Ты не победишь! (гет)

Щелчок. Вспышка.

И вот — Его улыбка в фокусе камеры, хамоватая, совсем прежняя. Взрывающая чувства, зажигательная. Когда-то эта улыбка заставляла мое сердце рваться из груди, отстукивать танго ненависти, эта улыбка будила во мне всё животное. Ради того, чтоб стереть её с, без сомненья, прекрасного лица я готова была кидаться в самое жерло опасности, совершать глупость за глупостью. Но теперь… теперь она стала лишь отголоском прошлого. Далеким и, как я думала, накрепко запечатанным в памяти.

Напрасно.

Питер Девидсон никогда не оставлял решительную победу в моих дрожащих руках надолго. Что ж. Хотя бы в своих потугах переиграть друг друга мы были едины. Как он там сказал год назад? "Не надейся забыть меня?" Будто я смогла бы. После эскапады наших стычек. После… Джуд&Лоу. После…

Черт! Неужели я и вправду думала, что, загнав себя в круговерть работы, нагрузив балластом учебы, сотру Его образ из памяти? Вот наивная!

Год. Без Его игр в "кто кого", без гадкой насмешки одними уголками губ, без надтреснутой жажды сделать из меня игрушку. Без.

Я успела отвыкнуть от жаркого шепота в ухо и шуточек в стиле Казановы. Я… я была счастлива. Несомненно. Наверное. Кажется.

Отчего же, отчего мои колени дрогнули, а на глаза навернулись слезы, когда я распечатала конверт и браво вытащила на свет божий простую фотокарточку. Курчавые патлы, глаза цвета расплавленного неба и улыбка. От которой пошел ток по венам. Его улыбка.

"Слабо?" — было написано на развороте. Одно долбанное слово из пяти букв. А в моем внутреннем мире случился оглушительный коллапс.

Схватившись за край стола, чтоб не упасть, я совершенно безумно рассмеялась.

Ничего не было закончено. Он вернулся. Вернулся, и вновь перевернет Вселенную Лиззи Купер с ног на голову.

В этом я не сомневалась. Этого я… ждала?

Щелчок. Вспышка.

И — передо мной как на ладони день, когда мы познакомились с Питером Девидсоном. Знаменательный, я бы даже сказала, судьбоносный день, послуживший точкой отсчета становления меня и как личности, и как журналистки.

*

К истокам, пожалуй.

Итак, представьте себе писаную красавицу, звезду школы, победительницу всевозможных конкурсов красоты, богиню, нимфу, Афродиту: ноги от ушей, глаза как у феи… Представили? Ну, так вот, от феи у меня только рост. Папа до сих пор упорно зовет меня "метр с кепкой", и, сдается мне, он в чем-то прав. До супермодели мне и в прыжке не дотянуться. Да и внешностью не блистаю: русые волосы, курносый нос, фигурка скорее тощая, чем внушающая надежды на округлые формы. В общем, среднестатистическая я. Не херувимоподобная. Зато упорная и несгибаемая перед трудностями. Если чего захочу добиться, то из штанов выпрыгну, но непременно получу желаемое. В общем-то, сейчас, пританцовывая от счастья подле самого престижного университета Лондона, я как раз доказала провиденью, что Лиззи Купер СМОГЛА! Мое имя было черным по белому пропечатано в списке поступивших на первый курс отделения "Художественной литературы" Нотинстона.

Боже мой! Боже мой! Я была так рада, что начала обниматься с доской объявлений. Остолоп ступенькой ниже покосился на свою потенциальную одногруппницу с глубоким неодобрением. Мол, на голову ушибленная. Часы свои прадовские поправил, куртку версаче поплотнее запахнул и попятился от меня в сторонку, чтоб человечностью, наверное, не заразиться. Я даже не обиделась. С чего бы? Он-то, взращенный на отцовских миллионах, никогда не поймет, сколько трудов нужно положить, чтоб добиться нотинстонского гранта. Зачем парню, напоминающему манекен Дольче&Габанна, или как его там, знать размер вносимой платы за семестр? Папочка и мамочка уж наверняка позаботились о любимом чаде. А вот мне было стыдно выпрашивать у папы, скромного автомеханика, отца-одиночки, такую баснословную сумму. Поэтому уже год я мало того, что зубрила по-черному, так ещё и подрабатывала то тут, то там. Конечно, пока не попала в "Once upon a time", но это уже, как говорится, совсем другая история. О скоплении Дьяволов, Капитанов Очевидностей и мисс Ля муров я расскажу чуть позже. А пока вам стоит узнать только, что путем титанических усилий я таки попала в десятку лучших поступивших, более того, заняла почетное пятое место, и теперь, само собой разумеется, наслаждалась непреложным бонусом к этому сущему пустяку. Благодушное руководство Нотинстона щедро наградило умников и умниц, предоставив им прекрасную скидку в семьдесят процентов от цены, обозначенной в кусающемся прейскуранте. В таком эквиваленте я вполне могла оплатить обучение. Посему, уж простите, дорогие господа богатеи, что отвлекаю вас от кнопкотыканья своим задорным смехом, но сегодня явно мой день! Мне можно!

Меня даже дождик не пронял, настолько в душе пели кузнечики! По лужам, сложив руки в замок и подняв их над головой, я поскакала по тротуару. Вот балда! Могла бы своей сумкой на манер зонта прикрыться, но в голову идея вовремя не пришла. А когда я о сумке вспомнила, та уже была без надобности: под навесом приуниверского уличного ресторанчика дождь не капал.

Только прохлада, вечная спутница, ливня, немного портила впечатление от счастливого дня. Впрочем, и на неё нашлась управа: я просто обняла себя руками за плечи и невесомо притопнула пару раз. Чтоб согреться. Кто бы мог подумать, что молодой человек в капюшоне, тоже решивший спрятаться от непогоды, ехидно прыснет, увидев мой искрометный танец пингвина.

— Что-то новенькое, — сдавленно бросил он в мою сторону.

Но когда я резко обернулась, дабы выплеснуть на него яд своего огорчения, нахал самоотверженно ступил навстречу шквалу дождя. Я только и разглядела его дурманящие синие глазищи да широкую спину, скрытую модной кожаной курткой. Этих сведений мне было вполне достаточно, чтоб напрочь забыть о незнакомце и его грубоватом комментарии.

Случайная встреча. Так думала я. Очень смешно. В жизни, наверное, нет ничего смешнее этого неуместного словосочетания. Случайная. Встреча. Ведь все, что поначалу носит характер случайности, позже превращается в неизбежность. И никак иначе.

В правильности данного суждения, поверьте, я успела убедиться на собственном опыте. Буквально через полчаса. Когда, вымокшая до нитки, бежала к преступно далекой остановке.

Ласково обзывая Себа, моего коллегу и друга, зачатком безмозглого цурипопика, творчески придумывая ему кару небесную, я приняла самый страшный удар стихии на себя. И все из-за чего? Из-за того, что Себастьян-таблетки-от-склероза-ему-в-зубы-Эйлз запамятовал купить торт. На день рожденья нашего Босса. Не хотела бы я оказаться на месте друга. Он ведь практически будущим трупом себя в редакции объявил. Не умирать же парню во цвете лет? Во имя его процветания мне и пришлось рвануть спринтом под дождичком в четверг.

Миниатюрные туфельки тридцать пятого размера — все в воде, шарф якорем ко дну тянет. Хитросплетенью промокших волос любая русалка позавидует. А тут ещё люк на дороге, который я не заметила, потому что мысленно уже кусочек торта с удовольствием уплетала. Где ж тут не вписаться шпилькой в малюсенькое углубление? Я ведь на такие вещи мастак! И лифт передо мной не раскроется: этажом ниже проедет, и собачка редактора именно меня за палец тяпнет, хотя, между прочим, вся редакция её против шерсти перегладит. В общем, я ничуть не удивилась, когда поняла, что нужно сделать вынужденную остановку в пути. Даже попыталась ногой подергать, дабы помочь шпильке выскользнуть. Ну конечно! Разлетелась! Каблук после моих истошных трепыханий только глубже в ямку ушел. Короче говоря, спустя пять минут и три ругательства сверху я признала удручающую истину: мне придется разуться.

С утробным стоном бегемота я нехотя сняла треклятую туфлю, нагнулась, и вот в этот самый момент, когда я стояла попой кверху, какая-то не в меру торопливая особа толкнула меня бедром. Видите ли, летящей походкой она решила выйти из августа! А мне что прикажете делать? Рухнуть от безысходности на грязную мостовую? Нет, конечно. Скрипнув зубами, я из вредности удержала равновесие. Успела даже шпильку из плена вызволить, оттеснила с победоносным воплем туфлю от люка и… очередной тайфун пронесся мимо меня, не постеснявшись отфутболить многострадальную обувь на энное количество метров вперед.

Прекрасно! Просто восхитительно! Я прямо-таки пыхтела от благодарности, когда топала за потерянным предметом гардероба. В самую бучу скандала. Прямо в пик интимного разговора двух выползней из высшего общества, даром, что тоже, как и я, искупавшихся под дождем.

Ретроспектива: та самая писаная красавица, о которой я говорила в начале нашего знакомства, стоит ко мне спиной, накручивает нервно темные пряди на музыкально длинный палец, стоит гордая, ногами от ушей по асфальту нервно бьет, вся из себя обиженная и оскорбленная; а напротив неё истинный король универа в кроссовках за миллион долларов синими очами сверкает — на топорно идеальном лбу вьющиеся волосы прилипли, с носа вода течет. Магнетическая пара. Их пылу даже дождичек был не страшен.

— Если ты не собирался меня на праздник сопровождать, зачем все это, Пит?! — всплеснув худенькими руками в попытке изобразить "все это", возопила сошедшая с экранов телевизора Кармен.

Драматизма ей вполне себе хватало. Я, например, после трагичной фразы на шажок отступила назад, хотя моя треклятая туфля все ещё была камнем преткновенья, вставшим между Кармен и Тореадором. Убогая и одинокая, она почивала на асфальте прямо подле Его Величества Короля Придурков. Который, блеснув усмешкой, нисколько не опечалился гневом Изиды.

— По-моему, мы договаривались, Катрин, что истерики ты будешь устраивать своему бывшему, а со мной — просто наслаждаться жизнью.

Какой милый постулат. У Катрин аж руки в кулаки сжались. А Пит, это воплощение почти двухметрового Аполлона, лишь плечами пожал.

— Будем откровенны, у меня нет никакого желания тащить тебя как экспонат на выставку работ своего оглушительно известного папочки.

О его пронзительный взгляд можно было порезаться, нахальность тона начисто убивала симпатию, но, кажется, мажор в рваных джинсах ещё не выплеснул на подругу весь цинизм своего королевского Эго. В полной мере насладившись праведным гневом спутницы, он преспокойно поставил точку на остатках её мира и спокойствия:

— Но раз уж ты так сильно просишь пропуск, я, быть может, помогу…

Кармен настороженно потянулась к робкому счастью всеми фибрами своей души. Я видела: даже прямая спина её изогнулась, чтоб наклониться вперед, навстречу Питу. Мне прямо по этой самой спине её похлопать хотелось. "Подруга, к чему такие усилия? — иронично сказала бы я. — Посмотри на своего благоверного! Он же на все чакры больной! С колыбели, поди, эгоизмом заразился и все никак не вылечится". Почему я так категорична была настроена против Пита, спросите вы? Ответ очень прост! Потому что придурок и не подумал подойти ближе к дражайшей спутнице — на дюйм отстранился, чтоб с её волос на его царскую персону вода не накапала. Полный кретин! С проникновенным звериным взглядом и сексуальными кудряшками. В страшном сне держалась бы от такого подальше. Кармен же, наверное, страшных снов не боялась. С вероломством танка она шла вперед, на мины. Я, кстати, подозревала, что одна из таковых скоро погребет под собой и Кармен, и её благонравную надежду на сомнительный хэппи энд.

И точно. Секундой позже шаткому равновесию красотки пришел оглушительный абзац. Стоило только Питу нежным голоском пропеть:

— …тебе придется лишь заплатить натурой, — и после катастрофически долгой шокированной паузы мило добавить: — Полный спектр услуг. Сможешь?

Естественно, смогла. С рыком взбешенной львицы смогла зазвездить ему ридикюлем в лоб. Смачно, со вкусом. Как, думается мне, мечтала ещё с первой минуты их знакомства. Она даже страз не пожалела: те звездопадом посыпались на землю. Взбелененная, размахивающая "оружием" перед носом отчего-то развеселившегося Пита, Кармен яростно рявкнула:

— Какая же ты сволочь, Девидсон! — ей потребовалась секунда, чтоб проглотить негодование и закинуть на гордо вздернутое плечико изрядно подтрепавшуюся сумочку. — Не мог приберечь свою паскудность до завтра, да? Надо было обязательно в мой день рожденья меня кинуть?

Она хрустнула своими наманекюренными пальчиками, вцепилась в ремешок ридикюля, будто Девидсон его у неё отнимать собрался, после чего, несколько остыв, почти безразлично кинула на прощанье:

— Можешь подавиться своим приглашением.

Потом, развернувшись, походкой от бедра прошла мимо нисколько не огорчившегося их расставаньем Пита.

— Арривидерчи, Китти! — крикнул он ей вслед. — Передай хирургу, что грудь можно было бы сделать на размер побольше!

Вот же засранец! Вынудил-таки бывшую оглянуться и показать ему неприличный жест. В долгу она не осталась:

— Захлопнись. И сгинь в ад, — выкрикнула Китти.

Идеальный лозунг для дальнейшей жизни Девидсона, не находите?

Мне пришлось изо всех сил сдерживаться, чтоб не прыснуть. Все-таки ещё отвоевывать туфлю у демона, побитого сумкой. Прекрасное начало утра! Что же будет дальше? А дальше было эпичное шествие в сторону застывшего в позе мыслителя Пита. Он, кстати, изумился моему неожиданному появлению. Не предполагал, наверное, что для его бравого выступления найдутся благодарные зрители. Ну, или оскорбился, что я без цветов к его царской персоне пожаловала. Бровки домиком сделал, губки буквой "о" сложил, огромными ресницами похлопал. Ни дать ни взять, испуганный пророк. С душой Люцифера и характером аллигатора.

— Ты! — некультурно указав на меня пальцем, крякнул оторопевший Король.

Я со вздохом наклонилась. Под шокированное "Эй! Что ты… как ты…?!" Кретина преспокойно сцапала многострадальную туфлю и, наконец, водрузила её на ногу.

Для Девидсона процесс обувания, наверное, был сакрально вдохновляющим. Он с каким-то топорным непониманием смотрел вниз, на мои ноги. Будто ожидал, что сейчас из недр шпильки появится кинжал и я приставлю оружие к царскому горлу. Однако я всего-навсего банально вставила грязную стопу в промоченную насквозь туфлю. И сделала было шаг в сторону. Куда там! Величество воспротивился скорому отступлению Золушки. Видать, в принца поиграть решил.

— Что ты тут делала? — стиснув мой локоть, подозрительно вопросил он.

Следователь фигов.

— Наслаждалась хитросплетеньем капель на мокрой от дождя мостовой, — закатив глаза, просветила юного детектива я.

Мокрыми была, увы, не только мостовая. На мне тоже не осталось ни одного сухого места: свитер свалялся и повис жалкой тряпкой, волосы можно было выжимать, как купальную шапочку, об обуви вообще лучше скромно промолчать. С превеликим удовольствием я сорвалась бы с места и доскакала бы до ближайшего укрытия. Но нет, изнывающий от мук одиночества Пит упорно сопел рядом и не позволял мне свершить побег из Шоушенка.

— Самая умная нашлась? — привычно скривившись в насмешке, прищурился мой новый знакомый.

Я уже начала сожалеть, что не удрала в одной туфле. Тогда можно было бы хоть пропустить беседу с господином Кретином. Тоже, между прочим, вымокшим до нитки. Брендовая куртка расстегнута, рубашка под ней второй кожей облепила мощный торс, капюшон слетел — и теперь похожий на разгневанного Посейдона Пит смотрел на меня из-под слипшихся от дождя прядей курчавых волос. Само совершенство. Само очарование. Само язвейшество.

Как тут не съехидничать? Пропустив этап вежливых приветствий, как, впрочем, и всего вежливого в нашем случае, я милостиво просветила:

— Ну что ты, — и похлопала идиота по руке в знак моральной поддержки, — я и не терялась. Просто неудобно было мешать вашему разговору.

А потом, натешившись искрой бешенства, промелькнувшей в лазурных глазах, ещё более иронично добавила:

— Это называется тактом, мистер Девидсон. Знаете, что такое такт?

Я в этом очень сомневалась, потому что мистер Девидсон резко притянул меня за руку к себе и, едва не лишая конечности, прорычал:

— Откуда ты такая взялась? — он, собственно, не ждал ответа, ибо, с любопытством глянув на мои загоревшиеся щеки, величественно предположил: — Хотела стать следующей…

Он несколько секунд подбирал слово. Мой словарный запас был явно богаче, поэтому я милостиво подсказала:

-…жертвой поползновений? — и тут же опечалила господина Кретина: — Нет уж, уволь. С "полным списком" я не справлюсь, так что придется тебе эту миссию возложить на кого-нибудь другого.

Я даже пару раз кивнула и состроила печальную гримасу, которая, подозреваю, задела Девидсона больше, чем решительный отказ от его бравых ухаживаний. Метающий громы и молнии парень чуточку меня встряхнул. Сила его возмущения была столь велика, что заставила дождь прекратиться.

Под бибиканье проезжающих мимо машин, под цветущее дыхание города Король сипло выдавил:

— Поздравляю. Тебе удалось меня заинтересовать.

О Боже! Ничего себе! Вот это я понимаю, успех! Он нобелевскую премию мне вручить случаем не собирался? За долготерпение, например.

Мрачно выдохнув, я попыталась выдернуть руку из его тиранского захвата. Тщетно. Тогда, вперившись в божественный лик подмоченного дождем Аполлона, я с кислой миной эпично прокомментировала его воодушевляющее поздравление:

— Волнующе… Но обойдемся без лишнего пафоса, Пит. Будем считать, что наш сегодняшний разговор тебе померещился.

Уж в чем, в чем, а в интересе контуженного на голову Мажора я не нуждалась. Мне и без того проблем хватало. Взять хоть переполох в редакции. До превращения Себа в фарш оставалось каких-то полтора часа, а я ещё не купила чертов торт и даже не вышла на охоту за свечками. Вместо того чтоб заниматься делом, я вела бессмысленные диалоги с Кретином, не стоящим внимания. Кретин, однако, был весьма последователен: переварив сказанное, приблизил свое загорелое, повидавшее профессиональные кремы и маски лицо к моему, от природы бледному. Колкий взгляд куснул за самую душу, а после того как я вынужденно опустила глаза, не выдержав напора звездной самоуверенности, Его Величество хмыкнул:

— И как же зовут современную Золушку?

Он, видимо, сказок в детстве перечитал. Вообразил себя принцем на белом коне, распушил хвост. Думал, все окрестные простушки на его шарм поведутся, баллады о блондинистой красоте сочинят и коленопреклоняться ринутся. Может, и все. Но точно не я, не понаслышке знакомая с подобного рода типами. Хищными и беспринципными. Готовыми всадить нож в спину в самый неподходящий момент. Очень хорошо я знала психологию таких вот богатеньких зарвавшихся мальчиков. Что ж. Второй раз на те же грабли не наступлю! Резко высвободив руку из церберского захвата Девидсона, я с отвращением отошла на полшага в сторону.

Он не расстроился: в своем репертуаре заинтригованно наклонил голову и беззастенчиво оглядел меня с ног до головы. Абсолютно хамно, в духе настоящего извращенца. Мажор не постеснялся остановить взгляд на обтянутых серыми брюками бедрах, даже невесомо ухмыльнулся при виде моей скромной попытки натянуть свитер пониже.

Засранец развращенный. Все очарование поступления мне разрушил! Так хотелось стереть это масляное выражение превосходства с загорелого личика! Меня аж подмывало нагрубить в ответ. И все-таки я сдержалась. Вместо того чтоб уподобляться Кретину, провела рукой по слипшимся прядям волос, гордо вздернула подбородок и, расправив плечики многострадального свитера, улыбнулась Королю во все тридцать два. Он чуть не ослеп от широты моего добросердечия.

— Ты, кажется, что-то напутал, — весело подмигнула я совсем уж оторопевшему от смены моих настроений Питу. — Золушки канули в прошлое — сейчас эра суперменш в юбках, — и, насладившись мозговым стопором своего оппонента, прибавила: — Мир в опасности, мой непросвещенный друг, так что позволь откланяться и улететь… бороться за светлое будущее нашей нации.

Я мило помахала ему ручкой, поудобнее перехватила сумку с документами и поторопилась исполнить свое геройское предназначение. Девидсон догонять не стал. Сложив лапы на груди, зачарованно просканировал меня взглядом.

— Ещё увидимся! — по-мальчишески рассмеявшись, крикнул он мне вслед.

В этом я очень и очень сомневалась.

Не проклята же я небесами, чтоб вновь пересечься с кретинистическим уникумом?

Оказывается, проклята…

В электричке я браво силилась прочесть очередную главу Кундеры. Любимого, между прочим, автора. Но строчки с упорством улитки ускользали мимо. Под конец, измучившись, я бросила это дело и понуро уставилась в окно.

Ну вот. Опять. Старалась-старалась выкинуть из головы своего личного посланника из ада, и все зря. Благодаря сегодняшнему столкновенью с Господином Мажором, поистине великолепным представителем касты высокомерных засранцев с замашками Короля, мой давний кошмар, огрех моей молодости вдруг выпрыгнул из памяти как черт из табакерки.

Майкл Превосходный. Чтоб ему пусто было! Звезда парада. Капитан футбольного клуба. Кумир всей школы. Подающий надежды спортсмен... Красавчик. Балагур. И прочее-прочее-прочее. Список можно продолжать до бесконечности. Широкоплечий, идеально сложенный, озабоченный внешностью богатенький сукин сын. Как под копирку списанный с Девидсона. Только волосы у Майкла темные, воронова крыла, а у Пита русые, непослушные, напоминающие взрыв на макаронной фабрике.

Но в остальном, зуб даю, парни друг друга стоят. Небось, Девидсон тоже был заводилой класса. Майкл, например, один-разъединственный из нашей школы щеголял трендовыми шмотками и мотался по гламурным вечеринкам. Для захудалого райончика Лондона он был чересчур уж… выделяющимся. Прямо разрыв канона. Мистер "Я брошу вызов обществу", любитель повыделываться ради понта. Вот только тогда я этого не понимала. В лихие пятнадцать девочкам, видите ли, нравятся бедбои с залихватской улыбкой. К тому же, я была менеджером футбольной команды. Само провиденье подбросило повод схлестнуться с Великолепным! И втрескаться в него по уши. Вернее, в его дикий норов и баранью упертость. В точность его пасов и приторность комплиментов.

Превосходный игрок, Майкл не терял хватки и в реальной жизни. Ему не составило труда прикинуть, что скромная отличница, пожирающая его величество влюбленными глазами, станет прекрасным трофеем. Далекоидущие планы Превосходного включали в себя Йельский университет, где его таланты заблистали бы с новой силой. Но мозгов Майкла хватало, разве что, на местный колледж, да и то с великой натяжкой. Вот тут-то и включилась в игру я. Ученица от бога. Послушная раба Майкла Великолепного. На меня он с превеликим удовольствием скинул бремя домашних заданий, в то время как сам протирал штаны в модных ночных клубах. Ему даже хватало наглости потешаться над моей привязанностью в кулуарах со своими дружками. Они-то и подтолкнули Великолепного на грандиозно мерзопакостный спор. Угадайте, кто был предметом спора?

Правильно, ваша покорная слуга.

Но все это в прошлом, в прошлом…

Выведя на стекле подобие человечка, я нервно куснула себя за губу, чтоб очнуться, подобрать сопли с пола, и, наконец, взбодриться. В конце концов, трудные времена позади. А торты с таким кислым видом не покупают. Гирлянды и подавно. Мало редакции что ли одного Дьявола с вечно перекошенным лицом, будто вырезанным из баобаба? Мне коллеги сей роскоши не простят. Так что… прошлое прошлым. Теперь я совершенно самостоятельная личность, стажер прославленного "Once upon a time", могу отбрить кого угодно одним взглядом, могу… могу остановку свою пропустить, чтоб мне пусто было! Перепрыгивая сайгаком через баулы спортсменов, басисто обсуждающих прошедшую тренировку, я рванула к выходу.

Фух! Успела! Выскочила из вагона в самый последний момент. Хороший знак, предвещающий беспроблемное продолжение утра.

Ага! Размечталась! Держи карман шире, — беспроблемное продолжение утра. Ха! Как вы уже поняли, в скором грядущем приключений мне только добавилось.

И начались они с простого, казалось бы, незатейливого похода за покупками.

Торт, венец творенья шотландского мастера, кудесника лондонских сладостей, я забрала почти сразу. Выслушала, правда, жалобы на жизнь продавщицы с накрашенными когтями и мозгом, отстающим по части развития даже от мозга гамадрила. Но, в целом, моя психика не пострадала. Постулаты о том, как выгодно выйти замуж за стареющее бревно, я удачно пропустила, отвлекшись на звонок Себа.

— Лиззи! Мы горим!!! — орал в трубку мой эмоциональный друг.

Я закатила глаза. Можно подумать, мы когда-то не горели! Глаза у редакторов горят от недосыпа, огонь ненависти к Боссу тоже не тух никогда, да и сроки… сроки постоянно горят. Все привыкли. Один Эйлз вечно паниковал перед каждой сдачей правки мистеру Дьяволу.

— Вот, возьмите, — протягивая карточку прелестнице с четвертым размером ногтей, прижала я трубку к уху.

— Купер, не собираюсь я тебя никуда брать! — принял сказанное на свой счет мой обожаемый паникер.

Я усмехнулась. С точностью до ста процентов я могла представить себе бледнющее лицо друга. Он перед тем как к начальнику в кабинет заглянуть, десять раз перед зеркалом репетирует "Здравствуйте, мистер Хеллфаер!" И в желании избежать мистера Хеллфаера был с Себом солидарен весь отдел. Он же не человек — топор! Мало того, что холодной мимикой напугает до смерти, так потом и зачатки писательства отрубит одной искрометной фразой. Вежливой, кстати. И ты стоишь перед ним. Такой грустный-прегрустный. В душе — черная дыра негатива, но возразить ничего не можешь. Дьявол ведь журналист от бога. За что ни возьмется — шедевр. Какую тему ни выкопает — хит сезона. Вот скажите, разве можно одновременно и ненавидеть и страстно боготворить кого-то? Я именно такие чувства испытывала, когда один на один с Хеллфаером оставалась. Разрозненные. И задушить, вроде бы, хочу, и преклонить голову перед его талантом. В общем, все сложно. У меня. А у Себа вообще критически худо. Он, бедолага, дышать в присутствии Босса забывал. Благо, я друга в бок толкала, мол, соберись, тряпка. Так и жили.

— Себ, ты дату переправил? — вернулась я на бренную землю. — Или как в прошлый раз, сдашь материал от пятого мая 1983 года?

Расплатившись за торт, я бочком попятилась к дверям, стараясь слиться с предметами интерьера. Очередная нудная лекция на тему института брака встала бы костью в горле. Лучше уж сто пять статей накатать!

— Ты мне до скончания века будешь тот случай припоминать? — отошел, наконец, от канонов паники мой соколлега и хороший друг. — У самой-то выходной, вот и зазналась, мисс Выскочка!

В чем-то он был определенно прав. Сегодня я впервые за весь месяц выспалась, в то время как пчелки "Once upon a time" с пяти утра держались на одном кофе.

— И кому же сказать спасибо за украденный отдых? — грозно спросила я трубку.

На том конце фыркнули.

— Просто я знал, что ты успела по мне соскучиться, — выдал покоритель женских сердец первого уровня Себастьян Эйлз. — Радуйся: такую услугу тебе оказал! — шутливо добавил он.

Обижаться на Себа было нереально. Он же душа нашего дружного коллектива! Да если бы не шутки Себа, половина офисного планктона уже посадила бы напрочь нервную систему. Работать с Дьяволом — это как переплыть реку Стикс! Никогда не знаешь, что ждет тебя на том берегу: наказание или поощрение. Надо ли говорить, что веселый нрав Эйлза определенно скрашивал тяжелые серые будни редакции?

Более того, мы с Себом — давние знакомые. С начальной школы друг друга знаем. Правда, тогда он был плаксой и задавакой, я даже один раз побила нашего будущего казанову, но только об этом тссс! Иначе снова разбушуется! Он ведь, пакостник, вечно меня в неловкое положение ставит перед коллегами. "Вы бы видели, какой у Купер хук слева", сказанное в разгар планерки, прямо после моей стычки с Амандой чего стоит! Я потом красная с полдня ходила! А Себу хоть бы хны. Он, кажется, был безумно рад нашему неожиданному воссоединению спустя десять лет. Приклеился ко мне крепко-крепко. Будто действительно собрался свое давнее обещание выполнить…

— Ау! Приём! Земля вызывает Лиззи! — с секунду бесновался лидер нашего тандема.

— Себ, не кричи так громко, — безжалостно осадила его я. — Все равно раньше трех на работе не появлюсь.

Обиженная пауза была мне наградой за жестокосердие.

— Ладно. Буду в половину третьего, — жадно вдыхая пахнущий дождем и свежей выпечкой воздух, смилостивилась я.

Сопение Эйлза было слышно даже сквозь помехи.

— Хорошо, в два. И на этом точка.

Себи прекрасно понял, что канючить дальше не имеет смысла, поэтому мило перевел разговор в другое русло. Мой напарник — мастер подстраиваться под обстоятельства! Его дальним родственником, никак, хамелеон был.

— Ты забрала торт, единственная моя? — с неподдельным интересом спросил брюнет всея редакции.

Его страсть к сладкому была безгранична и неизлечима. Весь офис следил за постоянно меняющимися предпочтениями Себа. Он то притаскивал на работу кактус, сделанный из печенья, то потчевал желешкой соседа через картонную стенку. Я сбилась со счета, сколько всего вкусненького перепробовала благодаря несметной щедрости друга. Вот только временами мне казалось, что радость Себа по отношению к чудным конфетам и приторному зефиру запредельно ненатуральная: проскакивало в его шутливых карих глазах явное перенасыщение своим сладкоежством. Однако делиться со мной Себ любил. Искренне. У него улыбка чеширского кота на губах расцветала, когда я нехотя помогала ему уминать шоколад или печенюшки. Остальные завидовали молча. Облизывались, упивались литрами кофе и грызли убогие пончики, мейд фром забегаловка напротив. Понятное дело, им не терпелось возложить на главного сдадолюба "Upon a time" ответственную миссию — покупку торта для самого кислого члена нашего коллектива. Вот только нести эту трехъярусную махину пришлось мне! Кто его только надоумил выложить две сотни долларов за мучное изделие? Можно подумать, Хеллфаер оценит презент и от счастья расплачется на виду у всей редакции…

— Твой торт, Себи, упирается мне в задницу, — честно признала я непреложный факт.

На том конце телефонного провода хихикнули.

— Главное, Дьяволу не говори, что его торт побывал в непростительной близости от твоей задницы, — искрометно предупредил меня приятель.

— Сейчас я больше всего хочу добить тебя. Желательно этим тортом, — буркнула я Себу. — А ты издеваешься?

Остановившись около близлежащей скамейки, я с облегченьем поставила коробку на постамент. От жуткой перевязи ажурной лентой, сбившейся после моих с нею яростных сплетений пальцами в элементарную жесткую леску, саднила кожа рук. Я безмерно страстно хотела отблагодарить Себа за доставленное неудобство, но, вспомнив, что он угробил вчерашний вечер на правку моей абсолютно бездарной статьи, прикусила язык и устало буркнула:

— С тебя самый большой кусок. Для доставщика.

— Да хоть целый ярус схрумкай, — по-миллиардерски разрешил Себ.

А пока он с придыханием рассказывал мне о скандально известной личности кулинара, сие творение слепившего, я вскользь глянула на свое отраженье в витрине Старбакс.

Кошмар. Помада размазалась по щекам, коварно потекшая тушь превратила меня почти в панду. Плюс свитер немного подсел и брюки изгваздались в придорожной пыли. Вот так красавица! Во время врученья Хеллфаеру подарков придется спрятаться за широкие спины старших коллег. Босс же у нас перфекционист. Увидит меня, такую цветущую, пахнущую, и в обморок грохнется. Он-то, чистюля до кончиков ногтей, книжечки с журнальчиками в своем кабинете по цветовой гамме каждую неделю расставлял. А видели бы вы документацию "Once upon a time"! Это же, без преувеличения, произведение искусства!!

— Ты в курсе, что босс в командировку собирается? — прервал череду моих шальных мыслей Эйлз.

— Не обольщайся, — погладив тортик по блестящей обертке, сказала я. — Уедет, как всегда, в гордом одиночестве.

О любви нашего начальника к обособленности в делах знали все. Великосветский босс до уровня челяди опускался редко. А уж по части напарника и вообще был предельно привередлив. Не припомню, чтоб за полгода моей службы Дьявол хоть раз взял с собой в поездку кого-то из сотрудников. Никаких симпатий. Никаких любимчиков. Хеллфаер одинаково ненавидел всех. Ненависть была, впрочем, взаимной. Если бы не высокая зарплата, подозреваю, большинство пчелок "Upon a time" улетели бы в другие края… Лишь Себ упорно лелеял мечту самолично увидеть, как Великий Раймонд Хеллфаер берет интервью у какой-нибудь знаменитости. И это при ярой дьяволофобии юмориста.

— Похорони надежду поохотиться вместе с бывалым волком журналистики, друг, — сыграла на ранимых чувствах Себа жестокосердная я.

Себ, конечно же, не стал отмалчиваться.

— Чего это ты такая вредная? — хмыкнул он. — Под дождь попала или поругалась с кем?

Снова! Снова и снова! Не в бровь, а в глаз, хоть убей! Капитан, блин, Очевидность!

Вот КАК? Как у него это получается? Он с космосом связь напрямую держит? Или третье веко у Эйлза работает в обратку? Не знаю! Но его манера попадать в точку своими предположениями вгоняла в ступор весь доблестный состав "Once upon a time". Некоторые стеснялись в носу поковыряться или любовнице подмигнуть, если поблизости маячил всевидящий Кэп. Кстати, эту кличку Себ от меня получил. После того как разоблачил мою беспричинную стычку с папой в канун нового года. Помнится, Эйлз тогда ещё круглые очки, как у Гарри Поттера, носил. Его старый бзик. Представляете, парень с модной стрижкой, в одежке а-ля лондонский денди и в чудных очках вдруг с серьезным видом смотрит мне прямо в печальные глаза подбитого олененка и коварно так, прищурившись по-пиратски, говорит: "Что, джем со стариком не поделили?" Я ему: "Откуда ты узнал?", а он — мне: "Ты, когда взбучку от родителя получишь, весь день умирающего лебедя корчишь". И на мой немой вопрос про джем только руками разводит: "Да Дьявола ради, Купер. У тебя рукав весь красный. Сдается мне, если ты не убила кого-то по дороге, то это клубника…"

Просто и без затей. Как, впрочем, и всегда.

— И под дождь попала, и на кретина около Нотинстона нарвалась, — полностью признала поражение я.

Себ сочувственно поцокал языком. Мол, бедненькая ты моя, несчастная.

— Когда Хеллфаер свечки будет задувать, станцуй антишаманский танец и загадай кретину побольше приключений в жизни.

Точно! Свечи! Вскочив с места, я окинула взглядом магазинчики. Вывески кричащие, но ни на одной — надписи "сувениры для праздников и торжеств". Время же немилосердно двигалось к обеду. В запасе у меня было около часа, куда следовало включить поездку до редакции и пять минут на приведение себя в порядок. Посему, распрощавшись с недовольным другом, я обегала всю округу в поисках желаемого. И вот, когда, казалось бы, окончательно отчаялась, решение проблемы чудным образом нашлось на улице. Свечи я купила у не в меру болтливой девчушки с комплекцией носорога. Она за пять минут напичкала меня сакральными знаньями о каждом предмете из разложенного на малюсеньком столике репертуара. Когда же юная предпринимательница бойко дошла до описания свечей, я просто не выдержала потока информации и просто-напросто протянула ей пятидолларовую купюру вместо долларовой.

— Сдачи не надо, — произнесла я волшебные слова и, затолкав свечи в сумку, понеслась к станции метро.

Позже я очень пожалею о своей торопливости, но ошибки молодости есть ошибки молодости.

А пока, с тортом в обнимку, с котомкой наперевес, я топталась у порога редакции, истошно оправляя складочки на свитере и силясь носом отпереть дверь. Оная открылась сама. Как раз когда я меньше всего этого ожидала. Мысленно просипев: "Земля, прощай!", я уж было собралась проехаться пятой точкой по ступенькам. Но нет, не кто иной, как Дьявол собственной персоной сцапал меня за руку и втянул с тяжелым вздохом в святая всех святых, в его детище, в редакцию "Once upon a time".

— И в свой выходной успеваете навести шороху, — ставя меня на место в прямом и переносном смысле, пробормотал хмурый босс. — А это ещё что такое? — кивнул в сторону торта убийца веселья.

— Ну… эээ… — познавательно выдала я.

Подскакавший к нашей примечательной парочке Себ растянул губы в улыбке Джокера. Кэп сегодня нацепил на себя рубашку в такую огромную клетку, что самого рисунка было почти не заметно. Окутанный зеленым шлейфом жилетки, сверкая коричневым ремнем из кожи питона, мой предприимчивый друг выхватил из моих трясущихся рук раритет, после чего с воодушевлением повернулся к мистеру Хеллфаеру, непревзойденному консерватору стиля.

— А это… сюрприз! — радужно сообщил Себ мрачному жнецу и спрятал торт за спину.

У Хеллфаера дернулось веко, но, привычный к работе с идиотами, мистер Дьявол смолчал. Развернувшись на каблуках, он вышел-таки из здания, напоследок одарив нас с Эйлзом таким взглядом, будто мы свершили грандиозную шалость в песочнице и ему очень стыдно за наше младенческое поведенье.

— Во дает! — присвистнул Себ, когда за боссом закрылась дверь. — Он даже в день рожденья выглядит так, словно в последний путь собрался!

Я шлепнула друга по руке, чтоб не разводил сплетни.

— Не все же такие раскомплексованные, как ты, — скептически осмотрела я его брюки-хаки и замысловатые сапоги чуть не до колена. — Мистер Хеллфаер придерживается классики.

Себ потянул меня за собой к рабочему месту.

— Костюм-тройка, и ни одной расстегнутой пуговки, — задумчиво протянул Кэп на ходу, — загробной жизни он придерживается, вот что я тебе скажу, Купер!

Мы миновали Аманду, в общем-то, нашу непосредственную начальницу, проплыли мимо вечно сморкающегося Бреда, кинули по приветливому "хей!" половине отдела, после чего, наконец, сели друг напротив друга в маленьком закутке два на два, где помещались только два стула и двусторонний стол, за которым мы с Себом работали. Лицом к лицу, так сказать, в тесноте, да не в обиде.

— Думаешь, у Дьявола даже носки все в сине-черно-белой гамме? — с ужасом в голосе вопросил Себ.

И руку к груди прижал, показывая, сколь подломит сий факт его шаткое душевное равновесие. Я искренне рассмеялась, впервые за день почувствовав себя дома. Почти счастливой, почти одухотворенной.

Закинув ногу на ногу, я не без удовольствия кольнула друга:

— Как знать, как знать, может, у него и покруче твоих, со спанч бобом, найдутся…

После моего предположения рассмеялся и он. Заразительно, смехом, от которого по всему организму разливается благотворное тепло. Повезет же девушке, которая украдет сердце этого неисправимого бабника! Я чуть вслух эту глупость не сморозила. Благо, вовремя прикусила язык.

— Колись, ты отдал Дьяволу финальную правку Изелфейла? — отринув никому не нужные условности, поинтересовалась я.

Себ поправил симпатичные, теперь квадратные очочки, скрючил лик в подобии недовольства и печально сообщил:

— Да, но пока не поплатился за ошибки… Чует мое сердце, премии мне в сентябре не видать.

Я погладила сокрушенного коллегу по мужественному плечу в знак поддержки.

— А сама-то в сроки успеваешь? — убил меня одной фразой неблагодарный засранец.

Отвечать не было смысла: Себ по глазам увидел, на какой стадии написания статьи я нахожусь. Настала его очередь трепать меня по плечу, однако в самый пик наших взаимных страданий в тесную каморку ворвалась Аманда. Для нас просто мисс Ля мур. Это Себ её так назвал, потому что к своим пятидесяти пяти эта прекрасная женщина сменила семь мужей. И, полагаю, шла к прибавлению в длинный список очередного — нашего угрюмого, скупого на комплименты корректора. Мисс (пока, напоминаю, именно мисс) Петтигрю следила за тем, чтоб порядок царил в делах всего коллектива. Она же отвечала за стажеров, то есть, нас с Себом. И вообще, Аманда была самым "древним" гостем "Once upon a time". Она трудилась с самого первого дня открытия редакции и прекрасно лавировала между вечно шипящим, разбрасывающимся циничными репликами боссом и его затравленными, ожидающими подлянки подчиненными. Если по ходу статьи, или правки, или отчитки, или ещё бог знает чего у меня возникал вопрос, я смело шла за советом к Ля мур. Заместитель директора феноменально быстро находила ошибку и с поразительным тактом указывала на то, как её исправить. Она, выражаясь фигурально, была сердцем нашего коллектива, тогда как мистер Хеллфаер — сухим рассудком, лишенным даже намека на человеколюбие.

— Детишки, — привычно преуменьшая наши с Себом заслуги перед "Once upon a time", шикнула будущая жена корректора. — Готовы торжественно вручить Раймонду торт?

Она с облегченьем выдохнула, когда приметила огромную конструкцию подле Себова ноутбука, но бдительность не утратила:

— Быстро втыкайте свечки, и…

— …будьте умничками, ведите себя хорошо, — на распев закончили мы за начальницу.

Она погрозила нам пальцем, отчитала каждого за недавние огрехи в работе, потребовала с меня отчет по далекоидущему проекту и, сверкнув красными шпильками, ушла третировать кого-то другого.

— Вот тебе и выходной, — вытряхивая документы из своей сумки, вспомнила я приказ Аманды доконать статью про особо отличившегося маргинала. — Надо было в балерины идти…

— С твоим-то умением встревать в неприятности?! — нахально фыркнул Себ. — Вчера на меня кофе вылила, сегодня Дьяволу ногу отдавила!

А его, между прочим, никто не спрашивал! Я была бы просто чудесной балериной, если бы мама… если бы мама…

Впрочем, зачем снова о грустном? Шваркнув Себу через стол свечки, я на полчаса погрузилась в дебри неправленого текста. И ушла в работу настолько глубоко, что не с первого раза отозвалась на требовательный призыв Эйлза. Оказывается, час икс настал!

Торт вынесли на середину офиса и под аплодисменты всех членов редакции водрузили на стол.

Хеллфаер, больше расстроенный, чем изумленный, смотрел на открывшуюся красоту творенья шотландского кулинара. Бабочка на шее, и та скуксилась, когда Себастьян зажег одну за другой поздравительные свечки. На лице Дьявола проступило мученическое выражение, стоило Аманде прирявкнуть:

— Дуй!

Она картинно закатила глаза при виде того, как медленно, с опаской босс подбирается к торту. Под вящее молчание работников "Once upon a time".

— Бога ради, Раймонд, тебе сорок пять, а не сто. Радуйся, что люди ещё помнят о твоем дне рождения! — не выдержала душа Ля мур.

Хеллфаер напряженно улыбнулся. Праздник ему был определенно в тягость. Бедная экс миссис Хеллфаер! Представляете, она ему: "Сюрприз, дорогой!" и обниматься на шею кидается, а Хеллфаер в своей этой привычной холодной манере — сухое "Спасибо, дорогая, но я, пожалуй, пойду ещё поработаю с недельку". От такого не просто уйдешь — убежишь! Бедняжка поразительно долго продержалась: восемнадцать лет. Просто срок отмотала! Я бы ей медаль вручила или памятник нерукотворный воздвигла бы.

Но вернемся к нашим баранам. То бишь к Дьяволу, ясное дело. Он таки наклонился над сладким шедевром и несильно дунул.

Свечи продолжали гореть.

Я видела, как наполнились шоком стальные глаза мистера Хеллфаера. Он разогнулся, зыркнул на беззастенчиво хихикающую Аманду и, не найдя у неё поддержки, поджал губы.

— Вы же не хотите потратить желание впустую? — сгладил острые углы щекотливой ситуации мой находчивый друг Себ. — Дуйте сильнее! Вы же мужчина!

Не знаю, что сыграло свою роль в дальнейшем продвижении событий: то ли Дьяволу действительно захотелось исполнения заветной мечты, то ли босса задел намек Себа на его тщедушность и беспомощность. Результатом, однако, послужила вторая попытка задуть свечи. В этот раз Хеллфаер от потуги аж покраснел. Старался как мог!

Тщетно!

Коварные свечи и не думали гаснуть. Вместо них гасло терпение Хеллфаера. Когда он, донельзя разгневанный, выпрямился, чтоб получше разглядеть смеющихся или пытающихся скрыть смех сотрудников "Upon a time", случилось непредвиденное: комнату потряс звук мини-взрыва. Это свечи-хлопушки сослужили свою недолгую службу. Торт разлетится на мелкие кусочки. Мне на руки и волосы попали ошметки крема. Себ счистил с носа милого херувимчика. Аманда, согнувшись в приступе гомерического хохота, даже и не думала оттирать с дорогущей черной юбки жирное белое пятно сливок. Но больше всех, конечно, досталось Дьяволу. Помните нашумевшую фразу: "Главное, чтобы костюмчик сидел"? Так вот. Костюмчику босса теперь пришел глобальный кирдык. Ни прадовский пиджак, ни джордановские очки не выдержали испытания кремом. Поразительно спокойный для человека, искупавшегося в торте, Дьявол поддел пальцем шоколад со своей щеки и задумчиво попробовал темную жижу.

— Чья это идея? — едва слышно уточнил наш любимый начальник.

Всё вокруг неожиданно пришло в движение: у пчелок редакции нашлись неотложные дела, даже Аманда, не столь давно агонизировавшая от смеха, по стеночке добралась до своего кабинета.

Себ, трусишка, тоже сбежал. Так что сомневаться Хеллфаеру не пришлось: я была единственной, кто, понуро опустив голову, стоял пред безжалостным тираном.

— Мисс Купер… — голосом кровожадного аллигатора поставил точку на моем приговоре Хеллфаер. — А я уж было испугался вашей подозрительной кротости.

От безысходности я опустила глаза. Я ведь действительно искренне сожалела. Правда! Мне совсем не хотелось выставлять директора идиотом перед всей редакцией. Проклятые свечи! Проклятая моя невнимательность! С видом раскаявшейся грешности, притопавшей на исповедь, я протирала туфлей коврик подле кабинета босса. Поднять на него взгляд было страшно, поэтому я молча ждала наказания. Однако прилюдно его выдавать Хеллфаер не спешил.

— За мной! — скомандовал он и белой от сливок рукой схватился за ручку двери.

Та коварно выскользнула из лап. Произошла маленькая заминка, в течение которой я пропустила бессчетное количество ударов сердца. А мои коллеги пытались не хрюкать и, тем более, не икать от смеха. Спустя пару секунд и три долгих вздоха Дьявола мы наконец вошли в его уютное кристально чистое логово. Думаю, директор прекрасно слышал полузадушенное, полное издевки:

— Что ж он такого нажелал-то?..

Но тщательно вытерев с благородного лица остатки розочек, и виду не подал, что насмешка сколько-нибудь задела его.

— Присаживайтесь, мисс Купер, — жестом указал он мне на роскошный стул напротив его рабочего места.

Из вышесказанного я с ужасом поняла: разговор будет невеселый и долгий. Попеняв себе за рассеянность, я ринулась в бой с оправданьями:

— Ничто не извиняет моего ужасного поступка, мистер Хеллфаер, — с придыханием начала я. Моя искренность могла бы тронуть самое холодное сердце, но мистер Хеллфаер даже не повернулся. — Сегодня был насыщенный событиями день, я торопилась забрать торт, но свечей нигде не было. Я все искала их, искала…

От безысходности я и вправду опустилась в кресло.

— Не надо было покупать их у уличных торговцев… — сокрушенно покачала головой я и понуро добавила: — Я, честно, не знала, что свечи с приколом…

Пока я тараторила, босс, отвернувшись к окну, неторопливо оценивал ущерб, принесенный одежде. Торжество хаоса, похоже, его впечатлило! Когда я окончательно замолчала и громко сглотнула, Дьявол сделал полукруг, чтобы посмотреть прямо на меня. Своими пронзительными серыми глазами, прожигающими дыры в самообладании оппонента. Однако сейчас эти обычно пасмурные глаза смеялись. Мне стало душно от искрящейся, открытой улыбки господина Уныние, господина Жуткое Настроение. Очаровательные ямочки на щеках. Оказывается, они придают Дьяволу бесшабашной привлекательности! А смешинки во взгляде! Я бы жизнь отдала, чтобы босс вот так улыбался каждый день. Черт с ним, с тортом! Я безумно рада была открыть для себя новую сторону всегда чопорного, застегнутого на все пуговки вежливости Хеллфаера.

— Кхммм… — разом смутившись и потеряв дар речи, прокашлялась я и, в уме подсчитав количество разводов на пиджаке мужчины, пристыжено выдавила: — Простите. За… костюм и за испорченный день рождения в целом.

Хеллфаер лишь отмахнулся. Стянул с себя пиджак, хмыкнул при виде разнообразья клякс, исполосовавших элитную ткань, и ребячливо присвистнул:

— Красота-то какая!

У меня не получилось сдержать улыбку. Заговорщически подмигнув, Дьявол ответил мне на неё смешком:

— Вам бы стать художником, мисс Купер. Только гляньте. Это же шедевр, достойный Эрмитажа!

Он на манер фокусника развернул пиджак лицевой стороной и ткнул в первый попавшийся развод:

— Напоминает звездное небо, продрогшее от холодного порыва ветра.

Смешинки в голосе, а ещё тот факт, что вечно прилизанные волосы Дьявола растрепались, делали Хеллфаера до дрожи симпатичным, душевным и очень милым.

— Да нет же, — приняла эстафету я, — смотрите! — и указала пальцем на рукав. — Тут не хватает как минимум пять звезд до Ориона. Крылья совсем размыты.

Дьявол хмыкнул, ласково провел лапой по кремообразной жидкости и после безуспешной попытки лишить жизни одну из пестреньких розочек на кармане делано грозно пророкотал:

— Зато Вашей выходке, мисс Купер, можно смело поставить все пять звезд.

Я озадаченно потупилась. Ну вот и кончились дружелюбные подтрунивания. Сейчас босс отчитает меня как нашкодившую первоклассницу, ещё и зарплаты лишит. Надеюсь, хоть работу не потеряю!

— За пять лет функционирования нашего славного "Upon a time" меня ещё ни разу не поздравляли так… эффектно. Барбекю, корпоративы, фейерверки — скучно! — словно заправский волшебник помахал он в воздухе правой рукой. — Вам и салюта не потребовалось! Взорвали зал овациями. И не только зал… и не только овациями, — приподняв брови в ответ на мою робкую улыбку, припомнил мистер Дьявол. — Браво, мисс Купер! Вы умеете удивлять!

Если бы мне кто-то сказал, что Дьявол может рассмеяться во весь голос, я бы усомнилась в психическом здоровье говорящего. А тут… прямо на моих глазах мистер Хеллфаер, свет в оконце всех пессимистов планеты Земля, разразился заливистым "ха-ха-ха-ха-ха". У меня чуть родимчик не прихватило! Нельзя же так с людьми, в самом деле: мы ж с коллегами серьезно верили, что он сделан из бетона или чувствонепробиваемого стекла. И вдруг такое глобальное потепление характера. Хорошо, что я сидела, иначе точно грохнулась бы от потрясения.

— Эммм… — подбирая челюсть с пола, рассеянно пролепетала убитая неожиданностью я. — Так я… могу надеяться, что меня не уволят?

Мистер Хеллфаер прекратил хохотать. Он снял заляпанные белой массой очки, отложил их на край стола и, наклонившись всем корпусом ко мне, вопросил:

— Вы помните, что я сказал Вам полгода назад, в этом самом кабинете?

Я вжалась в спинку кресла и уверенно кивнула. Конечно, я помнила. Как такое забыть-то возможно?

После его искрометной фразы Хеллфаера полгода назад моя жизнь дала поразительный крен. Ну, и, конечно, я стала перспективным стажером "Once upon a time".

*

Честно признаться, я никогда никому не рассказывала о том, каким образом попала в редакцию. Даже Себу. Его-то приняла Аманда. Честь по чести. После подачи заявления с рекомендацией из универа. Впрочем, как и всех сотрудников редакции. Они прошли тщательно спланированное собеседование с миллионом вопросов. Все, кроме меня. Я — уникум: мое собеседование провел Дьявол. Причем, без моего согласия.

Не верите? Но я действительно не вру.

Получилось все и впрямь странно. Пожалуй, начну издалека.

Опустим предательство Майкла и вытекающие из этого последствия. Напомним об открытии папиной автомастерской, с какой стороны ни возьми, приносившей тогда больше убытки, чем прибыль. И получим девушку, определенно нуждающуюся в деньгах и безмерно страждущую уйти от реальной жизни в работу. Благо, Лондон является рассадником кафешек и ресторанов, где вечно не хватает обслуживающего персонала. Так я и оказалась официанткой на полставки в пекарне напротив нашего дома. Милое местечко, уютное, с аппетитной выпечкой и постоянно подворовывающими доставщиками. Мне там нравилось. Спокойно, тихо. Да и напрягаться особо не приходилось, разве что иногда подменять курьеров.

