Ты не победишь! (гет)

Первый учебный день пролетел молниеносно. Исключая неприятное знакомство с особо деградированной личностью на первой паре, я, можно сказать, получила заряд позитива: познакомилась с углубленной программой изопрогреческого, открыла для себя творчество Тициана и даже мило поболтала с философом Нотинстона. Он оказался не чужд новым веяниям моды и разрешил мне пользоваться современной литературой для подготовки к практикам.

В общем, в кафетерий я вплыла, лучезарно улыбаясь. Тяготы вытеснения из моей жизни одной моднявой занозы временно ушли на задний план, сменившись другими — например, заказом всеми так расхваленного универского яблочное мороженого.

— Одну порцию яблочного, пожалуйста, — вытаскивая из сумки кошелек, попросила я дерганую продавщицу. Та щедро уложила аппетитный зеленый шарик в узорчатый рожок.

Но поблагодарить девушку я не успела, потому что кто-то настойчиво, я бы даже сказала, грубо толкнул меня в спину.

— Какая встреча, мисс Зануда?! — протянул этот кто-то тоном Девидсона.

И мне пришлось вобрать в себя воздух, чтобы не накричать на него прямо тут, посреди полного студентами помещения.

Когда я поворачивалась лицом к нахалу, то чувствовала, как пузырьки гнева бушуют в душе, грозясь прорвать плотину показного спокойствия. Мне уже за глаза хватило полутора часов измывательств мистера-Я-Пуп-Вселенной, и теперь, неимоверно раздраженная очередной неприятной встречей, я готова была, наконец, ответить ему хамством на хамство.

— Вы меня преследуете, мистер Посредственность? — у меня феноменально вышло передразнить его манеру говорить. Резко выделяя гласные, делая удар на обращении. Мастер драмкружка, герр Штейнер, удавился бы от сожаления, что не поставил мне А с плюсом, услышь сейчас мое короткое представление.

Однако Девидсон определенно не был ценителем искусства. Он скривился сразу же, как только узрел победную улыбку на моих губах. Его спутники (как это банально): качок в фирменных "спортивках" адидас и пышнотелая блондинка — переглянулись и разве что не сделали ставок, кто из нас с Питером победит в этой милой домашней ссоре. Кстати, не только этих двоих заинтересовала сцена: многие студенты без стеснения указывали на Девидсона пальцами, будто тот был местной знаменитостью. Я, увы, тоже попала под прицел полусотни глаз, ибо просто приветствием Кретин ограничиться не захотел: он намеренно загородил мне проход к столикам, и теперь я вынуждена была или любоваться им до посинения, или раболепно протиснуться между его величеством и прилавком. Честно признаться, я бы предпочла вообще никогда не встречаться с этим настырным индивидом, но, к сожалению, машину времени никто еще не изобрел, потому вместо порции мороженого мне пришлось проглотить очередную шпильку Питера.

— Ты читаешь слишком много романов, Бэби, — подтрунивая над моим "преследуешь", сложил он руки на груди.

Боже! Я закатила глаза. Если Девидсон жаждал покорить меня своей голой грудью, он ещё больший идиот, чем я думала. Видите ли, после манипуляций парня, ворот рубашки, и без того оголившей большую часть плеч нашего модника, разъехался сильнее. Этот жест был таким показушным, таким проштампованным, что я фыркнула помимо воли.

— Прости, друг, но ты вряд ли поймешь хоть толику в тех романах, которые я читаю, — спокойно вернула я ему подколку.

Намалеванные брови блондинки поползли вверх. Её мускулообразный друг присвистнул и, толкнув изумленного приятеля в бок, ознаменовал день басистым:

— Видал?

Девидсон никак не среагировал. Взгляд его искристых голубых глаз был прикован ко мне. В нем читалась явная заинтригованность, словно парень прикидывал, достойный ли я противник для его игр. Мне же хотелось только одного: поскорее избавиться от его общества. Хотя бы на сегодня.

— И теперь, когда ты утолил свое любопытство касательно моих предпочтений в литературе, я могу наконец пообедать?

Я сделала шаг вперед, ожидая, что Питер отступит, но он, наоборот, двинулся мне навстречу. Секунда — и его рука стиснула мое предплечье. Терпкий аромат дорогого одеколона защекотал ноздри. Медленно, очень медленно Питер нагнулся к моему уху.

— Но я ещё не рассказал о своих… предпочтениях, — интимно шепнул он.

Его близость, пусть я и знала, что засранец играет на публику, смутила меня. Щеки запылали. Я даже не знала, какое чувство во мне бушевало ярче: ненависть или изумление. И Девидсон, будь он проклят, знал о моем внутреннем раздрае: он нагло провел подушечкой пальца по моей коже, остановился на жилке около запястья и, мягко пощекотав местечко около сгиба ладони, с такой силой скрутил мне руку, что я вздрогнула.

