Репетиторша (гет)

Я открыла глаза и сразу их закрыла: мир на мгновенье превратился в белое пятно, а затем расплылся и потускнел. Я несколько раз моргнула, пытаясь прийти в себя, и сделала вторую попытку осмотреться. Но мне тут же захотелось потерять сознание снова, ибо я чувствовала себя ужасно: головная боль не отпускала ни на секунду, тошнота казалась нестерпимой, а странная легкость в теле была какой-то неприятной, плюс ко всему, меня здорово морозило. Никогда в жизни я не чувствовала себя столь отвратительно: в голове вертелось столько вопросов… а ответы ускользали от меня, словно нарочно пытались заставить меня поволноваться. Страх холодными паутинками сковывал мои обострившиеся до предела чувства, — казалось, еще минута такого напряжения, и я начну сходить с ума от неизвестности. Даже воздух будто зазвенел от тишины, которая окутывала меня все больше и больше.

Я настороженно посмотрела вниз, — туда, где одеяло сбилось к ногам и окутало их, словно кокон. И даже перестала дышать, — впервые в жизни я не знала, где нахожусь, потому что я ещё ни разу не ночевала вне дома.

Я подняла взгляд вверх: комната казалась маленькой, приторно-розовой… и единственное, что можно было бы назвать в этом отвратном помещении ценным, — это огромная кровать, на которой я, собственно, и лежала.

— С добрым утром… — услышала я рядом с собой незнакомый голос и обернулась… чтобы увидеть перед собой полуголого парня. Он с интересом следил за моей реакцией и ехидно усмехался.

Стоило мне только мельком взглянуть на его голую грудь, как я смущенно покраснела, — видеть обнаженного мужчину для меня было тоже в новинку. Взгляд сам тянулся разглядеть незнакомца получше, но я одернула себя и потупилась, не зная, куда деться от смущения.

Но я все-таки не удержалась и покосилась на незнакомца, которого очень забавляла моя стеснительность. Парень, видимо, получал удовольствие от сложившейся ситуации и спокойно стоял рядом с кроватью. То, что в комнате есть кто-то ещё, стало для меня настоящим потрясением, поэтому, наткнувшись на незнакомца взглядом второй раз, я рванулась в противоположную от него сторону, чувствуя, как он пристально смотрит на мою голую спину.

Однако я забыла, что одеяло обездвижило меня, и, дернувшись, едва не свалилась под ноги развеселившемуся парню. Он уже не сдерживал своего смеха и вдоволь потешался, наблюдая за моими тщетными потугами сесть на кровати с гордым видом, кутаясь при этом до самых бровей в злосчастное одеяло.

— Что ты делаешь? — хрипло спросил он, указывая на мою «одежду», и чуть позже сел на край кровати, едва не касаясь плечом моего плеча.

Я почувствовала, что мне становится жарко.

Наверное, мой смущенный вид несколько удивил его, ибо парень стал с особой внимательностью рассматривать меня: сначала заглянул в глаза, потом перевел взгляд на шею, пальцы, которыми я изо всех сил сжимала одеяло, а затем незнакомец как-то нерешительно поинтересовался:

— Тебе не кажется, что поздновато краснеть?

Я ощутила себя маленькой и беззащитной. Румянец помимо воли залил щеки, я ещё крепче вцепилась руками в одеяло, с опаской поглядывая на… знакомого(?) парня.

— Я не… — я хотела сказать: «…и не собиралась краснеть», но, почувствовав, что горят даже уши, промолчала, предоставляя возможность говорить кареглазому бед-бою.

— Ты классно смотришься даже когда смущаешься… — заверил он меня, в то время как сам постоянно пялился на мою грудь.

Даже сквозь кучу ткани я ощущала на себе его пристальный, долгий взгляд, от которого было одновременно и неприятно и… холодно.

Я опустила глаза вниз, немного отстранив от себя одеяло, и покраснела ещё больше, — оказалось, что белья на мне не было.

Я побледнела, ощущая себя потерянной и обиженной: я абсолютно не помнила, какого дьявола вчера произошло. Стыдно себе признаться, — но я не помнила даже имени человека, который сейчас оценивающим взглядом ласкал мое тело.

Едва не рыдая от злости и отчаяния, я поинтересовалась:

— Что мы тут делаем?

