везде успеет засветиться и, конечно, ведет себя непредсказуемо и в основном глупо, а это намного интересней обсуждать, чем правильные поступки... хотя бы наших девчонок, — рассуждал Малфой, совершенно не замечая подвоха в вопросе.

Панси забыла про пароль и переводила взгляд с одного парня на другого.

— Ну да... — продолжая веселиться, ответил Блейз, — только мне кажется, что есть еще одна причина. Например, — он сделал эффектную паузу и заговорщическим тоном продолжил, — она тебе нравится. Э-эм-м, нравится, как девушка!

— А она девушка? — в тон ему спросил Драко. — Не замечал...

— Ой ли! Не замечал?! Конечно, девушка! Вон у неё какие волосы... пышные, — Забини развел руками около головы, показывая, какие, по его мнению, пышные волосы у Гермионы. — А глаза... м-м-м, — протянул он, — а грудь, — Блейз сделал характерный жест, показывая, какой он видит грудь девушки, — а бедра? — и опять он обрисовал в воздухе воображаемые бедра.

Волосы, грудь и бедра в рисунках жестами были как минимум в два раза больше, чем у оригинала.

— А ноги... — тут Забини поднял руку довольно высоко, потом опустил ее ниже, немного подумал и оставил попытки показать длину ног, обреченно махнув рукой. — Ну-у, они у нее есть!

Живописное описание прелестей Гермионы в исполнении Блейза рассмешило Панси и Драко.

— Мне кажется, что сумасшествие Лонгботтома заразно! Сейчас ты обрисовал какую-то совершенно другую «красотку», — язвительно сказал Малфой. — У Грейнджер... волосы не пышные, а сухие и нечесаные, глаза — тусклые и бегающие, губы — тонкие и обветренные, пальцы все время в чернилах, бедра — костлявые, в наличии груди я вообще сомневаюсь, а ноги... — он сделал вид, что задумался, — да, тут ты прав. Они есть! А еще у неё есть завышенное самомнение, грязная кровь, занудство и, конечно, Потти и Вислый.

— И все-таки, — уже серьезным тоном сказал Забини, — я думаю, она тебе нравится!

Драко изумленно посмотрел на него.

— Нет, Блейз, ты не прав. Она мне не нравится, она мне отвратительна. Эту грязнокровную ошибку природы девушкой-то не назовешь. И своими предположениями ты меня сейчас оскорбил. А если тебе нравятся всякие отбросы, то это не значит, что всем остальным тоже!

Малфой чувствовал, что назревает конфликт, но сегодня ему не хотелось ругаться, тем более с Забини. Это был первый день после приезда в школу, когда у Драко было хорошее настроение, и он совсем не желал его портить, к тому же... из-за Грейнджер. Поэтому он легко хлопнул Блейза по плечу и дружелюбно сказал:

— Блейз, пошутили и хватит! Ты же сам понимаешь абсурдность своих предположений. А сейчас вынужден вас оставить вместе с вашей больной фантазией.

Он резко развернулся к стене, назвал пароль и скрылся в проходе.

— Я тебе докажу, что она тебе нравится! — крикнул Забини вслед уходящему другу, но стена уже закрыла вход, и Драко не услышал этого грозного предупреждения.

— С чего ты это решил? — поинтересовалась Панси, когда они остались одни.

— Я давно за ним наблюдаю, и все признаки, что Грейнджер ему нравится, налицо! — как-то раздраженно ответил Блейз. — Посмотри, даже сейчас... я невнятно упомянул волосы, глаза, грудь, бедра. Он же еще вспомнил губы и пальцы, причем давая всем частям тела вполне красочные описания. И заметь, ни на секунду не задумался, выпалил так, как будто он об этом часто думает. И, поверь, так оно и есть.

— Но он описал все это... в негативном смысле, — попробовала возразить Панси.

— Но описал же! Вот ты знала, что у Грейнджер обветренные губы? — спросил Забини и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Я не знал. Потому что я не смотрю на ее губы!

Он победно уставился на девушку, давая понять, что этим все объясняется. Но она, по всей видимости, не поняла этого, потому что удивленно спросила:

— И что из этого следует?

— А то, что она ему нравится, даже, может быть, больше, чем просто нравится. Но пока он отрицает это, и отрицает не мне, не тебе, а себе! Но я докажу Драко, что он ошибается! — как-то зло закончил Блейз.

— Зачем тебе это надо? — как можно более спокойно спросила Панси, легко касаясь плеча друга.

Он повернул голову в ее сторону.

— Поверь... поверь... — уже более сдержанно ответил Забини. — Мне это нужно.

Он скинул ладонь Паркинсон со своего плеча, развернулся и быстрым шагом пошел в противоположную сторону.

Панси с испугом смотрела ему вслед. Она поверила, что Блейзу это нужно, и он это сделает. Тяжело вздохнув, девушка направилась в гостиную...

Драко же решил не портить себе настроение непонятным для него заявлением друга.

«С чего ему пришла такая нелепая мысль? Я и грязнокровка... — думал он, пересекая гостиную, — она не может мне нравиться по определению! А если этого не может быть, то, значит, и думать об этом незачем». Такой "нехитрой логикой" Драко успокоил себя. Уже в комнате, усевшись на свою кровать, он решил выкинуть из головы этот разговор и подумать о более важных делах, например, о задании Лорда. Ему это почти удалось, только некстати вспомнились сны. Да, Драко Малфою, как и любому другому подростку, снились эротические сны. В основном они не отличались разнообразием. Обычно во сне он грубо трахал какую-нибудь девушку в каких-нибудь укромных уголочках типа чулана для метел или заброшенного туалета. Никакой романтики, одно сплошное насилие: принуждение, грубые слова, неудобные позы, шлепки, удары, слезы, крики. Партнерши во сне были постоянно разные. Время от времени какой-нибудь девушке «везло» и она попадала в такой сон повторно, но в основном подсознание радовало юношу разнообразием лиц. Однажды в его эротических снах оказались даже МакГонагалл и Панси. Радует, что они выступали главными героинями в разных снах, а не в одном. Но все равно эти два сновидения повергли его в ужас. В первом случае оттого, что он вообще возбудился, а во втором — потому что так грубо обращался с Панси, хотя бы и во сне.

Но еще больший ужас на Драко наводили сны эротического содержания с участием Гермионы. Она, в отличие от других, снилась ему часто. Действие всегда происходило в одном месте, а именно — в его спальне в Мэноре. В этих снах не было ни грубости, ни принуждения, ни пошлости, ни слез. Была лишь страсть и всепоглощающая нежность. Упоительные поцелуи, горячие объятия, ласкающие руки, взаимность и доверие. Именно это пугало Драко. Он думал, что не способен на проявление тех чувств, которые испытывал во сне. После таких ночей Драко чувствовал себя растерянным и злым. Обычно, чтобы снять напряжение и в очередной раз убедить себя, что быстрый грубый секс без обязательств и безликая партнерша нравятся ему больше, чем все то, что ему снилось, Малфой находил очередную поклонницу, коих было много. И, не сильно заботясь о чувствах и удобстве, а уж тем более об удовлетворении девушки, уговаривал ее на быстрое посещение чулана для метел, где воплощал свои фантазии из других снов. Это на время позволяло ему забыть те непонятные чувства и ощущения, которые он испытывал ночью... до очередного сновидения с участием Грейнджер.

И вот теперь некстати вспомнились эти сны, и какой-то тихий голос разума шепнул, что, может быть, Забини прав. Но Драко тут же отбросил все голоса — как разума, так и Блейза. Согласие означало проблемы, отрицание — спокойствие. И он выбрал спокойствие...

А в это же время в гостиной Гриффиндора продолжалось веселье. Небольшая кучка студентов-шестикурсников, собравшись у камина, не переставая, хохотала. Через некоторое время к ним присоединились студенты с других факультетов. Через пятнадцать минут многие из так называемого клуба "Левый ботинок" собрались в комнате, бурно обсуждая в лицах и с комментариями произошедшее на уроке Снейпа. Кто-то хлопал Невилла по плечу, кто-то со смехом в очередной раз пересказывал случившееся, кто-то давал парню запоздалые советы о том, как лучше нужно было выполнить это задание. Даже Гермиона поддалась общему веселью и радостно пересказывала признание Невилла только что подоспевшей Джинни.

Сам Невилл Лонгботтом чувствовал себя лучше всех. Его радовало, что он наконец набрался смелости и исполнил карточный долг. Хотя задумывал он это сделать немного по-другому. Но что вышло, то вышло. Тем более, это выступление понравилось его друзьям, и сейчас Невилл чувствовал себя почти героем. А то, что за его признанием непременно наступят последствия в виде насмешек слизеринцев, сарказма Снейпа и не очень приличных сплетен, парня не волновало, ведь главное, что сейчас всем друзьям весело, и никто не думает о войне...

Уже никто не помнит, кто принес в гостиную маггловские карты. Хотя... кажется, это Гермиона забрала их у магглорожденного первокурсника, который как-то вечером решил обучить своих чистокровных друзей, тоже первокурсников, игре в карты на деньги. Грейнджер предположила, что у мальчика был большой опыт в таких играх, и он с легкостью обыграет своих друзей, которые видели карты впервые в жизни. Также у нее были подозрения, что парнишка не прочь был прибегнуть к откровенному жульничеству, что напрочь лишало его партнеров возможности выигрыша. Она не могла стерпеть такой несправедливости и такого недостойного поведения, поэтому изъяла колоду из обращения, прочитав компании лекцию о вреде азартных игр.

Так карты оказались в руках Золотого Трио. Рон с присущей ему любознательностью заинтересовался ими и вынудил Гарри рассказать все, что тот знает о карточных играх. Поттер, как смог, объяснил правила некоторых игр, в которые когда-либо играл сам. Потом к ним присоединилась и Гермиона, которая не смогла отказать себе в удовольствии поучить своих мальчишек хотя бы игре в карты. Довольно быстро к ним примкнули Невилл, Джинни, Лаванда, Парвати, Дин, Симус и даже Колин. Постепенно игрой заинтересовались ученики других факультетов. Первой, конечно же, была когтевранка Падма Патил, которую на игру пригласила сестра Парвати. Луну Лавгуд позвал сыграть с ними в карты Гарри Поттер. Падма и Луна, в свою очередь, предложили своим однокурсникам присоединиться к игре. Как-то незаметно к ним примкнули и некоторые пуффендуйцы-шестикурсники. В общем, почти все, кто раньше состоял в Отряде Дамблдора, хотя бы раз, а некоторые много-много раз, принимали участие в карточной игре. Конечно, они никогда не собирались все вместе в один день. Всегда кто-то отсутствовал, но каждый, кто был посвящен в эту маленькую тайну, был уверен, что всегда может прийти или в гостиную Гриффиндора, или в Выручай-комнату, и получить свою дозу веселья. Можно было развлечься, непосредственно участвуя в партии, или просто наблюдать за ходом игры, можно было посмотреть, как выполняются желания, или потом весело обсудить, как это все происходило.

И, конечно, в один прекрасный день Рону пришла мысль дать название этим сборищам. Он поделился ею с друзьями, которые с энтузиазмом поддержали и начали развивать эту идею. Гриффиндорцы, посвященные в эту азартную тайну, собрались в гостиной и стали выдвигать свои версии названия. Это было очередное веселье... Какие только наименования не придумывали ребята: начиная с маггловского «Казино Рояль» до магического «Мерлинова борода»; от очевидного «Клуб играющих в карты» до замысловатого «Эфемерное пристанище неокрепших душ в эпоху глобальных перемен»; от простого «Картежники» до непонятного «Лакрица». Когда обсуждение зашло в тупик, потому что ни одно предложенное название не было утверждено большинством голосов, а веселые споры уже начали перерастать в глобальные конфликты, Колин Криви в шутку взмолился. Он упал на колени, поднял руки вверх и громко, растягивая слова и перекрикивая всех спорщиков, воскликнул:

— О Господи, дай нам знак! Дай нам слово! И мы услышим его! И мы примем его! И мы назовем им... э-эм-м... наше казино!

От такого неожиданного представления все замолчали на полуслове и уставились на Криви. Пока все внимание было привлечено к молитвам Колина, в гостиную вошла Луна Лавгуд, которая уже давно была желанной гостьей в Гриффиндоре, поэтому знала пароль и могла в любое время присоединиться к обсуждению или игре. Луна спокойно подошла к камину, около которого происходила дискуссия, и задумчиво произнесла:

— Левый ботинок... у меня пропал левый ботинок! Что удивительно, правый ботинок со мной. Вот, видите, на ноге? — Луна продемонстрировала свою правую ногу, обутую в ярко-розовый ботинок. — А на левой ноге ботинок пропал, — тут Луна показала левую ногу в одном зеленом носке.

Пока присутствующие внимательно рассматривали ноги девушки и, наверное, думали об этом удивительном событии, Колин, который все еще стоял на коленях, опять поднял руки вверх и громко и радостно провозгласил:

— Слава тебе, Господи, ты даровал нам слово! И отныне и во веки веков да будет называться наше сборище — "Левый ботинок"!

Пока все осмысливали то, что сказал Криви, Гарри вздохнул и подтвердил:

— Да будет так!

С этих пор карточный клуб стал называться «Левый ботинок». Ребята решили, что молитвы Колина были услышаны, и уже никого не интересовало, что, по сути, Колин по детской привычке просил помощи у маггловского бога, а не у Мерлина, как принято у магов. Главное, что в нужный момент были произнесены слова...

Игра продолжалась.

Вначале ребята пробовали играть в «умные» игры типа покера, преферанса, бриджа, но довольно быстро забросили их. Во-первых, в эти игры могло играть ограниченное число участников, поэтому остальным приходилось сидеть рядом и тихо наблюдать. И так как игра все-таки называлась азартной, а гриффиндорцы по природе своей не могли сидеть спокойно, то они начинали активно подсказывать игрокам, чем очень мешали процессу. Во-вторых, у этих игр были довольно сложные правила, которые в совершенстве не знали ни Гарри, ни Гермиона. А ведь очень трудно объяснить то, что сам плохо знаешь. В-третьих, даже те правила игры, которыми пользовались ребята, были на редкость трудны для понимания, запоминания и применения в действии некоторыми игроками. В-четвертых, эти сложные игры занимали много времени, требовали сосредоточенности и усидчивости, а всем хотелось веселья и забавы. И, главное, предполагалось, что эти игры ведутся на деньги, а позволить себе денежный проигрыш на Гриффиндоре мог не каждый. Поэтому в результате проб и ошибок была выбрана игра «Ведьма». Суть ее была довольно проста: сдатчик раздает все карты по очереди справа налево. После этого каждый, начиная слева от сдатчика, вытаскивает одну карту у соседа справа. После этого все игроки сбрасывают с рук по две карты парами (два короля, две семерки и т.п.). Сбрасывать нельзя лишь Ведьму. Ее представляет, конечно, пиковая дама. В ходе обмена картами и их сброса эта роковая дама неоднократно может сменить свою жертву. В конце игры у проигравшего остаются на руках две дамы — Ведьма и какая-либо из трех других.

Эти правила устроили всех. Ведь выигрыш или проигрыш зависели лишь от того, как карты лягут, что позволяло не сильно напрягать мозг, надеяться на удачу, да и динамичность действия тоже привлекла игроков. В игре могли участвовать все желающие. Поначалу пользовались колодой в тридцать шесть карт, а когда игроки стали прибывать, Гермионе пришлось попросить родителей выслать ей еще одну колоду.

Еще один большой плюс был у этого рода игры. В нее можно было играть на желания. Опять же, уже никто не помнит, как эта идея пришла в их светлые головы, но пришла, прижилась и даже развилась... Перед каждой партией стали придумывать задание проигравшему. Это был еще один из увлекательных и веселых моментов игры. Вначале задания были просты и не отличались оригинальностью, а выполнялись тут же, в гостиной. Например, спеть грустную песню, встав на табурет посреди гостиной, или помочь первокурсникам с домашним заданием. Постепенно желания становились сложней и затейливей, хотя, опять же, не отличались большой фантазией. Теперь местом действия был весь Хогвартс, а иногда и Хогсмид.

Вчера опять состоялась игра. Проигравший должен был признаться в любви профессору Снейпу. Проиграл на этот раз Невилл. Он всю ночь думал о том, как бы ему выполнить задание, а наутро, ничего путного не придумав, обратился к Гермионе за помощью. Грейнджер играла в карты редко, а когда все-таки соглашалась, то обязательно проигрывала. Не везло ей в карты! Хорошо, что она выяснила это, когда желания были еще простыми, а членов клуба «Левый ботинок» было еще не так много. Сейчас же девушка просто наблюдала за игрой и ее последствиями. Обычно Гермионе доверяли придумывать задания, касающиеся учебы. Также она выступала как судья, когда игроки спорили о том, правильно ли выполнено задание. А еще у нее была тайная миссия... о которой знали все. Гермиона могла помочь выполнить желание с минимальными последствиями для проигравшего. Поначалу ей было жалко человека, вынужденного поставить себя в неудобное положение, и она сама предлагала помощь. Со временем решила, что любой проигравший сам виноват в случившемся, так как сам согласился играть на такое желание. Помощь свою она перестала предлагать, но никогда не отказывала, если кто-то обращался к ней сам. Делала Гермиона это безвозмездно, то есть даром, просто по доброте душевной. И, надо сказать, каждый, кто не раз проигрывал, не единожды пользовался ее подсказками.

Вот и сегодня утром Гермиона посоветовала Невиллу не ограничиваться тремя словами «Я вас люблю», как подразумевали все игравшие вчера, а продолжить предложение и сказать, что «любишь ты его за выдающиеся достижения в области зельеварения, за блестящее преподавание Защиты от темных искусств и, конечно же, за его педагогический талант». Невилл, разумеется, не запомнил все дословно, но суть уловил и передал ее в своем признании. Парень надеялся, что это поможет ему избежать насмешек со стороны слизеринцев и самого Снейпа. Также надежду на это внушало то, что не он один проиграл вчера. Во второй партии потерпел поражение Энтони Голдштейн. Теперь он должен был исполнить гимн Хогвартса на столе в Большом зале. Невилл верил в то, что представление, которое увидит куда больше народу, чем его несуразное признание, вызовет больший резонанс, и про самого Невилла все забудут. Но, несомненно, Лонгботтом немного гордился собой. Он-таки смог произнести задуманное, и теперь был свободен от карточного долга, который, как известно, свят.

Подходило время ужина, и ажиотаж вокруг гриффиндорца постепенно спадал, уступая место предвкушению увидеть представление когтевранца. Поэтому ребята скоро покинули гостиную, торопясь в Большой зал.

Невилл оказался прав. Энтони выполнил свое задание и устроил шоу. Удивительно, но в этом ему помог директор. Во время ужина произошел небольшой конфликт между второкурсником-когтевранцем и второкурсником-пуффендуйцем. Парни не сошлись во мнениях по поводу условий выращивания мандрагоры. Они не нашли более удобного времени и места обсудить это, чем ужин в Большом зале. Разговор происходил между столами Когтеврана и Пуффендуя. Вначале спокойно, а потом все громче и громче мальчики отстаивали свое мнение. Постепенно научный спор перешел в выяснение того, чей факультет лучше. Надо сказать, что спор, хотя и на повышенных тонах, об успешном выращивании мандрагоры и том, какой факультет лучше — Когтевран или Пуффендуй, не так привлек внимание, как если бы спорили гриффиндорец и слизеринец, например, о практическом применении Круцио. Поэтому ребят слушали только их друзья, остальные же ученики даже не заметили инцидента. Может быть, он так и остался бы незамеченным и быстро забытым, если бы вдруг их не прервал Энтони Голдштейн. Он вклинился между мальчиками и тихим голосом, интонациями подражая директору Дамблдору, начал проповедовать о дружбе факультетов:

— В это неспокойное время, когда в воздухе витает что-то темное и злое, вы позволяете себе спорить о превосходстве одного факультета над другим. В то время, когда мы все должны объединиться перед лицом общей опасности, вы своими необдуманными словами могли настроить наши два доселе мирных факультета друг против друга. Вы не должны переводить научную полемику в личностный спор! Ведь в нынешних условиях вопрос выращивания мандрагоры — архиважный! Поэтому вы должны объединить ваши знания, усилия и действия в этом вопросе. А все ваши споры должны касаться только этой темы, ведь в споре рождается истина! Так что предлагаю вам вместе обратиться к профессору Стебль, она поможет вам найти компромисс. Вы сможете вырастить грандиозный урожай растения и еще раз доказать полезность дружбы между факультетами!

Получилось очень пафосно, но Энтони как-то неожиданно для себя вошел в роль Дамблдора, и с непривычки его занесло.

Если в начале его речь слушали только те, кто обратил свое внимание на спор мальчиков, то к концу внимал уже весь зал. А все потому, что где-то в середине этого патетического выступления в зал вошел сам директор Дамблдор. Его чем-то привлекли трое парней, стоящие между столами, поэтому он сразу направился к ним. Подойдя к ребятам, директор остановился и с интересом стал слушать Энтони. Все студенты, разумеется, сразу заинтересовались происходящим, повернулись в сторону говорящего, замолчали и прислушались. Так что свою речь Голдштейн закончил в полной тишине. Но он так увлекся, что не заметил ни директора, ни молчания в зале. Не уловили этого и мальчишки, которые с каким-то ужасом смотрели на шестикурсника. Только после того, как прозвучали последние слова, Энтони почувствовал, что что-то происходит, огляделся и наконец увидел директора, стоящего рядом.

— Директор? Директор Дамблдор? — удивленно спросил Голдштейн, как бы отрицая очевидное. — Я тут... это...

Видимо, запас слов у парня закончился, поэтому он просто замолчал. Дамблдор подошел к нему, похлопал по спине и громко сказал:

— Мистер Голдштейн, ваша речь даже на меня произвела впечатление! Я, пожалуй, некоторые фразы буду использовать в своих выступлениях. Надеюсь, вы не возражаете?

Энтони в знак согласия энергично закивал головой.

— А вы, мальчики, — продолжил директор, обращаясь к второкурсникам, — надеюсь, уяснили то, что вам хотел сказать мистер Голдштейн. Думаю, профессор Стебль поможет вам в ваших научных изысканиях.

Здесь уже профессор Стебль, которая сидела за преподавательским столом, закивала.

— Пятьдесят баллов Когтеврану за назидательную речь о пользе дружбы! — громко провозгласил Дамблдор и направился к столу учителей.

Некоторое время Энтони стоял не двигаясь, смотря вслед директору, а потом вскочил на стол Когтеврана и громко запел гимн Хогвартса:

— Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс,

Научи нас хоть чему-нибудь.

Молодых и старых, лысых и косматых,

Возраст ведь не важен, а важна лишь суть.

Все присутствующие недоуменно уставились на парня, поэтому первые строчки он пропел в полной тишине. Неожиданно песню подхватил директор, который так и не дошел до стола. Обернувшись, он некоторое время молчал и, чуть-чуть улыбаясь, наблюдал за шестикурсником, а потом вдруг тоже запел.

— В наших головах сейчас гуляет ветер,

В них пусто и уныло, и кучи дохлых мух,

Но для знаний место в них всегда найдется,

Так что научи нас хоть чему-нибудь.

Энтони выступал на столе, директор около него. Все остальные озадаченно смотрели на них. Но постепенно то тут, то там кто-то начинал подпевать. Так что к концу гимна уже почти весь зал пел. Даже некоторые слизеринцы, в основном младшекурсники. Когда, наконец, песня закончилась, все студенты зааплодировали. Энтони, театрально поклонившись, слез со стола с чувством выполненного долга.

Так Энтони Голдштейн отдал свой карточный долг, по которому был обязан спеть гимн Хогвартса в Большом зале, стоя на столе.

— Еще двадцать баллов Когтеврану за отлично исполненный гимн! — объявил директор.

Ужин продолжался. Каждый обсуждал произошедшее. Про Невилла все забыли, чему он был несказанно рад.

Неделя проходила вяло. Кроме выступлений Невилла и Энтони и поговорить было не о чем. Но даже эти темы постепенно сошли на нет. В пятницу провидение подкинуло слизеринцам новую тему для обсуждения. Это был сдвоенный урок зельеварения с Гриффиндором. Профессор Слизнорт поставил на стол котел и объявил, что в нем зелье Амортенция.

— Кто знает, что это за зелье? — спросил он.

Разумеется, первой подняла руку Гермиона.

— Пожалуйста, мисс Грейнджер.

Она встала, подошла к котелку и сказала:

— Амортенция — мощный любовный напиток. Её можно узнать по особому перламутровому блеску на поверхности и тому факту, что ее пар поднимается и закручивается спиралями. Одна из главных примет этого любовного напитка — запах, особый для каждого человека, связанный с тем, что ему, человеку, дорого. Например, для меня, — Гермиона наклонилась над котлом, — оно имеет запах свежескошенной травы, нового пергамента и... — тут девушка замялась, но все-таки сказала, довольно тихо: — Le chemin de lune.*

Никто из гриффиндорцев не услышал, что она прошептала, а если и услышали, то не поняли и не придали этому значения. А вот саму Гермиону это очень удивило. Она для себя давно решила, что не испытывает любовных чувств к Виктору Краму, и сейчас запах его туалетной воды в Амортенции поставил ее в тупик. Она задумчиво склонила голову и отошла от котла. Усевшись на свое место, она начала рисовать на пергаменте замысловатые каракули, не слушая продолжение лекции профессора. Девушка размышляла о том, почему же уловила этот аромат, и правда ли то, в чем она сама себя убедила. В том, что Виктор не нравится ей как мужчина, но с ним приятно общаться, как с другом. Ей с большим трудом удалось забыть то, что произошло между ней и болгарином, когда он гостил в Хогвартсе. Теперь все воспоминания нахлынули с новой силой. Мысль, что все-таки она была влюблена в Виктора, а может, все еще любит, была откинута как нерациональная. Делая вид, что записывает лекцию, Гермиона предалась анализу своих отношений с Крамом. И в результате пришла к выводу, что он ей безразличен, а этот запах ей почудился, потому что никто другой еще не интересовал ее в любовном плане. На этом успокоившись, к концу урока Грейнджер повеселела и даже услышала, как профессор Слизнорт диктует домашнее задание.

Но, в отличие от гриффиндорцев, слизеринцы подметили, что прошептала Гермиона. После ее слов все, как один, посмотрели на Драко. Сам Малфой, до этого пребывавший в своих мыслях, встрепенулся и напрягся.

«Только этого не хватало! Влюбленной грязнокровки. Этого не может быть!» — первым делом зло подумал он.

«Она что, влюблена в меня? Не может быть, но не этого ли ты хотел?» — громко подсказало ему подсознание, и от этого сердце стало биться быстрее.

Блейз же смотрел на друга с торжествующим выражением лица.

«Сейчас начнется!» — еще громче закричала реальность в мыслях Малфоя-младшего.

И реальность была права. Блейз наклонился к уху Малфоя и радостно прошептал:

— Драко, какая удача! Ты ей тоже нравишься! "Le chemin de lune" — это твой одеколон.

«Откуда она знает, какой одеколон у Драко? А тем более его название?» — эта мысль на мгновение посетила Забини, но тут же улетучилась. Наверное, потому что ему было невыгодно ее развивать.

Малфой на то и был Малфоем, чтобы быстро взять себя в руки и ответить невозмутимо:

— Ты думаешь, это меня осчастливило?! И заметь, на сей раз ее грязная кровь ни при чем. Мне просто не нравятся дуры. А она дура, раз сказала это вслух, да еще правду.

— Может, она хотела, чтобы ты это услышал? — нашелся Забини.

После этих слов сердце Драко пропустило удар. Подсознание ликовало, сознание протестовало, реальность напрягала...

В это время профессор предложил каждому подойти к котлу и вдохнуть аромат зелья. Блейз подтолкнул друга и весело сказал:

— Подойди! Спорю, что ты унюхаешь запах грязной крови.

Драко на автомате встал и вместе со всеми подошел к котлу. Он сразу же уловил запах кофе, мокрого камня, пергамента и чего-то еще, чему он не мог дать название. Неуловимый аромат был настолько слаб, что парень не стал зацикливаться на нем, а вот запах пергамента его немного напугал.

«Неужели? Этого не может быть! Это просто из-за того, что я люблю читать!» — билось в его сознании.

«Неужели?! Так все-таки это не только физическое влечение во снах», — тихо шептало подсознание.

«Неужели?! Если я скажу это вслух... я труп. Даже если я буду думать об этом... Забыть и не думать», — говорила реальность.

Драко выбрал реальность.

— Кофе, мокрый камень, срезанные розы, — торжествующе сказал он Блейзу.

— И что, никакого запаха травы или пергамента? — разочарованно спросил Забини.

— Представь себе, нет!

— Хм... может, ты врешь?

— Кофе, мокрый камень, срезанные розы, — еще раз повторил Драко. — К твоему огромному сожалению, — насмешливо добавил он. — А ты какой запах чувствуешь?

— Огневиcки, море, мокрая собака, — уверенно соврал Блейз. Причем, соврал во всех трех вариантах. На самом деле он уловил запах молока, книжной пыли и лавандового масла.

На этом, к радости Драко, разговор закончился, потому что профессор призвал всех занять свои места и начал диктовать лекцию.

Парням повезло, что их разговор не слушали Панси, Миллисента и Дафна. Зато девушки услышали последнюю фразу Гермионы, и она привела их в шок.

— Я не поняла... она что, любит нашего Драко? — спросила Миллисента у подруг.

— Судя по всему, да, — рассеянно ответила Панси.

— Сумасшедшая! На что надеется? Драко никогда не посмотрит в ее сторону! — твердо высказалась Дафна.

