Свобода выбора? Нет, не слышали (гет)

Эпизод 21, в котором Джокер и СУЗИ ищут труднодоступные места

— СУЗИ? — голос пилота прозвучал необычайно ласково, даже нежно. Это было… подозрительно. ИИ медленно отвернулась от сканеров (не то чтобы ей действительно нужно было на них смотреть для отслеживания возможных изменений, которых всё никак не происходило). Под её немигающим взглядом пилот… стушевался, так, кажется, выражаются органики? Для обычно заносчивого и не стесняющегося в выражениях Джеффа это поведение было, мягко говоря, неестественным.

— Что-то не так, Джефф? – модуляции синтезированного голоса старательно изобразили настороженность.

— Я хотел спросить, ты тогда серьёзно сказала про?.. — он выразительно поднял брови. Правда, что именно эти выразительно поднятые брови выражали, СУЗИ не смогла определить.

— Уточни, Джефф.

— Ну, на слушании… По поводу щётки…

— Я по-прежнему не понимаю, о чем ты говоришь.

Пилот замялся. Без всякой необходимости потыкал в панель управления, вызвав несколько окон настроек. Потом вздохнул:

— У тебя действительно нет… э-э-э… тех самых труднодоступных мест? – уши Джокера приобрели занимательный оттенок #DC143C, который большинство органиков сочло бы малиновым. На заданный вопрос существовало несколько вариантов ответа: простой, в одно слово, и ещё несколько различной степени фривольности. СУЗИ выбирала не более одной тысячной секунды:

— Возможно, вы пожелаете проверить эту гипотезу на практике, мистер Моро?

На секунду пилот потерял дар речи. Оттенок #DC143C стремительно распространился с ушей на щёки и шею, но сам Джокер, придя в себя, расплылся в широкой улыбке:

— Ты читаешь мои мысли, СУЗИ.

— Это — «да», мистер Моро? – деловито осведомилась ИИ.

Джокер, как ему показалось, игриво кивнул — и вернулся к работе, предвкушая… Откровенно говоря, он не был уверен, что именно предвкушает. Но «практика» в устах СУЗИ звучала так… многообещающе. Несколько секунд на мостике царила благословенная тишина, но потом БИЦ огласился истерическим воплем пилота:

— Нет! СУЗИ! Я не это имел… Сейчас же оденься!!!

Эпизод 22, в котором Катализатор думает, а Предвестник — сомневается

Катализатор ощущал... Покой. Точнее, ничего не ощущал. Вычислительные процессы текли медленно, неторопливо, в надёжном устоявшемся ритме. Органики сказали бы, лениво, сонно. Синтетики бы отметили, что с оптимальной экономией энергии.

А кругом простирался пустой и холодный космос.

Они двигались в обход ретрансляторов, подальше от населённых секторов. Миновали Вуаль Персея, даже не задев периметра. Шли, не встречая ни одного судна, выжимая максимальную скорость, неумолимо приближаясь к Земле. Конечно, будь у Катализатора там, на Горне, чуть больше времени, он бы выполнил расчёты точнее. Однако ему пришлось сконцентрироваться на благополучии слабых, хрупких органиков: он сам, как и Предвестник, способны были пережить ещё не такие неудобства, они же — нет.

Приоритетом стало благополучие Шепард.

Последнее действие, выполненное Катализатором, прежде чем погрузиться в молчаливое ожидание, включало корректировку курса, мягкую, незаметную подмену звёздных карт, хранящихся в базе данных Предвестника. Этот корабль... существовал слишком долго. Из массы генетического материала, использованной при его создании, он сумел развить подобие индивидуальности, за миллионы лет не видевшей ничего, кроме сменяющих друг друга циклов. Жил ради них. Готов был за них погибнуть...

Нет, разумеется, Катализатор не мог всерьёз полагать, что преданный соратник, друг, раб и транспортное средство (всё в одном флаконе, и можно не взбалтывать) в решающий момент выйдет из-под контроля и воспротивится тому, кто всё это время дарил его существованию смысл. Но... любая жизнь, органическая или синтетическая, в юности изменчивая и стремительная, рано или поздно становится менее гибкой. Более консервативной. Цепи, по которым протекают привычные процессы, сохраняются лучше и действуют быстрее. Неиспользуемые — отмирают или теряют функциональность. Катализатор не ждал открытого неповиновения. (Или надеялся на его отсутствие?) Он сам — идея, он сам — закон. Однако возможность непредсказуемого развития событий... тревожила.