— Думаю, очень скоро ты о них узнаешь, дорогуша, — его слова больше походили на угрозу, чем на простой флирт. Опасливый огонек в глазах только подтверждал мое опасение.

Но черта с два он угадал, если думал, будто я растеряюсь и паду ниц пред Его Величеством.

— Хммм, — в пику его представлениям о моей скромности, я смерила его насмешливым взглядом и елейным голоском спросила: — Надеюсь, ты любишь мороженое, дорогуша?

Пока он непонимающе моргал, пытаясь вникнуть с сакральный смысл моей издевки, я с удовольствием вмазала шарик с мороженым в его новомодную брендовую рубашку. Шокированный, Девидсон отшатнулся. Он пялился на пятно с таким видом, будто я искромсала в капусту его любимую плюшевую игрушку. Его шок едва не лился через уши. Так идиоту и надо! Не будет переходить порог дозволенного, умник. Не ему одному упражняться в нахальстве. Теперь будет знать: нельзя безнаказанно изводить кого-то в течение лекции — этот кто-то тоже может поднапрячься и отомстить.

— Бон аппети, дорогуша, — на прощанье отсалютовала я Питеру и с гордо поднятой головой прошла мимо него.

Зрители были в восторге. Они едва не рукоплескали мне стоя. Из чего я сделала вывод, что Девидсон в этих кругах фигура скорее отрицательная, чем положительная. Впрочем, не удивительно: с его характером и быть героем… да, это был бы нон канон. Впрочем, едва ли не четверть женской половины по-щенячьи смотрела на бедного и несчастного обиженного богом Питера. Одна сердобольная даже изъявила желание помочь страдальцу вывести пятно, однако Великий Безмозглый Принц, не дожидаясь подмоги, рванул в мою сторону. Вид у него был как у Волка из сказки про красную шапочку. И красной шапочкой в его версии, видимо, была я, так как, не жалея сил, парень дернул меня за руку к себе.

— Куда ты собралась? — сквозь зубы прорычал он. Мне стало по-настоящему страшно, когда я увидела, насколько изуродовала злоба его красивое лицо. — Я ещё не отблагодарил тебя за угощение!

Стальная хватка не дала мне двинуться ни на йоту. Мы стояли с моим потенциальным партнером по докладу посреди кафетерия. Он — пылающий от желания придушить меня, я — сгорающая от жажды выйти из поля всеобщего внимания. Идиотская ситуация, как ни крути. Но я, конечно, понимала: сама виновата, что угодила в неё. И все же предпочла не сдаваться, хотя внутренний голос подсказывал, что вскоре я об этом ой как пожалею.

— Остановимся на простом "спасибо", — стараясь отцепить его лапу от себя, процедила я.

Чем ещё больше подхлестнула ярость Девидсона. Его желваки задвигались, каждая жилка тела напряглась. В движениях, теперь уже рваных, сквозило нетерпение. После моих слов насмешнику Питеру расхотелось смеяться: загоревшийся, как спичка, он клацнул зубами. На шее, открытой посторонним взглядам, пошли бардовые пятна. Тронь такого Девидсона — взорвется. И признаться, заряд его всеобъемлющей ярости понравился мне. Было в бешенстве Девидсона что-то такое милое, такое живое. Он словно сбросил маску позерства, открыл на миг настоящие чувства. Я, наверное, мазохистка, раз радовалась перспективе вывести мажора из себя. Забыв о подпевалах Мистера-Я-Пуп-Вселенной, забыв о том, что вскоре мое имя будет в топе самых обсуждаемых сплетен Нотинстона, забыв, черт возьми, о чувстве самосохранения, я вероломно наступила Девидсону на ногу.

— Отпусти, — сопроводила я свой жест приказом.

Питер моргнул. Его кудряшки дернулись. Он неверяще посмотрел вниз, туда, где моя маленькая ножка усиленно давила на его ботинок, потом на мое лицо, потом снова на скрещение наших ног. А потом засранец рассмеялся. Его смех был лучезарным, громким, наполненным искренностью. Я даже на миг опешила от столь резкой переменяя настроения. И, как следствие, ослабила нажим, чем Девидсон, конечно же, воспользовался.

— Как пожелаешь, моя госпожа, — снова вернулся он к глумливой манере общения.