Панси с сомнением посмотрела на нее. Она помнила предположение Блейза и была не так уверена в словах девушки.

— По-моему, нужно напомнить этой выскочке, где ее место! Давайте после занятия сделаем это! — продолжила Дафна.

— Да, а если словами не поймет, можно и врезать! — грозно добавила Миллисента.

Панси идея понравилась. Она улыбнулась и кивнула:

— Я согласна. После занятия выскажем ей все, что думаем о ее мечтах.

Наконец урок закончился, студенты шумной толпой покинули кабинет, направляясь на следующее занятие. Блейз, в отличие от Драко, который витал в своих невеселых мыслях, заметил, что трое их сокурсниц что-то задумали. Ему очень захотелось выяснить, что именно. Забини предположил, что это должно быть интересно, поэтому, как только девушки завернули за угол, остановил Драко и шепнул ему:

— Идем обратно. Панси с девчонками что-то задумали. Посмотрим. Если что, поучаствуем, поможем.

— Они, скорей всего, хотят украсть зелье... для своих частных нужд. Скучно... — хмуро ответил Малфой, но все-таки пошел за другом.

То, что они увидели и услышали, наблюдая из-за угла, никак нельзя было назвать скучным.

Гермиона выходила из класса последней, все еще думая о Викторе. Она не заметила, что ее друзья уже давно ушли. Она шла медленно, не обращая внимания на то, что коридор опустел и в нем остались только три слизеринки. Грейнджер поравнялась с ними и уже было собралась обойти, как вдруг Дафна громко сказала:

— Что ты о себе возомнила, грязнокровка?

Гермиона остановилась и удивленно посмотрела на нее.

— Да как ты вообще могла на него посмотреть! Не говоря уже о том, чтобы влюбиться! Ты что о себе возомнила? Кто он, и кто ты! — продолжала распаляться Дафна.

— Посмотрела? Влюбиться? Ты вообще о чем? Кто "он"? — недоуменно переспросила Гермиона.

— "Le chemin de lune"! Ты что, думала, мы не догадаемся, о ком ты мечтаешь?

«О, Мерлин, они слышали! Теперь всем разболтают. Я сама еще не определилась в своих чувствах к Виктору, а сейчас все будут считать, что я его безумно люблю», — в ужасе подумала девушка. Видимо, этот ужас отразился на ее лице, потому что, посмотрев на нее, Панси рассмеялась:

— Ты правда думала, что никто не догадается? Ты дура, Грейнджер. На что надеешься? Он даже не посмотрит в твою сторону!

— Как не посмотрит? — неожиданно для себя изумленно выпалила Гермиона.

— Да ты и правда дура! Ты что, надеешься, что он будет влюбленно на тебя смотреть, ручки целовать, комплименты говорить, целоваться с тобой? — разъяренно прошипела Дафна.

— Да! А почему и нет? — уверенно ответила Грейнджер.

Теперь уже слизеринки смотрели на нее ошарашенно. Такой наглости они не ожидали.

— Да потому что он любит меня! — взвизгнула Гринграсс. — Потому что он только на меня смотрит, только меня целует! Не смей даже смотреть на моего парня!

Теперь уже Дафна своими словами привела в шок не только Гермиону, но и своих подруг. Они все втроем ошеломленно уставились на кричащую девушку.

«Не может быть! Не может Виктор любить эту... эту пустышку! Когда они успели встретиться, а уж тем более полюбить друг друга?» — с нотками ревности подумала Гермиона.

«Когда она успела стать девушкой Драко? Я что-то пропустила?» — немного обиженно думала Миллисента.

«Вот Драко обрадуется, когда узнает, что Дафна его девушка и он, оказывается, ее целует. И особенно его порадует то, что он смотрит на нее влюбленным взглядом», — про себя хихикнула Панси.

— Не может быть... — прошептала Гермиона, опустив взгляд.

— Ты думала, что у тебя есть шанс? — спросила Панси, теперь уже пораженно смотря на Грейнджер. — Он, чистокровный богатый аристократ, и ты, грязнокровная заучка, — это нонсенс. Твой удел — Поттер или Уизли. В лучшем случае, если тебе сильно повезет, можешь ухватить Крама.

"Крама? Так они не о Викторе говорят", — с облегчением подумала Гермиона. — "Но тогда о ком? Малфой? Блейз? А может, вообще Гойл или Кребб? О мой бог, сейчас весь Слизерин будет думать, что я влюблена в Гойла. Бррр... Нет, Гойл не может быть парнем Дафны. Скорей всего это Малфой, Блейз или Нотт. Но это точно не Виктор..."

Гермиона чуть не рассмеялась. Ее поразила абсурдность разговора, который они вели. Она понимала, что попала в глупую ситуацию из-за этих ревнивых дурочек, и это ее разозлило.

— Слушайте, что вы ко мне с этим прицепились? Как можно быть до такой степени неуверенными в себе, чтобы бояться, что ваш слизеринский чистокровный аристократ обратит свое внимание на меня, и я, влюбленная в него идиотка, сразу кинусь в его объятия... а вы останетесь ни с чем?

— Ты много на себя берешь, грязнокровка! — грозно вставила Миллисента, надвигаясь на девушку.

— А как тогда понимать наш разговор?

— А понимать так — чтобы я не видела тебя около моего парня! — прокричала Дафна.

— Да с удовольствием! — твердо ответила Гермиона. — Не буду мешать вашим романтическим отношениям, — уже с издевкой продолжила она. — Считаю разговор исчерпанным. Счастливо оставаться!

Гордо прошествовав мимо слизеринок, Гермиона скрылась за поворотом. Ей очень хотелось рассмеяться. За эти десять минут она пережила много чувств: недоумение, ревность, облегчение, радость, злость... Смех рвался наружу. Девушка, зажав рот ладошкой, хихикнула, отчего получился всхлип. Так, борясь со смехом и анализируя разговор и свои чувства, она быстро шла по коридору и не заметила Драко и Блейза, которые успели спрятаться в нишу.

Когда Гермиона скрылась из виду, парни еще немного постояли в своем укрытии, дожидаясь, пока мимо них пройдут однокурсницы, эмоционально обсуждающие произошедшее. В основном, самую бурную реакцию проявляла Дафна, Миллисента ей поддакивала, а вот Панси молчала, зато ее мысли неслись с дикой скоростью. Она думала обо всем сразу: о предположениях Блейза, об отрицании Драко, о неадекватном поведении Дафны и Гермионы, о заявлении Дафны, о глупых надеждах Грейнджер и о своем отношении ко всему этому. Поэтому девчонки тоже прошли мимо, не обратив внимания на притаившихся в нише юношей.

Как только путь был свободен, Забини и Малфой, наконец, покинули свое убежище, озадаченно посмотрев друг на друга.

— Что это было? Ты слышал, что говорила Грейнджер? — первым начал обсуждение Блейз.

— Да что Грейнджер... она чокнутая. А вот Дафна! Нет, это ведь надо такое сказать?! Сейчас Грейнджер растрезвонит всем, что Дафна якобы моя девушка, и все...

Что «все», Драко не смог сформулировать. Он понимал, что его испугало в тот момент, когда Гринграсс заявила, что он ее любит. Скользнула шальная мысль, что этому может поверить Грейнджер. От этого у него на секунду перехватило дыхание, ему захотелось бежать к Гермионе и все отрицать. Но дыхание восстановилось, мысль он отбросил как абсурдную, бежать и доказывать расхотелось. Дальше размышления пошли в правильном русле — это не понравится матери, которая терпеть не может семью Гринграсс; это не нравится ему, потому что он никогда не смотрел на Дафну как на девушку; а теперь, если информация разлетится по школе, это отвадит от него добрую половину красоток. Наверное, это и было то «все», чего испугался Драко, но выразить это словами он не сумел.

— Я не знаю, что я с ней сделаю! — продолжал злиться парень. — Я сейчас ей все выскажу, что думаю по этому поводу.

Драко ускорил шаг, неосознанно вынул палочку из кармана и сжал ее в руке. Блейз едва поспевал за ним.

— Дафна на самом деле сглупила. Так запросто выдать свои чувства при таком скоплении народа — недостойно слизеринки, — резюмировал Забини.

Блейз, как и все слизеринцы, как и все чистокровные волшебники, придерживался мнения, что свои переживания нужно держать при себе, потому что это — слабость, на которой могут сыграть против тебя. Умелый игрок, будь то враг или друг, сумеет воспользоваться твоими чувствами против тебя, не важно, будь то любовь или ненависть, дружба или вражда, привязанность или раздражение. Также он знал: если какую-то информацию знают больше двух человек, то, значит, так или иначе, знают все, кого эта информация интересует. Поэтому лично он не рассказывал что-либо о себе больше, чем двум людям. А уж о своих чувствах не рассказывал никому. Однажды он нарушил это правило: рассказал другу о том, в кого влюблен, и очень об этом пожалел. Да что говорить?! Он знал, что будет жалеть об этом всю жизнь. Сейчас Блейз недоумевал над поступком Дафны.

— Хотя, может, она как раз хотела, чтобы об этом все узнали. В особенности ты. Чтобы понял, как она тебя любит, и бла-бла-бла в том же духе, — продолжил анализировать признание девушки Блейз, — а может, Гринграсс каким-то женским чутьем почувствовала, что тебя интересует Грейнджер, вот и решила дать ей понять таким способом, что ты занят.

Драко резко затормозил и остановился. Это сделал и Забини.

— Забини, отстань уже от меня с этой грязнокровкой. Сколько раз тебе говорить, что не интересует она меня, — последние слова Драко сказал по слогам, видимо для того, чтобы до друга дошла вся бессмысленность его предположений.

Но Блейз не понял намека и продолжил рассуждать:

— Вот кто вел себя странно, так это Грейнджер. По-моему, она искренне думала, что ты обратишь на нее свое внимание и будет у вас лю-ю-юбовь. Ты видел, как она смотрела на Дафну. Как будто хочет ее задушить. Короче — ревновала.

— О-о-о... — простонал Драко, театрально приложив ладонь ко лбу. — Я тебе говорю, что заучка ненормальная! Ты думаешь, человек в здравом уме будет так говорить, как она? Это до какой степени нужно быть безмозглой, чтобы верить в то, что я буду... как там? Ручки ей целовать, комплименты говорить?

— Вот именно! Грейнджер не полоумная. Или она тоже видит, что ты к ней неравнодушен, или... тут что-то не так. Мы как-то неправильно увидели и поняли ситуацию, — не обращая внимания на раздражение друга, продолжил свои копания Блейз. — И еще странно, что вначале она была готова сражаться за тебя, а в конце с легкостью уступила...

Драко тоже заметил это. Наблюдая весь этот разговор, он опять испытывал противоречивые чувства. Вначале — ужас и облегчение, когда Гермиона искренне удивлялась тому, что он на нее даже не посмотрит. Ужас, потому что подумал, что его интерес к ней — не только плод воображения Блейза, но и Грейнджер это поняла. Значит, могут заметить и другие. Облегчение, потому что она заметила, а значит, у него есть надежда. Также эта непонятная надежда посетила его, когда девушка уверенно ответила «Да! А почему и нет?» на вопрос про влюбленные взгляды и поцелуи. Драко не успел определить, на что же он в этот момент надеялся, но чувство было щемящее и довольно приятное, усиленное какой-то малопонятной нежностью. Но в следующую секунду он содрогнулся от всего этого: от надежды и нежности, посетивших его. Он не хотел чувствовать ни того, ни другого к кому бы то ни было, а уж к подружке Поттера тем более. И, чтобы отвлечься от надежды, он призвал на помощь злость. Секунда надежды, нежности и даже, можно сказать, счастья, сменилась злостью, гневом, раздражением. Правда, все его подсознание противилось тому, чтобы выплеснуть гнев на Грейнджер, поэтому, как только Дафна произнесла слова о любви, его негативные эмоции нашли новую цель. Теперь Драко был зол на сокурсницу, и только ее слова отчетливо звучали в его голове. То негодование, которое он испытывал по отношению к слизеринке, быстро затмило и маленький проблеск разочарования, когда Гермиона легко уступила, и восторг, а также опять непонятную надежду, когда ему показалось, что она с трудом сдерживает слезы после этого. Малфой всеми своими силами старался не вспоминать о несуразной надежде, потому что это было страшно, не нужно, ответственно, нереально, ужасно. Удобней было думать, что, раз чувства эти были столь мимолетны, то, значит, их не было вовсе...

— Послушай, Блейз! Меня не интересуют странности в поведении Грейнджер, — Малфой жестко остановил свои размышления и разглагольствования Забини. — Сейчас меня больше интересует Дафна. Она поплатится за свои слова, и...

— Ты что?! Нет! — резко зашипел Блейз, останавливая Драко за рукав. — Что ты ей скажешь? Начнешь скандал? Хочешь, чтобы все узнали, что Дафна твоя девушка? А ведь она запросто сможет повернуть ситуацию в свою пользу. «Драко устроил мне скандал, потому что на самом деле он меня очень-очень любит, но не хочет афишировать наши отношения, поэтому сделайте все вид, что ничего не произошло, а на самом деле все так и есть, как я говорю», — всю эту тираду Блейз выдал тоненьким голосом, подражая интонациям Дафны. — И ведь ей поверят, как бы ты ни отрицал это.

Драко с содроганием внимал театральному выступлению Блейза.

«А ведь он прав. Так и будет...» — ужаснулся он.

— И это мелочи по сравнению с тем, если всем станет известен предмет разговора, при котором Дафна все это сказала, — зловещим шепотом продолжил Забини.

Вот это было действительно страшно. Все тревоги, какие Драко испытывал раньше, когда слушал разговор девчонок и размышления друга, вернулись. Видимо, все его эмоции отобразились в его взгляде и мимике. Блейз незамедлительно их считал и успокаивающе сказал:

— Не переживай ты так. Ты просто ничего не говори Дафне. Сделаем вид, что мы этого не видели и не слышали. Думаю, не в ее интересах болтать о таком дальше. А то еще неправильно поймут, подумают, что ты променял ее на Грейнджер. Представь, какой это удар по ее самомнению и репутации.

Парень хихикнул и похлопал друга по плечу. Драко понял, что предложение слизеринца самое выгодное для него и самое безопасное, поэтому поспешил согласиться:

— Да, ты прав. Я не буду ей пока ничего говорить, но я это запомню, и она пожалеет...

— Тем более, думаю, Панси ей выскажет все, что думает по этому поводу, — радостно закончил Блейз, и парни, наконец, поспешили на занятие.

__________

* Le chemin de lune (французский) — Лунная дорога.

Блейз не отказался от своей мысли доказать Драко, что тому небезразлична Грейнджер. Прокручивая в голове разные варианты того, как это сделать, он пришел к выводу, что для начала нужно вызвать у Малфоя какие-то яркие и острые чувства по отношению к Гермионе. Ничего продуктивнее ревности Забини на данный момент не видел. Он решил при случае перешагнуть через себя и пофлиртовать с девушкой на глазах у Драко.

Да, это ему было не по душе. Во-первых, ему не очень нравилась Гермиона как девушка. Во-вторых, он представления не имел, как обращаться с такими умными девушками, не очень, на его взгляд, симпатичными, да еще и с завышенным самомнением.

Еще это было опасно. Он мог испортить свою репутацию. Его могли посчитать предателем крови. Он мог получить по физиономии и от самой Гермионы, и от Поттера, и, в самом удачном случае, от Драко.

А самое главное, Блейз боялся, что это увидит или об этом узнает девушка, которая навсегда завладела его сердцем. Неважно, что они больше не вместе, неважно, что он обидел ее, и, скорее всего, она его ненавидит, но все-таки он не хотел, чтобы она подумала, будто он заинтересовался Грейнджер. Ведь он не сможет объяснить ей, для чего все это делает. Больше у него не будет никакого шанса что-либо ей рассказать, признаться... никогда.

Но, невзирая на все это, Блейз решил действовать, когда подвернется случай...

И случай вскоре представился.

Это был понедельник. По какой-то причине, непонятной для учеников, Большой зал не был открыт на завтрак вовремя. Все желающие позавтракать толпились около дверей и ждали, когда же им позволят войти. Причину, по которой не пускали в зал, никто не знал. Выдвигались разные версии, одна чудесней другой. Но предположение Денниса Криви, который переживал подобное в маггловской школе, где ученики тоже не смогли в положенное время попасть в столовую, успокоило.

— Наверно, дезинфекцию проводят, — сказал Криви со знанием дела.

Большинство присутствующих не поняли, что такое эта "дезинфекция". Но слово понравилось, поэтому заминке возмущались не сильно. А если кто и проявлял нетерпение, тому важно говорили, что проводится дезинфекция.

В понедельник утром у дверей Большого зала учеников было не так и много. Младшекурсники столпились у самого входа, а ученики постарше рассредоточились по коридору чуть дальше. Блейз в этот раз опередил свою слизеринскую компанию и оказался около Большого зала первым. Его тоже очень удивило, что двери закрыты, а завтрак запаздывает. Но, услышав от кого-то рассказ про дезинфекцию, который уже оброс фантастическими подробностями, парень успокоился и присоединился к ждущим. Он оглядел коридор и увидел Гермиону, которая в одиночестве стояла и читала книгу, прислонившись к стене. Забини посчитал это за удачу, потому что Грейнджер редко можно было застать без ее друзей, разве что в библиотеке. Но там не было зрителя, ради которого все и затевалось. Блейз знал, что Драко и все остальные скоро придут на завтрак, поэтому для выполнения задуманного ему пришлось их подождать. Заметив, что Малфой, наконец, появился в коридоре, Блейз уверенным шагом направился к Гермионе. Девушка не заметила приближения парня, увлекшись чтением. Забини этим воспользовался и, подойдя к ней, облокотился о стену около ее головы. Только тогда Гермиона обратила на него внимание. Она подняла голову и удивленно посмотрела на него. Забини улыбнулся самой обаятельной улыбкой из своего арсенала и чуть подался в сторону девушки, чем сократил расстояние между ними.

— Привет, Грейнджер, — проворковал он, обжигая дыханием ее щеку.

— Привет, Забини. Что хотел? — невозмутимо ответила она и чуть отодвинулась.

Гермионе хотелось отойти от него подальше, но она побоялась, что он начнет удерживать ее, например, за талию, что со стороны будет казаться неприличным. И еще, конечно же, любопытство удержало ее от того, чтобы немедленно не сбежать отсюда. Уж очень нетипичным было поведение Блейза.

— Грейнджер, улыбнись мне, — все еще ухмыляясь, уверенно сказал юноша.

Он подумал, что флиртом, намеками и заигрываниями не получит от Грейнджер того результата, на который рассчитывал, потом решил действовать прямо...

— Зачем?

Начало разговора заинтриговало Гермиону, и она вначале задала вопрос, а не послала парня сразу.

— Хочу вызвать ревность у Драко, — заговорщицки произнес слизеринец.

Гермиона на секунду растерялась. А потом, поманив Забини рукой, чтобы он наклонился к ней поближе, что он и сделал незамедлительно, прошептала:

— А может, тебе лучше попросить об этом Гарри?

Блейза поразило такое неожиданное заявление. Некоторое время он смотрел на нее с застывшей улыбкой, а потом, запрокинув голову назад, рассмеялся.

— А ты та еще штучка, Грейнджер! — громко и со смехом сказал он.

— Думаю, эффект будет куда грандиознее, — продолжила она, стараясь не улыбаться.

Блейз опять наклонился к ней и тихо сказал:

— Ты не так поняла. Я хочу, чтобы Малфой приревновал тебя ко мне.

Здесь уже Гермиона не выдержала и расхохоталась.

— А ты шутник, Забини.

Это было даже больше того, на что он рассчитывал. Он хотел добиться ее улыбки, а веселый смех превзошел все его ожидания.

— Спасибо, Грейнджер! — искренне поблагодарил он девушку.

Блейз посмотрел ей в глаза, при этом изобразив на своем лице "влюбленность". Он считал, что виртуозно передает это мимикой. Глупо улыбнуться, прищурить глаза, чуть-чуть приподнять брови — и каждая девушка будет читать на твоем лице то самое нежное чувство, и, разумеется, верить в это и отвечать взаимностью. В данный момент взаимность его не интересовала, да и девушка тоже, но Забини точно знал, что зрители, для которых был устроен спектакль, прочтут по его выражению лица то, что он хотел до них донести. Решив закрепить свой успех, Блейз нежно убрал Гермионе за ухо выбившийся из ее прически локон.

— Ты переигрываешь, Забини, — недовольно сказала она, дернувшись.

— Извини, не удержался, — промурлыкал Блейз, наклонившись к ее уху.

То, что слизеринец стоял к ней так близко, поначалу возмутило Гермиону. Но, когда он наклонился к ее уху, девушка непроизвольно почувствовала аромат его одеколона. Это был не древесный, с нотками мяты и меда, аромат одеколона "Le chemin de lune", которым пользовался Виктор. От Забини приторно пахло восточными пряностями. Она, уловив этот запах, задумалась и забыла отреагировать на приближение Блейза подобающим образом, то есть оттолкнуть его и высказать все, что по этому поводу думает.

Еще с того памятного дня, когда три слизеринки устроили ей сцену ревности, Гермиона размышляла, кого же они имели в виду. Кандидатов на роль «ее возлюбленного» в начале анализа было пятеро. Гойла и Кребба она отмела сразу, подумав, что не стали бы девушки так рьяно отстаивать этих парней. Остались трое: Малфой, Забини и Нотт. Каждый из них мог быть парнем Дафны. За репутацию каждого из них могли вступиться однокурсницы. Гермиона стала незаметно наблюдать за слизеринцами. Случаев сделать это было не так много: были выходные, и ученики факультетов встречались только в Большом зале во время еды. Но и этого времени хватило ей, чтобы определить, что Теодор Нотт не интересуется Дафной, а она им. Теодору больше нравилась пятикурсница-слизеринка, он старался сесть с ней рядом за обеденным столом, а если это не удавалось, кидал на нее долгие взгляды. Так что круг «подозреваемых» сузился. В процессе слежки к однозначному выводу прийти не удалось. По наблюдениям Гермионы, Дафна обращала одинаковое внимание и на Малфоя, и на Забини. Улыбалась то одному, то другому, смеялась над их, по всей видимости, шутками. Блейз и Драко приходили в Большой зал и уходили вместе, а Гринграсс и ее подружки всегда следовали за ними, и поэтому было непонятно, каким же из двух парней она интересуется. Юноши же вообще старались не разговаривать с ней, не говоря уже о «влюбленных взглядах и целовании ручек». Гермиона даже поинтересовалась у Парвати и Лаванды о подробностях личной жизни Дафны Гринграсс. Сокурсницы от такой неожиданности — ведь Грейнджер никогда раньше не проявляла интереса ни к их разговорами, ни к сплетням, тем более про слизеринок — рассказали ей все, что когда-либо слышали о Гринграсс. Из их рассказа тоже было не очень понятно, кем же из двоих парней увлечена Дафна.

Поэтому, когда Гермиона уловила аромат одеколона Блейза, она сделала вывод, что в ее списке остался один кандидат — Малфой. И это привело ее в шок. Хотя она и ожидала такого поворота событий, но все-таки это заключение ее не очень порадовало, а вкупе со словами Блейза про ревность совсем озадачило и натолкнуло на новые размышления. Но представлять себе то, что теперь слизеринцы (Гермиона надеялась, что хотя бы не все) думают, что она влюблена в Малфоя, не хотелось. Неожиданно для себя она повернула голову и прошептала Блейзу на ухо:

— Кстати, передай Малфою... у него отличный одеколон.

Конечно, она старалась вложить в эту фразу весь сарказм, на который была способна, но подозревала, что у неё плохо получилось.

— Непременно! Непременно! — радостно согласился Забини.

Он широко улыбнулся, кивнул и, оттолкнувшись ладонью от стены, отошел от Гермионы на два шага. И, надо сказать, сделал это вовремя, потому что зрителей его маленького спектакля прибавилось, и некоторые из них уверенно направлялись в их сторону явно с недобрыми намерениями, а также с целью поучаствовать во втором акте.

Драко в сопровождении Кребба и Гойла спешил на завтрак. Дойдя до коридора, ведущего к дверям Большого зала, они, разумеется, сразу попали в толпу ожидающих. Еще по дороге сюда Драко, услышав разговоры проходящих мимо студентов, понял, что Большой зал закрыт и завтрак откладывается, поэтому, оказавшись в коридоре, где большинство учеников обсуждали происходящее, он остановился и огляделся. Уже давно дотошный Блейз заметил, что Малфой, входя в Большой зал или на сдвоенные с Гриффиндором занятия, первым делом обращает внимание на гриффиндорцев, а в частности на Золотое Трио. И если бы Блейз удосужился продлить свои наблюдения, то заметил бы, что, удостоив мимолетными взглядами Поттера и Уизли, Малфой останавливает взгляд на Грейнджер. Конечно, это длилось какие-то секунды. Но если бы Блейз смог заметить и разобраться с этим, то пришел бы к выводу, что Драко смотрит на Гермиону дольше, чем на ее друзей, и что от того, как ведет себя Гермиона в эти секунды, зависит дальнейшее настроение его друга. Он бы заметил, что, если по какой-либо причине Грейнджер нет за обеденным столом, если она опаздывает на урок или в Большой зал, или, наоборот, она находится там, где и должна быть, но в то время, когда Драко удостаивает вниманием их компанию, весело смеется или внимательно слушает Рона или Гарри, то настроение Малфоя резко падает и он становится замкнутым и агрессивным. Самые плохие метаморфозы происходят с его характером, если он замечает, что Гермиона касается Уизли или Поттера, например, похлопывает по плечу или по руке, приобнимает или лохматит одному из них волосы.

К счастью для Драко, Забини не замечал этого, а сам он никогда бы не сознался в том, что его душевное спокойствие зависит от грязнокровки. Малфой даже не замечал, что смотрит на нее каждый раз, когда входит в помещение, где может встретить ее. А уж понять, что от ее действий зависит его настроение, он был вообще не в состоянии. Сознание Драко быстро придумывало оправдание его поступкам: первым делом он смотрит на Золотое Трио, потому что врага нужно знать в лицо, а на Гермиону в частности, потому что она мозг этой маленькой организации. Дальше Драко даже не размышлял и поэтому тоже не мог сопоставить свое настроение с поступками Грейнджер. Но все-таки подсознательно искал ее глазами, определял ее настроение, ревновал, испытывал какую-то непонятную для него боль. Дальше Малфой старался не смотреть на Гермиону; иногда это плохо получалось, но он старался.

И вот сейчас, поискав взглядом Золотое Трио, он наткнулся лишь на Гермиону, которая, стоя у стены, читала. Драко успокоился. Следующее, что он сделал — это стал искать взглядом Блейза. То, что он увидел, ему не понравилось. Наблюдая издалека за действиями однокурсника, но не слыша при этом разговора, Драко испытывал лишь одно чувство — чувство предательства. Оно захлестнуло его так резко, что он с трудом устоял на месте. Нет, он не собирался падать в обморок. Нет, у него не подкашивались колени. Ему хотелось покинуть это место посередине коридора, где за спиной стояли Гойл и Кребб, а вокруг сновали ученики младших курсов, быстро подбежать к той стене, где уже мило беседовали Гермиона и Блейз, и придушить обоих. Как мог его друг, который вчера утверждал, что Драко нравится Гермиона, сегодня стоять и заигрывать с ней? Как могла она, такая правильная и умная, отвечать на его глупые улыбки? Какой он после этого друг? А она — такая же, как и все: стоит красивому парню ей улыбнуться, и она готова раздвинуть ноги. Когда Гермиона рассмеялась, Драко испытал такую боль, какую не испытывал никогда в жизни. Боль от Круцио Волдеморта или та, которую он вытерпел, принимая Метку, не шла ни в какое сравнение с этой. И если ту физическую боль он мог осознать и принять, то эту душевную — ни понять, ни тем более принять он не мог. Не мог. Не хотел. Не понимал. Не принимал.

— О, смотрите, Блейз домогается грязнокровки,— гаркнул Гойл.

— А она и не против, — поддакнул Кребб.

Парни засмеялись.

Этот нехитрый разговор, а уж тем более пошлый смех, привели Малфоя в себя. Изобразив на лице пренебрежительную ухмылку, он издевательски сказал:

— Посмотрим продолжение... Думаю, Блейз чисто сработает, и заучка даже не заметит, как лишится своей знаменитой девственности.

Грегори и Винсент с радостью поддержали его, вмиг придумав, как это будет происходить. От сочиненных ими грязных подробностей боль Драко усилилась, поэтому он резко скомандовал:

— Заткнитесь и смотрите молча.

Парни послушно замолчали.

Это позволило Малфою привести мысли и чувства в порядок. Он быстро пришел к выводу, что Грейнджер, как и полагается всем грязнокровкам, всего лишь шлюха, и если Блейз хочет воспользоваться этим, то он имеет на это право. Ведь реальность такова, что она, грязнокровка, не имеет права чувствовать и жить, не имеет права вызвать в нем чувства, а значит, жизнь. Когда Забини коснулся ее волос, а Гермиона никак на это не отреагировала, Малфой утвердился во мнении, что он прав. Он выбрал свою реальность, ту, которую впитал с молоком матери. В ней было комфортней и привычней, в ней была лишь физическая боль, которая проходит и не терзает его во сне, была незыблемость принципов и определенная дорога. А та реальность его чувств, которую он познал здесь, в Хогвартсе, не устраивала его, потому что в ней была боль, которая разбивала его душу и взрывала его мозг. В ней мог быть выбор, жестокий, но свой собственный. В ней была надежда, надежда на неопределенное счастье, которое может наступить, а может и не случиться.

