Укрощение миледи (гет)

Часть все еще вторая.

Мне сложно было уловить момент: когда же все это началось?

Чем больше я думала, тем чаще мысль моя упиралась в нашу встречу в «Красной голубятне». Если всерьез разобраться в своих чувствах, то остается признать: я не испытывала того негодования и бешенства, которые были бы логично в той ситуации. Да, неожиданно живой граф угрожал застрелить меня, если я не отдам ему эту дурацкую бумагу; почему же я почувствовала скорее облегчение, чем гнев?

Я бы прошла мимо этой несуразицы в чувствах, но за год ничегонеделания хоть какое развлечение — пытаться понять себя. И я поняла.

Это мои враги могут сколько угодно считать меня кровожадным и злобным чудовищем. Да, я жесткая, злая, коварная. Но убивать? Я погорячилась. На волне эмоций мне хотелось эпатировать кардинала. Он почти прямым текстом приказал мне убить герцога? Отлично! Ошарашим его ответным: мол, не только с радостью убью, но и еще бы одного убила! Я же уверена была, что Ришелье не пойдет на этот торг! Он так ценил всегда этого проклятого гасконца!

А тут кардинал берет — и подписывает эту бумагу! Шикарно!

И я осталась перед необходимостью держать свое слово. Я ж женщина упрямая, сказала — как отрезала. Вот так сболтнула сгоряча: и от тебя ждут двух трупов.

Признать, что переиграла? Никогда!

Я слишком дорожила своей шокирующей репутацией. Мне было важно, что сам великий хитрец в красной мантии — и тот меня боится! Я не могла прийти к нему и сказать, что не в силах пойти на такое. Мне оставалось только идти — и убивать.

А тут появляется граф. Какая неожиданность! И отбирает у меня чертову бумагу. И все, пожалуйста, моя честь спасена, я не виновата, меня буквально заставили отказаться от моего замысла!

Чем больше я об этом думала — тем смущеннее была. В этом было… что-то новое для меня. Что-то необычное в том ощущении, когда понимаешь, что мужчина не позволили тебе совершить ошибку. Раньше меня выбешивало, если эти самонадеянные наглецы лезли в мою жизнь; с графом было не так.

Итак, без сомнения: именно этот случай начал что-то переворачивать в моих представлениях о мире и о себе.

Дальше — больше. Вся эта история с моим заточением. Теперь, когда у меня было время — ужасно, сколько времени! — чтобы все обдумать… Я стала смотреть на вещи немного под другим углом зрения.

Изначально я исходила из того, что надо мной совершено насилие, что меня против моей воли держат под замком. Но если подумать хорошенько: какие мотивы двигали моим супругом? Разве он из пустой жестокости и злости так поступил со мной? Нет, и я убедилась в этом, потому что он предоставлял мне тем больше свободы, чем больше я доказывала, что заслуживаю ее. Нет, граф не испытывал садистского удовольствия, держа меня взаперти. Наоборот, он с радостью хватался за любой предлог предоставить мне больше свободы. Мне достаточно было только попросить: и я тут же ее получала.

Итак, подумав хорошенько, я пришла к выводу, что не жестокость, не злоба и не ненависть были причинами моего заточения. Что же тогда?

Ах! Да ведь граф сам же мне объяснил в первый же день! Да я мимо ушей пропустила, считая лицемерием!

Он сказал, что, как муж, несет ответственность за мои поступки.

В этом есть некое рациональное зерно. Известно, что граф де Ла Фер — человек чести, который к своему долгу подходит серьезно. Для него действительно логично считать себя ответственным за то, что я творю. И, право, я удивлена, что он не предпринял активных действий раньше. Просто не знал обо мне? Как я поняла, он считал, что я умерла. Откуда же узнал правду? От гасконца: кто ж еще мог разболтать о моем клейме! Узнав, что я жива, он начинает следить за мной: сам в этом признался! Однако не вмешивается в мои дела… до того момента, как я не ввязываюсь в историю с убийством Бэкингема. Тут-то мой муж выходит из тени и недвусмысленно заявляет: не позволю.

А что делаю я? Игнорирую его и еду себе в Англию. За что и поплатилась. Подумаем: если бы я отказалась от своих кровожадных планов и тихо-мирно продолжила бы жить себе во Франции, в меру интригуя… стал бы он вмешиваться?