А в следующий миг Господин Кретин молниеносно дернул ступней, на которой так удобно топтался мой каблучок. Лапу свою Девидсон тоже манерно разжал, так что, лишившись опоры, я покачнулась. Да Зевс его покарай, Девидсон просто издевался надо мной! На виду у жадных до развлечения студентов! Он даже отступил на дюймик, чтоб полюбоваться размахом моего падения. Негодяй!

Внутри меня за долю миллисекунды взорвалась маленькая бомбочка эмоций. Страх быть посмешищем, ненависть к богатеям, жажда задушить упыря жизни моей — все это смешалось в поразительный коктейль разрушительной силы. Откуда только решительность взялась вытянуть руку и вцепиться в первое попавшееся, дабы избежать столкновения носом с полом? И ведь получилось! Благодаря смекалке и поразительному упорству я добилась своего: падение завершилось, так и не начавшись!

Ура! С видом победительницы по жизни я выпрямилась и только собралась сказать "твоими молитвами, Девидсон, я цела и невредима", как превратилась из Воительницы Афины в Статую Циклопа. Да у кого угодно глаза скрючились бы от зрелища полуголого Девидсона, коий, тоже весьма шокированный, с ужасом пялился на мою руку, посмевшую разорвать его многострадальную рубашку пополам. У меня пальцы парализовало от безысходности, я все смотрела и смотрела на свою ладонь, крепко сжимающую остатки Королевского одеяния. И не могла подобрать слов произошедшему. Зато счастливые нотинстонцы не остались равнодушны:

— Даешь обнаженку!

— Девидсон, будь скромнее!

— О да! Продолжайте!

— Снимите номер!

— Крутой будет год!

И это ещё самые пристойные высказывания. Молчу про хлопки аплодисментов, свист и улюлюканье оживленной толпы. Пубертатно озабоченные индивиды определенно веселились за наш счет. И если Питер сносил их подколки по-королевски гордо, я чувствовала, как стыд жжет меня изнутри. Мне хотелось очутиться на вершине Гималаев в самый холодный день. Может, тогда щеки перестали бы пылать бардовым, а душа — требовать перезагрузки.

— Желаешь полностью раздеть меня? — подлил масла в огонь мой любимый партнер по докладу.

Он покосился на полы своей рубашки, пребывающие в моем плену и, пошленько подмигнув, добавил: — Тебе такое нравится, да?

Если до того момента я бушевала от смущения, то теперь на чувства обрушился тайфун ненависти. Боже, как, ну как у этого лопоухого модника получилось за какой-то короткий день вытряхнуть из меня эмоции, которые я подавляла в себе всю свою сознательную жизнь?! Почему именно его мне хотелось оставить в дураках? Да впервые за много лет я не собиралась убегать от проблем! Черт возьми, я с превеликим удовольствием приняла предложенный вызов.

Блеснув очаровательной улыбкой, под агонизирующие стоны нотинстонцевского бомонда я сжала ткань рубашки Девидсона в кулак и, шагнув вперед, по слогам отчеканила:

— Извращенец.

Девидсону очень не приглянулось прозвище. Он попытался притянуть меня к себе, но, так как я резко разжала пальцы и отступила влево, наш Супермальчик, изображающий из себя доморощенного мачо, косолапо впечатался нижней половиной туловища в близстоящий стол.

— Упс! — прокомментировала я его эффектный двойной тулуп. — Больно, наверное?

Сквозь ругательства и рычание ещё прослеживалась последовательность вкраплений прозвища собак женского пола, но я откровенно потешалась над Девидсоном, наступившим на собственные грабли.

— Не доставай ближнего своего, да не посрамлен будешь, — дала я наставление своему чертыхающемуся врагу.

Кафетерий рухнул от смеха. Подозреваю, многие имели счастье столкнуться с острым языком и расхлябанными манерами Девидсона. По коллективному подбадриванию я поняла две вещи: во-первых, малыш Питер — тот ещё траблмейкер, во-вторых — теперь он временно даст отдохнуть Нотинстону, ибо спектр его королевского внимания перенаправился на дерзнувшую сопротивляться его королевскому высочеству меня.

Но пока, наслаждаясь одобрением однокурсников, я не думала о последствиях своего вызывающего поведения. Более того, под гнетом нежданно-негаданно свалившейся на голову популярности, я перегнула палку:

— Ты жалок, до-ро-гу-ша, — хмыкнула я.

И все. Девидсон разом замолчал. Он выпрямился во весь свой недюжий рост, поджал пухлые губы и очень мягко проворковал:

— Повтори.

Он смотрел на меня не мигая. Синь его глаз гипнотизировала. В расширившихся до неприличия зрачках моя хрупкая фигурка отражалась как в кривом зеркале. Глядя на свое отражение в этих манящих хищных глазах, я ощущала противную неуверенность. И это глупое чувство прямо-таки толкало в пропасть безумия.