«Убить. Истребить. Уничтожить. Не достойны жизни. И именно ты это сделаешь», — эти громкие слова Волдеморта заглушали другие слова, которые говорил Дамблдор: «Любить. Прощать. Помогать. Дарить жизнь». В данный момент Драко казалось, что удобнее, спокойнее и не так ответственно... убивать, чем любить, истреблять, чем помогать, лишать жизни, чем дарить... даже если это относится к самому себе.

Когда на горизонте появились Поттер и двое Уизли, Драко возрадовался тому, что грязная работа будет сделана чужими руками. Впервые он возложил надежды на Поттера. Он надеялся, что Гарри и компания разберутся с Блейзом и рассорятся с Гермионой. Соответственно, Забини будет красоваться с покалеченным лицом. А Грейнджер останется одна. Ему искренне хотелось, чтобы все: и его как бы друг Забини, и эта шлюшка Грейнджер, и этот дурак Поттер, и, до кучи, неуравновешенные идиоты Джинни и Рон Уизли, — страдали. Вот тогда бы он упивался их страданиями и, может, забыл бы свои.

Но чаяниям Драко не суждено было сбыться.

Да, Гарри, Рон и Джинни появились в коридоре, ведущем к Большому залу. Но, к сожалению Драко, они не видели милого общения Гермионы и Блейза, не видели прикосновений и смеха. Им посчастливилось увидеть только то, что Блейз стоит около Гермионы и с радостным видом кричит: «Непременно», а у Гермионы при этом очень недовольное лицо. Они восприняли это по-своему. Вернее, как и должны были воспринять. Каждому показалось, что Блейз говорит Гермионе очередные гадости, а она... В общем, ей требуется поддержка. Поэтому ребята поспешили помочь подруге. Резвым шагом они приблизились к парочке, и их яростные взоры устремились на Блейза.

— В чем дело? — зло спросил Гарри.

Блейз даже не успел испугаться, как Гермиона ответила:

— Гарри, все в порядке. Просто...

В это время двери Большого зала открылись, и ученики устремились на завтрак.

— О, дверь открыли. Пойдемте завтракать, — быстро перевела тему Гермиона.

Она схватила Джинни за рукав мантии и потащила ее ко входу. Гарри и Рону ничего не оставалось делать, кроме как последовать за девчонками. Но Рон все-таки, проходя мимо Блейза, толкнул того плечом. Забини отлетел в сторону, но, так как поток голодных учеников был плотный, не упал, столкнувшись с кем-то.

— Я вижу, тебе повезло, — раздался ехидный голос Драко у него за спиной.

— Несказанно... — облегченно ответил Забини.

И толпа понесла их на завтрак...

Гермиона и Джинни быстро заняли места за гриффиндорским столом. Рядом с Гермионой присел Гарри, а Рон устроился напротив троицы. Друзья выжидающе смотрели на Грейнджер, которая, еле сдерживая смех, а потому с каменным лицом, пыталась положить себе в тарелку... хоть что-нибудь. Пока ее друзья молчали, девушка думала, что ответить на их вопросы, которые непременно последуют. В принципе, ничего зазорного Блейз ей не сказал, а что-то можно просто утаить, поэтому девушка решила не скрывать ничего и по возможности честно ответить на все вопросы. Но друзья молчали: видимо, решили, что она сама все расскажет. Первым не выдержал Рон:

— Гермиона, может, объяснишь, что это было? Что он тебе сказал?

Гермиона прекратила попытки заполнить свою тарелку, так что в результате ее титанических усилий на тарелке появился только один тост. Она вздохнула, поставила тарелку на стол и спокойным голосом сказала:

— Он попросил меня улыбнуться ему.

Ответ озадачил всех. У парней не было ни единой версии, зачем Блейз подошел к Гермионе с такой странной просьбой. В отличие от них, у Джинни версии появились сразу... одна романтичней другой.

— Зачем? — удивленно в один голос спросили Рон и Гарри.

Гермиона жестом поманила друзей к себе, и, когда Гарри и Джинни подсели к ней поближе, а Рон почти перевалился через стол, она тихим и загадочным голосом ответила:

— Чтобы вызвать ревность у Малфоя.

Ребята некоторое время молчали, анализируя услышанное. Первым опять высказался Рон:

— Я так и знал, что они... ну-у... это — любят друг друга.

— О, Мерлин, не может быть! — разочарованно пошептала Джинни. Ни в одной из ее романтических версий не было такого поворота событий.

— Нет, вы не так поняли, — тут Гермиона не выдержала и захихикала. — Он хотел, чтобы Малфой приревновал меня.

По-видимому, такое осознать было еще сложнее.

— То есть, это как бы... понимать, что ты нравишься Малфою? — промямлил доселе молчавший Гарри.

— Как мило, — протянула Джинни. Хотя такой версии у нее тоже не было, но, на ее взгляд, это было мило.

— Мило? — зло прошептал Рон. — По-моему, он издевался. Не может Гермиона нравиться Малфою! Вон у него какие девушки, — Рон покосился на Панси и Дафну, которые в это время входили в зал, — зачем ему наша Гермиона, если у него есть такие...?

Зря он это сказал. Гермиона, разумеется, не услышала ноток ревности в его голосе. Она поняла это высказывание как то, что она не может понравиться парню. А уж сравнение ее с Панси и Дафной, да еще и не в ее пользу, вообще вывело ее из себя. Девушка уже хотела опротестовать слова Рона, как Джинни увлеченно спросила:

— А он? Малфой тебе нравится?

От абсурдности вопроса Гермиона даже забыла, что только что злилась на Рона. Все опять в ожидании и с интересом уставились на девушку.

— Джинни, ты о чем? Конечно, нет! — быстро и уверенно ответила она.

— Нет, ты меня не поняла. Я, конечно, понимаю, что Малфой злой, беспринципный человек, но как мужчина он тебе нравится?

Заметив, что Гермиона пораженно и непонимающе смотрит на нее, Джинни продолжила:

— Предположим, ты бы его не знала и встретила где-нибудь в другом месте. Хм...— Джинни на мгновение задумалась. — Предположим, что он был бы магглом, и ты бы нечаянно столкнулась с ним в маггловском кафе, он бы тебе понравился?

— Ты имеешь в виду его внешность? — уточнила Гермиона.

— Да! — радостно, оттого, что ее поняли, ответила Уизли.

— Я не знаю. Честно, не знаю. Я никогда не рассматривала Малфоя с этой стороны. Со стороны внешности.

— Так посмотри сейчас, — предложила Джинни, махнув рукой в сторону слизеринского стола.

Гермиону предложение заинтересовало. Она и сама только что подумала, что никогда за столько лет учебы не обращала внимания на Малфоя в плане внешности. Никогда не задумывалась, нравятся ли ей его волосы, глаза, губы. Есть ли в его внешности что-то привлекательное для нее. Гермиона иногда слышала восторженные комментарии по поводу внешности парня из уст разных девчонок. Например, пару раз слышала, как когтевранки обсуждали внешность Малфоя, кажется, восхищались его глазами, губами и, почему-то, ногтями. Пару раз она слышала, как Лаванда и Парвати рассуждали, кто красивее: Гарри или Драко. Но у нее никогда не было желания проверить слова когтевранок или дослушать разговоры сокурсниц и уж тем более высказаться по этому поводу самой. Потому что Гарри был ей как брат, и она никогда не рассматривала его как мужчину, а Малфой был таким отталкивающим и отвратительным человеком, что и внешность его казалась ей соответствующей. И сейчас ей захотелось посмотреть на него, как предлагала Джинни.

— Если только в качестве эксперимента, — согласилась она и взглянула на Драко.

Идея, кажется, заинтересовала всех. Джинни тоже с нескрываемым интересом посмотрела на Малфоя. Рон, который сидел к слизеринскому столу спиной, оглянулся и также уставился на слизеринца.

— Рон, отодвинься, мне плохо видно, — попросил друга Гарри.

Когда Рон немого сдвинулся в сторону, Гарри, как и все, стал разглядывать Малфоя.

Малфой решил ничего не спрашивать у Забини по поводу его разговора с Грейнджер, пока тот сам не захочет рассказать. Блейз решил ничего не рассказывать Драко, пока тот у него сам что-нибудь не спросит. Гойлу и Креббу, конечно, было интересно, зачем их сокурсник так мило общался с грязнокровкой, но, чувствуя напряжение, возникшее между Драко и Блейзом, они решили тоже помолчать и подождать развития событий. Малфой и Забини очень старались не смотреть на гриффиндорский стол, но все-таки то и дело бросали туда взгляды. Блейз опасался, что Гермиона сейчас расскажет друзьям всё в подробностях, а может, и приукрасит кое-что. Он бы так и сделал. А так как каждый судит по себе, Забини опасался, что после красочного рассказа Грейнджер ее неуравновешенные дружки надают ему по его аристократической физиономии. Драко же, незаметно наблюдая за Гермионой, старался понять, что же ей сказал Блейз, и как она к этому относится. И, конечно, тоже ждал реакции ее друзей. Но он, в отличие от друга, знал, что Грейнджер не станет приукрашивать, а, может, даже скроет половину разговора, поэтому процент того, что Забини получит по первое число, уменьшался. Гойл и Кребб смотрели только на еду в своих тарелках, ни за кем не наблюдали и были поглощены только приемом пищи. Они знали, что если начнется заварушка из-за выкрутасов Блейза, то их обязательно позовут, а если не начнется, то, значит, выкрутасы были неинтересными и не стоит о них думать.

Когда Гермиона и ее друзья стали откровенно рассматривать Малфоя, тот занервничал, но не смог понять, почему. Может быть, потому что заметил, как Поттер попросил Уизли отодвинуться, а Уизли безропотно это сделал. Может быть, из-за того, что мелкая Уизли, подперев подбородок рукой, глупо улыбалась и разглядывала его. Может быть, потому что Рон оглянулся и, не скрываясь, устремил на него взгляд. Может быть, потому что на него смотрела Гермиона, и за все время обучения он ни разу не видел у нее такого взгляда. Все они смотрели на него странно. Раньше, когда кто-либо из них кидал на него взгляды, Малфой с легкостью мог прочитать в них ненависть, презрение, злость, гнев. Сейчас же это было что-то новое, что Драко видел первый раз, и от этого непонимания он занервничал.

Блейз тоже заметил эти разглядывания. И был очень удивлен, что гриффиндорцы глазеют на Малфоя, а не на него. Парню даже стало капельку обидно — он ведь так старался.

— И что ты ей наговорил? — первым не выдержал Малфой.

— Пригласил на следующие выходные в Хогсмид, — не задумываясь, соврал Блейз.

— Почему на следующие, а не на эти? — безразличным голосом поинтересовался Драко. Хотя безразличие далось ему с трудом.

— Потому что на эти выходные я еду домой. У матери опять умер очередной муж. Нужно поддержать, посочувствовать, — невозмутимо ответил парень.

Призвав на помощь всю свою выдержку, Драко хотел задать следующий вопрос, на который он не хотел знать ответа, но только он хотел спросить, согласилась ли Гермиона, к ним подошли Панси, Дафна и Миллисента. Дафна и Миллисента сразу направились к своим местам слева от Гойла, а вот Панси остановилась за спиной у Драко.

— Что происходит? Почему Уизли, причем оба, так на тебя пялятся, Драко? — многозначительно выделив слово «так», тихо спросила девушка, наклонившись к парням.

Блейз и Драко сразу обратили на нее внимание, хотя до этого не заметили приближения девушек.

— Как — так? — в один голос переспросили они.

— Э-э-м-м... так, — замялась Панси, — долгая история.

Юноши быстро подвинулись, освобождая место девушке. Панси села между парнями, которые заинтересованно смотрели на нее. Она с таким же интересом посмотрела на них.

— Что вы на это раз учудили?

— Что ты имеешь ввиду? — опять вместе спросили парни.

— Почему Уизли и его сестра смотрят на тебя, Драко, так... — Панси опять замялась, но, тем не менее, продолжила, — заинтересованно?

Интонация, с которой Панси сказала слово «заинтересованно», не понравилась Драко.

— Как заинтересованно? — уточнил он.

— Э-э-м-м... так мелкая Уизли смотрит на парней, в основном на Поттера. А братец ее так смотрит на девушек, в основном на Грейнджер или на — как ее там... Браун.

Если бы не воспитание, самодисциплина и многолетняя привычка, парни бы непременно открыли рот и вытаращили глаза от такого заявления. Но все вышеуказанное помогло им сохранить на лице милые ухмылки. Панси некоторое время держала паузу, предполагая, что друзья как-то отреагируют на ее слова. Но реакции не последовало, они продолжали смотреть на нее с застывшими выражениями лиц, и девушка продолжила:

— Не знаю, что за взгляд у Грейнджер и Поттера, но такого я еще у них не видела. Хотя, если подумать, наверное, смысл их такой же, как и у Уизли. Просто Поттер озабочен только спасением мира, а Грейнджер — учебой, поэтому я и не видела, чтобы они на кого-нибудь так смотрели. Но сейчас мне посчастливилось. Только не понятно, почему они смотрят на тебя, Драко? — закончила девушка.

— Что ты ей сказал, придурок? — уже зло спросил Драко у Блейза.

Забини проигнорировал вопрос Драко. Также не заметил и разгневанного тона.

— То есть, ты хочешь сказать, что Уизли, — Блейз не уточнил имя, — смотрит на Драко, как на мужчину. Так сказать, в сексуальном плане?

— По-моему, да! — подтвердила Панси.

Лишь одно мог принять Драко из слов Панси: то, что и он никогда не видел у Грейнджер такого выражения глаз. Он никогда не видел, чтобы она на кого-либо так смотрела, как сейчас на него. Драко не понял этого взгляда, но его сердце застучало быстрее, и ему захотелось улыбнуться. Разумеется, он сдержался. Подсознание пыталось кричать: «Посмотри на меня, Грейнджер. Рассмотри во мне мужчину, как я рассмотрел в тебе женщину». Сознание повторяло свое любимое изречение: «Этого не может быть! Мне это не нужно! Опасно! Ответственно! Забудь! Не придавай значения!». Реальность выбрала возгласы сознания и уже без усилий подавила подсознательный голос.

— А, по-моему, ты понравился Лонгботтому! — неожиданно влез в разговор Гойл, указывая вилкой в сторону Невилла.

— Точно! — хохотнул Блейз.

— Снейп ему этого не простит! — выпалил Драко. Он даже не заметил, что увлекся этим фарсом и вместо того, чтобы разозлиться, шутит.

Гермиона, Джинни, Рон и Гарри так воодушевленно разговаривали, что не заметили, как рядом с ними сел Невилл и прислушался к их обсуждению. И вот сейчас Невилл тоже пытался определить свое отношение к внешности Малфоя. Определился он быстрее своих друзей.

— А он... симпатичный, — выпалил Лонгботтом.

Ребята перестали глазеть на Малфоя и повернулись в сторону Невилла. Его заявление так удивило их, что они даже не обратили внимания на то, что к их обсуждению присоединился еще один участник.

— Ты так считаешь? — серьезно спросил у него Гарри, который, кажется, один не удивился высказыванию Невилла.

— Думаю, да. Девчонкам нравятся такие.

— А мне не понравился. Вообще не понимаю, что девчонки в нем находят. Белобрысый, тощий, бледный, все время в темной одежде и улыбаться, по-моему, не умеет, — ввязался в разговор Рон.

— Но девчонки думают не так. Не белобрысый, а блондин, не тощий, а стройный, бледный, как и положено быть аристократам, в черном — стильный, а если тебе, Рон, он не улыбается, то это не значит, что другим он тоже не улыбается, — рассуждал дальше Невилл.

— Но у него, скорее всего, есть метка! — опротестовал доводы Лонгботтома Гарри. — Он Пожиратель смерти, не думаю, что нормальным девчонкам могут нравиться Пожиратели.

— Хватит! — гневно выпалила Джинни. — Я, конечно, понимаю, что мы все друзья и можем обсуждать любые темы, но, вообще-то, сейчас я и Гермиона должны были обсуждать его. — Джинни показала пальцем на Малфоя, уже не задумываясь, как это выглядит со стороны. — Что за мода ввязываться в разговоры девушек, когда они обсуждают парней? Я же не мешаю вам обсуждать девчонок! И почему, Гарри, все твои разговоры сводятся к меткам и пожирателям?

Парни виновато смотрели на Джинни.

— Но у него метка! — как-то жалобно сказал Гарри.

— Ну и что? Сейчас мы разговаривали не об этом! — продолжала спорить младшая Уизли.

Гермиона молилась, чтобы Джинни не заставила ее сейчас при друзьях обсуждать внешность Малфоя.

Она, как всегда, даже к такому сомнительному «эксперименту» отнеслась со всей серьезностью. У нее получилось посмотреть на Малфоя, отбросив все его негативные черты характера, на минуту забыть обо всех его гадких поступках и даже о том, что он, предположительно, Пожиратель смерти. Гермиона смотрела на Драко, как на совершенно постороннего мужчину, о котором она ничего не знает. И он ей понравился. Девушка непременно обратила бы на него внимание, если бы нечаянно встретила такого в маггловском кафе. Гермиона пришла к выводу, что у него привлекательная внешность. Из-за расстояния между столами ей не удалось рассмотреть его облик в подробностях. Она ничего не могла сказать о чертах его лица в отдельности, но ей захотелось запустить пальцы в его волосы, рассмотреть цвет его глаз, увидеть на его лице улыбку. Гриффиндорка посчитала, что черная одежда придает ему элегантность, ширина плеч и осанка — мужественность. Гермионе понравились его плавные движения, несуетливость. А его пальцы... ей захотелось почувствовать их прикосновения к своей коже. Это было уже лишнее, поэтому последнюю мысль Гермиона сразу отбросила и закончила эксперимент. Сейчас, слушая обсуждение парней и недовольные возгласы Джинни, девушка решала, что скажет, когда Джинни наконец вспомнит про нее. Соврать, сказать, что Малфой ей не понравился, тем самым избежать дальнейших вопросов и, скорее всего, осуждения со стороны друзей? Или же сказать правду, то, что она нашла его привлекательным мужчиной, тем самым подвергнув себя дальнейшим расспросам друзей, которые будут требовать подробностей?

— И вообще, не вы должны были высказываться, а Гермиона! — в конце концов, Джинни вспомнила про Гермиону. — Так что, он тебе понравился?

Теперь все в ожидании смотрели на девушку. Она еще не пришла к решению, что же ответить друзьям, поэтому замялась и смутилась, но ей повезло. В это время в зал влетели совы с почтой. Это отвлекло ребят от ответа Гермионы.

В принципе, письма пришли только Гермионе и Невиллу. И если девушка, увидев сову, которая опустилась рядом с ней с привязанным к лапке письмом, очень обрадовалась — ведь она узнала сову Виктора, — то Невилл совсем не вдохновился присланным ему посланием. Это была вопилка от его бабушки. Отвязав вопилку от лапки совы, Невилл со вздохом открыл ее. До бабушки, по всей видимости, дошли слухи о его признании в любви профессору Снейпу. Поэтом сейчас скрипучий и визгливый голос старушки вещал внуку о хороших манерах, о его невозможно отвратительном поведении, недостойном молодого аристократа. Далее шла настоятельная рекомендация больше никогда не отвлекать профессора Снейпа, а также других преподавателей своими глупостями, которые следует немедленно выкинуть из головы и посвятить себя учебе. Невилл покраснел, опустил голову и явно жалел, что не умер во младенчестве. И если ученики Гриффиндора старались не смеяться громко, то студенты других факультетов, не стесняясь, хохотали во весь голос. Гермиона решила воспользоваться всеобщим весельем. Она быстро отвязала письмо от лапки совы, поднялась из-за стола и, никому ничего не сказав, направилась к выходу, уже совершенно забыв и о Малфое с его внешностью, и о Блейзе с его странными разговорами.

А Малфой и Забини, еще немного понаблюдав за тем, как гриффиндорцы бурно обсуждают, по всей видимости, Малфоя, отвлеклись на сов, которые принесли им письма из дома. Ничего нового и интересного ни тот, ни другой в письмах не прочли. Мать Блейза сетовала, что ее очередной муж умер, покинул ее в это нелегкое время, и ей придется искать нового мужа, а также сообщала, что сын может покинуть Хогвартс и провести выходные дома. С деканом она договорилась и оставила ему портключ для Блейза.

Драко получил письмо от матери, в котором она использовала ставшие уже обычными фразы: что в поместье все хорошо, что гости довольны, что она счастлива принимать таких высоких гостей и что надеется увидеть вскорости сына дома. Драко уже давно понял, что значение этих слов прямо противоположное. В сегодняшнем письме мать еще сильнее настаивала на прибытии Драко в поместье, но тут же сетовала, что, наверное, его не отпустят преподаватели, что он сильно загружен учебой и что ему нужно думать о том, как поскорее оправдать надежды дорогого гостя.

Оба парня были расстроены посланиями. Блейз, несмотря ни на что, любил свою мать и переживал по поводу такой внезапной кончины ее мужа. Это значило, что в данный момент его мать, да и он сам, находятся в «подвешенном состоянии», и пока мать не обзаведется новым богатым и влиятельным мужем, каждый (под каждым он имел виду приспешников Темного лорда) мог повлиять на нее и воспользоваться или ее деньгами, или ее влиянием. Драко тоже переживал за свою мать. Он понимал, что она оказалась заложницей в собственном доме, и от него зависит ее жизнь. Это давило на парня, не давая свободно вздохнуть. Он понял намеки матери и решил не появляться в поместье в ближайшее время. Так, волнуясь за своих матерей, юноши вышли из Большого зала. Думы Драко перекинулись на задание Лорда, унося его в мрачную пучину безысходности. Какой-то вопрос остался без ответа, а какой — он не мог вспомнить. Малфой чувствовал, что важно получить ответ, но в то же время понимал, что не нужно вспоминать вопрос, так как ответ ему не понравится.

— Настроение на нуле, — неожиданно сказал Блейз. — Грейнджер так замечательно мне его подняла.

Немного помолчав, парень хихикнул.

— Ха, фраза неоднозначная получилась, но правдивая.

Тупая, резкая, но мимолетная боль — и Драко вспомнил вопрос.

— Так что, она согласилась пойти с тобой в Хогсмид?

— Конечно! — опять уверенно соврал Забини. — Разве кто-то может устоять перед моей ослепительной улыбкой?

«Сучка, шлюха! Надеюсь, он ее хорошо оттрахает и выкинет, и она сдохнет от разочарования», — также уверенно соврал себе Драко.

— Смотри, не светись, а то сочтут предателем крови, — проявил заботу о друге Драко.

— Не беспокойся, буду осторожен. Это не в моих интересах, — успокоил его Блейз.

Дальше парни шли молча. Каждый думал о своем. Блейз о том, что, кажется, ему удалось зацепить Малфоя и вызвать в нем ревность. Несмотря на видимое спокойствие, Забини чувствовал злость, исходящую от идущего рядом друга. Драко думал о том, что зря нарушил правило слизеринцев, которое гласит, что если не хочешь знать ответ — не задавай вопрос, а если все-таки получил ответ, который не хотел услышать, изображай безразличие. Да, внешне Драко не показал своего отношения к происходящему, но внутри его душили гнев, разочарование, презрение. Про то, что его состояние можно охарактеризовать одним словом "ревность", он даже не думал, потому что в его реальности такого чувства не могло быть. А остальные мучившие его чувства он списал на происходящее в поместье и постарался никак не связывать их с Забини и Грейнджер. Через некоторое время ребят догнали Гойл и Кребб. Эти двое не посещали занятие, на которое направлялись Драко и Блейз, но все-таки решили составить им компанию, проводив до двери аудитории. Винсент и Грегори так и не поняли, чем закончилась история с разговором Блейза и Гермионы, поэтому опасались нападения со стороны дружков Грейнджер.

Гермиона могла бы пойти в гостиную или к себе в спальню, но знала, что там ей не дадут спокойно прочитать письмо, будут приставать с вопросами, и не только касательно письма. Она могла бы пойти в библиотеку, но там ее будут искать в первую очередь. А ей хотелось прочесть послание в тишине, не отрываясь от чтения ни на кого и ни на что. Поэтому уже давно Гермиона нашла себе место для чтения личных писем. Это был подоконник в тупике на шестом этаже недалеко от кабинета нумерологии. Занятия по нумерологии посещало не так много студентов, поэтому в коридоре перед кабинетом не было столпотворения. Все студенты, постигающие эту науку, были на редкость тихими и дисциплинированными и никогда не сворачивали в этот тупик. Вот и сейчас Гермиона пришла на шестой этаж. Устроившись на подоконнике, она распечатала письмо и погрузилась в чтение. Читая строки, написанные Виктором, девушка забыла обо всем на свете, она просто наслаждалась словами из письма.

Забини и Малфой в окружении своих «телохранителей» подошли к дверям в класс нумерологии. Гойл и Кребб спорили между собой о том, как лучше завязывать шнурки. Драко и Блейз молчали и делали вид, что их очень заинтересовал разговор парней. Гойл, доказывая, что завязывать шнурки с помощью магии более рационально и надежно (конечно, он употреблял не такие умные слова), ходил туда-сюда по коридору, размахивая руками. Неожиданно на полуслове он остановился и посмотрел куда-то за угол, а затем молча вернулся к компании.

— Что, Грегори, закончились аргументы? — насмешливо спросил его Драко.

— Нет, — ответил Гойл. Хотя вряд ли он понял слово «аргументы». — Там на подоконнике сидит Грейнджер, — продолжил парень, озираясь по сторонам, так как предполагал, что где-то поблизости должны быть ее друзья.

Малфой и Забини, не сговариваясь, пошли в сторону, указанную Гойлом. Завернув за угол, они увидели Гермиону, которая с блаженной, как определил для себя Блейз, улыбкой сидела на подоконнике и читала письмо. Все четверо направились в ее сторону. Девушка не замечала их приближения, увлекшись чтением.

Драко очень заинтересовало, что же она читает, раз даже не замечает их, а ведь они шли не таясь, уверенно направляясь к ней. Парни подошли к подоконнику и некоторое время смотрели на Гермиону, которая продолжала читать и глупо, по мнению Драко, улыбаться.

— Что читаем? — вдруг сказал Драко, выхватив резким движением письмо из ее рук.

Гермиона так увлеклась, что не заметила опасности, поэтому Малфою легко удалось перехватить письмо. Девушка некоторое время удивленно смотрела на них, потом соскочила с подоконника и сквозь зубы сказала:

— Малфой, отдай письмо!

— Кто же это пишет нашей грязнокровке? — издевательски растягивая слова, проговорил он.

Затем Драко, не обращая внимания на девушку, которая попыталась выхватить лист из его рук, начал читать. Конечно, ему хотелось прочесть все письмо, но в данный момент он ограничился строками, взятыми наугад из середины написанного.

— "...я не могу забыть твою шелковую кожу..." — с воодушевлением начал читать Драко. — "Я не могу забыть твои волосы, струящиеся между моими пальцами. Каждое твое прикосновение я вспоминаю снова и снова, как и каждое свое прикосновение к твоей гладкой коже. Я помню каждый изгиб твоего тела, каждую..."

Его голос уже потерял ту бодрость, с которой он начинал читать, сейчас он выражал глубокое удивление.

— Отдай! — чуть не плача, попыталась вырвать письмо Гермиона.

Румянец покрыл ее скулы, руки дрожали, она с трудом сдерживала слезы. Такого унижения девушка не испытывала еще никогда. Она даже друзьям не говорила, что Виктор ознакомлен с изгибами ее тела, чувствовал ее прикосновения и прикасался к ней сам. А сейчас получается, что ее секрет, который она хранила в глубине сердца, по нелепой случайности и из-за наглости слизеринца был выставлен на всеобщее обозрение. Гермиона понимала, что парни не оставят открытие без внимания и будут смаковать подробности прочитанного, напоминая об этом при каждом удобном случае. Хуже того, теперь об этом узнают все, в том числе ее друзья, а их поведение в этом случае, особенно Рона, она предугадать не могла или, скорее, боялась представить.

Парни ошарашенно слушали то, что произносит Драко. Блейз уткнулся взглядом в письмо. Гойл и Кребб пытались увидеть знакомые буквы, смотря на пергамент из-за плеча Драко.

Малфой дернулся, когда Гермиона попыталась выхватить письмо, поэтому потерял строчку, которую только что декламировал. Отойдя на шаг назад, он продолжил читать с другого места.

— «...даже когда я должен думать о тренировках, о квиддиче, я думаю о твоих сладких, как мед, губах. Мне снятся твои поцелуи. Такой нежности я еще ни к кому не испытывал. Я просто задыхаюсь от нежности, когда думаю о тебе...»

— Тренировки, квиддич. Это что, Поттер писал? — перебил друга Блейз.

— Не знаю. Сейчас посмотрим, — Драко перевел взгляд на конец письма, где стояла подпись.

Гермиона совсем растерялась. Она понимала, что ей одной не справиться с четырьмя парнями. Вдруг она вспомнила, что она волшебница и у нее есть волшебная палочка. Еле сдерживая слезы, девушка начала рыться в рюкзаке. Она не предполагала, что на нее нападут в укромном уголке Хогвартса, поэтому ее палочка лежала где-то в школьной сумке. Гермиона, прижав рюкзак к груди, упорно выискивала в его недрах палочку. Никто, кроме Гойла, не обратил на это внимание. Гойл же нашел ее действия странными, он предполагал, что она сейчас бросится и расцарапает Драко физиономию, а вместо этого увидел, как она просто «нырнула» в свою сумку. Правда, предположений, почему она так делает, у парня не было. Блейз, Кребб и Драко были увлечены чтением письма и выявлением его автора, поэтому не обратили внимания на то, что Гермиона наконец нашла палочку и уже было хотела направить ее на Малфоя. Гойл же, наблюдавший за девушкой, среагировал довольно быстро. Ему не пришло в голову воспользоваться своей волшебной палочкой для того, чтобы выбить заклинанием палочку из рук Гермионы. Он просто резко перехватил ее запястье одной рукой, а другой вырвал палочку из ее ладони. В это время Драко и Блейз наконец определили автора.