В тот дождливый мартовский день один из мальчиков на побегушках как раз в разгар смены уволился, и на мои хрупкие плечи легла ответственность за доставку. "Заплачу вдвое больше!" — клятвенно пообещала мне начальница, и я, улыбнувшись своей удаче, отправилась в путь. Развезти по городу вкусные пирожные и, возможно, получить хорошие чаевые. Что может быть важнее для работницы, у которой финансовые трудности? Вот именно, ничего. И с первыми двумя заказами я справилась на раз-два. Третий же стал катарсисом моего мирного существования.

А так все чудесно начиналось… На крыльях радости и любви ко всему человечеству я прискакала в редакцию "Once upon a time". Юная и верящая в чудеса. Зачитывающаяся Данте… Вот, кстати, последний мне и вспомнился, когда я вошла в огромное здание, состоящее из трех-четырех этажей. Ад. Это был точный синоним, описывающий творящееся за стенами благородного заведения. Все семь кругов, не иначе!

Прижимая к себе сумку-холодильник, я в ужасе застыла посреди накаленного до предела офиса. Стенающие люди в полуанабиозном состоянии мечутся из угла в угол, передавая друг другу какие-то бумажки. В помещении — гвалт, ругань, проклятья. Температура воздуха выше нормы. Где-то сиреной подвывает ксерокс. А в глазах каждого — паника, паника, паника. Мне даже уточнить было не у кого, кому в этой круговерти вздумалось перекусить. Изумленно моргая, я жалась к стеночке, в то время как беснующиеся работники, не обращая внимания на посторонний субъект, не переставая мелькали мимо меня. Лишь один участочек чистилища подозрительно пустовал. Кабинет с громогласной вывеской: "Р. Б. Хеллфаер". Это проклятое место народ старательно избегал. Рассудив, что, наверное, начальнику в разгар всеобщего состоянья хаоса вдруг взголоднулось, я направила стопы по направлению к устрашающему кабинету. На стук мне ответили грубо и безмерно неуважительно, но все-таки пригласили войти.

— Здравствуйте, я из… — "доставки" хотела было продолжить свою речь я, но щеголь в кожаном кресле и не подумал взглянуть на вошедшего.

— Сядь! — не допускающим возражения голосом мафиози в триста пятидесятом поколении рыкнул Хеллфаер.

Я поежилась, но перечить не стала.

— Давай статью, — все ещё не отрываясь от документов, потребовал этот аллигатор в черном костюме.

Ну и что мне прикажете делать? Вложить в его протянутую руку печенюшку?

— Вы неправильно поняли. Я не работаю… здесь…

О боги! Лучше бы я молчала! Дьявол, оторвавшись от черканья каракуль на белом листке, зыркнул на меня. Хлестко сверкнула серая вспышка негодования. У меня во рту пересохло после его короткого беспощадного взгляда.

— У тебя пятнадцать минут. Оуэн Дениз. Жду через четверть часа трогательную историю о мальчике, который не мог ходить, но мог, черт возьми, думать! — он шваркнул увесистый том словаря на стол и, предупреждающе сощурившись, прибавил: — Если калека вывел решение непреложной аксиомы, почему журналист моего отдела не может выполнить элементарное задание — написать без ошибок одну крохотную, идеально выверенную статью?!

И правда. Я даже посочувствовала рассерженному Полубогу редакции. И покивала. Однако чувство солидарности развеялось в пыль, когда в глазах Хеллфаера я углядела неподдельную жажду убийства.

— Я…? — указав на себя пальцем, для верности уточнила я, осознав, что под "журналистом" он подразумевал меня.

— Время идет! — гавкнул злобный гений.

Спорить с ним я не стала. Попыталась осторожненько встать и сделать ноги, но, будто предвидя печальный исход, Дьявол, не поднимая холодных глаз от писанины, в которую уже вновь погрузился почти без остатка, буркнул:

— Пишите здесь. В офисе слишком шумно. А нам как никогда нужны ваши мысли, мисс…

— …Купер, — хрипло отозвалась я, чувствуя, что земля уходит из-под ног.

Я ничего не знала о журналистике, да и вообще, мой опыт творчества сводился к сочинительствованию на уроках естествознания. Однако отступать было некуда. Сделай я хоть шаг к выходу, Дьявол взмахнет своими черными крыльями Люцифера и затопчет меня к чертовой бабушке за непослушание. Посему, поставив на стул тяжелую сумку с провизией, я присела на краешек стула. Бегло проглядев в сети информацию об упомянутом Ойэне Денизе, я помимо воли прониклась уважением к этому, без сомнения, даровитому парню. Несмотря на недуг, он стойко боролся за свое место под солнцем. Прошел через град насмешек, истратил не одну попытку прижиться в обществе, и вот… в неполные восемнадцать он получил нобелевскую премию за помощь американскому правительству в разработке генетического алгоритма с адаптивными мутациями. Мальчик стоял одной ногой на пути прорыва в области лечения СПИДа и рака. Я… была под впечатлением, когда увидела его скромную фотографию. Рыжее солнце, способное исцелить мир. Так я и назвала статью. На неё у меня ушло, конечно, не пятнадцать минут, а гораздо больше часа. И Дьявол, надо отдать ему должное, не мешал творческому процессу. Наверное, он насмотрелся и на то, как я карандашом по лбу постукиваю, и как косу в приступе вдохновения кусаю. Но когда я с победоносным видом свой шедевр перед ним торжественно на стол положила, и бровью не повел.

Отложил в сторонку ручку, откинулся на стуле, очочки поправил и внимательно прочел накарябанное вольное сочинение выпускницы старшей школы. У меня живот свело от страха, когда Дьявол изумленно перевел взгляд с меня на статью, а потом снова со статьи на меня.

— Не может быть… — пробормотал он себе под нос, нахмурился и опять перечитал карандашные строки. — Как это возможно… Джой…

Он растерянно водил пальцами по округлым буковкам, даже очки снял, чтобы глаза протереть. Я же в это время чувствовала себя экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение в музее. Правда, посетитель пока был один, но его внимания мне с лихвой хватало.

— Напомни мне свое имя, — видимо, переборов первоначальный шок, Дьявол бережно отложил тетрадный лист с моей работой на край стола.

— Купер. Лиззи Купер, — тихо представилась я. Момент истины настал. Я глубоко вдохнула и, набравшись смелости, выдала мистеру Хеллфаеру оглушительную правду: — Мне жаль, что отняла ваше время. На самом деле я работаю в доставке. Я вовсе не журналист. И, скорее всего, написала ужасную ересь. Извините.

А потом рванула к двери. Босс, к моему глубокому изумлению, ринулся за мной. Его крепкая рука поймала мою, дрожащую и хрупкую, на пути к ручке. Резким движением мистер Хеллфаер развернул перепуганную меня к себе.

— Продолжайте писать. Или пожалеете. Будете жалеть всю оставшуюся жизнь.

Я до сих пор помнила категоричное выражение его полыхающих одержимостью глаз.

Ни толики сомнения. Ни капли притворства. Лишь азарт, впитавшийся, казалось, даже в затянутый наглухо чванливый серый галстук Гуччи.

— Я принимаю тебя. На работу. В "Once upon a time". Что скажешь? — рвано предложил мой нынешний Босс.

В его словах ощущался привкус боли. И затаенный страх отказа.

Я сглотнула. Как зачарованная все смотрела и смотрела на змея-искусителя, предлагавшего мне дорогу в мир журналистики. Смотрела, и чувствовала: он прав, этот чопорный злыдень, в костюме-тройке похожий на пингвина. Если я сейчас поджав хвост ступлю за порог редакции, то навсегда распрощаюсь с привкусом счастья, пропитавшего каждую клеточку моего тела, пока я вдыхала жизнь в статью об Оуэне Денизе.

Секунды застыли. Бешеное сердцебиение отдавало горечью в горле.

У меня не было сил, чтобы отказаться от прекрасной возможности почувствовать себя на своем месте. Напрочь позабыв о сокровенном обещании, данном отцу, я одними губами прошептала:

— Да…

Это было нашим секретом, нашим таинством. Моим и Дьявола. И теперь, спустя полгода, он вдруг решил напомнить мне о дне нашего знакомства?

*

— Вы были очень убедительны, мистер Хеллфаер, — прокрутив в памяти чудесные моменты, мечтательно пробормотала я.

Босс кивнул. Его брови сошлись на переносице.

— Так вот, продолжайте писать, мисс Купер. И постарайтесь помнить: вам девятнадцать лет, а не девять. Радуйтесь, что ваша сегодняшняя смелая выходка никак не повлияла на тираж. И впредь будьте предельно осмотрительны!

У него таки получилось феноменально передразнить Ля мур с её непревзойденным хемпширским акцентом. Но мне это ничего хорошего, увы, не принесло. Только я расслабленно выдохнула, как, коварно ухмыльнувшись, Исчадие Ада пропел:

— Раз Вы находите время для походов за мучными изделиями, что ж. Не соблаговолите ли…

И он назвал такой длинный список, чего я должна была соблаговолить, что у меня начало дергаться веко.

— Аррррггг!!! — топнула я ногой, выйдя из жуткого кабинета.

К тонне задания на дом добавилась вторая тонна.

Выходной, прощай! Мы увидимся с тобой в следующей жизни!

Эх. С грузом уныния на плечах я направилась к своему заскучавшему рабочему месту. Подбадривающие реплики Себа не возымели ровным счетом никакого действия. До вечера я вяло ковырялась с текстами. Ничего путного написать так и не удалось. Уставшая и злая, я отправилась домой — спать.

Утро пятницы продолжило прекрасную традицию невезенья. Как вы уже поняли, я проспала. Бессовестно и безбожно. Если бы папа не ворвался в мою комнату, изображая вой пожарной сирены, не видать бы мне знакомства с благонравным Нотинстоном!

— Спасибо, пап! — после принятия реальности и пары злобных зырков в сторону будильника крикнула я.

Отец, браво отсалютовав, унесся в кухню. Сразу как убедился, что его идеальная дочь, скоротавшая ночку за выполнением Хеллфаеровых поручений, наконец, очнулась от сна. Поправочка: папа наивно полагал, что я зачитывалась Азбукой или мультики смотрела до трех часов утра. Я же была его маленькой девочкой, наивной и беззащитной. Зачем мне в "трясину грязи, похоти и досужих сплетен"? Это он так о репортерской среде отзывался. До зубной боли положительно.

Папочка и у меня крылья писательства подрубал. Отплевывался от любых, даже самых талантливых репортажей, третировал крикливые обложки модных журналов. А уж на детища "Once upon a time", того хуже, даже смотреть запрещал. Аргументировал мой диктатор сие термоядерно непробиваемым "лучше бы делом занялись, газетчики". В его устах "газетчики" приобретало смысл чуть ли не оскорбления. Смотреть было больно, как отец с ненавистью комкает свежий выпуск "Once upon a time", "случайно" затесавшийся среди каждодневной почты.

Вот скажите, как при таком раскладе я бы взяла и выложила ему: "А знаешь, папуль, я тут… хммм… журналисткой стать хочу. Ну, те самые бла-бла-истории нести в массы!" Да он бы меня вместо супа сварил! Ещё и солью пролитых слез оросил бы.

Кошмар!

У всех родители как родители, а у меня… узурпатор! Хотя. Не поймите неправильно: мой отец — самый толерантный и добрый человек в мире. Его долготерпению позавидовал бы святой. Только папа, удерживая спокойную улыбку, мог битый час выслушивать капризные требования клиента, решившего вдруг, что автомобилю не хватает драйва. Хоть я и не разбиралась во всех этих "карбюраторах", "двигателях" и прочем-прочем разнообразии запчастей, менять местами газ и тормоз я считала… как минимум, экстремально! Благо, папа был не из числа болтунов и, выслушав не в меру идейного товарища, все с той же не терпящей критики улыбкой коротко посоветовал: "Топчите в другое место". По-братски так, настоятельно. Чтоб потом десятой дорогой мастерскую обходил, "лопоух чеширский". И это при том, что со своими сотрудниками он был порой чересчур добр. Принимал близко к сердцу их неприятности, искренне старался помочь. Его, кстати, не пугало, что у половины "ребяток" имелось криминальное прошлое. "Мы все не без греха" — с видом старца, познавшего тайны бытия, хлопал он меня по спине, когда я пыталась докричаться до его разума. Ни тебе покоя, ни мира. "Мальчишки" отца вечно что-нибудь выкидывали. То клиента с лестницы спустят, то из машины сделают карету Люцифера. И это ещё малая толика их рукотворчества!

Впрочем, с годами я худо-бедно привыкла к громкому смеху через стенку, к грубым шуточкам, отпускаемым в сторону женского пола и… в какой-то момент перестала опасаться этих бросивших вызов обществу разгильдяев. Поняла, что под тонной шипов, возможно, спрятаны более ранимые души, нежели у моих цветочков-одноклассников.

— Пирожооок! — выдернул меня из потока размышлений папа.

Я пошла на его голос и обнаружила своего халкоподобного папочку суетящимся около плиты.

— Что на завтрак? — по привычке подкравшись к нему со спины и обняв за талию, требовательно вопросила я.

За что и получила по ушам! Мешаюсь, я ему, видите ли! Повару моему беспощадному! Что толку мешать-то?! С его черным поясом по кулинарии, папа одной яичницей мог убить батальон врагов. Даром он что ли до сих пор солонку с сахарницей упорно путал?

— Брысь! — щелкнул меня по носу увлеченный готовкой родитель.

— Неа! — отвоевав круассан с вишней, хмыкнула я, и не подумав убирать руки от любимки. — Я по тебе, знаешь, как скучала?

У папы всегда такие очаровательные морщинки около глаз проступали, когда я бросала фразочки в подобном ключе, что мне хотелось обнять его посильнее. Он же сам никогда меня не обнимал. И о любви не говорил. Хотя словоохотливым его уж точно без хохота назвать было нереально. Иногда за день и фразочки не проронит. Ходит по квартире мускулистым привидением, пронзительно смотрит на меня осуждающим взглядом, если напортачила. И молчит. Длинные монологи ему никогда не давались. Взять хотя бы случай на моем выпускном, когда под влиянием момента отец подошел к моему наставнику и, чуть не прослезившись, обронил: "Вы… это! С Лиззи. Спасибо. Ну, и… в общем, так держать! Молодцом!" Вы бы глаза мисс Филиган видели! Она не то что молодцом, она вообще еле держалась. Чтоб не прыснуть, конечно же. Наша молоденькая, полная огня Тиранша. Это она заставляла меня корпеть над учебниками денно и нощно. Попробуй только один раз параграф не выучить — словесная порка при всём классе. Для честолюбивой ботанички типа меня это было равносильно мучительной смерти. Так что, откровенно говоря, именно мисс Филиган нужно благодарить за мое поступление в Нотинстон. И за моё рвение к естествознанию. И за… маленькую чашку кофе в тот день, когда я больше всего на свете нуждалась в поддержке.

Узрев меня, бродившую по школе с видом безутешной страдалицы, наша злыдня учительница, к моему вящему удивлению, пригласила меня скоротать свободную минутку в кафешке. За неимением наглости отказать, я понуро кивнула. Умирать, так с музыкой. И вот, почти ровесницы на вид, мы сидели напротив друг друга. Мисс Филиган молчала. Она отпивала кофе из своей чашечки так, будто впитывала все радости этого мира. Не давала советов, не лезла в душу. Просто хрумкала венские вафли, делала глоточек за глоточком и определенно выглядела так, будто выиграла сто долларов в лотерею. При том, заметьте, что на столе перед ней лежала кипа тетрадей, а постоянно трезвонящий мобильник пестрел надписью "Подлый трус" на экране. Мне было до жути любопытно, кто же это такой — трус, но, закусив губу, я уткнулась в свой чай. Не лезть же к учительнице с неуместными вопросами? Она, впрочем, не оставила меня умирать от догадок:

— Знаешь, Элизабет, — монотонно сбросив входящий, подняла мисс Филиган свои кошачьи глаза на меня, — для того, чтобы написать одно прекрасное сочинение, надо исчеркать тысячу черновиков. — Она делано равнодушно стерла тот самый, надоедливый номер. — Корзина… — выключив телефон, задумчиво улыбнулась мисс Филиган. А когда она обернулась ко мне, в пронзительном глубоком взгляде было колючее понимание… Понимание моей заскорузлой боли и обиды. — Как думаешь, не лучшее ли это место для неудавшихся работ? — и, дождавшись моего изумленного кивка, вновь с упоением вдохнула аромат свежесваренного кофе.

Мисс Филиган не держала меня за ручку, не сюсюкала, не изрыгала потоки сочувствия. Напротив, после одной искрометной реплики учительница не сказала ни слова. Мы в полном молчании предавались своим мыслям. Она — размешивая ложечкой печаль и закусывая печеньем боль неудавшегося романа. Я — разламывая вилкой мечты о любви до гроба с Великолепным. Но в нашем унылом свидании, наполненном запахом капучино и одиночества вдвоем, было больше теплоты и приязни, чем в пустых подбадриваниях мнимых сопереживателей.

Спустя полгода, на выпускном, она была той, кто нечаянно забыл подписать грамоты господину Звезде Школы. Накрылась его минута славы! Как жаль, что в ответ я не могла отправить её Подлому Трусу смс с милой фразой: "Усохни от жабы, идиот, она выходит замуж!" Думаю, он оценил бы…

Но все же вернемся к папе. Чей словарный запас сводился к дикому минимуму, стоило ему только заговорить с незнакомым человеком. Мисс Филиган ещё легко отделалась! Моему преподавателю по танцам отец вообще выдавал столь короткие перлы, что бедняга не знал, как на них реагировать: обижаться или радоваться уже и тому минимуму, который буквально выжал из мистера Купера. Только с мамой отец мог расслабленно шутить. У них были свои шуточки, в которые меня не посвящали. Только с ней он болтал часами. Рассказывал про ребят в гараже, про машинное масло, про салат, который у неё вышел божественно. В её присутствии папа становился совсем другим человеком. Открытым, милым, готовым всего себя без остатка вручить, как подарок, любимой женщине.

Но любимой женщины не стало. Давно. Пять лет назад её украли у него. Вырвали из сердца. Вероломно. Неожиданно. Навсегда. Мы даже до сих пор точно не знаем, кто виновник аварии, в результате которой я лишилась матери, а папа — половины своей души. Ублюдок не посчитал нужным позвонить в скорую или оказать жертве ДТП первую помощь. Он скрылся в неизвестном направлении и, надеюсь, проживает свои кровавые дни, подыхая от бед и лишений. Потому что нельзя, нельзя, нельзя поступать так по-скотски безразлично! Неужели, сверкая задом своего авто, он не чувствовал угрызений совести? Неужели смог уснуть, помня, что там, на безлюдном участке дороги, умирает несчастная женщина?

Вряд ли я когда-нибудь смогу его назвать человеком после того, через что нам с папой пришлось пройти.

Я-то хоть выплакаться могла, а он… живым трупом бродил по квартире, трогал каждую мамину вещь, даже засыпал только с её платьем в обнимку. Он забыл о еде. Перестал что-либо говорить, зарос бородой, выходил из спальни на пару минут, чтоб справить нужду, а потом с такой надеждой влетал обратно в комнату, словно желал застать там "свою смеющуюся Элли". Но Элли, увы, покинула его. Зато осталась я, которой приходилось выслушивать в школе вежливые "мне очень жаль" или "я знала твою маму, она…" от одноклассников. Им было не лень подсчитать наш с папой скромный семейный бюджет и подвести неутешительный итог: "Нищие". Памятуя о том, что папа действительно с маминой смерти ни разу не выходил на работу, они были до зубного скрежета правы. Вот только плевать мне было на сплетни и пересуды. Пусть вывернут меня наизнанку. Меня, но не папу! Когда не в меру откровенный товарищ без стеснения шваркнул мне в лицо: "Дочь сдвинутого пьянчуги", глобальному ангельскому терпению Лиззи Купер пришел конец. Я с грохотом встала. До сих пор не понимаю, как у меня это получилось, но… в следующий момент все присутствующие в классе наблюдали за эпичным падением стула со второго этажа. Кстати, пока он свершал свою немаленькую траекторию, я ощущала… облегчение. Да, кажется, облегчение. Со времени похорон я не позволила себе ни одного дурного слова, терпела все папины закидоны, старательно взвалила на свои плечи заботу о доме и семье. Для пятнадцатилетней девчушки это было слишком! Так что не торопитесь с осуждением. Вполне себе мирный выкрутас: испортить казенное имущество. Некоторые на моем месте подались бы во все тяжкие. Я же, мрачно проводила двуногий предмет мебели скучающим взглядом и, обернувшись к побледневшему однокласснику, на одном дыхании выпалила:

— Мой отец — прекрасный человек.

Словоохотливый отступил назад, пошатнулся, нарвался спиной на дверной косяк и, не распыляя больше бессмысленных сплетен, отчалил в неизвестном направлении. Остальные замерли в гробовом молчании. Даже постоянно сочиняющая сплетни Мадж на время притихла. Все шокированно глядели, как монотонно я собираю вещи. Им было невдомек, что у потерявшей мать девочки тоже есть гордость. И эта гордость уже не раз была в прошлом задета. Благодаря чертову Великолепному! Чтоб ему мячом в мозг зафутболили! Звезда недавнего скандала с Тем-Самым-Майклом, я до жути хотела, чтоб меня и мою личную жизнь оставили, наконец, в покое. Какое всем дело до семейной трагедии скромной отличницы? По какому праву они, эти счастливые, зарвавшиеся придурки-одношкольники, распускали грязные сплетни о моем отце?

Со злобой шваркнув линейку в пенал, я, не закрыв рюкзак, закинула его себе на плечо. Обескураженные моим нестандартным поведением одноклассники расступились в стороны, когда, не дожидаясь прихода администрации, я шагнула к выходу.

Прямо. Налево и снова прямо. Вот и кабинет директора. Я робко постучалась и, войдя, коротко рассказала о случившемся. Глаза мистера Бенза описывать не имеет смысла. Изумление смешалось в них с первородным недоверием. Директору было неясно, с чего вдруг лучшая ученица средней школы принялась швыряться стульями. Но, взяв себя в руки, он с серьезным лицом отчитал меня, после чего позвонил папе и вольно изложил произошедший недавно инцидент. Утрированно, с вкраплением осуждения, само собой разумеется. В интерпретации мистера Бенза я предстала этаким демоном-разрушителем, которому место за решеткой.

Естественно, папа уже через полчаса вломился в кабинет директора. Небритый, в мятой футболке, изляпанной кофе. Очумевший от происходящего. Совсем диким взглядом отец посмотрел на меня, гордо вздернувшую подбородок при виде очнувшегося от летаргии родителя. С прямой, как у королевы, спиной, в нелепом джинсовом сарафане, я сидела на самом краешке дивана. Напряженная, готовая к словесному бою. Папа недоверчиво глядел то на меня, то на шокированного его видом директора.

— Это правда? — не обращая внимание на приветствие мистера Бенза, рявкнул он мне.

— Да, — коротко ответила я и поджала губы.

В подтверждение этого непреложного факта я надулась — очень по-взрослому! — и сложила руки на груди. Но заставлять меня извиняться папа не стал. Он даже не разозлился. Увидев, как воинственно я отодвинулась к спинке дивана, отец в рассеянности взъерошил непослушные волосы. А потом снова уставился на меня. Пристально, как будто увидел впервые. Я закусила губу и в порыве упрямства дернула головой. Непослушный светлый локон выбился из тонкой косички. Мне пришлось сдуть его со щеки, чтоб перестал щекотать кожу. Вот тогда-то папа и сделал это! Он улыбнулся. Искренне, от души. Морщинки около глаз затрепетали, на щеках заиграли харизматичные ямочки. Вся его фигура, огромная, нисколько не вписывающаяся в каноны опрятности кабинета директора, расслабилась. Из папы словно выпустили ток одичалого отчаяния. И он вновь вернулся ко мне. Теперь уже навсегда.

Ради этого стоило испробовать на себе роль Халка.

Во всяком случае, тот эпизод мы пережили достойно: папа извинился перед мистером Бензом, улвдил материальную сторону вопроса, я же, признав поражение, вечером испекла отцу, наконец побрившемуся, подгоревший кекс. Тогда, за поеданием полупригодного для употребления продукта, мы заключили пакт: никогда не врать друг другу. Я честно следовала правилам долгие четыре года, пока не встретилась с Дьяволом. Пока "Once upon a time" не стал частью меня, такой же важной и главенствующей, как школа и папа. Пока вранье не стало моим вторым, черт бы его пробрал, Я.

Стыдно, ужасно стыдно мне было обнимать любимого папочку, прижиматься к его широкой спине и не иметь возможности выговориться.

— Я по тебе очень-очень-очень скучала! — вместо "знаешь, папа, в редакции был веселый день" сказала я и добавила: — А ещё я тебя сильно-пресильно люблю.

Это была чистая правда. Я любила папу тем сильнее, чем больше приходилось врать. Странная закономерность, правда? Чем больше я врала, тем больше сжималось у меня сердце от тоски и боли, тем ярче расцветали родственные чувства. Кошмар какой-то!

— Хмннн… — смёл папа некое подобие яичницы на мою тарелку.

Он больше не говорил "люблю" после смерти мамы. Но по тому факту, что папа отложил в сторону ложку и крепко обнял меня в ответ, я поняла: моя любовь более чем взаимна.

Остаток утра мы провели в привычном алгоритме: я щебетала о Нотинстоне, о страхе перед первым учебным днем, а папа, увлеченно уплетая еду за обе щеки, согласно кивал, когда я уточняла: "Нет, ну, правда, же кретин? Бросил девушку в день её рождения, да ещё и гадостей наговорил напоследок!" Папа определенно был со мной солидарен.

— Изувер! — подвел он черту, откусывая приличный кусок от краюшки хлеба.

Лучшего прозвища для Девидсона не придумаешь! "Изувер" — крутилось у меня в голове, когда в приподнятом настроении я выходила из дома. В сумке — талисман на удачу, в глазах — грезы о скором грядущем.

*

Вот так, лучась позитивом, я и дотопала до нужной аудитории, подле которой собрался целый аншлаг. Парень с пирсингом толкал парня с цветной татуировкой. Блондинка, сошедшая с обложки Вог, закрыла глаза, сложила руки в молитвенном жесте и, кажется, воздавала хвалу небесам, благодарила, наверное, что прошла на факультет лингвистики. Какой-то качок, явно переборщив со вчерашней тренировкой, хромая на левую ногу, пытался продемонстрировать развесившей уши девчонке импровизированный пас. В коридоре стоял гвалт, беснование первокурсников внушало страх и трепет. Однако, вдохнув парочку раз, я сделала шаг и… благодаря особо одаренному шутнику впечаталась носом в паренька у соседней стеночки.

— О Боже, простите, — пытаясь скрыть смущение, пробормотала я.

Розовое пятно от моей помады выглядело представительно, но что-то мне подсказывало: молодой человек вряд ли оценит такую красоту. Вымученно улыбнувшись, я подняла взгляд и едва не рассмеялась от радости. Юноша передо мной был отнюдь не похож ни на разгильдяя, ни на агрессора. Культурные очки, прямой уравновешенный взгляд, мягкая улыбка на чуть полноватых губах. Застегнутая под самое горло рубашка и классические брюки не оставляли ни намека на фантазию. Все в пареньке было предельно строго, консервативно и до одури тривиально. Разве что рост и комплекция немного отличались от представления "истинного ботаника", в остальном же мой вынужденный знакомый подходил под все параметры вышеперечисленного звания.

— Со всеми бывает, — уныло разглядывая след от поцелуя на иссиня-белой рубашке, скучным низким голосом выдавил он.

Я было собралась отойти в сторону, чтобы не лезть в личное пространство зануды, но, к моему удивлению, зануда первым завязал разговор.

— Раз уж мы стали ближе друг другу, — перфекционист хмыкнул, покосился на отпечаток моих губ, испортивший его прекрасное одеяние, после чего без всяких формальностей протянул мне руку, — давай представимся. Я — Бен. Бен Смит. А ту, что оставила след на моем сердце, зовут…

Я рассмеялась. Нестандартная подача диалога была приятной. Я с удовольствием пожала ему руку.

— Элизабет Купер. Но для друзей просто Лиззи. И раз уж я бессовестно изранила твое горячее сердце, можешь звать меня…

— Миссис Бен Смит? — отхохотав свое, хмыкнул Бен.

— И не надейтесь заполучить мое расположение так легко, сэр, — приторно возмущенно поднесла я импровизированный веер-тетрадку к лицу.

Мы прыснули. А потом, слово за слово, выяснили, что учимся на одном факультете, что практически все факультативы и дополнительные курсы у нас совпадают и… устав от болтовни про учебу, перешли к любимым книгам. За каких-то пять минут Бен успел раскритиковать всех современных авторов (в чем я была с ним на сто процентов согласна), правда, вычеркнул из антисписка лишь одного — Андре Ричардсона, восходящую звезду детективов.

— Он, кстати, ведет здесь классическую литературу, ты в курсе? — с придыханием вопросил Смит.

Разочаровать его я не успела: коварный звонок заставил нас войти в класс. Хотя "войти" — слишком громкое слово для того действа, что происходило в коридоре. Скорее, нас "внесло" в аудиторию волной галдящих, хохочущих студентов.

Мы с Беном сели рядом. Так что всю лекцию он вынужден был любоваться моей изумительно величественной спиной.

— Удачки! — пожелала я нам обоим, когда профессор Листер впрыгнул в класс и громко хлопнул дверью.

Тараканьи усики и выпученные глаза делали его похожим на Сальвадора Дали. Надеюсь, дурной характер и несговорчивость он у известного скульптора не перенял.

— Ага, — эхом отозвался Бен с задней парты.

Моего знакомого, наверное, тоже смутил непреклонный вид преподавателя. Последний, кстати, действительно поражал своей харизмой: то монотонно убивал всех занудством, то вдруг начинал сыпать такими искрометными примерами из реальной жизни писателей, что, думается мне, к середине пары не осталось ни одного равнодушного к модерновой английской классике. Лекция текла вполне себе мирно и приятно. Я не без сардоничного смешка отметила чрезмерную жажду Бена к саморазвитию: его рука первой взмывала вверх, когда мистер Листер задавал собравшимся каверзные вопросы. Признаться, при всей своей прозорливости и начитанности, я, разве что, могла только позавидовать эрудированности нового друга.

В общем-то, время плавно перевалило за девять, и вдруг… занятие резко престало быть спокойным и плодотворным. Для меня.

Злодейка судьба расхохоталась в голос. Ей-то было весело наблюдать, как крохотные тонкие нити жизней сплетаются в один крепкий неразрывный узел.

Итак.

Часы злостно пробили девять. И дверь аудитории, где изнуренные нудной лекций студенты мирно писали длинный конспект, распахнулась настежь. Без извинений, не соизволив даже постучаться, в класс вплыл Питер Девидсон. Нахальный, самовлюбленный… Король. Ему плевать было на однокурсников, разом оторвавших головы от своих записей. Он не бросил в их сторону и взгляда. Зато с приличествующей снобам извращенной заносчивостью, поднял лапу, чтоб расхлябанно поприветствовать преподавателя.

— Хей, проф, я тут посижу немного? — добившись внимания к своей царской персоне, хмыкнул господин Кретин.

У профессора дернулся правый усик, но, видимо, привыкший к таким вот индивидам с раздутым самомненьем, Листер положил указку. Хотя, полагаю, этой самой указкой препод с радостью пару раз стукнул по приключенческому месту Девидсона, в целях профилактики звездной болезни, так сказать.

— Питер, рад видеть Вас на занятии, — наигранно доброжелательно поприветствовал прибывшего учитель и, дождавшись злобного взгляда придурка, гаденько добавил: — СНОВА. Надеюсь, по окончании третьего года вы таки перейдете с первого курса на второй.

Девидсон скривился. Он с трудом удержал хамоватую ухмылочку, но, в пику предположеньям Листера, убиваться по поводу своего кретинизма не стал — развел руками, мол, что поделать: жизнь — сложная штука.

— Да ладно, проф, — вместо того, чтоб сгореть со стыда на месте, Пит продолжил кривляться: — Я в прошлом семестре старался как мог. Даже плакат нарисовал с Робертсоном Дэвисом.

Он махнул огромной лапой в приступе воспоминаний. Манжетик с гравировкой D&G очертил мощную дугу. Грандиозно! Лучше не придумаешь… Мажор одним своим картинным взмахом сразу двух зайцев убил: довел преподавателя до апокалипсиса гнева и перед непросвещенными одногруппниками похвастался отпиаренной рубашкой. И все за какую-то долю секунды. Надо признать, финт Питера был очень… впечатляющ. Мистер Листер после слов Пита чуть не забрызгал слюнями первый ряд:

— ПЛАКАТ?!! — возопил бедолага. — Напомнить, в какой позе Вы изобразили многоуважаемого литератора, мистер Девидсон?

Пухлые щеки надулись больше положенного. Рот сложился в кривую букву "О". В своем помятом костюмчике, еле сходящемся на боках, Листер теперь поразительно напоминал перекачанный воздушный шарик. Тронь — и окончательно взорвется.

Девидсон налюбоваться не мог на результат трудов своих: скрестил лапы на груди, напыщенно хмыкнул:

— Не стоит, — и, насладившись заинтригованным шепотком, пробежавшим по классу, с нескрываемой ехидцей добавил: — Я всего-навсего показал, что у Дэвиса была… достаточно бурная молодость.

Бедный мистер Листер: у него нервный тик начался. Однако, надо отдать должное бравому почитателю модерновой литературы: переборов порыв размельчить Девидсона на атомы, профессор лишь скомкал в руке носовой платок.

— Он был выходцем из Королевского Университета! — сцепив зубы, мягко напомнил Изуверу знаток английской классики.

Подозреваю, учитель прекрасно понимал, к чему этот концерт по заявкам. Девидсону же только сцены не хватало, а так — цирк на выезде. Господин Кретин все силы бросил на то, чтоб ему аплодировали стоя. Брендовые шмотки прорекламировал, изобразил из себя Победителя-По-Жизни, до исступления старшего довел. Дело шло к финалу. Последний штрих оставался Изуверу, дыбы зажечь в однокурсниках агонию восхищения. Тянуть кота за хвост Величество не стал:

— Выходцам тоже иногда бывает скуууучно… — повел он бровями.

Коллективный взрыв хохота красноречивее всего доказал: своего придурок добился. Он с руки мог кормить одногруппников. Они, позабыв о приличиях, веселились за чужой счет. Девидсон стал разве что не национальным героем! Он, кстати, прекрасно контролировал ситуацию: начесом своим удодьим встряхнул, отвесил шутовской поклон захлебнувшемуся от возмущенья Листеру и всем корпусом повернулся к хохочущему народу.

— Многим здесь находящимся прекрааасно знакомо это сумбурное чувство, — растянув гласные, как жвачку, хитро подмигнул аудитории Мажор.

Занавес! Браво!! Зал взорвался овациями. Особо хрюкнувшего от смеха даже с пары удалили. Сие несправедливое наказание вызвало коллективный ропот. Но первогодки, конечно, возмущались разрозненно, робко. На помощь пострадавшему пришел один-единственный Героище.

— Проф, с каких пор искренность стала поводом для жестокой расправы? — кивнул в сторону едва-едва закрывшейся двери сами-знаете-кто.

Это было верхом хамства. Листер тоже так считал: он хлопнул крышкой журнала посещаемости с такой силой, будто между страницами жаждал зажать извивающееся от страданий тело Кретина.

— С тех пор, мистер Девидсон, — рвано сказал "палач", — как Вы начали немилосердно подставлять товарищей под удар.

Он глазами недвусмысленно что-то добавил. И лицо Питера застыло, превратилось в каменную маску, жесткую, непробиваемую. Взгляд похолодел. Арктические льдинки, выросшие в глубине васильковых омутов, с легкостью заморозили бы пол-океана. Но в планы Мажора не входило изничтожить планету. Девидсон всего-навсего молча, осуждающе пялился на мистера Листера, который, к немалому моему изумлению, сдулся и, отступив назад, позорно спрятался за кафедрой.

— Сядьте куда-нибудь, мистер Девидсон и… — стянув с носа очочки, устало шваркнул он словами в Питера.

"Не выделывайтесь" — идеально подошло бы для окончания этой маленькой речи, но преподаватель сердобольно смягчил мой вариант:

— …не мешайте другим знакомиться с материалом, — обреченно закончил он.

На том, как я полагала, скандал исчерпал себя. Мне даже стало как-то обидно за попранную учительскую честь мистера Листера, но хитрый лис, как оказалось, не нуждался в сочувствии. Стоило Мажору недовольно шагнуть в сторону ближнего ряда, профессор вскользь заметил:

— И… ах да, прошу Вас, будьте толерантнее к менее просвещенным товарищам, Питер.

В конце концов, лишь Вы один из здесь собравшихся уже в третий раз будете слушать вступительную часть.

Вот это коварство!! Впору снять шляпу перед профессионалом!

Девидсона аж перекосило всего от ярости. Нога, которую Мажор с видом короля занес для того, чтоб ступить на первую ступеньку, дернулась. Придурок выглядел так, будто его пинком скинули с пьедестала. Гламурный начес сник, аристократические щечки надулись. Прямо на языке вертелось: "Так тебе и надо!", но я честно пыталась сдержаться. Можно подумать, это так просто — взять и не засмеяться в голос. Особенно после звучного "Питер", произнесенного Листером как название неизлечимой болезни.

Нет… я была обречена! Целую минуту кусала губы, но в итоге все равно фыркнула. Да ещё в такой неудачный момент — когда Господин Кретин некстати повернул голову в мою сторону. Сама надменность, само хамство. На лбу — титрами обличительная тирада, которой он собрался Листера на обе лопатки уложить. А тут я — иронично усмехаюсь, и не думая рисовать нимб над его курчавой головушкой. У Девидсона случился разрыв канона. Придурок замер, напряг зрение и… о чудо, в пронзительно синих нахальных глазищах промелькнула тень узнавания.

— Суперменша в юбке! — хлопнул себя по лбу Питер.

И всё. Листер был забыт как страшный сон. У господина Кретина наметилась новая цель. К сожалению, ею стала я… И дабы разглядеть жертву во всей красе, Изувер в три прыжка поднялся по ступенькам. Я моргнуть не успела, а Девидсон уже положил лапу мне на плечо.

— Вот и встретились! — челючтераздирающе ухмыльнулся он.

Аромат эксклюзивных духов атаковал мои сенсорные окончания. Нотки цитруса, цветочная свежесть — Clive Christian No.1. Я невесело улыбнулась. Аромат на пятьсот фунтов. Кто бы сомневался…

Безмозглый. Никчемный. Богатенький. Придурок. Для которого важен лишь фасад. Вот истинная натура Питера Девидсона, студента первого курса отделения английской литературы. Ничего стоящего внимания. Лузер. Полный. Хоть и с замашками Короля.

Мне до боли хотелось избавиться от его назойливого общества, с радостью нахамила бы достопочтенному Питу в ответ. Но от скандала со знаменитым звездным мальчиком Нотинстона в первый свой учебный день решила все-таки воздержаться, поэтому, натянуто улыбнувшись патлатому моднику, искренне пожелала:

— Да прибудет с тобой сила мысли в этом году, Девидсон, — и максимально отстранилась, взглядом показав Мажору, что он, вообще-то, вид на могучую спину мистера Листера загораживает.

Погорячилась! Надо было мягче с больным на всю голову. У Кретина же обострение звездной болезни приключилось. Придурок заморгал как богом обиженный, на меня воззрился с неподдельным изумлением. Видите ли, ожиданья его я не оправдала! Не пала ниц, не начала целовать носки его крокодиловых туфлей, благословляя небо за щедрый дар — краткий миг лицезреть его перекривленный злобой царский лик. Кощунство какое! Смерть для меня была бы самым легким наказанием за такое вопиющее неуважение.

Но вот о том, как и сколько раз он собирается покарать неразумную меня, исчадие ада просветить аудиторию не успел. Мистер Листер, налюбовавшись черепашьим передвижением третьегодника, дабы ускорить бесконечное шествие, нетерпеливо прирявкнул:

— Займите свое место, мистер Девидсон.

Ну вот. Теперь изувер расстроился ещё больше. Показав пальцами ОК горячо любимому преподу, он решил проблему по-королевски: хлопнул близсидящую девчушку с глазами-блюдцами по эльфийскому плечику и в приказном тоне отрапортовал:

— Ну-ка, пошла на последние ряды.

У прелестницы и без того вид был не ахти: двадцать первый век на пороге, а она в костюме средневековой девы на пару Листера притопала, да ещё и косы заплела. Вернее одну — оставшаяся часть волос свисала чуть не до поясницы прелестницы. Очень эксцентричный персонаж с глазами-блюдцами. А тут ещё Девидсон, запакованный в одежку с последнего показа мод, со своим громким рыком. Бедняжка в полуинфарктном состоянии к спинке стула припала, портфель свой обняла. Как будто Кретин ограбить её собрался. Странное создание.

— Ты… сегодня… — воззрилась моя соседка на Девидсона как на заправского дона Карлеоне.

Величество навалился на неё ещё сильнее. Его огроменная тень почти закрыла бедняжке солнечный свет из окна.

— Чё? — культурно переспросил изувер.

Он схватил упирающуюся дамочку за локоть и по-джентльменски помог освободить его царской персоне трон. Поразительный сукин сын! О том я хотела оповестить Девидсона, однако однокурсница, которую некстати потревожил Пит, пресекла мой праведный порыв одной искрометной фразой:

— В яблоках… соль популярности…

Она, между прочим, и сама вцепилась в Девидсона лапками-палочками не хуже сирены, завлекшей-таки рыбака в свои сети. Глазки-блюдца расширились до неимоверности. Губы бессвязно зашевелились. Такая всклокоченная, агрессивная. Не удивилась бы, коль она своею косой кинулась бы Девидсона душить. Но у Величества, видно, чуйка работала бесперебойно: шокировано проморгавшись, Мажор поторопился отцепить руки девицы от своей королевской персоны. Блондинка протестовать не стала. Почувствовав свободу, вроде бы, пришла в относительную норму: заоглядывалась вокруг, кинулась собирать вещи с парты. И только я выдохнула, как вновь превратилась в истукана: среди простого скарба, типа пенала, учебников и тетрадей, я углядела в открывшемся мне на секунду жерле рюкзака ритуальный нож.

Очуметь! Пораженно глядя в спину девчушке, удаляющейся на галерку, я мысленно поздравила себя: "О таких одногруппниках, Лиззи, ты могла только мечтать!" И вправду. Повезло так повезло. Девидсон, например, даже ждать не стал: сразу после превращения нашего трио в стройный дуэт, мило напомнил о своем присутствии:

— Видишь, от меня все без ума…

Он бы ещё сильнее улыбнулся — как только челюсть такие нагрузки выдерживает? У меня после недавнего инцидента вообще отпала охота вести с ним познавательные диалоги. Плюнув на миролюбие, я иронично прищурилась.

— Подозреваю, ума не хватает как раз тебе, — не без удовольствия поддела я придурка.

Питер метнул в меня гневный зырк. Подозреваю, в его мозгу по кусочкам складывался план, как отомстить обнаглевшей одногруппнице. От неминуемой кары спас меня мистер Листер.

— Тише! — стукнул он по столу, и я мирно перекочевала к окну — подальше от Девидсона и его идиотизма.

Было третье сентября.

Я увлеченно писала лекцию прославленного профессора литературы. На доске то и дело мелькали фамилии известных новаторов английского модернизма. С галерки доносился приглушенное гуденье скучающих. Мир. Благодать.

Бух! И благодати как ни бывало. Бух. Бух…

Кончик карандаша Девидсона отбил неведомый ритм на моем предплечье.

— Эй, ненормальная, строчить не надоело? — спросил придурок.

Меня прямо прошило жаждой оторвать Девидсону явно мешающуюся конечность. Все равно ему она нужна только чтоб часы фром самый-отпиаренный-бренд демонстрировать окружающим. Но, порешив, что, быть может, в далеком будущем рука Мажору все-таки понадобится — хотя бы чтоб недостаток мозгов компенсировать — ревностно пересилила порыв расчленительствовать. Двинув плечом, я смахнула с себя назойливую лапу. Хотела холодно промолчать, но режим неприступноно айсберга дал сбой, стоило господину Кретину потянуться ко мне с карандашом снова. Рыкнув: "отцепись!", я с тяжким вздохом отползла от Изувера подальше. Дабы он в приступе воодушевления не проткнул мое плечо канцелярской невидалью. Итогом отступления стало тесное соседство с подоконником, но удушающий запах герани я кое-как вытерпеть могла. А вот Девидсона с его поползновеньями — нет! Поэтому принципиально отвернулась от кошмара всей моей жизни и скрестила пальцы, чтоб придурок отстал.

Конечно! Отстанет он…

Опечалившись позорным ретированием несчастной жертвы, Девидсон, за неимением возможности достать меня саму, перекинулся на мою многострадальную парту. Саданув по видавшей виды ножке, Пит удовлетворенно осклабился: добился, наконец, своего! Напугал, заставил меня подскочить на месте! Поздравления, цветы, аплодисменты Кретину! А мне — серп и молот, чтоб сначала снести ему череп, а потом постучать чуточку по мозгу. Хотя… подозреваю, лечению Девидсон не подлежал. Он тяжелый случай. Фатальный, я бы сказала.

— Очень по-взрослому… — мрачно обернувшись к развеселившемуся Кретину, процедила я. На большее, без ругательств и угроз, меня просто не хватило бы.

Во избежание питероубийства, я закрылась учебником и, скрипнув зубами, проигнорировала оклик вампира души моей.

Помогло. Поцокав языком, Пит переключился на более познавательное занятие — достал из недр своего дорогущего рюкзака журнал неприличного содержания и с видом извращенца, коим, собственно, он и являлся, зашуршал страницами. И все с ремарками вслух после каждой порнокартинки. Специально для меня громкими и бесстыдными.

Я молча терпела. Не лезть же к нему с кулаками? Пусть наслаждается чтивом, раз, кроме непотребщины, ничто не увлекает скудное королевское воображение. Смирившись с неизбежным, я нарочито громко захлопнула тетрадь и потянулась было достать из сумки другую, но Мажор всея Нотинстона повернул ситуацию в свою сторону: лениво наклонившись вперед, он сунул мне под нос разворот, на котором пышнотелая блондинка демонстрировала все прелести силиконовой долины.

— Вау, какие… перспективы! — пошлым шепотом восхитился придурок.

Чтоб я не усомнилась в предмете разговора, Пит обрисовывал кончиком пальца грудь манекенщицы и поиграл бровями.

— Тебе такие и не снились…

Вот как, как, скажите, у него получилось столь мастерски быстро вывести меня из равновесия? Одна пошленькая улыбка — и руки сжались в кулаки. Одна скабрезная фразочка — и я под завязку наполнена ненавистью. С этим надо было что-то делать, пока Пит не понял, какое разрушительное действие оказывает на меня его присутствие. Он же, засранец редкостный, наблюдал за эмоциями на моем лице с выражением вселенской скорби. Будто решил заранее похоронить мое бравое чувство самоконтроля…

— Какая трогательная забота о моем сне, — разочаровала я размечтавшегося остолопа.

Вместо того чтоб стыдливо прикрыть глаза руками, я поглядела с жалостью на объемные формы модели и, пододвинув порночтиво счастливому обладателю, покачала головой.

— Я-то сплю крепко, — и под зачарованный выдох Мажора кивнула в сторону мечты всех гормонально озабоченных, — а вот ей, полагаю, приходится следить за телодвиженьями, чтоб не повредить работу опытного хирурга.

Синие глазищи распахнулись на максимум. У мажора шевелюра заискрилась возбуждением. Присвистнув, Девидсон тихо похлопал в ладоши. Признал, что я победила. Но не успела порадоваться легкой победе, как его величество, зыркнув по сторонам и удостоверившись, что преподаватель занят у доски, перекочевал ко мне поближе. Он не постеснялся сесть в проходе, лишь бы сократить расстояние межу нами.

— Значит ли это, что ты спишь одна? — улыбнулся он так похабно, что, наверное, обзавидовался бы даже Калигула.

Проворные пальцы Девидсона окольцевали тонкое запястье. Бесцеремонный, довольный собой. Он ещё и бедром в мое бедро вжался, чтобы показать, кто здесь босс.

— Моя постель — не твое дело, — рыкнула я и прихлопнула огромную царскую ладонь, как наимерзейшее насекомое.

Звук хлопка разнесся эхом по всей аудитории. Присутствующие, заскучавшие ненадолго, с радостью переключили свое внимание от нудного лектора на нашу колоритную парочку. Особенно всех впечатлил Пит, выехавший на своем стуле в проход между рядами.

— Чего это он? — пожимая плечами, перешептывались непросвещенные.

Лишь профессор Листер, опечаленный тем, что его вдохновляющую на подвиги речь злонамеренно прервали, выразил общий вопрос вслух.

— Мистер Девидсон, — гавкнул он и сделал шаг к нашему ряду, — Вам не хватило места за партой?

Мажор вальяжно вытянул длинные ноги, показывая всем видом, что да — его королевское эго выползло за рамки дозволенного. Он развалился бы и покруче, но риск свернуть королевскую шею в результате немилосердного падения вынудил Девидсона быть несколько скромнее. Впрочем, скованность в действиях придурок тут же компенсировал хамоватыми словами.

— Мне так удобнее, — заявил Пит, и черти в его глазах затанцевали румбу.

Я думала, в свете нежданно свалившейся на него популярности, Мажор уберет от меня свои лапы и полностью сосредоточится на том, как нагадить Листеру. Оказалось, надеялась зря: Пит, натешившись побагровевшим от недовольства лицом препода, провел подушечкой указательного пальца по моему запястью. Сволочь расчетливая! Девидсон хотел и меня утянуть в бездну своего грехопадения. Даже подмигнул, когда я рукой в порыве вырваться дернула.

Чтоб ему подавиться своим самодовольством! Поставил мой внутренний мир на дыбы, а самому хоть бы хны. Касание. Ещё одно. Мягкое, шутливое: огромная, загорелая рука на маленькой, дрогнувшей — моей.

Странное, захватывающее зрелище.

— Будь хорошей девочкой, — сладенько предупредил Изувер, не поворачивая головы в мою сторону.

И всё. Ангельское терпенье лопнуло. Не теряя более времени на пустой треп, я со всей страстью наступила Питу на отлакированный ботинок. Ну надо же, Король, не ожидавший подобной подлянки, дернулся. Его порывистого движенья как раз хватило, чтобы привести ножки стула в относительное движение.

— Ты! — рыкнул сквозь зубы ошалевший от всего происходящего Питер.

Ему не осталось ничего другого, кроме как, отлепившись от меня, вцепиться в край своего стола, дабы не уронить своего царского достоинства в прямом и переносном смысле слова.

— Видите, мистер Девидсон, законы кармы неотвратимы, — подсластил горькую пилюлю его злости сердобольный мистер Листер.

Я отвернулась и плотно сжала губы, чтоб не рассмеяться. Девидсон метал громы и молнии. Преподаватель, мелкими шажками топавший по направлению к нарушителю спокойствия, наконец прибыл по месту назначения.

— Не могли бы Вы, — браво начал он.

А потом его лезвиеподобный взгляд зацепился за порножурнал. Несчастный! Даже короткий галстучек мистера Листера свернулся в трубочку от вопиющей наглости Питера.

Не поверив собственным глазам, Листер протер лапками очочки и, дабы удостовериться в том, что ему не привиделось, двумя пальцами поддел чудо эропродукции. Увы. С обложки на него все так же томно глядела пышногрудая блондинка, прикрытая парой полосок прозрачной ткани. У преподавателя слова застряли в горле, а Девидсон, скотина бесстыжая, поторопился добить и без того кипящего от злости знатока литературы.

— Не стесняйтесь, проф, — подтолкнул он журнал к учителю поближе. — На третьей странице есть крошка погорячее…

Вот же придурок!!! Листер чуть коньки не откинул, пытаясь перебороть порыв задушить третьегодку, а тот… как ни в чем ни бывало добавляет новый повод отправить его на небеса. Поразительная дурость, не находите? Я краем мысли коснулась вопроса, почему все-таки Пита не выкинули из Нотинстона? Он же всеми фибрами показывал, что не хочет здесь учиться…

Неужели родители Изувера внесли баснословную сумму в фонд универа, коль преподаватели вынуждены год за годом терпеть его далеко не детские выходки?

У Листера, вон, каждый мускул задрожал, однако профессор, вопреки явному желанию укокошить Мажора Нотинстонского, мрачно процедил:

— Ваше пристрастие к высоким рейтингам, Питер, вызывает беспокойство… — полагаю, беспокоили преподавателя не столько предпочтения Девидсона, сколько его беспросветный эгоцентризм. И все-таки, натянув кривую улыбку, Листер сухо посоветовал: — Займитесь лучше полезным — почитайте великих классиков.

Ну конечно, Девидсон прямо с разбега кинулся в библиотеку… Изувер глаза подкатил, по столу пальцами побарабанил — всею гадской натурой показал, где он вертеть хотел пожелания многоуважаемого препода.

Листера поведение Мажора задело. Не знаю уж, что послужило причиной: расхлябанный жест Кретина или его гадкая улыбочка, но мистер Листе, уже было повернувшийся к проходу, замер.

— Хватит изображать из себя предмет мебели, мистер Девидсон. Вы достаточно поиграли, не находите? Пора взять себя в руки и… — Листер резко оборвал себя, едва Мажор с гаком отодвинулся на стуле к самому краю последующей парты.