Парень, казалось, нисколько не удивился моему вопросу и наклонился, чтобы поцеловать меня в губы. Машинально я подняла ладонь и влепила ему пощечину. Парень замер в нескольких сантиметрах от меня, тяжело дыша и ругаясь сквозь зубы. А потом он сделал резкое движение вперед и придавил меня к кровати своим телом.

Одеяло сползло с моих плеч, и я ощутила кожей, как крепко ко мне прижался незнакомец. Не сумев сдержать тихого вздоха, я широко распахнула глаза и попыталась отстраниться.

— Объяснить тебе, что мы делали всю ночь… в этом номере гостиницы? — прошептал парень мне в шею, а потом лизнул её, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. — Мы здесь занимались сексом… — он почувствовал, как я напряглась, и быстро продолжил: — Хочешь, повторим?

Я оттолкнула нахала от себя и, совершенно забывая про то, что обнажена, села на постели. В голове поплыли смутные образы вчерашнего вечера. Я даже припомнила, что парня зовут Боец… вот только что было после нашего с ним знакомства… — совершенно вылетело из головы.

— Черт! — я сжала ладонями виски, потому что головная боль усилилась. Соображать стало почти невыносимо. Мысли разбегались, не оставляя мне никакой надежды на восстановление в памяти событий минувшего дня. И этот факт практически выбил меня из колеи: паника холодными волнами начала окутывать меня от кончиков пальцев до макушки, я истерически соображала, что же теперь делать… Жизнь подкинула ещё один сюрприз… и я не знала, как с ним теперь разбираться: отложить в долгий ящик для дальнейшего рассмотрения или начинать выяснять все прямо сейчас.

Как человек прямой, я первым делом обратилась к Бойцу:

— Могу я надеяться… что… — слова давались мне нелегко, потому что я вообще впервые говорила с кем-то на такую… щекотливую тему: — …что последствий не будет? — я посмотрела на него умоляющим взглядом, зная, что от этого ответа многое зависит.

Я и так совершила большую ошибку, переспав с незнакомым человеком, но… я не хотела оказаться молодой мамой или, того хуже, подхватить СПИД. Осознав, во что могла ввязаться, я судорожно вздохнула и ощутила, как холодеет сердце.

Боец скривился, презрительно глядя на меня, а потом коротко сказал «нет». Я облегченно выдохнула, сама удивившись тому, что сдерживала дыхание до тех пор, пока ждала ответа.

— Слава Богу! — почти крикнула я, прекрасно зная, что парню, который сейчас возлегал на кровати в опасной близости от меня, был неприятен мой возглас. Боец явно сдерживался, чтобы не ударить меня: его глаза налились яростью, мускул на лице дрогнул, а руки сжались в кулаки.

Ну что ж… мне было жаль его мужскую гордость, но на кону стояло слишком многое, поэтому я открыто радовалась тому, что ответ парня был отрицательным.

От души немного отлегло. Сомнения, конечно, остались, но отчего-то я верила Бойцу, — вряд ли он стал бы врать с таким серьезным видом.

Парень ещё несколько минут молча смотрел на меня, а потом резко встал, прошелся по комнате остановился рядом со мной и почти грубо схватил за локоть, заставив меня вскочить с кровати.

— Одевайся, — бросил он в мою сторону, а затем, отпустив мою руку, нагнулся, поднял с пола рубашку и натянул её на себя, — я вызвал тебе такси.

Преодолевая неловкость, я начала быстро собираться. Дрожащие пальцы не хотели вдевать пуговицы в петельки, горло сдавливали спазмы, а реальность с каждой секундой казалась мне все отвратительней.

А когда я взяла в руки юбку, мне вообще захотелось заплакать: на ней красовалось огромное красное пятно.

Мир поплыл перед глазами, и я ощутила на щеках холод слез. Не в силах перебороть рыдания, я выронила из рук злосчастную юбку и, закрыв ладонями глаза, присела на корточки. Боец, обративший, наконец, на меня внимание, рванулся ко мне и наклонился. Он кинул уставший взгляд на мою юбку, тяжело вздохнул, а потом рявкнул:

— Хватит выть! Ты сама виновата в том, что испачкала её!

Я так удивилась, что на миг успокоилась, но, заметив в глазах Бойца отвращение, вновь всхлипнула: даже тот, кто переспал со мной, сделал это, только потому что ему нужен был секс… секс с кем угодно.

