Merry dancers: дальше некуда (гет)

В этом поместье даже не было проведено электричество. Оно приняло Алекс как родственницу, стоило коснуться ручки двери. Темень коридора сразу же осветил зависший под потолком шарик Люмоса. Ни пылинки и отсутствие паутины — видимо, специальные чары. И собачий холод. Чистое, даже слишком ухоженное для заброшенного поместье когда-то, возможно, было уютным, но сейчас мебель закрывали чехлы и простыни, а на полу в кадках в гостиной — облысевшие, иссохшие, словно старушечьи руки, деревца. Тишина звенела в ушах, даже с улицы не доносилось ни звука. Поместье находилось вдали от Кэтскилла в ста двадцати милях на север от Нью-Йорка, посреди непроглядной чащи леса — похоже, родители Персиваля Грейвза не слишком жаловали соседство с кем бы то ни было. Да он и сам был человеком закрытым. Размышляя об этом, Алекс на миг замерла — она поняла, что думает об этом как о факте. Память снова давала о себе знать странными ассоциациями. Само поместье не блистало роскошью и было совсем небольшим, в отличие от банковского счёта Грейвза. Здесь была маленькая гостиная, по размерам едва ли не меньше, чем гостиная личных апартаментов поместья на Лонг-Айленде, как полагается — камин в центре — каменный, добротный такой камин, способный согреть помещение в считанные минуты. И все же, Алекс куталась в пальто и меховой воротник, ведь в доме уже давно не было жильцов, и его некому было согреть. На каминной полке — единственная фотография, недвижимая, ведь эти чары придумали сравнительно недавно — улыбчивый молодой юноша со свитком в руке и в колпаке выпускника, а рядом — счастливые родители. Кажется, Персиваль Грейвз мальчишкой был совсем другим — и у него были забавные, очень густые и неухоженные брови. Нашивку на груди невозможно было разглядеть, но, скорее всего, это была эмблема Ильверморни или одного из ее факультетов.

Вампус.

Сердце Алекс пропустило удар, она точно знала, что он учился на Вампусе, и что сердцевина его волшебной палочки — волос вампуса.

Проморгавшись, она неуверенно осматривала поместье родителей Персиваля Грейвза — человека, который не мог быть ей родным, ведь их фиктивный брак спланировал Геллерт, но тогда почему же ее взгляд то и дело возвращался к фотографии на каминной полке и к его белозубой улыбке, и почему от нее вздрагивало сердце? Стараясь отогнать секундное помешательство, она поспешила вверх по скрипучей лестнице. Наверху обнаружилось несколько жилых комнат, а также еще одна небольшая гостиная с двумя уютными креслами и низким журнальным столиком, почему-то без чехлов. Алекс, используя чары обнаружения, прошлась по второму этажу, но ничего подозрительного не нашла, а чуть дальше в углу была еще одна лестница наверх. Поднимаясь, она смотрела на покатый потолок мезонина, понимая, что попала в просторное помещение, которое могло принадлежать только Персивалю. На закрепленной на стене метле вымпелом висел флаг факультета Вампус — Алекс не ошиблась. Целая область возле метлы была посвящена наградам и грамотам, расположившимся на полочках. “Диплом об окончании Аврорской академии МАКУСА с отличием”, среди прочих — благодарственное письмо от Главы Отдела магического правопорядка восемнадцатилетней давности. Кажется, Персиваль Грейвз жил с родителями еще несколько лет после окончания учебы и переехал, возможно, когда дом опустел. Алекс предполагала о его жизни так, будто действительно хорошо его знала, но она знала не того Персиваля Грейвза, а Геллерта под его обличием до тех пор, пока он не открылся ей. Кем же в действительности был настоящий Глава магического правопорядка? Стопки учебников со множеством закладок свидетельствовали об усердной учебе, впрочем, это было ясно еще по количеству грамот. В шкафу остались вышедшие из моды вещи, несколько свитеров, однако, выглядящих вполне сносно, парадная мантия начала века со смешными рюшами.

— Такую бы даже моя бабка Арабелла не надела, — усмехнулась она и замерла с мантией в руках, а перед глазами вновь возникла та неизменно ухоженная женщина в возрасте, с которой они играли легкие пьески в четыре руки. — Арабелла Малфой, — произнесла она, а по телу прошли мурашки от звука знакомых имени и фамилии.

Кто та старая женщина, поясняющая на французском, что такое “poco accelerando”? Воспоминание не промелькнуло, оно задержалось, такое было впервые — словно иллюзия, возникшая перед глазами. Богатый дом, красивое летнее платье, красивая заколка на свисающей с плеча косичке — в виде бабочки, шевелящей металлическими крыльями, и еще одно родное лицо, появившееся в дверях.

