Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Вчера Люпин рассвирепел окончательно, потеряв со своенравным Серафимом всякую связь. Мальчишка хорошо относился к своему учителю и нескольким самым близким друзьям, но на этом список тех, кого он не пытался покалечить, обрывался, едва начавшись.

После рождественских праздников ребёнок словно сорвался с цепи — мог ранить даже нечаянно. Его магия стала яростной, неудержимой, вышла из-под контроля. Он случайно пробил щит Вилфреда, использовав не тренировочное заклятие, а настоящее. В последний момент Ремус, конечно, успел отбить этот странный луч, которому явно обучил мальчика кто-то другой, но несчастного всё равно накрыло горячей волной.

Серафим метался вокруг обожжённого однокурсника, едва не выдирая на себе волосы, и даже виновато подвывал, но Вилфреду от этого легче не становилось. В итоге он сам подхватил пострадавшего и поволок в больничное крыло, по пути вымаливая прощение. Люпин даже испытывал к нему сочувствие — сила росла в Серафиме быстрее, чем он сам успевал её осознать.

Однако тот случай был далеко не последним. Он то сбивал «противников» с ног, когда требовалось лишь спокойно обменяться заклятиями, то, проиграв дуэль Гилберту, с яростью разбил все зеркала лёгким взмахом руки, и разлетевшиеся осколки оцарапали нескольких детей. В тот момент даже Гарри, незаметно для остальных, отвесил ему подзатыльник. Но это всё было лишь следствием отсутствия контроля над собой, и мальчишка сам расстраивался до слёз, если случайно причинял боль.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало намеренное причинение вреда преподавателю. Профессор Дюрфор заглянула в класс, чтобы попросить его отпустить детей незадолго до конца занятия. Директор придумал очередной внеплановый тест длинною в жизнь, и чтобы окончить его писать не к вечеру, действительно стоило начать раньше. Поскольку класс был пуст — она прошла ко входу в тренировочный зал и поманила его. Люпин сам страдал от неуемной тяги Северуса к проверкам знаний, а потому рассеяно кивнул, не дослушав.

Когда Габриэль уже собиралась уйти, ей в руку прилетело Обжигающее заклятие. Не боевое, но крайне болезненное. На нежной коже женщины оно оставило не просто след, а ужасающие волдыри. Она согнулась от боли и спиной ударилась о створку двери, напоровшись на острую ручку. Слезы брызнули из её глаз, и она разрыдалась. Люпин выбил палочку из рук Серафима, краем глаза заметив, как её подобрал разъярённый Гарри.

Но ему было не до детей — он кинулся помогать Габриэль, одновременно с этим лопоча что-то неубедительное о случайности и закипая от злости. В тот момент он всерьёз был готов надрать наглецу задницу. Уже проводив профессора в больничное крыло, он остыл.

Проблема с Долоховым точно не решится с помощью простого наказания. Да и с чего вообще она вдруг возникла? Не так давно он был не самым милым, но внешне спокойным ребенком…

На следующий день с самого утра Люпин отправился к Малфою с официальным визитом и такими же официальными жалобами. Правда, все заготовленные речи моментально выветрились из головы, стоило ему переступить порог кабинета, который когда-то принадлежал Северусу.

— Сделай что-нибудь, Малфой! — без лишних предисловий потребовал он.

Декан встретил его приветливо, но, услышав возмущения, принялся что-то невнятно мямлить, упрямо глядя в потолок.

— Чего ты там мычишь? — раздражённо спросил Люпин. — Вызывай отца в школу!

Даже терпеливый Драко на этом моменте не выдержал. Впрочем, и сам оборотень понимал, насколько абсурдным было его требование. Но что-то же надо было делать?!

— Ремус, ты рехнулся?! — воскликнул Малфой. — Антонин? Для чего? Чтобы он рассказал мне, что обо мне думает? Лучше попроси повлиять Гарри — он хотя бы может влиять!