— «С любовью, Виктор Крам», — ошеломленно произнес Драко.

— Хм, а он хорошо пишет по-английски, — добавил Блейз.

Здесь они заметили действия Гойла и очень им порадовались.

— Молодец, Гойл! — похвалил Драко.

— Нам всем повезло, что Грегори вовремя отреагировал, — дополнил Блейз.

Гойл победно заулыбался, хотя и не понимал значение слова «отреагировал».

Еще когда Драко читал письмо, его захлестнула острая и сильная боль, боль, затронувшая душу. Эта боль разливалась по венам, задевала сердце, заполняла мозг и в результате сконцентрировалась в душе. Читая слова о нежности, он осознал, что у него еще есть та самая душа, которая может испытывать что-то светлое, замечательное, счастливое. Душа, где живет нежность. Нежность к этой девчонке. Драко почувствовал, что в его душе живут еще какие-то чувства, но не успел определить, какие именно, потому что все затопила боль. Боль от сознания того, что кто-то уже подарил его девчонке эту нежность. Кто-то другой, в отличие от него, может прикасаться к ней, получать ее поцелуи. Кто-то другой перешагнул через все условности и получил хотя бы кусочек счастья с ней. И теперь этот человек имеет право на воспоминания, на сны, на нежность и, самое главное, на взаимность. Теперь к боли и ревности прибавилась еще и зависть. Зависть к тому, кто сильнее его, кто удачливей его, кто смелее его.

Все это Драко понял, когда читал письмо Виктора. И, как всегда, осознание этого длилось лишь мгновение. Дальше парень сказал себе, что Малфои не могут испытывать ревность, зависть, нежность. А уж тем более нежность к грязнокровке, ревность к шлюхе, зависть к предателю крови. И в душе его осталась только боль...

— Вы переходите всякие границы! — уже кричала Гермиона. — Малфой, отдай письмо! Чужие письма вообще-то читать неприлично, а ты ведь выставляешь себя как высококультурного аристократа. Гойл, отдай мне мою палочку!

Если вначале Гермиона испытывала стыд и неловкость, то теперь их сменили ярость и гнев. У нее даже промелькнула мысль, что если бы Гойл не отобрал палочку, она могла бы применить к каждому из них непростительное заклинание. Теперь кожа ее лица потеряла свой алый цвет и была бледна, слезы уже не душили ее — ее душила несправедливость происходящего.

— Да как вы смеете! Вы, потенциальные пожиратели смерти, шавки Волдеморта! Отдай письмо, Малфой!

Гермиона сделала шаг навстречу парням. Ее вид и интонации внушили им тревогу. Блейз, Гойл и Крэбб невольно отступили на шаг назад. Малфою же инстинкт самосохранения отказал, он, наоборот, шагнул в сторону Гермионы.

Ее инстинкт самосохранения тоже не сработал, и она тоже шагнула навстречу Драко. Теперь они стояли так близко друг к другу, что полы их мантий соприкасались, когда ветерок, проникавший в коридор из приоткрытого окна, играл ими. Гермиона подняла голову. Малфой почти навис над ней. Они с ненавистью смотрели друг другу в глаза, уже не замечая никого вокруг. Их обоих переполняли эмоции. Драко уже не мог сдерживать себя, не мог сохранять хладнокровие. Боль в душе заставила его забыть то, что на самом деле он хотел бы защитить девушку, прижать к себе и не отпускать, оберегая от ужасов этого мира. Боль давила, стучала в висках, сжимала сердце, заставляла сделать так, чтобы ей тоже было больно. Унизить... Раздавить... Уничтожить... Забыть... Боль требовала жертв. Жертв, которым еще хуже, чем ему. Поэтому Драко, сжав в кулаке пергамент, с негодованием смотрел Гермионе в глаза и срывающимся голосом говорил обидные слова.

— Ты, грязнокровка, кто тебе дал право разговаривать со мной таким тоном? Если тебя разок трахнул чистокровный волшебник, то ты...

— Трахнул? Да это ты всех трахаешь. Тебе даже в голову не приходит, что нормальные люди не трахаются, а занимаются любовью. Откуда тебе знать это, хорек! Ты, как животное, живешь только инстинктами, — кричала Гермиона, подавляя в себе желание расцарапать ему лицо.

— Заткнись, ненормальная. Если тебе простой трах показался любовью, то мне тебя жаль.

— Нет, это мне тебя жаль. Потому что твоя участь в жизни — простой трах. И никогда... никогда ты не сможешь написать — да что там написать — даже придумать такие слова, какие написал Виктор, потому что ты не можешь этого испытать. Потому что простой трах не предполагает, что человек испытывает какие-либо эмоции, кроме самых низменных.

«Она права. Я так и живу», — мелькнула мысль у Драко в голове. Но тут же она была подкорректирована: «Потому что так безопасней. Никакой ответственности и боли».

— А такие, как ты, могут быть только шлюхами. А шлюхи могут только раздвигать ноги. Ты что, надеешься, что этот, — Драко мотнул головой в сторону Забини, — тоже тебе будет писать восторженные письма после вашего свидания в Хогсмиде?

Гермиона даже не сразу поняла, о ком идет речь, так неожиданно Малфой перевел разговор на конкретных людей. Взглянув из-за плеча Драко на Блейза, девушка попыталась понять, о чем идет речь. Понять не удалось. Пришлось уточнить...

— Этот? Свидания? В Хогсмиде? — непонимающе повторила она.

«Еще невинность из себя строить будет, сучка. Дура, она, что, думала, что Забини оставит все в тайне, как ее пресвятой Крам?» — накручивал себя Драко.

— О, только не делай вид, что ты не в курсе. Что, это не ты радостно согласилась пойти с Забини в Хогсмид в следующие выходные? — язвительно спросил Малфой.

Блейз понимал, что ситуация выходит из-под контроля, но как-то повлиять на нее в данный момент опасался. Он подозревал, что, если сейчас скажет, что про свидание он пошутил, то есть большая вероятность того, что эти двое объединятся и обрушат свой гнев на него. Этого ему не хотелось. И он молчал. Молчали Гойл и Кребб, потому что уже потеряли нить разговора, но по эмоциям, исходившим от этих двоих, поняли... что все плохо.

Малфой и Грейнджер продолжали перепалку, и никто из них не заметил, как расстояние между ними еще больше сократилось.

— Ты бредишь! Чтобы я с ним? На свидание? Играйте в свои извращенные игры без меня!

— А скажи, что ты не горишь желанием, чтобы он тебя трахнул. А потом восхищался твоими изгибами.

— Нет, не горю. Мне даже страшно об этом подумать.

— Зачем тогда согласилась пойти с ним в Хогсмид?

— Я? Согласилась? Когда?

— Сегодня! Когда, как последняя шалава, хихикала, пока он прижимал тебя к стенке. Что, нравится, когда тебя прижимают к стенке, Грейнджер?

— Не устраивай мне тут сцены ревности, Малфой!

— Что? Шлюх не ревнуют, их имеют!

— Мне нет дела до твоих шлюх!

Атмосфера накалялась. Энергия била через край. Логика таяла. Гермиона уже не смотрела в его глаза, она почему-то смотрела на его губы. На секунду она представила, что сейчас он чуть-чуть наклонит голову и прижмется этими губами к ее губам. По телу пробежала дрожь. Она не успела понять, хочет она этого или боится. Драко тоже не смотрел ей в глаза. Его взгляд тоже был прикован к ее губам. Ему показалось недостаточным причинить боль словами. Захотелось впиться в губы девушки поцелуем, жестким, требовательным, неистовым. Почувствовать ее, подчинить ее, причинить ей боль... Он с трудом держал себя в руках. Все мышцы напряглись, как перед прыжком, в паху нарастало напряжение. И он, и она тяжело дышали; им казалось, еще мгновение, и это случится.

Забини показалось, что сейчас эти двое поцелуются, и не просто поцелуются, а прямо здесь займутся бурным сексом. Креббу казалось, что сейчас кто-нибудь из них ударит другого или они одновременно вцепятся друг другу в волосы. Гойлу тоже кое-что показалось, и он решил это озвучить:

— Как семейная разборка.

Блейз и Винсент удивленно уставились на друга. Даже Гермиона и Драко перестали орать, оторвали взгляды от губ друг друга и перевели их на Грегори. Парень немного растерялся от того, что все внимание теперь было обращено на него. Он чувствовал, что нужно продолжить мысль.

— Эм... ну... это... — с трудом продолжил он. — Мои отец и мать тоже так ругаются постоянно. Даже такими же словами. А потом... «Грегори, выйди из комнаты», — последнее Гойл пропищал, по всей видимости, изображая голос матери.

На этом его повествование закончилось, но оно вызвало любопытство Кребба, который спросил:

— А дальше?

— А дальше отец бежит покупать бриллианты. Не сразу, где-то через час. Когда мне уже можно заходить в гостиную.

— А что они там делали целый час? — искренне и невинно дальше ублажал свое любопытство Винсент.

— Не знаю, может, дальше ругались. Иногда мебель сломана, иногда пуговицы по всему полу, иногда книги и перья со стола скинуты.

— У тебя что, родители дерутся? — сочувственно спросил Кребб. — У меня тоже...

«Ужас! Мы похожи на родителей Гойла!» — одновременно подумали Драко и Гермиона. Их так ошарашил разговор Винсента и Грегори, что они так и продолжили стоять на неприличном расстоянии друг от друга, с ужасом глядя на парней.

Блейз закрыл лицо ладонями и всхлипнул, сдерживая смех. Его тело тряслось от попыток не расхохотаться. Крэбб понял это по-другому.

— Да ладно, Блейз, не переживай. Они не сильно дерутся. А потом отец тоже... бежит покупать бриллианты, — успокоил он плачущего, по его мнению, Блейза.

От этого Блейз начал еще больше трястись, не убирая руки от лица.

Гермиона первой вернулась в реальность. У нее мгновенно созрел план: «Вначале нужно забрать письмо у Малфоя, затем палочку у Гойла и... или заколдовать их всех, память стереть. Если не удастся — бежать». К выполнению плана она приступила, как только определила местонахождение письма. Малфой все еще сжимал его в руке. Девушка одной ладонью схватила пергамент и дернула его на себя, другой — толкнула Драко в грудь. Малфой, не ожидавший такого поворота событий, отлетел от девушки и врезался спиной в Кребба, который стоял на пути его полета. Пергамент разорвался, одна половина так и осталась в зажатом кулаке Драко, вторая, большая, оказалась в руках Гермионы.

Первая часть плана была выполнена. Грейнджер приступила к следующей. Пока Малфой и Кребб пытались сохранить равновесие и удержаться на ногах, Гермиона повернулась к Гойлу, протянула руку и резко и громко приказала:

— Гойл, палочку!

Парень безропотно протянул девушке ее палочку. В интонации Грейнджер Грегори услышал знакомые нотки, которые были присущи его матери, когда та что-то хотела от отца... И он испугался — ему совершенно не хотелось покупать Грейнджер бриллианты. Гермиона сразу же взяла протянутую палочку и направила ее на парней.

Малфой уже твердо стоял на ногах. Он понял, что проиграл. Боль не ушла. Он только что позволил эмоциям взять верх. Он только что хотел поцеловать Грейнджер, и она это поняла. И это поняли все. Даже его туповатые «телохранители» заметили это, может быть, еще не осознали, но уже выразили в своем разговоре. Что уж говорить о Забини. Драко понимал, что последний не оставит его в покое и будет припоминать ему это при каждом удобном случае. Где-то на задворках сознания Драко почувствовал жалость от того, что в данный момент здесь собралось слишком много зрителей: если бы не они, он непременно бы наконец-то узнал вкус ее губ. Но в тоже время он порадовался тому, что они с Грейнджер были не одни, потому что он ужасно боялся упасть в собственных глазах, прикоснувшись к грязнокровке, боялся потеряться в омуте ее глаз и во вкусе ее губ. Он проиграл в любом случае.

Драко увидел, что Гермиона направляет на него свою палочку. Он оттолкнул Винсента и размашистым шагом пошел прочь из этого тупика. Нет, он совсем не боялся, что она применит какое-либо заклинание против него, он боялся остаться здесь и продолжить перепалку, потому что сознавал, что теряет контроль... контроль над ситуацией, контроль над своими эмоциями, контроль над эмоциями окружающих, теряет рассудок...

Блейз, тоже не сильно опасаясь палочки Гермионы — больше всего он сейчас опасался рассмеяться — поплелся за другом. Гойл и Кребб, с опасением глядя на наставленную на них палочку, тоже ретировались.

Гермиона, оставшись одна, подошла к подоконнику и оперлась о него. У нее было ощущение, что из нее ушла вся энергия. Гнев и ярость исчезли, уступив место стыду и унижению. Ей захотелось плакать. Оттого, что ее секрет раскрыт, из-за того, что слизеринцы читали ее письмо, из-за того, что она хотела, чтобы Малфой поцеловал ее, из-за того, что он понял, что она этого хотела. Гермиона посмотрела на письмо Виктора и поняла, что в ее руках только половина пергамента. Быстро пробежав глазами по строчкам, она с облегчением поняла, что ей досталась та половина, где Виктор писал о чувствах и о воспоминаниях. Малфою же достался кусок, где болгарин описывал свои тренировки по квиддичу и свой поход на свадьбу друга. Гермиона пыталась вспомнить, есть ли еще что-нибудь компрометирующее ее в той половине письма, что осталась у слизеринца. Придя к выводу, что там ничего такого нет, девушка немного успокоилась. Она поняла, что безнадежно опоздала на урок, и поэтому решила не ходить туда вовсе. Усевшись на подоконник, Гермиона попыталась разобраться в произошедшем. Просидев полчаса, она убедила себя, что это все лишь извращенные игры слизеринцев, что никакой ревности Драко не испытывал, а его слова и порывы — лишь проявления его сволочного характера. Свои ощущения и поведение она списала на то, что прямо перед этим Джинни заставила ее посмотреть на Малфоя, как на мужчину, а она по какой-то причине не закончила «эксперимент» в Большом зале и невольно продолжила его здесь. Успокоив себя, она с легкостью вернулась к презрению и ненависти к Малфою. Это успокоило ее. Спрятав остатки письма в рюкзак, девушка поспешила в гостиную, тем более, занятие уже кончилось. Она решила больше не думать о Малфое.

Драко пришел к подобному решению. Он решил выбросить Грейнджер из головы, из своих мыслей и снов. После произошедшего парень был не в состоянии идти на занятие, поэтому направился в Выручай-комнату, где в одиночестве мог проанализировать случившееся. Оказавшись за дверями Выручай-комнаты, Драко первым делом развернул пергамент и прочитал его. Вначале он почувствовал разочарование от того, что не нашел в написанном описания случившегося между Гермионой и Виктором, а потом порадовался этому. Он понял, что если бы продолжил читать то, что начал читать, стоя в коридоре около кабинета нумерологии, боль в душе задавила бы его. Сейчас, читая о квиддиче и приключениях Виктора на какой-то свадьбе, Драко понимал, как ему повезло, что Грейнджер порвала пергамент и его ревность и злость лишились подпитки. Еще немного подумав, парень решил навсегда выбросить глупые мысли о девушке из своей головы... из своей души. Ему это с легкостью удалось. В ход пошло все, что он смог припомнить, связанное с Грейнджер. Начиная с того, что она грязнокровка и подружка Поттера, заканчивая тем, что она предположительно переспала с Крамом и согласилась пойти на свидание с Забини. Не стоит удивляться, что ни одного более-менее хорошего воспоминания у Драко не было. Свое поведение он списал на то, что слишком много думал о ней в последнее время, да и Блейз своими нелепыми предположениями заронил в него зерно сомнения. Через полчаса сомнений и метаний не осталось, и Драко с легким сердцем и ясным умом направился в гостиную Слизерина.

Войдя в гостиную, Драко увидел, что его уже ждут. Гойл и Кребб пытались пересказать Дафне, Панси и Миллисенте случившееся в коридоре на шестом этаже. Девчонки сидели на диване перед камином и пытались вникнуть в то, что им рассказывали парни. Винсент и Грегори, расположившиеся в креслах напротив, старались, как могли, но словарный запас и неправильное понимание ситуации не позволяли им поведать историю во всех эмоциональных красках. Блейз с невозмутимым лицом сидел за столом и делал вид, что читает книгу.

Малфой понял, что незаметно проскользнуть в свою спальню ему не удастся. Поэтому уверенным шагом направился к жаждущим подробностей.

Первой его заметила Дафна и сразу заголосила:

— Драко, как ты? Что случилось? Грейнджер опять буйствовала? Расскажи, что случилось?

Драко, подойдя к ним, выразительно посмотрел на Винсента, который сразу понял намек и уступил ему кресло. Усевшись на освободившееся место, Малфой с ухмылкой посмотрел на девушек.

— А что они, — он кивнул головой в сторону Гойла, сидевшего в соседнем кресле, и на Винсента, который пристроился на подлокотнике кресла Грегори, — успели вам рассказать?

— Что ты опять сцепился с Грейнджер. Отобрал у неё какое-то письмо, — начала пересказывать Миллисента.

— Не какое-то, а от Виктора Крама, в котором он ей объяснялся в любви и что-то говорил про ее кожу, — поправила подругу Дафна.

— Это все? — удивленно спросил Драко.

— Нет. Еще — что Грегори забрал у Грейнджер палочку, — продолжила перечислять Гринграсс. — Что она требовала вернуть письмо и палочку. Назвала вас всех пожирателями. Ты назвал ее шлюхой, потому что она с кем-то согласилась идти на свидание. Что вы чуть не вцепились друг другу в волосы. Что-то там про бриллианты и про то, что Блейз расстроился, что родители Винсента иногда дерутся.

— А Блейз отказался дополнять такой увлекательный рассказ, — с сарказмом пожаловалась Панси, указывая на парня, который все еще невозмутимо читал книгу. — Сказал, что он плохо помнит случившееся, потому что очень переживал, когда узнал, что родители Винсента устраивают бои.

Только теперь Забини посмотрел на собравшихся и закивал головой в знак согласия со словами Паркинсон. Драко хмыкнул.

— Да, так все и было. Я тоже плохо помню, как ругался с Грейнджер. Она меня вывела из себя своими словами. Старался сдерживать себя, чтобы не выхватить палочку и не заавадить ее. А потом я тоже расстроился из-за родителей Винсента. А Гойл молодец. Здорово обезоружил ее, — подтвердил рассказ парней Малфой.

Гойл и Кребб победно улыбнулись. Проявляя чудеса выдержки, Блейз усердно читал, а Драко с невозмутимым выражением лица ждал дальнейших расспросов. И они последовали…

— Крам пишет письма Грейнджер? — с интересом спросила Дафна. — Покажи письмо.

— Да, и довольно откровенные, — ответил Малфой, вытащил пергамент из рюкзака и отдал его девчонкам.

Забини перестал наконец читать и заинтересовался происходящим. Особенно его заинтриговало то, что Малфой отдал письмо.

Дафна выхватила из рук Драко пергамент и приступила к изучению оного.

— Здесь нет начала письма, — констатировала девушка.

— Да. Начало осталось у Грейнджер, — подтвердил Малфой.

— Жаль…

Но, несмотря на то, что начало письма отсутствовало, девушки с интересом принялись читать оставшийся клочок. Блейз с нетерпением смотрел на них, ожидая бурной реакции. Малфой, развалившись в кресле, рассматривал свои ногти.

— Фу, как неинтересно. Тут только про квиддич, — разочарованно протянула Дафна.

— Почему же только про квиддич? Здесь еще есть описание свадьбы друга, — заспорила Панси.

— Какое мне дело до свадьбы его друга?

— Никакого! Зато дальше написано, какую бы свадьбу хотел сам Крам.

— По-твоему, это интересно? — удивилась Гринграсс.

— Ты права! Само описание не представляет интереса, а вот над последней фразой можно задуматься... — Панси взяла письмо в руки и зачитала: — «… вот такую свадьбу я хотел бы для себя. А тебе, моя девочка, какой вариант больше понравился? Мой или Захарии?»

— Ты считаешь, что это завуалированное предложение? — ошарашенно спросила Дафна.

— Может быть. Но слова «моя девочка» наводят не только на это.

Эта фраза, да и вообще все речи о свадьбе, не навели Драко ни на какие мысли, когда он читал письмо в Выручай-комнате. Но теперь, когда Панси прочитала это вслух, он почувствовал уже знакомую боль, от которой, как он думал, он уже избавился. Слова звенели в его голове: «моя девочка… моя девочка».

«Нет, это моя девочка. Она будет моей девочкой, несмотря ни на что… я хочу этого, и я сделаю все для этого!» — шептала душа. «Она его девочка. И это правильно. Я ничего не буду делать для того, чтобы это изменить!» — кричал рассудок. «Я не буду об этом думать. Мне безразлично,» — вернулся в оптимальную реальность Драко.

Дафна не успела уточнить, на что же наводит эта фраза, потому что их разговор прервали. Две девчонки-слизеринки с четвертого курса стояли около дивана и, переминаясь с ноги на ногу, выжидающе смотрели на девушек.

— В чем дело? — строго спросила Панси, глядя на подошедших.

Первой ответила невысокая девочка с иссиня-черными волосами.

— Эм-м... Мы услышали, что у вас есть письмо Виктора Крама... — на секунду замялась, но, собравшись, уверенно продолжила: — А можно нам прочитать?

Панси, Дафна, а также Драко и Блейз недоуменно посмотрели на нее, не понимая просьбы.

— Видите ли, моя подруга Агнес, — девушка указала на блондинку, стоявшую рядом с ней, — м-м-м… как бы сказать? Ей очень нравится Виктор Крам. Еще когда он был здесь на Турнире, она в него влюбилась и все еще не может забыть. У нее есть только его автограф. А сейчас… она бы хотела прочитать его письмо.

Удивлению ребят не было предела. Панси вопросительно посмотрела на Драко, тот, увлекшись происходящим, кивнул, разрешая отдать письмо. Паркинсон протянула пергамент девушкам. Агнес, благоговейно взяв его в руки, стала читать, при этом периодически охая. Дочитав, она с горечью сказала, глядя на подругу:

— Ну почему он пишет это не мне? «Драгоценная Гермиона… с любовью, Виктор Крам», — процитировала она. — Почему он пишет это какой-то грязнокровке? Почему не мне?

— Может быть, потому, что он тебя не запомнил, ведь тогда, когда он приезжал, ты была еще… маленькая, — успокаивала ее подруга. — А может, он просто извращенец и ему не нравятся красивые девушки, а нравятся уродливые заучки.

— Я хочу, чтобы он мне так писал. Может быть, мне тоже поселиться в библиотеке?

Агнес приложила письмо к лицу и вдохнула его аромат.

— М-м-м… Le chemin de lune.

— Что? — переспросила ее брюнетка.

— "Le chemin de lune", — убрав пергамент от лица, ответила девушка. — Это одеколон, которым пользуется Виктор. Никогда не забуду этот запах.

— А откуда ты знаешь, какой одеколон у Виктора? Ты что, была у него на корабле?

— Конечно, нет! Но когда я брала у него автограф, я уловила этот вромат. А мой дядя пользуется таким же одеколоном, поэтому я и знаю его название. Это очень дорогой одеколон. Его можно купить только во Франции, — гордо уточнила блондинка.

У Блейза не хватило самообладания, он вскочил из-за стола, отбросив книгу, вырвал из рук у восторженной блондинки пергамент и, обворожительно улыбнувшись, сказал:

— Все это очень трогательно, но нельзя забывать, что вы слизеринки! Агнес, не переживай, — он приобнял девушку, — ты скоро вырастешь, оформишься, поднаберешься опыта и тогда поедешь в Болгарию, очаруешь Крама. Все в твоих руках.

Девушка от такой перспективы заулыбалась и расслабилась.

— А теперь идите… на обед! — выпроводил подруг Забини.

Девушки покорно пошли к выходу, оживленно обсуждая произошедшее.

Блейз поднес пергамент к лицу и вдохнул запах. Немного подумав, он изрек:

— Я еще тогда, на уроке, подумал, откуда грязнокровка знает этот аромат, и не только запах, а еще и название. Уизли бы не хватило денег, чтобы такой одеколон приобрести. А Поттер… думаю, он и не знает о существовании одеколонов.

В этот момент Драко прочувствовал, как умирает надежда. В этот момент он понял, на что надеялся. Он надеялся на взаимность. Надеялся, что, может быть, отрицая саму себя, Грейнджер тоже испытывает к нему… нежность, заботу, ревность, желание. Как только он осознал это, его боль возобновилась с новой силой. Боль разочарования, боль умирающей надежды, боль неистраченной нежности. Но разум заглушил боль: «Значит, она грезит о Краме. Мне повезло, что грязнокровка влюблена не в меня, а в болгарина. Значит, это он предатель крови, и это ему не повезло. Значит, она была у него на корабле, видела флакон и прочитала название. Отсюда следует, что у них не только дружеские отношения. Шлюха, подстилка, сучка. Ненавижу!»

Между тем до девушек тоже дошло сказанное Блейзом. Панси расхохоталась, вспоминая то, что они устроили Гермионе.

— Представляю, что думает о нас Грейнджер! Мы тогда решили, что она полная дура, а оказалось, что, скорей всего, это она нас такими считала. Надеюсь, она не разболтала никому. Не хочется, чтобы обо мне ходили слухи, как о ревнивой дурочке.

— О Мерлин, Грейнджер, наверное, считает, что я претендую на ее Крама, — вспомнив свои слова, всполошилась Гринграсс.

Драко решил воспользоваться ситуацией. Тем более, его боль требовала жертв, и уже было не важно, кто выступит в этой роли.

— А почему это Грейнджер решит, что ты претендуешь на Крама?

— Я… мы… я думала... — замялась Дафна.

Панси же решила высказаться. Ее давно тяготило вранье Гринграсс. Она поразмыслила и пришла к выводу, что все-таки Драко ей ближе, чем Дафна. Малфоя она воспринимала, как друга. Раньше ей казалось, что она в него влюблена. На четвертом курсе у них даже был секс, первый для обоих, по правде сказать, не очень удачный и который они не захотели больше повторять. Но, несмотря на это, они сохранили дружеские отношения, к которым Панси могла приписать слово «нежные»… Нежные дружеские отношения. Дафну же она воспринимала скорее как соперницу, чем как подругу. С первого курса девушки негласно соперничали, будь то из-за парней, учебы, внимания Драко и Блейза, денег, нарядов, престижа среди однокурсников. Еще когда Паркинсон была увлечена Малфоем, Дафна считала своим долгом пофлиртовать с ним и тем самым вызвать ревность у Панси. Даже тогда, когда увлечение прошло и переросло в дружбу, Дафна старалась «перетянуть одеяло на себя», пытаясь завоевать доверие парня, и, похоже, ей это даже удалось. Паркинсон иногда казалось, что Драко больше доверяет Дафне, чем ей. Затем, когда Панси стала обращать внимание на других юношей, Гринграсс или говорила гадости об интересующем Панси парне, или начинала оказывать тому знаки внимания.

И вот теперь Панси Паркинсон выпал шанс навсегда лишить Гринграсс доверия и дружбы Малфоя, и она не стала его упускать, поэтому высказалась.

— Если честно, Драко, мы подумали, что Грейнджер влюблена в тебя, раз ей послышался запах твоего одеколона в Амортенции, поэтому решили высказать ей все, что об этом думаем. И высказали! — Панси, вспомнив, как происходил этот разговор, рассмеялась. — Теперь я понимаю, что в ее глазах мы выглядели … не совсем нормальными. Она так удивлялась всем нашим претензиям. Теперь понятно, почему. Она думала, что мы говорим о Краме. А Дафна заявила, что она твоя девушка, что ты ее любишь, целуешь и что-то там еще, — многозначительно добавила Паркинсон. — Грейнджер чуть в обморок не упала, когда Дафна сказала это. А потом, по-видимому, она догадалась, что говорим мы не о Краме, и успокоилась. Интересно, Грейнджер поняла, чья ты девушка?

Панси вопросительно посмотрела на Гринграсс, хотя ей не требовалось ответа. Все это она рассказывала лишь для одного человека, для Драко. Парень выглядел довольным, он мысленно поблагодарил Панси за сказанное. Блейз опять невозмутимо читал. Дафна с ненавистью смотрела на подругу.

— Очень интересно... — с ухмылкой протянул Малфой. — Я правильно понял, что Дафна заявила, что она моя девушка и я ее люблю?

— Да, именно так, — подтвердила Паркинсон.

— Дафна, когда это случилось? Я что-то этого не заметил, — издевательским тоном обратился к девушке Драко.

Гринграсс замялась. С одной стороны, она хотела, чтобы Драко узнал о ее чувствах и тайно надеялась на взаимность. С другой стороны, боялась, что необдуманные слова навсегда отдалят его от нее. Сейчас она понимала, что скорее случится второе. «Его сердце уже занято. Но кем?» — подумала девушка, и эта мысль причинила ей боль и вызвала чувство противоречия.

— Да, я так сказала. Но я сказала это, чтобы защитить тебя, Драко! — проникновенно заверила Дафна, пытаясь поймать взгляд Малфоя. — Я думала, что грязнокровка любит тебя и тем самым … и тогда… — к сожалению, она не нашла слов, чтобы закончить мысль.

