Сильнее и дольше бесконечности (джен)

Время было раньше Воспоминания. Время было даже раньше Вселенной. Он никогда не рассказывал, что было в начале, только то, что он был безумно одинок. Пробовал любить Вселенную, но она была для него сестрой. Пробовал любить звёзды, планеты или спутники — не было никого, кто мог бы делить с ним всё на двоих, кто мог бы вечно быть с ним. Одиночество стало его спутником, обнимая водным рассыпчатым туманом тоски.

А потом появился человек. И его порождения — Вдохновение, Воспоминание, Война, Любовь, много кто, их было не счесть. Самые прекрасные — Вдохновение, которая постоянно носила струящиеся песочные платья, с подолов которых ссыпалась золотая крошка, и Воспоминание, который прятался за тусклой одеждой и такими же тусклыми тенями садов. Это отличительная черта всего, что может ослеплять, — оно прячется любыми способами, храня своё внутреннее свечение для особенного случая, существа. И только пластмассовое из кожи вон лезет, погребая себя под шёлком и жемчугами в надежде обмануть. Время прекрасно это знал. Воспоминанию было всё равно, сколько и насколько цепко за ним следят, а Вдохновение с каждым днём распускалась свежим, пахнущим молодостью цветком. Она старалась всю внутреннюю красоту обратить во внешнюю и действительно была прекрасна. Как капля росы в траве или последний дотлевающий уголёк. От неё хотелось творить и жить. И позже, осмелев, она и сама стала бросать неосторожно-кроткие взгляды в сторону Времени, которые, само собой, замечала Вселенная.

Люди росли, переполняясь воспоминаниями, словно спелая вишня. И больше ничто не могло скрывать Воспоминание. Волосы его — остекленевший перевёрнутый огонь, тянущийся до острых плеч, а глаза — чистый малахит. Вместе с ним становилась прекраснее и Вдохновение. Только её красота — академический рисунок. Идеальный, точный и скучный.

Если человек был причиной появления, их создателем, то Вселенная — их матерью и наставницей. Они росли под её сверкающей заботой, все дружные, несмотря ни на что, чистые и верно выполняющие своё предназначение. Так было до тех пор, пока Время не перешагнул порог их дома. Пробил час, и он, решив, что Воспоминание достаточно окреп силами и духом, пришёл просить забрать его к себе. Это было похоже на земной брак, только этот — навсегда.

Дом был в самом центре мира, в сердце вселенной, необъятный и величественный. Время шёл по терракотовому залу, золочённому солнцем, и шаги ударялись о стены, бегали, путались и терялись среди витых эльфийских колонн. Вселенная встречала его, обратившись женщиной в платье, расшитом туманностями и светом светлячков. А одна из многочисленных дубовых дверей прятала смущённо краснеющую Вдохновение. Её улыбка тогда могла осветить весь космос и ещё бы осталось. Время чувствовал её душно-счастливый взгляд, вливая свинец в позвоночник и вколачивая доски в спину. Сердцебиение Вдохновения перекрывало все звуки и, разносясь по планетам, дарило людям приток чего-то невероятно прекрасного.

Время учтиво поклонился Вселенной, хотя на самом деле должно было быть наоборот. И начал пафосно, холодно, официально, как валун, который оглаживают, сводят с ума волны трепещущего волнения:

— Я прошу разрешения забрать Воспоминание в свой дом и быть с ним до конца своих дней, — вот что он просил бетонным голосом, когда лёгкие заполнялись жаром вместо воздуха. У Времени не было дней. И лет, и эпох. Это всё придумали люди, чтобы обозначать то, что он делал. У Времени была прямая, без начала и конца, он не рождался, он просто всегда был. А значит, обещал вечно быть с Воспоминанием. По крайней мере, пока мир снова не превратится в пульсирующий шар, но и тогда Время будет покорно ждать нового взрыва, вместе с которым вернётся и Воспоминание.

Вселенная держала своих детей в строгости, но она знала Время с самого рождения и даже была рада, что один из её детей будет с ним. Хотя внутренне оставалась так же неприступна, как заснеженный пик Эвереста, и на лице Времени почти стали проступать редкие, как дождь в пустыне, эмоции.

— Я даю тебе согласие.

Острая слеза, вспарывая кожу, скатилась по щеке Вдохновения. Она не могла понять, поверить, увидеть даже в страшном кошмаре, что Время придёт не за ней, что мать согласится на это. Она померкла, волна эйфории, покрывшая мир, сменилась тянущим опустошением. Сбежала, хлопнув дверями так, что испугались своды. Дом затерял её между комнатами, пока все живые существа тонули в серости.

Воспоминание покорно следовал за Временем, попрощавшись со своей семьёй. И только Вдохновение даже не показалась на глаза, ещё не зная, что больше никогда не увидит своего самого близкого брата. Они правда были неразлучны с самого детства, потому что она наполняла его, подсвечивала и заставляла сиять ярче Регулуса. Он был её любимым младшим братом. И тогда их души рвались на мелкие клочки, которые разносились скорбью в воздухе. Она была бледнее кости, а на его щеках танцевал буйный румянец — порождение тревоги. А ещё стыд. За то, что Время выбрал его. На этом месте должна была быть она, такая красивая, смеющаяся самыми звонкими колокольчиками, от которой пахло жизнью. Но никак не он, бесцветнее стекла. Только Воспоминание не понимал, что Времени нужен был кто-то такой же незыблемый, постоянный, как горные хребты. Он не понимал, что Вдохновение слишком капризна и переменчива, а воспоминания преследуют людей всегда, до самой смерти, и они будут вместе до тех пор, пока не умрёт последнее существо на свете.

Вдохновение и Воспоминание так и не примирились. Вселенная чувствовала, и вместе с ним страдали все, кто имел хоть частицу сострадания. Ему было слишком стыдно, а она была слишком горда. Даже выйдя замуж за Искусство, слегка чопорного и странного, она продолжала помнить об этом.

С тех пор воспоминания никогда не вызывали прилив сил, а только тоску. И если ты неожиданно её почувствуешь, незваную и неожиданную грусть, — это проходят через твоё сердце обрывки их плачущих душ.