Кажется, я знаю ответ: нет.

Имеем чистый итог: граф запер меня в своем доме, чтобы я не натворила непоправимых дел.

Хм. Право, так я в своих мыслях дойду до того, что стану ему благодарна, чего доброго!

Но, если посмотреть на поступки графа без пристрастности (да, я и так умею… иногда). Что такого страшного он мне сделал?

Он тебя повесил, милочка!

Да, тут не может быть двусмысленности. Он меня действительно повесил, и это определенно нельзя оправдать, забыть, простить. Это был непоправимый поступок. То, что я выжила, — счастливая случайность.

Но почему же он так поступил?

…хоть и много лет прошло, мне было больно, как тогда. Я не могла объяснить и понять такого предательства с его стороны. Да, я знаю, знаю! Я виновата, я не доверяла ему, я обманывала его, я скрывала свой позор ! Но ведь не зря не доверяла, получается?!

Меня захватывала истерика всякий раз, когда я думала об этом. Я не пыталась самооправдаться. Я отдавала себе отчет в том, что я должна была довериться ему и рассказать ему все, еще до свадьбы… С другой стороны, я была так обижена на него… он так все решил, сам, он ведь даже не спросил меня, люблю ли я его, хочу ли я за него замуж… он просто решил, что мы должны пожениться, и поставил меня перед фактом. От обиды я и решила: ах, раз так, раз ты все знаешь лучше, — я не буду откровенничать с тобой! И я… промолчала и скрыла. Я бы призналась однажды: обязательно. Когда научилась бы ему доверять; но я так и не успела научиться…

Как бы то ни было, виновата я или нет перед ним, — это не оправдывает его поступка и не снимает с него ответственности. Я скрыла от него свое прошлое: он меня убил. Неравноценные поступки!

Я не могла ему этого простить. Я знала, что никогда ему этого не прощу. Это было предательство, слишком острое, слишком ужасное, чтобы изгладиться из моей памяти. Он разрушил мою жизнь. Из-за него я стала такой. Я не пытаюсь оправдать себя, но это факт: его предательство опустошило мою душу. С тех пор мною владели лишь злоба и жажда мести.

И все же — почему? Почему он так поступил со мной?!

Ах, граф! Как не вовремя вы лишили меня возможности задавать вам вопросы! Вот вопрос, единственный вопрос, ответ на который для меня важен! Почему, почему, почему вы, даже не дав мне возможности объясниться, — убили меня?!

Впрочем, что изменилось бы, если бы он позволил мне сказать хоть пару слов в свое оправдание, — и все равно повесил бы?

Однако граф уверял, что любил меня — даже в тот момент. И все годы после.

Возможно ли это?

Возможно ли собственными руками повесить любимую тобой женщину? И не убить потом себя?

Любопытно! Пытался ли граф наложить на себя руки после этого случая? Судя по тому, как он глушил чувства в вине, что-то такое у него в мыслях было!

У меня нет причин подозревать его во лжи. У каждого свои недостатки, но граф де Ла Фер никогда не врет. Это действительно так. Раз он сказал, что любил, — значит, любил. Да это и так чувствовалось. Сложно не заметить, когда мужчина так тебя любит.

Что ж. Получается, граф убивает свою любовь и продолжает жить в глухой тоске по ней… по мне, то бишь… пока вдруг не узнает, что я жива. И, по его словам, он начинает надеяться. На что?!

Бог мой! На что может надеяться мужчина в отношениях с женщиной, с которой он так поступил!

Он же не думал, что я ему прощу!

Но он надеялся. Значит, очень любил. Надо очень любить женщину, чтобы иметь силы надеяться в такой ситуации.

Более того: он рассчитывал, что его чувства тронут мою душу! Где он у меня душу-то разглядел?! Что за насмешка! Сначала он сам эту душу из меня вытряхнул и задушил, а теперь он надеялся ее тронуть! Чудовище!

Я ушла в эмоции. Вернемся к рационализму. Граф убивает женщину, которую любит. В слепой тоске прожигает жизнь, отказавшись от титула и своего имени. Узнает, что женщина эта жива. Надеется завоевать ее чувства. Она вроде бы идет ему навстречу (да, я весьма талантливо поддерживала его надежды, признаю). И…

Предает его.