Драко встал с кресла, сделал два шага в сторону дивана, на котором сидели девчонки, остановился напротив Дафны и прошипел:

— Никогда! Слышишь, никогда ты не будешь моей девушкой, а уж тем более я не буду тебя любить.

— Но Драко, я хотела только…

— Меня не волнует, что ты хотела. Я хочу, чтобы ты больше никогда, ни при каких обстоятельствах не произносила таких слов. Ты не в моем вкусе. И, если честно, я даже представить не могу, как с тобой целоваться, не говоря уже о большем, — со значением закончил Малфой.

— Но я люблю тебя, — выпалила Дафна в отчаянии.

— Ты думаешь, мне это интересно? — нависая над девушкой, злобно прошептал он. — Я-то тебя не люблю. Не нуждаюсь в твоей любви и не хочу слышать о ней. Никогда!

Дафна смотрела на него, как кролик на удава. Ее душа и сознание протестовали против его слов. Она любила. Любила давно, и по всему выходило, что безнадежно. «Ты будешь любить меня! И только меня! Я не знаю, как я этого добьюсь, но это случится рано или поздно. И я уничтожу ту, о которой ты грезишь. Не имеет значения, что я буду второй. Когда я тебя добьюсь, я буду единственной!» — пообещала себе Дафна.

Драко же не заметил, как ее взгляд изменился с затравленного на решительный. Потому что уже отошел от дивана и направился в сторону выхода из гостиной.

— А теперь расходимся, а не то опоздаем на урок, — приказал он, не оборачиваясь.

Гойл и Кребб вскочили с кресла и поспешили за Малфоем. За ними последовали Блейз и Панси. Даже Миллисента проявила интерес к занятиям и, быстро вскочив с дивана, побежала догонять ребят. Дафна осталась одна, размышляя о том, зачем же она нарушила правила слизеринцев и призналась в своих чувствах. И первой, кому она поведала о них, оказалась ненавистная Грейнджер.

Гермиона Грейнджер, вернувшись в свою гостиную, обнаружила, что ее друзья: Рон, Гарри, Джинни и Невилл, а также примкнувшая к ним Лаванда, обосновались на диванчике около камина и поджидают ее. Гермиона уже успокоилась, собралась с мыслями и была готова отвечать на любые вопросы, поэтому без колебаний подошла к ним.

Как только девушка приблизилась, Джинни сразу начала допрос:

— Гермиона, почему ты убежала с завтрака?

— Я опаздывала на нумерологию, торопилась. Простите, — соврала Гермиона заготовленной фразой, надеясь, что никто не вспомнит, что этого предмета в ее расписании на сегодня нет.

— Ты так и не ответила на вопрос. Мы все хотим знать твое мнение, — продолжила Уизли.

— Эм-м... я забыла, какой был вопрос.

— Вопрос? Нравится ли тебе Малфой... внешне?

— Нет! Не нравится, — уверенно ответила Грейнджер.

— То есть тебе в нем ничего не нравится? — уточнила упорная Джинни.

— Нет, совершенно ничего. Волосы жуткого белого цвета. Если бы я встретила его в маггловском кафе, то подумала бы, что он пользуется перекисью водорода.

— Перекисью водорода? — в голос переспросили оба Уизли, Невилл и Лаванда.

— Это маггловская краска для волос, — пояснил Гарри. — От нее волосы становятся светлыми.

— Глаза у него... — на мгновение Гермиона задумалась. Она вспомнила глаза Драко, в которые смотрела буквально час назад, — водянистые, какого-то расплывчатого серого цвета.

Девушка сама поразилась своему ответу. Раньше она никогда не замечала или не придавала значения тому, какого цвета у парня глаза. Да и сегодня при разговоре, когда они не отрывали друг от друга взгляда, не обратила внимания на цвет глаз Драко. Только сейчас ее память услужливо предоставила ей воспоминание. Во время перепалки Малфой стоял напротив окна и солнечный свет падал ему на лицо, поэтому его зрачки были суженными, радужка — широкой, и от этого Гермионе показалось, что его серые глаза имеют какой-то нечеткий цвет, водянистый, расплывчатый, холодный.

Джинни же поразилась тому, как могла Гермиона через расстояние между столами рассмотреть, какой у Драко цвет глаз, да тем более в подробностях.

— Какой-то он... тощий, — продолжила Грейнджер, вспомнив, как описывал слизеринца Рон. Хотя, когда Малфой стоял около нее, тощим он ей не показался.

— И весь в черном. Это жутко выглядит.

— Но согласись, он производит впечатление, — вставила Лаванда.

— Да, производит. Отталкивающее.

— То есть, если бы ты встретила его... ты бы не обратила на него внимания? — упорствовала Браун.

— Нет. А если бы и обратила, то не с самыми лестными отзывами.

— То есть, ты бы не стала с ним встречаться? — как-то отчаянно спросила Уизли.

— Что за бред, Джинни? Это самое страшное, что может случиться в моей жизни. Встречаться с Малфоем... ужас! — искренне воскликнула Гермиона.

Джинни и сама понимала глупость своих вопросов, но не могла остановиться. Она не желала, чтобы подруге понравился Малфой, или чтобы та стала с ним встречаться, ей просто хотелось, чтобы у Гермионы поскорее появился парень. Не такой далекий, как Виктор из Болгарии, а реальный и близкий, в Хогвартсе. Ей нужно было, чтобы Гермиона бегала на свидания, чтобы ее мысли были заняты каким-нибудь мальчишкой, чтобы она полюбила и ее полюбили. Конечно, Джинни хотела, чтобы ее подруга была счастлива, но в первую очередь она думала о себе, хотя никогда бы в этом не созналась. Она полагала, что если у Гермионы появится сердечный друг, то это автоматически отдалит ее от Гарри.

Девушка подсознательно боялась, что в один ужасный момент ее Гарри увидит, что Гермиона умнее, красивее, соблазнительней и просто лучше ее самой. Она просто боялась, что Поттер предпочтет ей ее подругу, ведь, ко всему прочему, Джинни понимала, что он больше доверяет Гермионе, чаще с ней общается, любит ее. Хотя он и утверждал, что любит Грейнджер как друга и сестру, но что мешает ему поменять свое отношение? По мнению Уизли, помешать этому может только занятое сердце Гермионы. А уж кто займет его, Джинни было не важно. Раньше она надеялась, что это будет Рон, но он почему-то не предпринимал никаких действий в этом направлении. Потом она думала, что Виктора будет достаточно, но он был далеко. И сегодня, предлагая подруге посмотреть на Драко, как на мужчину, Джинни втайне, даже втайне от себя, надеялась, что он ей понравится. А дальше Джинни бы что-нибудь придумала для развития их отношений. Малфой был самым беспроигрышным вариантом. Ведь если бы Гермиона стала с ним встречаться, то она непроизвольно бы отдалилась от Гарри. И ей, и ему пришлось бы выбирать, что важнее: дружба или любовь. Была бы надежда, что дружба проиграет. Но также Джинни понимала, что это самый безнадежный вариант. Даже если бы сейчас Гермиона сказала, что Малфой ей понравился, никаких отношений между ними бы не получилось, как бы ни старалась Джинни. Вот поэтому она и задавала все эти бредовые вопросы. Да и поддержка Лаванды ее вдохновила. Лаванда же руководствовалась теми же доводами, что и Джинни. Она тоже опасалась, что Гермиона будет препятствием на ее пути к завоеванию Рона, и ей тоже страстно хотелось, чтобы у Грейнджер появился возлюбленный, и не важно, кто это будет.

— Поэтому я считаю, что эксперимент закончен. Думаю, стоит закрыть эту тему, — между тем продолжила Гермиона.

— Да, я тоже так считаю. По-моему, мы сегодня много говорим о Малфое, — поддержал ее Поттер.

— Но, Гарри, ты сам все время о нем говоришь, — защищалась Джинни.

— Да, но я говорю, что он Пожиратель и что у него, наверное, уже есть Метка. А вы... Я еще не разу не слышал, чтобы мы так много говорили о Малфое... эм... хороших слов.

— Гарри прав. Я не понимаю, почему мы сегодня целый день обсуждаем Малфоя, — продолжила мысль друга Гермиона. — Я не понимаю, как он может кому-то нравиться. Поэтому я не хочу больше говорить о нем. Я иду на занятия и вам тоже советую.

Рон, Гарри и Невилл как будто ждали указаний, потому что после слов девушки сразу вскочили и поспешили на уроки. Джинни и Лаванда, немного помедлив, догнали их у самого выхода из гостиной.

«Я больше никогда не буду думать о Малфое... и воспринимать слова Забини всерьез тоже не буду. Мне это не нужно», — подумала Гермиона, с улыбкой оглядываясь на друзей.

— А в выходные предлагаю собраться и сыграть пару партий, — чтобы окончательно перевести тему, громко предложила Гермиона. — Я обещаю тоже поиграть.

Все с энтузиазмом поддержали ее.

Блейз же думал о Гермионе весь день. И вечером, когда они с Малфоем остались одни в гостиной, озвучил свои дневные размышления.

— Знаешь, Драко, мне кажется, что тебе следует отдать письмо Грейнджер. Я, конечно, понимаю, что ты никогда не извинишься за все то, что ты ей наговорил, но письмо, думаю, нужно отдать.

Драко, оторвавшись от учебника по нумерологии, удивленно посмотрел на друга.

— С чего это я должен извиняться? И почему должен отдавать письмо? — не менее удивленно спросил он.

— Понимаешь, мне кажется, это ее это сильно задело, обидело. То, что ты читал письмо, да еще вслух.

— Какое мне дело до этого? — все больше удивляясь, поинтересовался Малфой.

— Она может отомстить!

— Она? Отомстить? — Драко искренне расхохотался. — Блейз, это Грейнджер. Правильная заучка Грейнджер. Истинная гриффиндорка. Я не думаю, что она умеет мстить.

— Когда мне было десять лет, мы с матерью отдыхали во Франции, — монотонно начал Забини, задумчиво глядя на огонь в камине. — Я подружился с одной соседской девчонкой. Милая, тихая девочка, не отличавшаяся ни большой красотой, ни умом. И я ее обидел. Мне показалось, что не так уж и сильно. Когда об этом узнала мать, она попросила меня извиниться. Сказала, что если я задел чувства этой девочки, то она может отомстить. Я тогда тоже так ответил, что, мол, эта тихоня даже не знает, как это делается. На что мать возразила, что, может, она и тихая и спокойная, что, может быть, не очень умна, но она в первую очередь женщина, а женщины инстинктивно знают, как мстить мужчинам, и даже если мне кажется, что не такое уж и страшное я сделал, то она может воспринять это по-другому и затаит обиду. Может, сейчас у нее не хватит ума или смелости отомстить, но она запомнит, и, когда подвернется случай, — а он непременно подвернется, — она всадит мне нож в спину. Так и сказала... «нож в спину». Я тогда очень испугался, поняв все это буквально. Представил, как эта девчонка замахивается ножом мне в спину... На следующий день я извинился.

Блейз замолчал. Некоторое время слизеринцы сидели молча. Забини пребывал в воспоминаниях, Драко в недоумении.

— Она была чистокровной? — спросил Малфой и, видя, что Блейз непонимающе смотрит на него, пояснил:

— Девочка эта... она была чистокровной?

— Да. А при чем тут это?

— При том, что у чистокровных ведьм умение мстить и правда в крови. А эта грязнокровка никогда не сможет придумать план мести, чтобы это могло считаться за нож в спину. Максимум, что она может сделать — послать в меня какое-нибудь мерзкое заклинание. Но это мелочи.

— Малфой, ты такой наивный! — чуть не расхохотался Забини. — Ты правда думаешь, что это зависит от чистоты крови? Ты думаешь, что маггловские женщины не умеют мстить? А Грейнджер, как ты заметил, женщина, и притом очень умная, и если ты задел ее чувства, то она вполне может так тебе отомстить, что ты пожалеешь, что на свет родился.

— Да? И что она может сделать?

— Я не знаю. Но можно спросить у моей матери. Она-то в этих делах профессионал. Хочешь поехать со мной на эти выходные в поместье? Там и поинтересуемся у неё о способах женской мести.

Драко, подумав минуту, кивнул:

— Хорошо, поедем и спросим.

Малфоя не особо занимали способы женской мести, но тема была небезынтересна. Ему очень не хотелось ехать к себе домой, а также не хотелось оставаться в школе, поэтому вариант провести выходные в гостях у Блейза выглядел очень привлекательным.

Забини был доволен ответом Драко. Ему было очень любопытно, что скажет мать по этому поводу. Он не боялся мести Грейнджер, и ему было, по сути, наплевать, отомстит ли она Малфою. Парня интересовали способы, которыми обиженная женщина может всадить нож в спину. Он знал, что ему это предстоит. Он знал, что обидел и что такое не прощают. И не было возможности все исправить. Не было надежды. Поэтому ему хотелось знать, чего опасаться, чтобы в будущем, когда ей подвернется случай и она придумает план мести, а затем осуществит его, ему не было так больно. Предупрежден — значит вооружен, да и за то время, что ему осталось до этого события, он успеет приготовиться морально, насколько это возможно. Нет, сделает это не та тихая чистокровная француженка, сделает это другая ведьма. Совсем не тихая, совсем не француженка, совсем не чистокровная, но такая... любимая. Блейз и сам мог бы спросить у матери о том, что его интересует, но тогда ему пришлось бы объяснять, что произошло, а этого он не мог сделать. Вариант, когда виновником оказался Драко и это ему нужно было узнать про способы возмездия, вполне устраивал Блейза. Он уже с нетерпением ждал выходных...

Еще немного поболтав о поездке, Блейз попрощался с другом и направился в спальню.

Оставшись один, Драко захлопнул книгу и решил подумать о случившемся, о своих действиях, словах, чувствах. Закрыв глаза и откинувшись на спинку дивана, он попытался вспомнить, когда первый раз испытал боль, нежность, ревность. Может быть, на четвертом курсе, когда увидел Гермиону на Святочном балу рядом с Виктором. А может, раньше, когда прочитал статью Риты Скитер, в которой Гермиона и Гарри описывались, как пара. Да, тогда ему было больно, но он был еще, по сути, ребенком, поэтому не определил в этой боли нюансов. Да и сейчас Драко тоже не мог припомнить всех особенностей своего тогдашнего состояния. Он помнил, как боль кольнула его сердце, помнил, что она была сильной, сбивающей с ног, толкающей на необдуманные поступки. Например, на такие, как секс с Панси. Они были молодые, если не сказать маленькие, у них не было опыта в сексе, да и представления об этом, но он настоял, а она не отказала. Он пытался быть нежным, старался думать о ней, но почему-то был скорей неловким, и думал больше не о Панси, а о том, что, наверное, Грейнджер сейчас делает то же самое с Крамом, или сделала это с Поттером. Радует то, что после этого неудачного эксперимента они с Панси остались друзьями. Удручает то, что после такого нелепого начала он решил, что больше никогда не будет нежным с девушкой. Но сейчас Драко уже не мог определить, была ли это ревность, зависть, разочарование или что-то еще, но эта боль немного походила на ту, что он испытал сегодня. И если тогда он подумал, что это связано с Поттером и Крамом, которым он завидовал, потому что они участвовали в турнире, то теперь отчетливо понял, что виновницей его боли была Грейнджер.

Размышляя над этим, Малфой не мог понять, почему именно в тот момент, когда увидел Грейнджер и Крама на балу, он почувствовал все это. Было ли с ним это раньше? Если и было, то его сознание так блокировало воспоминания, что сегодня он не смог их воспроизвести. Если не было, то Драко не мог понять, почему именно в тот период он вдруг осознал эту боль... боль души. Сейчас у него не хватило сил в этом разобраться, он просто принял то, что сейчас восстановил в памяти. Принял и ужаснулся...

Дальше было хуже. Драко вспомнил, что в следующий раз боль пронзила его после рождественских каникул на том же четвертом курсе, и виновником ее был Блейз Забини.

Блейз вернулся из поместья и после выпитой бутылки огневиски, которую Драко удалось стащить из коллекции отца, ударился в откровения. Надо сказать, что это был их первый опыт в употреблении спиртных напитков. Если Драко еще сумел как-то держать себя в руках, а затем и вовсе перестал пить, то Блейза развезло с трех бокалов, после которых он уже не смог остановиться и допил всю бутылку один. Весь вечер пьяный Забини рассказывал Малфою о том, что влюблен в восхитительную девушку, что на балу она была самая красивая, что на праздник она пришла с другим, но Блейз набрался храбрости и подошел к ней, и она, непонятно почему, вступила с ним в разговор. Потом Драко узнал об этой беседе и о ее последствиях: Блейз признался девушке, что она ему нравится, что он так и не решился пригласить ее на бал, о чем сейчас очень жалеет, потому что ему больно видеть ее с другим. Он сказал ей все это от безнадежности, ни на что не надеясь, и думал, что девчонка оттолкнет его, наговорит гадостей, ударит. Но... Но девушка не оттолкнула, она заплакала. От этого Забини очень растерялся и, опять призвав на помощь безрассудную смелость, обнял ее. Тогда она поведала, что давно заметила, как он на нее смотрит, как пытается как бы нечаянно столкнуться с ней в коридорах. Дальше она призналась, что ей все это нравится, нравится сам Блейз, и она до последнего ждала, что он все-таки, несмотря ни на что, пригласит ее на Святочный бал, и что она пришла туда с другим парнем, чтобы вызвать ревность у Забини. Ее близость, ее слова, его смелость, его радость... все это придало ему сил, и он поцеловал ее. Блейз полчаса говорил о том, что это был самый лучший поцелуй в его жизни. Далее шел рассказ о трех часах, проведенных парочкой на берегу озера, где они беседовали на разные умные темы, прерываемые жаркими поцелуями. Потом слизеринец чуть ли не цитировал письма, которые они писали друг другу на протяжении всех каникул. А в довершение всего Драко узнал о сегодняшнем свидании, обоюдном признании в любви, заверениях в том, что они всегда будут вместе и об их мечтах о будущем. Тогда Малфой порадовался за друга, даже чуть-чуть позавидовал, ведь у Забини произошло то, что с ним, с Драко, никогда не может случиться. Он не мог сказать, почему он подумал, что с ним такого никогда не будет, но точно знал: он прав.

— Что ж, друг, я рад за тебя. Надеюсь, все ваши мечты сбудутся.

Тут настроение Блейза изменилось и, допив последний бокал огневиски, он, обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону, пьяным и жалостливым голосом ответил:

— Я не знаю... не знаю... это нереально. Я не знаю, смогу ли я.

— Но почему? — искренне удивился Драко. — Ты ее любишь, она тебя тоже. Поцелуи ваши восхитительны, мечты вполне реальны. В чем проблема?

— Проблема в том... — не поднимая головы, ответил парень, — что она... она магглорожденная и... с другого факультета, и на год старше меня, а ее друзья меня терпеть не могут. Но она... такая красивая. Она была самая красивая на балу, она такая умная, самая умная, обо всем догадалась, и я люблю...

Здесь Малфой посмотрел на ситуацию по-другому. Он сопоставил услышанное с фактами, которые сам заметил. Магглорожденная, не со Слизерина, с друзьями, которые плохо относятся к Блейзу, на год старше, самая умная, самая очаровательная на празднике, пришла с другим парнем, куда-то пропала с середины вечера... Грейнджер! Это она целовалась с Забини, она сидела с ним на берегу озера, она писала ему письма, она признавалась ему в любви. Боль заполнила его разум. Даже тогда Малфой-младший на мгновение понял, что это его ревность, зависть, разбитые надежды, но сразу же вытеснил все эти чувства злостью, гневом, раздражением, озлобленностью.

И, маскируя все это заботой о друге, Драко совершил свой очередной глупый и жестокий поступок.

В его воспоминаниях осталась лишь боль, которую, вспоминая все это, он не мог разделить на составляющие части. Помнил лишь боль и ярость, которые сподвигли его закатить Блейзу форменную истерику. Он кричал о чистоте крови, о том, что всякий уважающий себя чистокровный аристократ никогда не посмотрит на грязнокровку, не говоря уже о том, чтобы к ней прикасаться. Он требовал от друга завтра же закончить этот порочащий его роман. Высказать девице все то, что он, Блейз, как чистокровный волшебник в неведомо каком поколении, думает о магглорожденных. Расстаться с ней, не давая надежды на возобновление отношений. А поцелуи, письма, признания в любви и разговоры объяснить спором, помутнением рассудка, заклинанием Империо. Драко твердил, что мечты Блейза в таком случае невозможны ни при каком раскладе, что его уже можно считать предателем крови, что родственники будут против и могут отлучить от семьи. Пьяный Забини чуть не плакал, но соглашался с доводами друга. На следующий день, когда слизеринцы протрезвели, Драко повторил все то, что говорил ночью. Он возвращался к этому еще долгое время. Даже после того как Блейз, через неделю после ночной пьянки, сказал, что вылил на девушку все то, что рекомендовал ему друг, и даже добавил гадостей от себя, и что она никогда больше не подойдет к нему, не говоря уже о письмах и поцелуях.

Сейчас Драко понял, что когда Блейз расстался со своей любимой магглорожденной ведьмой, он испытал облегчение, хотя списал его на то, что оградил друга от неприятностей. А когда недавно Малфой увидел Забини, мило беседующего с Гермионой, он подумал, что тот не смог перебороть свою любовь. Тут услужливое сознание нашло оправдание боли, которую испытал парень, видя все это. Драко внушил себе, что он просто волнуется за сокурсника, потому что тот опять наступает на те же грабли, хотя вряд ли Драко знал, что такое грабли и каков эффект, производимый ими.

После всех этих воспоминаний о событиях двухлетней давности и о том, что произошло на этой неделе, парень пришел к выводу, что боль его была лишь переживаниями о друге. Он успокаивал себя тем, что никогда не воспринимал Грейнджер как сексуальный объект. Ни разу не хотел поцеловать ее, не возбуждался от ее взглядов и прикосновений, которые можно было пересчитать по пальцам. Никогда не хотел затащить ее в укромный уголок и овладеть ею. А сны... Во сне, думал Драко, он не может контролировать разум, поэтому они нереальны и фантастичны. Неважно, что после этих снов он просыпался с устойчивой эрекцией и сам себе помочь не мог, хотя очень старался. Облегчение приносил только грубый секс со случайной партнершей. Он просто не вспомнил о снах сейчас... скорей всего, сознательно, потому что в данный момент у него не было для этого объяснений, эти сновидения не вписывались в его стройный ряд обоснования боли.

Сегодняшнее же желание поцеловать Грейнджер он свалил на то, что Забини уже не первый день убеждает его в том, что девушка небезразлична ему. Он придумал оправдание своему желанию: желание поцеловать девушку — лишь способ проверить, прав ли Блейз. А раз он сдержался, то, значит, друг не прав. Дальше услужливое сознание выбросило из головы все ненужные, беспокоящие его воспоминания и чувства, заменив их пониманием того, что во всем виноваты слова Блейза, как в прошлом, так и в настоящем.

Драко заметил, что огонь в камине погас, свечи в подземелье прогорели. Дав себе обещание, что больше никогда не будет принимать разговоры Блейза близко к сердцу, не будет реагировать на них, не будет обращать внимания на слова и действия Грейнджер, потому что это ему безразлично, Драко поднялся с дивана и направился в спальню.

Через полчаса Драко лег в постель и на удивление быстро уснул. Ему снилась Грейнджер. Нет, во сне не было секса, в нем была лишь нежность. Драко снилось, что они сидят на берегу озера, дует холодный ветер, моросит дождь, но им это не мешает. Гермиона опустила голову ему на плечо, он закрыл ее своей мантией. Она обнимает руками его талию, а он ее плечи. Им тепло и уютно. Нежность по отношению к этой девушке в его объятиях заполняет его душу... и он счастлив. Но даже во сне он понял — правильно, что он ограничился воспоминаниями только о четвертом курсе. Ведь были еще непонятные для него чувства на пятом курсе. Парень знал, что ему еще предстоит вспомнить и заново пережить их. Но сейчас была лишь нежность... нежность к Грейнджер.

Гермиона же спокойно уснула. Ее уже не тревожило то, что случилось сегодня. Еще днем девушка списала свое желание поцелуя с Малфоем на гормоны и физиологию. Она решила: оно вызвано тем, что от слизеринца пахло тем же одеколоном, что и от Виктора, отчего она перевела влечение к Виктору на Драко. На том и успокоившись, Гермиона решила больше не возвращаться к этому. Забыть инцидент, оставить его в прошлом и не придавать ему значения. Хотя на задворках создания мелькнула мысль, что придется вспомнить и даже снова пережить...

На этой неделе больше никто из гриффиндорцев не заводил разговоров о Малфое. Даже Гарри ни разу не упомянул, что Малфой — Пожиратель, что у него Темная Метка и какое-то задание, хотя пару раз ему очень хотелось это сделать. Поттер даже не следил за ним по Карте Мародеров, однако этого не оценили, ведь никто об этом не знал. Но все равно Гарри гордился собой.

Джинни и Лаванда, убедившись, что Малфой не может понравиться Гермионе, тоже забыли про него. Раз вариант не прошел, не стоит о нем и думать. Нужно искать другого кандидата, чем они и занимались всю неделю независимо друг от друга...

Гермиона еще пару раз возвращалась в мыслях к произошедшему, но ничего нового вспомнить или проанализировать ей не удалось, поэтому и она перестала думать о Малфое, тем более никто не напоминал о нем. Она спокойно реагировала на то, что видит его на занятиях, в Большом зале, в коридорах. Ей было безразлично, как он выглядит, что делает, как смотрит на нее. В ее взгляд вернулись презрение и ненависть.

Так, в спокойствии, прошла неделя. В воскресенье члены клуба «Левый ботинок», точнее, те из них, кто остался в школе на выходные, собрались в гостиной Гриффиндора. Среди них было пять гриффиндорцев: Рон, Гарри, Гермиона, Джинни и Лаванда. Невилл, братья Криви и сестры Патил очень хотели присутствовать на игре, но в последний момент были вынуждены отправиться домой. С других факультетов желающих поиграть оказалось тоже не так много, как предполагалось вначале. Кто-то уехал из Хогвартса домой, кто-то не смог прийти из-за учебы или отработок. Когтевранцев было трое: Энтони Голдштейн, Луна Лавгуд и Чжоу Чанг, а из Пуффендуя присутствовала одна Ханна Аббот.

Такой небольшой, по меркам клуба, группой, ребята, поболтав о том о сем, приступили к игре. Первым делом нужно было придумать задания. Задания (они же желания) были трех типов. Первый тип — задания, не связанные с личностью, то есть нужно было исполнить то или иное действие, не имеющее отношения к конкретному человеку. Например, спеть гимн на столе в Большом зале, написать на стене хвалебные слова директору, ответить на «Превосходно» на каком-нибудь занятии, не сделать домашнюю работу, умело увернуться от ответа на уроке. Второй тип — это задания, связанные с конкретным человеком. Например, признаться профессору Снейпу в любви, сказать Малфою, что он лучше Гарри играет в квиддич, полтора часа расспрашивать Панси Паркинсон о моде, час пересказывать профессору МакГонагалл то, что вы узнали от Панси. Третий тип — это задания, связанные с человеком, который оказался не в то время и не в том месте. Например, высказать человеку, который первым вывернул тебе навстречу из-за угла, все, что ты думаешь о нем, признаться в любви тому, кто первым зашел в Большой зал, поцеловать того, кто последним вышел из библиотеки. Распределение по типам, разумеется, изобрела Гермиона. Она же следила за тем, чтобы в день, когда они играют, использовались все типы заданий, причем в строгой очередности.

Вот и сегодня, помня об этом, собравшиеся стали придумывать желания по первому типу. В результате остановились на предложении Ханны: проигравший должен поразить собравшихся в Большом зале экстравагантной выходкой; вдобавок было необходимо, чтобы в результате её у присутствующих появились материальные ценности.

В ходе партии пиковая дама переходила из рук в руки и, чем меньше оставалось играющих, тем больше расстраивался Энтони.

— О, Мерлин, только не я! После моего гимна в дуэте с директором с меня хватит экстравагантных выходок в Большом зале, — причитал он после каждого хода.

В конце концов, в игре остались только Луна и Энтони, отчего последний впал в уныние.

— Я знаю, я проиграю. Второй раз так удачно спеть у меня не получится. Не представляю, что еще, кроме этого, можно сделать.

Его «рыдания» приводили всех присутствующих в неописуемый восторг. Каждый уже советовал парню, что можно исполнить вместо гимна Хогвартса.

Но проиграла Луна. Гермионе, которая, в отличие от других, следила за игрой, а не отвлекалась на нытье Энтони, показалось, что Луна подсказала ему, где у нее находится пиковая дама, чтобы тот не вытянул злосчастную карту. Но Грейнджер смолчала, так как резонно решила, что каждый имеет право на проигрыш и жалость.

Весело посочувствовав Луне и дав ей несколько полезных советов, ребята приступили к следующей партии, где желание касалось конкретного человека. Все на некоторое время замолчали, придумывая, к кому бы привязаться на этот раз. Обычно в роли конкретного человека выступали преподаватели или слизеринцы, реже — учащиеся других факультетов, еще реже те, кто состоял в клубе «Левый ботинок».

— Можно пригласить кого-нибудь на свидание, — предложил Гарри.

— Да! — поддержала его Чжоу. — Например, Малфоя или Забини.

— Почему сразу они? — запротестовала Джинни.

Не то чтобы она была против, просто Джинни все еще немного ревновала Гарри к Чжоу, поэтому предложила свою версию, чтобы согласиться с Поттером и опротестовать слова Чанг.