— Я лучше возьму в руки "Плейбой", — недобро сощурившись, рыкнул отчего-то возлютовавший Изувер.

Профессор устало потер переносицу. Он с некоторым разочарованием посмотрел на скривившегося от недовольства Пита, но вместо продолжения никому не нужных нравоучений предпочел просто сменить тему.

— Какой Ваш любимый автор, Питер? — вернувшись к формальному тону, поинтересовался Листер.

Девидсон, ожидавший более долгих пререканий, рассеянно моргнул. Не понимая, к чему ведет Листер, он выпятил грудь вперед.

— Мазох. С упоением читаю о…

О всяких развратностях, ясное дело. Однако рассказать про них Мажору коварный профессор не дал. Оторвав тяжелый, пронизанный заскорузлой печалью взгляд от Пита, он повернулся к притихшей, жаждущей крови аудитории.

— Этот вопрос относится ко всем. У вас есть время до конца лекции, чтобы решить, какому автору английского модерна вы отдаете предпочтение. Чуть позже я распределю темы в соответствии с вашим выбором писателя, — Листер специально сделал маленькую паузу, после же с долей иронии обернулся к заскучавшему Мажору.

— Какое разочарование, мистер Девидсон, — наигранно поцокал языком старый интриган, — ни Леопольда фон Захера-Мазоха, ни Маркиза де Сада, ни даже Эммануэль Арсен нет в нашей скромной университетской программе. Придется Вам довольствоваться Джойсом, Крониным и, конечно, Вудхаусом.

Напоследок Листер сочувственно потрепал Питера по плечу, чем вызвал у последнего всплеск негодования.

— Сейчас расплачусь, — порывисто скинул Пит с себя учительскую руку.

Они обменялись многозначительными взглядами, но мне было уже не до Изувера. В своем воображении я уже писала самый великолепный доклад в истории Нотинстона. Фамилии авторов мелькали в голове бесконечным списком. Я читала так много и так фанатично, что в любимчиках имелись и Джойс, и Кронин, и Вудхаус, которых не поленился перечислить уважаемый мистер Листер. Это были прекрасные литераторы, достойные почета и посмертной славы. Однако совершенно другого автора выбрало мое сердце.

Макьюэн — семь букв, но сколько в них вложено моего бесконечного обожания! Макьюэн. Бесспорно, выбор пал именно на него. На мастера психологической драмы. На классика, чьи романы я зачитала до дыр.

Фух… перечислять достоинства сего столпа английского модерна можно было до бесконечности. Я даже пыталась однажды упросить Дьявола дать мне зеленый свет на статью, посвященную Иэну Макьюэну? Знаете что сказал Дьявол? "Нос не дорос". Вот я и ждала смиренно, когда мой нос подрастет. А тут такой щедрый подарок от Листера. Да я просто обязана была начертать работу в лучших традициях "Ванс эпон э тайм". Оставалась только одна проблемка: мне нужен был расторопный напарник, который в нужный момент сумел бы направить мою мысль в совершенно другом, отличном от первоначального, направлении. Вдохновитель. Надежное плечо. Ложка юмора в моей бочке консерватизма. В общем, без ложной скромности, второй Себ…

Где же найти-то такое счастье?

Я обвела беспристрастным взглядом одногруппников. Итак, что мы имеем? Качок с татуировками по всему телу. Барби, ковыряющаяся в ногтях. Девчушка, входящая в транс и шепчущая что-то беззвучно себе под нос. О! Это, кстати, была та самая ненормальная, которую согнал с места Девидсон.

Вряд ли хоть кто-то из них подходил под определение идеального партнера.

Безнадежно!

Я понуро опустила голову, и тут — Бац! — взгляд нечаянно натолкнулся на Бена Смита, смешно закусившего губу от усердия. Такого упорного в своем ботанизме, такого милого…

Вот оно! — подумалось мне. Бен непременно из штанов выпрыгнет, чтобы написать хорошую работу. Конечно, до уровня Капитана Очевидности ему далеко, но на безрыбье, как говорится, и рак — рыба. Что-то внутри меня подсказывало: из нас с Беном выйдет отличная команда. Надо было только оповестить о своих планах самого Бена.

Недолго думая, я кинула в него стеркой. Попала снайперски — в лоб. Смит, моргнув, мрачно поднял взгляд от манускрипта своих записей на взбалмошную меня.

— Будешь писать доклад со мной в паре? — знаками показала я парню, чего от него хочу.

Сначала ткнула пальцем себе в грудь, потом указала на него… Однако моя пантомима вызвала у Бена недоумение.

— Что? Что? — заморгал ценитель Андрэ Ричардсона.

После моих красноречивых жестов Смит приложил руку к участочку рубашки, где я запечатлела поцелуй. Увы, мое повышенное внимание он расценил как знак того, чтоб искоренить изъян в одежде.

— Идиот, — подвел неутешительный итог Беновым трепыханьям ухмыльнувшийся Девидсон: — Полный идиот…

Ну вот… только успела забыть об Изувере на мгновение, а он снова в игре! Что ж. Раз Пит так жаждет общества…

Обернувшись к вампиру души моей, я ласково прорычала:

— Не суди всех по себе, мистер Третьегодник, — получилось очень цинично.

Мне понравилось. А вот Кретину — не очень. Он всею физиономией показал, сколь оскорбилось его королевское высочество: зубами клацнул, губы надул. Дай такому трезубец — он покруче Зевса всю Землю перетряхнет. Я прямо-таки залюбовалась игрой светотени на идеально загорелых скулах Изувера. Правда, чем больше я на него смотрела, тем больше убеждалась: не только негодование терзает господина Третьегодника. Из всех щелей его здоровенного организма сочилось предвосхищенье. Черт, Питеру нравилось происходящее! Он наслаждался каждой секундой перепалок. Синие глазищи так и сверкали, так и манили продолжить…

Вот же засранец!

Я и моргнуть не успела, а Мажор, пошловато хмыкнув, одним резким движеньем сдвинул наши парты. Не отрывая взгляда от моих губ. Просто взял — и в буквальном смысле слова выбил почву у меня из под ног…

— Скууучно, — ознаменовал великое событие объясненьем Кретин.

Чтоб ему мозг на день рожденья подарили!

У меня слов не было — и это не удивительно, потому что, благодаря стараньям того-кого-нельзя-излечить, многострадальный стульчик, на котором я сидела, дрогнул. А вместе с ним дрогнуло мое чувство собственного достоинства. Я не хотела приземлиться на пол прямо у ног злейшего врага! Безумно не хотела. Потому, собственно, схватилась за первое попавшееся под руку. К великому моему сожалению, первым попавшимся оказалось колено Пита, вальяжно выставленное напоказ в непростительной от меня близости.

— Теперь веселее, — хмыкнул придурок, с интересом разглядывая мою дрогнувшую ладошку.

Меня обдало волной ненависти. Девидсон был просто… просто отвратителен! Под мелодичный смех господина Кретина я рвано отдернула руку. Стул, впрочем, моей поспешности не разделил: упрямо крякнув, он накренился ещё больше. Доказательство закона всемирного тяготения было на лицо — в скором времени меня ждало позорное падение. И во всем этом безобразии, без всяческих сомнений, виноват был Питер Девидсон. Сволочь кучерявая! Я уже мысленно заказывала ему билет на поезд до преисподней. Вот только мысли о грядущей расправе нисколько не умаляли неизбежности происходящего.

Падать я не любила. Даже в детстве ревела потом часа два из-за попранной гордости. Но что мне оставалось сейчас? Крепко зажмурившись, я приготовилась к неминуемому. Секунда — и… крепкие заботливые руки мягко легли мне на талию. Они уверенно, хоть и с некоторой неохотой вернули меня в прежнее равновесно положение, игриво пробежались вдоль по позвоночнику и, заметив, сколь напряглись мои плечи, замерли на пояснице.

— Где мое "спасибо"? — поймав мой изумленно-возмущенный взгляд, ухмыльнулся Девидсон.

Он, соблазнитель недоделанный, пододвинулся ко мне поближе. Осталось только на колени меня посадить — расстояние между нами и без того можно было считать ничтожно мизерным.

— Забыла в другой сумке, — ответила я на его вопрос. — Зато со мной осталось вот это, — и я с превеликой радостью двинула ему локтем под дых.

Результат превзошел все ожидания…

Не знаю, удивленье ли послужило причиной, или тот факт, что Девидсон сидел на троне полубоком, но после моего любовного толчка Изувер полетел в проход между рядами. Я порхнула за вампиром души моей следом — приземлилась прямо на грудь очертеневшего от злости господина Кретина.

Надо ли говорить, что искры дружбы и обожания между нами не пробежало?

— Ах ты!!!! — хватая меня за грудки, возопил Питер.

Я тоже вцепилась в его отгламуренную рубашку. Следующее, что я помню, — это как мы, на потеху публике, желали друг другу приятности, попутно пытаясь отцепить от себя порядком доставшего оппонента.

В порыве мятежном сбросить с себя тушу Девидсона я даже не заметила мистера Листера, нависшего над нашей парочкой, словно кровавая луна над обреченным городом.

— Встали. БЫСТРО!!! — рявкнул белее чем шокированный преподаватель.

У меня волосы на затылке зашевелились при звуке его голоса. Мигом отлепившись от Пита, я вскочила на ноги и разве что не выдала: "Сэр, есть сэр!" и ладонь козырьком к виску не прижала.

— Девидсон! — прирявкнул на главного возмутителя спокойствия мистер Листер.

Девидсон манерно поднялся с пола и с издевкой глянул на профессора.

— Радуйся, проф, теперь твоя вступительная лекция многим запомнится, — умудрился в ТАКОЙ ситуации язвить сукин сын.

Мое душевное равновесие вновь пошатнулось. Не дожидаясь реплики поджавшего губы учителя, я от души наступила Питер на ногу.

— Просто замолкни! — шикнула я идиоту. И, начисто проигнорировав его злобный комментарий, обратилась к метающему громы и молнии преподавателю: — Просите, не знаю, что на нас нашло. Мне безмерно жаль, профессор!

— Мисс… — намекнул Листер, чтоб я представилась.

— …Купер, — понурила голову я.

Мне действительно было очень стыдно. Подумать только: кинулась драться в первый же свой учебный день. И с кем? С абсолютным Кретином, который тем и жил, что доставал всех вокруг…

Кошмар!

У меня щеки горели. Как маков цвет, я стояла перед разгневанным мистером Листером, ожидая неминуемой кары. Однако преподаватель едва взглянул на меня.

— Мисс Купер и мистер Девидсон будут слушать лекцию дальше стоя, — буравя Пита испепеляющим взглядом, отдал безжалостный приказ мистер Листер. Я было вздохнула с облегчением — все-таки отделалась малой кровью — но преподаватель, насладившись торжеством момента, под градом смешков моих бессмертных одногруппников, убийственно спокойно добавил: — И, конечно, два часа отработки.

Аудитория разом затихла. Никто не страждал огрести наказание вместе с отличившимся дуэтом.

Лишь Девидсон, картинно всплеснув руками, выдал:

— О Боже! Как страшно…

Листер уже спустился по ступенькам к доске и сделал вид, что ничего не слышал, зато я такой добродетелью, как терпение, не обладала.

— Закрой свой рот, — повернувшись к Девидсону, грозно приказала я. Придурок из штанов чуть не выпрыгнул, заметив, как яростно поднимается и опускается под тканью блузки моя грудь. — Клянусь, если ты сейчас же не прекратишь свои выходки, я самолично уложу тебя в гроб!

Почему бы, собственно, и нет? Впервые в жизни я до безумия страждала пойти на поводу своих желаний. К тому же, Питер Девидсон, несомненно, заслужил хорошую трепку. Вон — стоит, улыбается во все тридцать два, будто я осчастливила его предложением восемнадцать плюс. Прямо руки зачесались вмазать по довольной физиономии.

Господин Кретин словно мысли мои прочитал.

— Раз все твои мечты о том, чтобы уложить меня… — издевательски протянул он и, дождавшись негодующего взгляда, надменно оглядел меня с головы до ног. — Ты, конечно, не мечта всех мужчин мира, — посмел подвести неутешительный итог самодовольный засранец, — однако потенциал в тебе определенно есть.

Вот уж спасибо! У меня слов не хватило, чтоб описать глубину моей вопиющей "благодарности". Да я и стараться не стала — просто схватила с парты ручку и с силой метнула снаряд в ухмыляющуюся змеюку.

— И это все, на что ты способна? — ловко поймав на лету канцелярское чудо, язвительно поддел меня Мажор всея Нотинстона.

Естественно, будь у меня шанс, я задушила бы придурка собственными руками, но, подозреваю, именно этого он и ждал — воцарения полной неразберихи в аудитории. Попадаться на удочку неизлечимого траблмейкера я не собиралась.

Тем более, в запасе у меня оставалось ещё одно средство довести его до белого каления. К плану Б я и приступила со всем рвением, на кое была в ту минуту способна.

— Ну, я хоть на что-то способна, — мило пожав плечиками, я лучезарно улыбнулась Мажору.

Пит сдулся, как прохудившийся мячик. В синих глазищах неоновой надписью загорелась вывеска: "Предупреждаю", но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— В отличие от некоторых, которые три года мучат университет своим тлетворным присутствием, но по-прежнему так ничему и не научились, — ехидно добавила я и улицезрела Девидсона, готового разорвать меня на маленькие кусочки.

Что ж, во всяком случае, теперь все было честно: мы оба в равной степени изнывали от злости.Свою господин Кретин решил излить на меня сию же минуту:

— Тыыы… — выпячивая губу, рыкнул величество.

Донести до меня святую пламенную речь несчастному парню не дал жестокосердный мистер Листер. Хлобыстнув по столу указкой, преподаватель возопил:

— Сладкая парочка на третьем ряду, — я даже не сразу поняла, что это он к нам с Девидсоном обратился. — Да, да, вы, Купер и Девидсон! — завидев мою растерянность, подтвердил наихудшие опасения лектор. — Сколько ещё вы будете отвлекать собравшихся от…

— …от бессмысленной нудноты? — остроумно подсказал набычившийся Питер.

Я думала, Листер выгонит его или хотя бы влепит замечание, но преподаватель вновь удивил меня.

— Полагаю, до Ваших стандартов, — учитель ехидно кивнул в сторону порножурнала, все ещё украшающего парту Мажора, — мне не дотянуть.

Девидсон скрипнул зубами, он понимал, что на том противостояние с преподом не закончится, однако милостиво позволил Листеру продолжить.

— И что же Вы такое ИНТЕРЕСНОЕ обсуждали с мисс Купер, позвольте полюбопытствовать, — вкрадчиво уточнил знаток английской литературы.

Не надо было обладать экстрасенсорными способностями, чтоб понять: Изувер сейчас скажет что-то до невозможности гадкое. Он уже чакрами с адом соединился, люцифероподобно осклабился.

— Мы… мы обсуждали авторов… — поспешно вклинилась я в разборки двух профессионалов пикировки.

И тут же удостоилась чести — мистер Листер, наконец, взглянул на нервно кусающую губы меня. С некоторым удивлением, мол, а вы кто такая. Я не стала тянуть с продолжением. По-пионерски приложив руку к груди, клятвенно заверила:

— Мистер Девидсон хотел узнать, какому автору я отдала предпочтение, — и, заметив огонек иронии в проникновенных глазах Листера, горячо добавила: — ОЧЕНЬ хотел.

Страждущий, кстати, посмотрел на меня как на седьмое чудо света. Снова я его планы захватить мир порушила. И теперь он, обиженный на всю голову, силился скомкать дерзкую улыбку, от которой на царских щеках заискрились такие ямочки, что у меня сердце ухнуло и ушло в пятки.

— ОЧЕНЬ ХОТЕЛ, — не прерывая со мной визуального контакта, кивнул в подтверждение нереалистичной правды маниакально повеселевший Питер.

Двусмысленность его фразы можно было намазать на тост и скушать в один присест после завтрака. Вот только я прекрасно потрапезничала. В добавке не нуждалась!

— Мистер Девидсон оказался на редкость приятным собеседником, — сообщила я и без того очумевшему от нашей маленькой игры в "кто кого" Листеру. — Он даже пытался переубедить меня, однако наши вкусы в литературе, увы, привели к… разногласиям.

Я похлопала ресницами, но, подозреваю, переборщила с издевкой, потому что после моей комичной интерпритации наших с Девидсоном разборок Листер хитро прищурился.

— Так против какого же автора столь бурно возражал мистер Девидсон? — невинно задал он вопрос.

Я, не почувствовав подвоха, выпалила:

— Иэна Макьюэна.

И тут началось…

Господин Кретин, до того не проявлявший ни капли интереса к происходящему, вдруг оживился.

— О… я не хотел задеть твои чувства, дорогая однокурсница, — к немалому моему удивлению, покаянно заломил руки Мажор.

Я немо отступила от ненормального на шажок. Его искреннее извинение напугало меня похлеще всех недавних угроз вместе взятых.

— Чтобы искупить свою вину, позволь предложить тебе помощь в работе над проектом, — он сайгаком подскакал ко мне, схватил за руки и на виду у всей аудитории проголосил: — Пожааалуйста.

О!!! Я с удовольствием повыдергивала бы каждый кучерявый волосок на его неумной головушке, но раз уж Девидсон настаивает…

— Ты ведь не ознакомлен с творчеством Макьюэна, дорогой однокурсник, — незаметно пихнув его в плечо, сокрушенно проговорила я.

Листер упивался нашим негласным спором. Он, опершись на кафедру, лобызал Девидсона странным взглядом. Будто ждал чего-то. Чего-то определенного, важного, но сомневался, не разрушит ли Пит его большие надежды.

Королю Нотинстона, однако, было не до переглядок с преподавателем. Он выпрямился во весь свой огромный рост, навис надо мною немезидой. Сама решительность, само бесстрашие.

В огромных зрачках — я, вздернувшая нос, уверенная в своей стопроцентной победе.

Раз. Два. Три…

— Почему же, — насладясь тенью моего неверья, мягко возразил Девидсон, — я как раз не против исследовать исповедальные интенции, согласующиеся с современными неканоническими ракурсами в рассмотрении философско-эстетических вопросов постмодернизма.

У меня челюсть поползла вниз. Что? Исповедальные интенции? Философско-эстетические вопросы? Девидсон ЧИТАЛ Макьюэна? Нет, не так… Девидсон умеет читать НОРМАЛЬНЫЕ книги, не комиксы, не чернуху?..

Окончательно запутавшись, я обернулась к Листеру, ожидая объяснений или хотя бы поддержки. Но старый лис усмехался совсем не по-профессорски. Маленькие глазки блестели неподдельной жаждой узреть продолжение банкета. И все же учитель с неохотой пришел мне на помощь:

— Думаю, Вам было бы лучше остановиться на Свифте, Исигуро, Эмисе, — вкрадчиво предложил он Питу путь к отступлению. Уж кому, как не мне, знать о том, сколько готовых статей по этим авторам валяется на просторах многогранного помощника-интернета. — Все-таки их философско-исповедальные романы считаются вершиной данного жанра… — мягко добавил профессор, но по напряженной позе и ещё по тому, с какой нескрываемой заинтересованностью он глянул на Пита, забросив наживку, я поняла одно: Листер, без всяческих сомнений, надеется на чудесное просветление мистера Девидсона.

Последний, надо отдать ему должное, и впрямь проникся щедрым предложением преподавателя. Выпустил из ловушки своих лап мои запястья, рыкнул под нос проклятье. Весь из себя вздыбленный — кудряшки торчком — Питер отскочил к парте и хлобыстнул по ней царскими ладонями.

— Ты все время хочешь чего-то еще. Какое-то бесконечное вымогательство! — гавкнул он в сторону оторопевшего преподавателя.

У того очочки поползли вверх от наглости Пита, но, строго поджав губы, мистер Листер отчего-то не полез в пекло перебранки. Представительно заложив лапки в карманы, предоставил Девидсону шанс высказаться.

Я ничего уже не понимала… Листер потворствует самому ненормальному ученику Нотинстона. Самый нерадивый ученик Нотинстона с видом обиженного на голову отличника брызжет слюной, дабы доказать неотвратимость свих суждений…

Я что, попала в параллельную вселенную или что-то типа того?

С долей сомнения я бросила на Девидсона короткий взгляд, но оторваться от созерцания чудной картины так и не смогла. Уверенный. Увлеченный. Питер Девидсон. Истинный Король. Мантия высокомерия окутала его величество въедливой тенью. У царских ног — весь мир, покоренный и готовый раболепно сложить броню. Синие глаза пылают. В них, в этих подожженных азартом, сапфировых глазах — вызов. Листеру, аудитории, мне. Всем.

Он был чертовски убедителен, Кретин всея Нотинстона. Настолько, что мое горло пережало от странного чувства предвосхищения, почти боли. Не в силах с ним справиться, я пропустила вдох в ожидании реплики Пита. И Кретин, после полуминутной паузы, наконец, заговорил:

— Флора, — пробуя имя на вкус, сказал Питер. — Героиня из романа Макьюэна "На берегу" адресовала эти слова своему жениху Эдуарду, — Мажор вновь замолчал, но вряд ли сий жест был отыгран на публику. Пит чересчур рьяно был сосредоточен на дуэли взглядов с мистером Листером для человека, отдавшегося актерскому мастерству. — Думаю, они как нельзя лучше подходят к теперешней ситуации, профессор, — подтвердил мою теорию Изувер. Под градом вопросительных комментариев однокурсников Пит спокойно пояснил: — Не далее, как десять минут назад, Вы ставили мне в укор нежелание знакомиться с английской литературой и вот сейчас, когда я сам выбрал направление, навязываете мне другую тему. Признайте, разве это честно?

Я дух не успела перевести. Листер только было собрался ответить, но Девидсон, яростно жестикулируя, продолжил:

— Отринем лишние формальности. Свифт? — Кретин фыркнул и покачал головой. — Его заезженный "Гулливер" набил оскомину не одному современному критику.

Он, в порыве бессознательного возбуждения, растрепал волосы. Модному зачесу пришел полный сим-сим, но Величество едва ли заметил глобальность катастрофы. Спустившись на одну ступенечку, чтоб обдать Листера арктическим холодом своего тона, Пит продолжил:

— Исигуро? Вы сами не далее, чем в прошлом году порицали стремление дражайшего Кадзуо доказать всему писательскому бомонду, что английская чопорность снова в моде. Ну так… бомонд пусть и восторгается! — Пит воздал должное автору, подарив ему насмешливые аплодисменты.

Я сглотнула. Вместе со мною выдохнула добрая половина заинтригованных донельзя слушателей.

— Эмис? — не остановился на разоблачении Исигуро и Свифта господин Мажор. — Да кто в здравом уме согласится осилить эту вопиющую нудноту? — дабы призвать к убедительности слушателей, изувер шагнул к мирно посапывающему соседу по ряду. — Эй! — стукнул он качкообразного товарища по нехилому плечу. — Ты вот будешь читать рассуждения на тему интернационализма, размазанные по двадцати страницам?

Бедняга в спинку стула вжался. Ему б обязательную программу осилить. Родители-толстосумы, небось, еле-еле упросили индивида хоть на первый день в универ явиться. А тут Девидсон — с допросом. Ребенок последнее серое вещество чуть не растерял от страха. В защитном порыве двухметровое подобие человека закивало так, будто в прошлой жизни китайским болванчиком подрабатывало.

— Видите! — хлопнул в ладоши Девидсон.

Вот же засранец с манией величия! Добился словесного запора друга по разуму — и рад радехонек. Дай господину Кретину право — он и остальных одногруппничков в хоровод выстроит. Одна я, наверное, от почетного места в ряду его почитателей отказалась.

— Вижу, — сардонически обратилась я к Мажору. — Вижу, что радикальность твоих взглядов на модерновую литературу продиктована сущим невежеством.

Ну вот. Хоровод отменяется. Теперь студенты воззрились на ту, что посмела вмешаться в апокалипсический ход мыслей несравненного величества. Даже Листер заинтригованно изогнул правую бровь. Что ж. Раз мне дали зеленый свет…

— Ты столь придирчиво разложил на молекулы творчество великих авторов, — плюнув на скромность, сделала я шаг в сторону господина Кретина.

Тот пафосно фыркнул, однако лезть под горячую руку не стал. Сложил губки бантиком, сощурился. В общем, всеми телодвиженьями показал, в каком гробу и в каких тапочках он видел мои вступления. Да бога ради!

Одарив Мажора издевательским взглядом, я задумчиво протянула:

— А может… Свифт, Исигуро и Эмис не угодили твоей высоконачитанной персоне лишь по причине твоего дурного вкуса? — и, проглотив за один присест злобный выпад Девидсона, вкрадчиво добавила: — В конце концов, вышеперечисленные авторы не сторонники высоких рейтингов…

Я думала, у Девидсона сорвет башню, уже приготовилась к его бравому превращению в Халка. Но нет... С оскалом волка из всем известной сказочки, Пит поддел пальцем мой подбородок.

— В таком случае, Макьюэн идеально мне подходит. Ты же читала "Цементный сад"? — интимно шепнул Кретин мне на ушко.

Чтоб ему!!!

Я с превеликим удовольствием сделала бы из вампира души моей котлету, однако, предвидев неминуемое, Девидсон отступил сам.

— А ты почему его выбрала? — вопросил тот, кого я меньше всего хотела посвящать в свои причины.

— Чтобы заставить тебя истязаться от любопытства, — отсалютовала я господину Кретину.

Тот вознамерился снова кинуться ко мне. Полагаю, чтоб я ему таблетку от озверения выдала. Однако от неминуемого лечения Мажора спас, как бы то ни было странно, мистер Листер.

Его агонизирующе хрюкающий смех и поныне преследует мое воображенье.

— Что ж. Макьюэн, так Макьюэн, — преступно спокойно поставил он заключительную точку в моем приговоре. — Поздравляю, мисс Купер, — он послал мне ехидный зырк, — Мистер Девидсон, — не оставил он без внимания возгордившегося Героя.

Козлина друрогий! Никакой жалости к особо отличившимся. Ещё и прибавил, натешившись довольным личиком Питера:

— Работа в паре определенно пойдет вам обоим на пользу.

У меня были весомые возражения. И я ОПРЕДЕЛЕННО не была согласна пасть жертвой вопиющего беззаконья. Кретин и я? В паре? Да не смешите мои тапочки! Из нас выйдет хорошая пара самоубийц, коль скоро мы станем партнерами.

— Мистер Листер!! — прикинув плачевный результат в уме, возопила безутешная в своем горе я.

Мой вопль раненой лани заглушил требовательный звонок с пары.

— Готовься страдать, — подбодрил меня не в меру развеселившийся будущий покойник.

Его Величество я торжественно обогнула, чтоб с видом попранной добродетели спуститься вниз, к обиталищу грозного судии, обрекшего меня на танталовы муки.

Ага! Размечталась! Это же Девидсон… Стоило мне, посмевшей жестокосердно проигнорировать Мажора Нотинстонского, поставить каблучок на ступеньку, как этот самый Мажор, во имя будущего партнерства и, конечно же, укрепления сакральной связи между нами, дружески поставил мне подножку. Самым добросердечным образом! Так сказать, чтоб я оценила всю мощь его желанья объединиться в "пару".

— Уууупс, — притворно ужаснулся демон, завидев, как я въехала бедром в угол близстоящей парты. — Не больно, Сладенькая?

БОЛЬНО!! Больно, черт возьми, было сдерживать порыв приложить его носопыркой об эту самую многострадальную парту. Благо, нас уже разделила река более мирных студентов, которые ринулись к многоуважаемому профессору, чтоб выбрать тему доклада.

— Спокойствие, — поправив пиджак, пробормотала я.

В конце концов, мы цивилизованные люди — решать проблему киданием в оппонента стульями не было нужды. Хотя… признаться, я бы с радостью насолила полудурку любым, даже самым неприемлемым для цивилизванного человека, способом. Увы, Девидсона загородили от разгневанной меня самоотверженные однокурсники. Поэтому пришлось довольствоваться малым: потерев ладонью ушибленное бедро, я вяло потопала в сторону распинающегося преподавателя. Можно подумать, на сим приключения Лиззи Купер закончились.

Не успела я и шагу ступить, как сзади на меня навалился сами-знаете-кто и, прильнув загорелой щекою к моей щеке, интимно забормотал:

— Будешь моей строгой училкой?

Аромат Clive Christian No. 1 резанул по обонянию. Смысл пафосного предложения вверг меня в последнюю стадию ярости, однако, затолкав чувства куда подальше, я всего-навсего остановилась, позволив Королю налететь на меня, непредсказуемую, и стукнула пальцем по безмозглой кучерявой черепушке.

— Совсем никакой фантазии, — поцокала языком я.

Девидсон чуть своим изумлением не подавился. Вот те на: снова шокировала извращугу. Самодовольной улыбки, увы, скрыть не получилось. Отступив от идиота, я сочувственно потрепала неумного двухметрового аполлона по надувшейся щечке:

— Иди в ногу со временем, Девидсон. Сейчас в моде садо-мазо.

И пока Пит переваривал услышанное, самозабвенно саданула его по левой лодыжке. Хорошо получилось. Идеально! Девидсон оценил. Он что-то крякнул, заскакал по-страусиному на месте и даже думать забыл о хваленом королевском высокомерии.

— Вот, — насладившись его очередным размашистым па, подытожила я. — Теперь мы на одной волне.

Девидсон зарычал. Его красивое личико побагровело, но мне, если честно, было начихать на череду бессмысленных угроз, полетевших в спину. Мы, наконец, уравляли счет: мое бедро — его лодыжка. По синяку на каждого.

Довольная собой, я закинула ремешок сумки на хрупкое плечико.

— Профессор! — окликнула я предателя, который собирался позорно покинуть опустевшую за время наших с Питом разборок аудиторию.

— Мисс Купер, — обреченно вздохнул "Сальвадор Дали", завидев решительно идущую в его сторону меня, и вцепился в свой чемоданчик, будто мне делать больше нечего — грабить несчастного стрикана. — Мистер Девидсон, — ещё более убито пробормотал мистер Листер, когда вышеупомянутый, мрачным пятном нарисовался за моей спиной.

Присутствие свое Кретин обозначил вступительной речью:

— Не видать тебе обеда, проф…

У меня третье веко задергалось. Но, приказав себе мило улыбаться, я всего-навсего послала Девидсону ненавидящий взгляд. Пусть подавится своей иронией. Лишь бы нагружал ею потом кого-нибудь другого. Не меня. Собственно, тянуть с просьбой я не стала — сразу взяла быка за рога:

— Могу я попросить о смене автора? — настырно вопросила я.

Девидсон картинно закатил глаза:

— Сладенькая, мы даже не начали собирать материал, а ты уже сдаешься, — он покривлялся с секунду, потом указал пальцем на меня и со вздохом выдал: — Такая паникерша…

Я наступила ему на ногу.

— Сладенький, я не собираюсь… — на том он дружески обнял "сладенькую" и в буквальном смысле заставил замолчать, припечатав лапищу к моим шевелящимся губам.

Мистер Листер прокашлялся . Ему пришлись по сердцу наши "семейные" разборки. Но, сама тактичность, он сделал вид, что ослеп на оба глаза и оглох на оба уха.

— Что ж. До следующей недели Вам, мисс Купер, — скрыв улыбку за ворохом бумаг, обратился ко мне Листер, — и Вам, мистер Девидсон, — чёрт, проф чуть ли не светился от радости, когда повернулся к самому проблемному студента Нотинстона, — я даю возможность до следующей недели определиться с направлением произведения.

Вот же! Отплевавшись от ладони Питера, я вонзила взор в преподавателя так, будто собиралась свершить преступление. Намек Листер понял. Он бессовестно пошевелил усиками, дабы не рассмеяться, и мягко, как душевнобольной пояснил:

— Ах да, мисс Купер, если у Вас есть весомая причина отказаться от выбранного автора, Вам придется заполнить бланк отказа…

Бла-бла-бла. Все объяснение сводилось к тому, что отделаться от Девидсона мне не удастся. Только через его или мой труп. Но умирать без музыки Девидсон не хотел. В его злобные планы входило довести меня сначала до белого каления. И у меня почти закончились силы сопротивляться гневу! Ухмыляющийся, довольный, Мажор Нотинстонский пялился на меня! Он все просчитал. Он знал. Знал, что Листер уцепится за возможность скинуть балласт Питера Девидсона на кого угодно, лишь бы заставить почти умерший мозг Кретина функционировать. Он знал. Сукин сын всё знал и потому игриво подмигнул мне, прежде чем обратиться к преподавателю: Поцелуйчики воздушные разве что не слал. Изувер.

— Меня всё устраивает. Где расписаться?

Я чуть не рявкнула: "В своем завещании", но под осуждающий взглядом Листера сдулась и проследила, как Девидсон каллиграфическим почерком выводит свои инициалы в журнале Листера.

— Мисс Купер, — примирительно протянул мне ручку Листер.

Я чувствовала себя так, будто заключаю фиктивный брак с самим Сатаной.

— Я против кандидатуры мистера Девидсона на роль соавтора научного исследования, — поджав губы, воспротивилась несправедливому решению старшего я.

Листер нетерпеливо глянул на часы. Ему, полагаю, порядком надоело строить из себя добрейшей души учителя.

— Здесь Вам не песочница, мисс Купер, — жестко осадил он меня и, узрев выражение скорби на моем перекошенном от возмущения лице, более мягко добавил: — Приложить максимум усилий, чтобы получить сто баллов, и следующее задание будете выполнять в гордом одиночестве.

Итак, это был вызов.

Девидсону хватило такта подлить масла в огонь:

— Рискнешь? — выгнув бровь, издевательски подначил придурок.

У меня зубы скрипнули.

— Я заставлю тебя трудиться, — сжав пальцами ручку, пообещала я.

Синие глазищи потемнели.

— Попробуй, — по буквам произнес Кретин.

Он маниакально наблюдал, как я ставлю росчерк в графе подле своего имени! Его милого бездействия хватило ровно на секунду. Вот же засранец! Мистер Листер и отвернулся-то на мгновенье, а Девидсон умудрился пихнуть меня локтем в бок. Ну вот… Благодаря его стараньям вся страница листеровского журнала была перечеркнута.

— Чтоб тебе зубы мудрости без анестезии удаляли! — узрев творенье рук своих, не удержалась я от грозного проклятья.

Листер оторопело воззрился на содеянное, однако комментировать не стал: молча отобрал у меня журнал, коротко попрощался и, наконец, оставил нас с Девидсоном соревноваться в пакостях дальше. Без него.

Виновник моего мозговыноса, кстати, выглядел великолепно. Плясок в стиле диско не хватало. А так — полный спектр восхищения собой любимым. Аж зло взяло.

— Тебе сколько лет? — едва за профессором закрылась дверь, мрачно спросила я не в меру идейного Девидсона.

Тот, вдоволь налюбовавшись моим гневным ликом, растянул губы в ехидной улыбочке.

— Восемнадцать плюс, — сообщил Девидсон сальным шепотом и поиграл бровями. — Организуем что-нибудь горяченькое? — на сим Принц Придурков коварным образом сцапал изумленную меня в медвежьи объятья.

Маньячина блондинистая! Силу, значит, показать собрался. Лапочка моя наивная! Он же не подозревал, что меня пять лет учили самозащите папины "мальчишки". Один-то прием я выучила наизусть. По завереньям автомехаников, он срабатывал стопроцентно. Что ж. настала пора проверить. Не без удовольствия я резко подняла колено. Оно попало по назначению. Все-таки мальчишки не врали! Чудесная тирада о чьих-то там матерях и детородных органах фром Питер Девидсон была наглядным тому подтверждением.

— Достаточно горячо? — похлопав по спине безнадежно согнувшегося пополам Питера, уточнила я.

— …………Ку…куууууперррр! — захлебнувшись ругательствами, вспомнил, наконец, мою фамилию придурок.

Молодец. Давно бы так.

Мои страданья вознаградились! Можно ли было не усмехнуться при виде получившего по заслугам Питера Девидсона?

— Больно, Сладенький? — припомнила я ему недавние слова.

На Пита приятно было смотреть: после моего невинного вопроса господин Изувер побагровел ещё паче.

— ТЫЫЫЫЫ!!! — протянув ко мне лапу, рыкнул побитый Мажор.

Мне пришлось скомкать губы, чтоб не рассмеяться во весь голос. Преспокойно отойдя от придурка на безопасное расстояние, я вытащила из сумки бутылку минералки, поставила на учительский стол и, картинно вздохнув, съехидничала:

— Может, это остудит твой пыл, казанова.

Бедняга! У него словарного запаса не хватило, чтоб достойно ответить на мою шпильку. Сцепив зубы, Величество некультурно показал "фак". Увы, разогнуться он так и не сумел.

Что ж. Два: один в мою пользу.

При виде мученического выражения на царском лице меня охватило чуть ли не эстетическое удовлетворение.

Питер Девидсон хотел противостояния. Ну, так пусть теперь не жалуется.

Война, господа. Оружие к бою!

Первый учебный день пролетел молниеносно. Исключая неприятное знакомство с особо деградированной личностью на первой паре, я, можно сказать, получила заряд позитива: познакомилась с углубленной программой изопрогреческого, открыла для себя творчество Тициана и даже мило поболтала с философом Нотинстона. Он оказался не чужд новым веяниям моды и разрешил мне пользоваться современной литературой для подготовки к практикам.

В общем, в кафетерий я вплыла, лучезарно улыбаясь. Тяготы вытеснения из моей жизни одной моднявой занозы временно ушли на задний план, сменившись другими — например, заказом всеми так расхваленного универского яблочное мороженого.

— Одну порцию яблочного, пожалуйста, — вытаскивая из сумки кошелек, попросила я дерганую продавщицу. Та щедро уложила аппетитный зеленый шарик в узорчатый рожок.

Но поблагодарить девушку я не успела, потому что кто-то настойчиво, я бы даже сказала, грубо толкнул меня в спину.

— Какая встреча, мисс Зануда?! — протянул этот кто-то тоном Девидсона.

И мне пришлось вобрать в себя воздух, чтобы не накричать на него прямо тут, посреди полного студентами помещения.

Когда я поворачивалась лицом к нахалу, то чувствовала, как пузырьки гнева бушуют в душе, грозясь прорвать плотину показного спокойствия. Мне уже за глаза хватило полутора часов измывательств мистера-Я-Пуп-Вселенной, и теперь, неимоверно раздраженная очередной неприятной встречей, я готова была, наконец, ответить ему хамством на хамство.

— Вы меня преследуете, мистер Посредственность? — у меня феноменально вышло передразнить его манеру говорить. Резко выделяя гласные, делая удар на обращении. Мастер драмкружка, герр Штейнер, удавился бы от сожаления, что не поставил мне А с плюсом, услышь сейчас мое короткое представление.

Однако Девидсон определенно не был ценителем искусства. Он скривился сразу же, как только узрел победную улыбку на моих губах. Его спутники (как это банально): качок в фирменных "спортивках" адидас и пышнотелая блондинка — переглянулись и разве что не сделали ставок, кто из нас с Питером победит в этой милой домашней ссоре. Кстати, не только этих двоих заинтересовала сцена: многие студенты без стеснения указывали на Девидсона пальцами, будто тот был местной знаменитостью. Я, увы, тоже попала под прицел полусотни глаз, ибо просто приветствием Кретин ограничиться не захотел: он намеренно загородил мне проход к столикам, и теперь я вынуждена была или любоваться им до посинения, или раболепно протиснуться между его величеством и прилавком. Честно признаться, я бы предпочла вообще никогда не встречаться с этим настырным индивидом, но, к сожалению, машину времени никто еще не изобрел, потому вместо порции мороженого мне пришлось проглотить очередную шпильку Питера.

— Ты читаешь слишком много романов, Бэби, — подтрунивая над моим "преследуешь", сложил он руки на груди.

Боже! Я закатила глаза. Если Девидсон жаждал покорить меня своей голой грудью, он ещё больший идиот, чем я думала. Видите ли, после манипуляций парня, ворот рубашки, и без того оголившей большую часть плеч нашего модника, разъехался сильнее. Этот жест был таким показушным, таким проштампованным, что я фыркнула помимо воли.

— Прости, друг, но ты вряд ли поймешь хоть толику в тех романах, которые я читаю, — спокойно вернула я ему подколку.

Намалеванные брови блондинки поползли вверх. Её мускулообразный друг присвистнул и, толкнув изумленного приятеля в бок, ознаменовал день басистым:

— Видал?

Девидсон никак не среагировал. Взгляд его искристых голубых глаз был прикован ко мне. В нем читалась явная заинтригованность, словно парень прикидывал, достойный ли я противник для его игр. Мне же хотелось только одного: поскорее избавиться от его общества. Хотя бы на сегодня.

— И теперь, когда ты утолил свое любопытство касательно моих предпочтений в литературе, я могу наконец пообедать?

Я сделала шаг вперед, ожидая, что Питер отступит, но он, наоборот, двинулся мне навстречу. Секунда — и его рука стиснула мое предплечье. Терпкий аромат дорогого одеколона защекотал ноздри. Медленно, очень медленно Питер нагнулся к моему уху.

— Но я ещё не рассказал о своих… предпочтениях, — интимно шепнул он.

Его близость, пусть я и знала, что засранец играет на публику, смутила меня. Щеки запылали. Я даже не знала, какое чувство во мне бушевало ярче: ненависть или изумление. И Девидсон, будь он проклят, знал о моем внутреннем раздрае: он нагло провел подушечкой пальца по моей коже, остановился на жилке около запястья и, мягко пощекотав местечко около сгиба ладони, с такой силой скрутил мне руку, что я вздрогнула.

— Думаю, очень скоро ты о них узнаешь, дорогуша, — его слова больше походили на угрозу, чем на простой флирт. Опасливый огонек в глазах только подтверждал мое опасение.

Но черта с два он угадал, если думал, будто я растеряюсь и паду ниц пред Его Величеством.

— Хммм, — в пику его представлениям о моей скромности, я смерила его насмешливым взглядом и елейным голоском спросила: — Надеюсь, ты любишь мороженое, дорогуша?

Пока он непонимающе моргал, пытаясь вникнуть с сакральный смысл моей издевки, я с удовольствием вмазала шарик с мороженым в его новомодную брендовую рубашку. Шокированный, Девидсон отшатнулся. Он пялился на пятно с таким видом, будто я искромсала в капусту его любимую плюшевую игрушку. Его шок едва не лился через уши. Так идиоту и надо! Не будет переходить порог дозволенного, умник. Не ему одному упражняться в нахальстве. Теперь будет знать: нельзя безнаказанно изводить кого-то в течение лекции — этот кто-то тоже может поднапрячься и отомстить.

— Бон аппети, дорогуша, — на прощанье отсалютовала я Питеру и с гордо поднятой головой прошла мимо него.

Зрители были в восторге. Они едва не рукоплескали мне стоя. Из чего я сделала вывод, что Девидсон в этих кругах фигура скорее отрицательная, чем положительная. Впрочем, не удивительно: с его характером и быть героем… да, это был бы нон канон. Впрочем, едва ли не четверть женской половины по-щенячьи смотрела на бедного и несчастного обиженного богом Питера. Одна сердобольная даже изъявила желание помочь страдальцу вывести пятно, однако Великий Безмозглый Принц, не дожидаясь подмоги, рванул в мою сторону. Вид у него был как у Волка из сказки про красную шапочку. И красной шапочкой в его версии, видимо, была я, так как, не жалея сил, парень дернул меня за руку к себе.

— Куда ты собралась? — сквозь зубы прорычал он. Мне стало по-настоящему страшно, когда я увидела, насколько изуродовала злоба его красивое лицо. — Я ещё не отблагодарил тебя за угощение!

Стальная хватка не дала мне двинуться ни на йоту. Мы стояли с моим потенциальным партнером по докладу посреди кафетерия. Он — пылающий от желания придушить меня, я — сгорающая от жажды выйти из поля всеобщего внимания. Идиотская ситуация, как ни крути. Но я, конечно, понимала: сама виновата, что угодила в неё. И все же предпочла не сдаваться, хотя внутренний голос подсказывал, что вскоре я об этом ой как пожалею.

— Остановимся на простом "спасибо", — стараясь отцепить его лапу от себя, процедила я.

Чем ещё больше подхлестнула ярость Девидсона. Его желваки задвигались, каждая жилка тела напряглась. В движениях, теперь уже рваных, сквозило нетерпение. После моих слов насмешнику Питеру расхотелось смеяться: загоревшийся, как спичка, он клацнул зубами. На шее, открытой посторонним взглядам, пошли бардовые пятна. Тронь такого Девидсона — взорвется. И признаться, заряд его всеобъемлющей ярости понравился мне. Было в бешенстве Девидсона что-то такое милое, такое живое. Он словно сбросил маску позерства, открыл на миг настоящие чувства. Я, наверное, мазохистка, раз радовалась перспективе вывести мажора из себя. Забыв о подпевалах Мистера-Я-Пуп-Вселенной, забыв о том, что вскоре мое имя будет в топе самых обсуждаемых сплетен Нотинстона, забыв, черт возьми, о чувстве самосохранения, я вероломно наступила Девидсону на ногу.

— Отпусти, — сопроводила я свой жест приказом.

Питер моргнул. Его кудряшки дернулись. Он неверяще посмотрел вниз, туда, где моя маленькая ножка усиленно давила на его ботинок, потом на мое лицо, потом снова на скрещение наших ног. А потом засранец рассмеялся. Его смех был лучезарным, громким, наполненным искренностью. Я даже на миг опешила от столь резкой переменяя настроения. И, как следствие, ослабила нажим, чем Девидсон, конечно же, воспользовался.

— Как пожелаешь, моя госпожа, — снова вернулся он к глумливой манере общения.

А в следующий миг Господин Кретин молниеносно дернул ступней, на которой так удобно топтался мой каблучок. Лапу свою Девидсон тоже манерно разжал, так что, лишившись опоры, я покачнулась. Да Зевс его покарай, Девидсон просто издевался надо мной! На виду у жадных до развлечения студентов! Он даже отступил на дюймик, чтоб полюбоваться размахом моего падения. Негодяй!

Внутри меня за долю миллисекунды взорвалась маленькая бомбочка эмоций. Страх быть посмешищем, ненависть к богатеям, жажда задушить упыря жизни моей — все это смешалось в поразительный коктейль разрушительной силы. Откуда только решительность взялась вытянуть руку и вцепиться в первое попавшееся, дабы избежать столкновения носом с полом? И ведь получилось! Благодаря смекалке и поразительному упорству я добилась своего: падение завершилось, так и не начавшись!

Ура! С видом победительницы по жизни я выпрямилась и только собралась сказать "твоими молитвами, Девидсон, я цела и невредима", как превратилась из Воительницы Афины в Статую Циклопа. Да у кого угодно глаза скрючились бы от зрелища полуголого Девидсона, коий, тоже весьма шокированный, с ужасом пялился на мою руку, посмевшую разорвать его многострадальную рубашку пополам. У меня пальцы парализовало от безысходности, я все смотрела и смотрела на свою ладонь, крепко сжимающую остатки Королевского одеяния. И не могла подобрать слов произошедшему. Зато счастливые нотинстонцы не остались равнодушны:

— Даешь обнаженку!

— Девидсон, будь скромнее!

— О да! Продолжайте!

— Снимите номер!

— Крутой будет год!

И это ещё самые пристойные высказывания. Молчу про хлопки аплодисментов, свист и улюлюканье оживленной толпы. Пубертатно озабоченные индивиды определенно веселились за наш счет. И если Питер сносил их подколки по-королевски гордо, я чувствовала, как стыд жжет меня изнутри. Мне хотелось очутиться на вершине Гималаев в самый холодный день. Может, тогда щеки перестали бы пылать бардовым, а душа — требовать перезагрузки.

— Желаешь полностью раздеть меня? — подлил масла в огонь мой любимый партнер по докладу.

Он покосился на полы своей рубашки, пребывающие в моем плену и, пошленько подмигнув, добавил: — Тебе такое нравится, да?

Если до того момента я бушевала от смущения, то теперь на чувства обрушился тайфун ненависти. Боже, как, ну как у этого лопоухого модника получилось за какой-то короткий день вытряхнуть из меня эмоции, которые я подавляла в себе всю свою сознательную жизнь?! Почему именно его мне хотелось оставить в дураках? Да впервые за много лет я не собиралась убегать от проблем! Черт возьми, я с превеликим удовольствием приняла предложенный вызов.

Блеснув очаровательной улыбкой, под агонизирующие стоны нотинстонцевского бомонда я сжала ткань рубашки Девидсона в кулак и, шагнув вперед, по слогам отчеканила:

— Извращенец.

Девидсону очень не приглянулось прозвище. Он попытался притянуть меня к себе, но, так как я резко разжала пальцы и отступила влево, наш Супермальчик, изображающий из себя доморощенного мачо, косолапо впечатался нижней половиной туловища в близстоящий стол.

— Упс! — прокомментировала я его эффектный двойной тулуп. — Больно, наверное?

Сквозь ругательства и рычание ещё прослеживалась последовательность вкраплений прозвища собак женского пола, но я откровенно потешалась над Девидсоном, наступившим на собственные грабли.

— Не доставай ближнего своего, да не посрамлен будешь, — дала я наставление своему чертыхающемуся врагу.

Кафетерий рухнул от смеха. Подозреваю, многие имели счастье столкнуться с острым языком и расхлябанными манерами Девидсона. По коллективному подбадриванию я поняла две вещи: во-первых, малыш Питер — тот ещё траблмейкер, во-вторых — теперь он временно даст отдохнуть Нотинстону, ибо спектр его королевского внимания перенаправился на дерзнувшую сопротивляться его королевскому высочеству меня.

Но пока, наслаждаясь одобрением однокурсников, я не думала о последствиях своего вызывающего поведения. Более того, под гнетом нежданно-негаданно свалившейся на голову популярности, я перегнула палку:

— Ты жалок, до-ро-гу-ша, — хмыкнула я.

И все. Девидсон разом замолчал. Он выпрямился во весь свой недюжий рост, поджал пухлые губы и очень мягко проворковал:

— Повтори.

Он смотрел на меня не мигая. Синь его глаз гипнотизировала. В расширившихся до неприличия зрачках моя хрупкая фигурка отражалась как в кривом зеркале. Глядя на свое отражение в этих манящих хищных глазах, я ощущала противную неуверенность. И это глупое чувство прямо-таки толкало в пропасть безумия.

— Ты жалок, — сложив руки на груди, послушно сказала я.

Он согласно кивнул, будто соглашаясь.

— Мне нравится… — пробуя на вкус слова, пробормотал Питер себе под нос.

Я рассеянно оглянулась, не веря, что наш дикий диалог интересует зрителей. Надежда остаться незамеченной, однако, растаяла как несъеденное мною мороженое: куча зевак с замиранием сердца ждала хода Девидсона. И его ход был фееричен. Заметив, что я отвлеклась от его великой персоны, кретин в который раз за день дернул меня за руку к себе.

— Твой пыл… он мне нравится, — ласково поглаживая мои волосы, сообщил идиот.

Его лапы притягивали меня к нему все ближе и ближе. И вот, когда я уперлась ладонями в голую грудь Девидсона, тот наконец угомонился.

— Я заставлю тебя умолять о прощении, маленькая мисс Злючка.

Его угроза только распалила меня.

— Не дождешься! — пообещала я идиоту и в доказательство того, что не боюсь его, ущипнула.

Питер позеленел от досады. Ему бы роль демона в постановке герра Штейнера. Зал рукоплескал бы стоя! Ещё и на букет скинулись бы.

— Ты… — изрыгая зародыш негатива, начал было Принц.

Он навис надо мной аки мясник над агнцем и уже было ринулся вытрясать из меня душу, но получил журналом успеваемости по макушке.

— Питер Девидсон! — прогремел властный женский голос на весь кафетерий.

Стены благородного учебного учреждения дрогнули, как и мое сердце, которое ушло в пятки при появлении директрисы, о которой я была наслышана ещё в школе. Адский характер этой ведьмы, застегнутой на все пуговички добродетели, был притчей во языцех. Привлекательная внешне, успешная, из богатой семьи, она продолжила дело деда. И лишь благодаря её подходу к управлению университет поднялся в списке востребованных учебных учреждений на первое место. Профессор, председатель правления, в прошлом известная модель и телеведущая, она вызывала зависть многих. И столкнувшись с этой потрясающей женщиной вживую, я поняла значение выражения "выбить почву из-под ног". Изабелла Пирс была… была удивительной. Светлоокая, с кожей, едва не прозрачной при свете ламп, она, будто нимфа, только что отринувшая объятья Сатира, спустилась на грешную землю, то есть в кафетерий Нотинстона, конечно… Под кукольной внешностью, однако, таилась сила, подобная силе первозданной стихии. При появлении директрисы в комнате наступила гробовая тишина. Все ученики помимо воли вернулись к своим привычным делам. Никто не смел таращиться на нашу троицу, хотя, руку даю на отсечение, каждый из здесь присутствующих с удовольствием оторвался бы о своего ланча.

— Опять, — коротко "поздоровалась" женщина с Девидсоном.

Она одним взглядом заставила его отпустить меня и отойти на приличное расстояние. Оглядев парня с головы до ног, женщина лишь коротко вздохнула. Её острый нос вздернулся ещё выше, спина распрямилась сильнее. Могу поспорить, миссис Пирс и сейчас заняла бы призовое место на конкурсе красоты, но вместо сего она предпочла перевоспитывать таких отбросов общества, как Девидсон. Который, кстати говоря, тоже вытянулся в струнку и выглядел подозрительно мрачно. Рубашка сползла с его правого плеча, и теперь Мачо больше смахивал на стриптизера, чем на студента всеми уважаемого университета. Наверное, именно об этом подумала и миссис Пирс, потому что в её взгляде появилась тень брезгливого негодования.