Парень с секунду шокированно пялился на меня, а потом ударил кулаком об пол.

— Не понимаю этих девчонок… — пробормотал он невнятно, после чего почти выбежал из комнаты.

Мне на миг стало так страшно оставаться одной, что я заплакала ещё громче.

Бойца не было минут пять, а когда он вернулся, в руках парня я заметила то ли шорты, то ли юбку… Боец сделал шаг вперед и наиграно весело улыбнулся.

— Вот, — вручил он мне находку, — надень! Только не реви!

Он вновь наклонился, вытер остатки слез с моего лица ладонью и заботливо поинтересовался, как я. Боец не отрывал страстного взгляда от моих губ, мокрых и соленых. Но от его нежности мне стало только хуже: мало того, что я провела ночь с этим человеком, так я ещё и не помнила, каким он был любовником: таким же нежным, как сейчас, когда трогал подушечкой большого пальца мои губы, или грубым, как несколько минут назад…

Мой «первый раз» будто прошел мимо меня…

Видимо, мое лицо отразило столько страдания, что Боец притянул меня поближе, — и впервые в жизни я разрыдалась в присутствии постороннего человека.

Я вспомнила о появлении Жени в моей жизни, вспомнила все свои обиды, вспомнила Степу… и прошедший вечер…

Наверное, Бойцу неудобно было стоять, согнувшись в три погибели, поэтому он сел на кровать и усадил меня себе на колени. Я уткнулась носом в его плечо, обняла изо всех сил и вдруг почувствовала, что мне стало гораздо легче: с каждой слезинкой, капающей на его рубашку, я все больше избавлялась от того смятения чувств, которое поселилось в моей душе и не давало покоя. Поэтому я была благодарна своему новому знакомому. Но вместе с тем испытывала к нему недоверие.

Я редко показывала свои чувства. Порой даже родители не знали, что у меня на сердце, — я всегда старалась усмирять свои эмоции, так как стеснялась своего бурного темперамента. Слишком много раз меня упрекали моим взрывным характером, — вот и пришлось закрыться в свою скорлупу… стать «Снежной Королевой».

— Ну…— прошептал Боец, поглаживая меня по волосам. И я была благодарна ему за эти невесомые прикосновения, но все же злилась: я не переносила жалости. — Ну? Чего ты? Все хорошо… — тем временем успокаивал меня Боец, и я заставила себя прекратить истерику.

— Прости, — хрипло произнесла я, поднимая голову, — слишком много всего навалилось…

Я не собиралась объясняться, да и он не ждал того, что я вдруг выверну для него душу, — парень без особого интереса выслушал мои извинения и помог мне натянуть шорты. Его помощь оказалась очень кстати, потому что мои руки тряслись, а кончики пальцев вообще ничего не чувствовали.

Когда с одеванием было покончено, парень посмотрел на мое красное лицо, и огорченно покачал головой.

Наступила неловкая пауза, в течение которой я не знала, что сказать. Но этого не потребовалось.

Видя мои внутренние противоречия, Боец упростил для меня задачу: вытолкнул из комнаты и провел по длинному коридору к лестнице, после чего вручил деньги на такси:

— Дальше сама… — ответил он на мой непонимающий взгляд и крепко обнял.

Мы не прощались, но я чувствовала себя неловко, — ситуация казалась очень странной. Во всяком случае, для меня. Не каждый день я напивалась до поросячьего визга, просыпалась в постели с незнакомцем, а потом плакалась ему в жилетку.

Однако я не имела ничего против, когда Боец, отстранившись, пошел обратно в комнату, ни разу не оглянувшись.

* * *

Домой я приехала ближе к полудню, потопталась на пороге, не решаясь войти, а потом все же достала из сумки ключи.

Мне совсем не хотелось, чтобы родители видели меня такой: с размазанной по щекам тушью, с красными от слез глазами и… в чужой одежде.

— Черррт! — руки тряслись так сильно, что я не могла попасть ключом в замочную скважину. А когда я открыла дверь, у порога увидела маму, бледную, взволнованную и… рассерженную.

Я закрыла глаза, собираясь с мыслями: должна же я была хоть что-то сказать в свое оправдание? Но этого не потребовалось, — мама быстро подошла ко мне и, не говоря ни слова, влепила пощечину.