Люпин тяжело вздохнул, уперев руки в стол.

— Гарри его уже на уроках избивает — и это не помогает.

— А ещё кто-нибудь… кроме тебя… жалуется? — с какой-то надеждой уточнил Драко.

— Да! — рявкнул оборотень. — Он загонщик в команде с декабря, и скидывает противников с мётел, забывая про бладжеры! А ещё вчера расплавил учительский телескоп на Астрономии! Это, по-твоему, не заслуживает внимания декана?!

Малфой заметно помрачнел, скрестил руки на груди и обречённо вздохнул.

— Кроме тебя никто не приходил.

— Они боятся!

— Кого? — искренне удивился Драко. — Меня?!

Люпин едва не начал топать от злости.

— Серафима!

Пробормотав что-то мудрёное о сложностях подросткового возраста, декан пообещал разобраться. И действительно, неделю Долохов держался. Снятые полсотни баллов, строгий разнос в гостиной и письменное извинение профессору Дюрфор сделали своё дело. Узнав, что извинение было именно письменным, Ремус едва не задохнулся от удивления. С печатью Министерства отправили, что ли? Да это, наверное, первый такой случай за всю историю Хогвартса!

Но спустя неделю мальчишка устал сдерживаться. Когда зеркала разбились во второй раз, хотя были зачарованы как небьющиеся, Люпин вспомнил, кто в школе с детства обожал доносы. Прикусив язык от старания, он накатал директору официальнейшую жалобу такого масштаба, что тому, скорее всего, пришлось дочитывать её уже после семейного ужина.

Через день пришло уведомление: необходимо явиться в кабинет декана Слизерина с другими преподавателями и родителем ученика, на которого поступил запрос. Люпин не отправлял запросов. Значит, Северус продвинул его куда-то выше. Куда и кому — оборотня мало волновало. Он просто хотел, чтобы кто-то заметил проблему одинокого ребёнка. Хоть бы даже и его нерадивый папаша.

Когда он зашёл в кабинет, там уже бушевал разъярённый Долохов-старший, бегая по комнате и брызгая слюной. Малфой же тщетно пытался вставить хоть слово.

— Северус отправил жалобу на регистрацию в Министерство! — кричал Антонин. — Ты не мог меня предупредить? Ну хотя бы вчера?! Я бы просто не возвращался!

— Антонин, ну не моя это жалоба, не моя… — бормотал Драко, явно повторяя эти слова уже не в первый раз. — Добрый день, Люпин.

Оборотень сдержанно кивнул, протиснувшись бочком — понять на кого зол этот весьма опасный Пожиратель было не сложно.

— А приметку знаешь, какую он сделал? — продолжал бушевать Долохов, сверкая глазами. — Отправить донесением Тёмному Лорду!

— Школьную жалобу? Донесением? — переспросил декан, едва сдерживая смешок.

— Твой обожаемый крёстный, видимо, от радости с ума сошёл! Это ж надо — не только он плохой папаша, но и я! Отметил событие, зуб даю!

От злости ноздри Долохова раздувались, а сам он побагровел до цвета спелого помидора.

— И что… милорд? — осторожно уточнил Малфой.

— Прочёл первым делом после утренней сигареты! — рявкнул Антонин. — А потом минут двадцать, не меньше, кричал что-то о важности отцовства и недопустимости подобного в его близком кругу.

— И что… именно? — спросил Драко, скорее по инерции, чем из любопытства.

— Что? — вскинул брови Антонин. — Понятия не имею. Он вопил так громко, что слов я не разобрал — эхо мешало!

Люпин не удержался и усмехнулся в кулак, но тут же сделал вид, что кашляет.

Антонина маневр не обманул.

— Да, Люпин — сам понимаю, как это весело! — рыкнул он и отвернулся. — А кто еще будет? Предупреждаю — скоро третий год пойдет, как я не видел Серафима. Да я вообще его пару раз видел, в толпе не узнаю. От меня толку мало!