— Прошу прощения за эту сцену, профессор, — попыталась я сгладить острые углы. — Это всего лишь недоразумение.

Директриса и ухом не повела. Она стукнула наманикюренным ногтем по корешку журнала и одними губами произнесла:

— Вы — позор Нотинстона, Девидсон.

Тот не произнес ни слова. Лишь мускул дрогнул на лице. И все-таки было в его напряженной позе нечто, говорящее о том, насколько глубоко задели его резкие слова Изабеллы.

Он был первым, кто, развернувшись на сто восемьдесят градусов, покинул поле битвы. Директриса с заскорузлой тоской смотрела вслед нерадивому студенту и, только когда фигура Питера скрылась за дверью, рассеянно обернулась ко мне.

— Пройдите в мой кабинет, мисс…

— Купер. Элизабет Купер, — с дрожью в голосе подсказала я.

— Да-да, — устало отозвалась бывшая ведущая CNN, после чего идеальной походкой прошествовала к выходу.

Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Противный внутренний голос подсказывал, что хорошего меня ничего не ждет.

Увы, он оказался чертовски прав…

Полчаса мне пришлось прождать в приемной. Любование унылыми белыми стенами и сидение на кожаном диване в обществе нудного дяденьки с закрученными волнообразно усами никак нельзя было назвать приятным времяпрепровождением. Но выбор у меня был невелик. Поэтому с наигранно заинтригованным видом я рассматривала странные картины на стене, мысленно проклиная ту минуту, когда решила ввязаться в спор с Девидсоном! Чтоб ему пусто было, этому козлине! Он-то избежал разговора по душам с бестией Нотинстона. Уверена, этот хлыщ доморощенный зависает где-нибудь в клубе, вешает лапшу на уши очередной наивной дурочке! А я торчу в гостях у директрисы, хотя мистер Дьявол из редакции вряд ли похвалит меня за опоздание.

— Заходите, мисс…

— Купер, — вновь закончила я скудное приглашение миссис Пирс.

— Присаживайтесь, — по-домашнему предложила Нимфа Нотинстона.

Я со вздохом приземлилась на стул и выпрямилась как школьница, которая пришла на первый в своей жизни урок. Робко расправив юбку на коленях, я подняла взгляд на женщину, чей наряд и внешность были безукоризненны. Она тоже села. И в обрамлении высокопарных книг по искусству её милая головка смотрелась ещё эффектнее. Я ничего не могла сделать: рядом с миссис Пирс я чувствовала себя гадким утенком, хотя, признаться, никогда не страдала комплексом неполноценности.

— Итак? — сложив ладони вместе и потерев их друг о друга, вопросила она.

Я искренне недоумевала, чего же она от меня хочет. Поняв, что ответа, к великому сожалению, не получит, директриса нахмурилась.

— Вы нарушили устав университета, мисс Купер. И если я не ошибаюсь, — она прищурилась, — а я не ошибаюсь: вы нарушили его в свой ПЕРВЫЙ день обучения, — выражение лица профессора было скучающим, но глаза, серо-голубые, словно льдинки, выражали ярое недовольство произошедшим. — Как вы объясните свое поведение?

Ну вот. Она добивается от меня добровольного признания. Или просит наябедничать. Одно из двух. Но доносчицей я никогда не была и становиться не собиралась, потому скрепя сердце соврала:

— Я нечаянно испачкала мистера Девидсона мороженым.

Отчасти это была правда, но лишь наполовину, а так как лгать я с детства не умела, то, во избежание разоблачения, опустила глаза в пол.

— И, возмущенный вашими действиями, мистер Девидсон решил обнажиться? — подняв брови, закончила мою занимательную историю экс-звезда экранов. — На виду у всего Нотинстона? Мол, долой грязную одежду! Да пребудет утопия чистоты и порядка?

Я не смогла сдержать улыбки. Циничный юмор директрисы импонировал мне. Очень хотелось сочинить продолжение её интерпретации канона, но я сдержанно покачала головой.

— Нет, — вынужденно отозвалась я. — Хмммм… Обнажение мистера Девидсона всего лишь досадное недоразумение.

Мужчина с портрета над головой миссис Пирс явно ратовал за более незамыленный финал. У него аж морщинка на лбу проступила отчетливее. Будь он жив, с пеной у рта пытал бы меня каверзными вопросами относительно мистера Кретина. Миссис Пирс же всего-навсего подписала приговор одной холодной фразой:

— В таком случае, отработка, — и заметив, как я облегченно вздохнула, демонически коварно добавила: — Обоим.

У меня чуть инфаркт не случился. Отработка? С Девидсоном? Она смеётся? Да он скорее универ бросит, чем отработает что-то.

Мое смятение, похоже, позабавило Демонессу.

— Мистер Девидсон непременно появится завтра в фойе ровно в 14:00, — голосом маньяка-убийцы успокоила она меня.

И, как я поняла, на сим разговор завершился, ибо миссис Пирс отвернулась к ящикам с документами и, коротко попрощавшись, принялась истошно черкать что-то в журнале посещения.

Убитая вестью о предстоящем испытании на прочность, я поплелась на работу, где метающий громы и молнии босс тоже припас для меня очаровательный сюрприз.

Они все сговорились что ли, эти взрослые?!!

*

Вместо "Здравствуй, Лиззи, как ты прекрасно выглядишь. Что-то случилось?" — ну, совсем в духе Себа — мой верный товарищ по стажерству виновато отправил меня на растерзание мистеру Хеллфаеру. А уж тот припомнил мне и срывы сроков правки, и халатное отношение к работе, и пропущенную запятую в последней статье. Благо, про торт промолчал, но по его насупленным бровям я видела, что уж про него-то наш Дьявол не забыл.

— И вы смеете СНОВА опаздывать? — вбил он гвоздь в гроб моей безответственности.

— Готова понести любое наказание! — поднимая руку вверх, честно поклялась я.

Если бы знала, что он попросит сотворить невозможное, откусила бы язык! Но нет, моя импульсивность — вечный краеугольный камень на пути счастливой светлой жизни…

— Отлично. Тогда добудьте мне к следующему вторнику эксклюзивное интервью от Трилистника.

Он ещё и руку мне пожал на прощание, и по плечу похлопал со своим будничным "трудитесь усерднее, мисс Купер, чтобы ваши провалы не отражались на вашей зарплате".

Конечно! Отразятся. Сегодняшние провалы на моем здоровье отразятся. Отработка с идиотом. Интервью с призраком. К концу следующей недели я точно поседею!!!

Это жалобным тоном я и выложила Себу, когда вернулась на рабочее место. Он тоже очумел от замаха босса. Аж квадратные очки запотели от шока. Но вслух мой неунывающий приятель провозгласил меня героиней всея редакции и в честь этого великого звания даже смастерил корону из скрепок. Ею я его и огрела по неумной головушке.

— Лучше помоги найти информацию о том, где мне найти Трилистника, — выслушав ворчание обиженного Себа, толкнула я его локтем в бок.

— Он же преподает в Нотинстоне, — подозрительно информативно напомнил мне о недавно узнанном факте друг.

Я была так рада вспомнить нужную информацию, что не обратила внимания на осведомленность Кэпа по поводу явно не известного ему автора. В другой ситуации я бы засыпала друга вопросами, но сегодня, измученная переизбытком событий, отмахнулась от этой мелочи. В конце концов, мог же он намедни прочесть книгу или две Андрэ Ричардсона?

Погруженная в свои размышления касательно того, как поймать мегапопулярного автора, по совместительству заведующего кафедрой английской литературы Нотинстона, я покачивалась на стуле и грызла кончик карандаша, давая Себу возможность передразнить меня и тем самым зарядить позитивом коллег, недавно вернувшихся с обеда. Он всегда так делал. Дарил людям улыбку. В этом был Себ. Мой обожаемый друг Себ, о котором, как оказалось, я знала очень и очень мало.

*

Дома меня ждал пригоревший ужин, грандиозное произведение искусства автомеханика, и короткая записка "Буду поздно", приколотая к скатерти. Что ж, вечер обещал быть, как минимум, одиноким.

Со вздохом умяв желеобразное рагу, возблагодарив судьбу за то, что папа не блеснул своими кулинарными способностями на полную мощь, я устроилась перед телевизором в обнимку с мороженым. Тяжелая артиллерия мультиков ещё никому зла не сделала.

— Спокойствие, только спокойствие! — три раза повторила я вслух напутствие своего тренера по йоге.

На какие-то полчаса помогло. В конце концов, сладкое и Дисней всегда были моими слабостями. Забравшись с ногами на диван, я релаксировала на "Короля Льва" и даже, признаться, поверила, что жизнь прекрасна, пока мобильный не взорвался настойчивой трелью.

Номер на дисплее высветился незнакомый. С нехорошим предчувствием я провела пальцем по экрану.

— Алло? — с надеждой на чудо вопросила я.

Ведь бывают же счастливые дни? Может, я выиграла миллион в лотерею или… сам Трилистник позвонил назначить мне встречу.

Да, размечталась. На том конце телефонного провода хрипловатый мужской голос с придыханием поинтересовался:

— Скучала по мне?

Тоже мне шутник!

— Очень, — закатила глаза я, придумывая, как отвязаться от порядком надоевшей рассылки. — И все же мне не нужна услуга, которую вы предлагаете, — решила я опередить оппонента, чтоб не пропагандировал покупку пылесоса, подключение тюнингового пакета каналов или, того хуже, не предлагал мне познакомиться с библией.

Уже отлепляя телефон от уха, я с изумлением услышала:

— Но моя услуга заинтересует тебя, мисс Зануда.

Я даже забыла как дышать. Во все глаза таращилась на сотовый, мысленно воздавая мольбы небесам, чтобы все мною услышанное оказалось галлюцинацией. Не мог же Девидсон выведать мой номер… Не мог же он…

— Подсказка один: доклад по классике.

Мог. Он, засранец, мог изнасиловать мое спокойствие даже во внеурочное время!

От невозможности сомкнуть руки на шее придурка, я усилила хватку на телефоне и, кажется, случайно нажала отбой.

Тишина. Только часики на журнальном столике указывали стрелками на цифру девять. Цветы на подоконнике захлопнули бутоны. За окнами вновь шел неприятный мелкий дождик. Погода будто вторила моему внутреннему состоянию. Я закрыла глаза.

"Только не звони, не звони!" — умоляла я провиденье. Мольбы были тщетны. После третьего надрывного гудка я с отвращением сняла трубку.

— У тебя пять секунд, Купер, чтобы принять мои условия, иначе Листер поставит тебе неуд, — излюбленно растягивая гласные, поставил условие Господин Кретин. — А такая правильна девочка, как ты, вряд ли хочет проблем с преподом, верно? — насмешливо закончил он.

Могу поспорить, Питер получал огромное удовольствие, доводя меня до ручки. Подозреваю, он никогда не был отвергнут девушкой, и теперь, схлестнувшись с той, кто на дух его не выносит, подобно непослушному ребенку, хотел обратить на себя внимание. Он вел себя до одури по-идиотски, но указывать на это значило бы загнать себя в угол, так что я, глубоко вздохнув, спокойно уточнила:

— Ты напишешь свою часть?

Затянувшееся молчание с той стороны говорило красноречивее слов.

— Если нет, нам не о чем разговаривать, — разозлившись, рявкнула я в трубку.

Мое терпение было на исходе. Пока я болтала с ненормальным, Муфасу коварно сбросили со скалы. Я пропустила такой трагичный момент… И все ради чего?

Побарабанив пальцами по подлокотнику дивана, я в бессильной ярости поджала губы. Только желание узнать, зачем, собственно, понадобилась Девидсону этим прекрасным дождливым вечером, заставило меня вытерпеть паузу длиной в полминуты. По истечение оной Король Драмы соблаговолил-таки снизойти до короткой торжественной речи.

— Хорошо, — задумчиво пробормотал Девидсон.

Я на миг поверила в доброе, светлое и прекрасное. Но Безмозглый Принц задушил в корне все мои мечты.

— Если ты будешь в полночь… — он продиктовал адрес, куда я должна была приехать. — Или можешь распрощаться с пятеркой.

Питер добавил пафосности ситуации, завершив разговор, так и не попрощавшись. Наверное, отправился готовить план по осложнению моей жизни. Можно подумать, она и без его участия не превратилась в ад.

На столе лежало неотчитанное досье на Андрэ Ричардсона, текстовыделители с замиранием стержней ждали кропотливого вмешательства в правку черновика статьи. Домовые и прочие невидимые обитатели дома с вероятностью в сто процентов готовились наслать на меня порчу, потому что в предпоступленческих и поступленческих хлопотах я вновь и вновь откладывала уборку. Симба с экрана смотрел на меня жалобными глазами, призывая вернуться к просмотру мультика. Но все, что я могла, — это всплеснуть руками и виновато вжаться в спинку дивана.

— Я не могу отказаться, правда? — спросила я у мягкой игрушки.

Слон, я видела по глазам, не одобряет моего порыва метнуться неизвестно куда среди ночи. Особенно, если организатор встречи — Питер Девидсон. Хобот враждебно мотнулся из стороны в сторону. Мохнатые лапы просительно раскрылись в объятии. Я метнулась к своему любимцу, обхватила его руками и долго-долго прижималась щекой к пушистому пузику.

— Я не трусиха, — дрогнувшим голосом шепнула я в тишину наэлектризованной волнением комнаты.

Обманывать саму себя было глупо. Я боялась. Ужасно боялась игры Девидсона, в которую ввязалась. Но не в моей натуре было отступать на полпути. Демон любопытства толкал в самую пропасть безумия.

И я с радостью шагала навстречу неизвестности.

*

В двенадцать часов, как какая-то заправская Золушка я стояла около клуба со звучным названием "Ангел". И, мягко говоря, выделялась из толпы. В своем растянутом леопардово-синем свитере, с желтой сумкой наперевес, в тяжелых ботинках и абсолютно без макияжа, я была прямо-таки звездой парада среди расфуфыренных дамочек в вечерних коротких платьях. Они не стесняясь фыркали, проходя мимо меня. Некоторые в ужасе жались к своим кавалерам, словно "естественность" была для них страшной болезнью, которой, упаси господи, они могли заразиться от "этой ужасной… хммм". Мне, если честно, плевать было на оскорбления незнакомок. Я то и дело пилила взглядом вход, ожидая узреть сами-знаете-кого. Он опаздывал уже на пятнадцать минут. Мои неприкрытые длинным свитером коленки замерзли. Чтобы не простудиться, я топталась на месте и растирала ладони, отчего выглядела ещё более смехотворно. Этакий неваляшка, сбежавший из детского сада. Но что поделать? Награжденная с раннего детства слабым иммунитетом, я вынуждена была избегать любых, даже самых невесомых предпосылок болезни. Если, конечно, не хотела неделю грипповать в постели. С жуткой температурой, соплями и прочими радостями жизни. Нет уж, спасибо. Лучше буду по-дурацки пританцовывать, потешая толпу, зато здоровая и условно счастливая. Хотя счастье получилось бы обрести, исчезни Девидсон с лица Земли. Лет, так, на двести. Тогда не пришлось бы патрулировать вход "Ангела" и ловить на себе шокированные взгляды расфуфыренных идиотов с невозможными прическами и неимоверно кричащими фасонами нарядов.

Выбирать, увы, не приходилось. От нечего делать я обвела глазами окрестности.

Уличные фонари помаргивали одиноким веком. Они казались совсем мове тон на фоне искрящихся неоном вывесок ночных клубов и магазинов района Палаццо. Самого "крутого" района нашего города. Скроенные под старину, с остроугольными башенками и уютными балкончиками, дома льнули друг к другу, как любовники после долгой разлуки. Затемненные крыши указывали пиками в разукрашенное звездами темное небо. И оттого аляпистее, вульгарнее выделялись на нижних этажах "тела" разношерстных увеселительных заведений.

Я редко бывала в этой части города вечером, поэтому с любопытством первооткрывателя разглядывала открывшуюся глазам красоту. Кутаясь в свитер, ловила настойчивые прикосновения сентябрьского ветерка, еще не ледяного, но уже пронизывающего до костей. Тучки, играющие в догонялки, внушали уверенность, что вскоре снова хлынет дождь, и втайне я надеялась, что до этого знаменательного момента успею уладить все вопросы со своим нерадивым однокурсником, который явно решил испытать на прочность мое терпение.

— Мисс? Эй, мисс? — вывел меня из ступора мыслей вышибала.

Я повернула голову и непроизвольно поежилась. Парень, обхватом торса напоминающий столетний дуб, навис надо мною, будто исполин над мизерной букашкой.

— Вам чем-нибудь помочь? — хмуро уточнил он, явно недовольный тем, что я мешаю клиентам приятно проводить досуг.

Подозреваю, эта фраза была последней из арсенала приличных в словарном составе громилы. Её, впрочем, хватило, чтобы я поняла намек и поторопилась откланяться.

— Нет, спасибо, — в защитном жесте прижимая к себе сумку, я надтреснуто улыбнулась и сделала пару шагов в сторону остановки.

Если бы не пресловутое чувство собственного достоинства, я с радостью во весь дух помчалась бы вызывать такси, но, про себя награждая Девидсона самыми откровенными проклятьями, пересилила порыв позорно спастись бегством. Ведь именно такой расклад Девидсону и был нужен: вызвал, заставил ждать до посинения, налюбовался чудной картиной меня — посреди Палаццо в идиотском одеянии — и теперь наверняка изнывает от превосходства где-нибудь за углом, наблюдая, как я несолоно хлебавши ретируюсь. Засранец!

Ворча себе под нос милые эпитеты, как нельзя лучше подходящие Его Величеству Кретину Нотинстонскому, я мирно махала рукой, призывая пролетающие мимо такси остановиться. Я никак не ожидала, что в результате моих трепыханий мне чуть не наедет на ноги шикарное красное авто с открытым верхом.

— Йо! — отсалютовал довольный собою водитель.

Я разразилась было отповедью о соблюдении правил дорожного движения, но парень стянул наконец темные очки, и я проглотила остаток гневной отповеди, потому что идиотом, нарушающим законы общественного порядка, оказался не кто иной, как Питер Девидсон собственной персоной, весьма очарованный "неожиданной" встречей со своей вынужденной партнершей по докладу.

— Милый прикид, — едва не заглядывая мне под свитер, нагло присвистнул Кретин.

У меня чуть мозг не взорвался от возмущения. За полдня я успела забыть, какой спектр разрушительных эмоций вызывает во мне этот безбашенный, абсолютно ненормальный парень. Но теперь, обрызганная грязной водичкой из лужи, я, кажется, утратила контроль над чувством меры, иначе как ещё объяснить мой следующий поступок? Взвесив в руках кошелек, который недавно предусмотрительно достала из сумки, я по-чемпионски метнула его в Девидсона. Все произошло за какую-то долю секунды. Вот бардовое пятнышко совершает дугообразную траекторию, вот рука Питера поднимается и молниеносно перехватывает кошелек в дюйме от своего носа. Профессионально. Почти бессознательно. Точное движение, выверенное до автоматизма. Ни толики мажорства. Будто детство Питера пестрело занятиями регби, что явно не вписывалось в мое представление о нем как о бездарном никчемном кретине, умеющем только доводить людей до белого каления. Впрочем, миф о свой сопричастности к нормальности Кретин тут же постарался развеять.

— Не умеешь нормально здороваться, да, Дорогуша? — изучая добычу со всех сторон, осклабился он.

И струнки уважения к этому напыщенному индюку замолчали. Я очень пожалела, что попала ему в лоб. Может, хоть зачатки ума наметились бы!

— Наигрался? — прожигая его пламенем своего презрения, процедила я. — Отдай, — и протянула руку к своей вещи.

Девидсон наигранно ужаснулся моему приближению, комично забился в угол своего авто и закрылся от пугающей меня руками. Публика была в восторге. Имбицилы, ждущие своей очереди попасть в "Ангел", разразились громогласным смехом. Особенно им понравилось, как, в попытке избежать моего "нападения", Питер спрятался под кошельком и поднял верх машины, таким образом "изолировав" потенциальную убийцу от белого и пушистого себя. Ещё и язык показал. ИДИОТ!! Ему бы пустышку в рот и чепчик! И в ясельную группу, чтоб взрослел себе на здоровье. Там его игры явно оценят по достоинству. Но если он думал, что я буду без ума от подобного маразма, то глубоко ошибся. Ужимки Девидсона чертовски разозлили меня. Потеряв терпение, за неимением достать самого зачинщика происшествия, я от души пнула ботинком колесо его блестящей красной тачки. Этот жест возмущения не остался без ответа. Уже в следующий миг упырь, позабыв об импровизированном "страхе", выскочил из машины и, двигая скулами, подлетел ко мне.

— Что, — воспользовавшись замешательством нахала, выдернула я кошелек из его одеревеневших длинных пальцев, — не нравится хамство, Дорогуша?

Я посмотрела на него без намека на раскаяние. И, могу поспорить, в голубых глазах Питера проскочила тень восхищения. Однако, быстро проглотив это светлое чувство, он вновь превратился в невыносимого Кретина, достойного награды за самый несносный характер года.

Отвесив мне шуточный поклон, словно признавая правоту оппонента, Девидсон коварно блеснул своими бесовскими глазюками. А потом, без разрешения развернул лицом к своим улюлюкающим дружкам и, покрутив, аки игрушку, из стороны в сторону, развязно представил.

— Это мисс Купер, ребята, — пошло поигрывая бровями, он положил мне подбородок на плечо. — Ради меня она сегодня принарядилась, — намекая на неуместность моего скромного свитера с затяжками, хмыкнул Кретин. — Разве это не романтичноооо? — в довесок он ещё и поцеловать меня в щеку попытался.

Естественно, безуспешно. Я брезгливо отстранила идиота от себя, покачала головой в знак того, что сыта по горло его замашками шута и, пропустив мимо ушей гадкие комплименты подпевал Питера, не осталась в долгу перед Модником.

— А ты, я смотрю, сменил прикид, — ласково разгладив складочки на его кристально белой футболке, почти пропела я. Девидсон разом заткнулся, но мою руку не оттолкнул. — Инкрустация мороженым нынче не в моде? — ехидно припомнила я Кретину, что не далее, чем полдня назад не я, а он сверкал перед всем Нотинстоном голой грудью.

Питера тряхнуло от неприязни. Льдинки в фиалковом взгляде заморозили бы даже Снежную Королеву. Но я спокойно выдержала его прямой, сочащийся враждебностью взгляд. "Ты ведь хотел поиграть? Ну, так поиграем", — будто говорили мои глаза. Питер улыбнулся. Высокий, в рваных черных джинсах, в своей этой брендовой майке с низким воротом, с зализанными волосами, он выглядел на пару лет старше, на йоту опаснее и, без сомнения, сексуальнее своих сверстников. Запах резкого древесного одеколона лишь добавлял шарма вычурному образу плейбоя. Он был идеален внешне. И знал, как подчеркнуть свою привлекательность.

Нисколько не смутившись повышенного внимания, вызванного нашим многообещающим диалогом, Девидсон коротко хохотнул при виде моего воинственного настроя. По-кошачьи плавно Мажор перехватил мое запястье, стоило мне попытаться убрать руку от его плеча. Медленно, мучительно медленно, не отводя взгляда от моих забегавших испуганных глаз, Питер поднес мою раскрытую ладонь к своим губам и чувственно прикусил кожу возле линии жизни.

— Рискнешь раздеть меня снова, Крошка? — чувственно выдохнул он, и мое сердце помимо воли заколотилось быстрее.

Меня обдало волной жара. Крылышки тревоги затрепетали. Девидсону безумно понравилось, как дрогнули пальцы, укрытые теплом его ладони. Самонадеянно ухмыляющийся, он приготовился надеть корону победителя. Раздувшись от важности, в мечтах уже строил себе памятник нерукотворный. Черта с два угадал! На зло ему улыбнувшись во весь рот, я гаденько дернула рукой, в результате чего "случайно" ударила доморощенного Казанову по губам.

— Конечно, Глупыш, — в тон ему проворковала я, — если это поможет тебе поумнеть, — и дерзко щелкнула его по носу.

— Мне снять с тебя футболку, чтобы ты сделал свою часть доклада? Или… — я насмешливо опустила взгляд на массивный ремень Модника и, могу поспорить, его щеки вспыхнули.

Кто-то присвистнул. Кто-то неприличным выкриком подбодрил своего героя. Но герою почему-то разонравилось быть звездой парада. Раздраженный моей бравадой, немного смущенный, он коротко чертыхнулся и, намертво вцепившись в мою руку, потянул за собой по направлению к "Ангелу".

— Поговорим внутри, — снабдил он меня инструкцией.

И, спотыкаясь, я семенила следом за своим горе-партнером по литературному заданию.

Распрямленная спина, в аккурат как у модели, четкая линия шеи, выбившаяся из зализанного гелем начеса прядь. Да, Девидсон без преувеличения был обаятельным. Он пользовался популярностью у слабого пола, и об этом несложно было догадаться по завистливым взглядам, обращенным на меня. Спорить могу, некоторые особи в мини отдали бы многое, лишь бы оказаться на моем месте. Однако в "Ангел" была любезно втолкнута именно я.

Чтоб Девидсону пусто было! Если бы он знал, как я ненавижу подобные места!

*

Неадекватная музыка, больше похожая на бой тамтама, приправленный обрывками шаманских мантр, раздражающее сетчатку освещение, воздух, пронизанный травкой, — ничего нового, ничего, хоть сколько-то напоминающего культурное времяпрепровождение. Да и о какой культуре может идти речь, когда молодые люди, толкая друг друга плечами и извиваясь по-осьминожьи, едва-едва соображали, где находятся, в клубе или в борделе.

Я помнила эту атмосферу хаоса, помнила чувство беспомощности, охватившее все мое существо, когда Майкл притащил меня на одну из закрытых вечеринок их футбольного общества. Меня — впрочем, что-то с течением времени не меняется — рассматривали все кому не лень. Я была лишней, несчастной и брошенной. Мне до сих пор горько от воспоминания, как мой парень, влившись в знакомую обстановку, бросил меня коротать вечер одну у барной стойки. Я чудом не вляпалась в неприятности. И вот… я вновь в эпицентре визжаще-агонизирующей массы, с таким же сукиным сыном, как Майкл.

Отвлекшись на грустные воспоминания, я сама не заметила, как нечаянно наступила на ногу обкуренному в усмерть качку. В следующий миг он начал поворачиваться всем корпусом, и в намерения его явно не входило начать чаепитие мира. Сердце сделало в груди сальто-мортале, я затаила дыхание. Но… отдуваться за недоразумение не пришлось: Девидсон, который якобы не следил за каждым моим шагом, вдруг резко развернулся и, не успев затормозить, я со всего маху вписалась в своего врага. Мой нос был в аккурат на оголенном участке груди, губы поставили случайный поцелуй на его футболке. Девидсон уверенным движением притянул меня за талию к себе и обнял так крепко, будто жаждал раздавить. Со стороны мы смотрелись парочкой, донельзя занятой друг другом. Страстные обнимашки посреди танцпола, жаркие слова на ушко — примерно такой расклад отвел от меня всяческое подозрение в топтании по ногам чужих пьяных дядек. И где-то глубоко-глубоко в душе я была благодарна Питеру за проницательность. Если бы не его проворное вмешательство, все могло закончиться так же, как в тот треклятый день, на вечеринке с Майклом. Последний не потрудился защитить меня от приставания своего вдохновленного на подвиги приятеля, и...

Черт! Опять эта заскорузлая боль в груди. За два года все забылось. Забылось… так я думала. Оказалось, демоны прошлого лишь дремали, а теперь готовы были открыть свои гадкие пасти и проглотить меня целиком.

Рассердившись на себя за малодушие, я мрачно посмотрела на первопричину моих страданий. Питер, до жути довольный собой, улыбался. Самодовольство весьма шло его незаурядной внешности. Эдакий чеширский котяра, объевшийся сметаны. Разве что хвостом не виляет.

— Не за что, — намекая на мое не произнесенное вслух "спасибо", сыронизировал он, поймав мой едкий взгляд.

Питер получал огромное удовольствие от ситуации, так что руки разжимать не собирался — намертво припечатал их к моей талии, ещё и по спине поглаживал, успокаивая.

— Ты! — одними губами процедила я.

Девидсон послал мне очаровательную улыбку и весело пожал плечами. Он развлекался! Чтоб ему кактус на день рождения подарили!

— В целях безопасности, — констатировал он, после чего в обнимку со мною двинулся к вип-комнатам.

За время нашего парадного шествия Девидсон оторвался на славу: в отместку за попытку вырваться пощекотал меня под мышками, пару раз ущипнул и, в конечном счете, едва не внес на ручках в пункт назначения.

Лишь когда мы остались наедине, Кретин отстранился и убрал от меня свои длинные лапы.

— Ненормальный! — поправляя волосы и пониже натягивая свитер, поделилась я своим умозаключением с расхохотавшимся Девидсоном.

Он, кстати, тоже не вышел из схватки невредимым: волосы окончательно растрепались, новомодная футболка измялась и выползла из-под ремня, на предплечьях — красные пятна от моих рук, замшевые ботинки в следах от каблуков. В общем, мы оба получили заряд драйва.

Крохотная зеленая комната с диванчиками и столиком внушала отвращение. Нелюбительница маленьких замкнутых пространств, я уже заранее чувствовала непонятную тревогу. Чтобы не показать волнение Питеру, я наигранно буднично отодвинула стул.

— Надеюсь, теперь мы обсудим доклад? — уточнила я у раскрасневшегося Дон Жуана.

Девидсон закатил глаза.

— Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме учебы? — напыщенно ответил он вопросом на вопрос.

Я тяжело вздохнула. С ним просто невозможно было вести нормальный разговор!

— Конечно, — проигнорировав его поднятые брови, присела я на краешек стула. — Например, о том, насколько ты небесно красив, неотразим и… недалек? — я сказала это из желания подстегнуть его к спору, но, вопреки моим ожиданиям, Питер не возлютовал.

Он по-хозяйски уселся на диван, хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Вау! Так недалеко и влюбиться в меня, да, мисс Зазнайка?

Я не успевала за сменой настроений Величества. То он становился Засранцем-Девидсоном, то вдруг превращался в Девидсона-сердцееда, то мило отшучивался, как сейчас. Богатство мимики этого парня зашкаливало. Количество масок, за которыми прятался настоящий Девидсон, было не счесть. Но что-то подсказывало мне: при желании я смогла бы вытащить на свет божий его истинную сущность. Другое дело, поможет ли это завершить миссию.

— Не будь таким жадным, мистер Бабник, — парировала я, не отводя от него взгляда, — ты всего пару дней назад разбил сердце безутешной Кейт. Зачем тебе ещё и моё?

Приглушенный свет ночников создавал атмосферу интима, узенький столик разделял нас весьма условно. Я видела каждую черточку лица Девидсона, каждый его вздох касался моей кожи. Так что от меня не могло не укрыться, насколько пришелся по душе парню мой ответ. Удовлетворенно хмыкнув, Питер вознамерился продолжить идиотский диалог, но мне это пустозвонье надоело.

— Итааак, биография или сбор материала? — взяла я быка за рога.

Очаровательное недоумение мажора, привыкшего к обожанию и одам в свою честь, вызвало во мне прилив радости.

— Очнись, Девидсон, мое сердце окончательно и бесповоротно отдано Берджесу с его влиянием на английское общество двадцатого века. Надеюсь, твой мозг в состоянии переварить простую информацию об этом замечательном авторе?

Взгляд Девидсона изменился. Как грозовое небо покрывается тучами перед бурей, так глаза парня потемнели от злости. Скорее всего, я, сама того не ведая, наступила на больную мозоль, чем спровоцировала приступ агрессии. Мрачный, разом утративший настрой подтрунивать, Питер напрягся. Огромные загорелые ладони непроизвольно сжались в кулаки, и в какой-то момент мне даже показалось, что Девидсон хочет ударить меня. Но нет, он быстро справился с эмоциями, откинулся на спинку стула и привычно расхлябанно закинул ногу на ногу.

— Это непосильная работа, Купер. Твой доклад — сплошная тягомотина. Мучайся с ним сама.

Я скрипнула зубами. Мы вернулись к тому, с чего начали. Стихийное бедствие по имени Питер Девидсон рушил стену моего хладнокровия. Он целенаправленно язвил, ожидая, видимо, вывести меня из терпения. По какой-то эгоистичной причине господину Кретину нравилось видеть, как закипает кровь в моих жилах, как венка на шее пульсирует, как предательски сильно дрожит подбородок. Он жадно ловил взглядом каждый штришок изменений. И по мере того, как Питер ощущал свою магнетическую власть над моими эмоциями, его высокомерие все росло и росло. Вскоре оно грозило расплескаться морем по всей комнате. Однако я подарила бы ему удовольствие наслаждаться победой.

"Успокойся, Лиз, успокойся! — вдыхая и выдыхая, приказывала я себе. — Он просто ребенок, который хочет обратить на себя внимание".

Помогало плохо, и все же я кое-как уняла дрожь в руках. Сморгнув искорки негодования, я тоже прищурилась на манер Принца. Он очень удивился, когда я положила свою ладонь поверх его лапы и, повторив его недавний жест, тоже наклонилась к самому уху.

— Я выполнила свою часть сделки, Девидсон, — елейным голоском пропела я и ощутила, как дернулись уголки его губ в довольной ухмылке. — Будь хорошим мальчиком и выполни свою, засранец.

Милое прозвище вызвало в Принце стойкое неприятие, но, когда я отстранилась, блондин уже смотрел на меня с превосходством.

— Ах да, сделка… — хлопнул он себя по лбу, будто забыл.

Позер Нотинстонский! Его показное кривлянье порядком действовало на нервы. Но не кидаться же с кулаками на Кретина, которого и без того Бог обидел?!

— Постой, я же не говорил, что буду писать эту ересь… — решил доконать меня Питер.

Разговаривать нам больше было не о чем. Пронзенная молнией холодной злобы, я с грохотом отодвинула стул. Больше всего на свете мне хотелось дотянуться до шеи Девидсона и душить, душить, душить его. Ублюдок это знал. Он издевательски покачивался на стуле, едва не лопаясь от гордости.

Что ж. флаг ему в зубы. Пусть до второго пришествия наслаждается своим несравненным обществом. Более не сказав ни слова, с яростью скинув с плеча сумку и намотав ручки на руку, я широкими шагами пошла к двери.

— …но я, возможно, смогу начать думать над Берджесом, если ты закажешь мне выпить, — глумливо кинул вслед Мажор.

Я бы заказала ему виселицу. Или гильотину. За неимением этих новинок в меню, я мрачно покинула вип-комнату.

Цветомузыка ударила в виски. От пестрых нарядов завсегдатаев "Ангела" поплыло перед глазами. Чувства мои тоже сумбурно бродили в душе. Внутри меня фонтанировало что-то неуправляемое, что-то разрушительное, почти равное самоуничтожению. Никогда в жизни я не страждала ничего так сильно, как сейчас поставить Девидсона на место. Это желание обрело контуры фатальности и до дрожи напугало. Даже Майклу, перетряхнувшему мою судьбу, не удалось подарить мне такой букет яростного протеста, даже ему не удалось пробудить свернувшуюся в зародыш мстительность. Но Питер Девидсон… этот богатый крутой парень, с которым я была знакома от силы пару дней, заставил мои эмоции кипеть и шкворчать, как масло на раскаленной сковородке.

— Жажда замучила? — прошипела я себе под нос. — Окей.

Мне даже не пришлось платить за напиток: бармен ринулся исполнять заказ сразу же, как я произнесла волшебное "Питер Девидсон", и вручил мне приготовленное в лучшем виде без пожелания оплаты наличкой или по карте. Видимо, в здешних кругах Девидсон славился дурным нравом, коль, контуженный одним именем моего однокурсника, рыжий паренек позабыл о самом главном компоненте его работы. Впрочем, расстраиваться я не стала: быстро проследовала обратно, к логову Девидсона и, с грохотом захлопнув за собой дверь, вошла.

Сказать, что Питер удивился — не сказать ничего. Изумление, детское, наивное, окрасило его щеки милым румянцем. Пушистые ресницы дернулись, рот приоткрылся. Когда же я метнулась в его сторону, Питер непроизвольно отпрянул. Его бегство было таким забавным, что я позволила себе улыбнуться. Ещё шире я осклабилась, поставив на стол перед Питером стакан морковного сока.

— Вот, — указав на оранжевую жидкость кивком головы, подчеркнуто вежливо проговорила я, — это поможет работе твоих извилин.

Где-то за пределами нашего маленького мирка разрывалась брызгами агонии адская музыка. Топот многочисленных ног недвусмысленно вещал: люди веселятся. И только в наэлектризованной негативом комнатушке двое посетителей клуба отнюдь не сияли от счастья. Я, вытянувшись в струнку, наблюдала за тщетными попытками Девидсона урезонить чувства. Огонек зарождающегося страха при виде исступленности парня подхлестывал накал противоборства между нами. Я ждала его хода. С пытливым нетерпением разглядывая врага, я ждала.

Девидсон тоже, казалось, чего-то ждал. Одержимо переводя взгляд с меня на стакан, со стакана на меня, он мысленно задавался вопросом, с кем покончить сначала.

Бешенство, первородное бешенство, впиталось, кажется, в каждую клеточку его напружиненного, огромного тела. Его благородно нежная красота будто заострилась, приобрела звериные контуры. Абрис подбородка обозначился четче, скулы выделились — лицо, побелевшее, мрачное, внушало трепет. Никогда бы не подумала, что залюбуюсь игрой ярости на чьем-то светлом лике, но это яркое чувство Питеру шло. Он будто отринул условности, скинул покров притворства и на миг позволил себе быть собой. Без шлейфа пошлых фраз, без маски насмешника он выглядел… живым. Незащищенным, естественным и… очень недовольным.

— Купер, — сквозь зубы процедил он.

И это было единственным, что Девидсон произнес, прежде чем ударил кулаком по столу. Он даже не вздрогнул, хотя удар был далеко не слабый — видимо, амплитуда обиды Кретина была выше болевого порога.

Я сглотнула. Мне очень не понравилось, как медленно, дюйм за дюймом, Питер поднимается с дивана. Времени для размышлений почти не осталось."Беги!" — кричало чувство самосохранения. "Останься!", — вторила гордыня. Я разрывалась между двумя этими разрозненными приказами. Однако, стоило Девидсону сделать шаг в мою сторону, как тело среагировало само. Ведомая инстинктом добычи, попавшей в ловушку зверя, я попятилась к двери.

Маниакальный оскал Питера был мне наградой за смелость. Впрочем, я не успела сделать и пары шажков: похожий на правителя преисподней, перекошенно улыбающийся Девидсон в один прыжок догнал меня и пригвоздил к стене.

Его лицо было в непростительной близости от моего. Наши тела соприкоснулись. Левая рука Питера уперлась в стену на уровне моего плеча. Яркий аромат мускуса его духов поработил обоняние. Синь полыхающих местью глаз внушала смятение. Капилляры моей души готовы были лопнуть от страха, когда абсолютно ненормальный Девидсон нежно откинул мои волосы на спину. Однако показывать, насколько взволновали меня его махинации, я не собиралась. Прижатая к стене, полностью обездвиженная, я гордо подняла голову. Да, дыхание сбилось, да, пульс сорвался на быстрый бег. Да, мне было унизительно стоять подле Девидсона, который чуть ли не вдвое выше меня и сильнее, в пустой комнате, без возможности защититься. Но я все равно решительно смотрела ему в глаза, чтобы и не надеялся выиграть.

— Ты напишешь этот чертов доклад, — в пику ему тряхнув волосами и тем самым вернув их в исходное положение, рыкнула я.

Кретин скривился, но протестовать не стал. Я уж было воспрянула духом, полагая, что раунд снова за мной, но в следующий миг обожаемый однокурсник одним махом зачеркнул все надежды на перемирие. Подняв стакан с морковным соком вверх, засранец без зазрения совести вылил его содержимое мне на голову. А пока я, очумевшая от происходящего, хваталась руками за волосы, чтобы не дать противной жиже соскользнуть на свитер, Мажор сложил пальцы на манер пистолета и приставил указательный к моему лбу.

— Бах, — прозаично имитировал он выстрел. — Один : один, Крошка. Будем считать, что за испорченную рубашку ты расплатилась.

И вновь мои рефлексы опередили разум: ненавидяще зыркнув на самодовольного упыря, убедившись, что он нисколько не сожалеет о содеянном, я с придыханием замахнулась. Удара, однако, не последовало. Привыкший, наверное, к подобной реакции на своё хамское поведение, Питер грубо перехватил мое запястье и едва не вывихнул мне руку. С видом борца сумо, получившего смертельную травму, парень завел многострадальную конечность мне за голову и тем самым вновь сократил расстояние между нашими лицами.

— Ты на коленях будешь ползать, умоляя меня написать свой гребаный доклад, мисс Зазнайка. Обещаю… — прошипел Питер.

Последнее он выдохнул мне в самое ухо. А потом резко отстранился и, в последний раз с отвращением посмотрев на "мисс Зазнайку", отчалил.

С меня было достаточно. Событий, ненависти, угроз, пафоса.

Я устала. Ужасно устала от прошедшего дня. Убедившись, что Принц Кретинов не вернется, я позволила себе тряпичной куклой сползти по стеночке на пол и, подтянув колени к груди, уткнулась лицом в холодные ладони.

Завтра меня ждала новая встреча с Девидсоном.

Новая битва.

Новый виток жизни.

Домой я добралась без приключений. Лимит на них, наверное, был превышен.

Устало воткнув ключ в замок, я мышкой проскользнула в квартиру, чтобы не разбудить папу. Он мирно посапывал на диване в гостиной. Все такой же рассеянный и лохматый. Руки-ноги разбросал по всему периметру предмета мебели, подушку скинул на пол. "Таймс" — всмятку на журнальном столике, недоеденная шоколадка — закладкой в "Таймс". Мама часто укоряла его за неряшливость, а мне эта черта даже немного нравилась. Ну и пусть приходилось убирать за ним кружку или пакетик с раскрошенными чипсами, я ещё ни разу не развалилась. Зато какая благодарная улыбка сияла на родном лице, когда папа просыпался утром! Ради одной этой улыбки можно было начисто вылизать весь дом.

По традиции потрепав спящего отца по непослушным вихрам, я присела на корточки подле дивана и минут пять провела вот так, прижавшись лбом к его сильному плечу. Умиротворенное сопение было мне наградой за выдержанные в первый учебный день испытания.

— Я у тебя сильная, да, папа? — одними губами спросила я тишину.

Как будто почувствовав мое волнение, отец повернулся и мягко положил свою натруженную руку поверх моей белой ладошки. Сдержать непрошеных слез я не смогла. Низко опустив голову, беззвучно всхлипнула, давая волю чувству освобождения. Несгибаемая Лиззи Купер нуждалась, катастрофически нуждалась в чуточке понимания. Ей нужно было передохнуть от скоропалительно развивающихся событий. Напор Питера Девидсона, заполнившего каждую клеточку сознания, был чересчур крут. Я бы ни за что не призналась в этом даже самой себе, но втайне рокот противоборства, начатого мною сегодня, внушал внутренний ужас, потому что, как я уже успела убедиться, Питер не привык без боя отдавать кому-то пальму первенства. Мы ступили на шаткую тропу войны. И теперь мне придется расплачиваться за свой скоропалительный выбор. Слезы горечи и безысходности — я обещала себе, что лью их в последний раз.

К сожалению, это обещание мне в будущем пришлось нарушить ещё не раз…

*

Растяжку "Да здравствует Modern City Style Drama!" в холле Нотинстона просто невозможно было не заметить. Флаеры, листовки, объявления, приколотые к стендам, — да уж, правление местной газеты постаралось на славу. Верхушка Нотинстона не пожалела сил, чтобы привлечь универский планктон к новомодному конкурсу талантов. Я, признаться, пока ещё была плохо знакома со здешними порядками, но благодаря говорливым однокурсникам узнала самое главное: по итогам этого масштабного проекта редакция выберет одного-единственного распрекрасного, наиталантливейшего товарища, который будет удостоен чести войти в состав редакции. И под редакцией, в общем-то, понималась элита. Самые уважаемые ученики Нотинстона. Пятерка лучших. Пятерка, готовая раскрыть свои объятья новому младшему коллеге. Такая широта души премного удивляла, но, не торопясь делать поспешные циничные выводы, я послушно вложила в книгу пеструю листовку.

"Потом поподробнее прочитаю о конкурсе в спокойной обстановке", — решила я.

Ко второй паре я уже свыклась с перешептываниями и кивками в мою сторону. Стараясь не вникать в смысл сплетен, упрямо топала меж бурлящей массы одногруппников. Последние, хоть и лезли вон из кожи, чтобы познакомиться с "той-самой-которая-сняла-с-Пита-рубашку-на-виду-у-всех", за пределы разумного не заходили, поэтому я мирно писала лекции по становлению права и строгой словесности, сидя за первой партой третьего ряда. Как исправная ученица, я щепетильно задавала вопросы преподавателям и, воодушевленные пытливым интересом, те доходчиво объясняли, где можно столкнуться с подводным течением по той или иной теме.

Словесность, ровно как и право, нисколько не интересовала моих скучающих ровесников. Зевая, они неохотно черкали в тетрадях неинформативные лекции. Большинство из присутствующих знали, что контроля в этом семестре по данным предметам нет, потому не напрягались, записывая материал. Им не хватало драйва, искорки. А вот я, напротив, была очень счастлива, что день течет размеренно нудно. Ни тебе Девидсона с его маниакальным энтузиазмом навредить ближнему своему, ни эскапады детских выходок… Рай!

Но, как всем известно, рай на земле длится недолго. В моем случае, до латинского языка, вел который сущий ребенок. От силы старше нас года на три, молодой человек ростом с эльфа и столь же неординарной наружности тонким голоском попросил всех сесть на свои места. Длинные светлые волосы, зачесанные за маленькие ушки, крохотный размерчик ноги вкупе с кукольным личиком формы сердечка сразу же превратили несчастного в предмет обсуждения. Парни делали ставки на ориентацию бедолаги, покрывшегося испариной уже после короткой вступительной речи, девушки же откровенно таращились на сказочного принца из страны Толкина. Мне, по долгу службы в «Once upon a time» привычной к нестандарту внешности людей, их ахи и вздохи были чужды. Спокойно положив блокнот на столешницу, я ловила ворон в ожидании начала занятия. Кто бы мог подумать, что это начало затянется из-за сами-знаете-кого, вдруг нарисовавшегося в дверном проеме.

— Хеллоу, народ! — помахал всем цветущий и пахнущий Девидсон. — Сорри, Спаркс, — неформально обратился он к несчастному Леголасу. — Проектор принести, или так распинаться будешь? — в своей манере хамски справился он у преподавателя.

Бледные щеки Спаркса полыхнули бардовым, мизерная туфелька в бессилии поцеловалась с кафедрой. А наш господин Кретин так и маячил у входа. Чтоб ему два кактуса на день рождения презентовали! У меня сердце разрывалось при виде мучений мистера Спаркса. Проклиная свое сердоболие, прекрасно зная, что горько пожалею о нем впоследствии, я поднялась со своего места и вежливо уточнила:

— Мистер Спаркс, могу я позаботиться о дополнительном оборудовании?

Зеленые с золотистой каемкой глаза озарились лучиком благодарности. Леголас разве что не расправил крылья счастья за спиной.

— Да, спасибо, мисс…

— Купер, — привычно подсказала я с улыбкой.

Он торжественно вручил мне ключ от подсобки, снабдил дополнительными данными что где взять, и я, игнорируя завистливые вздохи женской половины аудитории, поторопилась доставить мистеру ангелочку желанное.

Питер наблюдал за этой домашней сценкой с долей иронии. Прислонившись мягким местом к дверному косяку, он прямо-таки пышел удовлетворением. Как будто я исполнила мечту всей его жизни! Век бы любовался смышленой ученицей, вызвавшейся помочь попавшему в затруднительную ситуацию преподавателю. Я подозрительно покосилась на Питера, сомневаясь в его добропорядочности. Хотя… может, человек всю жизнь ждал встретить того, кто не бросит друга в беде. Как знать! Правда, гаденькая улыбочка и озорные чертенята к синих омутах явно противоречили данной постановке вопроса, но я предпочла уповать на лучшее. Браво шагнув навстречу второгоднику, на всякий случай спрятав ключ в карман, я задрала подбородок, чтобы прямо встретить его смеющийся взгляд.

— Удачи, мисс Купер, — вежливо пропуская меня вперед, фыркнул Девидсон.

Кретина повеселило то, как резко я отпрыгнула подальше, стоило ему невесомо наклониться в мою сторону. Если бы не мистер Спаркс, призвавший Девидсона к порядку, тот, думаю, и за мною следом увязался бы, лишь бы досадить своим обществом.

На мою радость, в душное ветхое помещение я зашла одна. Никто не подтрунивал над моими осторожными дергаными движениями, когда я копалась на полках в поисках нужного предмета. Никто не злобствовал и не обзывал трусихой. И, хвала небесам, никто не захлопнул дверь перед моим носом, когда, вспотев от натуги, я торжественно водрузила на руки проектор.

Миссия была выполнена. Подсоединив проводки, русалоподобный учитель горячо поблагодарил меня за усердие. И лишь обернувшись, чтобы вернуться к своему месту, я почувствовала, как закипаю от злости. Мажор Нотинстонский, очаровательно насупившись и притворяясь, что увлечен словами Спаркса, сидел за моей партой, писал моей ручкой в моем блокноте и жевал МОЙ, черт побери, мармелад! Да он очумел, никак не иначе!

Буквально час назад нам объясняли, к какой статье уголовного кодекса обратиться в случае хищения имущества, и я имела полное право подать долбаный иск против мистера Идиота. Или могла наорать на него. Или попытаться отобрать свою собственность. Но все это было бы так по-детски, так в духе Девидсона, что, тяжело вздохнув, я молча взяла со своей парты карандаш и преспокойно отправилась вверх по лестнице на последний ряд. Стоит ли говорить, что мой недалекий враг всю шею свернул, отыскивая меня радаром своего изумленного взгляда. Он-то полагал, что я начну разборки посреди класса, чем помогу сорвать ему пару. Что ж, пусть теперь мучается от досады и маячит на виду у препода. В конце концов, каждому воздается по заслугам!

Где-то к середине лекции я успокоилась. Щедрый Бен одолжил мне свою чистую тетрадь, карандаш у меня уже имелся — так что занять руки и мозг было чем. К тому же, мистер Спаркс вел курс очень недурно. Для новичка он был определенно профессионален: умел заинтриговать собравшихся неожиданным вопросом, надиктовывал материал с расстановкой, не сглатывая, как многие, самые важные куски теории, да и, бесспорно, латинский язык сам по себе звучал оригинально из уст херувима. Сдержать смех, когда он первый раз произнес латинскую пословицу, не удалось никому, настолько мило она прозвучала. Ну, знаете, это как будто эльф выкрикивает нецензурные выражения. Да ещё с серьезным видом! В общем, если в начале пары мистер Спаркс вызвал интерес публики, то к концу — просто очаровал всех. И меня, кстати, тоже. Поэтому я была чрезмерно довольна, когда из десятка желающих Леголас выбрал меня спуститься к доске и под сопровождение проектора закрепить пройденный урок.

Ничто не предвещало беды.

Ориентируясь на понятные ребенку схемы, я выстраивала последовательность латинских буквосочетаний. Иногда получалось несколько коряво — аудитория похихикивала, но мистер Спаркс, мягко поправляя мою неточность, терпеливо растолковывал, что именно я делаю не так. Честно говоря, я столь увлеклась диалогом с ним, что забыла про злобного тролля на первой парте. Ему до зубного скрежета не нравилось, что другие получают удовольствие от процесса обучения. Или, сказать точнее, Девидсон не хотел, чтобы хорошо было мне. Вставляя издевательские шпильки в нашу с Леголасом дискуссию, Мажор злился ещё больше, потому что никто не обращал на его величество внимание.

Впрочем, расклад вскоре изменился. Ровно в тот миг, когда, перелистнув слайд, преподаватель включил картинку неприличного содержания. С хрупкой блондинкой в главной роли. С блондинкой, чем-то напоминавшей мистера Спаркса. Который, кстати говоря, завидев это безобразие, отпрянул от проектора с таким видом, будто его сейчас хватит инфаркт.

Пауза затянулась. И если сначала студенты охнули от неожиданности, то чуть погодя начали отпускать неприличные шуточки и беззастенчиво хохотать, показывая пальцами на актеров с экрана.

Лишь один человек сидел молча — Питер Девидсон. И мне, стоящей лицом к аудитории, было прекрасно видно, сколь торжествует этот гад. Унизил старшего — и радуется! В нем ни на грамм не было достоинства! Просто самый настоящий отброс общества!

Во мне всколыхнулась волна бешенства. Не знаю, почему, но я желала доказать Девидсону, что он не Пуп Вселенной, что кто-то может перехитрить его, поставить на место.

Поглядев на растерянного мистера Спаркса, который никак не мог справиться с проектором из-за шока, я прокашлялась. Не уверенная, что мне хватит духу, выпрямилась.

— Omne vitium semper habet patrocinium, — почти выкрикнула я.

Однокурсники разом замолчали. Их заинтригованные взгляды прожигали во мне дыры. Общая атмосфера потехи лопнула как мыльный пузырь. Направив удар на себя, я никак не ожидала, что буду чувствовать себя так глупо.

Ноги похолодели, язык прилип к нёбу, но я исступленно ущипнула себя за палец.

— Любовь кашлем не лечится, — уже более ровно провозгласила я перевод мною сказанного. — Иллюстрацию к этому не совсем привычному англичанам латинскому афоризму вы имеете возможность видеть на слайде.