Роскошно. Кажется, графу отплатили его же монетой!

Я могу торжествовать. Я поступила со своим мужем точно так же, как он поступил со мной.

Я верила в его любовь, а он предал меня. Он верил в мою искренность, а я предала его.

Я мечтала о мести долгие годы. Видит бог! Я жадно и остро мечтала, что все испытанные мною страдания граф однажды прочувствует на своей шкуре! Что он поймет тогда, как жесток он был. И что я рассмеюсь его боли и почувствую себя отомщенной.

Что ж! Я отомстила!

Но торжества что-то не чувствую.

Почему-то было больно. За графа, черт бы его побрал!

Это ужасно, отвратительно, безумно… но мне жаль его.

Наверно, я слишком чувствительна. Навоображала себе бог весть что… Мужчины не отличаются такой сентиментальностью.

Но… но факты — вещь упрямая.

И я уверилась в мысли, что граф очень меня любит. Несмотря ни на что. Несмотря на наше прошлое, мое настоящее, и это предательство… А он — любит!

Я была тронута.

Правда.

Мужская верность трогает сердце даже самой холодной женщины.

Невозможно оставаться равнодушной, когда мужчина много лет страдает по тебе и готов прощать и прощать любые твои поступки.

Я подумала, что граф определенно заслуживает награды за свою преданность. Поэтому я миролюбиво настроилась встретить его по-доброму и ласково, когда он придет мириться. Нет, я не прощу и не забуду ему этого повешения. Но все ли на свете заключено в прощении? Иногда, чтобы простить, надо дать человеку возможность доказать, что он заслужил второй шанс. И я согласна дать графу возможность восстановить отношения со мной. Он хочет моей любви? Я не люблю его, но я согласна попробовать полюбить.

Я ждала его. Месяц, два.

Я ждала его полгода, представляя себе, каким счастливым я могу его сделать, и как наладится жизнь, если мы перестанем враждовать. Моим воображением владели совсем новые и необычные для меня мысли. Мне казалось, что я как-то очистилась, возвысилась над собой. Что я отреклась от старой жизни и начала жить заново: чисто, правильно. Я была в большом воодушевлении от осознания правильности своего выбора.

Я ждала и ждала…

А он так и не пришел.

И тогда на меня навалилась апатия и опустошенность. Не было больше сил на чувства. Что бы я ни делала — а все неправильно, не так, не помогает! Жила местью и ненавистью — плохо. Решила простить и начать сначала — тоже плохо. И так плохо, и так плохо. А что я могу? А я ничего не могу. Мне плохо, плохо, плохо. Я не хочу ничего решать! Не хочу! Что бы я ни решила — а все плохо, плохо, плохо!

Я измучилась до невозможности. Сколько можно? Почему я не заслуживаю быть счастливой? Чем я хуже других женщин? Почему все так?

Я была непривычна к терзаниям подобного рода. Раньше я старательно прятала от себя свои причины для страданий, старалась забыться яркой, насыщенной жизнью. Я постоянно неслась вперед, что-то делала, придумывала, занималась идеями. Этот бурный поток жизни отвлекал меня от мыслей; я не замечала, как мне плохо, потому что у меня не было на это времени. Теперь же…

Теперь времени было слишком много. И я не могла отвлечься от того факта, что с самой своей юности я очень, очень несчастна.

Это казалось мне так несправедливым! Почему из всех именно я! Почему все эти ужасные вещи происходят именно со мной!

Что я делала не так? Что я делаю не так?

Мысли все мучительнее, все сложнее, все больше запутывали меня. Я больше не хотела думать. Пожалуйста. Я так устала.

И тут судьба предоставила мне шанс что-то изменить. И я уцепилась за этот шанс всеми силами.

Я не могу больше бороться со своей жизнью одна. Но ведь есть мужчина, который так стремился мне помочь? Ведь он хотел мне помочь, правда? Я это не придумала? Я всегда была слишком гордой, чтобы принять чью бы то ни было помощь. Я ведь сильная, я справлюсь сама! И это так унизительно, когда приходится просить, признавать, что не справляешься…

Но тут ситуация не казалась мне унизительной. Я почему-то… чувствовала потребность довериться графу.

Почему? Как это со мной произошло? Откуда такие мысли и чувства?