Впервые в жизни меня ударили. И понимание этого отдалось болью в моем сердце.

Я автоматически прижала руку к щеке. Слезы вновь брызнули из глаз. Как в тумане я увидела, как мама отворачивается и тяжело вздыхает, потирая ладонь, которой стукнула меня. Отец был на работе, а бледную моль я не видела. Но, возможно, это и к лучшему. Незачем было устраивать сцену.

— Прекрати вести себя как ребенок! — тихо сказала мама. — Тебе двадцать лет, ты должна быть примером для младшей сестры, — проговорив это, она поморщилась. — Почему ты делаешь все возможное, чтобы мы с отцом волновались за тебя?

Я молчала, потому что боялась, что, открой я рот, оттуда вырвутся только невнятные рыдания. Мне было так стыдно перед мамой и так гадко на душе, что я опустила голову.

— Прости… так получилось… — прошептала я и приготовилась выслушать обвинения или даже упреки, но мама неожиданно подошла ко мне и обняла.

— То, что мы удочерили Женю, не значит, что мы перестали любить тебя… — с чувством сказала она, и я недоверчиво поглядела на неё.

— Тебе сложно, — продолжила мама, — мы с папой понимаем. Ты росла избалованным ребенком… — мама потрепала меня по волосам. — Но теперь у тебя есть сестренка. И, поверь, это совсем не плохо. Просто постарайся понять её.

Мама ещё долго обнимала меня, но мне хотелось завыть от отчаяния или возмущенно закричать: «К черту Женю! Я должна быть для вас единственной!». Но я сдержалась, — выскользнула из её объятий и поплелась в свою комнату.

В зеркале я увидела очень грустную девушку, готовую в очередной раз разрыдаться.

* * *

Неделя пронеслась так быстро, что я не успела даже почувствовать её.

Очередной понедельник начался с повторения мной правил орфографии, пунктуации и стилистики. Однако планы на вечернее репетиторство сорвались, так как с работы позвонила расстроенная мама и сказала, что вернуться домой к двум часам она не успеет и что мне придется идти в школу, чтобы подать документы Бледной моли.

Я, естественно, возмутилась, упрекнула родителей в том, что они не отдали в школу документы раньше, до начала учебного года, но мама категорично возразила:

— У нас были проблемы, когда мы удочеряли Женечку, — голос мамы на том конце телефонного провода дрогнул, и я почувствовала, что сейчас разобью свою трубку. — Поэтому у нас с папой не было времени на то, чтобы перевести её в школу… — мама делала паузу, а потом умоляюще добавила: — Ну что тебе стоит, Натусь?

Я вздрогнула, услышав привычное имя, которым меня называли родители. Как же давно мама не обращалась ко мне так … так по-домашнему.

— Хорошо… — помимо воли пообещала я и нажала на отбой.

И черт бы побрал мою уступчивость!

* * *

Стоило мне только подняться по ступенькам на крыльцо моей старой доброй школы, как на меня волнами нахлынула ностальгия. Сколько же было здесь пережито? Сколько уроков и сколько заданий я миновала? Сколько же раз я вот так, как сейчас, поднималась по знакомым до боли ступенькам, повторяя домашнее задание? Сколько же раз мне здесь подставляли подножки?..

— Нестерова? — ворвался в воспоминания противный голос моей математички.

— Здравствуйте, Инесса Поликарповна… — обернулась я к толстой женщине с колючим взглядом. Я не очень любила математику, но всегда была у учителя на хорошем счету. Поэтому Инессочка улыбнулась мне своей язвительной улыбкой и спросила о цели моего визита.

Я с нежеланием рассказала, зачем пожаловала в школу, и дошла до кабинета директора вместе с учителем. Но, быстро отделавшись от её назойливого внимания, зашла к нашей директрисе, которая тоже была изумлена моим приходом.

Дело в том, что на выпускном я слишком громко пообещала, что в будущем не переступлю порога этого учебного заведения.

И вот уже три года я честно оставалась верна своему обещанию.

Уладив «сестричкин» вопрос, я поспешила ретироваться, но директриса удержала меня, схватив своими цепкими пальчиками за рукав ветровки.

— Что же ты, Нестерова, не заходишь? — поинтересовалась она, усаживая меня на стул.