Однокурсники каждый по-своему отреагировали на мою импровизацию: кто-то хмыкнул, кто-то покачал головой, но, в целом, я добилась главного: неловкий момент сгладился под гнетом моей маленькой познавательной речи. Питер тоже это понял.

Его перекошенный лик был усладой моих очей! Раздувая ноздри, мистер Кретин в бессильной ярости топал своим белым ботинком по полу. Я по глазам видела: такого поворота сюжета Девидсон не предвидел и в страшном сне, посему, побежденный собственным же оружием, кусал губы от досады. Но если Идиот надеялся, что я затеяла весь этот спектакль, только чтобы выручить учителя, то он глубоко ошибся. Вдохновленная на подвиги, я, легко лавируя между стулом и проводами, подплыла к кафедре.

— Подробнее об этой теме расскажет нам, господин Девидсон. Он предупредил меня об этом задолго до начала занятия, — с милой улыбочкой повернувшись в вышеперечисленному, я наигранно торжественно похлопала в ладоши. — Не стесняйтесь, господин Девидсон. Прошу, — указывая на свое место лектора, настойчиво позвала я умника.

Однако в своем яром желании насолить Питеру я забыла о главном участнике происшествия — мистере Спарксе, который, мрачно наблюдая за развитием действа, почему-то в оное не вмешивался. Его прорвало, когда Питер, багровый от гнева, рванул ко мне и очень не по-дружески схватил за руку.

— Девидсон,…………… — все, что он пять минут неотрывно орал по-латински, глядя на доморощенного шутника, понять было несложно даже без знания самого латинского. — Если ещё раз ты позволишь себе такую вольность, ………… Ясно? — встряхнув челкой, уточнил преподаватель.

К моему вящему изумлению, Девидсон ответил. Тоже по-латински. Бегло, хамно, но до дрожи убедительно. В какой-то его вычурной громкой фразе прозвучало знакомое слово "mater", то есть "мама", что было верхом бессмыслицы. Но именно это "mater" заставило Леголаса взбелениться, запустить руку в шевелюру и зло гавкнуть:

— Отработка! — наткнувшись расфокусированным взглядом на меня, заварившую всю эту кашу, преподаватель более сдержанно добавил: — Обоим.

Коллективный выдох однокурсников был мне укором за вызов, не подумавши брошенный Девидсону.

— А теперь покиньте класс и не мешайте остальным получать ценные знания, — безапелляционно приказал Леголас.

Я оглянулась. Ни намека на жалость или сочувствие не было в сузившихся глазах мужчины. Что ж. Я это заслужила. Не стоило вмешиваться в естественный ход событий. Похоже, мистер Спаркс и мистер Кретин были давними приятелями. Их дружный тандем не нуждался в третьем лишнем. Вновь моя импульсивность сыграла со мной злую шутку.

Под гробовое молчание я с яростью выдернула руку из лап зачинщика инцидента. Преисполненная гнева и боли, посмотрела на победоносно кривляющегося Питера. Он, источая ауру превосходства, взирал на меня с высоты своего огромного роста. В бордельно цветасной рубашке в лейтмотив развязному поведению. В брюках, больше напоминающих лосины. Весь из себя Чемпион. С ухмылкой на самодовольном лице. Просто сказочный придурок! Ещё и воздушный поцелуй послал. Идиот. Меня уже настолько переполняло бешенство вкупе с обидой, что говорить было почти физически невозможно из-за комка, вставшего поперек горла.

Мрачным жнецом я повернулась к аудитории, чтобы покинуть, наконец, пятачок, где недавно закончилась наша с Девидсоном очередная битва. Повернулась и тут же поняла простую, до жути печальную истину: доверительных отношений ни с кем из здесь присутствующих у меня никогда будет. Жаждущие зрелища ухмылки, заинтригованные, мутные от предвкушения взгляды — вот что я увидела после немилосердного выговора преподавателя. Для людей, наполнявших класс, я была не более чем актрисой в театре имени Питера Девидсона. Парочка, устроившаяся на втором ряду, без стеснения делала ставки на то, сколько времени понадобится Кретину, дабы выставить меня из Нотинстона. Максимум, месяц прогнозировали мне "голубки".

Я сжала зубы сильнее. Затолкнуть канцтовары в рюкзак не составило труда. Мне оставалось только тихонько выскользнуть из класса, но, остановившись на последней ступеньке, я не сумела пересилить внутренний протест. Тряхнув волосами, криво улыбнувшись, я подошла к предприимчивой парочке и с долей иронии достала пару купюр из кошелька.

— На то, что Девидсон первым заноет и подаст заявление об уходе из Нотинстона, — шваркнув смятые банкноты на парту перед ошеломленными парнями, я, уже более спокойная, прошествовала к выходу.

— Простите меня за все произошедшее, — не поленилась я извиниться перед жестокосердным преподавателем, после чего аккуратно прикрыла за собой дверь.

Естественно, Питер сломя голову помчался за мной следом. Я даже не сомневалась! Наш золотой мальчик не привык оставаться в дураках. А сегодня я как-никак организовала ему это удовольствие дважды. Конечно, о мирном времяпрепровождении до обеда можно было начисто забыть! Кто-кто, а уж Девидсон позаботится о том, чтобы мне жизнь медом не казалась!

*

Смирившись с незавидной участью выслушать параноидальный бред господина Кретина, я таки направила стопы в кафетерий. Война войной, а обед, как говорится, по расписанию. Поправочка: раньше положенного. Хвала стараниям Девидсона, который, кстати, нагло сжевал все мои мармеладки. За одно это преступление ему было наверняка уготовано место в аду, но список прегрешений идиот не постеснялся дополнить.

— Эй, куда ты? — подскакивая ко мне, принципиально делающей вид, что в упор не слышу его беснования, попытался преградить путь Питер.

Я остановилась, прокляла родственников Девидсона до сто пятого калена, налюбовалась его взлохмаченными вихрами, массивной серебряной цепью-удавкой, расставленными в стороны лапами, явно готовыми посоперничать со шлагбаумом, и, снова тяжело вздохнув, изрекла:

— Да будет тебе известно, что мешать голодной женщине, у которой ты, между прочим, украл самое дорогое в жизни, — я театрально приложила руку к сердцу, а потом жестоко добавила: — БЕСЧЕЛОВЕЧНО!

Вытянувшееся лицо Питера запечатлеть бы на фотографии. Этот снимок бесспорно победил бы в номинации "Идиот года. Подвид неизлечимый". Девидсон ещё и ладонь ко лбу приложил, проверяя, наверное, не поднялась ли температура от мыслительного напряга. Не поднялась. Секундой позже засранец хорошенько тряс меня как грушу и орал:

— Что ты несешь, Купер?!!

С горем пополам отлепив от себя впечатлительного однокурсника, я доходчиво объяснила:

— А разве без позволения использовать чью-то вещь — это не есть трактовка слова "украсть"? — в его излюбленной шутовской манере утрировала я проблему и, выставив перед шокированным Мажором пустую пачку "Гамми", смахнула со щеки импровизированную слезу. — Ты убил меня своей черствостью. Убил! — поставила я финальную точку в обличительной речи.

Девидсон, который, кажется, не дышал до конца моей последней фразы, после торжественного произнесения её моргнул. Потом ещё раз. А потом оглушительно рассмеялся. Заразительно, совсем беззлобно. Милые ямочки заиграли на покрасневшем лике мистера Модника, морщинка на лбу разгладилась. Он превратился в сущего ангела — светловолосого, голубоглазого ангела. С очаровательной улыбкой, от которой по спине бежали мурашки. Не познакомься я с дьявольским характером второгодника, сама привинтила бы нимб над его незаурядной шевелюрой. Но, увы, Питер Девидсон уже успел продемонстрировать мне и свою заносчивость, и свою ненависть. Так что стоит ли меня винить в том, что я жестокосердно попыталась лишить Кретина радости? Попытка пнуть его величество, однако, завершилась полным фиаско, ибо коварное величество убрало уже успевшую настрадаться за время нашего знакомства ногу. В итоге, досталось ни в чем не повинной стене. И от удара пострадала в большей степени моя гордость, нежели его светлейшество. Ступне тоже пришлось несладко. Сегодня-то на мне были миниатюрные туфельки, а не ботинки с пуленепробиваемой платформой. Так что бедные пальчики поджались от боли. Девидсону стало ещё веселее: после моей неудачной попытки изувечить его королевскую персону, парень надрывал живот от смеха, наблюдая, как я корячусь, прыгая аки кузнечик на одной ножке рядом с ним.

— Такими темпами и до инвалидности недалеко, — пятясь от меня и в защитном жесте закрывая голову руками, беззлобно сыронизировал безмозговый Принц.

Из-за неловкости, кою всячески силилась прикрыть враждебностью, я даже не нашлась что ответить. Сверкнув в сторону Девидсона уничтожающим взглядом, косолапо шагнула вперед. Питер по-джентельменски поинтересовался, не помочь ли мне свершить шествие до кафетерия, на что я беззастенчиво толкнула его плечом, когда проходила мимо. Чеширская улыбка на лице сами-знаете-кого была поистине раздражающей. Радовало лишь одно: натешившись вдоволь, Девидсон отстал. Он проводил меня заинтригованным взглядом до поворота, но догонять не ринулся.

И на том спасибо.

В жерло полупустого кафетерия я вплыла в романтическом одиночестве. Прихрамывая, добралась до буфета, взяла поднос, умиротворенно положила аппетитную булочку на тарелку, и только-только собралась заказать гарнир, как идиллии пришел глобальный конец.

— Стакан морковного сока, шеф, — раздалось на заднем фоне дружелюбное приказание Питера. — Веганбед и одно манго. Сделай в лучшем виде, — на правах завсегдатая подмигнул господин Кретин усатому толстяку повару.

Возмущаться я разумно не стала. В конце концов, контуженным на голову надо уступать. Щедрым взмахом руки пропустила Девидсона вперед и, кусая губы от сдерживаемого желания нахамить, скромно отодвинулась в сторону.

Шеф, оглядев нас обоих, топчущихся около его святая святых с видом ребятишек в песочнице, не поделивших совочек, покачал головой и в рекордные сроки приготовил заказ.

— Держи, малыш, — протягивая Девидсону внушительную тарелку запеченных овощей, похлопал Питера по плечу здоровенный итальянец с льющейся через край харизмой. — Может, чего-нибудь посерьезнее? — прищурившись, с осуждением посмотрел он на низкокалорийное блюдо Девидсона.

Тот только показал большим и указательным пальцем "окей", мол, не осуждай вкусы королевской семьи, холоп. Шеф кивнул, уважая предпочтения лохматого "малыша", и мощным торсом наконец повернулся ко мне. Но выбирать вкусности из меню мне не пришлось. Девидсон, с громким стуком шваркнул веганбед мне на поднос и не допускающим возражения голосом провозгласил:

— Идем!

Я не сдвинулась с места. Так и стояла, пораженная высокомерием своего врага. Подумать только: у сеньора Кретина проснулась совесть. Никак дождь из лягушек скоро обрушится на Нотинстон. Видимо, циничные мысли отразились у меня на лбу, ибо Питер закатил глаза в припадке скуки.

— За мармелад, Купер, — соизволил он пояснить приступ внезапной щедрости. — Или теперь мы весь ланч будем спорить, пока кто-нибудь, — Кретин насмешливо выделил последнее и окатил меня кичливым взглядом, — не соблаговолит испортить великое творение Паоло Де Шавольеро?

Паоло заранее поднял вверх нож, как бы предупреждая, чего ждать после наэкстрасенсоренного Можором события. Сдвинув чепчик, он недобро зыркнул на меня из-под лохматых бровей и очень убедительно гавкнул нам обоим:

— Быстро сгинули отсюда, пока я не разозлился, детишки!

Он саданул огромным кулачищем по стойке с десертами, потом, раскаявшись в сим действе, любовно расставил подпрыгнувшие лакомства по местам и всеми частями тела указал нам с абсолютно довольным Питером путь к столикам, куда, кипя праведным гневом, я и устремилась, втайне желая Девидсону поскользнуться на банановой кожуре, рухнуть и встряхнуть, наконец, мозги. Может, поумнев, он придумает что-то получше, чем доставать обычную девушку, которая совершенно не жаждет его королевского общества!

Но нет, придурок пошел за мной. Отринув условности, не посчитавшись с моим мнением, он вероломно сел напротив. Такой из себя добрый и великодушный. Наверное, ждал, когда же я похвалю его за подарок. Аж раздулся как петух, красующийся перед курицей.

— Мне повесить тебе медаль на шею? Или огласить кафетерий хвалебным гимном? — остудила я пыл идиота одной-единственной фразой. — Может, мистера Спаркса позовем? Как думаешь, из нас выйдет хороший дуэт? — поддевая фасоль вилкой, мило похлопала ресницами я. — Он на латинском тебя поблагодарит… ммм? — наслаждаясь игрой ярости на самодовольном лице Питера, я почувствовала себя почти победительницей.

И эта благодать длилась ровно с минуту, пока кипящий от злобы Девидсон не выхватил у меня столовый прибор.

— Ты поплатишься за свою язвительность, сладенькая, — направил он вилку зубьями на меня.

Я хмыкнула и немного подвинулась. Девидсон растерянно посмотрел, как я изящно устроилась на кончике стула.

— Что… что ты делаешь? — мрачно поинтересовался господин Кретин.

— Освобождаю место для твоего самомнения, сладенький, — протягивая руку к морковному соку, отпарировала я.

При виде того, как поднимается в воздух стакан и как сильно болтыхается в нем жидкость, Питер дернулся. Я не смогла сдержать надменной улыбки и, подняв стакан вверх, будто для оглашения тоста, сделала приличный глоток.

— Надеюсь, теперь твоему эго удобно? — указывая на излишек свободного места вокруг нас, поддела я.

Девидсон развязно дернул ногами и едва не задел ножки моего стула. Режим засранца был включен на максимум. Небесного цвета глазищи зажглись вызовом.

— Не совсем, — пододвигая ботинок к фигурной туфельке, пафосно сказал кошмар моей жизни.

Покрутив вилку и так и эдак, он с силой вогнал её в филе лосося. — Я есть хочу. Накорми! — наклонившись ко мне через весь стол и вручив мне несчастный предмет утвари, заявил идиот.

Боже! И этот человек старше меня на два года! Корчит из себя маленького, раздувает щеки, назойливо выпрашивает внимания… Девидсон был просто смешон, ни дать ни взять.

— Прекрасно, — уже зная, что иначе от него не отвязаться, приняла я правила игры. — Открой ротик, сладенький!

Девидсон восторжествовал, слыша, как я сюсюкаю. Он покорно разомкнул губы. И замурлыкал бы, пойди все по его сценарию. Но, конечно, я не собиралась следовать канону. Скорчив гаденькую мину аля "послушная рабыня, сеньор, к вашим услугам", я с остервенением сунула ему в раскрытый рот добрую половину пампушки. И насладилась чудным кашлем Короля Драмы. Разом насытившийся, Девидсон перхал добрую половину минуты.

— На здоровье, — пожелала я и сердобольно постучала мечущего громы и молнии парня по спинке.

Поймать мою руку Девидсону не удалось: я успела ускользнуть раньше. Довольная победой, я поддалась идиотскому порыву показать Девидсону язык. Он чуть со своего трона не рухнул. И кашлять перестал. Таращился мне вслед, будто привидение увидел, барабанил пальцами по столу. Зато не бросился вдогонку.

— Ты пожалеешь! — одними губами пообещал он мне и показал неприличный жест, но о грядущем я предпочитала не думать, так что, счастливая, с огнем в груди и жаждой мести, я рванула в фойе.

Навстречу… свободе. Как я думала. Оказалось, навстречу босой девушке в розовом сарафане.

— Не верь кровавым, цветам! Не верь! Не верь! — истерически хватая меня за руку, проорала мне в ухо незнакомка, в чьих чертах я смутно признала ту самую Алису, которая вчера согласилась писать с Девидсоном доклад.

Налетев на меня всем телом, оттоптав ноги, бедняжка изобразила вошедшую в астрал ведунью. Огромные глаза подернулись поволокой страха, лапки вцепились в меня как в последнюю зверюшку из Ноева ковчега. Признаться, после столкновения с этой странной особой я даже была рада, что Питера судьба отвела от знакомства с Алисой. Кретин и без того мозгом обижен. А если бы его вот так… прижали к стене и предупредили о каких-то там цветах? Да психика идиота поплыла бы вмиг! К тому же… осталась бы в живых после одного из своих "приходов" Алиса, коль скоро терпения и выдержки в Девидсоне было ни на грош?

Что ж, нашлась и толика меда в бочке дегтя: во всяком случае, став невольной пленницей партнерства с Питером, я избавила Алису от неминуемой встречи с Кретином Всея Нотинстона. Думаю, когда-нибудь мне ха это воздастся. А пока, похлопав девчушку по плечу, я клятвенно заверила:

— Буду опасаться вообще всех цветов в мире, не только кровавых!

После чего Алисе, вроде бы, полегчало. Слабо улыбнувшись, она отцепилась от меня, и, рассеянно заведя волосы за оттопыренные ушки, кивнула. Об отсутствии обуви своей новой знакомой я тактично напоминать не стала. Она, кажется, была благодарна, что я не требую с пеной у рта объяснить произошедшее. Протерев вспотевший лоб платочком, шатаясь, побрела вдоль поточных аудиторий. При другом раскладе я непременно проводила бы девушку куда бы она ни держала путь, но часы неминуемо приближались к отметке "14:00", а это значило, что мои планы на ближайшее будущее были порабощены отработкой, так что, хотела я того или нет, отправилась к назначенному директором месту встречи.

Я очень надеялась, что Девидсон не придет. Надежды, увы, разлетелись вдребезги.

Не заметить Кретина Неизлечимого было просто нереально: он демонстративно выделывался посреди холла. Нарисовал тушью черные полоски на щеках, натянул жуткого болотного цвета беретку и, потешая толпу, изображал партизана, притаившегося в тыле врага. Народ, столпившийся подле лестницы, с восторгом раздавал ему аплодисменты. Как оказалось, статистика не ошиблась: большинство среднестатистических людей были весьма восприимчивы к шуткам более деградированных товарищей. Один такой, завидев меня, сложил руку козырьком и пробасил на весь Нотинстон:

— Враг на подходе! К оружию! — и тут же в подтверждение приказа достал из заднего кармана водяной пистолет.

Мой пульс вспенился. Поразительно, ненормально, но при виде Питера, какую бы идиотскую шутку он ни выкинул, я чувствовала себя готовой спрыгнуть с идущего на всех парах поезда. Девидсон действовал на меня разрушающе. И хоть я пока этого до конца не понимала, его навязчивое присутствие в моей размеренной блеклой жизни заставило меня встряхнуться. Благодаря выкидонам придурка мир вокруг перестал напоминать зебру: с бело-черными полосами было покончено. Да здравствует искрящийся, переливающийся эмоциями новый мир, в котором я истошно хотела прикончить величество, посмевшее поставить пятно на моем изящном сером костюме, стоившем вдвое больше моей месячной зарплаты в редакции.

— Девидсон! — охнула я, неверяще взирая на расползающийся развод воды, поставленный аккурат в районе пупка.

— В яблочко! — дав пять какому-то дегенерату с пучком жиденьких волос на затылке, поздравил себя Кретин.

Возле огромных старинных часов, отбивающих два, окруженный улюлюкающими нотинстонцами, которые и не думали замечать звонок на урок, улыбающийся от уха до уха, Питер больше тянул на трудного подростка в период бушевания гормонов, чем на студента, которому явно за двадцать. Кучерявые вихры разметались, челка почти закрыла синющие озорные глаза, рубашка выбилась из салатовых брюк, на лике — восторг, граничащий с сумасшествием. И это торжество безумия на фоне строгого интерьера Нотинстона: резных колонн, фигурных ниш, диванчиков под арт деко. И Девидсон… доморощенный пират с водным пистолетиком. Я даже не знала, плакать мне или смеяться от такого колоритного зрелища. Застывшая в немом изумлении, пялилась на резвящегося идиота, не помышляя ввязываться в его детские игрища. Вернее, сначала не помышляла, а когда засранец коварно стрельнул в меня второй струей, что-то внутри меня перевернулось.

— Враг побежден! — залихватски присвистнул Кретин, любуясь твореньем рук своих.

Я смахнула маленькую капельку с шеи. Вместе с нею на пол упала почившая с миром выдержка. Следом полетел самоконтроль. В общем, сама не знаю, как так вышло, что в следующий момент я уже на полном серьезе пыталась отобрать у Питера треклятый пистолет.

— Отдай сюда, идиот! — силясь вывернуть его правую руку, беззастенчиво рычала я.

Девидсон ревниво охранял собственность, но, во избежание прокусов на лапе, отпрыгивал от бушующего "врага" в сторонку.

— Эй, так нечестно! — после очередного моего поворота и попытки подставить Кретину подножку, запротестовал он, щекоча отбрыкивающуюся меня.

Девидсон вообще получал кайф от происходящего: вроде бы, невзначай обнимал "врага" за талию, чтобы удержать от "неминуемого" падения, с хохотом получал за это локтем в бок, изворачивался, приседал, касался щекой моей шеи, якобы удерживая таким образом равновесие. Он, придурок, размахивал перед моим носом своей игрушкой, а когда, уверенная в победе, я тянулась за нею, нагло нажимал на курок и поливал меня фонтанчиком водички.

Студенты, узревшие чудное зрелище, не желали расползаться по аудиториям, ровно как и разнимать наш прекрасный дуэт. Они выставляли вперед телефоны, пытаясь заснять наше с Девидсоном представление покрупнее. Нотинстонцы с писком встречали каждый финт предприимчивого Мажора, который, тяжело дышащий, раскрасневшийся, на потеху толпе сделал точную подсечку и позволил мне, взмахнув руками в воздухе, накрениться. В уме уже попрощавшись с папой и подписав завещание, я зажмурилась, предвидя позорное столкновение затылка с паркетом. Однако умирать мне было рано. Кретин не наигрался.

— Будешь ещё выпендриваться? — подхватывая меня под спину почти у самого пола, поинтересовался он хриплым шепотом.

Вспышки разукрасили лицо Питера, вплотную приближенное к моему, в маниакально-белый. Синь распахнутых словно в безрассудстве глаз на общем фоне выделилась четче. Полумокрая рубашка прилипла к телу, на губах застыла улыбка шалопая. Я громко сглотнула. Ситуация была, мягко говоря, специфичной: я полностью во власти Питера, моя правая рука в его крепких ладонях, его волосы щекочут мне висок. Дыхание Девидсона, прерывистое, частое, горячило щеку. Я оказалась в ловушке Величества. Двинусь — и окажусь на полу. Осмеянная, поверженная, раздосадованная. Совсем не так представляла я картину дальнейших событий. Но выбора, к сожалению, не было. Скривившись от досады, я по буквам выплюнула в Девидсона своё унизительное "нет".

Мужская половина хохмачей назвала Девидсона "мужиком", женская — зашлась влюбленным писком. А пока, показушно кланяясь, Мажор ненадолго отвлекся, гордый, что заставил меня покориться, я, наконец обретшая твердую почву под ногами, выдернула из его пальцев "оружие".

— Умри, предатель! — направляя дуло на разом поникшего Принца, провозгласила я и помогла уже и без того мокрому Девидсону умыться.

Пока вода струйками стекала со скул за ворот рубашки Кретина, я чувствовала едва ли не одухотворение. Признаться, такого яркого чувства мне не доводилось испытывать со времен начальной школы, когда, угробив год на подготовку к выступлению, я получила первое место как юная, подающая надежды балерина. Светясь от счастья, очумело поправляя превратившуюся черти во что одежду, я… торжествовала.

— Поздравляю! — похвалил меня кто-то и даже подарил пару хлопков аплодисментов.

Излучая превосходство, я обернулась. И тут же закусила губу, рассекретив "почитателя".

— Вижу, вы заблаговременно отмечаете успешное завершение отработки, мисс Купер, — ехидно поставила меня на место профессор Пирс.

Как обычно подчеркнуто вежливая, одетая с иголочки, она остановилась в паре шагов от нас с Девидсоном, очевидно опасаясь, что брызги оставят след на аккуратных зеленых туфлях.

— Дорогие мои, — она обдала холодным взглядом собравшихся зрителей, и этого хватило, чтобы, поджав хвост, те торопливо разбежались.

Ну вот, теперь мы остались в холле втроем, если не считать фигуру средневекового рыцаря в тяжелых доспехах, приютившуюся в углу. Он, кстати, тоже бы с радостью утопал, судя по вселенской скорби, впитавшейся в мундир, но… бедолага, увы, был обречен стать немым свидетелем нашего с Питером позора. А учитывая то, каким кровожадным взглядом смотрела на нас директриса, ждать поблажек точно не стоило.

— Простите, профессор, — шикнув Девидсону, чтобы тоже покаялся, пробормотала я.

Девидсон принципиально выпятил грудь колесом, скривился в самой отвратительной улыбке и разве что вслух не послал директрису в дали дальние. Камикадзе! Его чванливое самовыставление граничило с откровенной грубостью. Однако бывшую звезду экранов, когда-то бравшую интервью у людей из самых опасных мест нашей зеленой планеты, подобное поведение не расстроило. Испепелив нерадивого студента тонной презрения в пронзительных дождливых глазах, женщина улыбнулась одними уголками губ. Выражение лица, впрочем, сохранило спокойную чопорность — поразительной мимике Демонессы Нотинстона позавидовала бы анаконда, ей богу. Даже я стушевалась и оробела, стоило миссис Пирс вопросительно поднять брови. На Питера, к сожалению, скрытые угрозы не действовали. Он нахально заложил руки в карманы и на немое требование блюстительницы порядка пожал плечами.

— Мне извиняться не за что, — хмыкнул он.

Я готова была убить Кретина на месте, потому что его слова дали директрисе повод придумать нам изощренную пытку отработкой.

— Раз вы ни в чем не повинны, но, без сомнения, энергичны и бодры, — намекая на нашу "подмоченную" одежду и репутацию, воодушевленно начала светлоокая Нимфа. Я уж было расслабилась, но за сим невинным вступлением последовало жуткое продолжение, — то, конечно, вам двоим, — она улыбнулась ещё коварнее, — не составит никакого труда включиться в процесс реконструкции клуба садоводов, — подвела черту миссис Пирс.

Только этого мне не хватало: вскапывать огород и высаживать деревца вокруг Нотинстона. У директрисы весьма особенное чувство юмора. Искоренить бунт при помощи черной физической работы. Гениально! Печалил лишь тот факт, что Девидсон непременно сбросит груз ответственности на мои плечики, а сам будет бездельничать! Словно ворвавшись в тайфун моих мыслей, миссис Пирс весело полюбопытствовала:

— Надеюсь, вы не возражаете против помощи главы клуба?

Девидсон возражал. Он весь подобрался после слов директрисы, в движеньях проскочило нечто истерическое. Все существо Безмозгового Принца, казалось, воспротивилось воле профессора. В своем порыве сдержать возмущение Питер сжал зубы так, что очертания скул сделались угловатыми. Дыхание он тоже задержал. Но отводить глаз от лукавых глаз Нимфы не стал. Они с минуту переглядывались, без слов истязая друг друга. В итоге, визуальный контакт, прервала, как ни странно, миссис Пирс. Мне показалось, с долей вины она официально проинструктировала нас, в чем, собственно, будет заключаться работа. По окончании лекции она, избегая ненавидящего взгляда Девидсона, обратилась ко мне:

— Мистер Девидсон прекрасно знаком со структурой Нотинстона, так что мне нет нужды провожать вас, друзья.

И, крутанувшись на эфемерных шпильках, грациозно поставила ножку на ступеньку.

Питер с непонятным мне чувством, впитавшимся, казалось, даже в поры, смотрел вслед уходящей женщине. Его мысли витали далеко за пределами этой просторной комнаты, а судя по тому, сколь яростно были сжаты загорелые кулаки, размышлял наш пай-мальчик явно не о красоте природы.

— Эй! — позвала я его прежде, чем Девидсон начал крушить дизайнерский интерьер.

Он расфокусированно глянул на меня.

— Клуб садоводов ждет, — как идиоту с расстановкой напомнила я.

Знать бы, что это магическое словосочетание отправит Короля в нокаут, произнесла бы его ещё вчера, во время раздачи докладов. Хотя бы заставила Девидсона позеленеть от злости и захлебнуться собственной желчью. Ну ничего, поставлю галочку на будущее. Если, конечно, оно имеет место быть. Потому что вид рассвирепевшего Модника, изображающего всех четырех всадников апокалипсиса вместе взятых, надежд на светлое и прекрасное не внушал. Мило сопя, как бультерьер, завидевший добычу, мысленно желая мне всех благ загробной жизни, мой ненаглядный враг молча, что уже удивительно, сделал размашистый шажок в сторону Т-образного коридора, ведущего к закрытому корпусу. Мне ничего не оставалось, кроме как браво двинуться за ним. Правда, наше парадное шествие больше напоминало догонялки: Питер убыстряется — я сломя голову несусь за ним, Питер снижает темп — я, не успевая затормозить, чуть не врезаюсь в самодовольного спринтера. И так десять минут, дьявол его покарай!

Десять чудесных минут, пока мы не добрались до винтовой лестницы и пока звук моей одышки не перебудил половину привидений Нотинстона. Паранормальные друзья, и те посочувствовали бы многострадальным маленьким ножкам, которые еле двигались после внепланового марафона.

Надо ли говорить, что, уцепившись обеими руками за перила, я изничтожила спину Девидсона долгим взглядом. Кретин, однако, и бровью не повел: ему-то, спортивно озабоченному, раз плюнуть было немного пробежаться. На меня же, из последних сил ползущую от ступеньки к ступеньке, Кретин решил не обращать внимания.

— Чтоб тебе! — складывая ладонь в кулак и потрясая им в воздухе, пророкотала я.

Кара настигла Девидсона мгновенно. Можно сказать, откуда её не ждали…

Когда господин Кретин, прибыв по нужному маршруту, нерешительно потоптавшись перед резной дверью от пола до потолка, робко постучался, дверь открылась… Резко и совсем не в ту сторону, куда рассчитывал Питер: она, распахнувшись на всю, от души наградила Девидсона неслабым ударом.

— Ауч!! — хватаясь за лоб, взвыл сиреной идиот всея Нотинстона.

Он обиженно убаюкивал и без того больную голову, ласково приглаживал челку и свирепо косился на меня, пыжившуюся сдержать приступ смеха.

— Это карма, Дорогуша, — выпуская на волю демона веселья, таки поддела я.

— Это месть, Девидсон, — напрочь зачеркнул мое предположение звонкий женский голосок.

Мы с Девидсоном, словно по команде, повернулись в сторону обиталища садоводов. Хотя миниатюрная блондинка, едва достающая мне до плеча, вряд ли когда-то держала в руках лопату.

— Итак, ты снова здесь, — тоном умирающего лебедя изрекла Дюймовочка.

Она определенно не порадовалась вмешательству нашей парочки в её уединенное королевство, сокрытое от посторонних глаз за огромной дверью. Пасмурные, как грозовое небо, глазки сузились, пепельная шевелюра всколыхнулась, стоило хозяйке угловато дернуть крохотной рукой. Даже пестрая брошка-бабочка, приколотая к бретелькам светлого платья, взирала на Кретина с исступленным негодованием.

Кретин, однако, справившись кое-как с болью, с таким же, как у Дюймовочки выражением недовольства на своем потрепанном лике, гаркнул:

— Твоими молитвами, Эрика.

Эрика скорчилась, будто Мажор угостил её лимоном. Всеми фибрами души жаждущая избавиться от неприятного гостя, девушка с упрямством крокодила охраняла вход в "ворота рая", то бишь ни на шаг не сдвинулась от двери, ведущей в клуб садоводов. Бедная инкрустированная буком ручка скрючилась в муках под натиском маленьких воинственных пальчиков.

— Что, не получилось великим писателем заделаться, решил к нам вернуться… предатель? — очень прозаично набросилась на Девидсона мелкая бестия.

Огнедышащим драконом она ревниво бдила, чтобы незадавшийся-писатель не пробрался в лоно замка. Смиренный вздох Недописаки был вершиной апофеоза кретинизма.

Девидсон и литературный труд? Девидсон и какой бы то ни было труд вообще? Да это же слова-антонимы, абсолютные антонимы, не имеющие права на сосуществование друг с другом. Параноидальный бред. Питер лишь подтвердил устоявшееся мнение о его мыслительных способностях:

— Ты ещё пирожок мне припомни, который я в детском саду разрушил!

Он возмущенно всплеснул руками. Они вцепились друг в друга заточенными взглядами-клинками. И выглядели в своей свирепости очень потешно. Эдакие муж и жена, не поделившие семейные обязанности.

— А нечего было размахивать своим первобытным совочком! — припомнила Эрика Девидсону былые прегрешения.

Наблюдавшая за диспутом издалека, я приметила, как свободно держится в обществе своей подруги Девидсон: ни привычной мании величия, ни маниакальной тяги выпендриться — просто парень, явно скучавший по такому вот незатейливому приятельскому общению с человеком, знавшим его с малых лет. Маска насмешника немного сползла, обнажив Питера, уставшего от пут одиночества. Модные шмотки и крутая стрижка не скрыли искренности порывов. Надламывая в себе нечто мне не известное, Питер вымученно улыбнулся.

— А нечего было разбрасывать свои "скульптуры" по всему детскому саду! — не остался он в долгу после жестокого обвинения Эрики.

Мне только что и оставалось, изумленно переводить взгляд с одного на вторую. Ещё подрались бы, выясняя, кто прав, кто виноват! Но потасовки удалось избежать благодаря вновь прибывшему участнику интересной сценки.

— Так-так-так-так! Питер Девидсон собственной персоной! Не иначе дождичек из змей прольется на строжайший Нотинстон! — глубоким баритоном воскликнула вторая Эрика, подкравшаяся к нам из-за спины и бесцеремонно навалившая руку на плечо разом взгрустнувшего Девидсона.

Эрика была с Девидсона ростом, в свитере аля дедушка на отдыхе, в сандалях на носки и… с такими же пепельными кудрявыми волосами, как у… Эрики. Удивляться больше, чем я уже была удивлена, не получилось бы, потому, сросшись тенью с коридорным плинтусом, я с нарастающим интересом оглядела неординарную личность от макушки до пят.

Питер, кстати, тоже не остался равнодушен. При виде того, кто покусился на обнимашки с великим и ужасным Мажором, он сменился с лица и стал выглядеть так, будто готов проглотить тапочек от Гуччи, ну, или обнять анаконду.

— Эрик! — торопливо соскребая лапу товарища со своего королевского тела, деланно воодушевленно воскликнул Питер.

И, могу поспорить, во взгляде Кретина промелькнуло чувство… вины?! Это было очень смелым предположением, учитывая сложный характер Девидсона. Тем не менее, кое-кого этот характер ничуть не пугал. Эрик, например, оскорбившись, что друг избегает его прикосновений, потрепал Мажора за щечки.

— Рад тебя снова видеть, пупсик!

У меня челюсть отвалилась, когда блондин такое произнес! Перестав насиловать свой организм, я наконец безудержно рассмеялась. О чем почти сразу же ужасно пожалела, стоило только трем парам хлестких глаз обратить внимание на меня, третий дуб, как говорится, слева.

— Ещё одна… — закатив свои огромные очи, начала Эрика.

— …жертва твоих поползновений? — закончил за неё Эрик.

На сим ребята понимающе переглянулись, и в столь же изумительной манере заканчивать речи друг за друга, навалились на Питера с расспросами:

— А как же Симона…

— Свет жизни твоей, огонь твоих чресел, — теперь "близнецы" поменялись ролями, и последнее сказала уже Эрика.

Однако после её слов расхохотались все трое. В целом, шутка сняла общий напряг встречи. Но постановка вопроса мне очень не понравилась. Отбросив скромность, я незваной гостьей вклинилась в разговор. И моя вступительная реплика вызвала явный всплеск внимания.

— Можете быть спокойны за чресла своего… хммм… друга, — иронично покачав головой, сказала я. — Ни светом, ни тьмой его жизни я становиться не намерена, — и на немой вопрос обоих членов клуба с улыбкой ответила: — Мы с этим деградировавшим индивидом, — я мрачно кивнула в сторону поджавшего губы и насупившегося Девидсона, — партнеры по отработке. Ни больше, ни меньше, — зачеркнула я все надежды очумелой парочки садоводов на возможность поженить нас.

Эрик присвистнул и тут же отлепился от подозрительно молчаливого Кретина, спустившего мне с рук метафоричное сравнение.

— Воу-воу, мисс, полегче. Иначе ты спалишь сердце последнего романтика Нотинстона! — подбираясь ко мне поближе, поставил меня в известность местный ловелас.

Облапать ему меня не дал, как то ни странно, Девидсон, который, метнувшись стрелой вперед, встал стеною между мной и жадным до женского обожания Эриком.

— Уймись, старик, — принимая "удар", то есть очередную порцию обнимашек на себя, рыкнул Питер.

Эрика была более суровой. Покинув свое облюбованное место возле тронного входа, она подошла к Эрику и, влепив тому щелбан, оттащила идиота от посторонних.

— Правда, она секси, когда ревнует? — для вида сопротивляясь, блаженно поинтересовался у нас парень, "по принуждению" шагающий к двери.

Девидсон не постеснялся покрутить пальцем у виска. Я притворилась, что личная жизнь глав клуба меня совершенно не касается, хотя… в мыслях уже писала емкую статью с громким названием "Что скрывает самый престижный университет страны? Чудаки и зануды Нотинстона. Голая правда". Уверена, Дьявол оценил бы старания по заслугам. Но, к сожалению, моим заданием был Ричардсон, о котором — чтоб у Девидсона Санта Клаус подарок украл! — пришлось забыть во имя избавления от первой пытки в моем, как я уже поняла, длинном списке таких вот отработок с господином Кретином.

Кретин, приметив, что блондины о чем-то тихо спорят между собой, сплетясь волосами и чакрами, наплевал на ожидание приглашения: обогнув колоритную парочку, ступил в святая святых.

— Ты… — с пеной у рта послала в него местоимение Эрика, завидев, что гламурные буты недописателя попрали её святую землю.

— …станешь первым из рода Девидсонов, кто посадит гортензию, — успокаивающе погладил её по головке Эрик и любовно переспросил: — Да, душа моя? — после чего "незаметно" подмигнул Питеру, губы которого растянулись в задорной ухмылке.

Эрика ничего не ответила. Зафырчала, надула губы, но позволила Ловеласу помпезно довести себя до клуба. Именно она, обернувшись, доброжелательно попросила меня войти, хотя по глазам, я видела, драконесса не хочет никого лицезреть в уголке живой природы.

Кстати, об уголке.

Когда мне сообщили, что придется поучаствовать в реконструкции клуба садоводов, я представляла себе нечто абстрактное. Любители высадить цветочки и подстричь газон — вот кто, по моему мнению, входил в состав клуба садоводов. Каково же было мое удивление, когда, переступив порог, я очутилась… в райском саду. С его экзотическим разнообразием.

Буквально поцеловавшись лбом с веточкой плюща, обвившей дверной проем, я окунулась в удивительное разноцветье. Пышущая зеленеющей травкой оранжерея, ветвясь дорожками, уходила в самую глубь необъятного помещения с прозрачной куполообразной крышей из стекла. Симпатичные пальмочки жались к окнам, переплетаясь ветками, будто в страстном объятье. У их подножий уютно устроилась разнообразная живность: антуриумы, рука об руку с лилиями, кичливо раскрывшими бутоны, перемежались розами непривычных глазу пегих расцветок, астрами и даже… ромашками гигантского пошиба. Тропическая фауна так удачно гармонировала с обычными полевыми представителями цветочного семейства, что я очарованно застыла посреди этой волшебной страны Нотинстона.

А вокруг меня неустанно бурлила жизнь: булькающие отзвуки фонтана, затаившегося в чаще папоротников, влекли к себе порхающих то тут, то там бабочек, трудяги-шмели ответственно выполняли свою работу по опылению. Их миролюбивое рокотание наполняло оранжерею атмосферой сопричастности к открывающейся взору красоте. Даже немного влажный, до одури теплый воздух нисколько не портил впечатления уюта, гармонии природы и человека.

— Прекрасно… — только и смогла выдохнуть я, напрочь позабыв, что трое друзей с увлечением первооткрывателей смотрят на меня.

— Подожди, я покажу тебе прекрасное, — вернула меня к действительности Эрика.

В её словах больше не было насмешки или вызова. Отлепившись от своего провожатого, драконша поманила меня пальцем и, минуя фонтан, окаймленный удобными лавочками с круглыми столиками, повела в самые дебри неописуемо великолепного клуба садоводов. Она и впрямь показала прекрасное! Мамочка дорогая! У меня сердце начало стучать быстрее, когда мы остановились под сенью фиолетовых, белых, розовых, кремовых глициний, гирляндами свешивающихся с потолка. Тонкий сладковатый аромат ласково защекотал ноздри; собранные в плотные кисти ветви вьющегося растения нежно касались моих волос. В порыве восхищения я приложила ладонь к груди. Меня переполняли чувства. Не влюбиться в это… это великолепие было просто нереально! Наверное, полнота моего подлинного восхищения и сослужила плохую службу: увлекшись чудным видом гроздей глицинии, я едва не упала, споткнувшись о какую-то веточку. Но испугаться не успела: на мое счастье, огромные лапы Девидсона по-хозяйски легли мне на плечи. И когда я повернула голову, чтобы поблагодарить спасителя, мягкая улыбка господина Мажора неторопливо скользнула по моей щеке. Этот жест, в свете того, что мы оказались в эпицентре самого романтичного уголка университета, показался мне до безобразия нелепым, о чем я не преминула сообщить Питеру.

— Твое присутствие все портит.

Эрика, наблюдая за махинациями друга, громко хмыкнула.

— Да неужели? — поджимая губы, огрызнулся Питер. Он хотел сказать ещё какую-то гадость, но в разговор вмешалась драконша.

— Рада приветствовать тебя в клубе, — оттесняя от меня хмурого Девидсона, чьи ранимые чувства безжалостно попрали, протянула она мне худенькую ладонь.

Я несильно пожала её холодную ручку, про себя ещё раз удивившись эфемерности светловолосой Дюймовочки.

— Спасибо, — кивнула я, толком не зная, к лучшему или худшему наше с нею знакомство.

Времени на раздумья мне, конечно, не дали: взъерошенный Эрик, сверкая белозубой улыбкой аля-Дракула-снова-в-тренде, нарисовался на безоблачном горизонте и попытался вклиниться в наш с драконшей тандем.

— Эй, я тоже так хочу! — коварно хватая меня за руку и наклоняясь, чтобы поцеловать каждый пальчик, заявил блондин.

Питер и Эрика среагировали почти синхронно: Ловелас, покусившийся на мою честь, огреб подзатыльник от подруги и нехилый толчок под ребра от друга, который не поленился выдернуть мою руку из бульдожьего захвата настойчивого кавалера.

— Я, между прочим, — обиженно потирая мягкое место и волком косясь на Кретина, начал Эрик. Закончила за него, естественно, Эрика:

-…болван, который от безделья не знает, чем заняться.

Ловелас после этих магических слов будто воспрянул духом: поднял палец вверх и на манер древнегреческого мыслителя изрек:

— Ах да, дела садовые…

Мне его ехидный тон очень не понравился. И не зря! В наказание за грубость сами-знаете-кого блондинистый Злыдень Нотинстона тут же нагрузил нас работой.

— Ты, — указал он на меня, — прополоть гибискусы.

— А ты, — подхватила эстафету Эрика, — посадить десять… нет, двадцать деревьев туи.

У Девидсона пот на лбу выступил. Он всем телом опротестовал суровое решение бросить его на растерзание физического труда. Но парочка садоводов была непреклонна. После припоминания Ловеласом какой-то Энни, а Драконшей — приключений за пределами Нотинстона, мистер Высокомерие воодушевленно рванул выполнять план посадок. Благо, территория с туями была в противоположной части оранжереи.

— Пока-пока! — помахали на прощание злому как черт Девидсону друзья и повернулись ко мне.

— Идем, — подмигнула Эрика.

— …мы познакомим тебя с гибискусами, — поддержал её Эрик.

Оные совершенно не нуждались в прополке, ибо росли в декоративных горшочках и служили скорее декором подле аккуратных скамеечек близ фонтана.

Я вопросительно моргнула, не понимая, что все это значит, посему "близнецы", хихикнув, пояснили:

— Да знаем мы,…

-…что Пупсик заварил всю эту кашу, — неопределенно махнул рукой Ловелас всея университета.

— Поэтому наслаждайся моментом, — предложила Дюймовочка.

— А я могу… — пошло поигрывая бровями и всем корпусом нагибаясь ко мне, устроившейся в тени пальмочки, предложил было Эрик, но зыркнувшая на него с неописуемой яростью Эрика безапелляционно гавкнула:

-…полить гортензии и дать человеку покоя! — после чего под белы рученьки увела "арестанта" подальше.

Я, к удивлению своему и радости, осталась одна. Под сенью прохлады и, подозреваю, искусственно поданного в помещение щебетания птичек. Окруженная зеленью и буйным цветением. Довольная каждым мигом, проведенным в этом удивительном уголке живой природы. Почти… счастливая.

Счастье, как всем, ясное дело, известно, понятие относительное. Я осознала сакральный смысл сий аксиомы, когда светлые мысли о тычинках и пестиках прервал настойчивый голос Девидсона:

— Помогите! Да помогите же кто-нибудь!

Конечно, я могла бы притвориться глухой, слепой и безразличной, но вопль Кретина звучал столь разрушительно требовательно, что усомниться в глубине его печали было безбожно. Так что, прокляв честь и добропорядочность, взращенные во мне папочкой, я чип и дейлом понеслась на помощь нуждающемуся.

Как будто она ему нужна была! Посиживающий на земле, Девидсон протирал свои штаны в прямом и переносном смысле этого слова.

— Ты не торопилась, — стукнув ногтем по циферблату своих дорогущих часов, подвел итог идиот. И, стоило мне развернуться на сто восемьдесят градусов, Кретин сразу же припомнил: — Мы тут, между прочим, по твоей вине! А вкалывать должен я… Не честно, не находишь?

Сказала бы я ему, где хотела бы его найти и какую роль в этом действе должна сыграть лопата, но, укротив злость, миролюбиво уточнила:

— Чем я могу тебе помочь, кошмар моей жизни?

Питер оценивающе пропилил меня взглядом, прикидывая, видимо, на что я гожусь, и после тщательных мысленных подсчетов, нехотя буркнул:

— Хотя бы тую придержи, раз все равно бездельничаешь.

Пропустив мимо ушей подколку, я со вздохом согласилась. Последующее действо можно было считать данью уважения людям, возведшим такую красоту: решительно закатав рукава пиджака, я подошла к вырытой Девидсоном ямке. Деревце, накренившееся вбок, действительно ждало чьей-нибудь поддержки. И я браво взялась за верхушку в праведном порыве подсобить Питеру в посадке.

Доброта моя, в общем-то, пропала втуне, ибо коварный Девидсон, вместо того чтобы засыпать тую землей, набросал черных глинистых комьев мне на туфли. Ещё и рассмеялся, гаденыш!

— Расти-расти, Купер, — подсластил он пилюлю.

Сначала поиграл на моем костюме водичкой в квест, теперь туфли предает земле?! Да у Девидсона вообще есть совесть?! Вот у меня после его вредительства тормоза отказали. Стряхнув темную массу с угвазданных носочков, я подлетела к мистеру Кретину. Он, наслаждавшийся утопией моего гнева, отскочил в сторонку. Всклокоченный, хохочущий, Мажор отпрыгивал от меня ровно до той поры, пока, клацая зубами, я не прижала его к массивному окну.

— Нельзя портить чужие вещи, — тыкая пальцем в лоб идиота, внушала я.

Девидсон перехватил мою руку, когда она в очередной раз свершила дугу, дабы коснуться его многострадального лба.

— Тыкать пальцем в других людей тоже нельзя, между прочим, — иронично отозвался он со своего места.

Питер и не помышлял рваться на свободу: его вполне устраивало тесное соседство с девушкой, которую он довел почти до желания расчленить его на атомы. Однако, понимая, какую подлую цель преследует своими действиями Девидсон, я не позволила себе отвесить ему пинок.

— С момента нашего знакомства, — вместо руко или ногоприкладства произнесла я, — ты вел себя подобно человекообразной обезьяне.

Было очень интересно наблюдать, как меняется цвет глаз Питера от ровного голубого до агрессивного синего. Моя маленькая речь определенно взорвала спокойствие Великого и Ужасного Питера Девидсона, привыкшего к победам и только победам в спорах. "Что, не получилось выпендриться, Кретин?!" — хотелось мне крикнуть ему в лицо, однако я позволила ему сжимать мое запястье сколько душе угодно и, усмехнувшись, добавила:

— Так что не вини меня за попытку проверить, есть ли у тебя вообще мозг, Девидсон. Судя по тому, что я видела, интеллектом ты пользуешься в крайне редких случаях. Видимо, так и остался на стадии махания детсадовским совочком, — поставила я жирную точку в своем суждении о Выпендрежнике Девидсоне.

В знак солидарности с моими вескими обвинениями туя рухнула к нашим ногам. Она задела прожектор, подсвечивающий зону кустарников, и тот подозрительно моргнул. Я рассеянно посмотрела на угасающую искру света. Собственно, по этой причине кровожадный огонек в глазах Девидсона укрылся от моего внимания. А зря, потому что в следующий миг Кретин всея Нотинстона вероломно притиснул меня к себе и обвил огромной ручищей тонкую талию.

— Лучше быть победителем-тупицей, чем выскочкой-проигравшей, — сладко шепнул идиот мне в ухо.

Соловей позавидовал бы щепетильному энтузиазму усмехающегося кучерявого монстра. Весь из себя напыщенный, пребывающий в твердой уверенности, что я буду раболепно стоять затравленной мышкой в его объятьях, Принц, лишенный чувства самосохранения, игриво провел пальцами по моей пояснице.

— Ум, Купер, да будет тебе известно, это несчастье в квадрате: он причиняет страдания, равные самоуничтожению, но никто, заметь, не считает его недугом, — продолжая назойливо дышать мне в щеку, разразился тирадой Питер.

Девидсон был до боли последователен в своих замечаниях. И, если бы я не знала, сколь косны его взгляды на жизнь, решила бы, что в блондинистой головке и впрямь интенсивно варит серое вещество. Надежд на лучшее, собственно, Питер оставлять не стал: по-кошачьи гибко прижавшись ко мне теснее, с долей язвительности добавил:

— Гораздо приятнее направить свои силы на другое, — он глубоко вздохнул, и этот вздох отозвался в моей груди, полностью прижатой к его мощному торсу. — Уверен, тебе тоже понравится, сладенькая… — опаляя меня ядом огненно-синего взгляда, проворковал Кретин.

По сценарию мне полагалось стыдливо опустить глаза, выкрикнуть: "Не для тебя моя роза цвела" и финально упасть в обморок. Во всяком случае, ждал Девидсон чего-то подобного, потому что когда я, елейным голоском пропела:

— Конечно, сладенький, — и подняла колено вверх, поближе к детородным органам засранца, Грандиозный Придурок ошалело заткнулся и даже выпустил из захвата своей лапищи мою руку. — Вот только играть во взрослые игры я буду точно не с тобой! — с ударом на последнее кинула я.

Моя коленка едва не касалась его ширинки. Его исступленный взгляд обжигал предупреждением. Но, окрыленная призрачной властью, я совершенно не думала, что расклад может измениться. Вышло, однако, именно так: один крохотный шажок Девидсона вперед — и уже его колено протиснулось между моих ног. Контакт стал теснее. Перчику ситуации добавил и тот факт, что Кретин наклонился вперед, чем заставил меня прогнуться в пояснице и едва не подмести волосами пол. Мягко, не говоря ни слова, нисколько, черт возьми, не напрягаясь, Питер лишил меня какой бы то ни было инициативности. Изогнутая под неимоверным углом, я могла лишь цепляться за его плечи, чтобы не упасть, да сверлить скотину ненавидящим взглядом, от которого, кажется, гордыня парня взвинчивалась до баснословных размеров.

Минуту. Отвратительную, чувственную, пропитанную предвосхищением греха минуту мы неотрывно таращились друг на друга. Я — с возмущением, идущим из самой глубины души, Девидсон — с первородным желанием зайти дальше дозволенного. Его манящий, насмешливый взгляд медленно, изучающее скользил по моим губам, очерчивал изгиб подбородка, эротично ласкал вырез на блузке. Под ищущим ответа взглядом Девидсона мое тело полыхало смущением. Вся обращенная в комок нервов, я силилась справиться с мимикой и не показать Кретину, сколь разрушающе действуют на меня его грязные приемчики. Но ублюдок видел по горящим щекам, по дрожи пальцев, как неловко я себя чувствую. Он вдыхал мой страх, как дивный аромат самого экзотического цветка. До жути довольный, осознающий свое преимущество, Питер издевательски коснулся кончиком носа моего носа.

Это было слишком.

Взвившись всем телом, я оглушительно громко рявкнула:

— Хватит!

И хотя я тем самым признала свое поражение, Девидсон полностью проигнорировал сие звучное восклицание. Улыбнувшись одними уголками губ, он, напротив, лишь сильнее прижался ко мне. Настолько сильно, что дышать стало невыносимо тяжело: каждый трепещущий вздох, каждый безбожно громкий удар моего сердца рикошетил на Его Величество, без зазрения совести подхлестывающего неловкость момента.