— Но ты же здесь? — справедливо заметил Малфой, откинувшись в кресле с легкой улыбкой.

— Животворящий пинок под зад от милорда творит чудеса… — прохрипел всё ещё злой Долохов, тяжело опускаясь в кресло. — Хочешь, попробуй как-нибудь, если не веришь.

— Боюсь, если наша сегодняшняя встреча пройдёт неудачно, придётся попробовать…

Антонин взглянул на Драко с лёгким недоумением, но уточнить ничего не успел. В дверь постучали, и в кабинет вошла профессор Синистра. Она быстро оглядела помещение, будто сомневаясь, что здесь вообще можно решать важные вопросы.

— Ваш отпрыск — причина нашей встречи? — спросила она, обращаясь к Долохову.

Шумно вдохнув, а потом выдохнув, Пожиратель принял реальность, в которой он здесь и сейчас — только родитель.

— Мой… — просипел он, явно желая ответить больше.

— Ясно… — профессор поджала губы.

В другой ситуации Долохов наверняка поинтересовался бы не самым приятным способом, что именно ей ясно, но сейчас промолчал. До Люпина донёсся лишь скрип его зубов. Впрочем, самоконтроля у отца всё же было больше, чем у сына.

Дверь снова отворилась, и в кабинет стремительно вошла мадам Трюк.

— Я от имени капитанов пострадавших игроков и их родителей! — громко объявила она, окинув присутствующих внимательным взглядом.

Затем, слегка прищурившись, задала уже почти сакральный вопрос:

— Вы родитель? — обратилась она к Долохову.

Антонин медленно поднял голову и, прищурившись, ткнул рукой в сторону декана.

— А вы полагаете… он? Дружище, давай мне табличку напишем.

Малфой раздражённо цыкнул, и больше предложений Антонин не вносил.

Когда за дверью послышался голос директора, Долохов, недолго думая, поднялся и занял более выгодную позицию сбоку стола, скрестив руки поверх застёгнутого на все пуговицы камзола. Так он выглядел увереннее, строже и мог лучше контролировать происходящее. Остальные тоже предпочли остаться стоять, несмотря на настойчивые жесты Малфоя, указывающего на два свободных кресла.

— Вы уверены, что я вас ловить должен, профессор? — брюзжал директор, распахивая дверь. — Здесь прямой коридор! Как можно не заметить дверь?

Затем он резко переключился:

— Мистер Уизли, стойте! Передайте мистеру Долохову, что мы его ждём. И что вы здесь делаете в учебное время? Да, именно в этом кабинете, не в башне. Профессор? Вас подтолкнуть?

Судя по всему, жизнь в коридоре кипела и была не менее интересной, чем в помещении. Ремус даже шею вытянул, пытаясь понять, из-за чего случилась заминка, но директор буквально протолкнул Габриэль вперед и закрыл за собой дверь.

Женщина выглядела как-то неуверенно, была без мантии — в трикотажном красном платье, и с порога принялась одергивать рукава, глядя исключительно в пол.

— Приветствую, — директор с трудом скрывал удовольствие от происходящего. — Я собрал вас здесь, чтобы поднять вопрос вопиюще неудовлетворительного выполнения родительских обязанностей. Что, безусловно, отрицательно сказывается на поведении нашего ученика, Серафима Долохова.

Он сделал паузу, затем плавно повернулся к профессору Синистре.

— Профессор?

Женщина тяжело вздохнула, сделала шаг вперёд и с особым красноречием описала, как её уникальный телескоп с редчайшими линзами буквально растёкся на подставке, а виновник, её ученик, наблюдал за этим со злорадной улыбкой.

Затем слово взяла мадам Трюк. Она объяснила, что родители пострадавших от рук Серафима учеников требуют денежной компенсации. Даже те, чьи дети были быстро исцелены, настаивали на выплатах за моральный ущерб.