— Пусть проигравший пригласит на свидание какую-нибудь девушку. С Малфоем и Забини у нас и так было много разных заданий.

— Да! Я согласна с Джинни, — пришла на выручку подруге Гермиона.

Сегодня Грейнджер пришлось участвовать во всех партиях: Лаванда напомнила, что в начале недели она это пообещала. И сейчас Гермиона заботилась в первую очередь о себе. Помня, что ей не везет в карточных играх, и справедливо опасаясь, что если задание будет такое, как предложила Чанг, а она проиграет, то придется приглашать на свидание кого-то из слизеринцев, чего ей не хотелось.

— Уговорили! Пусть это будет Панси или Дафна, — предложил Рон.

— Нет! Пусть это будет... Миллисента! — сразу всполошилась Лаванда.

В случае проигрыша Рона выдерживать конкуренцию со слизеринскими красавицами Лаванда не желала, поэтому она предложила вариант с Миллисентой, которую не считала соперницей ни при каком раскладе.

Все девчонки согласились с предложением Браун, в основном руководствуясь теми же взглядами, что и она.

— И обязательно добиться, чтобы она согласилась, — добавил Энтони, подумав, что просто приглашение на свидание — это легкое задание по сравнению с его мучениями, когда он пел гимн, говорил полтора часа о моде с Панси и рассказывал стихи Филчу.

Так было решено, что проигравший пригласит Миллисенту Булстроуд на свидание в Хогмисд в субботу и добьется ее согласия любыми способами.

Участников партии оставалось все меньше и меньше, и Гермиона сомневалась, правильно ли она поступила, поддержав Джинни. Она не могла определиться, что будет лучше, если она проиграет: пригласить на свидание Малфоя или Булстроуд. Пока девушка пребывала в сомнениях, в игре осталось два человека — она и Рон. Гермиона жалостливо посмотрела на друга, чтобы он понял, что ей совсем не хочется проигрывать, и постучала пару раз по крайней карте у себя в руках, как это сделала Луна пару минут назад. Рон понял намек. Хотя ему самому не хотелось приглашать на свидание Миллисенту, он вошел в положение Гермионы, предполагая, что она не справится с заданием. Рон вытянул карту, на которую указывала Гермиона. Дальше было дело техники — Рон проиграл под всеобщее ликование. Только Лаванда немного расстроилась, но, решив, что толстая слизеринка ей не соперница, успокоилась. Грейнджер тепло улыбнулась Рону и кивнула головой в знак благодарности. Кроме Энтони, этого никто не заметил, но так как у него рыльце тоже было в пушку, он смолчал.

К третьему типу заданий приступили основательно. Прозвучало много предложений, но остановились на самом любимом — на поцелуях... Часто, очень часто третьим заданием выбирали поцелуй с человеком, который первым попадется в указанном месте. Сейчас все единогласно решили, что это будет именно поцелуй. Гермиона, опять боясь поражения, предложила, чтобы проигравший сам выбрал место встречи. Все согласились с ее предложением. Но Рону показалось, что задача слишком обычная и легкая, поэтому он добавил:

— Только целовать нужно не просто так! А чтобы человеку понравилось.

— И как мы это определим? — уточнила Джинни.

— Эм... ну-у... он должен застонать, — нашелся с ответом Рон. — Вот так... — Он закрыл глаза и вдохновенно простонал: — М-м-м... — получилось весьма эротично.

То ли чувствительный стон Рона, то ли оживление привычного задания новым нюансом вызвали восторг у окружающих, но все с воодушевлением согласились на это добавление. Так было принято решение, что проигравший целует человека, который первым попадется ему в месте, указанном самим проигравшим, и делает это до того времени, пока этот случайный, но счастливый человек не получит удовольствия и не оповестит об этом окружающих соблазнительным стоном.

Партия выдалась напряженная и веселая. Пиковая дама переходила из рук в руки, и каждый успел испугаться проигрыша. К концу игры пришли двое: Гермиона и Гарри. Когда у девушки в руках остались две карты, она решила проделать тот же трюк, что и с Роном. Гермиона постучала пальцем по даме, надеясь на сообразительность Гарри, но сообразительными оказались лишь Энтони и Рон. Энтони решил, что в этот раз, если Гарри вытащит злосчастную карту, возмутится, потому что втайне надеялся, что это он будет тем случайным человеком, которого придется целовать Грейнджер. Рон во все глаза наблюдал за Гарри, надеясь, что тот поступит благоразумно и избавит подругу от неприятностей. Но, кроме этих двоих, никто не обратил на намек внимания, в том числе и Поттер. Он вытащил короля, тем самым оставив Гермиону в проигрыше. Девушка разочарованно вздохнула, Гарри искренне радовался, все остальные продолжали веселиться.

— Я проиграла, — констатировала факт Гермиона.

— Не переживай, экстремально целоваться — это здорово, — со смехом успокоила подругу Джинни, которая сама недавно проиграла такое желание, и ей пришлось целоваться с Ханной, которая первая поднялась по лестнице на четвертый этаж.

— Да, это точно! — радостно подтвердила Ханна, тоже вспомнив тот случай.

— Тогда я поцелую того, кто первый... — начала было Грейнджер.

— Нет! — перебила ее Джинни. — Давай ты придумаешь место потом, непосредственно перед выполнением, а то представляешь, сколько парней будут бороться за то, чтобы оказаться в том месте.

Все рассмеялись, соглашаясь с Джинни. Гермиона тоже разделила ее мнение, понимая резонность доводов. Но она понимала, что должна что-то придумать, чтобы ее поцелуй не стал поводом для сплетен. Ей казалось, что обязательно сработает закон подлости и придется целовать, например, Снейпа, или Малфоя, или Гойла, а, может, даже и Филча.

« Как выполнить задание так, чтобы человек не понял, с кем целовался?» — Гермиона на минуту задумалась. И тут ее осенило...

— Хорошо, место я выберу потом, но сейчас хочу кое-что сказать, — торжественно заявила она.

От ее тона все замолчали, понимая, что девушка придумала что-то такое, отчего всем будет еще веселее.

— В задании ведь не говорилось, какая на мне должна быть одежда?! — начала Грейнджер.

— О-о-о... — хором протянули парни, каждый из которых представил, как должна была бы одеться Гермиона, чтобы быстро вызвать стон наслаждения у счастливчика. Они полагали, что это и есть то, чего хочет добиться девушка в первую очередь. Хотя девушки тоже об этом подумали после заявления Гермионы.

— Прошу без "о-о-о"! — скопировав интонацию парней, сказала Грейнджер, строго посмотрев на друзей. — Я буду в мантии!

— В мантии-невидимке? — недоуменно переспросил Гарри.

Тут все опять представили, как это будет выглядеть.

— О-о-о... — уже все вместе протянули присутствующие.

— В серебристой мантии, — не обращая внимания на возгласы, продолжила Гермиона.

И опять всеобщее «О» потрясло гостиную. Почти все, кроме Ханны и Энтони, провозгласили свое «О» восторженно, с предвкушением развлечения. Ханна и Энтони — в недоумении, но они тоже понимали, что получится очень занимательно. Гермиона довольно заулыбалась.

— Что за серебристая мантия? — спросил Энтони, которому не терпелось узнать причину ликования.

— Сейчас покажу! — крикнула Джинни и кинулась в свою спальню.

— Это новое изобретение Джорджа и Фреда, — пояснил Гарри.

— Да, они выслали ее нам на прошлой неделе. Хотели узнать наше мнение, а также определиться, для чего она пригодна, — с энтузиазмом добавил Рон.

Джинни вернулась довольно быстро, уже облаченная в мантию. Покрой мантии был классический. Длинный, в данном случае очень длинный — позволяющий видеть только кончики туфель — расклешенный плащ. Рукава тоже были довольно длинными, что позволяло прятать в них руки, и расширяющиеся к концам, что делало любой жест очень выразительным. Если у школьной мантии была пара пуговиц, которые застегивались около ворота, то на этой было множество пуговиц. Они были довольно мелкими, располагались почти по всей длине борта, начиная от ворота, и заканчивались сантиметрах в тридцати от низа мантии. Расстояние между ними было меньше пяти сантиметров. Самым интересным, если не считать цвета, был капюшон. Верх его был не заостренным, как полагается, а скошенным, плотно прилегающим к голове. Спереди капюшон не нависал на лоб, его край, напротив, был приподнят над лицом, сильно выдавался вперед и имел четко зафиксированную форму овала.

— И в чем прелесть этой мантии, помимо цвета? — недоуменно спросила Ханна.

Цвет действительно был необычный. Черный с серебристым отливом. Когда Джинни двигалась, по темной ткани пробегали серебряные волны. Также оттенок зависел от света, падающего на мантию. С того бока, где девушку освещало пламя камина, серебряный цвет преобладал над черным, отчего блестящие волны казались более насыщенными, а очертания их были расплывчатыми. С другого бока плащ казался более черным, а волны цвета, проходившие по нему во время движения, были узкими и четкими. Из-за этого серебряного налета ребята называли мантию серебристой.

— Еще какой-то странный капюшон, — заметил Энтони, — почему-то не видно лица.

— О, были бы здесь Фред и Джордж, они могли бы часами рассказывать о прелестях этой мантии, — заверил всех Рон.

— Да, цвет и правда замечательный, — поддержала Ханну Джинни, — но главное здесь не это!

— А что? — одновременно спросили Ханна и Энтони.

— Прелесть в том, что эту мантию нельзя снять, если тот, на ком она надета, не захочет этого, — выдал Рон. — Мантия сделана с применением некоторых маггловских... эм-м.. приспособлений. Например, в пуговицах применен... забыл слово.

— ...Магнит, — помогла другу Гермиона. — А по краю капюшона вставлена проволока, поэтому он имеет такой четкий вид.

— Да! А еще какие-то утяжелители по низу мантии. И все это зачаровано, — продолжил Уизли, — используется специальное заклинание, которое придумали братья, благодаря которому мантию никто не снимет, пуговиц не расстегнет, капюшон не откинет.

Энтони решил проверить услышанное на практике. Он подскочил к Джинни и резко дернул за капюшон. Голова девушки откинулась назад, но капюшон не слетел. Парень еще несколько раз подергал его в разные стороны, но эффекта это не принесло, капюшон все еще был на голове девушки.

— Здорово! — восторгался Энтони.

Он приблизил лицо к краю капюшона.

— Ого, даже так близко лица не видно!

— Ты прав, Энтони, — подтвердила Джинни, — лица действительно не видно. Капюшон тоже находится под воздействием эксклюзивного заклинания близнецов, поглощающего свет.

— Как это? — удивилась Ханна.

— Ой, мы не знаем подробностей, но то, что лица не видно, это факт, — ответил Рон.

Энтони еще немного поэкспериментировал, пытаясь то приподнять край мантии, то расстегнуть пуговицу, то снять капюшон, то рассмотреть под ним лицо Джинни. Поняв тщетность своих попыток, он отошел от девушки и сел на свое место. Джинни стойко вытерпела все попытки парня снять с нее мантию.

— О, я хочу знать запирающее заклинание! Я хочу применить его на своем рюкзаке, — возликовал Энтони, — и на своем сундуке, и на своем...

— Мы не знаем его, — перебила когтевранца Джинни. — Я же говорю — это эксклюзивные заклинания. Их знают только братья. А мы знаем заклинание, позволяющее снять эту мантию. Его можно использовать частично. Например, прикоснуться к капюшону и произнести его, и тогда капюшон можно снять.

Джинни прикоснулась ладонью к краю капюшона и что-то прошептала, а потом откинула его на спину. Прикоснувшись к трем пуговицам, Джинни опять что-то прошептала и расстегнула их.

— Я понял! — неожиданно воскликнул Гарри.

Все переключили свое внимание на парня, желая узнать, что же такое снизошло на Поттера, что он так орет.

— Я понял, — уже более спокойно сказал он. — Гермиона, ты хочешь, чтобы тот, кого ты будешь целовать, не понял, с кем целуется!

— Да, Гарри! Я этого хочу. А так как в условиях задания не было оговорено, какая на мне должна быть одежда, то я буду в этой мантии, — девушка показала пальцем на необычную одежду.

— Я думаю, это будет интересно, — резюмировала Луна.

Еще немного поговорив на тему, как это будет интересно, весело, восхитительно и необычно, ребята разошлись по спальням... в предвкушении шоу.

Последней мыслью Гермионы, перед тем как провалиться в царство Морфея, была мысль о том, что в такой мантии она может поцеловать любого, даже Снейпа, даже Филча и даже Малфоя.

Малфою в эти выходные повезло.

Во-первых, профессор Снейп разрешил ему провести их в поместье Блейза Забини. Во-вторых, миссис Забини отсутствовала в субботу и вернулась только к вечеру воскресенья, что избавило Драко от тесного общения с ней. Не то чтобы ему не нравилась мать Блейза, просто иногда она смотрела на него так, как будто высчитывала, годится ли Драко на роль ее очередного мужа. Да и слушать два дня о способах женской мести ему тоже не очень хотелось. В-третьих, в отсутствие миссис Забини парни весело проводили время. Драко уже не помнил, когда в последний раз так отдыхал. Полеты на метле, катание на лошадях, чтение какой-то сомнительной литературы, разглядывание маггловских мужских журналов, распитие огневиски, разговоры о счастливых днях детства, смех над рассказами Блейза. Даже утреннее похмелье не омрачило этот отдых. Драко почти не вспоминал о войне, о Темном Лорде, о его задании, о родителях, о школе, о ненавистном Поттере, о Грейнджер... И Блейз ни разу не напомнил ему обо всем этом. Что потом удивило Драко, так это то, что в эти выходные он не испытывал никаких негативных чувств: ни страха, ни ненависти, ни злости, ни раздражения, ни боли...

Но все это продолжалось до того момента, пока не вернулась миссис Забини.

Она ворвалась в гостиную и сразу посвятила парней в причину кончины своего мужа. Оказалось, что бедный мистер Маркус был убит приспешниками Волдеморта. И все из-за того, что он не мог определиться, вступать ли ему в ряды Пожирателей или просто откупиться деньгами. В результате Лорду надоело ждать, и он послал своих ПСов убить его. Муж миссис Забини был удачно отправлен на тот свет чьей-то Авадой. Самой миссис Забини очень повезло, что в тот момент, когда ее муж прощался с жизнью, она находилась на примерке нового платья. Теперь, чтобы не последовать за мужем, ей пришлось отдать Лорду все наследство, полученное от мистера Маркуса. Ей удалось убедить собрание Пожирателей, что она всецело поддерживает их взгляды, их веру, их Лорда, что готова сотрудничать в меру своих сил. Но, так как слабо владеет волшебством, не знает боевых заклятий и является лишь слабой женщиной, не созданной для войны, она готова платить за свою ужасную боевую несостоятельность деньгами. Ей поверили. Ведь никто не знал, что эта прекрасная и хрупкая женщина знает и умеет побольше некоторых участников сего собрания. Рожденная в древнем эфиопском роду с примесью испанских корней, она знала такие смертоносные заклинания, обладала такими боевыми навыками, умела готовить такие смертельные зелья, о которых никто из Пожирателей даже понятия не имел. Каждый раз, выходя замуж, миссис Забини старалась, чтобы ее новый муж обучил ее тем знаниям и магическим навыкам, которыми обладал он и его род. Но все это она держала в секрете, и, как оказалось, не напрасно.

Также отделаться легким испугом и деньгами ей помогло то, что, после того как у нее родился сын, а ее муж, мистер Забини, скончался, она не меняла фамилию, в очередной раз выходя замуж. Она мотивировала это тем, что хочет, чтобы у нее и ее единственного сына была одна фамилия. А мужей успокаивала тем, что если в этом браке родится ребенок, она непременно сменит имя. Но еще ни разу ей этого не пришлось делать. Благодаря тому, что она в данный момент все еще носила фамилию Забини, Волдеморт не стал причинять ей сильных неудобств, помня о том, что ее муж в свое время оказал ему неоценимую услугу. Она знала об этой услуге и даже позволила себе намекнуть на нее, чем неожиданно для себя ввела Темного Лорда в минутную растерянность. К счастью для нее и для него, этого никто не заметил. Удивило женщину еще и то, что Беллатриса Лестрейндж высказалась в ее защиту, как бы между прочим упомянув, что сын миссис Забини учится на Слизерине, является другом Драко Малфоя и, по всей видимости, помогает ему в выполнении задания. Все это вместе взятое избавило мать Блейза от Авады Лорда или расправы Пожирателей и позволило ей продолжить жить относительно тихо и спокойно.

Сыну она, конечно, всего вышеизложенного не поведала. Рассказала лишь о том, как погиб ее муж, и о том, что за свою жизнь она заплатила деньгами.

Малфой молчал, да и что он мог сказать? Блейз пытался что-нибудь произнести, но у него получалось лишь невнятное бормотание. В расстроенных чувствах он просто обнял мать. Она приняла это с благодарностью, и даже одинокая слезинка скатилась по ее щеке в качестве свидетельства того, как она тронута поддержкой сына. Извинившись, миссис Забини удалилась переодеться к ужину.

Парни молча сидели за обеденным столом, ожидая прихода леди. Она не заставила себя ждать. По всей видимости, миссис Забини не только переоделась в умопомрачительное красное платье, но также взяла себя в руки и успокоилась, а может быть, даже воспользовалась магией, чтобы предстать перед гостями уверенной, счастливой, красивой, сексуальной женщиной с горящими глазами. Да, мать Блейза была истинной женщиной и настоящей слизеринкой, поэтому быстро оправилась от потрясения, вызванного смертью мужа и встречей с Лордом, и даже нашла выгоду в своем положении и разработала план дальнейших действий. План, позволяющий ей и ее сыну остаться живыми и здоровыми, при этом став даже богаче, чем сейчас.

Лучезарно улыбнувшись, миссис Забини заняла свое место во главе стола. Два домовых эльфа, как только хозяйка села за стол, наполнили бокалы присутствующих игристым красным вином с испанских виноградников семьи.

Женщина лукаво посмотрела на сына и его гостя, после чего произнесла:

— Что ж... я рада, что сегодня вы здесь со мной, мальчики. Давайте выпьем за то, чтобы у каждого из нас все было хорошо. Чтобы все ваши мечты, мои дорогие, сбылись.

Она пригубила вино, Блейз и Драко последовали ее примеру.

Некоторое время ужин проходил в молчании. Миссис Забини с удовольствием аристократично уплетала салат, с интересом поглядывая на парней, которые вяло ковырялись вилками в своих тарелках.

— Вижу, вы что-то хотели у меня спросить, — вдруг сказала она, отвлекаясь от салата.

Парни удивленно переглянулись, не зная, что сказать. Первым нашел слова Блейз:

— Ничего... ничего. У тебя умер муж, и мы... это... скорбим вместе с тобой.

— Ох, сын, — рассмеялась мать, — не нужно. Я же вижу, что у вас есть вопросы, никак не касающиеся случившегося.

Парни, конечно, удивились ее проницательности. Драко даже расстроился, посчитав, что он не может скрывать свои эмоции, как полагается настоящему Малфою, и поэтому миссис Забини смогла разгадать его мысли. И правда, Блейз и Драко думали, как бы перевести тему с кончины мистера Маркуса на рассмотрение интересующего их вопроса. Блейз очень хотел знать ответ, а Малфой хотел сменить тему.

Забини вздохнул и начал говорить:

— Мы хотели бы узнать, как женщина может отомстить.

— Отомстить за что? — заинтересовалась леди.

— Просто... отомстить. Нас интересуют способы женской мести, — ответил Драко.

— Месть бывает разная и зависит от того, что вы сделали, — рассмеялась миссис Забини. — Одно дело, если кто-то из вас наступил девушке на ногу, другое дело, если задел ее чувства.

— Э-э-э... скорее всего, задели ее чувства, — протянул Блейз.

— Чем конкретно вы задели ее чувства?

Не то чтобы ее ответ зависел от подробностей, просто миссис Забини была интересна сама история.

Блейз пристально посмотрел на Драко, как бы спрашивая разрешения рассказать о том, что случилось. Малфой, по его мнению, незаметно кивнул головой, тем самым давая разрешение. Сие не ускользнуло от проницательного взгляда женщины. Она уже было успокоилась, что виновник не ее сын, но потом подумала, что не стал бы он так напрягаться только ради друга, а значит, и сам хочет узнать ответ. Может быть, он и не участвовал именно в этом инциденте, но точно обидел какую-то девушку и сейчас переживает по этому поводу.

Между тем Блейз начал сбивчиво рассказывать:

— Некой девушке один парень написал письмо. Любовное письмо с разными откровенными признаниями. Мы его отняли и прочитали несколько строк вслух. Разумеется, посмеялись над этим, а потом еще и забрали письмо. Но половину письма она успела вырвать из наших рук. И нам кажется, что мы задели ее чувства.

Драко порадовало то, что Блейз, рассказывая все это, не вдавался в подробности и говорил «Мы... нам... наших», пытаясь убедить мать в том, что они оба являются участниками данного инцидента. Сама миссис Забини не придала этим словам значения. Она наблюдала за парнями и делала свои выводы.

— О, такое не прощается, — покрутив бокал в руке, угрожающе ответила она. — Думаю, вы и правда ее глубоко обидели, и девушка отомстит. Определенно, отомстит. Может, не вам двоим, но одному из вас точно.

— У нее ума не хватит на это, — неожиданно для себя выпалил Драко.

— Почему не хватит? — начал спор Блейз. — Она все-таки самая умная студентка.

— Может быть, но она еще и принципиальная. А мстить, по ее принципам, это плохо. Она не совершает плохих поступков.

— Это неважно. Это все неважно, — ввязалась в спор мать Блейза. — Она может быть умной, может быть глупой, может быть доброй, может быть с принципами, но она женщина и отомстит по-женски.

— Вот мы и хотим узнать возможные варианты женской мести, — вставил Блейз.

— Я так поняла, что мстить она будет одному из вас, а именно тебе, Драко, — ухмыльнулась миссис Забини, пристально посмотрев на парня. — Ты, Блейз, полагаю, только присутствовал при этом, был лишь зрителем. Это так?

Парни нехотя кивнули.

Миссис Забини на минуту задумалась, представляя, что могли сказать подростки девушке, прочитав ее откровенное письмо.

— Хм, думаю, тебе удалось прочитать самые откровенные строки, — женщина уже не обращала внимания на своего сына и смотрела только на Драко. — Затем ты усомнился в чувствах этого парня, сказав, что ему нужны не чувства, а нечто другое. Скорее всего, назвал ее нехорошими словами... на эту тему. И, по всей вероятности... предложил ей заняться тем же самым, но только с тобой.

Вид потрясенного Драко доказал ей, что ее слова попали в точку. Он пораженно уставился на нее, подумав, что нужно обязательно запомнить то, что сейчас она скажет про месть. Блейз же решил впредь осторожно разговаривать со своей матерью о девушках.

— Да, примерно так все и было, — через некоторое время подавленно согласился Драко. — Но я точно не предлагал ей ничем заниматься, потому что, будь она хоть последняя... — здесь Драко осекся, думая, прилично ли выражаться при леди, — последняя женщина на земле, я бы все равно не стал с ней... ничем таким заниматься.

После этих слов неоднозначно хмыкнул Блейз, насмешливо посмотрев на друга. И опять от его матери не ускользнул этот взгляд.

— Ну и как она может отомстить? — наиграно-озабоченно спросил ее сын.

— Не думаю, что мстить она будет сейчас. Но она точно запомнит этот случай, а когда ты забудешь и расслабишься, вот тогда-то она и отомстит тебе, — сочувственно смотря на Драко, ответила женщина.

— Хотелось бы знать — как?

— Если вы утверждаете, что такие чувства, как злопамятность, мстительность, обидчивость этой девушке не знакомы, то, скорее всего, она не будет придумывать что-то сложное. Просто спустя несколько лет она выйдет за тебя замуж и всю оставшуюся жизнь будет трепать тебе нервы.

Драко чуть не подавился вином. Блейз нервно хихикнул.

— Я? На ней? Жениться? — прокашлявшись, с трудом выдавил из себя Малфой. — Никогда! Этого просто не может быть ни при каких обстоятельствах.

— Почему ты на ней никогда не женишься?

— Потому что это против моих принципов. Да мне рядом с ней находиться противно, — раздраженно сказал он.

— А она об этом знает?

— Конечно!

— О, тогда ее месть может быть изощренней. Она сделает так, что ты влюбишься в нее, потеряешь рассудок, потеряешь покой, будешь хотеть только ее, перешагнешь через свои принципы, сам захочешь, чтобы она стала твоей женой, несмотря ни на что... И как только ты скажешь ей об этом, она, — выдержав эффектную паузу, миссис Забини продолжила: — выйдет замуж за другого. За того, кого ты ненавидишь, кого ты презираешь, но кому ты будешь вынужден отдать свою любимую женщину.

Парни ошеломленно смотрели на миссис Забини.

Такой вариант, простирающийся в далекое будущее, им даже в голову не приходил. Если они и думали о том, что могут услышать, то никак не ожидали, что это будут разговоры о женитьбе. Для них женитьба — это слишком далеко... слишком нереально... слишком... Мысль, что месть, о которой они спрашивали, может произойти через много лет, как-то не приходила им в голову. И Блейз, и Драко наивно полагали, что придется столкнуться с отмщением намного раньше, не сегодня—завтра. Каждый сейчас испугался, что ту боль, которую они испытывают в данный момент, кто сознательно, кто противясь этому, им придется переживать снова и снова на протяжении многих лет. А последним аккордом, по предположениям миссис Забини, будет то, что их женщины, которых они любят, один явно, другой — противореча самому себе, нанесут самый сильный удар в далекой перспективе. Удар, который убьет их, если этого не сделает война. Почему-то обоим в данный момент захотелось, чтобы это сделала война... и как можно скорее.

Глядя на их скорбные лица, миссис Забини испытала что-то наподобие угрызений совести. Она подумала, что не нужно было так сразу выкладывать мальчикам их страшное будущее, а надо было вначале тактично подготовить к ужасам реальности, рассказав пару-тройку историй на эту тему. Поэтому она решила исправить положение, и, так как парни молчали, миссис Забини продолжила разговор.

— Однажды меня обидел один молодой человек. Он усомнился в моей преданности мужу, сказав, что такая женщина, как я, не может быть верна мужу априори. Меня это очень обидело, потому что я всегда верна своим мужьям и не вступаю в сексуальные связи, будучи замужем. И я ему отомстила, причем с огромным удовольствием. Еще будучи замужем, я сделала так, чтобы этот человек в меня влюбился. Бедный, бедный Рональд... он так ждал, когда мой старый муж скончается. Вначале я решила, что, когда это случится, выйду замуж за Рональда и испорчу ему всю оставшуюся жизнь. Но... но, овдовев, я влюбилась. Я полюбила одного человека, а он меня, — здесь миссис Забини мечтательно улыбнулась, помолчала и, наконец, продолжила: — Это был твой отец, Блейз. Разумеется, я вышла за него замуж, и вскорости родился ты. Это был мой самый долгий брак. И это был единственный мой брак по взаимной любви, без всяких магических ухищрений.

Женщина опять замолчала, по всей видимости, пребывая в своих светлых воспоминаниях.

— И что стало с Рональдом? — вернул мать к реальности Блейз. Хотя он был рад в очередной раз услышать, что его отец и мать очень любили друг друга, но теперь его больше интересовала судьба бедного Рональда.

— Ах, Рональд, — женщина обреченно махнула рукой. — Он покончил жизнь самоубийством. Не смог вынести того, что я люблю другого, что ко мне прикасается другой мужчина, что у нас счастливый брак и замечательный ребенок. Так получилось, что твой отец был ему ненавистен. Они вместе учились в школе и презирали друг друга, вечно соперничали, даже пару раз дрались. Так что Рональд не смог смириться с тем, что женщину, которую он любит, хочет, вожделеет, — обнимает и целует его соперник. Видели бы вы его лицо, когда я и твой отец сталкивались с ним на каких-нибудь приемах и он мог видеть, как мы нежно относимся друг к другу, — здесь миссис Забини как-то нехорошо рассмеялась.

— А почему вы решили, что он именно из-за этого... умер? — тихо осведомился Драко.

— А, — опять махнула рукой миссис Забини, — он написал мне письмо, где все это описал. Написал, что не может это пережить, и что у него умерла надежда.

— Почему умерла надежда? — еще тише спросил Малфой.

— Потому что после смерти мистера Забини я снова вышла замуж, и снова не за него. Хотя претензий к моему новому мужу Рональд не имел, но понял, что он никогда не будет мной обладать, а я никогда его не полюблю, и он никогда...

В этот момент миссис Забини обратила внимание на своих слушателей, и то, что она увидела, ей не понравилось. Оба парня застыли в напряженных позах. Драко выглядел бледнее обычного, а глазах Блейза его мать прочла ужас.

«Да, неудачная идея — рассказать эту историю...» — подумала миссис Забини.

— А вот еще был случай, — начала было она. — Нет, этот еще печальней.

— Куда уж печальней? — проговорил наконец Блейз.

— Бывает и печальней, — рассмеялась женщина. — Но не будем о грустном. Может быть, вам повезет, и девушка, которую вы обидели, — она многозначительно посмотрела на обоих парней, — окажется не мстительной, или ей не подвернется случай, или она не сможет очаровать того, кто вам наиболее ненавистен. А может...

— Это невозможно! — вдруг выкрикнул Малфой. — Я никогда, никогда, — здесь Драко замялся, — в общем, я никогда не сделаю того, что вы перечислили. И уж тем более не буду страдать оттого, что она выйдет замуж за какого-нибудь придурка типа Уизли.