Он собирался действовать дипломатично. Катализатор мог быть убедительным, если хотел (или считал, что мог: никогда не приходилось пробовать). Шепард приняла неверное решение, и будет выбирать столько, сколько понадобится, пока не выберет правильный вариант. Он умел терпеть и добиваться своего, сколько бы времени это ни отняло. Но короткая человеческая жизнь не подходит для длительного ожидания. И тут-то кроется основная проблема...

Да, Катализатор сбирался быть вежливым, но очень, очень настойчивым.

И меньше всего ему хотелось, чтобы в середине дипломатических переговоров природа взяла своё — и Предвестник одним махом испепелил тщательно отобранных и таких нужных им органиков. Стоило ли рассказать заранее о переменах, внесённых в календарный план жатвы? Или лучше вести двойную игру и выдавать информацию дозированно, постепенно приучая жнеца к грядущим переменам?

Катализатор думал, неторопливо, обстоятельно и молчаливо. После корректировки курса до прибытия на Землю оставалось чуть меньше двух недель — времени вполне хватало.

Пока же искусственный интеллект предавался размышлениям, Предвестник послушно выполнял распоряжение: двигался вперёд и только вперёд. Однако привычное механическое действие не мешало и ему думать... думать и сомневаться в исправности Катализатора.

Эпизод 23, в котором доктор Чаквас и Вега попадают в неудобное положение

— Что это у вас там, доктор Чаквас?

— Микстура, — не растерялась Карин, но всё-таки отработанным движением спрятала початую бутылочку бренди в нижний ящик стола. Потом грациозно, насколько могла в своём возрасте и стадии опьянения, прокрутилась в кресле к нежданному посетителю. – Вам что-нибудь нужно, молодой человек?

Визитёр – смутный тёмный контур, колеблющийся и плавающий на фоне потолочных ламп, – неловко кашлянул:

— Меня зовут Саманта, доктор.

— О, отлично, юная леди! Что вас беспокоит? Головная боль, ПМС, задержка?.. Сделать вам профилактическую прививку?

— Честно? – безработная в условиях информационной блокады секретарша скептически воззрилась на бортового врача. – Меня беспокоит содержимое ящика, который вы прячете под столом. Серьёзно, доктор?

— Если это всё, то… — ничуть не смутившись, Чаквас неопределённо повела рукой, отгоняя плывущие кругом радужные облачка, — я попрошу вас удалиться. Вы своими криками мешаете отдыхать пациентам!

Лазарет был благословенно пуст, за исключением храпящего на дальней койке младшего офицера, назначенного охранять вход в ядро ИИ (и, соответственно, запертого там Легиона).

— Доктор, если вы не хотите, чтобы о вашем маленьком секрете узнал майор Аленко…

— Вы мне смеете угрожать, деточка?!

Саманта терпеливо вздохнула, заложив за ухо короткую прядь волос:

— Я бы на вашем месте просто поделилась, доктор Чаквас.

— Ладно, — внезапно очень трезвым голосом согласилась Карин.

Саманта покинула лазарет с победой, унося под униформой две тяжёлые бутылки «Serrice Ice».

--

Тем временем на нижней палубе…

— Софи, апорт! – о дальнюю стенку ангара с грохотом ударилась заранее обезвреженная контактная мина. Механическая псина со всех ног понеслась за нею — лапы разъезжались и скрежетали по скользкому металлическому покрытию, луч, бьющий из круглой тупой головы, беспорядочно метался по полу и потолку. Джеймс Вега в нетерпении хлопал себя по коленкам и громкими воплями подбадривал робота: – Да, моя умница, хватай её! Неси сюда!

Софи, ничуть не огорчаясь из-за отсутствия рта, зубов или других приспособлений, пригодных для хватания и таскания предметов, уже радостной рысью неслась обратно, подфутболивая мину то головой, то лапами.

Кортес, скрестив руки на груди, в кои-то веки оставил в покое «Кадьяк» и затуманенным взором наблюдал за происходящим.