— Будет им… компенсация, — хрипло произнёс неожиданно побледневший Долохов, хотя ещё минуту назад был красным, как платье профессора Дюрфор. Он медленно выдохнул и процедил: — Я заплачу. Это всё?

— Разумеется, нет! — с преувеличенным возмущением воскликнул Северус и нарочито вежливо повернулся к Ремусу, словно тот был здесь главной потерпевшей стороной. — Уважаемый профессор Люпин, не обрисуете ли вы ситуацию с психическим здоровьем ребёнка?

— Он здоров, просто очень нервный и нуждается в поддержке, — спокойно ответил Ремус. — В последнее время Серафим утратил контроль над своей магией. А он — сильный волшебник. Поэтому в классе есть пострадавшие. Но он не делает этого специально! — последние слова Люпин произнёс с особой убеждённостью, словно заранее закупоривая любые возможные возражения. — У мальчика просто нет дома. Никакого. Серафим лишь гостит у своего однокурсника. У него нет личного пространства, где он мог бы успокоиться, быть самим собой. Полагаю, после зимних каникул он понял это сам… и с тех пор потерял равновесие. Серафиму нужно внимание заботливых взрослых, а не одних только сверстников!

— Да… — негромко поддакнул Драко с весьма грустным видом. — Согласен с профессором.

Категорически не согласен с крестником был директор.

— Не специально, считаете? — с фальшивой заинтересованностью спросил директор и в задумчивости потер подбородок. — Что ж, давайте уточним этот момент у нашей главной пострадавшей. У той, кого ваш сын, мистер Долохов, чуть не оставил без руки. Прицельным случайным заклинанием… Профессор Дюрфор?

— Дюрфор… надо же… — еле слышно пробормотал Антонин и в него острым взглядом вцепился Драко. — А что, дружище? Тебе фамилия не нравится так, как мне?

Что-то происходило, но что именно? Люпин просто в один момент заметил, что белых как мел магов в помещении уже двое — это Долохов и... Габриэль.

— Рука зажила… — прошептала профессор обессиленным голосом.

Мадам Трюк даже сочувственно дотронулась до её плеча, глазами спрашивая, всё ли в порядке.

— Я не жаловалась!

— Попрошу Барти поставить ей памятник…

На этот раз шепот Пожирателя и его двусмысленную шутку, обращенную к Малфою, расслышали все.

— Мистер Долохов! — с укором произнес директор.

— Простите… — буркнул тот без нотки раскаяния.

Казалось, сейчас в помещении окажется не стоять, а лежать вовсе не пострадавшая, а самый что ни на есть труп. Ремус всё списал на чрезмерное внимание к её персоне. Габриэль преподавала недавно и могла волноваться, оказавшись в подобной компании. Три Пожирателя Смерти в одной школьной комнате — когда-то от такого и он покрывался испариной.

Видимо, директор тоже забеспокоился, что нежная натура испортит ему представление. Он действительно наслаждался, и Ремус почти сразу убедился в абсолютной правоте Долохова. Реноме плохого отца явно бесило директора, и он схватился за проклятую жалобу, как за соломинку. Поделиться с кем-то из обвинителей таким амплуа — вот его главная цель.

— Присаживайтесь, профессор, — он указал ей рукой на кресло. — Заживляющие зелья имеют побочный эффект. Вы слишком слабы. Пренебрежение собственными детьми создает опасность для всех. Слышите, Долохов?

— Вот сейчас очень смешно было… — опять прошептал Антонин и покачал головой.

Внезапно оборотень понял, что у Пожирателя обыкновенная истерика. Малфой явно понял тоже самое, встал из-за стола и якобы случайно оказался возле соратника, незаметно дернув того за рукав сюртука.

Тот сначала раздраженно и как-то обиженно отмахнулся от Драко, но потом все же кивнул ему, словно пообещал больше не высказываться, и декан вернулся на место.