— Мама… — шевельнула губами Алекс, глядя на женщину в нежном фиалковом платье и с легким оливковым загаром.

— Мы собирались в Париж, чтобы купить Джеки школьные принадлежности к новому году.

— Мама, пожалуйста, называй меня Джокондой, — недовольно попросила Алекс, удивляясь своему юному голосу.

— Аврора, мне и так трудно усадить ее за инструмент, ты не вовремя, — проворчала старушка и строго зыркнула на горе-ученицу свысока, потому что та посмела убрать руки с инструмента, и юная Джоконда, чуть сжавшись, вернула их обратно.

Видение исчезло, а Алекс так и осталась стоять, прижимая к груди старинную парадную мантию Грейвза, и стало отчего-то так тоскливо, что на глаза навернулись слезы. “Аврора” — бренд одежды, имя женщины с платиновыми волосами, от взгляда на которую сердце разбивалось вдребезги, словно Алекс знала ее и безмерно по ней скучала. И обстановка богатого дома была знакома, и лакированный Бехштейн — гордость Арабеллы, обожающей классическую музыку и старавшейся привить внучке вкус.

“Мама” — это слово отдавалось теплом, у нее была мама, она не сирота. У нее богатый дом, манеры, образование, и ее зовут Джоконда… Тряхнув головой, Алекс отогнала наваждение, все больше теряясь в осколках как будто чужих, но таких знакомых воспоминаний. Утерев выступившую слезу, она вернула мантию в шкаф и постаралась прийти в себя, невольно вновь тронув живот — этот жест за последние сутки уже стал привычным, словно хотелось прислушаться или защитить это маленькое существо. Но Алекс одернула руку, ей нельзя привязываться, ни в коем случае нельзя позволять себе раскисать, но как быть с Геллертом?.. Он ведь слишком умен, от него невозможно что-то скрыть, даже не стоит пытаться — Алекс на уровне подсознания чувствовала глубокое уважение к нему и переживала за то, что все еще думает о том, сказать ли ему о ребенке и о письме Грейвза, о некоей Джоконде Уинтер и о том, что Грейвз уверен, что она зачем-то переместится в будущее, чтобы отдать Альбусу Дамблдору какие-то воспоминания. Конечно, в этом поместье она только ради них — эти сведения могут помочь Геллерту одолеть Великого Альбуса Дамблдора, и именно она их предоставит, заслужит еще большее доверие. И все же, он назвал ее сиротой… А она так четко и ясно видела маму и бабушку… Что, если у нее действительно никогда не было брата? В голове попросту не могла сформироваться мысль, логическое суждение, что Геллерт ей солгал. Нет, он не стал бы… Зачем ему это? Зачем ему лгать и без того полностью лояльной его интересам союзнице? Или он так мало о ней знает… Алекс чувствовала: здесь что-то не то, но и преждевременно обвинять Геллерта в чем бы то ни было боялась. Он внушал не только уважение, Алекс боялась человека, которого любила, только с ней он мог быть нежен, для остальных же он был несгибаемым лидером и Темным волшебником. И пускай остается так. Геллерт вне сомнения убийца, и он жесток, но того требуют цели. Ради удовольствия он никогда не убивал. Алекс задумалась — ведь это его слова, она принимала на веру всё, что он говорил.

Кем же на самом деле был Геллерт Гриндевальд?

Прежде она не задумывалась об этом, только слушала его, верила и заглядывала в рот, но эти воспоминания о матери заставили ее глубоко задуматься.

Выпав из реальности, Алекс на миг позабыла, зачем пришла, ей нужно скорее найти воспоминания Альбуса Дамблдора во что бы то ни стало, ей нужны ответы, а после она решит что делать дальше. Перерыв абсолютно все ящики при помощи магии и даже применив “Акцио”, она потратила полчаса на совершенно бесполезные поиски. Тяжело выдохнув, Алекс легла на полутороспальную, довольно жесткую кровать и устало закрыла глаза, внезапно ощутив, что в этом доме ей хорошо даже невзирая на холод — здесь не было никого, кроме нее, здесь было безопасно. Выпустив облачко пара, она окружила себя согревающими чарами, размышляя, что же за человек Персиваль Грейвз, и что за человек Геллерт Гриндевальд. В ее голове появилось зерно сомнений, Алекс не знала во что ей верить — ее собственная жизнь была для неё загадкой. Грейвз скоро будет убит, Геллерт и так взбешен, что не может вытащить из него даже крупицы воспоминаний, и потому он будет рад от него избавиться. Если раньше ей было все равно, то почему сейчас в груди пульсирует маленький огонек протеста и даже внезапной боли? Они ведь никто друг другу, ведь Геллерт заставил ее выйти замуж, чтобы влезть в МАКУСА. Глядя на покатый потолок в полутьме, Алекс, настроение и мысли которой менялись волнами, внезапно задумалась — зачем она сюда пришла? Геллерт наверняка уже вернулся с работы и потерял ее, и нужно будет рассказать ему обо всём: от ребенка до странного письма Грейвза и его близкого знакомства с Дамблдором.