— У-у, — протестующее покачал головой засранец, когда я в порыве прекратить безобразие попыталась двинуть ему коленом по… хммм… в общем, по тому, что отличает мужчину от женщины. — Какая нетерпеливая мисс, — весело заметил он.

И я пожалела, что вообще посмела двинуться. Потому как его рука на моей талии ожила: пальцы очертили широкое полукружье на узеньком пояске пиджака и скользнули ниже — туда, где сбились гармошкой беленькие танго в горошек, укрытые от посторонних глаз плотной тканью классических брюк. Меня прошило разрозненными чувствами: паника, гнев, обида. Рассерженно вцепившись ногтями в запястье Питера, я истерически выкрикнула:

— Прекрати! ПРЕКРАТИ!! — но Девидсон и бровью не повел.

Невзирая на боль от царапин под возмущенное сопение жертвы он удобно устроил ладонь на моем левом полупопии. Будто для него не было ничего привычнее принудительных зажиманий с девушкой, готовой отправить его на тот свет.

Я дернулась. Глазами-блюдцами уставилась на Кретина, а он, будто ему не хватило воздуха, вдохнул через рот. Я видела: какая-то бешеная мысль металась в голове Девидсона. Но она разбилась вдребезги, когда, чертыхнувшись, он яростно вдавил свои губы в мои.

— Мфммм… — исторг Питер, закрывая глаза.

Кажется, ему не терпелось укусить меня, поставить метку, но, уловив тень растерянности, почти испуга в моих глазах, парень сбавил напор. Нежно погладил по волосам, успокаивая, чмокнул в уголок губ, чуточку ослабил захват, но вырваться окончательно, конечно же, не дал. Сильные лапы все настойчивее сжимали меня. Между нашими бедрами не сталось ни дюйма. Помятая одежда комкалась ещё больше под водопадом волнообразных движений торсом Девидсона, который оккупировал все мое свободное пространство. Его горячие губы на моих дрожащих губах, его сбившееся дыхание лижет кожу, его лапы приподнимают и опускают меня, заставляя поступательно тереться о его ногу. Ни разу в жизни я ещё не чувствовала себя такой беспомощной и такой желанной одновременно. Мое тело, не знакомое с подобным раскрепощением, не знало, как реагировать. Все мышцы свело, будто после долгого бега, руки непроизвольно ставили на плечах Девидсона синяки.

Да, не буду скрывать, мне… приятны были его поцелуи со вкусом цитруса и мармелада. Приятны были настолько, что хотелось поцеловать Кретина в ответ. Зарыться в его волосы, мокрые от пота, провести рукой по щеке. Но в то же время, испуганная этими ненормальными, неестественными желаниями, я с яростью дикой пантеры отбрыкивалась от поползновений Питера. А вот Питер нисколько не мучился сожалениями: увлеченный процессом, после очередного тычка под ребра он попытался раскрыть языком мои зубы, чтобы углубить поцелуй.

— Сла…день…кая… — мученически выдохнул он мне в губы.

И как раз после его надрывного просьбы открыть рот… нас полили из шланга холодной водичкой.

— На отработке страдают, — как сквозь вату услышала я возмущенный голос Эрика.

— А не устраивают свидания, — фыркнула разочарованная в моем целомудрии Эрика.

При виде друзей Питер, ошарашено моргнув, вернул меня наконец в вертикальное положение. Мне ничего не стоило оттолкнуть его от себя, что я с превеликим удовольствием и сделала.

Девидсон выпрямился, отряхнул шевелюру от капель воды и вновь превратился в гадкого напыщенного придурка.

— Ничего особенного, — вперившись оценивающим взглядом в меня, побагровевшую от стыда и злости, скучающе проговорил Кретин.

Он ухмыльнулся при виде того, как облепил костюм мою одинокую фигурку, и я вынужденно скрестила руки на груди, чтобы идиот на неё больше не пялился.

— Как я и думал, ты не стоишь того, чтоб играть с тобой во взрослые игры, дорогуша, — цинично поддел Девидсон. — Скууучно, — довершил он свой апофеоз кретинизма беспочвенной жалобой.

— Тогда поиграй во взрослые игры с туей! — вместо меня вмешалась в разговор драконша.

Она встала между нами, с недоверием посмотрела на раскрасневшегося от недавно произошедшего Девидсона и неодобрительно прищурилась, оглядывая рубашку друга, превратившуюся в непонятно что.

— Думается мне, веселья тебе таки, наоборот, прибавится, — неопределенно покачала головой Эрика.

Поправив воротничок как маленькому, она толкнула Девидсона в плечо и очень тихо что-то сказала Кретину на ухо. Что-то очень интересное, ибо после оного Питер взбеленился не хуже, чем вчера в клубе.

— Ошибаешься! — проникновенно заверил он хохотнувшую Дюймовочку.

— Вряд ли, — поддержал главу садоводов второй член этой скромной партии. Он подошел к брызжущему ядом Девидсону и вручил тому лопату. — Вот, Пупсик, перенаправь-ка свою энергию на благое дело.

И хотя я все ещё пребывала в разрозненных чувствах, не смогла не улыбнуться, когда Ловелас от души шлепнул Питера по заднице.

— Труд, приятель — штука полезная! — под аккомпанемент ругательств Ярого Бездельника Нотинстона сыронизировал Эрик, но на всякий пожарный отбежал подальше от придурка, размахивающего лопатой. Искрометной подачи попавшимся под руку кактусом Ловелас, однако, не избежал. Пришлось ему потом долго и упорно выдергивать из свитера колючки. Девидсону тоже досталось — от разгневанной Эрики, которая не смирилась с тем, что идиоты посмели тронуть лелеемое ею растение.

— Копай так, родной, будто могилу себе роешь, — после череды совсем не тактичных подзатыльников, отвешенных Питеру, пророкотала она.

Спорить с ней я бы не решилась. Девидсон, притворно стонущий от боли, тоже смирился с неизбежным: доковылял до заброшенного кустика, поднял его и… молниеносно обернулся в мою сторону.

— Посажу, только если она, — он указал перстом на поджавшую губы, промокшую, испачканную землей меня, — поможет.

Я бы удавиться помогла Кретину, однако, дабы избежать ненужных споров, смело шагнула навстречу капризному идиоту. На переглядывания президентов клуба я старалась не обращать особого внимания: рада была уже и тому, что ребята никуда не уходят. Оставаться с Девидсоном наедине у меня не было никакого желания. Из этого точно ничего хорошего не вышло бы.

— Жду-не дождусь окончания этой нескончаемой отработки, — хватаясь за верхушку туи, в сердцах бросила я углубляющему ямку Девидсону.

— Не переживай, сладенькая, Спаркс обязательно привлечет нас к общественным работам, которые ты так обожаешь, — не отвлекаясь от своего занимательного занятия, успокоил меня господин Кретин. И, обернувшись, чтобы перехватить мой свирепый взгляд, продолжил издеваться: — По глазам вижу, как ты уже скучаешь по мне и ждешь возможности объединить наши… усилия…

Он имел наглость, выдав такое, ещё и переплести наши пальцы на деревце, что придало фразе интимный подтекст, который мне совсем не понравился.

На короткий миг, пока держался за ручки со мной, Питер бросил копать, и лопата стояла, накренившись, прямо около виска придурка.

— Не забывай о докладе, — в тон Девидсону напомнила я. Он изумленно присвистнул.

Но не успел ответить на реплику, ибо, воспользовавшись ситуацией, я немного толкнула обожаемого партнера по литературе. Райской музыкой прозвучал вопль Кретина в тишине цветущей оранжереи. Коварный черенок лопаты таки угодил Девидсону в лоб. Троица очевидцев этого ужасного преступления зашлась от хохота. Блондины кто как выразили мне свое почтение: Ловелас проникновенно похлопал по плечу, Дюймовочка дала пять. Последняя, кстати, даже сопроводила метания пострадавшего веским комментарием:

— Итак, на ринге в зеленых штанах непревзойденный боец, не знающий пощады — Питер Девидсон, и его безжалостный противник… — договорить она не смогла, потому что подавилась хохотом.

Эрик и я тоже пребывали в состоянии, далеком от говорения, так что невидимым зрителям пришлось лишь догадываться, кто же посмел обидеть застенчиво сквернословящего Питера Девидсона. Скорее играющего на публику, чем в действительности оскорбленного. Сам еле-еле сдерживающий смех, Мажор с удивлением наблюдал, как плавно я вливаюсь в дуэт его неординарных друзей, как непринужденно перебрасываюсь с ними остротами и всячески получаю удовольствие от знакомства. Закутанный от макушки до пят в мантию мании величия, Король не смел вслух признать, что в дружеской атмосфере ему находиться приятно. Взамен наш Принц, презирающий трудолюбие, к вящему довольству толпы, быстро управился с туей и был готов к новым свершениям. Их нам с упоением вампиров, дорвавшихся до свежей крови, организовали Эрик с Эрикой. Лично мне поручили прикормить рыбок в пруде-бассейне, а господину Кретину пришлось и цветочки прополоть, и кустики подрезать, и букетик гербер для директрисы собрать. В общем, энергию его уняли. После двух часов мучений, бесчисленных стычек с Эрикой, трех провальных попыток сбежать и двух щелбанов от Эрика Девидсон закончил миссию. Он, еле волочащий ноги, страждущий выпить прохладной водички, волком смотрел на меня, обсохшую, лучащуюся свежестью, заряженную позитивом и… с баночкой пепси прикорнувшую на лавочке. Я прямо нутром чувствовала волны недоброжелательности Питера, но отвечать на полные яда насмешки сами-знаете-кого не стала. Я и пальцем не пошевелила, когда раздосадованный всеобщим игнорированием Питер шлепнулся на место со мною рядом. Порешив, что от этого маленького попустительства не развалюсь, я демонстративно пожала плечами. Нравится выделываться, бога ради! Лавочку я не бронировала!

Улыбнувшись про себя мысли, что отработка закончена и через каких-то пять минут я смогу избавиться от Девидсона хотя бы до завтра, я расслабленно потянулась. В ответ на косой взгляд его Величества я лишь поудобнее прильнула к спинке лавочки. Хочет изображать ацтека, не приобщенного к истокам цивилизации, его дело! Я даже позволила господину Кретину сесть ко мне вплотную. Не изображать же попранную добродетель? Пусть и не надеется, что напугал меня своим поцелуем. От воспоминания о последнем, однако, у меня запылали щеки и свело желудок. Близость Девидсона, его неукоснительное присутствие рождали в памяти картинки недавнего… инцидента. И вместе с неловкостью, робким отзвуком неприязни я ощущала… странное волнение. Будто прикосновения Питера всколыхнули мирно спящую до того момента женственность. Впрочем, робкая чувственность уступила место кичливой гордыне, желанию переиграть идиота, нахально положившего подбородок на мое плечо.

— Поздравляю, — ехидно начала я, едва не утыкаясь носом в макушку Девидсона.

Тот недоуменно поднял голову. Его раскрасневшиеся щеки и чуть влажные губы делали Девидсона похожим на чертову топ-модель. Кретин развалился в непринужденной позе — ноги поставил на сиденье, лапы в молитвенном жесте сложил, рукава своей этой дебильной рубашки закатал по самые локти, ещё и пуговки на груди расстегнул почти до низу. Ни дать, ни взять вылитый идол, от которого сносит башню девочкам-фанаткам. Не знаю, почему, но, осознав, что признаю Девидсона привлекательным, я разозлилась сильнее.

— Сегодня знаменательный день в истории, — с долей иронии продолжила я свои милые рассуждения. Питеру не приглянулось мое напыщенное вступление, но вместо ответной шпильки он всего-навсего прищурился. — Великий Питер Девидсон сделал что-то полезное для общества. Может, обвести кружочком этот день в календарике?

Кретин клацнул зубами и только открыл рот для искрометной подначки, как настойчивое "Тудум. Тудум-тудум-тудум"* взорвало размеренную тишину оранжереи. (*мелодия из "Розовой пантеры*) Контраст с привычными слуху мелодиями современности был столь велик, что мы оба непроизвольно повернули головы по направлению источника звука и не смогли сдержать улыбок, когда пританцовывающая Эрика подбросила в воздух свой трезвонящий телефон, поймала его, после чего ответила-таки на звонок. И если настроение девушки до того момента было светлым, как ясный день, то по мере течения монолога на том конце телефонного провода, лицо драконши словно заострялось. Хорошенькие правильные черты девушки окрасились призраком ужаса. И без того белоснежная кожа побледнела. Она так сжимала телефон, пока слушала собеседника, что пальцам наверняка стало больно.

— Мама, — было единственное, что произнесла Эрика, прежде чем пошатнулась и ухватилась за выступ окна.

В этом надрывном слове отразилось что-то такое трагичное, паническое, словно душу располосовали лезвием. Кое-как затолкав сотовый в карман, Эрика рассеянно посмотрела на свою застывшую подле укрупненную копию. Пронзенные отчаянием, главы клуба садоводов глазами говорили друг другу слова поддержки. Они выглядели как жертвы жуткого кораблекрушения и, хотя я не имела понятия, что стряслось у этой неординарной парочки, лезть с расспросами сейчас точно не стала бы. Слишком устало, слишком обреченно глядели они друг на друга. В их дружном дуэте не нашлось бы места для вторжения кого бы то ни было. Абсолютно забыв про нарушителей универского устава, сосланных в их обиталище, Эрик и Эрика не сговариваясь, почти бегом рванули к выходу.

— Ничто не меняется под сиянием лунным, — провожая задумчивым взглядом друзей, протянул Девидсон.

Он наверняка знал, почему ребята, не попрощавшись, унеслись прочь, но мне, конечно, ничего говорить не собирался. Да я и не спросила бы. Вот ещё: связываться с Кретинами — себе дороже.

После ухода тех, кто обязан был поставить в табели штамп, подтверждающий успешное прохождение отработки, я преспокойно могла заняться своими делами вне досягаемости ненавистного мне сами-знаете-кого, развалившегося во всю длину скамейки. Так я и поступила: отринув формальности, встала, чем едва не заставила Мажора рухнуть с насиженного места и, абсолютно не реагируя на устрашающие оклики Кретина, направила стопы к шкафу, где главы садоводов услужливо предложили нам оставить личные вещи. К сожалению, мой ненаглядный серый рукзачок лежал на последней полке, до которой, хоть убей, дотянуться у меня не получалось. Благо, рядом с трехъярусным мощным предметом старины скромно стояла высокая лестница, упирающаяся своим "острием" едва ли не в прозрачный потолок оранжереи. Следующие пять минут я потратила на безуспешные попытки пододвинуть лестницу к шкафу. Наблюдавший за этим действом Девидсон изрядно повеселился. Он, пока позволяло терпение, упивался моими "юмористическими" дерганиями за все ступеньки. Потом не выдержал — приблизился ко мне вплотную, положил руку поверх моей, уцепившейся за крепление лестницы, и пафосно предложил:

— Помочь?

Мне даже не потребовалось времени на раздумья. Не отрываясь от своего интересного занятья, пыхтя, я мрачно буркнула:

— НЕТ!

И, неловко дернув локтем, случайно ударила Девидсона в солнечное сплетение. Я совсем не хотела рассердить или обидеть Кретина: просто он стоял слишком близко. Однако признать это — значило бы проиграть, поэтому я несколько нервно бросила:

— Ты мешаешь!

Этой короткой фразы хватило, чтобы гнев Девидсона заиграл всеми оттенками радуги. Беззастенчиво развернув меня так, чтобы я оказалась лицом к нему, Питер с улыбкой аллигатора погладил меня по волосам, аккуратно завел непослушную прядь за ухо и нежно так, демонически просипел:

— Ну, раз я мешаю… — он многозначительно поиграл бровями, натешился моим едва ли не шокированным ликом, а потом, к вящему ужасу, подхватил на руки.

— Эй, что ты делаешь?! — не сыграло никакой роли на фоне термоядерной решительности господина Кретина.

С легкостью бетмена идиот одним толчком ноги поставил лестницу как надо, закинул меня попой кверху на плечо, для надежности пару раз любовно хлопнул по филейной части и, абсолютно не обращая внимания на проклятья в свой адрес, спокойно взобрался по ступенькам вверх.

— Посиди-ка тут, Сладенькая, насладись одиночеством. Может, пораздумав, научишься быть вежливой!

Он усадил меня на пыльную крышку шкафа, выдержал ругательство, отражающее мое видение его гадкой, подлой, кретинской натуры, после чего молниеносно спустился на пол и отодвинул лестницу так далеко, чтобы я определенно до неё не дотянулась.

— Хорошего тебе дня, Дорогуша, — имел наглость подмигнуть мне засранец.

Я мысленно четвертовала упивающегося своей мнимой победой ублюдка. Кусая губы, сдержала порыв наговорить ему много-много нелицеприятных выражений, о которых вскорости, будучи человеком воспитанным и культурным, пожалею. Каждый мой кусочек сознания яростно вопил. На каждом ноготке застыло негодование. Но, подобрав под себя ноги, я пилила Девидсона уничтожающим взглядом молча. Чтобы он понял: такая сильная личность, как я, не опустится до бессильных, пустых угроз. Пусть идет. Раз ему доставляет удовольствие показывать всем свое превосходство, вперед! Я уже видела шанс избавить себя от заточения. В конце концов, маленькая шалость Кретина была легко исправима: мне надо было только добраться до рюкзака и позвонить кому-то из знакомых. Думаю, никто не отказал бы девушке, попавшей в беду.

Задумчиво потирая висок в размышлениях, чей номер набрать в качестве 911, я и не заметила, что Девидсон, уже было покинувший убогую меня страдать от недостатка его королевского внимания, вдруг обернулся. Он быстрыми шагами сократил расстояние до шкафа, послал мне очередную гаденькую улыбку и… черт его возьми, взял с полки мой рюкзак.

— Прихвачу, пожалуй, с собой, — демонстративно взвешивая вещь на ладони, хохотнул кошмар моей жизни. — Дабы ничто не нарушало твое единение с живой природой.

КАК? Ну как у этого шута получалось доводить меня до белого каления? Он что, родился с целью испортить мне жизнь?! Козлина мажорская! Да чтоб ему в аду участочек два на два организовали!!

— Ненавижу! — в сердцах крикнула я, в бессильной злости протирая брюками пыль на крышке шкафа.

— Мммм, я знаю, — сверкнув наглыми глазищами, помахал мне на прощание Девидсон.

Он на волне позитива выплыл из оранжереи, а я так и осталась давиться злостью и… голодом.

*

За последующие полчаса я испытала все стадии хандры. Уныние и смирение увенчали их длинный список, когда я поняла, что мне придется либо а) спрыгнуть с идиотского огроменного шкафа, рискуя сломать себе руку или ногу, либо б) до посинения кричать, надеясь на уши-локаторы моих потенциальных спасителей.

Веселая дилемма, не правда ли? Посему, мысленно утопив Девидсона в его же слезах, я глубоко вдохнула, пожелала себе удачи и неуверенно взялась за покатый выступ. Тарзан из меня получился, мягко говоря, не очень: я с детства не умела лазить по деревьям, вечно cбивала коленки и создавала проблемы страдающим от моей неуклюжести товарищам. Но теперь никто не страховал меня внизу, и оттого сердце в груди свершало не только сальто, но и тройные тулупы. Захлебываясь адреналином, я полностью свесилась с верхушки шкафа и, ужасаясь тому, что до пола осталась высота больше моего роста, зависла в воздухе, грудью упираясь в шероховатые дверцы. Выкидыш летучей мыши. Скрещение парашютиста с неудачником. Апофеоз грации косолапого медведя. Пальцами истерически цепляясь за деревянную балку, я умоляла себя успокоиться. Как же! Скорее спанч боба перестали бы транслировать на детском канале, чем страх оставил бы в покое мои трясущиеся конечности. С готовностью аль денте к грандиозному прыжку, я… едва не встретилась носом с дверцей, когда попыталась потихоньку разжать палец за пальцем, дабы беспомощной макарониной соскользнуть на пол. Коварный шкаф, однако, не жаждал освобождать меня из плена. Наверное, знал, что живой и здоровой из нашей битвы не выйду. Собственно, противник из меня был что надо: за неимением возможности свершить манер безопасного падения, я попыталась мастерски поставить ногу на крутящуюся ручку двери. Шкаф скептически скрипнул, ручка, очумев от моей наглости, провернулась и, затравленно пискнув, отлетела к чертям собачьим. Все было против меня! Расстроенная больше, чем напуганная, я изобразила грушу, которую нельзя скушать, то бишь, лишившись опоры, вновь повисла на абсолютно ненадежном выступе шкафа. Теперь уже прекрасно понимая, что через минуту-другую распластаюсь на холодном полу. Одинокая и несчастная. Брошенная всеми… Так думала я, прежде чем Кретин всея Нотинстона соизволил вернуться в родные пенаты и огласить оранжерею возмущенным рыком:

— Чокнулась?!

Конечно! Мажор ведь не дал разрешения всяким проходимцам бултыхаться в воздухе, пока его Величество получает всяческие удовольствия от жизни за пределами криминального клуба садоводов. Вот отослала бы Девидсону смс "О, мой дорогой распрекрасный Король, соблаговоли своей смиренной рабыне спрыгнуть с изумительного трехъярусного предмета старины!", тогда да — Питер не стал бы с глазами беременной русалки скакать ацтеком подле шкафа, надеясь… Впрочем, я не знала, на что надеялся этот убогий индивид: наверное, хотел в первых рядах увидеть мое грандиозное падение. Чтоб ему! Ещё и за щиколотку меня схватил, ещё паче ввергнув в пучину паники.

— Уйди!! УЙДИИИ! — из последних сил пыжась удержаться, крикнула я и очень по-детски двинула ногой в желании ударить врага по носу.

Девидсон увернулся, шикнул вскользь что-то по-латински, — подозреваю, какую-нибудь обидную гадость — после чего без зазрения совести грубо дернул меня за ногу.

— Не бойся, — узрев мое покрасневшее от паники и гнева лицо, напыщенно бросил он. — Теперь можешь прыгать. Я поймаю.

Ага! Конечно! Поймает такой! Да скорее травка в аду зазеленеет! Я ни на грамм не верила Мажорному козлине. Однако выбора он мне не оставил: видя, что я истошно царапаю поскрипывающий от удовлетворения шкаф, господин Кретин второй раз дернул меня за щиколотку вниз. Естественно, его сила пересилила мою. Составляя в уме завещание, жалея о том, что так и не досмотрела намедни "Короля льва", я… живая и здоровая, приземлилась прямо на Девидсона, который, не выдержав мощного толчка, рухнул на пол. Прямо рыцарь в сияющих доспехах! С сияющей ухмылкой на губах и взглядом голодного питона. Правда, надо отдать "спасителю" должное, он по-джентльменски удержал меня над собой, чтобы не придавить весом своего далеко не маленького тела. Хоть какая-то доля разума присутствовала в этой обделенной интеллектом пародии на человека!

Стремясь унять нервную дрожь, похожая на призрака в период отхождения в астрал, я на миг утратила связь с реальностью. Именно тем и можно объяснить тот позорный факт, что в желании обрести уверенность в твердой почве под ногами я скомкала пальцами ткань рубашки Девидсона, который, наверное, больно ударился головой, раз поразительно интеллигентно себя вел — не выделывался и не лапал меня. Убедившись, что больше никуда не лечу, что все конечности целы, что ран на лбу и прочих повреждений нет, я наконец выдохнула с облегчением.

Рано радовалась.

— Так и знал: ты больше любишь быть сверху, — вернул меня к суровой действительности Кретин, очухавшийся после падения.

Он хотел было положить руки мне на талию, но, дошедшая до крайней точки кипения, я схватила первое попавшееся, — а это, на счастье, оказался букет алых гербер, собранный для самой прекрасной, по мнению Эрика, женщины Нотинстона — и с остервенением саданула им Девидсона по лицу. От переизбытка чувств, только что пережитых, мне даже не удалось сопроводить действие словами. Адреналин, вышедший из берегов, придал смелости треснуть Кретина ещё раз, и ещё…

— Ты! ТЫ!! — и это был весь широкий спектр обвинений, выдвинутых мною засранцу, проведшему меня за пару гребаных дней через семь кругов ада.

Засранец, кстати, подозрительно молчал. Он глазами-блюдцами таращился на сумасшедшую меня. Даже не пытался выдернуть из моих рук букет. Стоически терпел заслуженные удары. Кривился, жмурился, но от кровопролития воздерживался. Он был до того тих, что я заподозрила неладное: остановив избиение, хорошенько пригляделась к поверженному врагу. Который, запрокинув голову, вдруг схватился за горло и, умоляющим взглядом воззрившись на меня, начал задыхаться. Грудная клетка Девидсона заходила ходуном, мышцы шеи напряглись, рот открылся в истошной попытке глотнуть кислорода. Буквально минуту назад кипящая от ярости на Девидсона, я вновь была не на шутку огорошена Идиотом! Который слабым движением руки указывал на алые герберы. Догадаться не составило труда: у моего ненаглядного врага была аллергия на кумарин, содержащийся в этих цветах.

— Держись, Девидсон, я… — пробормотала я, сама до конца не понимая, что именно должна сделать в такой жуткой непредвиденной ситуации.

Хрип Питера, явно силящегося что-то сказать, вызвал во мне очередной приступ паники.

Сама того не замечая, я отшатнулась от задыхающегося Мажора.

— Не… у..х…ди! — намертво стискивая мою руку своей, выдавил Кретин.

Поразительно: даже в таком состоянии, даже умирающий, Питер Девидсон продолжал приказывать! Феноменально! Если бы я не была в таком ступоре от происходящего, точно улыбнулась бы.

— Пытайся дышать, Питер, пытайся! — вместо того, чтоб злорадствовать, повторяла я, то и дело вглядываясь в огромные цвета неба глаза Девидсона. — Я… я вызову скорую, — клятвенно заверила, выдирая запястье из его пальцев, но Кретин нисколько не ослабил хватку.

— В… в… — тщетно шевеля губами, пытался он донести до меня некое изречение. И когда я наклонилась над его раскрасневшимся лицом, оформил предложение до конца: — …кармане… тблткииии.

Над нами прожекторы ламп создавали протяжный желтоватый отблеск солнца. Шкаф суровым големом высился близ Девидсоновой головы. Мириады цветов протягивали листочки в сторону нахальных пришельцев, вторгшихся на их территорию. И среди всего этого разнотравья -скорчившийся в муках парень, разметавший вихры по земле, выгибающийся в такт сиплым выдохам, жмущий мою руку так, будто собрался отойти в мир иной раньше положенного срока. Кто на моем месте не испугался бы? Кто, истерически не кинулся бы шарить по всем видимым и невидимым, кстати, тоже карманам умирающего Кретина? Верно, каждый нормальный человек, имеющий сердце, попытался бы добыть из недр Питеровых штанов чертовы таблетки.

Но как только моя ладонь скользнула в задний карман идиота, отдающий концы Девидсон вдруг прекратил крючиться и поразительно резво для больного сцапал в кольцо захвата и вторую мою руку.

— Это сексуальное домогательство! — привычно хамным голосом без примеси агонизирующих хрипов заявил Девидсон.

Целый и невредимый, ничуть не страдающий от тяжелого приступа аллергии, ублюдок легко подмял меня под себя и, впитав в себя весь спектр моего пока что молчаливого негодования, заломил мне руки над головой.

— Понравилось выигрывать, Купер? — наваливаясь всем телом, в самое ухо выдохнул господин Кретин.

У меня каждая клеточка и без того саднила от бурного контакта со шкафом, запястья и кисти оцарапались о его шероховатости и выпуклости, волосы спутались, нервы расшатались до крайности, а придурок решил ПОШУТИТЬ?!! Изображая аллергика на пути к анафилактическому шоку?!

— У тебя все с головой в порядке? — озвучила я вопрос, который волновал меня с момента нашей первой встречи.

Не нависай надо мной Питер тенью восставшего из мертвых Гамлета, не удерживай он меня от поползновений на убийство, я бы точно организовала ему летаргический припадок. Подумать только: играть на чувствах того, кто едва не пострадал от его предыдущей, черт побери, выходки!!! Если и есть справедливость на свете, Девидсону причиталось глобально помучиться в скором будущем, дабы искупить те страдания, на которые он ни за что ни про что обрек несчастную меня.

— Настигни тебя сейчас скоропалительная кончина, я бы с места не сдвинулась, чтобы помочь такому сукиному сыну, как ты, Девидсон! — искренне выплюнула я ему в лицо, и синие омуты подернулись льдинками злости. — Более того, когда мы отсюда выйдем, я на коленях буду просить Листера освободить меня от твоей персоны. Катись в ад! Тебе там самое место, Кретин!

Не спорю, мои слова были излишне резки, быть может, даже изобличительно критичны, но, учитывая испытания, мною пройденные за этот день, рискну предположить, что я была ещё мила и непосредственна в выражениях.

Девидсон, однако, так не считал. Вжав мои ладони в землю с нечеловеческой силой, Кретин, на полном серьезе заявил:

— Никому НИКОГДА не позволю так с собой разговаривать!

Мы оба были в том состоянии, когда чувства поджаривают мозг, оба изнывали от негатива, оба желали придушить оппонента. Разница была лишь в том, что у Девидсона был шанс расправиться со мной, а у меня — с ним — нет. Вторая попытка сбросить с себя паразитирующий ненавистный балласт увенчалась провалом. Балласт едко хохотнул, когда, бардовая от натуги, я прожгла его испепеляющим взглядом.

— Три раза, Купер, — под прицелом моих ненавидящих глаз Девидсон неторопливо расстегнул верхнюю пуговичку на моей блузке, — три раза ты посмела меня ударить.

Следующая пуговичка выскользнула из петельки.

— Что ты… — ошалело начала я, но Питер перебил.

— Не говоря уже о феноменальном шоу с лопатой.

Я подалась вперед, чтобы продолжить список своих достижений столкновением наших лбов, но без особых усилий Девидсон повернул мою голову в сторону, самодовольно расстегнул третью пуговицу и, обнажив плечо, наклонился к моему уху:

— Уже не хочется злословить, дорогуша? — наблюдая за тем, как я вся сжалась, подкольнул Кретин. — Правильно. Помни об этом, когда снова приспичит назвать меня сукиным сыном.

Сказав это, он с азартом Дракулы впился в изгиб между шеей и плечом.

— Ссссукин сссын! — полностью проигнорировала я предупреждение засранца, почувствовав, как клыки пропарывают нежную кожу.

Ухмылка Девидсона запечатлелась на моем теле. Ублюдок на секунду перестал терзать плечо и, вновь развернув меня так, чтобы я смотрела на него в упор, под яростный, полный желания поквитаться взгляд, эротично провел языком по месту прокуса. Боль обожгла местечко, где красовался теперь отпечаток ровного ряда зубов Девидсона. Я сжала челюсть, дабы не осыпать Кретина хитросплетением ругательств. Пригвожденная к его телу, с оставленной меткой, обличающей власть Девидсона надо мной, я силилась сохранить остатки попранной гордости. И гад, терзающий мое горло, видел, сколь необузданно я стражду его убить.

— Рррраз, — потешаясь над выражением моего лица, хмыкнул Девидсон.

Я ничего не могла подделась с изумленным "что?!", сорвавшимся с губ.

Едва не сверкая от самолюбования, кошмар моей жизни провел кончиком носа от линии укуса до кромки волос. Я вздрогнула. Его касания, невесомые и в то же время вызывающие, пестрили чувственностью. Можно подумать, Девидсон поставил перед собой задачу соблазнить меня, а не унизить. Впрочем, первое нисколько не уступало второму по части отвратительности. Мне неприятно, мне мерзко было ощущать лапы Величества удавкой на своих запястьях, мне тошно было от прикосновения его полных губ, привыкших к искушению. Я… не успела додумать мысль, ибо, добравшись до местечка, где истошно билась венка на шее, Девидсон мягко очертил языком аккуратный круг.

— Не… делай этого! — истошно дергаясь под ним, потребовала я.

— Ммм… — почти промурлыкал Питер, а потом влажные губы раскрылись, и я почувствовала легкую боль от его вдоха.

Укуса скотине показалось недостаточно! Он самозабвенно ставил огромный засос на самом видном — чтоб его Муфаса гиенам скормил! — месте. Ни толики целомудрия, ни надежды на скорый финал действа. О нет! Девидсон получал кайф от происходящего: длинные ресницы трепетали, касаясь щек, свободная лапа поглаживала участочек кожи, недавно исполосованной волчьим оскалом, все его натренированное тело, прижатое к моему, пышело первородным жаром, желание доказать, кто тут главный, казалось, въелось в учащенный пульс. Мне… стало не по себе от напора Питера. Я не была столь наивна, чтобы не понимать: начатое в качестве глупой шутки переросло в нечто большее. И страстность поцелуя, нещадно терзающего мою плоть, настораживала, если не сказать внушала панику.

— Девидсон! — после очередного фиаско с освобождением рявкнула я, потому что засасывания стали интенсивнее. — Я… — боже, что могло остановить эту адскую машину? — Я… хочу обнять тебя! — выпалила я, сама не веря, что несу подобный бред.

Однако шокирующая новость заставила врага отлепиться от моей многострадальной шеи. Оглушенный несуразностью просьбы, Король моргнул. Он на мгновенье замешкался и ослабил лапу, удерживающую мои руки. Этого хватило, чтобы выдернуть их из захвата, двинуть Девидсону локтем в бок и, шатаясь, подняться на ноги.

— Псих! — запахивая блузку, крикнула я.

Кретин тоже лениво поднялся. Ему стоило сделать всего один шажок в мою сторону, чтобы я отпрыгнула к самому шкафу. Пылкость моей опаски насмешила парня: не скрывая улыбки, он подбоченился.

— Не стоит распалять меня, Сладенькая, а то… — он вероломно двинулся ко мне, и, проклиная все на свете, я ринулась к двери.

Подобрав портфель, брошенный у раскидистой пальмы, я мысленно дала себе зарок отплатить Королю за сегодняшние "подарки".

— Сегодня последний день, когда ты спишь спокойно! — брызжа ядом, бросила я на прощание.

Девидсон маниакально вздернул бровь.

— Обещаешь? — пошло уточнил он.

С этим дьяволом просто невозможно было спорить! Одной своей фразой он умудрился вогнать меня в состояние аффекта. И, признаться, я была как раз на той стадии, чтобы выдернуть клок волос из густой шевелюры Кретина. Пусть кто-то попробует бросить в меня за это камень! Девидсон заслужил кару и похлеще. Растрепанный, сардонично ухмыляющийся, он лопался от довольства. Он знал, черт возьми: его взяла. Это бесило больше всего!

— Грррр!!! — в бессильной злости прорычала я, дергая за ручку двери.

В душе клокотал огонь мести.

— Не забудь, ты должна мне ещё один поцелуй, Сладенькая! — вдогонку донесся мне смех Девидсона.

Ручка жалобно скрипнула под напором моих окостеневших пальцев. Резьба двери отразила весь спектр моего фонтанирующего негатива.

Однако распинаться я не стала. Выпрямившись и гордо подняв подбородок, спокойно вышла из оранжереи.

Только избавившись от тлетворного присутствия Кретина, я позволила себе выдохнуть. Легче не стало. Не лучшей идеей было и нанести сокрушительный удар стене. Единственное, чего я добилась, — обрела статус счастливой обладательницы новой ссадины. А вот Девидсона хотелось изничтожить так же. Исступленно. Фатально. До искр перед глазами.

Что ж, в конечном итоге, он доказал мне: верить кровавым цветам ни в коем случае не стоит.

Этот урок я усвоила на всю жизнь. И за него очень хотела поблагодарить Питера при первой же возможности. Благо, времени впереди у меня было предостаточно…

До остановки, выжатая по-максимуму, я добрела еле-еле. Эмоционально изнасилованная, не успевшая перекусить, я уже не обращала внимания на косые взгляды пуритан-прохожих, которые, узрев мой "модный", местами изодранный, местами заляпанный грязью прикид, истошно делали вид, что любуются рекламой нового транспорта на стенде, располагавшемся подле моей скромной неординарной персоны. Как будто впервой встречать на улице девушку в одежде аля Фреди Крюгер снова вышел на тропу войны, с прической, напоминающей птичье гнездо, и без пространственно-ориентационной картины в глазах. Совсем люди без фантазии: удивляются, жалостливо смотрят на жертву отработки… Им бы с Девидсоном познакомиться! Вот тогда бы чистенькие костюмчики не остались первозданно откутюренными. Могу поспорить, сидели бы на скамеечке с таким же, как у меня, звериным негодованием в разбитом вдребезги сердце! И с урчащим веселые песенки животом, который требовал, чтоб его накормили. Только где же взять любимые мармеладки, если их беззастенчиво сожрал монстр-второгодник? Тяжело вздохнув, дабы вновь не увлечься мысленным подбором казни, я полезла в сумку за кошельком.

Каково же было мое изумление, когда там я нашла стодолларовую купюру с оранжевым стикером, наклеенным прямо на лоб многоуважаемому Бенджамину Франклину. "На химчистку" — гласила простая надпись, и снизу приписка: "у самой-то, наверняка, денег не хватит". И меня накрыло второй волной агрессии. Господи, ненавидеть Девидсона больше, чем я уже ненавидела, было просто невозможно! Он исхитрялся доставать меня, даже будучи на расстоянии километра. Его низкие выходки пробуждали во мне первобытную жажду скормить его племенам людоедов в Новой Гвинее. Хотя, подозреваю, бедные каннибалы побоялись бы варить суп из этого пропитанного ядом и желчью человека. От греха подальше вернули бы Кретина ближайшим авиарейсом обратно родителям, чтоб те до конца жизни мучились, наблюдая, как их ненаглядное чадо прожигает свою никчемную пустую жизнь.

Не успела я подумать о тщетности Девидсонова бытия, как кошмар моей жизни вновь нарисовался на безоблачном горизонте. Нарисовался, причем не как-нибудь, а на своей дорогой тачке. Взял и затормозил около остановки, завидев любимую жертву своих издевательств.

— Сладенькая? — насмешливо помахал он мне рукой.

Я принципиально отвернулась, давая понять, что никаких сладеньких, горьконьких и солененьких тут нет. Ну, или, во всяком случае, я их не знаю. Девидсон предполагал, что я не брошусь на него с криком: "О да, прокати меня! Я со времен вымирания динозавров лелеяла мечту сесть в твое спортивное авто!", однако моя холодность определенно оскорбила Его Величество. Не поверив в искренность моего отчаянного желания избавиться от его королевского высочества, он по-детски надул губы.

— Я подвезу! — как глухонемой пытался он докричаться, изображая пальцами неведомые фигуры, видимо, обозначающие направление маршрута.

Он снова стал супер-стар. Крутой мальчик в крутой машине. Изображающий Казанову. Большая половина девушек и даже, думается, некоторые бабушки не отказались бы запрыгнуть на сиденье рядом с лохматым блондином, харизмой сшибающим с ног. Мне же хорошо было и на скамеечке. Не так помпезно, как в кадиллаке с откидным верхом, зато подальше от объекта, притягивающего как магнитом несчастья на мою голову. В общем, пока Питер играл в сердобольного парня, я с остервенением копалась в сумке, чтобы всеми фибрами души показать, сколь безразличны мне его кривлянья. На мое счастье, вдалеке замаячил нужный номер автобуса и, когда он причалил к остановке, я, не медля ни минуты, вбежала по ступенькам в открытые двери.

Я думала, этого хватит, чтобы Девидсон успокоился и отстал. Оказалось, проигрывать даже такой маленький раунд Кретин не намеревался: дождавшись последнего гудка, идиот мило подрезал автобус и на добродушное матерное сопровождение водителя абсолютно наплевал.

— Выходи, Купер! — сигналя снова и снова, орал идиот.

У меня щеки зарделись от любопытных взглядов попутчиков.

— Если не выйдешь, я буду стоять тут вечно! — показывая разгневанному водителю неприличный жест и сильнее прижимая крыло своего спортивного авто к фаре автобуса, надрывался самый ненавистный парень во вселенной.

Стоит ли говорить, что наша "влюбленная" пара обрела кучу сопереживателей в лице отправившихся по своим делам, но не утративших чувство сотоварищества дам. Подбадривая меня неуместными замечаниями, они клятвенно уверяли, что сердиться на такого романтичного кавалера без причины не стоит. Хотела бы я рассказать им душещипательную историю о том, как этот романтичный заставил меня сигануть с трехметровой высоты, а потом ещё и добавил перчику игрой в умирающего. Но все, что я могла, это улыбаться одними уголками губ и тайно желать господину Кретину добавки серого вещества. Однако обделенный им при рождении на недостачу не жаловался. Он с упорством барана гнул свое.

— Я знаю, ты сердишься, душа моя, — на манер друга-Ловеласа прорычал Девидсон и, видя, как я взглядом посылаю ему лучи лютой ненависти, картинно смахнув импровизированную слезу, продолжил: — Мне не следовало оставлять тебя одну! Но теперь я здесь, иди сюда!! — на последнем он сорвался, и слова приобрели едва ли не угрожающий оттенок.

Впрочем, заметила это одна я. Остальные смотрели на меня как на истеричку, которая отказывается пойти на примирение с сущим ангелом. Что ж. Я не собиралась уступать. Послав Девидсону скупую улыбку, я тоже отдалась актерской игре.

— Этот мужчина… — шепотом сообщила я особо любопытным, — психопат. Он сбежал из больницы и… преследует меня.

Я всегда терпеть не могла пошлые бульварные истории, вытряхивающие наружу грязное белье. Но раз Питер соизволил бросить мне вызов… Никуда не денешься. На потеху публике я вжалась в свое сиденье, обняла как последний оплот счастья и покоя рюкзак, в притворном ужасе ойкнула, когда Девидсон привстал со своего места в жажде докричать до меня свое абсурдное требование. Пассажиры, порешившие, что оба мы явно беглецы из дурдома, стайкой отпрянули в конец салона. Лишь парень-панк так и остался куковать подле меня, да и то по причине того, что был не в курсе происходящего. Похоронная музыка, звучащая из недр его наушников как нельзя удачнее подходила трагикомичности сложившейся ситуации.

— Ко мне, Купер! — надрывался Дедидсон.

Мне уже жалко стало его горло. Бедолага. Он же завтра будет совершенно не способен бросаться идиотскими фразочками, коль продолжит в том же духе!

— Хей, урод! Ты тут не один как бы, — озвучил мою версию ответа нетерпеливый нотинстонец, по-видимому ещё не успевший познакомиться с Королем поближе. — Свали в туман! — жестокосердно пожелал он побагровевшему от натуги Кретину.

Кретин, впрочем, мольбам аудитории не внял. Наплевав на протестующих, продолжил свою старую песню о главном. Он бы и не закончил её, не лопни терпение у водителя, который и без того пустил коту под хвост все расписание.

— Либо ты убираешься с дороги, либо я звоню в патрульную службу, — миролюбиво предупредил мужчина ростом с гнома — величиной ярости с Халка.

В подтверждение своей угрозы мой доблестный гремлин-защитник достал из кармана телефон-лопату, зыркнул на притихшего и о чем-то размышляющего Питера, после чего демонстративно поднес сотовый к уху. На сей трагичной ноте самодурство Девидсона завяло. Я уж было повязала траурную ленточку на его бессильном стремлении выиграть, как сами-знаете-кто, наградив меня коварным оскалом, сложил лапы в молитвенном жесте.

— Я… просто хотел помириться со своей девушкой, — проблеял засранец.

Он, хитрый плут, понял, что его борзые выходки не прокатят, и теперь, перевоплотившись в саму невинность, сменил амплуа.

— Вы же позволите мне вернуть её расположение? — он воззрился на водителя глазами кота из Шрека. От такого напора оттаяло бы любое циничное сердце. Кроме моего, конечно же!

Водитель, покачав головой, сдался. Отбросив условности, вспомнив, видать, собственную горячую молодость, подмигнул Королю придурков Нотинстона и по-братски подбросил идейку:

— Хочешь дожидаться у моря погоды, флаг в руки, — бибикнул он в подтверждение своей термоядерной правоты. — Но раз гора не сдвинулась с места, сам иди к горе, малыш, — голосом бывалого соблазнителя в сто пятом поколении хмыкнул ушастый гремлин, в руках которого сейчас была не только баранка, но и моя судьба!

Девидсон запрокинул подбородок и рассмеялся. Он показал новому другу пальцами окей, отогнал машину, вышел, пикнул сигнализацией и, к моему вящему ужасу, в два прыжка забрался в салон автобуса. Под осуждающее шипение женской половины и уважительные кивки мужской Кретин с видом безутешного сластолюбца ковылял ко мне. Он пыжился изо всех сил. Кружок драмы бы уже бравировал стоя при виде тяжелых вздохов и томных взглядов, брошенных Мажором в мою сторону. Букеты кровавых гербер летели бы к ногам позера. А вот мне, изнывающей от раздражения, муза диктовала дать Девидсону хорошего пинка. Испытания на прочность в оранжерее Питеру показалось мало: он решил добавить себе приключений во внеурочное время. Я, в общем-то, человек не жадный, и была бы очень даже не против развлечений Питера. Только не за мой счет!

Однако Девидсон из тысячи нотинстонцев выбрал, чтоб ему провалиться, меня! Которая тетёшкала рюкзак и волком смотрела на господина Кретина, схватившегося за поручень около моего сиденья. Панк у окна попытался встать, чтобы освободить место вновь прибывшей грозе района. Я сухо осадила его фразой "Девидсон не инвалид (и тихо добавила "пока что"), так что не развалится, постоит!". С мученическим выражением лица паренек сел, всеми фибрами источая ауру "за чтооо?". Наблюдавший за всем этим Девидсон нисколечко не огорчился. Повиснув на поручне, кошмар моей жизни обратился ко мне:

— Ты всегда сбегаешь, Сладенькая?

Игнорировать Кретина было нереально, потому что, изловчившись, он встал таким образом, чтобы задевать своим коленом мое. Горячий взор Девидсона так и блуждал по воротничку моей блузки, до неприличия поднятому вверх в попытке скрыть от посторонних пастбище укусов и засосов, наставленных не кем иным, как Мажором всея Нотинстона.

— Нет, только когда мне неприятно чье-то общество, — самозабвенно ставя кружочек пыли от каблука на его ботинке, радужно улыбнулась я.

Парень на заднем фоне подавился жвачкой и прирос носом к стеклу. За неимением лучшего он закопался в карманах, якобы потеряв ключи от дома. Ему не импонировала перспектива получить подзатыльник от Девидсона, скуксившегося после моих слов и отыскивающего того, на кого можно беспрепятственно выплеснуть злобу. Его напыщенный пессимизм давил на расшатавшиеся нервы, а колено — на испещренную синячищами ногу.

— Но раз ты здесь, — плотоядно улыбнулась я зачарованно моргнувшему Идиоту, — то у нас есть время обсудить Берджесса. Это здорово, не находишь? — в довершение прочего мило похлопала я Девидсона по руке.

Тот сжал губы и отвернулся. Играть в парочку, видно, расхотелось: мозг опух от перенапряжения. Ещё бы… Девидсону бы букварь вслух прочесть, а тут Берджесс. Не удивительно, что парень мрачно замолчал. Мне, впрочем, тоже не было резона ввязываться в дискуссию. В скором грядущем меня ждала встреча с мистером Хеллфаером, ожидавшим хотя бы черновик статьи о Ричардсоне. Естественно, никакого черновика у меня не было. За что спасибо надо сказать опять-таки обожаемому господину Кретину! Бросив на него угрюмый взгляд, я вздохнула.

Я и Девидсон. В общественном транспорте. Вместе. Устроили представление, и теперь на нас все пялятся. Лучше быть просто не может! Благо, хоть Величество притих ненадолго…

Так мы и ехали в автобусе: я, сложившая ножки крестиком, Девидсон, источающий пары праведного гнева, и его жаба, не дающая хозяину порассуждать на тему удивительных книг прекрасного английского писателя. Чтоб не тревожить последнюю, я мудро замолчала и последующие пять минут спокойно читала Кундеру с телефона. Это время было, наверное, самым тяжелым за всю историю существования Его величества. Попыхтев, потоптавшись и, очевидно, истлев от одиночества, Питер выхватил у меня гаджет и на правах соколлеги по модерновой литературе дал царское согласие выслушать лекцию об Энтони Берджессе.

— Отлично, — отбирая у него телефон, беззлобно согласилась я, уже привычная к быстрой смене настроений придурка.

До "Ванс эпон э тайм" было ещё девять долгих остановок, Питер, похоже, отставать не собирался, так что тоном древней сказительницы, призванной заинтриговать дитя махараджи, я принялась повествовать:

— Ни для кого не секрет: самым популярным и, надо отдать ему должное, необычным произведением, вышедшим из-под пера Берджесса…

— …да-да… является "Заводной апельсин", искрометная антиутопия, рассадник боли, иронии и неологизмов, выпотрошенных из разных языков мира, — имитируя зевоту, продолжил за меня Девидсон. На мой удивленный взгляд он никак не среагировал. — Давай уже ближе к влиянию на общественность и нравы, Купер. Иначе мы уснем раньше, чем ты доберешься до главного.

Справившись с замешательством, я коротко изложила суть проблемы, быть может, несколько утрировав сказанное своими бойкими комментариями. Питер слушал внимательно, не перебивая, не вклинивая в монолог свои шуточки. Лишь однажды он сбил меня с мысли. Когда, согнав-таки моего соседа с насиженного места, подтолкнул меня к окну.

— Я слушаю, слушаю, — нагло прислонившись головушкой к моему плечу и застыв в позе умирающего лебедя, уверил засранец.

А я-то распиналась! С тем же успехом могла бы спеть ему гимн. Или колыбельную. Или… усыпальную, для полного счастья окружающих, и вообще, мира во всем мире! А если Питер не прекратит давить мне темечком на плечо, погребут его величество раньше срока! И сгинет он, так и не узнав, что Энтони Берджесс стал террористом, взорвавшим все святое в постмодерновой литературе. Какой печальный конец, не находите? Питер ведь и с того света потом будет попрекать меня, что не наиграла ему оперу "Троцкий в Нью-Йорке" или не пересказала в красках "Вожделенное семя". Последнее, думаю, пришлось бы Кретину по душе. Он бы и сейчас нашел повод посмаковать веселое название. Но не зверь же я какой, чтобы насиловать его мозг ненужными знаниями! Тем более, они Королю придурков явно жали: вместо того чтобы трепетно задавать мне нужные вопросы и получать нужные ответы, Девидсон потерся о мое плечо макушкой и капризно посмотрел на дорогущие часы, никак не клеящиеся со скромной обстановкой салона.

— Села бы в машину, я бы, может, придумал сопливую историю про твоего кумира, — пространственно махнул лапой Кретин. У него хватило смелости ещё и потрепать меня сочувственно по коленке. — Но ты же изображала статую свободы, да, Купер?

Я пронзила ледяным взглядом лапу моего горе-однокурсника. Снежная Королева удавилась бы от зависти при виде моего холодного презрения. А Девидсону было хоть бы хны! Он с приторной улыбочкой растопырил пальцы, чтоб обвести выпуклую часть. Что ж! На сим я распрощалась с ветвью мира и от души треснула инвалида на голову по шаловливой конечности.

— Больно!! — рыкнул Кретин, сощурившись.

— Берджессу тоже больно от твоих слов, — пригвоздила я его злобным комментарием.

Питер в ответ на скабрезность лишь придвинулся ко мне ближе. Полагаю, ещё дюйм — и он не оставит мне возможности дышать самостоятельно.

— Хочешь на коленочки, дитя? — поинтересовалась я с ехидцей, когда Мажор всея Нотинстона сдвинул меня на самый край сиденья.

— Хммм… — задумчиво выдавил он. — Лучше ты ко мне, — он… он имел наглость даже подмигнуть после своей остроумности!! И потянул лапы, ускоряя ход событий. — Да не стесняйся, Сладенькая. Ты не такая уж и тяжелая… Хотя некоторые части, признаю, выглядят аппетитно, — в подтверждение пошлой правоты Питер скосил глаза на среднюю пуговку моей блузки.

Я покраснела и скрестила руки на груди.

— Кретин! — окрестила я своего первобытного спутника.

Он что, действительно думал, я польщусь на его пакостный комплимент?

— Хей! Совсем ты меня не ценишь, Сладенькая! — тут же опротестовал прозвище Кретин. — Я, вообще-то, сегодня работал как вол. Совсем без сил, — в подтверждение своего физического изнеможения Мажор сложил лапы на груди крестом, издал нечто среднее между воем гиены в период пожирания добычи и стоном мамонта перед последним боем, после чего нагло заявил:

— Ты должна мне, как минимум, обед. За все страдания.

Я поджала губы. Иметь дело с Девидсоном было сродни безумию! Вроде бы, перед тобой взрослый адекватный человек, а рот откроет — и хочется треснуть его чем-нибудь потяжелее, чтоб перестал ребенка из себя строить.

— В тебе сидит порция мармелада, Девидсон, — как можно спокойнее напомнила я ему недавнюю кражу. — Между прочим, моего.

Питер смиренно кивнул, признавая чревоугодие.

— Так что обойдешься, — жестоко подытожила я.

Сезон споров был снова открыт. Я поняла, что пробудила в Девидсоне демона протеста, уже когда мельком глянула на второгодника. Напыжившись, будто солнце проглотил, Питер предупреждающе заверил:

— Урок Листера через неделю, Купер, ты в курсе?