— Вам тоже плохо? — обратился Северус к нему. — Бормочете что-то… Присаживайтесь!

— Ну уж нет… — ответил Долохов и весь подобрался. — Благодарю!

— Это не предложение — вы в моей школе, — парировал Северус. — Присаживайтесь, окажите любезность.

— Ну я тебе… в другом месте расскажу... что именно… — пробубнил Антонин и многие усмехнулись, понимая о каком месте говорит Долохов.

Усмехнулся даже директор, понимая, что никто из них друг другу ничего не сделает, а сейчас идет просто спектакль.

Тем не менее Антонин прошел и сел напротив Габриэль, не сводя с неё взгляда. Поднимать на отца ученика глаза женщина почему-то не стала. Она ногтями вцепилась в обивку кресла и даже легонько раскачивалась.

— Ваши действия, мистер Долохов? — важно вопрошал директор, расхаживая перед столом. — Как вы можете улучшить условия жизни… сына? Повлиять на его характер? Обезопасить учащихся?

Антонин тяжело вздохнул, не сводя глаз с профессора Дюрфор, словно их к ней приклеили,

— Не знаю, — наконец ответил он. — Честно говоря, я и самого сына не знаю. Так сложилась жизнь, и моей вины в этом нет.

По кабинету прокатился глухой вздох осуждения.

— Вы можете проводить с ним больше времени, — предложил Северус, словно подсказывая самый очевидный выход. — Разве не так?

— Серафим не хочет проводить время с чужим человеком, коим я для него являюсь, — ровно, но с неожиданной горечью ответил Антонин. — Он вырос в приюте, где с ним обращались жестоко. Он привык к жизни без внимания. И если вас вдруг перестало устраивать его поведение аж к концу второго курса, может, стоит поискать причину?

Люпин начал переминаться с ноги на ногу, разволновавшись. Каждое слово Пожирателя было похоже на чертову мудрость, и он уже начал сожалеть о своей жалобе. И впрямь, какой толк от внимания того, кому ты безразличен?

— Его лечить стоит, а не вниманием одаривать… — пробормотала профессор Синистра. — Дикий он, как зверёныш…

Она сказала это неосознанно, по привычке, не подумав. В шуме голосов и тяжёлых вздохов легко было забыть, что есть в этом мире маги, которых запрещено обижать.

А судя по вновь побагровевшему Долохову, оставившему бледность до лучших времен, он очень обиделся. Люпин даже попытался припомнить — знает ли он его точный возраст и можно ли ему так резко белеть и краснеть без вреда для здоровья?

Странная мысль отошла на второй план, потому что Долохов вдруг вскочил, молниеносно выхватывая палочку.

— Я тебя сам сейчас вылечу… — просипел он, будто готовясь к прыжку.

Профессор Синистра ойкнула, но Малфой оказался на удивление прытким. Всё еще молодой и ловкий он кинулся на Долохова вовремя и схватил его руку. Почему-то магию друг на друге они старались не применять. Конфликт окончился, едва начавшись, но профессор Синистра поспешила уйти. Распахнув двери она чуть с ног не сбила Серафима, но не обратила на него особого внимания и буквально сбежала, отодвинув мальчика в сторону.

— Не то чтобы у меня имелись сомнения… — с легкой издевкой протянул Северус. — Проходите, молодой человек, не очерняйте имя своего факультета.

Серафим, которого застукали за подслушиванием, вздохнул и с мученическим видом перешагнул порог. Ремус в тысячный раз подумал, глядя на него, не сошла ли природа с ума, наделив мальчишку такой красотой? Или он красив специально, словно затаившийся хищник, усыпляющий внимание жертвы?

Как бы там ни было, ребенок нравился Ремусу, пусть он и знал о нем больше других. Умом он понимал — перед ним прирожденный убийца. Из маленького зла он обязательно вырастит в большое, как и Гарри когда-то. Но стоило Серафиму войти, как он первым делом посмотрел не на отца, не на декана, а на него.