Я с отстранением заметила, что женщина как была, так и осталась слишком слащавой: даже в её постаревшей кукольной внешности я замечала печать этого «сахара», — здесь вам и натянуто-наигранная улыбка, и прищуренные глаза, и приторно-медовый голос, — все раздражало меня в этом человеке. За три года моя неприязнь только увеличилась.

«Еще бы сто лет тебя не видеть…» — пронеслось у меня в голове, и я отчаянно уцепилась за повод уйти: в кабинете зазвонил телефон.

Когда я открыла дверь, за пределами умиротворения и спокойствия директора бушевала перемена. Ученики носились друг за другом, что-то кричали, кто-то кого-то толкал, кто-то зубрил недоученное дома задание, кто-то флиртовал с мальчиками…

Школа ничуть не изменилась с того момента, как я её покинула, — только вместо лиц своих одноклассников я видела другие, чужие лица.

— Эй! — заорал какой-то парень за моей спиной. — Тарасов, ты урод!

Я спокойно шагала по коридору… до тех пор, пока на меня не толкнули Тарасова… Мы полетели на пол вместе, причем, я приземлилась прямо на него.

О том, что это Тарасов, я догадалась после того, как тот самый кричащий парень весело добавил, глядя на пол:

— Классно смотришься, Тарасов…

«Черт бы побрал эту мелюзгу!» — выругалась я про себя, но вслух ничего не сказала, так как это было бы пустым сотрясанием воздуха: парни-заводилы уже давно весело хохотали над произошедшим.

Я быстро встала, поглядела вниз на несчастного парнишку и удивленно моргнула: передо мной был МОЙ УЧЕНИК. Не оставалось сомнений: хмурый взгляд, волосы странного цвета, большие очки…

— Олег? — окликнула я его, и мальчишка поднял на меня такой ненавидящий взгляд, от которого по спине побежали мурашки.

Кто-то кинул в Тарасова самолетик, кто-то из толпы засмеялся, а я вдруг почувствовала такую злость, что, не контролируя себя, заорала:

— Ну и что с того, что Тарасов носит очки? — я искоса посмотрела на удивленного Олега. Он даже не пытался подняться с пола, — так и сидел, широко распахнув свои непонятного цвета глаза. — Ну и что, что он классно учится?! — я подошла к парню, который бросил в Тарасова бумажку, и грозно рявкнула, глядя прямо ему в глаза: — А тебе слабо посидеть над учебником, идиот? — я знала, что перехожу черту дозволенного, но теперь уже не могла остановиться: — Посмотри на себя, мачо хренов! — я тыкнула пальцем на короткий галстук, обвязывающий шею олежкиного обидчика. — Думаешь, если напялил на себя эту удавку, имеешь право унижать других?

Видимо, я говорила слишком горячо, потому что никто не решался выступить против, накричать на меня или толкнуть.

Складывалось такое впечатление, что ребята превратились в истуканов.

Но мне было плевать: я нагнулась к Олегу, схватила его за руку и подняла с пола.

На мой крик прибежала учительница, которая, скорее всего, обедала в столовой на первом этаже, и непонимающе уставилась сначала на меня, — красную от гнева, а потом на Олега, — смущенно и шокировано смотрящего на меня.

— Что тут происходит? — принялась расспрашивать учительница класс, но я ответила за учеников:

— Все в порядке, Татьяна Викторовна, — отряхнув пиджак Тарасова, я чуть тише добавила: — Уже все в порядке.

Честно сказать, я не понимала, почему Олег позволяет одноклассникам так с собой обращаться, мне не нравилась та покорность, с которой он принимал оскорбления и пакости, мне не нравилось то, как он молча смотрит на меня и хмурится. Его огромные очки съехали на бок, а современный костюм смотрелся на пареньке ну просто отвратительно: невозможно было не заметить, что галстук завязан неправильно, рубашка застегнута не на все пуговицы, а брюки… брюки вообще были Тарасову явно коротки.

Поборов в себе неприятие такого безалаберного отношения к одежде, я улыбнулась своему подопечному и быстро направилась к лестнице, пока не натворила чего-нибудь ещё.

За своей спиной я слышала громкие «У неё не все в порядке с головой?!», «Тарасов, это чо, твоя девушка?», «ЗАМОЛЧИТЕ все и объясните наконец, что тут творится?!». Последнее явно принадлежало педагогу.

Я с радостью подумала о том, что больше никогда не буду учиться в школе.