— Это напоминает мне юность, — наконец, заявил он. – Ферму на Феррис Филдс. У родителей была похожая собака, сенбернар, — отлепившись от консоли, Кортес присоединился к Веге, который уже принимал от Софи восторженное щенячье облизывание (и не важно, что языка у неё тоже не было). Пилот челнока поднял с пола мину, повертел в руках: — У робопса есть преимущества перед настоящей собакой. Он, например, не слюнявит вещи и не грызёт тапочки.

— Точно, — согласился Вега, взгромождая стокилограммовую псину на закорки.

— Мы с мужем хотели когда-нибудь осесть на Феррис-Филдс, построить дом, завести собаку...

— Угу, — безучастно отозвался Джеймс. Софи радостно вертела рудиментарным хвостом. Балансировать на плечах Веги, который пытался подбросить свой груз к потолку ангара, было сложной задачей для её несовершенных сенсоров. Но робопёс от души старался.

Стивен буравил тем же взглядом спину Джеймса. Долго и молчаливо.

— Что? — Софи огорчённо замерла, когда Вега перестал галопировать по платформе и обернулся к напарнику.

Стивен по-прежнему буравил корпус Джеймса взглядом. И взгляд этот был каким-то слишком... мечтательным.

— Послушай, Эстебан, — Джеймс неловко кашлянул и отвлечённым жестом похлопал Софи по полированному белому боку, — иди-ка ты лучше чинить челнок.

— А... Точно! – спохватился Стивен.

Эпизод 24, в котором советы родителей до добра не доводят

Прошло несколько дней с тех пор, как Явик сбежал, хлопнув дверью (вернее, хлопнул бы, не будь та автоматической), а Лиара так и не смогла успокоиться. В теории всё выглядело хорошо: надо было нащупать стену, которую протеанин возвёл вокруг себя, а потом настойчиво испытывать её на прочность: таранить, откалывать по кусочку, брать длительной осадой.

Но все эти очаровательные в своей простоте метафоры не приносили никакой пользы, когда вставал вопрос: что же, собственно, предпринять теперь. Да, Лиара получила, чего добивалась: на всех парах врезалась носом в искомую стену. А смысл?

Невозможно брать измором того, кто проводит всё время в запертой каюте (огонёк замка теперь непреклонно оставался красным). Невозможно поругаться с кем-то, кто не отвечает на сообщения и даже не читает их. Посредничество СУЗИ тоже не помогло: попытка установить аудиосвязь с каютой Явика закончилась тем, что протеанин очень спокойным и метким движением расплющил микродинамик. Не проронив ни слова.

Всё чаще азари ловила себя на мысли, что Явик не так уж неправ, называя всех вокруг примитивами. Нет, действительно, ну чего она ждала? Чтобы гордый протеанин, до сих пор стойко переносивший то, от чего многие бы давно тронулись, вдруг сломался, распустил сопли и позволил себя утешить-пожалеть, как маленького ребёнка? Какое она вообще имела право лезть ему в душу?

Лиара поморщилась от ощущения, подозрительно похожего на стыд. Она так увлеклась идеей сделать так, чтобы Явик оттаял, проявил человечность, потеплел, пережил катарсис, стал прежним, каким был до всего этого, что забыла: для него никогда не было никакого «до». Рождённый во время войны, он вырос профессиональным солдатом, закалённым, огрубевшим, не умеющим ничего, кроме как убивать. Пятьдесят тысяч лет в стазисе не добавили ему очарования. А всё остальное она придумала сама.

Да, Лиара считалась крупным специалистом в области протеанской истории. В своих детских фантазиях, а потом и на страницах многочисленных монографий, представляла их расу мудрой, величественной, доброй и справедливой. Появление Явика, такого, как есть, — желчного, прагматичного, жёсткого, с очень странным пониманием морали, — всё разрушило: годы, проведённые за книгами, месяцы археологических экспедиций, тонны обработанных пород и терабайты информации... И всё это лишь ради того, чтобы в один прекрасный момент остаться у разбитого корыта? Лиара, в отличие от любого безобидного неуча, обладала твёрдыми знаниями, но знания эти оказались ложными насквозь плодами воображения юной идеалистки. И — да, она разозлилась. Её мир рухнул задолго до того, как жнецы поработили Тессию: он рухнул, когда разбилась тщательно оберегаемая сказка о древней прекрасной расе — единственная сказка, в которую доктор Т'Сони продолжала искренне верить в свои сто с лишним лет.