Я не знала. Я просто хотела попробовать. Вдруг из этого выйдет что-то дельное? Ведь хуже уже быть не может… А граф меня любит… ведь правда же, любит? А я не хочу, не хочу бороться с ним, со своей жизнью, с собой! Я так устала…

Я была злой? О, была, но я просто не умею решать, вот и все! Решите за меня, граф, и я буду другой! Я не хочу, чтобы было плохо, но что я могу? Только бы вы помогли мне… я так устала, так измучилась… одна, всегда одна, и так тяжело…

Граф был удивительно, невозможно мягок со мной. Как будто это не я так обманула его. Он так безоговорочно принял меня, стоило только мне попросить его помощи… Я бы была морально раздавлена его великодушием, если бы он не был столь нежен. Мне кажется, он решил, что я сошла с ума. Да, это, наверно, похоже. Я так изменилась, так безумно изменилась за последний год, что кто бы узнал меня? Так бывает, что вся душа перемучится, и ты делаешься совсем другой. Но мне… нравились эти перемены?

Я чувствовала, что граф мучится моим поведением, что он не может мне доверять и ищет причин моим поступкам и словам. Сердце мое сжималось от страха, что он снова запрет меня: в память о прежних обманах. И только когда он наконец разразился своей гневной тирадой, я вдруг поняла.

Дело не в том, что он не может простить мне моего лицемерия в прошлом.

Дело в том, что он отчаянно боится меня потерять.

Я была шокирована этим открытием.

Он… боится меня потерять?

Теперь? Когда он так отчаянно нужен мне?

Но… он вправду думает, что я просто уйду. Использую его — и уйду.

Да. У него есть все основания так думать.

Но как я могу доказать свою искренность? Увы. Я была слишком талантливой актрисой в прошлом. Теперь мне ни за что не доказать, что я не притворяюсь. И поделом мне.

Эта удивительная сцена, когда он бросился в погоню со мной с пистолетом и шпагой. Какой шок был написан на его лице, когда он осознал, что я не сбежала, что вот она я — здесь! По-прежнему здесь! А как он закаменел, когда я обняла его!

Боже, как это… невыносимо, когда мужчина настолько отвыкает от женской ласки. И это… и это я довела его до такого состояния?

Ведь я — его жена.

Такая плохая жена, что от моих прикосновений он напрягается и ожидает войны, удара, предательства.

Как мне это изменить?

Как мне доказать ему, что я… тоже умею… быть нежной и ласковой…

А умею ли?

Это так сложно. Я знала, как очаровать мужчину, как соблазнить его, как свести с ума. Но обыкновенная безыскусная нежность? Мне всегда это казалось слабостью. Я не представляла себе, как мне изменить свое поведение. Когда-то давно у меня бывали порывы ласковости: я научилась их жестко давить в себе. Я боялась быть высмеянной, боялась быть отвергнутой. Я хотела быть самостоятельной и независимой, поэтому всячески подчеркивала, что мужчина рядом мне не нужен, что я справляюсь сама — наилучшим образом!

К тому же, я боялась мужского презрения. Ведь если мужчина уверится, что я зависима от него, — он будет меня презирать…

В общем, нежность определенно не была моей сильной стороной. Я этого не умела.

Но граф?

Я не думаю, что граф высмеет меня или оттолкнет. Ведь, право, если бы он захотел меня унизить или оскорбить, — он знает обо мне достаточно, чтобы найти действительно болезненные слова. Но он этого не делает. Он бывает жестким, непримиримо-железным: но он никогда не надсмехается над слабостью. В этом, наверно, и проявляется благородство характера.

Ну и, в конце концов, хуже мне уже не будет. Поэтому определенно стоит рискнуть.

Стоит хотя бы попробовать стать нежнее.

Справлюсь ли я?

Но граф же справляется. А я?

Я же смогу, правда?

И так странно, что, когда я приняла это решение, я узнала, что граф велел подать мне экипаж и отпустил на все четыре стороны.

О, эти мужчины! Что у них на уме?! То он боится, что я сбегу, а то сам прогоняет!

Ну уж нет, дорогой муж! Ты, видимо, забыл, какой упрямый характер у твоей дражайшей супруги! Если я решила быть ласковой — я сделаю это даже через твой труп!