— Почему сразу за Уизли? — перебил его Блейз. — Я думаю, за Крама. Недаром он ей такие письма пишет, а представь, что она ему отвечает.

Драко представил, и от этого ему захотелось умереть прямо сейчас. Он уже было хотел сказать какую-нибудь гадость в адрес Гермионы, но ему помешал неожиданный вопрос матери Блейза.

— А как зовут эту несчастную девушку?

Вопрос миссис Забини задала для проформы, полагая, что, возможно, кто-нибудь из мальчишек ответит на него прямо, хотя и не надеялась на это.

Во время всего разговора женщина тщательно анализировала все ответы парней и уже в начале беседы поняла, что у девушки, судя по всему, не очень хорошее происхождение. Миссис Забини отлично знала семью Драко, была в курсе того, как воспитывался мальчик и какие принципы ему прививали с детства. Из-за того, как рьяно Малфой оспаривал идею женитьбы на этой девушке, миссис сделала вывод, что барышня, вероятней всего, магглорожденная, в лучшем случае полукровка. Также было очевидно, что девочка учится в Хогвартсе. Миссис Забини вспомнила всех девушек, магглорожденных и полукровок подходящего возраста, учащихся в данный момент в школе. Надо сказать, мать Блейза была довольно любознательной особой. Она уже давно узнала все, что можно было узнать, о сокурсниках и, главное, о сокурсницах сына, и не только со Слизерина, но и с других факультетов, и не только его возраста, но и на год старше и младше. В какой-то мере делала она это для того, чтобы быть в курсе школьных дел Блейза, но в основном для того, чтобы быть в курсе личной жизни родителей этих детей, на случай поиска нового мужа, а также желая присмотреть невесту сыну. Так что она знала всех учениц хотя бы по именам, а многих видела на разных мероприятиях, проводимых в школе за эти шесть лет. Она остановила свой выбор на трех кандидатурах, которые, по ее мнению, могли бы заинтересовать Драко. Но после того, как были упомянуты фамилии Уизли и Крам, женщина утвердилась в своем выборе. Миссис Забини хорошо помнила восторженные рассказы сына о Святочном бале на Турнире трех волшебников, в которых он упоминал, что спутницей Виктора Крама была Гермиона Грейнджер. Вдобавок Грейнджер водила дружбу с сыновьями семейства Уизли и, по всей вероятности, могла выйти замуж за любого из них.

— Зачем тебе это знать? — недоверчиво спросил Блейз у матери.

— Хочу посмотреть, на что у нее хватит ума. Ведь я рассказала вам лишь общие черты того, что может сделать обиженная женщина. Каждая вносит в это свою изюминку. Вдруг мне будет чему у нее поучиться, — невозмутимо ответила миссис Забини.

— Не думаю, что она додумается хотя бы до того, что описали вы, не говоря уже об изюминке, — возразил Драко.

— Не нужно недооценивать ее, Драко. Все зависит от случая. Может быть, она не так хитра в этих делах, как я, например, в силу своего возраста или в силу воспитания и принципов, но если ей подвернется случай сделать это, она сделает. Некоторые делают это без зазрения совести, например, слизеринки.

— О, она не слизеринка, — почти радостно сообщил Малфой.

— Хотя это не важно, — продолжила женщина, — гриффиндорцы тоже могут мстить и предавать. Вот, например, сегодня я видела Питера Петтигрю по левую руку от Того-кого-нельзя-называть, — со значением добавила она.

Блейз, который и сам был в не лучшем настроении после рассказа матери, видел, что его друг держит себя в руках из последних сил. Он не совсем определил, что так раздосадовало Драко, но понимал: еще немного, и хваленая малфоевская выдержка даст трещину. Ему даже показалось, что Драко расплачется, хотя, может быть, он судил по себе, а ему в данный момент очень хотелось оплакать свое невеселое будущее. Во избежание оного, Блейз решил закончить этот печальный диалог и перевести тему, как ему казалось, в более позитивное русло.

— Мама, сейчас, после того, что случилось с твоим мужем, ты уедешь за границу?

Драко и миссис Забини, которые все еще пребывали в думах о женской мести, изумленно посмотрели на Блейза, и каждый из них был ему благодарен. Мать — потому что уже не знала, что можно еще сказать, чтобы хоть как-то успокоить мальчишек. Она, конечно, могла бы соврать и насочинять, но ей не хотелось их обнадеживать. Драко — потому что не хотел больше знать о подробностях женской мести. Пускай он не осознавал, почему ему так больно слушать все это, но он понимал, что не в состоянии будет вытерпеть эту боль, зная все наперед.

— Нет, я не уеду за границу. Я выхожу замуж! — торжественно объявила миссис Забини.

Разумеется, она не надеялась услышать овации, но все-таки рассчитывала на более яркую реакцию со стороны хотя бы своего сына. Но парни сидели молча, бесстрастно взирая на нее. Разочарованная их поведением, женщина уже более спокойно продолжила:

— Я выхожу замуж за Алана Кребба. С ним я познакомилась, когда Пожиратели пришли в наше поместье для разговора с моим мужем... с мистером Маркусом. Если опустить подробности, то моя свадьба состоится через две недели.

— Простите, а Алан Кребб — это не двоюродный брат Винсента? — осведомился потрясенный Драко.

— Да, это он, — подтвердила миссис Забини.

— Но мама! — возмутился Блейз. — Он же всего на два года старше меня. Я его помню, он учился на нашем факультете.

— Это не имеет значения, сын, — твердо ответила миссис Забини. — Главное, он — Пожиратель Смерти, имеет вес в этой организации и, что немаловажно, является одним из двух наследников огромного состояния.

— Но мама, — простонал Блейз, — он же младше тебя на...

Блейз не успел договорить, как его мать, гневно взглянув на него, перебила:

— Не важно, насколько он меня младше. Возраст — секретная информация, — уточнила она, почему-то повернувшись в сторону Драко, чем очень напугала последнего.

— Я не хочу, чтобы мой отчим был всего на пару лет старше меня!

— Не беспокойся. Я думаю, это продлится недолго. Алан не очень силен в боевой магии, не очень искусен в подковерных интригах и не обладает харизмой. Поэтому он погибнет в каком-нибудь бою или его убьют свои же сподвижники. Так что, независимо от того, кто победит, Темный Лорд или Гарри Поттер, я, а, соответственно, и ты, останемся в относительной безопасности. В первом случае я буду вдовой Пожирателя Смерти, во втором я могу прикинуться невинной жертвой Пожирателя Смерти, — видя, что мальчишек опять поразили ее слова, миссис Забини уже не так депрессивно продолжила свои размышления: — А еще он наследник огромного состояния. Его дед, старый маразматик, написал завещание, по которому все его многомиллионное имущество отходит не его детям, а внукам, Винсенту и Алану. Конечно, этот дед еще не умер. Но после войны, когда погибнет хотя бы один его сынок или внук, а это в любом случае произойдет, у дедушки не выдержит сердечко, он отойдет в мир иной, а все его миллионы перейдут к внукам. И не факт, что они оба останутся живы. В случае кончины и Алана, и Винсента все миллионы будут моими. Конечно, мне бы хотелось, чтобы я была несчастной жертвой Пожирателя с огромным состоянием, — с мечтательным вздохом закончила она.

Миссис Забини была так увлечена подсчетом состояния старого мистера Кребба, что не заметила, что молодые люди смотрят на нее с нескрываемым изумлением. Для них ее рассуждения звучали как продолжение рассказа о способах женской мести.

Видимо, мысли женщины неожиданно перетекли от материального благополучия ее семьи к продумыванию выгод в политическом плане, и она, посмотрев на сына, произнесла:

— Я бы хотела, чтобы твоей второй женой стала, например... — выдержав театральную паузу, она торжественно продолжила, — мисс Грейнджер.

Блейз, не ожидавший такого поворота событий, не нашел ничего лучше, как задать дурацкий вопрос:

— А почему второй?

— Лучше всего, чтобы первой женой у тебя была чистокровная волшебница из приличной семьи. Желательно, чтобы она была единственным ребенком у своих родителей. Обычно единственные дочери древних чистокровных семейств имеют слабое здоровье, за ними плывет шлейф всех проклятий, когда-либо наложенных на их род.

— Тогда зачем я должен жениться на какой-то болезненной девице?

— Чтобы она родила тебе наследника.

— А потом?

— А потом она, скорее всего, умрет, — безжалостно сказала миссис Забини.

Если Блейз и Драко когда-либо и предполагали, что женщины бессердечны, то теперь они в этом убедились. Воспитанные в жестокой среде высшего чистокровного общества, они были привычны к черствости и цинизму, но последнее заявление матери Блейза привело их в шок. Хотя каждый из них понимал, что в какой-то мере она права.

— А потом, думаю, тебе стоит жениться на мисс Грейнджер, — между тем продолжила женщина. — Это будет политически выгодный брак. Она — лучшая подруга победителя, а значит, будет иметь вес в обществе. Также магглорожденные обычно обладают отменным здоровьем. Ко всему этому, девушка умна, воспитана, амбициозна, вдобавок у нее большой магический потенциал. И у меня будет много умненьких, здоровеньких, красивеньких внучат, а их отец и мать, а также я, будут иметь большое влияние в новом обществе, — мечтательно закончила она.

Блейз был в ужасе от такой перспективы. Он представил все это в лицах и картинках. Он, уже взрослый дяденька, почему-то в министерской мантии, сидит у камина в гостиной Поместья, рядом с ним толпа маленьких умненьких детишек читают книжки, а один болезненный ребенок грустно смотрит в окно. Грейнджер со скорбным лицом подходит к нему, целует и, нехорошо ухмыляясь, язвительно говорит: «Представляешь, только что узнала, что Драко Малфой вчера выпил смертельное зелье и умер. Вот письмо мне какое-то написал. Давай прочтем...». От такого видения Забини захотелось напиться. Он резким движением поднес к губам бокал с вином и осушил его до дна.

Драко пребывал в не меньшем ужасе, чем его друг. Он тоже нарисовал картинку будущего. Вот он заходит в гостиную поместья Забини и видит друга в кресле перед камином. На его коленях сидит Грейнджер и страстно его целует. Рядом шестеро детишек читают книги, а один ребенок болезненного вида задумчиво смотрит в окно. Вот рука Блейза уже гладит спину Гермионы под блузкой, и он тихо шепчет ей: «Пойдем в спальню...». После того, как Грейнджер с жаром отвечает: «Да-а-а», Драко видит, что выхватывает палочку и убивает всех... даже грустного ребенка у окна. Ему тоже захотелось напиться... до смерти.

Но вдруг Блейз подумал о другом...

— Мама, а ты не боишься говорить все это вслух?

— А что такого я сказала? — невинно осведомилась та.

— Ты только что ратовала за то, чтобы... — Блейз замялся, но все-таки продолжил мысль: — Темный Лорд проиграл войну. Ты хочешь женить меня на Грейнджер, потому что она будет в числе победителей.

— Да, я на это надеюсь. Даже уверена, что это будет так. Скажем, это женская интуиция.

— А ты не боишься говорить об этом... — Блейз не закончил предложение, но при этом многозначительно посмотрел на Драко.

— Нет, — рассмеялась миссис Забини, — я же не говорю это при посторонних людях. Ты мой сын, а Драко — твой друг, и он не станет рассказывать мою любовную историю, а также мои взгляды и надежды никому, так как он до-о-обрый, — протянула она. — А еще умный. Он ведь понимает, что я лучше него умею сочинять любовные истории, особенно не соответствующие взглядам в некотором окружении и нарушающие принципы некоторых семей. Тем более, эти истории я сочиняю не голословно, а на имеющейся почве...

Говоря все это, миссис Забини с ухмылкой смотрела на Драко.

— Что ты имеешь в виду? — уточнил Блейз

— Я имею в виду, что если Драко скажет кому-нибудь то, что я жду не дождусь, когда Темный Лорд канет в Лету, я виртуозно от этих слов открещусь. А вот если я начну говорить везде, что мистер Малфой-младший влюблен в мисс Грейнджер, причем приукрашивая эту историю разными великолепными подробностями, то он, — миссис Забини махнула рукой в сторону Драко, — будет иметь гораздо больше неприятностей, чем я в случае раскрытия моих слов.

Малфой ошеломленно смотрел на миссис Забини. Он судорожно пытался вспомнить, когда он или Блейз успели сказать, что речь идет о Грейнджер. Не вспомнив, он понял, что она сама догадалась. Ему, по сути, не было дела до взглядов миссис Забини и до судьбы ее будущего мужа, его интересовала лишь собственная безопасность. Он понимал, что в плетении подковерных интриг ему не соперничать с ней, поэтому спокойно сказал:

— Да, я умный и очень добрый.

Блейз был до глубины души поражен происходящим. Мало того, что его мать выразила поддержку светлой стороне и хочет женить его на Грейнджер, так еще и Малфой косвенно признался, что ему нравится Гермиона и он боится, как бы об этом не узнали другие.

Драко казалось, что он только что участвовал в абсурдной пьесе. Он не успевал уследить за полетом мысли миссис Забини. Не успевал проанализировать свои чувства, а лишь понимал, что в любом случае его жизнь будет безрадостной. Его тяготило все то, что он услышал сегодня за этим столом.

Может быть, парни узнали бы еще что-нибудь новенькое и страшное о своем будущем, но появился домашний эльф, который сообщил, что миссис Забини ожидает мистер Кребб. Это избавило их от продолжения беседы.

Миссис Забини, быстро попрощавшись с мальчиками, удалилась встречать гостя. Блейз и Драко, которые так и не притронулись к еде, молча встали из-за стола и направились в свои комнаты. Каждому из них было о чем подумать этой ночью...

Вот и наступил день, когда те, кто проиграл, должны были отдать свой карточный долг. Обычно выполнение заданий происходило в любой удобный для них день, каждый выбирал время, подходящее ему. Но проигравшие в последней игре Луна, Гермиона и Рон решили, что они исполнят свои задания сегодня, во вторник.

Хотя Луна Лавгуд не сообщала о своем желании сделать это именно сегодня, она просто знала, что ее-то выход не пропустит никто, потому что суть ее задания была в том, чтобы поразить окружающих экстравагантной выходкой, которая бы принесла материальную выгоду ей и ее друзьям. Луна была мастером по эксцентричным выходкам, а вот о том, как получить материальную выгоду, ей пришлось подумать целых пятнадцать минут.

Результаты ее умственного труда могли видеть все пришедшие на завтрак во вторник.

В принципе, то, что мисс Лавгуд вошла в Большой зал в странном наряде, не удивило никого. Девушка славилась тем, что дополняла свою унылую школьную форму разными необычными деталями, например, ожерельем из пробок от сливочного пива или накладными прозрачными крыльями. Сегодня к ее школьной мантии были пришиты желтые ленточки. Ленты были разной длины и располагались в хаотичном порядке по всей мантии. На голове у Луны был золотой ободок с торчащими вверх лучиками, которые тоже были разной длины, а на их концах светились маленькие золотистые шарики. Войдя в зал, она легкой походкой, отчего ленточки на ее мантии заколыхались, направилась к преподавательскому столу. Остановившись напротив директора, девушка мечтательно улыбнулась и звонко сказала:

— Доброе утро, директор Дамблдор!

После этих слов многие обратили внимание на происходящее. Не каждый день кто-то осмеливается побеспокоить директора во время завтрака.

Дамблдор же по-отечески посмотрел на девушку и, тоже улыбнувшись, поприветствовал ее:

— Доброе утро, мисс Лавгуд.

— У меня сегодня солнечное настроение, – невозмутимо сообщила она директору.

— Я понял это по вашему наряду.

— Да, эти ленточки, как лучики у солнца. Посмотрите, как они переливаются, когда я двигаюсь.

Луна покрутилась, отчего ленточки затрепетали, повторяя ее танец.

— А из этих лучиков, – она притронулась к ободку, – появляются радужные искорки.

Девушка что-то прошептала, и из шариков на концах лучиков на ее ободке посыпались вверх разноцветные искры.

— Замечательно, мисс Лавгуд, – похвалил ее директор. – Замечательно, что вы делитесь с окружающими своим солнечным настроением.

После представления с радужными искорками уже все ученики в зале наблюдали за действием около преподавательского стола.

— А у вас, директор, солнечное настроение сегодня?

— Конечно, – тут же ответил Дамблдор.

— Наверное, это потому, что вы кушаете лимонные дольки, – девушка указала на тарелочку с лакомством, которая стояла на столе около него.

— Да, конечно, – опять согласился директор.

Он уже понял, что все это происходит неспроста, и решил подыграть ученице, соглашаясь с ней во всем.

— А вот у некоторых моих друзей сегодня не очень солнечное настроение, – грустно заметила Лавгуд. – Я специально для них сделала сегодня эти солнечные лучики. А вы бы не могли поделиться с ними своим солнечным настроением?

Луна многозначительно посмотрела на тарелку с лимонными дольками. Директор, разумеется, понял, что она имела в виду.

— Конечно, конечно. Угощайтесь, возьмите сколько хотите и поделитесь с друзьями, мисс Лавгуд, – весело сказал директор, протягивая девушке тарелочку.

Луна не стала скромничать и забрала всю тарелку. Дамблдор предполагал, что она возьмет пару-тройку конфет, но не стал возражать против ее поступка.

— Спасибо, господин директор! – присев в реверансе, умиленно пропела Луна. — Сейчас поделюсь солнечным настроением со всеми.

Вначале девушка положила по одной штучке около каждого преподавателя, приговаривая:

— Солнечного вам дня.

Подойдя к столу Пуффендуя, Луна стала раздавать по одной конфетке каждому ученику, начиная с младших курсов. Когда на тарелочке заканчивались конфеты, Луна вопросительно смотрела на директора, и тот, взмахнув палочкой, наполнял тарелку новой порцией лакомства. Через десять минут все ученики Пуффендуя получили свою дольку солнечного настроения от директора. Сам Дамблдор понял, что такими темпами мисс Лавгуд еще долго будет обходить зал. И вот уже на помощь Луне пришли эльфы. Пять домовых эльфов, служивших в Хогвартсе, сновали между столами и раздавали всем любимое кушанье директора. Так все, кто завтракал в это утро вторника, получили частичку солнечного настроения от директора Дамблдора и Луны Лавгуд. Те, кто присутствовал на игре, получили по три лимонных дольки, и каждый из них признал, что девушка выполнила свое задание.

Луна была счастлива, что у нее все получилось. Директор хотя и был немного озадачен, но тоже был доволен, что эта замечательная девушка устроила маленький праздник для всех. Даже Снейп и вечно недовольные слизеринцы улыбнулись, получая из рук мисс Лавгуд свою порцию солнечного настроения…

В тот же день после полудня Рон тоже изъявил желание выполнить свое задание. И Гермиона тоже поставила всех в известность, что отдаст карточный долг сегодня вечером.

С этими двумя дело обстояло труднее, чем с Луной. И то, и другое задание, в сущности, должны были проходить без свидетелей. Вряд ли Миллисента стала бы разговаривать с Роном или некто целоваться с Гермионой, если бы в этот момент вокруг сновала толпа студентов-старшекурсников.

Уже давно членами клуба «Левый ботинок» был выработан механизм «свидетелей». Ребята, хотя и доверяли друг другу, но все-таки червячок сомнения грыз бы их, если бы они выслушали, как прошло исполнение проигрыша от одного человека, а, в частности, от проигравшего. Веселее было за всем этим наблюдать, а потом рассказывать, как несчастный выкрутился из сложившейся ситуации, тем, кто по каким-либо причинам не смог это увидеть. Обычно заранее оговаривалось место и время действия. Те, кто хотел понаблюдать за оным, рассредоточивались в этом месте чуть раньше указанного времени. Если задание не предполагало конфиденциальности, то все зрители могли вполне официально находиться на месте представления, как это было в случае с Невиллом. Если же задание подразумевало интимность, как в сегодняшнем случае с Роном и Гермионой, то всем, кто хотел понаблюдать за этим, приходилось скрывать свое присутствие: проще говоря, прятаться. Мест в коридорах Хогвартса, где можно укрыться — предостаточно: ниши, углубления в стенах, классы. Также в распоряжении ребят была мантия-невидимка Гарри. Принято было, что под мантией прятались Гарри и Джинни. Если желание исполнял Гарри, то его место занимал Рон, а место Джинни — Гермиона или Лаванда, причем последняя делала так, чтобы в большинстве случаев в паре с Роном оказывалась она. Если же наблюдать приходилось за Джинни, то в паре с Гарри могла оказаться любая изъявившая желание девушка, но неизменным оставалось то, что сам Поттер в любом случае должен был находиться при испытании Джинни, и это не оспаривалось.

Сегодня задача Рона заключалась в том, чтобы разузнать, когда он может встретить Миллисенту Булстроуд одну, без подружек. В этом ему помог Невилл Лонгботтом, который как-то упомянул, что слизеринка увлекается травологией и три раза в неделю по вторникам, четвергам и воскресениям посещает теплицы, где под руководством профессора Стебль выращивает какие-то неведомые Рону магические растения. Сегодня как раз был вторник, и младший Уизли предположил, что он может застать Булстроуд около теплиц. Чтобы быть уверенным в этом, Рон еще в понедельник уточнил все у друга. Невилл был добрым и в меру сообразительным, поэтому понял, с какой целью сокурсник интересуется расписанием Миллисенты, и не только подтвердил то, что девушка будет во вторник посещать теплицу номер шесть, но и указал точное время, когда она там появится. Рон воспользовался добротой Невилла и попросил его задержать девушку в оранжерее на полчаса, потому что сам он не мог подойти в это место к тому времени, когда Миллисента обычно покидает королевство профессора Стебль. Лонгботтом, разумеется, согласился, потому что надеялся, что Уизли в свою очередь поможет ему, когда он в очередной раз проиграет.

Рон сообщил время и место друзьям.

Когда Рон Уизли подошел к теплице номер шесть, ребята уже были там. Гарри и Джинни под мантией-невидимкой стояли около дверей, откуда, по сведениям Невилла, должна была появиться слизеринка. Лаванду и Парвати скрывали ветви какого-то кустарника, бурно растущего неподалеку. Энтони и Чжоу спрятались за колонной, а Ханна и Луна присели за углом теплицы. Гермиона стояла за широким стволом дерева, которое росло около сооружения. На это же дерево взобрался Колин Криви со своим фотоаппаратом. Рон не знал местонахождения каждого, как не знал того, кто из членов клуба «Левый ботинок» сейчас наблюдает за ним. Он огляделся, пытаясь найти места, где удобней всего спрятаться, но не успел парень проанализировать увиденное, как дверь теплицы открылась.

У Миллисенты Булстрод сегодня был плохой день. Во-первых, она проспала завтрак и мало того, что не позавтракала, так еще пропустила шоу, устроенное Лавгуд и не получила дольки солнечного настроения от директора. Во-вторых, Зубастая Герань, которую она выращивала уже не один месяц, укусила ее за палец, после чего профессор Стебль, оказав первую помощь, читала ей долгую и нудную лекцию о правилах обращения с этим растением. В-третьих, ее неудачу с геранью видел Невилл Лонгботтом, который принимал рьяное участие в лекции профессора, задавая какие-то глупые вопросы, явно затягивая разговор. Миллисента, слушая их, думала, что это никогда не закончится, и очень удивилась, когда Невилл, неожиданно прервав профессора на полуслове, изъявил желание показать свой урожай Бубонтюберов. Помона Стебль еще что-то хотела сказать девушке, но Невилл проявил настойчивость и буквально утащил ее к грядке Бубонтюберов. Миллисента, вздохнув спокойно, стремительно направилась к выходу из теплицы.

Только за спиной девушки захлопнулась дверь, как она поняла, что ее неприятности не миновали. На тропинке, ведущей в школу, топтался Рон Уизли. Конечно, можно было предположить, что он дожидается своего дружка, но что-то подсказывало ей, что лично для нее это ничем хорошим не закончится. Странный взгляд Рона убедил Миллисенту в этом. Она, сжав палочку в кармане, быстро зашагала в сторону парня, надеясь на то, что он не будет вступать с ней в разговор. Пройдя мимо Уизли, девушка подумала, что ей повезло. Но она ошиблась…

— Булстрод! – окликнул ее Рон.

«Не повезло», — подумала Миллисента и оглянулась.

— Что тебе, Уизли? – спросила она воинственно.

— Э-эм-м… — замялся парень.

Он, естественно, продумывал, что он скажет Миллисенте, но сейчас, когда он стоял перед ней, все заготовленные слова улетучились, и что говорить дальше, Рон не знал.

— Это все? – в ее голосе появились язвительные нотки.

— Что у тебя с рукой? – нашелся Рон, указав на ее пораненный палец.

Конечно, профессор Стебль оказала девушке первую помощь, но она лишь остановила кровь, а шрам все еще оставался на пальце.

— Тебе какое дело? – недоверчиво поинтересовалась Миллисента, пряча ладонь в карман мантии.

— Зубастая Герань укусила? – продолжал упорствовать Рон.

— Да.

— Это больно. Меня в том году тоже укусило это мерзкое растение. Шрам остался. – Рон отогнул край рукава мантии и продемонстрировал маленький шрам на запястье.

Миллисента, не осознавая, что делает, начала разглядывать руку Рона.

— Нужно было смазать экстрактом бадьяна, тогда бы шрама не осталось, – задумчиво произнесла девушка.

Рон не смог вспомнить, почему тогда не воспользовался этим средством, но зато вспомнил выражение, когда-то услышанное им от Гермионы.

— Я подумал, что шрамы украшают мужчину, – сказал он гордо.

— Кто это сказал? – удивилась девушка.

— Так говорят магглы.

— У них просто нет экстракта бадьяна.

— Может быть, – рассмеялся Уизли.

Вот он, неудобный момент, когда разговор зашел в тупик. Рон, переступая с ноги на ногу, думал, как перейти к главному. Миллисента разглядывала дерево, около которого они разговаривали, размышляя, что сказать, чтобы вежливо закончить беседу и удалиться. Гермиона стояла за деревом и старалась не дышать или хотя бы дышать потише, проклиная Рона за то, что он затеял весь этот затянувшийся диалог около этого места. Колин Криви молился богу, чтобы Булстрод не пришло в голову возвести глаза к небу, потому что если бы она это сделала, то непременно увидела бы его среди ветвей. Для Джинни это был самый очаровательный момент наблюдения, потому что Гарри уткнулся ей в плечо, пытаясь сдержать смех.

— Э-э-э… Миллисента, — наконец выдавил из себя Рон, чем очень напугал девушку, назвав ее по имени, а не, как обычно, по фамилии. — Я хотел бы… ты не могла бы…

Рон совершенно запутался. Миллисента окончательно растерялась. Гермиона все еще проклинала друга. Колин вспомнил шестую молитву. Джинни была счастлива. Гарри уже с трудом удавалось не засмеяться.

— Может быть, встретимся в эти выходные в Хогсмиде? – собравшись с духом, выпалил Рон.

— Зачем? – изумилась девушка.

— Это… это типа свидание.

— Ты приглашаешь меня на свидание? – удивлению Миллисенты не было предела.

— Да! – громко подтвердил Рон.

Булстрод задумалась.

Миллисента не была красавицей, ее с трудом можно было назвать симпатичной. В детстве она страдала излишней полнотой, к подростковому возрасту немного вытянулась, но все равно казалась грузной. Ее тонкие темно-русые волосы всегда были заплетены в косу. Косметикой она предпочитала не пользоваться. Пару раз Миллисента пробовала наложить макияж, но поняла, что это выглядит скорее вульгарно, чем красиво. Она понимала, что ей не угнаться за своими подругами. Вниманием парней девушка не была избалована. Лишь однажды она получила несуразный комплимент от Крэбба. Поэтому это был первый раз, когда ее пригласили на свидание. И не важно, что предложение поступило от Рона Уизли, что он был гриффиндорцем, а значит, врагом. Не важно, что он ей не нравился, что она сомневалась в искренности его намерений. Но все это ей очень льстило, поэтому она согласилась.

— Хорошо.

Рон, не ожидавший такой быстрой победы, оторопел.

— Эм-м… Тогда давай встретимся в субботу в «Трех метлах»?

— Нет! – перепугано воскликнула девушка. Она представила, что будет, если их сокурсники увидят ее в этом заведении в компании Рона Уизли. – Может, лучше встретимся в трактире «Кабанья голова»?

Миллисента понимала, что этот трактир имел не очень хорошую репутацию, но страх того, что кто-нибудь заметит ее с Роном, пересилил страх посетить сомнительное заведение.

— Хорошо! – радостно согласился Рон.

Ему было безразлично место встречи, потому что он не собирался идти с девушкой на свидание, ведь это не входило в условия его задания.

– Тогда встретимся около входа в «Кабанью голову» в три часа в субботу.

— Я приду, – улыбнулась Миллисента и тихо добавила: – и принесу экстракт бадьяна, чтобы залечить твой шрам.

— Я тоже приду, – уверил ее Рон с не менее счастливой улыбкой.

Рон усиленно придумывал слова, чтобы вежливо распрощаться с девушкой. Миллисента ждала, что Уизли скажет еще что-нибудь приятное. Гермиона придумывала не самые приличные слова, которые она скажет другу, когда это все закончится. Колин вспомнил восьмую молитву и напрочь забыл про фотоаппарат, которым он хотел воспользоваться. Джинни гладила Гарри по волосам, стараясь успокоить его. Гарри было приятно. Все остальные наблюдали из своих укрытий, пытаясь не рассмеяться. Невилл, наконец, закончил свою увлекательную беседу с профессором Стебль и вышел из теплицы.