Внезапно донесся скрип лестницы, она буквально подскочила на кровати и направила палочку на дверь, потушив шарик Люмоса. По хорошему можно было и спрятаться, но Алекс была аврором и моментально прокрутила в голове все возможные варианты боя, если тот, чьи шаги приближались, представлял угрозу. Кто может находиться в доме, куда есть доступ только у жены Грейвза?

— Пруденс? — донесся женский голос, и она вздрогнула, а в комнату зашла волшебница в голубом пальто, освещая себе путь волшебной палочкой. — Вы здесь?

— Вы… — одними губами произнесла Алекс, — вы Тина Голдштейн, вы работаете в Отделе регистрации волшебных палочек. Что вы здесь делаете? Как вы вошли?

— Пруденс, меня послал мистер Грейвз, — сказала она, и Алекс удивилась — как Геллерт мог послать ее, если он даже не знал, где она находится?

Скосив взгляд на свою волшебную палочку, она задумалась о чарах слежения.

— Мистер Грейвз? Где он?

— Наверное, в МАКУСА, он сказал мне прийти, если вы зайдете в этот дом. Использовал сигнальные чары и зачаровал мою палочку.

— Вы предупредили его о том, что придете сюда? — почувствовав, как к щекам приливает жар, спросила Алекс почти испуганно, но Тина Голдштейн только покачала головой.

— Нет, когда он просил меня об одолжении, он строго-настрого просил не говорить ему, что я отправляюсь в это поместье.

— Когда это было, мисс Голдштейн? — осторожно спросила Алекс.

— Летом, — ответила она, заставив ее удивленно вскинуть брови, — я тоже нахожу это странным, но мистер Грейвз сказал, что это очень важно, и вам может угрожать опасность. Я не стала задавать вопросов. Вы здесь одна, Пруденс?

Как странно, Тину послал настоящий Грейвз? До того, как Геллерт поймал его в ловушку? Сердце ускорило свой бег, эти неизвестность и непонимание происходящего пугали.

— Одна, мисс Голдштейн, — подтвердила Алекс, удивляясь, что та зовет ее по имени, возможно, до потери памяти они близко общались?

— Что ж, тогда он просил передать вам это.

Тина достала длинную плоскую коробку с маркировкой Йоханнеса Йонкера — американского мастера волшебных палочек — и протянула ее Алекс.

— Что там?

— Я не знаю, я пыталась открыть, но на ней мощные защитные чары.

А вот Алекс без труда подняла крышку коробки, на которую наверняка были тоже наложены адресные чары, и обнаружила в ней незнакомую, инкрустированную перламутром волшебную палочку, небольшой искрящийся флакончик и сложенное вчетверо письмо. Развернув его, она бросила взгляд на отправителя и получателя:

“Джоконде Уинтер от М.П.Г.“.

— Спасибо, мисс Голдштейн, — кашлянув, сказала Алекс — у нее совершенно пересохло во рту.

— Мистер Грейвз сказал, что вам потребуется Омут памяти, он в кабинете отца мистера Грейвза на втором этаже. — Тихий голос Голдштейн не сразу дошел до слуха — все казалось нереальным и необъяснимым.

Получается, Персиваль Грейвз, в надежде, что она придет сюда, позаботился о том, чтобы Тина Голдштейн доставила его послание и намеренно не стал прятать его в доме на случай, если Алекс придет не одна — как предусмотрительно.

— Мисс Голдштейн, спасибо, — поблагодарила она, — скажите, что было бы, если бы я была здесь не одна, а с Персивалем, например?

— Я… не знаю, — она внезапно проморгалась, словно отгоняя наваждение, — он сказал, что в доме должны быть только вы, и только тогда я должна отдать коробку.

Тина выглядела странно, она мотнула головой, и Алекс заподозрила, что Грейвз осмелился использовать чары, возможно, помутняющие рассудок, но не Империус уж точно. Эта девушка была буквально запрограммирована на одно-единственное действие — “отдать посылку, только если она будет одна” и наверняка предусмотрел для нее пути отхода в противном случае.

— Я пойду, Пруденс, — все в таком же тумане сообщила Голдштейн, и Алекс внезапно решила, что как только та выйдет за порог, то не сможет вспомнить об этой встрече.