— Ты жалок, — сложив руки на груди, послушно сказала я.

Он согласно кивнул, будто соглашаясь.

— Мне нравится… — пробуя на вкус слова, пробормотал Питер себе под нос.

Я рассеянно оглянулась, не веря, что наш дикий диалог интересует зрителей. Надежда остаться незамеченной, однако, растаяла как несъеденное мною мороженое: куча зевак с замиранием сердца ждала хода Девидсона. И его ход был фееричен. Заметив, что я отвлеклась от его великой персоны, кретин в который раз за день дернул меня за руку к себе.

— Твой пыл… он мне нравится, — ласково поглаживая мои волосы, сообщил идиот.

Его лапы притягивали меня к нему все ближе и ближе. И вот, когда я уперлась ладонями в голую грудь Девидсона, тот наконец угомонился.

— Я заставлю тебя умолять о прощении, маленькая мисс Злючка.

Его угроза только распалила меня.

— Не дождешься! — пообещала я идиоту и в доказательство того, что не боюсь его, ущипнула.

Питер позеленел от досады. Ему бы роль демона в постановке герра Штейнера. Зал рукоплескал бы стоя! Ещё и на букет скинулись бы.

— Ты… — изрыгая зародыш негатива, начал было Принц.

Он навис надо мной аки мясник над агнцем и уже было ринулся вытрясать из меня душу, но получил журналом успеваемости по макушке.

— Питер Девидсон! — прогремел властный женский голос на весь кафетерий.

Стены благородного учебного учреждения дрогнули, как и мое сердце, которое ушло в пятки при появлении директрисы, о которой я была наслышана ещё в школе. Адский характер этой ведьмы, застегнутой на все пуговички добродетели, был притчей во языцех. Привлекательная внешне, успешная, из богатой семьи, она продолжила дело деда. И лишь благодаря её подходу к управлению университет поднялся в списке востребованных учебных учреждений на первое место. Профессор, председатель правления, в прошлом известная модель и телеведущая, она вызывала зависть многих. И столкнувшись с этой потрясающей женщиной вживую, я поняла значение выражения "выбить почву из-под ног". Изабелла Пирс была… была удивительной. Светлоокая, с кожей, едва не прозрачной при свете ламп, она, будто нимфа, только что отринувшая объятья Сатира, спустилась на грешную землю, то есть в кафетерий Нотинстона, конечно… Под кукольной внешностью, однако, таилась сила, подобная силе первозданной стихии. При появлении директрисы в комнате наступила гробовая тишина. Все ученики помимо воли вернулись к своим привычным делам. Никто не смел таращиться на нашу троицу, хотя, руку даю на отсечение, каждый из здесь присутствующих с удовольствием оторвался бы о своего ланча.

— Опять, — коротко "поздоровалась" женщина с Девидсоном.

Она одним взглядом заставила его отпустить меня и отойти на приличное расстояние. Оглядев парня с головы до ног, женщина лишь коротко вздохнула. Её острый нос вздернулся ещё выше, спина распрямилась сильнее. Могу поспорить, миссис Пирс и сейчас заняла бы призовое место на конкурсе красоты, но вместо сего она предпочла перевоспитывать таких отбросов общества, как Девидсон. Который, кстати говоря, тоже вытянулся в струнку и выглядел подозрительно мрачно. Рубашка сползла с его правого плеча, и теперь Мачо больше смахивал на стриптизера, чем на студента всеми уважаемого университета. Наверное, именно об этом подумала и миссис Пирс, потому что в её взгляде появилась тень брезгливого негодования.

— Прошу прощения за эту сцену, профессор, — попыталась я сгладить острые углы. — Это всего лишь недоразумение.

Директриса и ухом не повела. Она стукнула наманикюренным ногтем по корешку журнала и одними губами произнесла:

— Вы — позор Нотинстона, Девидсон.

Тот не произнес ни слова. Лишь мускул дрогнул на лице. И все-таки было в его напряженной позе нечто, говорящее о том, насколько глубоко задели его резкие слова Изабеллы.

Он был первым, кто, развернувшись на сто восемьдесят градусов, покинул поле битвы. Директриса с заскорузлой тоской смотрела вслед нерадивому студенту и, только когда фигура Питера скрылась за дверью, рассеянно обернулась ко мне.

— Пройдите в мой кабинет, мисс…

— Купер. Элизабет Купер, — с дрожью в голосе подсказала я.

— Да-да, — устало отозвалась бывшая ведущая CNN, после чего идеальной походкой прошествовала к выходу.

Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Противный внутренний голос подсказывал, что хорошего меня ничего не ждет.

Увы, он оказался чертовски прав…