Появление последнего избавило Рона от необходимости говорить прощальные слова. Миллисента, как только увидела Невилла, молча развернулась и побежала к школе. Повернувшись спиной к парням, она улыбнулась и подумала, что не все так плохо в ее скучной жизни.

— Невилл, а я тебя заждался, – громко сказал Рон.

— Извини, задержался, – подыграл Невилл.

— Идем скорее в гостиную, ты расскажешь мне … — еще громче сказал Уизли.

— Да, я расскажу тебе о моем урожае Бубонтюберов.

Рон и Невилл пошли вслед за Милиссентой. Рон с неподдельным интересом слушал рассказ Невилла, это отвлекало его от мыслей о том, что сейчас произошло. Гермиона присела на землю и начала хихикать, закрыв лицо ладонями. Колин пытался слезть с дерева. Гарри и Джинни с сожалением сняли мантию. Все остальные вышли из своих наблюдательных мест и поспешили на помощь Колину.

Дальше обсуждение происходило в гостиной Гриффиндора. Вначале наблюдатели отчитывали Рона. Гермиона и Колин за то, что он так близко стоял к дереву. Ханна и Луна за то, что он так далеко был от теплицы и им было плохо слышно. Гарри и Джинни за то, что он так долго продолжал беседу, отчего они сильно намучились, стоя вдвоем в неудобных позах под мантией. Затем те, кому посчастливилось присутствовать около теплицы номер шесть, пересказывали увиденное и услышанное тем, кто не был там. Все сошлись во мнении, что это было «мило-о-о». Рон же с чувством выполненного долга купался в лучах славы. Он еще долго бы пребывал в этой эйфории, если бы Гермиона не отвела его в сторону.

— Рон, ты пойдешь на это свидание? – тихо спросила она.

— Конечно, нет, – уверенно ответил парень.

— Но, Рон, это… это не по-мужски.

— Я тебя не понимаю, – искренне удивился Уизли.

— Рон, Миллисента хоть и слизеринка, но все-таки девушка. И не очень хорошо будет с твоей стороны не прийти на это свидание.

— Но Гермиона! Это не входит в мое задание, – возмущенно возразил парень. – Я не хочу встречаться с этой… я даже не знаю, как ее описать прилично.

— Это не важно, – продолжала убеждать его Гермиона. – Не важно, придет ли она, важно то, что ты должен быть там. Представь, она будет тебя ждать, а ты не придешь. Что она подумает о тебе? Тем более, «Кабанья голова» — это не слишком спокойное место. Девушка будет ждать тебя в одиночестве, подвергая себя опасности. Ты должен пойти! Это нечестно, Рон. Тебя будет мучить совесть. А если она все-таки передумает, то ты уже со спокойной совестью можешь продолжать думать о ней гадости.

Рон понимал, что подруга права.

— Хорошо. Я пойду на это свидание, – согласился парень. – Но что я буду делать там… с ней?

— Разговаривать. У вас сегодня это хорошо получилось.

«Я всегда могу начать ссору, если мне нужно будет уйти», — подумал Рон.

— Только ты никому не говори, что я пойду… Не хочу, чтобы приставали с вопросами.

Гермиона пообещала молчать, дала еще несколько поучительных советов и оставила Рона в покое.

Обсуждение продолжалось до ужина. В Большой зал все пошли с воодушевлением. Потому что после ужина планировалось, что Гермиона будет исполнять свое задание, а это, по общему мнению, должно выглядеть еще более захватывающе, чем представление Рона.

Гермиона тоже подготовилась к своему выходу. И в этом ей, как и Рону, помог Невилл. Хотя он об этом и не подозревал.

Невилл Лонгботтом уже который день сочинял письмо своей бабушке с объяснением того, что произошло на уроке Защиты от темных искусств. Вчера вечером он поведал друзьям, что его труд наконец-то завершен и он готов отправить его адресату. Гермиона ненавязчиво поинтересовалась, когда именно он собирается это сделать, на что Невилл, не видя подвоха, ответил, что завтра, во вторник.

Бабушка Невилла страдала бессонницей и поэтому любила, когда внук посылал ей письма на ночь глядя. Получив корреспонденцию поздним вечером, старушка обычно полночи изучала ее, а оставшееся до утра время писала ответ. Как правило, за час до отбоя Невилл шел в совятню. Гермиона пару раз вместе с ним ходила туда и точно знала, по какому маршруту он обычно возвращается в гостиную.

Сопоставив все факты, Гермиона пришла к выводу, что она может сделать так, что тем, с кем ей придется целоваться, будет Невилл. Она надеялась, что парень проявит благородство и вспомнит о том, что она ему помогла советом; не воспользуется ситуацией, а быстро издаст задуманное «страстное мычание» — так она назвала про себя тот звук, который издал Рон, изображая удовольствие от поцелуя, которое должен получить нечаянный незнакомец. Поэтому девушка изъявила желание отдать свой карточный долг сегодня во вторник, в восемь часов вечера.

Время проведения мероприятия не вызвало у окружающих протеста, чего нельзя сказать о месте. Грейнджер захотела встретить того, кого ей предстоит поцеловать, в маленьком коридоре на восьмом этаже. Даже днем этот коридор был немноголюден. Чаще всего им пользовались когтевранцы, потому что он вел ко входу в их гостиную. Еще по этому коридору можно было попасть в совятню, но такой маршрут избирали немногие и как можно реже, потому что он изобиловал поворотами, коридор был довольно узок и плохо освещен, вел только к лестнице, ведущей в башню Гриффиндора, а чтобы попасть на лестницы, ведущие на другие этажи, нужно было пройти еще несколько коридоров от башни. И когтевранцы, и те, кто посещал совятню, предпочитали ходить другой, короткой и безопасной дорогой, ведущей прямо к лестницам. Но Гермиона знала, что Невилл предпочитал возвращаться в гостиную именно этим путем, потому как искренне полагал, что в этом случае он не столкнется с теми, с кем бы не хотел встречаться, например, со слизеринцами или со Снейпом. Она подгадала время так, чтобы Невилл не присутствовал при объявлении места. Ей было известно, что вечером Невилл должен был быть на отработке у Снейпа, а потом собирался сразу направиться в совятню. Гермиона подумала, что отработка заканчивается в восемь часов вечера, и парню понадобится не более получаса, чтобы добраться до совятни и отправить письмо, а значит, через полчаса после того, как все соберутся в выбранном ею месте, он появится в коридоре, и она сможет осуществить свое задание.

Сообщив о том, что действие будет происходить в этом коридоре рядом со статуей Печального Рыцаря, девушка, не слушая возражений, продолжила писать эссе. А возражения имелись. Каждый из ребят понимал, что место это непопулярно и за час можно вообще никого не дождаться. На что Гермиона ответила, что если это произойдет, она готова подождать счастливчика на другой день, и так до тех пор, пока ей не повезет. Если у кого еще и остались претензии к месту, то они постарались оставить их при себе, понимая, что ссориться с Гермионой невыгодно, ведь каждый надеялся на ее дельный совет при будущем своем проигрыше.

Предполагалось, что все, кто желает увидеть поцелуй Гермионы, должны были найти себе укрытия заранее, а, соответственно, прибыть на место заблаговременно, поэтому уже в семь часов вечера ребята стали собираться, при этом не забывая инструктировать Гермиону.

— Помни, что парень должен получить удовольствие, – напутствовал ее Рон. – И страстно простонать… м-м-м, – он повторил свое «страстное мычание».

— Рон, я поняла. Незачем мне напоминать об этом по нескольку раз! – раздраженно ответила Гермиона.

Ее на самом деле нервировали именно напоминания о стонах удовольствия, потому что она никак не могла придумать, как их вызвать, на случай, если ей попадется не Невилл.

— Рон, ты не прав, – возразила Чжоу, чем вызвала недоумение всех собравшихся. – Почему именно парень? Может быть, ей попадется девушка! – победно добавила она, чем привела в восторг окружающих.

— Мне и с девушкой нужно целоваться? – растерянно спросила Грейнджер.

— Конечно! – подтвердили все хором.

— И она должна получить удовольствие и простонать… м-м-м… — добавил весьма довольный Рон.

— Рон, я поняла условия задания! Не нужно напоминать мне это через каждую секунду! – еще раз повторила проигравшая, все больше злясь на парня.

Гермиона, несмотря на то, что у нее, по сути, было все продумано, нервничала все сильнее. Ей совсем не хотелось целоваться с девушкой. Она совершенно не умела с ними обращаться.

— А если это будет… — неуверенно начал Гарри, — например, Снейп или Малфой, то что тогда? — по всему виду парня было заметно, что этот вариант его интересует больше, чем вариант с нечаянной девушкой.

Грейнджер тоже рассматривала такой поворот событий. Иногда ей казалось, что сработает закон подлости и ей обязательно придется целоваться с кем-то из них. И это ей не нравилось… даже больше, чем поцелуй с девушкой.

— Значит, будет целоваться! – уверенно ответила Джинни.

— Может быть, если ей попадется Малфой или Снейп, то она подождет второго человека, который появится в этом коридоре? – нерешительно предложил Поттер.

— Это еще почему? – почти враждебно спросила Уизли.

— Но все-таки это Малфой… и Снейп… слизеринец и профессор.. и они Пожиратели смерти, – завел он любимую пластинку.

— В данной ситуации это не важно! – возразил Энтони.

— Да, — поддержала его Чанг. – Я ведь целовалась с Гойлом, а он слизеринец и, предположительно, Пожиратель смерти.

— Да, — продолжил давить Голдштейн, – а Невилл признавался в любви Снейпу, а он профессор и тоже, предположительно, Пожиратель смерти.

— Чжоу, когда ты целовалась с Гойлом? – удивилась Гермиона.

— Неважно, – быстро ответил за когтевранку Рон. – Главное, что Энтони и Чжоу правы. Никаких исключений. И что бы было… м-м-м-м...

Гермионе захотелось задушить Рона диванной подушкой, которую она держала в руках.

— Если ты еще раз скажешь про… "м-м-м…", я… я… я… – действия она придумала и даже приготовила подушку, а вот на словах растерялась.

За нее продолжила Лаванда:

— Если ты еще раз это скажешь, она прямо там займется любовью с тем, кто подвернется первым.

Это заявление ошарашило собравшихся. Все мгновенно решили для себя, что не хотят видеть этого, поэтому сразу накричали на Рона, который сам осознал свою ошибку и решил больше не упоминать о «страстном мычании».

— А если из-за поворота вывернет Филч? – задала вопрос Луна, чем прекратила всеобщие пререкания.

— Эм-м... если это будет Филч, то, — осторожно начал Гарри, — беги, Гермиона, беги. Перенесем все на следующий день, – более уверенно продолжил он.

Видеть то, как Гермиона целуется с Филчем, тоже никому не захотелось, потому ребята согласились с Поттером.

В процессе разговора Гермиона накинула на себя серебристую мантию, в которой по договору она должна была исполнять свое задание. Она подумала, что раз уж соблюдать статус секретности, то соблюдать во всем. Гермиона накинула капюшон на голову и подошла к зеркалу. Мантия скрывала ее фигуру, капюшон – лицо, туфли были стандартными для Хогвартса и имелись в комплекте школьной формы у каждой девочки. Снимая капюшон, девушка обратила внимание на свои руки. Ногти с бесцветным лаком, пальцы в чернилах, а на ладони записан номер страницы из учебника по нумерологии, на которой она остановилась.

«Если кто-нибудь обратит внимание на руки, то сразу поймет, что это я, – испуганно подумала Гермиона. — Может быть, надеть перчатки?»

— Я знаю заклинание иллюзии… — тихо сказала подошедшая Луна. – Моя мама им пользовалась. Ее руки неважно выглядели от зелий, которые она готовила.

Луна, не дожидаясь ответа Гермионы, взмахнула палочкой и произнесла заклинание. Грейнджер ошарашено смотрела на свои руки. Кожа приобрела более светлый оттенок, ногти стали длинными и покрытыми бордовым лаком, чернила и надпись исчезли.

— Луна, это здорово! Спасибо! – пробормотала счастливая девушка. – А долго эта иллюзия продлится?

— Часа два…

— Посмотрите, что мне сделала Луна, – громко сказала Гермиона, показывая свои руки.

Все девушки с большим интересом и восторгом обсуждали новый маникюр подруги и умоляли Лавгуд поделиться секретным заклинанием. Луна, конечно же, поделилась…

Когда все вопросы, в том числе, кто будет наблюдать, а кто останется в гостиной, потому что мест, где можно укрыться, в этом коридоре было не так уж много, были решены, те, кому выпало счастье присутствовать при исполнении желания Гермионы, отправились занимать посты наблюдения, а все оставшиеся устроились на диване в гостиной Гриффиндора дожидаться результатов.

В отличие от Рона, Гермиона принимала участие в распределении наблюдательных мест, поэтому знала, кто и где находится в этом коридоре. Рон и Лаванда укрылись в нише за гобеленом с изображением застолья гоблинов; Энтони и Чжоу в другой нише, которую закрывал портрет какой-то старушки с канарейкой; Колин, Луна и Падма закрылись в каморке, находившейся за статуей Печального рыцаря. Назначение этого помещения ребята не смогли определить. Оно имело весьма небольшую площадь, на которой с трудом смогли уместиться три человека. Стены были покрыты странной фиолетовой краской, а посередине стоял один деревянный стул. Увидев все это, ребята прозвали это помещение «Комнатой для размышлений».

Гермиона отдала свою палочку Джинни. Уже давно повелось, что тот, кто исполняет желание с поцелуями, оставляет свою палочку в гостиной или отдает друзьям. Делалось это для того, чтобы исключить малейшее применение магии в таком интимном деле. Да и наличие палочки в руке может напугать предполагаемую жертву. Если же сама жертва намеревалась применить палочку, то Джинни из-под мантии-невидимки выбивала ее заклинанием Экспеллиармус.

И вот сейчас Гермиона осталась без палочки, одна посреди коридора, в ожидании поцелуя. Она чувствовала, что за ее спиной стоят Гарри и Джинни, скрываемые мантией-невидимкой, она знала, что каждый из присутствующих затаился в своем убежище и ждет начала шоу. Для всех это были очень долгие полчаса…

Драко Малфой шел по направлению к совятне, чтобы отправить матери письмо, в котором он написал, почему не смог прибыть в поместье в эти выходные и как он сожалеет об этом, мельком описал то, чем они занимались с другом у того в гостях и зачем-то посвятил целых полстраницы матери Блейза. Драко написал, что миссис Забини ничуть не скорбит по своему мужу, который отказался служить Темному Лорду, любит своего нового жениха-Пожирателя Смерти, готова пожертвовать крупные суммы на нужды Пожирателей и вообще всячески поддерживает идею чистоты крови. Сейчас, идя с уже законченным письмом, Драко не был уверен, нужно ли было упоминать в нем миссис Забини. Он подумал, что стоит переписать письмо, придя в совятню. Но, войдя в помещение, Малфой увидел, что место, где можно это сделать, занято: за столом сидел Невилл Лонгботтом и что-то усердно строчил. Кинув мимолетный взгляд на вошедшего, гриффиндорец с удвоенным энтузиазмом продолжил писать. Драко уже хотел выгнать его из-за стола, но дверь в совятню открылась и вошла Ханна Аббот. Девушка, презрительно взглянув на Малфоя, подошла к Невиллу и улыбнулась:

— Привет, Невилл. Что пишешь?

— Вот решил переписать письмо бабушке, – тоже улыбаясь, ответил парень, – чтобы она не сильно волновалась.

— Какой ты заботливый! – растроганно протянула Ханна. – А что, вначале ты написал что-то, что может ее расстроить?

Слушать дальше эту милую беседу у Малфоя не было никакого желания, поэтому он быстро выпустил своего филина с посланием в окно и покинул совятню, оставив сладкую парочку наедине.

Драко не задумывался, почему всегда предпочитал возвращаться из совятни длинным коридором, ведущим к башне Гриффиндора, а не коротким путем около башни Когтеврана. А вот Блейз об этом уже давно поразмыслил, пришел к некоему выводу и вскорости намеревался его озвучить. Вот и сейчас Малфой шел по этому коридору, все еще думая о письме матери. Завернув за очередной поворот, Драко заметил у статуи Печального рыцаря фигуру. Он замедлил шаг и пригляделся. Странная мантия, переливающаяся серебряными волнами, капюшон, скрывающий лицо, — все это немного озадачило парня. Но, на глаз оценив рост и ширину плеч, он все-таки он понял, что под мантией скрывается девушка. А заметив школьные девичьи туфли на ее ногах, утвердился в своем мнении. Это не успокоило Драко, а то, что девушка стояла не двигаясь, одна в такое позднее время, в такой необычной одежде – напрягало. И все-таки он продолжил свой путь.

Гермиона чуть не рассмеялась, когда в коридоре появился Малфой. Все то время, что она ждала, она боялась именно этого. Хотя успокаивал тот факт, что это все-таки не Снейп. Если она могла представить поцелуй, да еще по своей инициативе, со слизеринцем, то как можно целоваться с профессором, не могла и вообразить. Для себя она решила, что, пожалуй, с Малфоем она хотя бы предпримет попытку, а если это будет Снейп, то просто позорно сбежит. Теперь, глядя, как Малфой приближается, она растерялась. Сердце бешено колотилось, руки тряслись, ноги как будто приклеились к полу. За спиной девушка услышала тихий шепот Гарри:

— Может, отменим?

— Нет, – шепнула в ответ Джинни и чуть заметно толкнула Гермиону в спину.

Грейнджер не ожидала такого вероломства, поэтому от легкого толчка сделала несколько неровных шажков вперед.

Малфой воспринял ее нелепые движения как угрозу, поэтому остановился и вытащил из кармана палочку. Нет, он не направил ее на девушку, посчитав, что это будет выглядеть трусливо, он просто продемонстрировал ее наличие и готовность ею воспользоваться.

Гермиона, поняв, что отступить ей не дадут, решила действовать и действовать быстро, чтобы это все поскорее закончилось. Она чуть подняла руки, показывая, что в них нет палочки. В это момент Джинни тихо произнесла заклинание, и палочка Драко вылетела из его ладоней, упав на пол где-то позади него.

"Что за дела? Нужно было взять с собой Гойла и Кребба, или хотя бы Забини! – нервно кричало сознание Малфоя. – Развернись и беги!"

«Любопытно посмотреть, что будет дальше. Останься!» – заинтересованно шептало ему подсознание.

«Бежать нельзя, ты же Малфой. Останься, если что, ты справишься с девчонкой и без палочки», – твердо сказала реальность.

Большинством голосов было принято решение остаться. Поэтому Драко стоял, не двигаясь, даже не взглянув, куда упала его палочка, и ждал продолжения.

Продолжение не заставило себя долго ждать…

Гермиону немного удивило то, что Малфой никак не отреагировал на то, что из его рук выбили палочку, а стоял неподвижно, с ухмылкой наблюдая за фигурой девушки. Чтобы немного успокоиться, она сосчитала до десяти, это плохо помогло, но хотя бы руки перестали дрожать. Опасаясь, что Джинни опять толкнет ее в спину, она сама, как можно более уверенно, сделала несколько шагов к парню. Приблизившись к нему почти вплотную, Гермиона подняла голову, раздумывая над технической стороной поцелуя.

"Какой он высокий! Обхватить его за шею и чуть наклонить его голову? А вдруг начнет сопротивляться? Или толкнет со всей силы? Тогда я врежусь в Гарри и Джинни. Мы все вместе упадем, даже, может быть, вместе с Малфоем, если я не успею от него отцепиться. О боже, я представляю, что он подумает в этом случае! – ужаснулась Грейнджер, представив все это в картинках. – Нужно действовать по-другому и как-то дать понять ему, что я собираюсь сделать. Надеюсь, от поцелуя с незнакомкой он не откажется и не будет меня отталкивать".

Когда девушка подошла слишком близко, Драко захотелось отойти, но он сдержал себя. А когда она подняла голову, он рассчитывал, что сейчас увидит ее лицо и выкажет ей все, что думает по поводу ее маскарада. В том, что это знакомая ему девушка, он был уверен. Удивило его то, что капюшон должен был хотя бы немного сползти с головы, но он совсем не сдвинулся. И там, где Драко предполагал увидеть лицо, была лишь темнота. Все это еще больше не понравилось Малфою, и он уже хотел разразиться градом вопросов, но тут девушка…

Поняв по его мимике, что Малфой напрягся, Гермиона приступила к активным действиям. Она осторожно подняла руку к его лицу и провела кончиками пальцев по его щеке, потом чуть прикоснулась к губам и медленно и нежно повела пальцы по шее назад.

"Не мешало бы ему побриться, – неожиданно для себя подумала Гермиона. – Это не мое дело!" — тут же она урезонила свои мысли.

От этой ласки Малфой расслабился. Он понял, что незнакомка не собирается причинять ему зла, а ее прикосновения говорят лишь об одном: что дальше будет поцелуй, а может, даже и больше, чем поцелуй.

Девушка привстала на носочки и чуть надавила парню на затылок, потянулась к его губам.

Он почувствовал ее губы на своих, мягкие, трепетные, податливые, требующие поцелуя. И он не стал сопротивляться, а полностью растворился в ощущениях, а они, надо сказать, были необычными. На удивление Драко, девчонка хорошо целовалась. Еще до того, как их губы соприкоснулись, он подумал, что, скорее всего, эта странная незнакомка не умеет целоваться, поэтому и скрывает свое лицо, но он ошибся… Также обостряло ситуацию то, что когда его лицо оказалось под ее капюшоном, он так и не увидел ее лица, хотя предполагал, что, приблизившись, он сможет его разглядеть. Он видел лишь темноту. Драко пробовал закрывать и открывать глаза, разницы не было никакой. Ее пальцы перебирали волосы на затылке, отчего по телу пробегала дрожь. Другую руку она положила ему на грудь, периодически впиваясь ногтями в его мантию. Ко всему прочему, Драко уловил тот самый аромат, который услышал в Амортенции и которому все еще не мог дать описания. Его захлестнули приятные эмоции, и возбуждение не заставило себя ждать. Сердце стучало все быстрее, дышать стало трудно. Малфой и не заметил, как его руки оказались на ее талии и как он прижал ее поближе к себе.

Но это заметила Гермиона. До того, как он обнял ее, она тоже пребывала в своих ощущениях. Девушка ожидала, что его губы будут холодными, а поцелуй жестким, но оказалось совсем наоборот: теплые губы и нежный поцелуй.

Ее немного поразило то, что он позволял ей проявлять инициативу, не навязывал темп и следовал за движениями ее губ и языка. Она тоже пару раз открывала глаза и тоже не видела его лица, от этого чувства усиливались. Но в отличие от Драко, Гермиона лишь на мгновение расслабилась, и когда он обнял ее, перехватив инициативу в поцелуе, девушка вспомнила, что целуется с Малфоем и за ними наблюдают, и от этого мимолетное возбуждение улетучилось. Не помогло вернуть приятные переживания и то, что Драко пользовался тем же одеколоном, что и Виктор. Как ни пыталась Гермиона представить, что целуется с Крамом, все равно не смогла. О том, почему это не получилось, девушка решила подумать потом, сейчас же она размышляла, как вызвать у Малфоя стон удовольствия. Мгновенно в голове пронеслось множество вариантов — от самых невинных до самых пошлых, но все они не подходили для данного случая. Вспомнив, что вызывало стоны у Виктора, когда они целовались, Гермиона решила испробовать это на Драко. Она осторожно, чуть касаясь кожи, провела кончиками пальцев по его шее от ворота рубашки до волос.

Малфой же ни о чем не задумывался и не анализировал происходящие, он просто получал удовольствие. Ему нравилось все: и активность девушки, и ее инициатива, и ее загадочность, выраженная в ее наряде, и ее мягкие губы, и ее озорной язычок, и ее ласки, и обволакивающий запах, и даже то, что он не видел ее лица, а когда она прикоснулась к чувствительному месту на шее, он не выдержал и застонал ей в губы. Дальше произошло то, чего парень не ожидал.

Как только Гермиона добилась «страстного мычания», она с чувством выполненного долга, с облегчением и немного с сожалением прервала поцелуй. Хотя в исполнении Драко «мычание» получилось немного другим, чем изображал Рон. Драко скорей простонал, глубоко, страстно, с чувством; Рон же, изображая звук удовольствия, именно мычал, издавая долгий звук «м», не вкладывая в него никаких чувств. Но Гермиона не стала вдаваться в нюансы произношения, тем более, то, что парень получает удовольствие, она ощутила, так сказать, реально, когда он крепко прижал ее к себе. С силой толкнув Малфоя, она резко развернулась и побежала. Конечно, Гермиона понимала, что было бы лучше с достоинством удалиться, но ей казалось, что если она помедлит, Малфой догонит ее, и тогда… Что будет тогда, она даже боялась себе представить. Поэтому она бежала, бежала быстро и остановилась только около портрета Полной дамы, с трудом переводя дыхание.

Малфой же после такого неожиданного и сильного отпора отлетел на пару шагов назад, но устоял на ногах. Он стоял и ошеломленно смотрел вслед убегающей девушке, не понимая, что он сделал не так. Когда она скрылась за углом, Драко провел пальцами по своим губам, пытаясь восстановить дыхание и унять возбуждение. В этот момент множество вопросов пронеслось в его голове.

«Что это было? Кто это был? Поклонница? Почему она была в этой странной мантии? Тайная поклонница? Почему я не увидел ее лица? Поклонница с тайной? Почему мне даже в голову не пришло откинуть капюшон ее мантии? Почему она убежала? Зачем она вообще это делала? Что я сделал не так? Ей понравилось? Мне понравилось? А продолжение будет? Когда?» – в один момент в мыслях Драко пронеслось множество вопросов. И лишь один ответ…

«Мне определенно понравилось!»

Так, задавая себе вопросы без ответов, Драко не услышал приближающихся шагов. Он очнулся только тогда, когда за его спиной раздался голос.

— О, чья это палочка на полу? – звонко спросил Невилл, выворачивая из-за угла.

Малфой вздрогнул и оглянулся. Около его палочки, которая, как оказалось, улетела довольно далеко, стояли Невилл и Ханна. Гриффиндорец присел и хотел поднять палочку с пола.

— Отойди от моей палочки, Лонгботтом! – хрипло произнес Драко, направляясь в сторону палочки.

— О-о-о, – изумленно протянул Невилл, поднимаясь.

Драко подошел к ним, поднял с пола свою палочку и хотел было сказать гриффиндорцу пару ласковых, но тот его опередил.

— Знаешь, Малфой… Зря я переписывал письмо бабушке, нужно было отправить его так, как есть! – разочарованно поведал Невилл, доверчиво глядя в глаза Малфою, который от такого заявления, интонации и взгляда немного растерялся.

— Какое мне дело до твоей бабушки и твоих писем? – уже со злостью спросил он и хотел удалиться, но Лонгботтом опять его опередил.

«Хотя… дело есть. Если бы ты написал побыстрее, то пораньше бы тут появился, и девчонка сбежала бы раньше. А если бы вообще не переписывал, то стол бы был свободен, и это я бы стал сочинять новое письмо, и не факт, что она бы меня дождалась. Может быть, Лонгботтом ее бы и спугнул. Значит, не зря ты переписывал свое письмецо», — рассудил Драко, нисколько не сомневаясь в том, что девушка в странной мантии ждала именно его.

— Правильно! Никакого! – звонко ответил Невилл, а затем, повернувшись к Ханне, которая стояла рядом с ним с каким-то странным выражением лица, проговорил: — А хочешь посидеть со мной в гостиной Гриффиндора?

— Да, – пискнула девушка. – Пойдем скорее, тут холодно.

Драко решил подождать, когда они уйдут на достаточное расстояние, чтобы не слышать их воркования, а потом уже идти самому.

Аббот подхватила Невилла под руку, и они быстрым шагом продолжили свой путь. Проходя около статуи Печального Рыцаря, Невилл чуть не упал, как будто споткнувшись обо что-то, но благодаря поддерживающей его Ханне устоял на ногах.

— О Невилл, эта такая грустная история. Я сейчас заплачу… – вдруг жалобно сказала девушка, как только Невилл двинулся дальше.

— Какая история? – удивленно спросил парень

— Та… которую… — казалось, Ханна с трудом сдерживает рыдание, – которую ты рассказывал, перед тем как мы… как ты увидел палочку. Все, я плачу.

Девушка уткнулась в плечо парня и, как показалось Драко, сотрясаясь в рыданиях, всхлипнула. Невилл, кажется, тоже собирался разрыдаться, потому что Драко видел, что его плечи немного трясутся и он что-то бормочет типа «не надо… а то я тоже».

«Сентиментальные идиоты», – с раздражением подумал Малфой.

Слизеринец не очень понял, что за спектакль устроили эти двое, но опасался, что если пойдет этой же дорогой, наткнется на них снова, и не факт, что они будут рыдать: скорее всего, утешать друг друга. А видеть, как целуются Лонгботтом и Аббот, ему не хотелось, поэтому Драко развернулся и пошел обратно к совятне, чтобы оттуда пройти к лестницам по другому коридору.

Через пять минут после того, как Малфой покинул местность, в коридоре раздался грозный шепот Джинни.

— Уходим, как и договаривались, по парам. И молча, не смеяться!

— Гм-м, — еле сдерживая смех, громко согласился Гарри.

— Гарри, я сказала – молча! – шикнула на него девушка.

— Угу, – сдавлено отозвался он.

Раздался звук удаляющихся шагов; через пять минут, как только они смолкли, из своего убежища вышли Рон и Лаванда. Молча, чеканя шаг, они быстро покинули коридор. За ними последовали другие…

Вечер обещал быть интересным…