Но за порог Тина не вышла — она просто растворилась в воздухе с хлопком. Тина Голдштейн могла аппарировать в поместье Грейвзов, это казалось странным. Похоже, именно этот безопасный способ покинуть поместье и предусмотрел для нее Персиваль.

Хитрые чары, но со стороны Главы магического правопорядка было довольно жестоко использовать подчиненную подобным образом, это разбивало вдребезги сложившееся у Алекс впечатление о его праведности и казалось совсем непохожим на него. Хотя она могла только предполагать. Абсурдность событий и воспоминаний последних суток совершенно дезориентировали ее, вновь наколдованный шарик Люмоса мерцал, отражая ее нестабильное состояние. Алекс вообще казалось, что это сюрреалистичный сон и вскоре она проснется в своей постели, а Геллерт притянет ее к себе, ведь ей так часто снились кошмары. Он всегда успокаивал ее, умел быть убедителен и тихо что-то нашептывал, а она засыпала в его объятиях.

Только сейчас она, потонув в своих мыслях, задумалась о том, насколько странным было появление Тины, а следом — ее такой же странный уход. Нужно получить ответы — точнее, убедиться в том, что Персиваль Грейвз действительно знал все наперед, чтобы решить, что с этим делать. А ещё у нее в руках было послание от некоего М.П.Г., но его она собиралась отложить на потом, воспоминания Альбуса Дамблдора будоражили намного больше, нежели письмо, хотя и обращённое к Джоконде Уинтер, а значит, к ней самой… Алекс как будто не понимала важности этого имени, все ее нутро противилось осознанию факта, что и Грейвз, и этот М.П.Г. называют ее чужим именем, что женщина по имени Аврора из воспоминаний тоже называет ее так. Имя “Джоконда” было неприятным и даже нелепым, его звучание оскорбляло слух.

Найдя в себе силы, Алекс, наконец, покинула комнату Грейвза и отправилась к кабинету его отца. В голове царил хаос, но хотя бы не было боли, сопутствующей каждому ассоциативному воспоминанию. Возможно, она еще до конца не осознавала, что происходит, а может, просто закрылась от очевидного — от того, что Персиваль Грейвз хочет о чем-то ее предупредить. Геллерт говорил, что пленник уже едва ли похож на самого себя, что его разум разрушен, и что как только он сумеет обуздать обскурия, Грейвз умрет, а они вместе отправятся в Европу. Но желание покинуть Америку как будто отошло на задний план, сначала нужно понять, что же мистер Грейвз — волшебник с даром предвидения — хочет показать ей. И почему в сердце поневоле пробирается тоска…

“С тех пор, как ты стала моей жизнью…”, — раздались как будто наяву его таким глубоким голосом строки из письма.

Алекс сглотнула, прижав замерзший кулак к груди. Всеми силами отгоняя это чувство, словно наваждение, она ощущала нарастающую тревогу и не могла отделаться от мысли, что этот человек действительно любил ее.

Уже стоя перед Омутом памяти в кабинете отца Персиваля, Алекс с сомнением взглянула на пузырек в руках с искрящейся жидкостью. Нет, не сомнение, то был подлинный ужас, смешанный с ощущением, что когда она коснется этих воспоминаний — назад пути уже не будет. Смелости не хватало, но Алекс, зажмурившись и вновь прижав ладонь к животу, опустила голову в Омут…

* * *

Геллерт кипел от ярости, часы показывали уже почти десять вечера, а Алекс всё не появлялась, конечно же, на ней были следящие чары, но она, очевидно, сняла их или находилась где-то, где ее не способны отследить — в ненаносимом месте, блокирующем подобную магию. Эльфы сообщили, что не видели, как она ушла, за что получили хорошую трепку. Помимо прочего, Геллерту все никак не удавалось выяснить, который ребенок из Вторых салемцев обскурий, а Криденс, этот нелепый, запуганный матерью мальчишка, оказался совершенно бесполезен. Топтаться на одном месте — это не то, на что рассчитывал Геллерт, и потому в последние дни он был чернее тучи. Состояние Алекс периодически давало о себе знать, ей снились кошмары, и только магией удавалось стабилизировать их, стабилизировать ее, настоящие воспоминания иногда проявлялись. Все реже и реже, но они давали о себе знать — однажды ночью она проснулась и прянула от него в испуге. Не в состоянии ничего вспомнить, она все равно инстинктивно боялась его, но Геллерт был уверен, что ее настоящая личность вскоре совсем исчезнет и останется только бесконечно преданная ему Александрин Моро — волшебница, способная победить Альбуса Дамблдора. Нужно скорее увозить ее отсюда, от привычных вещей, напоминающих о прошлом, но нужно изловить этого невероятно сильного обскурия, способного уничтожить Нью-Йорк. Если направить его гнев в нужное русло, то с таким оружием Геллерт легко сможет захватывать Министерства Магии и подчинять себе людей.