О, я была в курсе, что минута позора не за горами, и уже продумывала в голове план, как заставить Кретина написать этот чертов доклад, потому что многоуважаемый преподаватель, сколько бы я ни упрашивала его по телефону, не разрешил мне сменить партнера. "Только мистер Девидсон, мисс Купер!" — нанес сокрушительный удар моей психике коварный литератор. Он играл роль злой мачехи, выбравшей Золушке бракованного принца! А уж что Девидсон был бракованный на всю голову, я не сомневалась. Никакие "Пожалуйста, мистер Листер! Я даже готова сменить тему!" не вывели мой тонущий корабль из проклятущей гавани. Профессор ещё и обещание с меня взял. С грустной формулировкой: "Направьте огонь Вашего боевого задора на желание приобщить многоуважаемого мистера Девидсона к изучению творчества Берджесса, мисс Купер, хорошо. Прошу Вас". И отключился. Он что, подписал с Кретином договор доканать меня, несчастную?! Именно этот вопрос я беззвучно задавала погасшему экрану. Убитая провалом, отнюдь не вдохновленная на подвиги!

— Листер критически строг, когда дело касается его предмета, — подлил масла в огонь моей безнадежности Царственный Блондин и закинул ножку на ножку. Позер чертов!

Я пронзила его ядом своего негодования, убедилась, что придурок разве что самолетики не пускает и хороводы не водит от счастья узреть мою беспомощную злость.

— Могу как непосредственный участник сказать: скрупулезности нашему с тобой любимому преподу не занимать. В прошлом году он довел до слез ту ещё зубрилу со второго курса. Даже "С" влепил. Она, бедняжка, зря готовилась чуть ли не с августа к своему этому… модернизму Лоуренса. Распиналась полчаса. А он её одной фразой отбрил, представляешь? — Девидсон сделал круглые глаза, видимо, грозясь запугать меня до смерти.

Можно подумать, одного грядущего участия в выступлении перед публикой вместе с ним было не достаточно для того, чтобы я потеряла сон и покой. Однако в словах Кретина определенно был смысл. Я слышала: профессор недолюбливает обделенных талантом оболтусов, из-под пера которых выходит нудная писанина. На скрытую же угрозу Мажора я по-змеиному улыбнулась.

— Тогда тебе не стоит тревожиться, — доверительно заверила я изумленно моргнувшего идиота. — Ты же у нас исполин мысли, Девидсон. Уверена, мистер Листер упадет замертво, услышав твою часть доклада, — мрачно предположила я дальнейший ход событий. — Если, конечно, не почит с миром уже во время вступления.

Закончив, я снабдила его выразительным взглядом и отодвинулась настолько далеко, насколько этого позволяло узкое сиденье. На лице Питера дернулся мускул. Тень звериной заинтригованности мелькнула в потемневших омутах. Ему, кажется, в кайф были мои резкие слова. Он… он втянул в себя воздух, как хищник перед решающим прыжком, прищурился и коротко хохотнул.

— Твоя бесстрашность, Сладенькая, — пробуя прозвище на вкус, проговорил Кретин, — она до жути сексуальна, — продолжил он, но отчего-то в подернутых негодованием глазах я читала совсем другое. — Совсем не боишься меня, да? — он поддел пальцем мой подбородок и с нажимом поднял его.

— Скорее, жалею, — отодвигая его руку в сторону, поправила Девидсона я и в ответ на его недоумение закончила: — потому что человек, ничего в жизни не добившийся, а также мешающий развиваться другим, жалок, Сладенький.

Я смело выдержала и его убийственный взгляд, и его громогласное:

— Сама нарвалась, Купер!

Под громкий скрип его зубов и под аккомпанемент разбушевавшегося гнева я гордо встала. Увы, момент выбрала неудачный. Выйдя из туннеля, автобус прибавил скорость. Не успев уцепиться за поручень, я покачнулась. Секунды промедления вполне хватило господину Кретину, чтобы сцапать меня за руку.

— Раз обед отменяется… — с притворным сожалением припомнил мне Питер.

А в следующий миг с такой силой потянул вниз, что я, растерявшись, послушно плюхнулась ему на колени.

— Что ты дела… — ошарашено начала я, силясь тут же исправить ситуацию и вновь встать.

Размечталась! С вероломством питона Девидсон обхватил меня обеими ручищами поперек талии. Кончик его носа уткнулся в сгиб между шеей и плечом, мизинец лег подозрительно близко к пуговкам блузки.

— Сближаюсь с партнером, — почти в самое ухо выдохнул засранец.

Он пересадил меня поудобнее. Чтобы ступни никоим образом не касались пола. Развернул боком, обнюхал волосы. Извращенец долбаный! И даже колени поднял, когда я задергалась.

— Видишь, Сладенькая, я не безнадежен: чего-то добиться все ж таки могу, — в подтверждение этого "могу" Питер сильнее вжал меня в свой торс.

Краснеть ярче помидора, по логике, невозможно. Однако я опровергла этот общеизвестный факт. После бестактного, пошлого, абсолютно возмутительного поступка Девидсона побагровели даже фибры моей души. Метающая громы и молнии, источенная яростью, я уставилась на своего нахального врага.

— Умение досаждать окружающим я перечислила, не обольщайся, Дорогуша, — впиваясь в лапы Девидсона ногтями, напомнила я.

Лохматый блондин скривился от боли, но, чтоб ему пусто стало, под вящий смешок дебила напротив обнял меня совсем по-медвежьи.

— Убери коготки, котенок, — настоятельно попросил Кретин, лишая меня возможности дышать самостоятельно, — или очень пожалеешь.

Адреналин добавил экспрессии происходящему, по венам заструилась чистая лава безумия. Мне было необходимо — до зубного скрежета, до самовыражения — опротестовать приказ Питера. Поставить его на место. Обскакать. Доказать, что не один он тут звезда парада. Доказать, что Лиззи Купер, первокурсница Нотинстона, помощник редактора в самой раскрученной редакции Лондона и по совместительству соколлега Кретина по научной работе, нисколько не уступает Мажору в упрямстве. И, дабы доказать оное, я, в пику сказанному, с радостью пантеры посильнее пропорола кожу Девидсона своими ногтями. В тот миг, наблюдая за сменой настроений на загорелом лике идиота, я впервые пожалела, что не вняла совету Себа и не сделала хороший маникюр. Отточенные ноготки причинили бы кошмару моей жизни ещё больше страданий. Впрочем, он и без того взбеленился нехило. Разве что с носика возмущение не закапало. Побелел, задышал, как рыба, пойманная в сети изверга, прорычал мне в ухо что-то угрожающее. А потом он… кажется, слетел с катушек.

Судорожным движением Девидсон рванул в разные стороны полы ворота моей блузки.

— Продолжим? — когда первая пуговица вырвалась с мясом и звякнула где-то под ногами, уточнил он, выразительно поглядев на мои сеющие боль пальцы.

Я коротко сглотнула. Масштаб трагедии только сейчас вырисовался в голове до конца. Я на коленях у Питера. Обездвиженная. Без возможности вырваться. Посреди полупустого автобуса. Смущенная, взбешенная и до чертиков страждущая поквитаться с Кретином всея Нотинстона. Всклокоченным и жмущимся ко мне, словно медведь к родной льдине. Столь же, как я, желающий одержать победу, столь же неадекватный.

Мне неудобно было смотреть в глаза ублюдочному Мажору: любой поворот, любой вздох давался с трудом. Но, пересиливая дискомфорт, я полосовала его нескрываемой яростью. Несмотря на холодок, побежавший по коже истерзанной шеи, я все ещё не сдавалась. Вцепилась в лапы Короля как в святая святых. Я думала, Девидсон не посмеет раздеть меня на виду у досужей толпы. Но Величеству, не получившему желаемого, похоже, было плевать на всё и на всех. Методично ослабив хватку, Питер медленно расстегнул вторую пуговку.

— Мннн, какой вид! — восхищенно провозгласил сукин сын, едва его взору открылось хитросплетенье засосов и укусов.

Я в соседнее королевство бы с удовольствием отправилась. Или в Занзибар! Да куда угодно, лишь бы не видеть, как демонически жадно блеснули глаза Кретина. За неимением даже возможности прикрыться, я испытала нечто сродни панике. В то же время отчаяние и гнев рвали душу на части. Колоссальный микс из разрозненных чувств! И в эпицентром проблем был синеокий дьявол, наклонивший голову к моей шее, чтобы почать новую трапезу.

— Девидсон, я сдаюсь! Твоя взяла, — поднимая руки вверх, поспешно провозгласила я его победителем, лишь бы Кретин не наградил меня очередным "подарочком".

В саркофаге, конечно, и в красных тапочках я видела его победителем, но, увы, выбора у меня не было. Лучше отступить в мелкой битве, чем остаться потом в дураках. Мою вселенскую мудрость Девидсон оценил: его губы остановились буквально в миллиметре от горла, левая лапа мягко скользнула на мою напряженную щеку.

— То-то же, — хмыкнул идиот, ввергая меня в пучину ненависти.

Его левая ладонь, прикорнувшая чуть выше талии, погладила меня по пиджаку.

— Будешь такой умничкой, кто знает, может, я и доклад осилю, Сладенькая, — мечтательно потершись о мое плечо подбородком, пробормотал мерзопакостный блондин.

Ему, похоже, приятно было прижиматься ко мне, гладить, обнимать. В глазах Кретина я была чем-то сродни кукле, с которой можно делать все что хочешь. Меня, однако, подобный расклад совсем не устраивал. Изловчившись, я таки сделала единственное, на что была способна в этой странной ситуации, а именно, треснула скалящегося Девидсона рюкзаком по голове. От изумления, тот даже на миг забыл, что он Король и все такое: ошалело схватился за ту часть туловища, которой пользовался очень редко и выдал в мой адрес эвфемизм явно не из лексикона благородных лордов в сто пятом поколении.

— Никогда. Больше. Не. Называй. Меня. СЛАДЕНЬКАЯ! — выпустила я, наконец, на волю фонтан своего негодования. — И ещё.

Я спустилась с помоста, на котором крепились сиденья, встала лицом к Питеру, сдавила рукой поручень так, будто задушить его собралась, и очень спокойно, почти одними губами произнесла:

— Я больше не поведусь на твои уловки, Девидсон. Так что прекрати цирк и начни уже учиться. Если, конечно, не хочешь оставаться до конца дней своих заносчивым безмозглым дегенератом, который десять лет не может перейти на второй курс.

После этой сокрушительной лекции я развернулась и, аккуратно переступив через спортивную сумку зачарованного перебранкой соседа, побрела к выходу, надеясь, что Девидсон не поскачет следом. О том, что выгляжу как мечта садиста, я предпочитала не думать. Жала кулачки к горлу, прикрывая бардовые пятна, старательно тянула блузку вверх, стягивая воротничок у подбородка.

Там и настиг меня Питер. У дверей, почти открывших путь к спасению. Мрачный, будто Аид, только что поднявшийся из преисподней, Кретин схватил меня за шкирку и почти стянул с подножки, когда автобус притормозил на остановке.

— Это уже чересчур, Девидсон! — иссушенная переизбытком событий, передозированная Питером и его хамством, я взорвалась: — Пожалуйста, найди себе другой объект для игр. Мне некогда потакать твоим ужимкам! У меня… у меня работа, в конце концов!

Саркастичной улыбке Питера позавидовал бы волкодав. Не выпуская мое запястье, он чванливо хмыкнул:

— Работа, значит… — и с хамоватой уверенностью иронично добавил: — Так и знал. Вы все одинаковые, когда дело доходит до денег.

Я непонимающе моргнула. Девидсон закатил глаза и потянулся к заднему карману, чтобы продемонстрировать мне секундой позже золотую кредитную карточку.

— Сколько? — похлопывая ею по моему плечу, гадко уточнил ублюдок.

Будто я продажная девка, а он постоянный клиент. Лучше бы ударил, скотина!

Во рту встал ржавый привкус горечи. Перед глазами поплыл красный туман злости. Необузданной и ненавистной. Той злости, которая затапливала после смерти мамы, когда другие дети показывали на меня пальцем и перешептывались. "Её отец ещё не оплатил семестр. Они теперь бедные… Я слышал, что мама Купер… " И много подобного бреда. Тогда я была младше, скромнее, боязливей. Поэтому кусала губы в тщетной попытке смолчать. Вылилась моя сдержанность, однако, в преднамеренную порчу казенного имущества, то есть полет стула из окна классной комнаты.

Сейчас я была тоже на грани. Ладони свернулись в кулаки, от благоразумия остался один пшик. Я даже не различала контуры людей на остановке, настолько ярко пышело пламя ненависти в моей трепещущей от негодования груди.

— Давай же, Сладенькая, не стесняйся, — приплюсовал к уже сказанному господин Кретин, — можешь назвать любую цену. Добрый Питер… — он замешкался, прежде чем растоптать мои чувства окончательно и бесповоротно: — …возместит жадной мисс Выскочке моральный ущерб.

В подтверждение тому Добрый Питер честолюбиво потряс кредиткой перед моими глазами, с долей отвращения посмотрел на мое горящее лицо и вбил финальный гвоздь в гроб нашей так и не начавшейся дружбы:

— Предпочитаешь в долларах или евро?

Его слова липкими щупальцами стянули душу в узел. Терпение, этот маяк, не дававший мне свернуть с праведного пути добра, разлетелось вдребезги. Резким движением — так обычно убийца хватается за пистолет — я расстегнула портфель, достала из кошелька ту самую, подписанную Девидсоном купюру и, не помня себя от фанатичного желания заткнуть его поганый рот, смачно налепила стикер на лоб Кретину.

— Сдачи не надо! — наслаждаясь результатом своей феноменальной работы, залихватски отрапортовала я. — Купи себе на неё мозги, Девидсон!

Стоило сделать нечто подобное только ради того, чтоб узреть восхищенную оторопь на лике Величества. Оранжевый, кстати, очень шел моему затаившему дыхание врагу. Миленько смотрелся на носу. Писк сезона, не иначе. Изумленная мина тоже безумно красила Девидсона. Не ожидавший ничего подобного, он потерял контроль над ситуацией и голодным волком, упустившим добычу, таращился на меня. Карточка в левой руке подрагивала. На скулах Кретина проступили красные пятна ответного бешенства.

Мы стояли на перекрестке. Вокруг бурлила жизнь. Пешеходы уныло топали на зеленый, где-то в небе ворчливо гудел двигатель самолета, машины муравьями ползли по линии горизонта. Был час пик. И потому народ торопливо двигался в сторону метро: движение над ним стояло. Закутанные в шарфы, увешанные наушниками, подростки безразлично огибали нашу колоритную парочку, люди же постарше сочувственно смотрели на остатки здравого смысла, впитавшиеся в наше с Девидсоном зрелищное одеяние.

В общем шуме и гаме я не сразу разобрала предупреждающую фразу "око за око" Мажора. А когда смысл до меня дошел, предпочла сделать большой шаг в сторону крестообразного дома. Мне всего-то надо было добраться до него — и сказочке про месть оглушительный конец. Тем более что сотканный из тонких материй Кретин уже решил по полной программе отблагодарить меня за украшение в виде Бенджамина Франклина. Сорвав со лба взгрустнувшего президента, Король Нотинстонский прорычал нечто нечленораздельное и, видя, что причина его кручины беззастенчиво ускользает из поля зрения, ринулся в погоню.

Второй раз за день мы бежали марафон, правда, теперь слагаемые поменялись местами: я была той, кто возглавляет шествие, а Девидсон — тем, кто догоняет.

Идиотская ситуация. После всего сегодня пережитого. После всех выходок Питера… вот так бежать. Захлебываясь адреналином, слыша, как рвано дышит за моей спиной лохматый диктатор. Истлевая от жажды победы. Видя впереди только спасительную дверь близлежащего дома. В этой стрелой летящей к своей цели девушке я с трудом узнавала привычную, скрупулезно сдержанную Лиззи Купер. Раскрасневшаяся, сверкающая пятками незнакомка совсем не чувствовала сожаления или страха. Ей нравилось. Нравилось нестись во весь опор, ощущать хлесткое дуновение ветра в лицо, нравилось, что ноги подгибаются от усталости, а горло будто потерли наждаком. Она хотела выиграть. Любым способом. Это… это будоражило!

Едва не столкнувшись с внушительного вида молодым человеком около желанного подъезда, я таки проскользнула мимо него в приоткрытую дверь. И с грохотом захлопнула её за собой, таким образом отнимая у Девидсона минуты на поимку жертвы.

Вспотевшая, разгоряченная, я перепрыгивала через ступеньки. Секунда — и я бы оказалась в узеньком коридорчике, ведущем к зданию редакции.

Судьба-злодейка, однако, решила все за меня…

Как нелепо получилось: секунды не хватило до спасения. Ну вот что со мной не так? Сейчас уже мило беседовала бы с Себом, покаялась бы Дьяволу в своей нетрудоспособности, возможно, поболтала бы с Ля мур о трудности правки. Но нет! Изувер всея Нотинстона нагнал меня у самой двери и так хлобыстнул по ней кулаком, что вздрогнули мы обе — и ни в чем не повинная дверь, и скуксившаяся от неизбежности я.

— Куда?! — рыкнул Кошмар моей жизни.

Он поставил лапы по обе стороны от моей головы, и теперь не представлялось возможным беспрепятственно повернуться к Величеству лицом. Я же не хотела вновь любоваться хитросплетеньем злобы, исказившей правильные черты Пита. А посему, практически уткнувшись носом в дерево, попыталась свершить обманный маневр: резко нагнулась и рванулась было подлезть под лапами господина Кретина, но тот, пропустив момент финального сальто, перехватил меня уже на пути к побегу. Причем его манера препятствовать бегству была просто феноменальной! Не дожидаясь, пока я доберусь лестницы, Его Величество сделал подсечку. Коварнейшим образом. Зато очень точно. Как будто в своем королевстве днями напролет только этим и занимался! Потеряв равновесие, я всплеснула руками на манер птицы. Увы, крылья за плечами не развернулись. Благо, я смягчила падение, рухнув на колени. Злая и до жути оскорбленная происходящим.

— Чтоб ты подавился своим высокомерием, Девидсон! — процедила я сквозь зубы, когда услышала раздавшийся над моей головой задорный смешок.

— А что, быстро ты… пала передо мной на колени, Сладенькая, — без стеснения сыронизировал Пит.

У него-то не болели колени и не были изодраны в кровь руки. Подумаешь, одежка помялась! Мне досталось сегодня куда больше! О чем я не преминула намекнуть господину Кретину.

— Тебе не стыдно, Дорогуша? Другой бы на твоем месте руку девушке подал, а ты…

— Наслаждаюсь прекрасным зрелищем, — не стал отрицать очевидное идиот.

У меня заскрипели зубы от злости! Вот же изувер! Его, наверное, аист в темечко клюнул, прежде чем подбросить безутешным несчастным родителям. Я просто не могла найти другой весомой причины, почему из Девидсона вырос такой бессовестный поросенок.

Тряхнув головой, я попыталась худо-бедно протереть от пыли коленки.

— Похоже, зарвавшимся богатеньким мальчикам неведомо такое понятие, как хорошие манеры. Что, за деньги не купишь честь и совесть, да, Сладенький? — как бы вскользь бросила я. — Тебя хоть отец с матерью выдерживают? — и уже порвалась было подняться на ноги, но не успела.

Потому что с этого момента началось перевоплощение Питера из шута нотинстонского в настоящего демона. Проникновенные лазурные глаза запылали, по всему натренированному, мощному телу пробежалась нервная дрожь. Парень дернул шеей, чтоб хоть как-то отогнать кровавый туман ярости. Но пересилить раздражение окончательно не сумел. В следующий миг Кретин уже наклонился ко мне и со звериной силой поставил лапы мне на плечи. Как будто хотел впечатать меня в пол.

Полыхающий бешенством, пропускающий вдох за вдохом, Пит с трудом выдавил короткое:

— Извинись.

Он некоторое время молчаливо всматривался в мои горящие протестом глаза. Не знаю, что было у Девидсона на уме, но выглядел он как Мефистофель, впервые спустившийся на Землю. В зрачках, огромных, как озера, отражалась я — со вздернутым подбородком, сжавшая губы в упрямом отказе просить прощения.

С чего бы? Можно подумать, я сказала неправду. Не далее, чем полчаса назад, этот самый взрывающийся от возмущения ирод разбрасывался золотой кредиткой и пытался купить мое свободное время. Так с какой стати я должна извиняться?

— Нет, — прищурившись, безапелляционно заявила я, хотя разум настойчиво требовал уступить во имя короткой передышки.

Полная негодования и вызова, я уставилась на прищурившегося однокурсника. Которому явно понравился мой задор. В ответ на мой щепетильный отказ Пит маниакально ухмыльнулся, кивнул, будто принимая приглашение к бою, а потом вдруг так резко нажал своими ладонями мне на плечи, что я вынуждена была согнуться в три погибели.

— Ускорим процесс, — пояснил происходящее сукин сын. — Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому.

Носок его изрядно подтрепавшихся ботинок замаячил в опасной близости от моего носа. Я до конца не верила, что Девидсон решится, но он не оставил мне ни толики надежды на радужный исход. Подрассчитав силу, придурок наклонил меня так, чтобы между мной и ступнями Его Величества оставался малюсенький дюймик.

— Итак? — напыщенно вопросил Девидсон.

Видимо, он не был удовлетворен моей молчаливостью. Ах, если бы скотина знал, что происходит сейчас в моей душе, он лопнул бы от счастья, не иначе. Боль, гнев, сожаление. Я проклинала тот день, когда, плюнув на осторожность, вообще связалась с этим потерявшим тормоза ублюдком. Чувства неподдельного негатива, почти безумия взрывали меня изнутри. Я как чайничек, который передержали на огне, вспенилась и готова была выплеснуть, наконец, свою досаду. Есть же и у добродетели границы дозволенного? Но господину Кретину, конечно, были глубоко по барабану мои печали и горести. Как же: жертва поползновений ещё не пала ниц и не рассыпалась в извинениях. Непорядок! Надо призвать коня Люцифера, ударить в бубен, устроить грандиозное шоу с метанием кинжалов — да что угодно, лишь бы добить меня окончательно! Деведсону ведь было невдомек, что я на ногах-то держусь только благодаря его бравой хватке. Физически полутруп, я призвала на помощь силу далеких предков, чтоб выдержать испытание Кретином. Но они или были слишком заняты, или попросту открестились от Изувера, так как с вопиющей наглостью Пита мне пришлось справляться самой. С ломотой в спине и болью в сердце.

Мажору ведь мало было просто сблизить несчастную Лиззи Купер чакрами с полом. О нет! В грандиозные планы Короля входило довести меня до слез. Что ж! Вперёд! Учебник ему в руки! Пусть попробует добиться желаемого. В полусогнутом состоянии, кусая губы, чувствуя, как жизнь по крупицам уходит из бренного тела, я все ж таки не утратила контроля над эмоциями. Никаких слёз! Черта с два Кретин насладится моими горемычными рыданиями! А если он, кудрявый череп, попытается заставить меня подарить поцелуй его царскому ботинку, я просто сломаю ему ногу. Правда-правда!

— Теперь я вижу, — невесело усмехнулась я, терроризируя взглядом ткань его модной обуви, — ты и вправду сволочь. Но для меня это не новость, Девидсон. Так что можешь только мечтать об извинениях. Я НИКОГДА не скажу тебе волшебного слова на букву "п".

Мои разглагольствования вызвали сардоническую реплику: "Посмотрим!" А в следующий миг Величество накрутил на свою лапу мои многострадальные волосы. Я вскрикнула. Кто бы на моем месте возрадовался перспективе лишиться скальпа? Разве что святая. Но не подставлять же Девидсону щеку, чтоб он по ней ударил? Обойдется. Вместо отпущения грехов Мажору, я, сглотнув проклятье в его сторону, с воодушевлением людоеда цапнула Пита за лапу, которую он непредусмотрительно не убрал от моего плеча. И когда идиот возопил:

— Тыыыы! — я с превеликим удовольствием организовала ему крепкие "обнимашки".

Взяла и сдавила пальцами его широкую царскую щиколотку. Благо, распрекрасные штаны Величества были по последней моде задраны чуть выше допустимых норм. Именно так, чтоб мои руки коснулись оголенной загорелой кожи Мажора. А времени я даром не тратила, уж поверьте: самозабвенно ставила синяк за синяком на отпрыске великосветских пэров. У Короля чуть инфаркт от шока не случился. После своего грандиозного выкрика он немо глотал воздух с минуту. Но волосы мои по-прежнему не отпустил. Так что выбора у меня не было: изнывая от боли, я терзала Питера, сколь могла, яростно. Думается мне, потуги увенчались успехом, ибо, взбелененный, Девидсон рявкнул:

— Прекрати!

Ага! Конечно! Прямо сейчас досчитаю баранов, включая Пита, до ста тысяч ста пятидесяти и прекращу. Размечтался! Сцепив зубы, чтоб изувер захлебнулся рыком, я поднажала подушечками пальцев на его коленные чашечки. Думал, я буду терпеливо сносить его измывательства? Не на ту напал! Элизабет Купер не склонится пред идиотом, который не в состоянии написать коротенькую научную работу. Воспоминание о сем печальном факте лишь подогрело мое желание изничтожить Кретина. Пусть страдает, Звезда Нотинстонская. Не всё же мне, завернутой в позу закрывшегося колокольчика, глотать мученические стоны.

Девидсон, собственно, и не собирался терпеть: он вылил на меня тонну словесного негатива. Подергал за хвост, в порыве встряхнуть расстегнул верхние пуговки на блузке. Однако, надо отдать ему должное, лапами лишний раз не размахивал: понимал, что благодаря одному его неверному движению я стану счастливой обладательницей сотрясения мозга. А так как у самого Питера серого вещества было минимум, моё он берег как зеницу ока. Ни разу не ударил меня головой об пол, хотя, признаться, иногда, в моменты его особого беснования, мне думалось, что неминуемое таки произойдет.

Оно и произошло. Чуть позже. А пока мы самозабвенно играли в "кто кого", подвергая друг друга невыносимым мукам. На моей стороне была ловкость и изворотливость, на стороне Девидсона — грубая мужская сила. Какая ирония! На одной изворотливости победы не построишь.

Как будто я не понимала, что он мог с легкостью организовать мне очередной синяк или даже увечье похлеще. Но, изрыгая возмущенные проклятья, Девидсон медлил с финальным аккордом. На его лапе уже давно красовался милый прокус, и все же Мажор более чем аккуратно терроризировал мое тело: угол наклона никогда не переходил границ дозволенного, носом я ни разу не чиркнула по холодным плитам. Унизительная поза, злобные комментарии моих рвений высвободиться и чудный захват, теперь уже не волос, а шеи — вот список особых деяний Пита. Который, сипя предупреждения, с восторгом ребенка любовался моим коленопреклонением. Наверное, с радостью запечатлел бы великолепную картину "Лиззи Купер пала ниц пред Его Величеством Кретином Нотинстонским", да фотоаппарата под рукой не было. Печаль-беда!

Но Мажор не расстроился — в порыве вдохновенья дернул меня за волосы вверх, чтоб я встретилась с ним глазами, чтоб доказала: отступать не собираюсь. Можно подумать, укуса ему было мало. В награду за резкий вывих моей многострадальной шеи я с упоением вампира сжала зубы крепче. Перекошенный страданием лик изувера был усладой моих слезящихся очей.

— Ах ты… — дальше он произнес нечто скомканное и нечленораздельное, но смысл я более-менее поняла.

Со зверским выражением лица, с жаждой убийства на последней стадии Девидсон сделал рефлекторный шаг назад. Его лапы с силой оттолкнули меня, легкую, как пушинка. А дальше все произошло очень быстро. Только и успев клацнуть зубами, я отлетела тряпичной куклой вправо. Некстати вставший на моем пути поручень стал причиной гнусного ДТП. Итог кретиновой порывистости был прозаичен: со всего маху я вписалась в деревянный поручень. Ударилась несильно, но достаточно для того, чтоб испугаться.

В немом недоумении я, все ещё на четвереньках, поднесла руку ко лбу и с каким-то странным отстранением обнаружила там маленькую кровоточащую ранку. Больно почти не было. Однако Кретин таращился на мой лоб с таким неподдельным ужасом, будто я раздробила все кости лица без исключения. Как нашкодивший ребенок он спрятал руки за спину и выпрямился настолько, что без слёз смотреть было противно. Обычно весь из себя бравый, напыщенный, герой вдруг потускнел. Даже его взгляд, понурый, до жути виноватый, не приличествовал истинному Королю Нотинстона.

— С тобой все в порядке? — сделал он ко мне малюсенький шажок, но я, кое-как поднявшаяся на ноги и чудом провиденья оставшаяся в положении "стоя", не желала новых приключений.

— Хватит! — рявкнула я. И Девидсон замер на месте, словно преступник, которого загнали в ловушку. — Хватит, — уже спокойнее произнесла я. — Просто оставь меня в покое. Хотя бы на сегодня, идёт? — и вцепилась в перила, как в оплот добродетели.

Питер насупился. В его мощной фигуре, готовой податься всем корпусом вперед, прослеживалось нетерпение, но потакать рефлексам придурок не стал: сжал руки в кулаки, прищурился, ожидая продолжения ядовитой речи. Я вознаградила его за терпение.

— Ты полил меня водичкой, изляпал землёй, вынудил спрыгнуть с трехметровой махины, — перечислила я заслуги Кретина. — Из-за тебя я опоздала на работу! Не поела. Испортила одежду. Что ещё, черт возьми, тебе от меня нужно, Девидсон? — с каждым словом голос набирал и набирал обороты, последнее криком души вырвалось из саднящего горла.

Я выдохлась. Из легких будто откачали воздух. Короткие, беспредельно громкие удары сердца отдавались заторможенным эхом. И все же я продолжила:

— Теперь… доволен? — я указала пальцем на крохотную ранку, ставшую первым боевым крещением. — Или хочешь, чтоб мой череп разлетелся вдребезги? Этого будет достаточно, чтоб потешить твое долбаное самолюбие?!

Мне нравилась цветомузыка эмоций на побледневшем лице Девидсона: от сожаления до яростного непринятия. Мажор неотрывно смотрел и смотрел на меня. С таким выражением, будто мысленно убил меня уже раз пятнадцать. В ужасе я отпрянула в сторону, когда, совершенно обезумев, Питер пересек крохотный клочок коридора и подошел ко мне впритык. Его радужки почти не было видно, на белках проступили красные крапинки, а жилка на шее забилась как ненормальная.

— Что ещё? — севшим голосом по буквам выдавила я.

По лицу Девидсона прошла тень. Я слышала каждый торопливый удар его эгоистичного, черствого сердца. У меня ноги подкашивались, во рту пересохло от пережитых переживаний. Но я пересилила порыв трусливо вжаться в перила. Напротив, с рвением отчаянной амазонки выпятила грудь вперед, навстречу озверевшему мучителю.

— Ударишь? — на полувдохе кичливо спросила я и улыбнулась одними уголками губ. Цинично, вызывающе.

Этого хватило, чтоб у Девидсона свело желваки. Невменяемо втянув в себя воздух, он протянул ко мне руки, но, заметив, как резко я отшатнулась, выругался сквозь сжатые зубы.

Огромный кулак взметнулся вверх. Я ничего не могла поделать с позорной реакцией своего тела на этот угрожающий жест: сжавшись в тугой комок нервов, сильно-сильно зажмурилась. Я ожидала жуткой боли, сломанного носа, да чего угодно! Вот только оглушительного звука удара костяшками пальцев по бетону я предвидеть не могла.

Когда, рассеянно взмахнув ресницами, я оглянулась вокруг, господин Кретин уже оставил на стене свой нерушимый кровавый отпечаток. Фигура Мажора, объятая аурой негатива, маячила в паре шагов от меня. Поэтому я могла прочувствовать и боль, и злость, и опустошенность сами-знаете-кого. Из его лапы, между прочим ранее пострадавшей от моих зубов, на желто-коричневый пол коридора уже стекла пара алых капель, однако Девидсону, похоже, было плевать на ссадины. Запустив руки в растрепанную шевелюру, он мрачно подытожил размах своего беснования.

— Черт возьми… — устало пробормотал изувер, ни к кому, собственно, не обращаясь.

Он глубоко вдохнул, будто собрался нырнуть на неизученную глубину, и медленно повернулся ко мне, сглотнувшей и ошалело заморгавшей.

Наши взгляды скрестились. Мой — изумленный, его — изборожденный страданием.

Выпитые досуха, мы стояли напротив друг друга, осмысливая произошедшее сегодня. Никто не страждал признавать: банальная игра в "кто кого" перестала быть детской шалостью. Однако чувства, вышедшие из-под контроля, служили весомым доказательством того, сколь далеко мы зашли в эгоистичном желании обскакать противника. Мой лоб, его рука — мы оба пострадали от собственного честолюбия.

— Надеюсь, тебе ужасно больно, — все-таки не удержалась от колкой реплики я.

Это было выше моих сил. Рядом с Девидсоном я становилась ненормальной, почти одержимой, честное слово! Одно его присутствие внушало мне жуткую потребность ужалить словом, надломить, обидеть. Я до зубного скрежета, до дрожи в коленках хотела растоптать все потуги непревзойденного Короля Нотинстона выиграть. Господи, что же ты со мной сделал, Питер Девидсон?!

Ответная улыбка Мажора была воистину демонической. Он принял эстафету и с маниакальным блеском в потемневших омутах приблизился ко мне. Я больше не дрожала от страха. С приличествующей дикарке строптивостью вздернула подбородок. Этим досадным пустячком и воспользовался Девидсон. Свершив коронную пикировку, Кретин самозабвенно слизал кровь с маленькой ранки у меня на лбу. Ему были нипочем шлепки по предплечью и злобные рыки жертвы. Насладившись отвратительным действом, Его Величество отступил на дюйм, чтоб полюбоваться на плоды трудов своих.

— Чудесно, — подытожил идиот.

Его горячий смешок окончательно вывел меня из равновесия.

— Катись в Ад! — от души пожелала я рассмеявшемуся изуверу.

Девидсон с легкостью уклонился от пощечины и, перехватив мою руку, развернул ладонь внутренней стороной к себе.

— Только вместе с тобой, Сладенькая, — поставил он влажный поцелуй на линии жизни.

Да чтоб ему кактусом подавился, соблазнителю фигову!

С рвением питона я вырвала руку из лап маньяка.

— Девидсон, у тебя все мысли крутятся только в одном направлении? — брезгливо оттирая след от его поцелуя, из любопытства уточнила я.

Пит закатал рукава своей многострадальной рубашки, познавшей сегодня все тяготы бытия, и преспокойно парировал:

— Только недавно ты говорила, что мыслей у меня нет вообще… Прогрессирую!

Я готова была подарить ему путевку в преисподнюю прямо отсюда, из захудалого подъезда на Грин Стрит, но Кретин, завидев моё похвальное рвение угробить его, излишне театрально откланялся:

— Я и мои невесёлые мысли покидаем тебя, о королева разбитого чела!

На прощанье он провел пальцем по моему исполосованному засосами горлу, после чего вальяжно проследовал к лестнице.

Чуть позже, изнывающая от безысходного бешенства, я осталась, наконец, одна. Без Девидсона и его подначек. В мире и покое…

Лишившись адреналиновой подпитки, я вдруг ощутила слабость. Ноги подогнулись, пульс улетел в запредельные дали. Аккуратно, по стеночке я сползла на пол, села и обняла руками колени. Хотелось привести чувства в порядок и отдохнуть.

Хотенье, правда, так и осталось призрачным.

*

Минутка. Вторая. А потом миру и покою пришел полный абзац. Инициатором коего был Себ, трезвонящий из редакции. И первыми его словами, обрушенными на несчастную меня, были вовсе не желанные подбадривания.

— Камикадзе Купер, надеюсь, ты заказываешь себе гроб. Ибо это единственная логична причина, по которой ты, засранка редкостная, все ещё не на рабочем месте.

Я даже отфыркаться не успела, а грозный голос моего друга обличительно продолжил:

— Знаешь, знаешь, что по твоей милости страдает весь планктон?

Планктоном мы называли младших корректоров и помощников редакторов. Они были, можно так выразиться, людьми подневольными, посему страдали денно и нощно. И следовательно, обвинения Себушки были, по меньшей мере, беспочвенны. Я открыла рот и хотела уже поделиться этим открытием с разбушевавшимся Кэпом, но тот с придыханием гавкнул:

— У Дьявола внеплановое ПМС: ходит, третирует всех. Тебя, кстати, ищет, — ввернул ехидно мой любимый мистер Очевидность.

И сердце мое разбилось на тысячу стонущих осколков. Вот что я без зачатка статьи про Ричардсона делать буду? Я вообще сегодняшний день переживу, или меня вынесут вперед тапочками? Оттоптанными Девидсоном, что самое обидное!

— Мне, угадай, что звезданул? — в привычной ему расхлябанной манере гаркнул Себ. И, не дожидаясь моего вопроса, сам же выдал: — "Ваше творение сравнимо с фиговым листом статуи Давида во Флоренции". Прикинь?!!

Я не сумела сдержать смешка и вступила-таки в диалог с униженным и оскорбленным.

— Но у Давида нет фигового листа, Себ, — попыталась утешить друга я.

— Вот именно, Купер! — брызжа слюной, потряс трубкой Себ. — Моя статья, ёперный топор, теперь служит туалетной бумагой в местах не столь отдаленных "Ванс эпон э тайм"! Хорошо ещё, Аманда исходник сохранить успела.

Он отдышался, и, как обычно бывает с Себом, высказавшись, остыл.

— Давай, Купер, ноги в руки и вперед! Мы пока возьмем огонь на себя. А ты готовься упасть в ноги Дьяволу и бить челобитную.

Ну вот, Себ снова попал в точку. Повесив трубку я впервые за много часов ада искренне улыбнулась. Пасть в ноги, говорит? Это с моими-то заторможенными движениями и отбитыми коленями? Челобитную? Чтоб ещё один знак отличья поставить? Что ж, судя по всему, приключенья для меня на этот день не закончились. С трудом отрывая мягкое место от пола и кое-как ковыляя к переходу, соединяющему здание с редакцией, я мысленно перебирала все возможные способы попросить прощение у босса за свое свинское опоздание.

Но судьба вновь посопутствовала моей удаче: прямо на пороге, занятая повторением "мистер Хеллфаер, у меня есть оправдание…" я со всего маху налетела на своего мрачного начальника, который держал в страхе весь честной народ редакции.

— Я… у меня есть оправдание, — мужественно подняла руку вверх я, по чьей вине мистер Дьявол сшиб лбом мирно висевшую подле его головы полочку.

Хмыкнувшие в кулачки коллеги, узрев милую картину внезапной кары господина Изверга, тут же опустили головы к ноутбукам, чтоб не навлечь на себя гнев Хеллфаера. Мне же, счастливице, выбирать не приходилось. Коротко вздохнув, я уж было приготовилась к словесной порке, однако Дьявол, развернувшись и сверкнув шишкой на лбу, отчего-то переменился в лице. Он пару раз моргнул, для надежности протер очки, но, видимо, отчаявшись увидеть что-то другое, кроме поникшей меня, безнадежно покачал головой.

— В мой кабинет, — приказал он. И громогласно добавил: — НЕМЕДЛЕННО!

Понятное дело, никто и глаз не посмел поднять, когда Дьявол повел меня в свое логово. Строчили наброски текста, как танкисты из пулемета. А я в это время шла на каторгу… Ягненок на заклание. Жертва вопиющей несправедливости. Последний писк вампирской моды. Понурая и грезящая о Хеллфаеровом склерозе. Нет, ну ведь может же педантичный, следящий за всеми и вся перфекционист забыть, в конце концов, о задании, выданном мне вчера? Вот зайдет в кабинет, предложит чаю горячего с пироженкой выпить, спросит, чем и как помочь в трудах моих каторжных? В параллельной вселенной так бы и было, а в нашей… сразу же по пришествии в преисподнюю, Дьявол шваркнул в меня обличительное:

— Итааак, я готов выслушать ваш доклад касательно самого раскупаемого автора детективов.

И улыбку мне подарил, от которой в глазах зарябило. От слез, конечно же, а не от необузданной радости.

— Но… но… — запинаясь, ковыряла я носком туфли его аидовский паркет.

Как на зло в голову не шло ни одно оправдание из арсенала ярой прогульщицы и бездельницы Лиззи Купер. Не любительница врать, я очаровательно покраснела и, затравленно озираясь вокруг, ждала спасенья, как последние романтики — чуда. А в это же время уставший от будничной суеты Цербер редакции с нескрываемым любопытством обглядывал меня от макушки до пят.

— Что с вами случилось, мисс Купер? — не удержался от вопроса он, лелея взглядом пиджак, который я повязала рукавами вокруг шеи на манер Черного Плаща. Благо "галстук" из рукавов скрыл недостачу пуговок на блузке.

Сам Хеллфаер был привычно безупречен: лоснящаяся лаком шевелюра, костюм с иголочки — ни дать ни взять, идеальный волк с Уолл-стрит. Только с шишкой на лбу, которая, кстати, только придавала его образу несгибаемого дельца какого-то особого первобытного шарма. Не то что я — с разводами на брюках, с детским пластырем в цветочек на ранке, с глазами беременной русалки. Кошмар!

И все из-за Девидсона!! Так я и собиралась начать долгий рассказ о своих злоключениях, но, стоило мне только открыть рот, босс нетерпеливо махнул рукой и отмел прочь все мои распинания.

— А впрочем, оставьте душещипательные истории при себе. Хватит уже и того, что мои глаза объявляют войну моему разуму при виде вашей бестактности.

Прекрасно. Весьма изящно меня назвали уродиной. И раскритиковали фривольный стиль одежды. Ниже падать было некуда. Ан нет, траурности Дьявол добавил незатейливым:

— Как я понимаю, рукоплескать вашей статье-невидимке мне сегодня не придется?

У меня даже слов не нашлось, чтоб ответить. Понуро кивнув, я приготовилась к моральной порке, но мистер Хеллфайер, к великому моему изумлению, лишь угрюмо вздохнул. Миновав пору нудных нравоучений, он по-змеиному сощурился, осуждающе поцокал языком, а потом походкой подстреленного джентльмена добрел до своего рабочего стола.

— Возьмите, — протянул мне Хеллфаер стопку каких-то древних журналов. — Вам стоит прочесть те страницы, что я пометил стикерами.

Сама сердобольность. С колючим взглядом аллигатора, готового оттяпать руку, протянутую, чтобы принять щедрый дар.

— Спа… — проблеяла я. Хеллфаер же в своей пакостной манере с каменным лицом убил тень зародившегося счастья:

— Законспектируйте самое главное. Откройте для себя образность мысли, мисс Купер. Сделайте анализ каждой статьи. И, будьте добры, принесите мне отчет… послезавтра, — наслаждаясь ужасом, вздыбившим мне волосы, хлопнул в ладоши мой истязатель.

Ричардсона ему было мало. Решил проверить меня на прочность тонной макулатуры. Да, наш босс определенно не зря получил свое прозвище! Дьявол во плоти! Я даже как моргать забыла — таращилась на него умоляюще, немо требуя пощадить. Куда там, Хеллфаер методично лапки свои благородные о кристально белый платочек с рюшами вытер, глянул исподлобья на меня, застывшую в позе древнегреческой статуи, и язвительно подвел итог. Как он любит: тихо, одними губами:

— Я надеялся на вашу сознательность, мисс, но корабль моего доверия потерпел крушение…

Моя мама так же хладнокровно говорила: "Сегодня ты провинилась, Лиззи, иди в угол и подумай о своем поведении", а потом меня лишали сладкого на неделю! Сейчас, между прочим, после горьких слов начальника я вновь почувствовала себя пятилетней, беспомощной и очень виноватой. Готовой с пеной у рта прощение вымаливать. Только мистеру Хеллфаеру на мои терзанья было плевать: он, немного ослабив галстук, трагикомично сел на стул и театрально отвернулся к окну. Мне же сделал знак, чтоб убиралась с глаз его долой. Видимо, корабль доверия своего восстанавливать будет. В гордом одиночестве.

Повторять не стоило. Я, разбитая на голову его цинизмом, придавленная грузом работы, поплелась к двери.

— Простите, мистер Хеллфаер. Я буду стараться, мистер Хеллфаер.

А что ещё я могла сказать? Он по-своему был прав в желании пристыдить обнаглевшего сотрудника. И от осознания своей безответственности щеки запылали ещё ярче. Когда, доведенная самобичеванием до эмоционального коллапса, я кое-как выползла из обиталища Праведного Судьи, Себ раскрыл мне свои дружеские объятья.

— Бедненькая ты моя… — хрустнул он моими многострадальными косточками.

А потом узрил боевую рану на лбу, потому что пластырь отвалился в самый неподходящий момент, и запричитал, как репка в период сбора урожая:

— Это Дьявол тебя так отделал? — мне, естественно, вставить реплику Кэп не дал. — Жестокосердный полиглот! Как он посмел обитель беззащитную девчушку только из-за того, что та сорвала все сроки седьмого выпуска!

Если до сего момента я была просто ранена, то теперь мое сердце разбилось. Откуда бы мне, пару последних дней посвятившей войне с Девидсоном, было знать, что вместо положенного четверга через неделю дату выхода журнала сдвинули на следующую пятницу. У меня чуть пар из ушей не пошел после озвучивания чудной новости. Понятно стало, отчего Дьявол лютовал и дышал на всех огнем скрупулезности. А я ещё толком материал не собрала. Вот растрепа!

— Друг мой милый, — обнимая расчувствовавшегося Себа за талию, проворковала я. — А не пойти ли нам с тобой в Джус?

Джусом была одна уютная кафешка с вай-фаем, где можно без лишней суеты поколдовать над вордовскими файлами статьи. К тому же, там подавали чудесный кофе. Но, думаю, нравилось это кафе Себу в большей степени потому, что там работали до одури красивые официантки. Одна к одной! Губки бантиком, волосы как из рекламы шампуня, ноги от ушей. И расхаживали они в крохотных юбочках, приписанных дресс-коду. Мы часто зависали в Джус летом. Иногда с Амандой, иногда вдвоем. На пару у нас как-то более ладно получалось мыслить. Благодаря искрометному юмору Себа я не одну правку вытянула на скупое "хорошо" от Хеллфаера. Однажды после трех чашек капучино и двух порций чизкейка мы вместе перевели с испанского речь видного деятеля искусства. И это при том, что Себ всю свою жизнь занимался изучением французского, а я с горем пополам зубрила немецкий. Но Дьявол сказал "надо" — и мы изгалялись. В общем, Джус для нас стал чем-то сродни отдохновению. Уверена, Себ на все сто страждал составить мне компанию, но из вредности решил подначить:

— Это свидание? — интимно подергал бровями шутник.

Я свершила поворот, встала позади обожаемого Кэпа и сделала привычный захват, в результате которого дражайший друг уткнулся подбородком в сгиб моего локтя.

— Это похищение, — грозно просветила я смеющегося Кэпа.

Проходящая мимо Ля мур поправила очки, потрепала Себа по светлым волосам и по-матерински приструнила нас обоих:

— Бегите играть в другое место, козлятки. Здесь вам не песочница…

-…а храм журналистики, — в один голос протянули мы.

Эту фразу успели выучить наизусть все сотрудники "Ванс эпон э тайм". Аманда любила бросать её, когда замечала, что кто-то из подчиненных отлынивает от своих обязанностей.

Намек мы поняли. Переглянулись со старшей коллегой, разлепились и поскакали седлать стулья на рабочих местах. Каждый из нас уже, увы, успел убедиться: в гневе зам начальника ещё страшнее, чем сам начальник.

Двух часов усердного ворошения архивов и терроризирования интернета не дали абсолютно ничего: Андрэ Ричардсон был прямо-таки неуловим. Ни фотографии его, ни короткого очерка биографии. После тщетных поисков хоть каких-то следов этого человека-призрака я была выжата как лимон.

Потирая виски, я размышляла, не обернется ли для меня невыполнимое задание мистера Хеллфаера ужасным провалом, после которого я буду вынуждена поджав хвост уволиться из редакции. Такого расклада моя гордость точно не пережила бы, потому, удвоив усилия, я кинулась ворошить интернет-отзывы на самые раскупаемые во всей Англии детективы. Надо отдать должное автору, в недостатке почитателей и недостаче комментариев на книги уличить уважаемого Трилистника было невозможно. Его творчество взорвало сеть. И, урывком почитав некоторые высказывания о первом романе из цикла, я, кажется, поняла, почему.

*

В Джус мы все равно пошли. Себ, чтобы выкинуть из головы перепалки с редактором, напрочь зарубившим его первую правку, я — чтобы расслабиться и побыть наконец с тем человеком, которого не хочется придушить, растерзать, отправить на корм гамадрилам после пары минут нахождения рядом.

Правда, прежде чем заявиться со мной в кафе, Кэп прочитал мне лекцию о вреде подпорченного внешнего облика благопристойной дамы, зачесал потускневшие, местами слипшиеся волосы в хвост, купил приличный, телесного цвета пластырь, закусив губу, налепил его мне на лоб, после чего с видом настоящего героя вручил запасной костюм стюардессы, по его словам, совершенно случайно пылившийся на заднем сиденье его пежо. В случайности я, конечно, не верила, но, памятуя о том, что последней пассией Себа была стюардесса, мысленно пожелала ей доброго здравия и крепких нервов. Её блузка была мне немножко маловата в груди, так что пришлось дышать ровнее, зато юбка села как влитая.

Говорящие отметины на моей шее очень не понравились другу. Он долгим взглядом терзал мое горло, будто пытался таким образом оттереть следы засосов, но, спасибо ему большое, не сказал ничего. Молча снял с себя полосатый шарф и протянул его мне.

Вот за такую понятливость я и любила своего Себа.

*

В девять часов, детское, собственно, время, я потягивала холодный чай, обнималась с журналами, кои презентовал мне мистер Дьявол, и жаловалась Себу на жизнь. Вообще, тяжело, конечно, без улыбки рассказывать что-то унылое парню в рваном комбинезоне и футболке c рисунком Спанч Боба на самом причинном месте, на груди, то бишь. Но я искренне старалась! До той поры, пока официантка, эта гремучая смесь Мерлин Монро с цыганкой Азой, монотонно не поинтересовалась у Себа:

— Ну, и кто проживает на дне океана? — загробным глубоким голосом, кстати, поинтересовалась.

Я чаем чуть не захлебнулась, а Ловелас наш несравненный зубками своими белыми блеснул, челочку на бочок зачесал и с достоинством потомственного лорда пробаял:

— Мы, Боги, где только не проживаем…

У меня чай носом пошел. Закрыв рот рукой, я вынуждена была минуту изображать больную коклюшем, в то время как мой друг, донельзя заинтриговавший большеглазую красотку, записывал на салфетке номер её телефона.

Ну как у него получается-то так просто, одной фразой, очаровывать женский пол, волею судьбы попавший в радиус его сокрушительного обаяния? Уже который раз я наблюдала одинаковую картину: неподражаемая улыбка, искрометная фразочка — и очередная бедняжка, а то и её милая подружка, чуть не с пеной у рта кидалась обниматься с Себом. Или позволяла ему записывать ручкой на ладони его номер. Или подсаживалась к нам за столик. Или… да оставим эти формальности, мой друг был просто неподражаем.

Наверное, только на меня его колдовство не действовало. Потому, думаю, что я в начальной школе его учебником отлупила за мелкое хулиганство. Выбила, как говорится, любовь из его светлой головушки. Ещё чего, дергать отличницу Лиззи Купер за косички! Непорядок! Правда, Себ выглядел таким убитым, когда я ему фингал под глазом поставила, что вместо него разревелась уже я. И в знак признания своей вины вручила мальчишке свой ланч-бокс со вкусняшками. Так и помирились, кстати: сидели на лавочке в беседке, молча хрумкали печенья, сделанные моей мамой, и думали каждый о своем. Я, например, о том, что плести косички больше не стану — себе дороже, а Себ… кактус его знает, о чем он тогда думал. Однако когда через месяц их семья полным ходом принялась готовиться к переезду, мой будущий соколлега, а тогда ещё просто третьеклассник Себастьян Эйлз, подкараулил меня в коридоре после занятий, взял за руку как взрослый дяденька — я в кино видела — и серьезно так, совсем не по-детски пообещал:

— Я буду заботиться о тебе, Лиззи. Просто подожди меня, ладно?

А у самого глаза на мокром месте. Того и гляди расплачется при всех. Разве можно было допустить, чтоб его нюней считали? Конечно, я сказала, что подожду. И сопротивляться не стала, когда Себ меня крепко-крепко обнял. Посреди коридора. На виду у девчонок, которые потом меня вечно дразнили. Из зависти, надо полагать. Они-то все были в Эйлза влюблены. Даже прозвище ему дали — Ромео. За "внешность ангела и задумчивый романтичный взгляд", насколько мне было известно.

А потом Себ уехал. И встретились мы потом только в редакции. Через десять лет, когда мне было девятнадцать, а ему — добрые двадцать один. Нам даже не пришлось истязаться догадками: почти сразу узнали друг друга. Имена-то остались прежними, да и память никто из нас, слава богу, никто не терял. Так что когда передо мной предстал стажер "Ванс эпон э тайм" Себастьян Эйлз, я скорее обрадовалась, чем удивилась. Подломленная предательством Майкла, я была счастлива встретить, пусть даже и случайно, того, с кем были связаны хорошие воспоминания. У Себа тоже, полагаю, предрассудков не было. Мой вновь обретенный очкастый товарищ, минуя приветствие, сграбастал меня в охапку и потащил к компьютеру. Под неотступным контролем Аманды, привыкшей, что Себ флиртует с доброй половиной редакции, он с присущим ему юмором объяснил, ху из ху в дружном коллективе, куда меня занесло. Он также показал, как проще работать с текстом, какие программы для правки удобнее, а о каких лучше забыть. Он был само дружелюбие. Улыбающийся, бесшабашный шалопай в красных брюках и салатовом пуловере. Мы стали прекрасным тандемом "Ванс эпон э тайм". Даже Аманда оценила широту нашего размаха, когда уже спустя месяц после моего вступления в права стажерства команда Купер&Эйлз прикончила статью об особенностях кинк культуры.