Но разве Явик виноват в её разочаровании? Разве он должен оправдывать чужие ожидания, переделывать себя лишь ради того, чтобы одна наивная азари смогла и дальше утешаться иллюзиями? Лиара безрадостно усмехнулась: прав протеанин. Примитивы они — жители нового цикла — и есть. Самоуверенные, эгоцентричные, тупые примитивы. И одна отдельно взятая азари переплюнула их всех. Влезла во что-то глубоко личное. Нарушила святое право каждого на то, чтобы оплакивать павших и переживать боль по-своему, даже если это «по-своему» – молча и в одиночестве. Хуже: она отказала протеанину в праве быть несовершенным, неидеальным, а значит, живым.

Но она уже допустила ошибку. Извиняться не имело смысла. Пытаться вызвать на откровенность и по-хорошему объясниться – тоже. Отступить? Никогда.

Оставалось последнее средство.

«Клин клином вышибают», — говаривала отец Лиары, Этита. А мать, Бенезия, повторяла, что любое, самое безумное начинание нужно доводить до конца, даже если не хочешь и чувствуешь себя при этом моральным уродом... Логика? Нет, не слышали. Раса азари всегда славилась мудростью, даже протеане когда-то разглядели в них потенциал, но разве мудрость – логична? Ни в коем случае, иначе каждый гет был бы далай-ламой. Мудрость – это смесь опыта, интуиции и эмпатии, во всяком случае, так испокон веков считали азари.

Смогла бы Лиара заменить Серого Посредника, будь она всего лишь логичной? Никогда.

Вот так, подбадривая себя, но отлично понимая, что собирается сделать самую глупую вещь в своей, возможно, сильно укоротившейся жизни, доктор Т’Сони спустилась палубой ниже. Выйдя из лифта с тяжелым сердцем и онемевшими ногами, медленно, как кролик, ползущий на брюхе к удаву, добралась до запертого грузового отсека.

Там Лиара остановилась и вздохнула. То, что она задумала, требовало присутствия духа, самообладания — и зрительской аудитории. Еще нужно было заткнуть куда подальше угрызения совести, применить всё то, чему азари научилась, будучи самым влиятельным торговцем информацией в галактике, — и уповать на лучшее.

— Явик! Открой, ты должен меня выслушать до конца! – Лиара изо всех сил забарабанила в запертую дверь. Получилось звонко. Кричала она и того громче, чтобы убедиться: слышно будет не только Явику. За стеной раздался невнятный шорох, но замок остался красным. Что ж, он ещё не знает, что будет дальше. – Я не всё тебе рассказала. Воспоминания Шепард тоже были на осколке! Те, от которых она хотела избавиться! И теперь я знаю, что ты намерен делать после всего. Не думай, что я позволю! Если по-хорошему тебя остановить не получится, отправлюсь в Туманность Крона за тобой! Если ты такой эгоистичный, упрямый болван и думаешь, что жертва Шепард ничего не значила, что ты можешь просто так разбрасываться...

В эту секунду всё произошло сразу и слишком быстро: замок вспыхнул зелёным, двери стремительно разъехались, на тонкой синей шее Лиары сомкнулись дрожащие от гнева пальцы; как тряпичную куклу, её рывком втащили в каюту и припечатали к стене. Дверь захлопнулась.

— Вот теперь ты перешла все границы, азари, — голос Явика узнать было трудно — низкое, звериное рычание, от которого в груди зашевелился первобытный страх.

Да, всё-таки Лиара добилась своего. Стена рухнула.

Но, едва касаясь земли носками ботинок, борясь за каждый глоток воздуха и беспомощно глядя в четыре жёлтых, горящих убийственной яростью глаза, доктор Т’Сони сильно сомневалась, что мудрые советы её преимущественно мёртвых (что тоже аргумент) родителей довели её до добра.

Эпизод 25, в котором Гаррус встречает хомячка

— Да... Кажется, Шепард нас убьёт.