Он отправил обоих эльфов на поиски и связался с Абернети, в МАКУСА следящая магия действовала из рук вон плохо, и потому Алекс могла находиться и там, но получасовые поиски окончились ничем — никто не видел ее. Задумавшись на миг, Геллерт вспомнил о поместье Грейвза, он никак не мог попасть туда без нее, это место могло быть обнаружено только родственниками. Что она могла там забыть? Алекс ведь совсем не помнит мужа… В этот момент его волшебная палочка завибрировала — она применила аппарацию и сейчас находилась на Санни-стрит…

Нехотя принимая ещё дозу зелья, он думал о том, как вышло, что она вообще осмеливается исчезать без его ведома. Иногда роль няньки надоедала и выводила из себя, Геллерт тратил слишком много времени на нее.

Он аппарировал в центр Нью-Йорка, сразу же заметив крысу, нырнувшую в ливневку. От мусорного бака поблизости исходила отвратительная вонь, которая должна отпугивать магглов от аппарационного тупика. Волшебники должны терпеть нечистоты, чтобы просто перемещаться по городу, но ничего, совсем скоро можно будет жить открыто. Добравшись до Санни-стрит, он проверил направление — волшебная палочка указала в сторону соседнего квартала и вскоре привела его к ресторану “Туфельки Эмми”. Что она здесь забыла? Встреча с кем-то? Но когда метрдотель проводил его в зал, он увидел ее абсолютно одну. Алекс была бледна и смотрела в одну точку, а перед ней на столе стояла едва начатая бутылка виски. Отдав пальто, он направился к ее столику, а она даже не обратила внимания, кажется, она вообще не видела ничего вокруг. Пианист на сцене играл приятный джаз, люди за столиками вели неспешные беседы, кто-то громко рассмеялся, но тут же затих — атмосфера этого места не предполагала громких звуков.

Алекс заметила его, когда он уже сел напротив, внимательно на нее посмотрев.

— Есть повод? — глянув на виски и бокал, спросил Геллерт, а возле них появился официант, сразу же сообразивший принести еще один бокал для виски и положил перед ним меню. — Что ты заказала?

— Ничего, только виски, — отстраненным тоном ответила она, ее взгляд изменился, он стал каким-то жалким, возможно даже чуть затравленным, а в глазах заблестели слезы.

— Подойдите чуть позже, — бросил он официанту, а сам, забрав у нее бокал, захватил ее ладони в свои и внимательно посмотрел в глаза. — Что случилось?

— Ничего, — ответила она, а в его руках снова была пустота.

Алекс утерла слезинку в уголке глаза, по-видимому не собираясь ничего пояснять. Она была в каком-то странном, подавленном состоянии — совершенно на нее непохоже.

— Ничего? И поэтому ты сидишь здесь с бутылкой виски? — Он наблюдал, как она делает внушительный глоток и даже не кривится, хотя виски был довольно терпкий и выдержанный. — Алекс, я не люблю наводящие вопросы, расскажи что стряслось?

— На моей палочке следящие чары, да? Зачем?

— Ты ведь память потеряла, а когда из больницы выписалась, я просто хотел знать где ты и что делаешь, — тотчас нашелся Геллерт.

На миг ему показалось, что она сейчас либо вскинет бровь, либо сложит руки на груди, но этого не произошло. Она выглядела всё так же безучастно…

…Нет, это всё происходит не с ней, Алекс не могла поверить в то, что увидела в Омуте памяти, и то, насколько близка она была с Дамблдором, и что прибыла из будущего. Нет, это невозможно, нонсенс, чушь, разум отказывался это принимать, она находилась в каком-то трансе, не осознавала происходящего и даже не поняла, как оказалась в этом ресторане. А еще это письмо от М.П.Г., точнее, от нее самой из будущего. Если всё это правда, то перед ней сидит тот, по чьей вине она потеряла память, тот, по чьей вине страдает Персиваль Грейвз, тот, кто словно крыса втерся к ней в доверие, и Алекс была уверена, что происходящее с ее памятью — его вина. Александрин Моро — ее не существовало — это имя она использовала, чтобы жить в семидесятых. А о том, кто, по сведениям Дамблдора, является ее отцом, и вовсе не хотелось думать. Она действительно родственница Дамблдора, но довольно дальняя, он ее двоюродный прадед. Но все же, Алекс не могла полностью осознать увиденного, как будто это все было не о ней. Если все правда, то напротив нее сидит злейший враг в образе любимого мужа, которого она совсем не помнила. По спине пробежали мурашки. Невозможно… Алекс ведь любит этого мужчину, более того, она носит его ребенка. Какая же из этих жизней правда? Стараясь не поддаваться апатии или истерике, она едва сохраняла самообладание и почти впала в кататонию. Возможно, только попытка быть равнодушной не давала ей сломаться, иначе она бы уже была на грани.