В общем, Себ и я… мы были как соль и перец, скрепленные в набор: без одной из составляющих творенье выглядело бы неполноценным. Поэтому Себ мирился с моей скрупулезностью, а я — с его вечными поисками спутницы жизни.

Итак, информационная справка окончена. Вернемся к реальности, где, положив ногу на ногу, мой дорогой друг Себастьян, избавившись от новой почитательницы, тянул через трубочку странного вида коктейль. Его пристрастие к необычным напиткам меня, кстати, немного коробило. Но он же мирился с тем, что я пью чай без сахара и никогда не заказываю мясного. Так что и я, со своей стороны, уважала предпочтения Кэпа. В еде и женщинах, разумеется. Но это не мешало мне изредка подтрунивать над горемыкой.

— Итааак, — наклонившись поближе к Себу, заговорщически подмигнула я. — Счет коснулся цифры сто? Или поздравлять ещё рано?

Эйлз мило нахмурился и картинно пожал плечами. Мол, не считаю и правильно делаю.

— Мне бы хватило одной-единственной, но она, о ужас, любит горький кофе на ночь и смотрит мультики в свои почти двадцать, — мягко поддел он меня в ответ.

Я закатила глаза. И руку из захвата его коварного захвата вытягивать не стала.

— Если твоя единственная не найдет способа повидаться с Трилистником, то куковать тебе в гордом одиночестве, мой милый друг, — вернула я его с небес на землю.

Себ картинно приложил мою руку к своему лбу и всеми частями лица изобразил вселенскую печаль.

— Тогда мне придется отпустить тебя к столпам литературы современности, моя дражайшая подруга.

Я зинтригованно прищурилась. Обычно подобных слов на ветер Себ не бросал. Пропустив мимо ушей его пафос, я незамедлительно потребовала:

— Выкладывай, что тебе известно.

Себ вздохнул, притворно обиженно мотнул головой, но спустя секунду, когда я влепила ему щелбан, перестал артачиться.

— Я слышал, в воскресенье состоится вручение наград С-интертеймент. Ричардсон, полагаю, должен присутствовать там в качестве режиссера "Долгих каникул".

Я слышала об этом сериале, но посмотреть так и не удосужилась. А теперь, благодаря Дьяволу и Девидсону, наверное, никогда и не посмотрю. Где же времени-то набраться на развлечения?

Себ, между тем, продолжал:

— Знаешь, я бы не стал называть эту "слётку" полноценным мероприятием. Так, скорее, закрытая вечеринка. Гламурнные шалопи вместе со своими продвинутыми папочками будут получать эстетическое удовольствие, разглядывая картинки из фильмов. Ну, и под конец вечера, ясное дело, кому-то из номинантов вручат статуэтку в знак благодарности за труд.

Кэп рассказывал таким тягучим заунывным голосом, что я чуть не хмыкнула.

— Тебе-то почем знать? Может, у них будет весело, как…

— …как на вечере у Калигулы? — подсказал находчивый друг.

И я рассмеялась уже открыто. Вырвала у Себа свою руку, погладила его, словно щеночка, по русым волосам и после его довольного урчанья выдавила:

— Не завидуй, единственный мой. Когда-нибудь и ты попадешь на такую закрытую вечеринку.

Я хотела было потрепать расстроенного друга за щечку, но какой-то придурок вероломно вмешался в нашу идиллию воркования, задев мой стул ногой. Ни извинений, ни объяснений я так и не дождалась, поэтому с недовольством повернулась в сторону нахального чужака. Каково же было мое изумление, когда в парне, посмевшем прервать мой разговор с другом, я узнала Бена Смита. Кажется.

Нет, у меня не было проблем с идентификацией личности знакомых, пусть даже недавних. Память на лица никогда меня не подводила. Но в этом индивиде, с ног до головы затянутом в кожу, с прической родом из 80-х, с сигаретой за ухом и со зверским выражением глаз я с трудом различала тень того Бена, хорошего, правильного парня, с которым имела счастье сидеть рядом на занятиях мистера Листера. Разнузданная походка, едкий цинизм, впитавшийся в тяжелую ауру… передо мной будто предстал совершенно другой человек. С лицом Бена, в этом я не сомневалась. Признать, однако, что мы знакомы, однокурсник не посчитал нужным. Он грубо толкнул мальчика-одуванчика, шедшего ему навстречу, и расхлябанно сел за соседний с нашим стол. Плевать ему было на то, что подросток изляпал соком свой модный джемпер. Зато одуванчику было не плевать. Шваркнув в урну испорченный товар, он, выпятив грудь колесом, подскакал к термоядерно спокойному Бену.

— Охренел? — прозаично начал свою речь одуванчик. Смит и ухом не повел.

Он с интересом разглядывал меню. Вертел его и так и эдак, как будто букв, пропечатанных там, отродясь не видел.

— Ты! — смело ткнул Бена в плечо особо возмущенный. — Быстро гони деньги! — и лапу протянул на манер бродяги с большой дороги.

Ещё бы песню грабителя затянул, умник. Влюбленная пара напротив отлепилась друг от друга и с интересом зрителей в кинотеатре уставилась на одуванчика и иже с ним. Девушка даже по секрету на весь зал сказала своему избраннику: "Слушай, какой-то отмороженный этот вот…" — и указала мощным когтем на Бена. Она, между прочим, более отмороженной выглядела в своем топе, больше напоминавшем верх от купальника. Но остальные же молчали! Её возлюбленный, тоже особо умом не блещущий, подтвердил постулат второй половинки: "Ага. У него куртка, как у моего папаши!" И когда они дотошно обсудили гардероб и обувь вновь прибывшего, идеи для беседы исчерпались. Парочка с замиранием сердца и болью в печени ждала развязки действа. В принципе, я тоже. На пару минут, пока Себ отлучился на улицу поговорить по телефону, я была абсолютна свободна в своих предпочтениях, как проводить время. Отложив телефон, изнасилованный моими запросами "Трилистник. Андре Ричардсон", я воззрилась на своего однокурсника, который, даже если и услышал разнузданный приказ одуванчика, не сдвинулся с места и от своего занятия не оторвался. Это обстоятельство задело пострадавшего. Он решил ринуться в бой во всеоружии. Идиот! Выхватил у Бена полюбившееся до дрожи меню, шваркнул бумажку на наш, кстати, с Себом стол, после чего, раздувая ноздри, заорал:

— Слышь, урод! Сюда иди!

Он бы дорос до Смита сначала. Видно же: обычный задира, любитель повыделываться. Нытик по натуре. Рядовой слюнтяй, короче. Такие и официантку облапают, и отнекиваться потом будут. Мол, не я, и все дела. Она сама первая приставать начала. Но в этот раз малец хватил лишку: не подрассчитал, что Бен действительно включиться в процесс может. Смит же с лютой ненавистью в раскосых глазах пялился на одуванчика. Он, кажется, не совсем понимал, что одуванчик говорит, но интонация и то, с какой нахальной миной тот отобрал самое святое, не давало парню усомниться, что одуванчик нарывается на драку.

Дальше все произошло молниеносно. Выскочка ткнул пальцем в плечо Смита, тот перехватил руку обидчика, вскочил с места, опрокинув стул, сделал какой-то коронный трюк карате и… вуаля, наш настойчивый требователь законап и порядка лежит носом в стол, с рукой, заведенной за спину. А Бен стоит сзади и поправляет свободной лапой бандану, съехавшую на бок.

Ну, и где зубрила, готовый родину продать ради идеально написанной лекции профессора Листера? Где добряк, влюблено тетёшкающий книгу Трилистника? Этот странный индивид с мимикой топора, одетый во все черное, был явно не из нашего двадцать первого века. Ему бы дубинку в руки — и пусть идет охотиться на динозавра! Ан нет, почесав тыковку, Бен сообразил, что поступил неправильно. Наверное, визги одуванчика разбудили в парне намек на жалость. Так что в следующий миг он преспокойно отпустил беднягу. Бедняга, бардовый от натуги, изнывал от попранного самолюбия.

— Администрация!! — разрывался он.

Администрация была рядом. Менеджер, лицом схожий с самцом орангутанга, наблюдал за сценой с самого начала. Он явно был большим фанатом бокса, и особый размах Бенового приемчика пришелся товарищу по душе. Он бы руку Смиту пожал и на рубашке попросил расписаться, но работа есть работа. Посему менеджер уныло поплелся навстречу обезумевшему одуванчику.

— Вы чем-то не довольны, клиент? — хмуро спросил татуированный орангутанг у пострадавшего.

Тот задохнулся собственными словами. Жестикулируя, брызжа слюной, он рассказал такую криминальную историю с ним и Беном в главных ролях, что у меня волосы дыбом встали! Да если дело до полиции дойдет, Смиту тяжко придется.

Свидетелей инцидента, конечно, предостаточно. Но все они определенно опасались молодого человека с огнем необузданности в глазах. Хотя больше, полагаю, смущало их его умение постоять за себя. Вряд ли кто-то встанет на защиту австралопитека, одним махом завалившего нехилого по комплекции одуванчика. Который все требовал и требовал справедливости. И в чем-то, конечно, он был прав: негоже вот так бросать людей на столы посреди бела дня. Но это ведь не повод вызывать патруль. При том, что инициатором склоки был, между прочим, он!

Я кусала губы и наблюдала, как здоровяк в черном фартуке, с бейджем Джус скрепя сердце пытается достучаться до совести Бена и стребовать с него объяснение. Бен же, заложив руки в карманы своей модной куртки, крутил головой по сторонам. Похоже, он не понимал, в какую щепетильную ситуацию умудрился вляпаться.

— Если вы не уладите конфликт, нам придется вызвать полицию, — тонко намекнул на толстые обстоятельства менеджер.

Ноль реакции.

— Да чего вы ждете? Таких сразу за решетку надо… СРАЗУ! — не унимался одуванчик.

Он вытащил из кармана свой навороченный телефон последней модели, разблокировал экран и… и я таки не выдержала. Глубоко вздохнув, я резко встала со стула и быстрым шагом подошла к "святой" троице.

— Я знаю этого человека, — робко начала я, уповая на то, что Бен прекратит играть в гостя из прошлого и поможет, наконец, себе сам. — Мы… эээ… друзья.

Мое вмешательство не осталось без внимания. Все трое парней посмотрели на меня. Одуванчик — с пошлой ухмылкой, ему, видите ли, форма стюардессы показалась милой. Менеджер — почти с ужасом: он определенно хотел побыстрее разобраться с проблемой. И только Бен — непонимающе. Он удивленно взмахнул ресницами, будто улететь на них собрался, но все же благодушно разрешил встать с ним рядом.

— Бен не хотел тебя обидеть. Просто он не любит, когда его трогают. Правда, Бен? — строго спросила я застывшего исполина в черной кожаной куртке с шипами. И вновь повторила его имя, уже громче и настойчивей.

Я ожидала ответа, любого, если честно. Но вот к чему я готова не была, так это к тому, что мой однокурсник, согнувшись пополам, схватится за голову и беззвучно застенает. Весь будто облаченный в боль, он под шепоток толпы неловко переставил ногами и, запнувшись, едва не упал. Если бы я не поддержала бедолагу, тот наверняка распластался бы на полу.

— Бен? Бен? — участливо позвала я его, но Смит продолжил терзать ладонями виски.

Одуванчик, кажется, временно отложил военные действия и теперь с интересом живодера наблюдал за страданьями жертвы. Минуты как раз хватило жертве, чтоб вновь выпрямиться и прекратить пугать меня задушенными полувсхлипами. Бледный, прерывисто дышащий, Бен распахнул глаза. Мне почему-то померещилось, что радужка стала тоном светлее. Да и взгляд изменился. Со звериного, ненавидящего весь мир — на почти что истерический, бегающий.

— С вами все в порядке, молодой человек? — для надежности уточнил менеджер, не привычный иметь дело с больными на голову.

Бен кивнул, но с ним определенно творилось что-то неладное: мой однокурсник испуганно озирался вокруг, обшаривал местность в надежде узрить знакомый интерьер, смотрел, смотрел, но желаемого не находил. По мере признания реальности шок Бена становился все ощутимее и ощутимее. До тех пор, пока взгляд парня не наткнулся на меня, силящуюся не показать виду, сколь огорошило меня его неординарное поведение.

— Лиз… — рассеянно провел он ладонью по шевелюре и примял наконец жуткий зачес.

Хипсовая прическа теперь уже не смотрелась так вызывающе. Более того, даже штаны из кожи и куртка в шипах вдруг стали словно великоваты Бену. Он выглядел в них как маленький мальчик, надевший одежду громилы-отца. И хотя я не понимала, с чего вдруг такой визуальный обман — по размеру-то вещи сидели на парне как влитые — но факт оставался фактом: образ неандертальца рассеялся. Растерянный парень на его месте, побледнев, во все глаза таращился на меня.

— Я… — у него сжало горло от произнесенных пары слов.

Хотела бы я похлопать его по плечу и сказать, что все не так уж плохо. Во всяком случае, после его коронного хватания воздуха ртом никто больше полицию вызывать не собирался. Но Бен, ошарашено отступив на шажок, вдруг сорвался с места и, едва не сбив с ног Себа, который как раз в этот момент входил в Джус, выбежал на улицу. Оставив меня разгребать ворох его проблем. Прекрасно! Вот и делай после этого людям добро.

Устало пнув стул, я обернулась к одуванчику.

— Сколько он вам должен за сок?

Без лишних слов, слишком шокированные, чтобы пререкаться, мы быстро уладили конфликт. Денег за испорченный свитер парень предусмотрительно просить не стал. Побоялся, наверное, что вместо Бена ему накостыляет поджавший губы и очень сердитый Себ. Хоть он был и не в курсе событий, ажиотаж публики вокруг нашего с пострадавшим дуэта ему очень не понравился. Да и, думается мне, Эйлз осуждал одуванчика за жадность. Сам-то Себ никогда не стал бы так мелочиться. Тем более, с дамой… Но, как говорится, у всех свои стандарты, потому, усевшись рядом с другом и выдохнув с облегчением, я подробно пересказала произошедшее. В красках. И про Маньяка-из-прошлого Смита, и про кувырок одуванчика. Я думала, Кэп засмеётся, похвалит меня за веселую историю.

Однако реакция Себа была совершенно иной. До одури распрямив спину и разве что не заискрившись от негодования, мой всегда безумно задорный друг с видом террориста, готового разнести кафе к чертовой матери, схватил меня за плечи. И встряхнул. Много-много раз. Пока я не закивала головой как болванчик. Но и тогда Себ не убрал рук. Он терзающе серьезным взглядом посмотрел мне в широко распахнутые глаза и катастрофически ломано рявкнул:

— Совсем свихнулась?

Я таким грозным его вообще никогда не видела. Чтоб брови на переносице съехались, чтоб губы задрожали, а лицо перекосилось — да Себ ни разу в жизни ни на кого не накричал. При мне, во всяком случае. Мы даже в шутку не ссорились, но сейчас… я аж поежилась от того холода, которым повеяло от этого нового, разгневанного Себа.

— Какого х… — рьяно начал Эйлз, но вовремя прикусил язык. — Зачем ты лезешь на рожон, Лиз? — уже спокойнее продолжил он. — В этом вся ты. То сирых и убогих защищаешь. То справедливости ищешь. Вот скажи мне, тебе не страшно? Не страшно было вмешиваться в разборки, совершенно тебя не касающиеся? — не дождавшись моего ответа, он весомо заметил: — Ты же этого Бена без году пять минут знаешь! Видишь, он и на самом деле оказался засранцем редкостным…

Себи ещё много чего наговорил бы, но я положила ладонь поверх бархатистой руки, мягко улыбнулась в знак того, что уважаю его заботу, и безапелляционно прервала нравоучения:

— Я поняла, папочка! Больше так не буду!!

Кэп определенно не поверил, но лапы убрал от меня, хоть и покосился волком. Вот как, скажите, вынести его эту непривычную сердитость? Себ ведь был единственным, кто одной искрометной фразочкой мог мне настроение поднять. А тут злостного монстра изображает. Очень натуралистично, кстати. У меня пальцы на ногах похолодели от его ледяного осаждающего взгляда в упор. И поджелудочная скрючилась, напоминая, что за день я ни разу полноценно не потрапезничала.

— Ну, Сееееб!!! — сложила лапки в молитвенном жесте я. Не хватало ещё и с другом поругаться. Что ж это за день-то такой проклятый?! — Я, правда, всё-всё поняла уже! — клятвенно заверила я непреклонного бдителя моей чести и совести. — Хватит, а? И так чувствую себя преступницей, покусившейся на твою добросердечность.

Я понуро опустила голову. Покаялась. А этот засранец напротив даже и бровью не повел.

— Я тебя на минуту оставил, — постучал он пальцем по столешнице. Но в карих глазах уже проскакивали чертенята, — а ты умудрилась с потенциальным главарем мафии потусить, — это он так ласково Бена назвал.

Но я была рада уже и такому сравнению. В конечном итоге, Себ ведь перестал хмуриться.

— Если бы остался, я бы вас даже познакомила, — поставив локти на стол и положив подбородок на скрещенные пальцы, заверила своего обожаемого коллегу я. Он наклонился вперед, нагло отломил большущий кусок от моего чизкейка и, смакуя удивительное лакомство, с набитым ртом заверил:

— Не, брутальных немых криворуков оставь себе, Лиз, — он запил мое пирожное желеобразным нечто из красивого бокальчика, насладился моей усмешкой и в стиле неподражаемого Себастьяна Эйлза добавил: — Я уже слишком стар, чтобы загораживать их своей грудью от мальчиков-одуванчиков.

Он ещё и бровями поиграл, и за сердце схватился, засранец! Конечно, я прыснула.

С веселой подачи друга конец вечера прошел в теплой уютной атмосфере. Мне даже вторую порцию чизкейка скормили. И, хоть я жутко протестовала, Себ таки исхитрился оплатить мой счет.

*

Дома, ворочаясь с боку на бок в постели, я прокручивала в уме события сегодняшнего дня. Девидсон, Дьявол, Бен, Себ — все они успели удивить меня, если не сказать, ошеломить до глубины души. Морально переполненная, физически похожая на корягу в период её разложения, я кое-как уснула. Кутаясь в одеяло и обнимая подушку обеими руками.

А ночью впервые со дня её смерти мне приснилась мама. Она была такая, как я её запомнила: задумчивая, мечтательная, с ошеломительно милыми ямочками на щеках. Самая-самая родная! Мамочка. Рыжий локон по-прежнему выбивался из толстой косы. Льняное синее платье так шло её голубым глазам! Господи, у меня душа в пятки ушла, когда я увидела знакомую хрупкую фигурку около качелей. Дыханье перехватило от её красоты. Теперь-то я поняла, почему папа из медведеподобного молчуна рядом с этой кукольной, эфемерной женщиной превращался в счастливейшего мужчину на земле.

Не знаю, как у мамы это получалось, но она каким-то непостижимым образом влюбляла в себя всех, кто был рядом. Прирожденная муза, она вдохновляла людей на подвиги. Я ужу успела забыть, сколько природной силы в её хитрых смеющихся глазах. Моя лучшая, самая любимая… мама. Во все глаза я смотрела на ту, что бессовестно покинула меня на пять долгих одиноких лет. Сердце в груди подпрыгивало при виде знакомых до дрожи черт родного лица. Я помнила до мельчайших подробностей этот настороженный полуповорот головы, эту робкую поступь, и все же что-то в маме было не так. Слишком умиротворенно она улыбалась. Никуда не торопилась. Да и потрепанный журнал в её руке казался мне диким несоответствием канону. Некогда маме было читать светские новости. Она вечно суетилась: бежала в больницу, где подрабатывала на полставки медсестрой, наведывалась в булочную на углу — занести свое фирменное блюдо, торт с черносливом, неслась в школу, чтоб встретить меня… Присутствие мамы было в каждом крохотном уголке нашего дома. В уютных занавесочках, сшитых её руками, в разросшемся фикусе, в сводящем с ума аромате домашней выпечки. Она ещё и соседям успевала помогать: то старушке бельё постирает, то зануде с пятого этажа подарит вкусный кексик, чтоб не бурчал на всех постояльцев. Мамино добродушие спасало весь подъезд, полный разношерстных жильцов. Я с легкостью могла представить её вяжущей, пекущей торты, ловящей вместе со мной воздушного змея. Сонливо зевающей над романом Маркеса. Но с журналом странной марки "Devlin's job" представить не могла. При папиной-то антипатии к беллетристике.

— Лиззи, иди ко мне, пирожок, — заметив тень моей растерянности, позвала меня мама голосом, который я обожала больше всего на свете.

Я хотела рвануться вперед, схватить её за руку, никогда-никогда не отпускать, однако ноги налились свинцом. Каждое движение давалось так тяжко, будто я пробиралась через толщу воды. Вроде той бушующей — на обложке журнала, что прижимала к груди мама.

"Утонувшее счастье". Какой красивый, бьющий в самую душу заголовок. Наверное, я бы тоже дала соей статье название, подобное этому. Если, конечно, я когда-нибудь опубликую статью под своим именем.

Но сейчас, стоя подле мамы, робко положившей ладонь мне на плечо, я забыла об амбициях, треволнениях, грусти. Мне было достаточно просто обнимать самого прекрасного, самого нежного, самого дорогого человека в моей жизни. Я бы заставила время замереть, если бы мне представился такой шанс.

— Маленькая моя, — гладя меня по волосам как ребенка, приговаривала мама, — несладко тебе пришлось?

А я, не замечая слез, давно исполосовавших щеки, только кивала. Зачем отвечать, ведь она всегда разбиралась в моих чувствах лучше, чем я сама.

— Не плачь, Лиз. Не плачь. Ты у меня сильная, правда?

В свете недавно произошедших событий это была полуправда, но мне так не хотелось расстраивать маму, что я выдавила из себя надтреснутое "да". И она широко улыбнулась мне в макушку.

— Врунишка, — небольно хлопнув меня ладонью по спине, хмыкнула она.

Я шмыгнула носом. Очень по-взрослому.

Мама дала мне выплакаться. Прижимала к себе, целовала в мокрые щеки. А когда поток, казалось бы, неиссякаемых слез утих, она подняла мое лицо вверх и посмотрела в мои огромные серые глаза.

— Ты молодец. Я горжусь тобой, моя бесстрашная бунтарка, — и, немного помолчав, еле слышно добавила: — Теперь твоя очередь. Помоги ему…

Когда же я непонимающе насупилась, силясь понять, кто такой "он" и чем надо помочь, мама вложила мне в руки журнал.

Я никогда прежде не видела такого выражения её лица. Решительного настолько, что летят искры. Моя шутливая, гораздая на выдумки и шалости мама ни разу не смотрела на меня так исступленно. С таким взглядом полки за собою ведут. Армии собирают. Подвиги совершают. Она же, знакомая незнакомка, взяла мои руки в свои, крепко сжала и яростно прошептала:

— Обещай мне, Лиззи. Обещай, что скажешь ему: "Это не твоя вина. Я… прощаю тебя". Обещай!

Корешок журнала упирался мне в локоть. Мамины касанья стали эфемерными. Всего секунду она глядела на меня полуумоляюще-полуповелевающе. Пока тень её синего платья не превратилась в дымку.

— Мама… — попыталась я поймать её исчезнувший силуэт.

И вздрогнула. Как пронзительно прозвучало вслух это забытое, полное живого отклика боли слово!

— Обещаю… — что бы это ни значило, решительно проговорила я, обращаясь к пустоте.

Тогда, терзая ногтями обложку непонятного призрачного издания, я была на сто процентов уверена, что мамины слова мне нужно тактично передать убитому горем папе.

Как оказалось позже, нет. У мамы, моей хохотушки мамы, были свои покрытые пылью времени тайны. И лишь когда скелеты в шкафу начали греметь слишком громко, до меня с горечью дошло: о самом любимом и нежном человеке в моей жизни я знала катастрофически мало.

Но это было потом, потом.

А сейчас, комкая пальцами огрубевшие страницы, я с тоской смотрела вдаль, все ещё с придыханием надеясь, что мама вновь раскроет мне свои объятья.

Увы, чуда не произошло. Мне оставалось только со злостью терзать глазами журнал, единственное напоминание о нашем коротком неоднозначном свидании.

*

Образ треклятой обложки преследовал меня даже утром. Надпись "Devlin's job" на фоне размытого силуэта одинокой хижины, приютившейся на берегу вспенившегося океана. Картинка намертво впечаталась в память, будто кто-то невидимый поставил узорный штамп. Я видела её, наскоро скидывая тетради и ручки в рюкзак, видела её, когда топала к станции метро, видела в отражении вывесок и в суетливых взглядах прохожих я тоже её видела. Она захватила мой мозг. И лишь на последней паре, языковой культуре народов Англии, мне удалось отогнать от себя образ маленького домика в окантовке бушующей стихии. Кто бы сомневался, помог мне в этом Девидсон, нарисовавшийся на безоблачном горизонте рядовых универских будней.

— Сладенькая! — отсалютовал он и без приглашения плюхнулся со мною рядом.

Я пронзила Идиота презрительным взглядом, приметила узкую повязочку вдоль костяшек на правой руке и с трудом сдержала едкий комментарий. Крушитель фигов. Бой со стеной не прошел даром. Один : ноль в пользу стены. С радостью посмотрела бы продолжение поединка. Пусть бы и второй лапе досталось. Для симметрии.

— Нравится? — проследив за направлением моего взгляда, хмыкнул придурок, потрясая перед моим носом своей раненой конечностью.

— Безумно, — не сумела-таки сдержаться я. — Хотя гипс тебе пошел бы больше.

Улыбка Питера завяла. Он скривился как от укуса комара, придвинулся ко мне вплотную и указательным пальцем стукнул по лбу. Именно в то место, где красовался бесцветный пластырь, скрывающий вчерашний знак отличия.

— Ты тоже похорошела, Дорогуша, — сделал Кретин сомнительный комплимент.

— Твоими молитвами, — грубо отбросив его руку, осадила блондина я.

Мне были глубоко неприятны прикосновения Девидсона. Подле него я чувствовала себя незащищенной и до боли уязвимой маленькой девочкой, которую легко может поймать в свою ловушку соседский мальчишка, третирующий окрестную мелюзгу. Когда Кретин появлялся в поле моего зрения, ладони автоматически холодели, а во рту появлялся приторный привкус предвосхищения стычки. Находясь в радиусе действия Питера, слыша его хрипловатый голос, я совершенно не контролировала свои эмоции. Они могли измениться беспорядочным образом. От липкого осуждения до жгучей ненависти хватало всего одного шажка. И мне страшно было от осознания того, какую жуткую власть надо мной имеет этот, казалось бы, бесполезный для общества человек. Показушник. Мажор. Полная бездарность.

— Может, перестанешь уже ошиваться около меня и… — обличительно начала я.

— …пропустишь наипознавательнейшую лекцию Сайруса? — округлил глаза Девидсон. — Не ты ли вчера пеняла мне на прогулы?

Он не постеснялся припомнить мне мои же слова. И подмигнуть.

Я почувствовала, как из глубин сознания поднимается ярость. Закипающая, до безбожного мощная. Адекватность под её напором нервно отходила на второй план.

Только этого мне не хватало!

В конце учебного дня. В пятницу. Накануне выходных.

Боже, ну почему, почему из тысячи девушек, гордо носящих звание нотинстонка, он выбрал именно меня?! Да пол-университета ради вот этих чудных завитушек на его неумной макушке готовы душу дьяволу продать! Зачем же своим царским обществом мучить меня?! Вопрос был, конечно, риторический. Истоки проблемы росли из нашей роковой первой встречи. Теперь же, увы, мы были прикованы друг к другу. Прокляты! Я прекрасно видела, что Девидсона влечет ко мне, как бабочку — на яркий свет сжигающего пламени. Я сама испытывала странные чувства, находясь с ним рядом.

Одного отрицать было нельзя. Мы ненавидели друг друга. До одури. До летального исхода. Но столь же страстно жаждали продолжить чертову игру в "кто кого".

У Девидсона аж глаз дергался, как по адреналину человек соскучился. Черные дыры во мне выпиливал, силился показать себя умником с большой буквы У. Даже жалко его. На моем поле переиграть меня собрался? Ну, флаг, как говорится, в руки.

— Что дальше? — уважительно показала я большой палец. И под аккомпанемент злобного сопенья Кретина хмыкнула: — Попадешь в десятку лучших студентов?

Невидимый выключатель Пита дал осечку. Синие глаза вспыхнули. Окей. Вызов был принят.

— Тогда ты признаешь меня гением на виду у всего Нотинстона? — приподнял бровь Величество.

Я фыркнула. Во даёт! От скромности изувер определенно не страдал. Ему бы укол от воспаленья самомнения! Чтобы реально научился оценивать свои возможности.

— Не боишься проиграть, Сладенькая? — не унимался полудурок.

Он ещё и рожицу недовольную скорчил. Патлами белесыми встряхнул устрашающе, в своей мерзкой манере усмехнулся и воззрился на меня с нескрываемой жалостью. Мол, проигравших не судят. Я чуть не прослезилась от умильности. Королю совсем башню сорвало. Теперь благонравным учеником собрался заделаться. Интересно, насколько его бравады хватит?

— По рукам, — от моей широкой улыбки едва челюсть не треснула, но я честно пыталась не хохотать. — Могу даже станцевать в честь великого просветления, — смело предложила я.

Питер на миг словно задумался, а потом наклонился впритык ко мне, нежно убрал мои волосы в сторону, после чего выдохнул в самое ухо:

— Ну, если так...

Я чуть со стула не рухнула от его позерства. Благо, в кабинет летучей молнией ворвался доктор Сайрус. Легенда Нотинстона. Гроза зубрил и подхалимов.

Извечно в черном аки смерть, бледный и с темными кругами под глазами, этот неряшливого вида мужчина славился своей непредвзятостью. Хотя, побывав на одной паре Сайруса, я бы сказала иначе: доктор гуманитарных наук просто-напросто не переваривал тех, кто пытался пересечь черту, им проведенную. Он избегал телесного контакта с аудиторией, загодя готовил на столе место, куда нужно положить доклады студентам. Ненавидел особо одаренных типов, решивших покуситься вдруг на его внеурочное время или на его внеурочное внимание. Пока отвечал кто-то из моих однокурсников, Смерть тупился в журнал с лекциями. Он едва ли замечал, как меняются лица нотинстонцев, вещающих у кафедры о загрязнении или фильтрации жаргонизмов в нашем языке. Сайрус, казалось, был больше озабочен своими ногтями, чем речью того или иного ученика. Признаться, такой подход меня несколько смущал. И все-таки его лекции были непревзойденны. Никто из преподавателей не умел превратить свой предмет в произведение искусства. Но когда Смерть открывал рот и начинал вещать о красоте ирландских баллад, о девственном напеве оксфордских народных сказаний, стены аудитории исчезали. Мне казалось, я сердцем слушаю его бархатный тягучий баритон. Уплываю на волнах лирики. Я… получала эстетическое наслаждение от стройности слов доктора. Наверное, мечтательная задумчивость на моем лице и послужила сигналом к атаке Девидсону, о котором я совсем позабыла после неподражаемого вступления мистера Сайруса.

— Купер, слюни подотри. Ты же сейчас весь класс забрызжешь, — не постеснялся изобразить тошноту господин Кретин.

В самый неподходящий момент, когда границы разума раздвинулись и перед внутренним взором начал вырисовываться Камелот. Смерть и дальше продолжал, меняя тембр и акцент, рассказывать о мифическом правлении кельтского героя, заставляя аудиторию немо вздыхать, а также переживать взлеты и падения легендарного вождя, отвоевавшего земли у варваров саксов. Но Засранец Девидсон вырвал меня из идиллии пятого века. За что я с превеликой радостью наступила ему на ногу.

— Замолчи! — гавкнула я. — И слушай!

— Эту тягомотину? — коварно наступив мне на ногу в ответ, ангельски поинтересовался бескультурный индивид.

Я пожелала ему срастись чакрами с баобабом, после чего расчетливо напомнила:

— Уже сдрейфил добраться до десятого места?

Питер тряхнул кудряшками и посмотрел на меня оценивающе-нахально. Его взгляд, горячий, циничный, задержался на закрытом вороте водолазки и, лаская, скользнул на губы. Как будто кретин глазами пожирал меня. Кошмар! В порыве стыдливости я поднесла ладонь к шее, чем вызвала кичливый смешок.

Ну и ладно! Пусть веселится! Изувер ненормальный!

— А как же здоровый дух соперничества, гордость, банальное усилие выиграть? — с присущим мне тактом поддела величество я.

И вынужденно одернула юбку, потому что в ответ на иронию придурок томно глянул на мои колени. С такой жадностью во взгляде, что мне стало по-настоящему душно. Будто мы не в учебном учреждении лекцию слушали, а в караоке зажигали уже седьмой час. Ужасное чувство.

На заднем фоне мистер Сайрус нес в массы просвещение, и наши перешептывания, я заметила, не остались для него тайной за семью печатями. Поэтому я прикусила язык и предупреждающе глянула на Питера, уже открывшего было рот, чтобы парировать мне.

— Только попробуй! — глазами предупредила я его.

Девидсон лишь пожал плечами. Ему-то, идиоту, было все равно, как о нем отзовется преподаватель.

— Доктор Сайрус! — к моему ужасу, поднял руку Кретин.

Он прервал Смерть на полуфразе, и теперь мрачный жнец стал на ранг мрачнее и суровее.

— Да? — неохотно повернул он голову в капюшоне к наглецу.

Доктор был на полпути к галерке — он часто перемещался во время лекции, это создавало эффект звукового эха, ну, и, естественно, не давало студентам расслабляться — и теперь, сгорбившись, застыл подле Алисы, которая столь же вдохновенно, как и я, ловила каждую букву в эффектной речи Сайруса.

— Мисс Купер не согласна с вашим последним постулатом, но, видимо, стесняется опротестовать вашу речь вслух, — припомнил мне урок Спаркса Девидсон.

— Хммм? — поднял бровь мужчина.

У него дернулась скула, но, в целом, Смерть остался верен канонам щепетильности. Вежливый, строгий, допускающий намек на творчество преподаватель, готовый выслушать даже того ненормального, кто рискнул потягаться с ним в знании языковой культуры народов Англии. Мажор поставил меня просто в идиотское положение. Либо выдумать сюрреальную причину, почему я срываю лекцию, либо обличить злейшего врага во лжи. Последнее, однако, отметалось. По темно-синему огоньку в бесноватых омутах я поняла: Питер только того и ждет, чтоб я сдалась и признала — он хитросделанней и круче. Да пусть подавится своим бахвальством, выпендрежник убогий!

Выпятив подбородок, я встала из-за парты.

— Вы утверждаете, что вестфалы — основоположники нашей современной риторики, — нерешительно начала я, копаясь в памяти.

Из вех истории мне было известно не так уж много об этом примечательном племени западных саксов, и все же за одну вещь можно было зацепиться.

— Однако даже происхождение гордого названия нашей страны происходит от наименования племени англов. Более того, по утверждениям историковедов, саксы были народом диким, выигрывавшим скорее на своем бесстрашии, чем на умении просчитать ход противника. Так о какой же культуре можно говорить, раз…

Мои щеки пылали. Не помню, когда последний раз я изображала из себя полную невежу перед толпой. Хотя нет, помню. НИКОГДА! Черт возьми, я привыкла давать полные точной информации ответы, по которым можно писать учебники. И вот… Стою и несу всякую ересь. Хорошо, мистеру Смерти хватило вежливости без ремарок выслушать бред душевнобольного… Зато уж как повеселился Девидсон! Идиот закинул ногу на ногу, покхыкал, словно больной ангиной и, в довершение позы негодования, сложил лапы на груди.

— Не позорься, Купер, — прервал мою бессодержательную речь господин Кретин.

Мы с Сайрусом синхронно пронзили его острыми взглядами. Правда, я, не в пример Смерти, сдержаться не смогла.

— Кто бы говорил, — мрачно осадила выпендрежника я.

Питер обиженно надулся. Привстал, как бы показывая всем присутствующим, что собрался слово молвить и, поразив меня в самое сердце, действительно молвил.

— Нынешнее название нашей бравой страны обобщенное. Да будет тебе известно, в ирландском и других кельтских языках наименование племени саксов употребляется для обозначения современных англичан: в ирландском «Sasana» значит Англия и «Sasanach» — англичане. Если брать в гэльский, то параллель заметит даже такой профан, как ты: «Sasunn» — Англия, «Sasunnach» — английский.

Мощно! Я как стояла с открытым ртом, так и не закрыла его, пока Король не завершил свою историческую справку. Очень, кстати, точную, судя по выражению удовлетворенности на лике Смерти. Последний прямо мысленно рукоплескал. А вот мне, признавшей поражение, только и оставалось, что скрипеть зубами да терроризировать пальцами ребристый краешек парты. Не могла же я оду спеть королевскому граматею! Будь он трижды проклят, откуда узнал-то столько о племенах варваров? Они по духу Высочеству близки что ли?

В общем, я была поражена, если не сказать шокирована. Кусала губы от досады, волком косилась на Девидсона, у которого от самодовольства раскраснелись уши. И лишь доктор Смерть не дал мне погибнуть от раздражения. За время препирательств преподаватель успел дойти до нашего ряда и теперь с неподдельным интересом разглядывал придурков, извративших его лекцию.

— Раз вы уже примерили на себя мою роль, мистер Девидсон, — интересно, когда он выучил его имя? Нас-то всех, меня и однокурсников, не удосужился даже по лицам различать, — то, смею предположить, сыграете её до конца.

И это было не предложение. Посмел бы Мажор возразить. Ему бы тут же голову косой отрубили за неподчинение. Вид у доктора Сайруса был такой, как, наверное, у сакса, впервые познавшего вкус пролитой крови. Не стала бы я с ним связываться. Питер, наверное, оценил перспективу лишиться предмета, на котором носят шапку. Послав мне воздушный поцелуй, идиот, перепрыгнув через две ступеньки, встал лицом к заинтригованной аудитории.

— Моменто мори, всяк сюда входящий.

И чтоб не втуне сгинул человек,

Напомним во продрогшем настоящем

С седьмого по десятый англовек, — развязно начал Мажор.

Он заложил руки в карманы и вальяжно начал раскачиваться с пятки на носок. С выражением лица а-ля "король мира". Его голос не дрогнул и щеки не вспыхнули. Обтянутая темно-серым джемпером грудь опускалась ровно, дыхание ничуть не сбилось. Величеству, сдается мне, даже нравилось повышенное внимание толпы, разом притихшей, шокированно переглядывающейся после грандиозной, идеально продуманной вступительной анфилады мистера Показушника. Мне только и оставалось, что дивиться его умению выставляться. Изумительно, просто изумительно! За два года выучил маленький отрывочек производства мистера Сайруса. Какой молодец! Мне, наверное, бравировать стоя полагалось, но, уж простите за скупость, дорогой стихоплет, ручки после вчерашнего ползанья по шкафам болят, нет сил, агонизируя, хлопать! Скептически покачав головой, я уселась поудобнее: вдруг придурок ещё что-нибудь интересное выкинет. И точно! Глядя прямо мне в глаза, абсолютно, на все триста процентов уверенный в своем природном шарме, Кретин азартно продолжил распинаться:

— Итак, леди и джентльмены, — в точности повторил он обращение к нотинстонцам мистера Сайруса, — наш путь пролегает сегодня через готическую Англию. Давайте погрузимся в круговерть мелодичного слога англосаксов и попадем под очарование йоркского эпоса, берущего начало от…

В гробовой тишине, под аккомпанемент изумленного выдоха Смерти мой злейший враг, не заботясь о том, что все взоры пронзают его одинокую фигуру, слово в слово повторил уже сказанное сегодня преподавателем. Насмешливо глядя на меня, уже утратившую веру в него, как в кромешного идиота, Питер плавно, определенно получая удовольствие от процесса, рассказывал о Короле Артуре, прославившем его Мэлори и совсем незаметно, мастерски перешел от грубой культуры викингов к примечательной разнообразием эпохе возрождения.

— Забегая немного вперед, хотелось бы отметить, что Тюдоры… — он прервался, в шутливой манере склеротика почесал затылок и вопросительно обернулся к застывшему у кафедры преподавателю.

Кретин закончил пересказ ровно на той фразе, которую оборвал не далее получаса назад, когда вероломно вмешался в речь доктора. Последний, кстати, в пику своим обычаям таращиться куда угодно, кроме как на студентов, шарил задумчивым взглядом по выступающему. Смелый выпад Девидсона задел чувствительные струнки души многоуважаемого Смерти. Повертев в руках карандаш, он несколько устало кивнул Питеру.

— Блистательно, — признал таланты Девидсона препод. И когда тот задрал нос и едва не лопнул от самодовольства, очаровательно поставил Короля на место. — Однако прерывать лекцию на самом интересном — разве это не апофеоз бестактности? Вы обязаны продержать внимание аудитории до конца. Так будет правильно, Вы не находите, мистер Девидсон?

Мистер Девидсон не находил. Он вообще не находил ответа в свистопляске своего жуткого возмущения. Кретин выглядел безумно комично, то порываясь броситься прямиком к Смерти с целью задушить, то вдруг снова отступая на шажок к первому ряду. Я не смогла сдержать улыбки. Эта черта Питера — сначала рваться в бой, хорошенько не взвесив масштабы последствий, а потом истязаться от бессильной злобы, делала его почти милым. Почти ребенком.

— На следующем занятии я жду от Вас столь же блистательного продолжения лекции, теперь уже касательно той самой эпохи Возрождения, которую Вы смело упомянули в своем сегодняшнем выступлении.

И улыбка. Одними уголками губ. Эфемерная, едкая. Смертоносная. Я бы от такой убежала в соседнее королевство. А вот у Девидсона наглости хватило ещё и поспорить с преподавателем.

— Почему я должен делать за Вас Вашу работу? — не постеснявшись присутствия сотни свидетелей, выдал камикадзе.

Однако, на удивление, доктор не взбеленился. Он, взмахнув полами робы, вышел из-за кафедры, остановился подле пышущего возмущением Питера и, по-отечески мягко положив руку на плечо Кретину, очень тихо произнес:

— Потому что впервые за два года, проведенных вами в нашем благонравном учебном заведении, мистер Девидсон, вы впервые проявили хоть какой-то интерес, — мистер Сайрус кашлянул, внимательно посмотрел в глаза своему осекшемуся ученику и холодно добавил: — Вправе ли я мешать Вам сделать, наконец, шаг вперед, мистер Девидсон?

Они с полминуты играли в переглядки. Победил мрачный жнец, хотя, признаться, на какой-то краткий миг мне показалось, что мистер Сайрус и сам не знает, каков будет исход этой исступленной битвы.

— Ладно! — под конец бросил Девидсон. Он первым отвернулся. — Я закончу эту черто… — перегнул он было с эпитетом, но после громкого многозначного покашливания доктора исправился: — эту заумную лекцию.

На том и порешили. Девидсон, в последний раз волком зыркнув на преподавателя, отправился на свое место, а Смерть, включив обаяние на полную катушку, будто ничего не случилось, перескочил на тему не менее интересную — осветил вкратце идеологию поэмы о Беовульфе Алкуина.

А пока Смерть с присущим ему запалом вещал об эпохе борьбы франков с готами, господин Кретин пребывал в прострации. Он отстраненно разрисовывал ручкой поля своей тетради и думал о чем-то своем. Лишь единожды Кретин вскользь посмотрел на меня, когда, неловко повернувшись, я нечаянно задела его локтем. И в этом беглом взгляде, брошенном на меня, я уловила тень непонятной опаски. Будто я представляла собой угрозу ядерного взрыва. И теперь бедному Девидсону нужно было сию угрозу устранить. Но искра паники потухла почти сразу же после того, как зажглась. Питер мотнул головой, отгоняя от себя тревоги, и вновь превратился в редкостного засранца, готового портить мне жизнь. Ничто не меняется в мире Кретина Нотинстонского!

*

Недолго мистер Выпендрежник сидел без дела. Расслабиться и получать удовольствие от пары мне Его Кретинство не позволил. Негоже, чтобы рядом со страдающим кто-то мечтательно грыз кончик карандаша. Если б я рыдала навзрыд, билась головой о стену, тогда — да, все бы у Девидсона было в полном порядке. А я вот, ямочками сверкая, наглядеться на мистера Смерть не могла. Каждую его реплику тщательно на листик переписывала. Чуть ли не в ранг кумиров преподавателя возвела. Где уж тут Питеру покой обрести? Наглым образом, пока я самозабвенно черкала в клеточках округлые буковки, придурок коварно придвинулся ко мне вплотную. Я даже пикнуть не успела, а он уже положил огромную лапу на мое колено.

— Ку-ку, — поздоровался идиот, — мне скучно! — в ответ на топорный взгляд в сторону своей потенциально отрубленной конечности пояснил похабное действо Питер.

Вы когда-нибудь чувствовали, как внутренний цербер раскрывает свою пасть и готовится свершить марш-бросок, чтоб угробить несчастную жертву? Вот я, например, чувствовала себя так, будто способна совершить смертный грех, если Величество не уберет руку. И под грехом, конечно же, я не имела в виду чревоугодие… Хотя что-то определенно заманчивое было в идее скормить Мажора аллигаторам! Но съеденным герой быть не боялся: пробежавшись пальцами по кромке моей расклешенной юбки, он, закусив губу, чуточку отодвинул краешек ткани вверх. Миллиметра хватило, чтоб мое бешенство вырвалось наружу:

— Изыди, Девидсон! — огрела я его учебником по руке.

Корешок пикировал точнехонько на забинтованную полоску. Лицо Девидсона перекосилось. Он изобразил немой рык гепарда, подстреленного охотником, но в мою юбку вцепился намертво.

— Неа, мне и тут хорошо, — осклабился Кретин и, поерзав, вновь попытался сдвинуть рюшу.

Мне было совершенно не до игр. Щеки полыхнули бардовым, сердце забилось в груди как ненормальное. Подумать страшно: раздевание на виду у всей аудитории! Да Кретин чокнулся! Разве можно…

Можно.

Полоснув меня белозубой шальной улыбкой, Девидсон нежно погладил ладонью участочек, отвоеванный в нечестном бою. Нарисовав облачко или что-то очень похожее на него, Кретин неожиданно сжал пальцами мою ногу так, будто хотел оставить на ней дорожку из синяков. С широко распахнутыми глазами, давясь несогласием, я вцепилась в его запястье обеими руками, дабы не позволить идиоту просунуть лапу мне под юбку.

— Сбрендил? — сорвавшимся голосом истерически вопросила я.

Питер не соизволил ответить, хотя его губы были в непростительной близости от моего уха. Хмыкнув, изувер игриво пощекотал покрывшуюся мурашками кожу и, очертив большое полукружье, казалось, согласился прекратить безобразие. С минуту он слушал мое сбившееся рваное дыхание, касавшееся его щеки и волос, а потом, натешившись своим чистоплюйством, резко передвинул лапу на внутреннюю сторону бедра, чуть дальше коленки. С позерским "ммм" и оскалом а-ля "Дракула-моё-всё". Чиркнув ногтем по глади колготок, его настойчивая ладонь мерзко поплыла по моей ноге вверх. Катастрофически медленно, словно прожигая дыры в броне моего здравомыслия.

— И что ты будешь делать, если сбрендил? — потершись коленом о мою захваченную в плен ногу, сипло уточнил Кретин. — Может, поцелуешь? — мечтательно пробормотал он и, упоенный своей властью, ущипнул.

Очуметь! Посреди класса, переполненного гиперактивными студентами, перед носом вечно перемещающегося по периметру "арены" мистера Сайруса, который, благо, сейчас так увлекся перечислением заслуг англиканской церкви, что временно выпал из реальности. Питер Меня Лапал! Феноменально! Да у Девидсона напрочь выключило мозги. Или совесть. Если, конечно, таковые у него вообще имелись. Впрочем, рассуждать о добродетелях сами-знаете-кого долго не пришлось. Он с удовольствием доказал, что пасторский воротничок величеству не к лицу. Как будто я сомневалась!

Разнузданный, самодовольный, Девидсон едва в не хлопал ладоши, наблюдая за моими тщетными потугами отстраниться. За все то время, пока доблестные англичане смирялись с христианством в словесной версии мистера Смерти, Кретин и дюйма не оставил между нашими телами. Тихим сапом все протирал, протирал своими штанами лавочку, и отрезал, наконец, мне все пути к отступлению. В итоге я получила: слева торжествующий Король, справа — бездонная пропасть прохода, оккупированного доктором Сайрусом. Двинусь хоть немного, и рухну под ноги преподавателю. Отличная перспектива! Особенно, если учесть, что лапа Девидсона маниакально дернулась и приподняла мой подол.

— Поцелуешь ведь? — несильно стукнув меня по ноге, вопросил идиот.

Клацанье моих зубов подле его уха было более чем красноречивым ответом. Но и оно не усмирило великую жажду Звездуна доконать меня окончательно.

— Укусишь? — насмешливо вздернув брови, вдохновенно предположил идиот.

Станцую. На его могиле. И эпитафию сочиню: "Здесь похоронен сукин сын. Мы, наконец, гордимся им!". Так я подумала. Вслух же проскрежетала другое:

— Помогу прославиться, — и, шваркнув вызов, как собаке — кость, торжественно послала ему самую ядовитую улыбку из своего арсенала.

Увы, Девидсон не оценил мощи предупреждения. Он картинно зевнул, развалился на своем месте поудобнее, бросил заинтригованный взгляд под парту, туда, где обнажились чуть не до кромки колготок мои ноги, и скучающе выдал:

— Да ну?

Чтоб у него вечный запор случился!

Меня от гнева всю перекорежило, а Девидсону хоть бы хны! Сидит себе с дурацкой ухмылочкой, будто зубную пасту рекламирует. Весь из себя самодовольный, ну прямо герой с большой буквы Г. И ведь не поспоришь. Эта буква безмерно подходит великому Говнюку всея Нотинстона! Он же, сволочь редкостная, меня в такое положение поставил, что я и ударить его не могла: наши елозанья, вкупе с Девидсоновыми поползнавеньями, сразу разоблачились бы. Поэтому с усердьем умалишенной я от души царапала запястье Идиота, посмевшего покуситься на мою честь. Идиоту очень не нравилось, что какая-то гусеница пытается Его Величество покромсать в капусту. Натерпевшись злобных выпадов, он всего-навсего сжал на моей ноге свою лапищу. Этого вполне хватило, чтоб я перестала рыпаться и замерла. Пораженная, раздавленная стыдом и гневом, очень медленно, как в заторможенной съемке, я опустила глаза на коленку, словно надеялась взглядом вернуть воздушные воланы юбки на приличествующее им место. Однако эффектные рюши подвели хозяйку: понурыми лепесточками они сбились в районе бедер. И оттого непристойней, бесстыдней смотрелась огромная загорелая ладонь Девидсона на фоне моей безукоризненно белой кожи. Рука изувера гадким захватчиком стиснула мое бедро, ласково погладила местечко под коленкой и, поддев большим пальцем конец юбки, игриво отодвинула подол немного влево. Так, чтоб выставить на всеобщее обозрение мои скромные розовые танго в цветочек.

— Мило, — прокомментировал сукин сын увиденное.

У меня уши загорелись после его пошлых слов. Черт! Черт! Черт! От щекотливости ситуации даже волосы встали дыбом. Кошмар! Как такое вообще могло случиться, чтобы Питер… Чтобы вот так запросто… Да я никому никогда дальше поцелуев заходить не позволяла, а тут…

Кажется, у меня мысли взорвались звездопадом ненависти. Руки похолодели, губы сжались в тонкую полосу. Стыд, злость — эмоции переплелись в единый комок. Я и не думала, что какого-то идиотского заигрывания хватит, чтоб вызвать во мне такой бушующий шквал негатива. Однако факт оставался фактом: воздуха катастрофически не хватало. Все сенсоры устремились к тому участочку кожи, который поработил своим жарким касаньем Девидсон. Глубоко вдохнув, выдохнув и мысленно досчитав до пяти, я коротко рявкнула:

— Прекрати.

Ещё до конца не осознавая, сколь яростно ненавижу индивида, сидящего подле, я милостиво предложила ему сделку:

— Прекрати сейчас, и я честно попытаюсь забыть то, что здесь произошло.

Светлый лик Короля вытянулся. Малюсенькую долю милисекунды он изумленно таращился на меня. Ясное дело: жертва поставила ультиматум. Это же нонканон! Кретин-то надеялся: я заплачу, молитвенно челобитную ему отобью, а потом ещё униженно ковриком расстелюсь, чтоб он, милость его можорская, стопы царские об меня вытер. А тут я — несгибаемая, как скала, с убийственным взглядом глаза в глаза. Шантаж учинила. Спорить могу, у Питера разрыв сердца чуть не случился. Его черствого, кретинского сердца, навеки заледеневшего от хамства и подлости. Это сердце, кстати, заколотилось лихорадочней, когда я, прищурившись, произнесла:

— Иначе пожалеешь.

И всё. У Господина Кретина отказали тормоза. С маниакальной улыбкой в тридцать два, с выражением глаз а-ля "Ганнибал снова вышел на охоту" Девидсон беззастенчиво черкнул указательным пальцем по ободку моих простеньких трусиков.

— Да неужели? — развязно хмыкнул он, испепеляя меня всполохом огненно-синего.

Я не потрудилась ответить. Не прерывая визуального контакта, спокойно подняла руку вверх.

— Ты не посмеешь, — проскрипел зубами Девидсон, но в его голос дрогнул, а в глазах проскочила тень завороженного сомненья.

— Ты станешь очень популярен, Питееер, — на его манер растягивая гласные, прошипела я.

А в следующий миг…