…это было так странно: спать в одной кровати с мужчиной. А ведь, удивительное дело… Со многими делила я ложе, но проводила ночь — только с ним. Мне почему-то стало горько, что в моей жизни были другие мужчины. Наверно, все женщины стремятся к верности, нам всегда хочется, чтобы наш мужчина был у нас единственным… Как жаль, что в моей жизни было не так.

Горечь переполняла мое сердце. Я думала о том, что все сложилось бы совсем иначе, если бы только он не повесил меня.

Меня вновь разъедала старая обида. Как! Он предал меня — а я сама пришла к нему, а теперь еще и стремлюсь к близости с ним?!

Да у меня помутнение рассудка, не иначе!

Я хотела было в гневе и оскорбленности вскочить и гордо уйти.

Но потом я вспомнила, что решила дать ему возможность… нет: дать нам возможность… На что?

Я сама толком не понимала.

Возможно, именно сейчас мне впервые пришла в голову мысль, что не один граф виновен во всем произошедшем. Моя вина здесь тоже есть. Все могло быть иначе, если бы я вела себя иначе. Тут тоже есть взаимосвязь. Не зря же граф сказал, что его сердце — в моих руках. А это ведь тоже ответственность! Как бы то ни было, как бы ни поступал он: а за его сердце отвечаю я!

В мире есть вещи, которые зависят от меня — и которые от меня не зависят. Реакция графа на мое клеймо от меня не зависела: это дело совести графа. А вот мое поведение тогда и сейчас: от меня зависит. Это уже дело моей совести.

Кое-кто считает, что у меня ее нет, совести-то. Странные люди. Я женщина, в конце концов! И меня тоже беспокоят мои поступки и слова.

Итак, как бы ни вел себя граф, это не оправдывает моих поступков. Он может сколько угодно корчить из себя железного и бесчувственного чурбана, но я-то знаю, как глубоко его ранит иной раз брошенное вскользь слово. Ох уж эти мужчины! Как будто они не люди. Им так же больно бывает, как и женщинам, но только они скрывают это еще тщательнее, чем мы.

И, как ни зависима я от него, он от меня тоже зависим. И что делала я? Я, которая должна была заботиться о его чувствах?

Я думала только о себе. Всегда. Только о себе. Лелеяла свои обиды и печали, свою гордость и свою независимость. Не думая о том, что, защищая себя, я в первую очередь нападаю на него. Причем в той области, где он, как бы силен ни был, защититься не может. Ведь что может сделать мужчина, который любит женщину? Особенно, если эта женщина всячески доказывает ему, как она его не любит, насколько ей не нужны его чувства и насколько он сам ей не нужен?

Я поняла странную и страшную штуку. Ведь граф ничего не может поделать с тем, что он меня любит! И, получается, пользуясь этим фактом, я делаю то, чего он сам по отношению ко мне никогда себе не позволял: пользуюсь слабостью.

Было дико понимать, что у этого сильного, гордого мужчины есть слабости.

Я была смущена своими мыслями. И… было очень тепло понимать, что все-таки я в чем-то сильнее графа. Что только от меня зависит, приму ли я его чувства и отвечу на них — или отвергну их и останусь холодна.

Наверное, именно так начинается любовь. Когда ты осознаешь, что это только твой свободный выбор.

Да, я всегда жестока обращалась с чувствами графа и не щадила их. Даже в наши первые дни вместе: скорее это он сам был ласков ко мне, чем я — с ним. Нет, не видел он моей нежности никогда.

Но я наверстаю! Правда! Графу больше не придется жаловаться на меня, вот честно!

Я начала наверстывать в то же утро: кажется, успешно.

В который раз я удивилась до глубины души, каким нежным и заботливым может быть Оливье… Была ли я когда-нибудь так счастлива, как в этот день? Нет.

А потом он неожиданно опять начал хмуриться, и я горечью поняла, что слишком глубоко его недоверие ко мне, чтобы одна совместная ночь что-то изменила в наших отношениях.

Но я верю, упрямо верю, что мы справимся. Ведь мы теперь вместе.

Примечание к части второй.

А это уже — стокгольмский синдром во всей его красе.

Внимание! В данном произведении причины появления у миледи клейма непринципиальны и не имеют отношения к делу, а посему нарочно не объясняются; читатель волен вообразить то, что ему больше по душе.