— Где ты была? — не услышав ничего в ответ, спросил Геллерт, сощурившись.

— В старом поместье Грейвзов, — сказала она правду.

— Ты говорила, что не помнишь, как туда попасть.

— Вспомнила, — ответила она так же коротко, понимая, что теперь это место нужно показать Геллерту.

— Ты сегодня особенно немногословна, не заставляй меня вытягивать из тебя каждое слово, Александрин, — даже озлобленно сказал он, почти шипя.

Она была напугана, растеряна, и Алекс не хотела возвращаться на Лонг-Айленд, она была не уверена, с кем сейчас живет, именно поэтому она пришла в “Туфельки Эмми”, хотя, признаться, затея была дурацкая, но она едва соображала и после увиденного ее откровенно тошнило. Она вообще неспособна была трезво мыслить, а перед глазами стоял разговор между Дамблдором и Грейвзом в гостинице неподалеку отcюда, и то, какую тайну он хранил несколько лет от своей жены Джоконды. Алекс боялась смотреть на Геллерта, тем более сейчас, когда он был в облике Персиваля, у нее кружилась голова, а от виски стало еще хуже. Она не могла говорить, поэтому с трудом находила в себе силы для коротких фраз, что очевидно взбесило Геллерта. Она должна быть послушной и покорной спутницей, но все смешалось, и Алекс больше не знала, кто сидит напротив — друг или враг. Она не могла вспомнить свою жизнь, неужели увиденное в Омуте памяти — правда? Что, если она действительно путешественница во времени, а Геллерт украл ее жизнь и жизнь Персиваля? Если она с головой погрузится в эту мысль, то сойдет с ума. Подавленная и совершенно разбитая, Алекс осушила бокал до дна, наплевав на то, что была беременна, понимая, что от Геллерта ей не скрыться, и у нее не было сил, чтобы держать маску безразличия, когда она была так напугана. Самый близкий для нее человек мог оказаться чудовищем. Мог ли он исказить ее мысли, чувства, восприятие? Личность Александрин Моро была фальшивкой — Алекс сама не знала, почему уже почти поверила в увиденное — это оказалось проще, чем она думала, тем более, в голове все еще крутились воспоминания о матери и бабушке, и они называли ее Джокондой… А теперь она странно себя ведет, и Геллерт начал что-то подозревать, но она не хотела, боялась оставаться с ним наедине и не знала, что он может с ней сделать, ведь у него была Бузинная палочка. Сколько раз он уже выворачивал ее мозги наизнанку? Однажды она проснулась, увидев над собой волшебную палочку, а он что-то нашептывал…

А Персиваль Грейвз… этот смелый человек так сильно любил ее, а она даже не помнила, что испытывала к нему на самом деле.

— Я хочу поговорить с Грейвзом, — озвучила она наконец сформулированную мысль, стараясь собраться и понаблюдать за его реакцией. — Я не могу ничего вспомнить, и только он может пролить свет на то, кем я была. Где он?

В его глазах мгновенно возникло подозрение.

— Ты не сможешь, — так же тихо ответил он, — он давно сошел с ума и сейчас только мычит.

Алекс сдержалась, чтобы не показать вновь подступившего страха, ей стало горько и внезапно подумалось, что этот несчастный человек не заслуживает такой судьбы. Воистину Геллерт жесток, но что он сделает с ней, если узнает, сколько ей известно? Геллерт ничего не знал о том, откуда она, он не знал, как она связана с Альбусом Дамблдором, и до сих пор думал, что у нее есть брат. Сидя напротив него, она всё острее понимала, что возвращаться в поместье ей нельзя, нельзя оставаться с ним наедине, он может снова покопаться в ее голове, и ему ни в коем случае нельзя знать того, что она знает будущее. Знать о том, что через считанные дни он окажется в тюрьме МАКУСА, а в сорок пятом году его сразит на дуэли Альбус Дамблдор. В груди все еще теплилась привязанность к Геллерту и глупая наивная вера, что эти чувства взаимны, но Алекс все больше склонялась к тому, что все это было навязано им.

Как же выяснить, где сейчас Персиваль Грейвз? В первую очередь нужно прийти в себя и постараться взять себя в руки. Ей было некуда идти, и она вела себя странно. Геллерт смотрел на нее, понимая, что с ней что-то происходит.