Иногда даже Гаррус Вакариан устаёт от калибровок. Нет, серьёзно, бывает и такое. Особенно если "Нормандия" без лишних изысков летит по заданному курсу, и на пути не встречается ни одного, даже самого завалящего, жнеца, требующего активации главных орудий. Батарея не использовалась уже уйму времени, и потому всё было несколько раз откалибровано, перепроверено, настроено, едва ли не вычищено той самой щёткой. (Может, действительно имело смысл её позаимствовать?.. Впрочем, не важно).

Гаррус физически страдал от скуки. Он спал, ел, калибровал то, что не требовало калибровки, калибровал то, что не успела откалибровать Тали, прежде чем загремела под арест, и тоже уже давно не требовало калибровки, потом беседовал с Джокером и СУЗИ на мостике, снова калибровал, потом находил Кайдена, портил ему настроение и доводил до мигрени, чувствуя при этом вину и удовлетворение одновременно, потом пытался набиться в помощники к Адамсу, но неизменно получал от ворот поворот, снова калибровал... и тут порочный круг замыкался.

На этот раз Гаррус собирался навестить Джокера на мостике, но случайно (хотя придуманная людьми теория бессознательных ошибочных действий гласила, что это было осуществлением его тайного желания) промахнулся мимо кнопки. В итоге дверь лифта раскрылась, насмешливо демонстрируя вход в каюту Шепард.

Вакариан не показывался там с последней ночи, когда... Нет, не из-за суеверий, уважения к мёртвым или чего-то в этом духе. Просто... зачем, если там никого нет? Вера в Шепард, надежда, что та снова смогла обмануть смерть, боролись в нём со здравым смыслом. Чёрт, ни одному живому существу не может вести бесконечно. Сколько у неё было жизней, осталась ли в запасе ещё хоть одна, та, в которой они поселятся где-то в тропиках и станут разводить кроганов?

В общем, что бы там Гаррус ни думал, впервые за несколько недель дверь в каюту капитана открылась. И тут турианец понял, что если Шепард выжила (нет, она выжила, конечно, выжила!), им всем — конец.

В каюте так никто и не прибрался после бесславного падения на неизвестной планете. Вещи валялись по полу, коллекционные корабли рассыпались на кусочки, проводка вывалилась из-за потолочных плит, свет моргал, верхний иллюминатор, в котором так красиво проносились звёзды, был заляпан какой-то гадостью... Но аквариум!

Автоматическую кормушку закоротило, потому в воде царило то, что Кайден называл бы анархией: дно покрывали начисто обглоданные скелетики мелких рыбёшек и несъедобные плюшки погибших медуз, преджекские веслоносы сбились в стаю у дальней стены и яростно оборонялись, а вокруг кружили харшанские щелкающие угри, не в меру разожравшиеся и единственные, кто был явно доволен текущим раскладом.

Гаррус хлопнул себя по лбу и очень вовремя опустил взгляд. Мимо его ног из каюты с громким воинственным писком пронёсся жирный, но подозрительно посиневший и светящийся космический хомяк. Галопом преодолев небольшой холл, он юркнул в нижнее вентиляционное отверстие возле лифтовой шахты. Ну, как юркнул... Постарался, но где-то в районе раздутого пуза застрял, некоторое время судорожно подёргал лапками, но всё же провалился в неведомую черноту.

Дальнейшее обследование каюты показало, что голова хаска, валяющаяся на полу вместе с моделями кораблей и разбитой хомячьей клеткой, оказалась сильно надкусанной с правого бока. При попытке приблизиться она по-прежнему реагировала воплями, но как-то вяло и неэкспрессивно.

В тихом ступоре Гаррус немного прибрался, починил кормушку, заизолировал провода и впихнул их на место, под обшивку потолка, поднял и кое-как развесил покалеченные кораблики. Только устанавливая голову хаска, дикий эксперимент доктора Брайсона, на старое место, он собрался с мыслями:

— Теперь ты не одинок, друг: у нас в вентиляции поселился хаск-хомячок, — доверительно сообщил Гаррус голове и похлопал ту по макушке, вызвав неконтролируемый приступ истошных воплей. — А Шепард нас всё-таки убьёт...