— Идем домой, — с сомнением глянув на очередную порцию виски в ее руках, сказал он и подозвал официанта, чтобы попросить счет.

Как быть? Ей ни в коем случае нельзя оставаться с ним наедине, она не в том состоянии, от него никуда не спрячешься, Алекс даже толком обдумать не успела увиденное, она и не подумала, что он может следить за ней. Может, аппарировать обратно в старое поместье Грейвзов? Там он не сможет ее достать, а потом использовать вторую волшебную палочку, которая принадлежала Чарльзу Уилби? Нет, она не могла так поступить. Если она просто скроется, то Персиваль Грейвз погибнет. В каком бы он сейчас ни был состоянии, он не заслуживал смерти, и, судя по воспоминаниям, она должна спасти его. На миг задержав дыхание, Алекс постаралась успокоить подскочивший пульс. Чем дольше она смотрела в глаза Геллерта, тем больше понимала, в какой опасности находится, и все сильнее осознавала, что те воспоминания — правда, и она никогда бы по своей воле не встала на сторону Геллерта. Хотелось плакать, истошно вопить о происходящей несправедливости, было так страшно, что ноги не слушались, она элементарно не могла подняться со стула и дышала через раз, но пришлось перебороть страх. Оплатив дорогущую бутылку виски, Геллерт помог ей надеть пальто. Он захватил ее плечи, словно впитывая ее дрожь, которую она не могла скрыть. Если она правда Джоконда Уинтер, то рядом с ней находится настоящее чудовище, но тогда почему же к нему так тянется сердце? Нонсенс, так быть не должно.

В ресторане не работал камин, поэтому им придется аппарировать до поместья от ближайшего тупика, может, у нее появится шанс улизнуть от него? Но Геллерт, словно предчуствуя, устроил ее руку у себя на предплечье и накрыл ладонью, словно посадил на цепь. Путались мысли, в голове звучало имя “Джоконда”, но Алекс настолько запуталась, что не знала, кем ей быть — Александрин Моро или же Джокондой Уинтер. Она не помнила своих чувств к Персивалю Грейвзу, а к Альбусу Дамблдору все еще испытывала неприязнь даже после увиденного в Омуте — они стали близки в считанные дни, прикипели друг к другу. Кажется, он был хорошим и чутким человеком. А как быть с мироощущением, с пониманием целей Геллерта? Она все еще считала, что его цели важны, что магглы не должны главенствовать в мире, но воспоминания говорили о том, что она была законопослушной. Они рассказали еще об очень многом — о матери и ее истории в сороковых, о том, кем был ее отец… Удивительно, но она была в воспоминаниях Дамблдора, который был в воспоминаниях Персиваля, присутствующего в воспоминаниях Дамблдора будущего о ней и ее матери. Да, Александрин видела всё, и вздрагивала от мыслей о том, чья кровь течет в ее жилах…

Они вышли на улицу, и она едва держалась, чтобы не сбросить с себя руки Геллерта, который ускорился, стремясь быстрее аппарировать из тупика в поместье. Она чувствовала угрозу и не знала что делать. Внутри разрасталась паника. Что он может сделать с ней? Террорист и психопат — если это правда, то за что же так сильно любил его Альбус Дамблдор? Человек рядом с ней — монстр, который разрушил ее семью. Алекс едва держалась от того, чтобы завыть, лучше было просто потерять сознание, пусть все это окажется просто страшным сном! Она всхлипнула, когда он подверг ее сдвоенной аппарации и они оказались прямо в их апартаментах. Только тогда Геллерт отпустил ее, в его ладонь скользнула волшебная палочка, однако он не направил ее на Алекс.

— Говори! Что случилось?! Что ты обнаружила в поместье Грейвзов?

Она застыла, понимая, что находится в ловушке в собственном доме. По щекам текли слезы, и Алекс знала, что ей ни в коем случае нельзя давать ему препарировать свой мозг. Постепенно осознание происходящего выстраивалось в полную картину в голове, исчезало странное, затуманенное состояние. Перед ней был преступник, который манипулировал ею в своих целях и убедил в том, что она его союзница, он воспользовался ей. Каким чудовищем надо быть, чтобы поступить так?

— Я же говорю — ничего, и именно поэтому я хочу поговорить с Грейвзом, — повторила она, возвращая голосу силу, пытаясь выкрутиться и понять, что делать, и понимая, что он применит магию, если она что-нибудь не придумает.

Он быстрым шагом подошел к ней и больно схватил за предплечье, по пути сбросив маску Персиваля и превратившись в себя. В ярости он выглядел устрашающе, и его гетерохромия только добавляла образу чего-то демонического.

— Алекс, ты выводишь меня из себя, — прорычал он и поднял к ее горлу волшебную палочку. — Ты знаешь, кто я, я не терплю лжи! Если ты не скажешь, то я узнаю сам, и тебе это не понравится.

Испуг едва вновь не завладел сердцем, готовым выпрыгнуть из груди в любую секунду.

— Ты делаешь мне больно, Геллерт, — попыталась проблеять она совершенно несвойственным ей голосом, но он только дернул ее на себя.

— Алекс!..

— Я беременна… — осипшим голосом испуганно сказала она, и из ее глаз брызнули слезы, когда Алекс в полной мере осознала, что он с ней сделал.

Она носила ребенка Гриндевальда… Каким нужно быть подонком, чтобы воспользоваться ею для удовлетворения низменных потребностей? Глаза Геллерта вспыхнули, а затем меж бровей пролегла складка, он все еще причинял ей боль, со всех сил сжимая плечо — наверняка потом останутся синяки. Внезапно хватка ослабла, он опустил палочку и отступил на шаг, внимательно глядя на нее и, видимо, не зная как реагировать. Он сощурился, пытаясь считать ее.

— И ты… пила виски, будучи беременной? — сказал он вовсе не то, что она ожидала, а затем и сама осознала, что это было глупо и опасно, но ведь она совсем не думала об этом ребенке, буквально забыла о нем. — Ты поэтому сама не своя?

В голове Алекс последние два часа царил хаос, она совсем забыла о ребенке, а сейчас сознание начало понемногу проясняться.

— Я не знаю, я боялась сказать тебе, тебе ведь этого не нужно, — она прикрыла глаза, стараясь успокоиться, но из глаз все еще лились предательские слезы — пусть думает, что это из-за ребенка.

После чуть затянувшейся паузы, видимо решая, что с этим делать, Геллерт сделал совсем неожиданное — он подошел и заключил ее в объятия, поглаживая по спине, и она, наконец, в полной мере дала волю слезам. Алекс плакала навзрыд, она не знала что ей делать…

— И ты решила, что я попрошу от него избавиться? — прошептал он и вынудил ее на прямой взгляд, заключив ее лицо в ладони. Алекс поняла, что ее пугает эта близость, ее пугает то, как он на нее смотрит, то, как касается… Она промолчала, не ответила, и он продолжил тихо успокаивать ее: — Разве я произвожу впечатление такого человека, Алекс? — его ладонь опустилась к ее животу. — Какой срок?

— Два месяца. Но я узнала только сегодня, точнее, убедилась в подозрениях, была у целителя, — заикаясь, поведала она.

— И потому ты решила напиться?.. Я думал, ты более разумна.

Она только всхлипнула и, переборов себя, обвила его шею руками и уткнулась носом ему в ключицу, сотрясаясь в рыданиях.

— Я не знаю что мне делать, Геллерт, — почему-то это имя прозвучало в ее сознании чужеродно. — Что… нам делать? Это так не вовремя. Я это понимаю.

— Я же не чудовище, Алекс, — покачал он головой как-то разочарованно. — Мы скоро отправимся в Австрию, в Нурменгарде ты и ребенок будете в безопасности, — неожиданно сказал он, а она вновь ощутила, насколько мир перевернулся в последние сутки, и если ее сначала возмутила информация о том, что его скоро поймает МАКУСА, то сейчас не знала что думать. Она должна была сказать ему об этом, но как воды в рот набрала, а сейчас он так нежно обнимал ее и успокаивал, что Алекс едва не усомнилась в увиденном в старом поместье Грейвзов…

…Если бы он был чуть внимательнее, то наверняка бы заметил раньше, что с ней что-то не так, у Алекс стало часто меняться настроение, она иной раз совсем не ела, а иногда сметала по две порции, ее раздражали многие запахи, и она стала весьма эмоциональной, а сегодня, подтвердив беременность, и вовсе расклеилась. Геллерт не знал как реагировать на известия и отцом, конечно же, не хотел становиться, по крайней мере, был к этому не готов... Но в мозгу как будто включилась электрическая лампочка. Этот ребенок… Он должен быть невероятно сильным! Кровь Слизерина и Дамблдоров, и теперь еще и его собственная кровь. Еще неродившийся малыш уже был уникален, уникальнее его матери, и Геллерт крепко задумался о том, что он может вырастить его по своему образу и подобию и привлечь к своему делу. В конце концов, он не будет жить вечно, и кто-то должен будет приглядеть за миром, когда его не станет, а если его мамаша начнет что-то вспоминать, то от нее можно будет избавиться…