И в этих серых глазах, холодных, как пасмурное небо, оборотень разглядел такую тоску, что сердце его сжалось.

— Смелее, — он ему улыбнулся. — Всё будет хорошо.

Отец тоже разглядывал сына, повзрослевшего за последнее время, но молчал. На это создание, похожее на ангела со старинных полотен, смотрели все, кроме профессора Дюрфор. На короткое мгновение забылся даже Северус и склонил голову набок, словно разглядывал нечто совсем удивительное.

Он же очнулся от наваждения первым и заговорил:

— Полагаю, молодой человек, вы слышали большую часть разговора. Хотите что-то сказать в своё оправдание?

— Я не больной, — буркнул Серафим. — Она меня на уроках даже не замечает. Откуда ей знать?!

— Профессор Синистра сказала это не подумав, сгоряча, — произнес Малфой. — Разумеется, ты здоров, Серафим.

Но директор, вновь вспомнив о главной пострадавшей, не спешил смягчаться.

— Но всё равно объясни нам, чем ты руководствовался, нанося увечье профессору Дюрфор? — спросил он, глядя на мальчишку свысока и прищурившись.

— Точно, Серафим, и мне объясни, — поспешил встрять Долохов. — Снизойди до меня грешного, так сказать. Почему именно она? Почему из всех — из миллионов… ну ладно, десятков лиц преподавательского состава — ты выбрал профессора Дюрфор? Профессора Люпина ты же не ранил, надеюсь?

Мальчишка отрицательно покачал головой, а затем, словно желая убедиться, что тот на него не сердится, бросил быстрый взгляд на Ремуса.

— А декана Малфоя? — с дотошностью продолжал Долохов.

— Нет! — возмутился ребёнок, даже слегка смутившись.

— А мадам Трюк? А Хагрида? А профессора Гестию Снейп? Может, ты оскорбил прозрачность профессора Бинса? Он этого очень не любит…

Серафим не удержался и усмехнулся отцу — профессор Бинс действительно не мог выносить шуток о своей смерти, как и пренебрежения его бестелесностью.

Удивительно, но эти простые вопросы заставили Северуса сильно занервничать.

— А почему она, Серафим?!

Мальчишка смотрел на Долохова с мрачным выражением лица, и уже не улыбался, но в какой-то момент уголок его рта медленно пополз вверх.

— Ага… — с облегчением выдохнул Антонин и даже руку на лоб положил, словно сильно устал. — Поздравляю — хотя бы не псих. Уже хорошо, не находишь, Северус?

Директор в это время с видом познавшего неприятную истину сворачивал спектакль, выпроваживая мадам Трюк, и глазами указывал Люпину на дверь.

— Пусть останется, — пробормотал Антонин. — Любимый профессор, всё-таки, хоть и писака…

Ремус уже сделал шаг к Серафиму, ведь хотел его забрать с собой, но судя по всему оставались все, кроме профессора Трюк.

— Нет, ты иди, — приказал декан мальчику. — Запрещаю оставаться ребенку.

Ребенка как ветром сдуло — он выбежал с такой скоростью, словно за ним гнался Арагог и все его дети.

Следом попыталась подняться и Габриэль, но Долохов нагнулся к ней и грубо толкнул за плечо, усаживая обратно. Она буквально упала в кресло и звонко взвизгнула, будто от страха. Даже директор сделал шаг по направлению к Антонину. Оборотень же и вовсе подскочил к ним двоим, совсем не понимая, что происходит.

Но Долохов уже смеялся, подняв руки в примирительном жесте:

— Всё, защитнички, не трогаю я её, не трогаю…

Северус бросил на Габриэль холодный взгляд.

— Значит, это вы бросили ребёнка в приюте?

Ремус оглянулся, взглядом выискивая, на чтобы ему опереться. Сестра Флер и… Долохов? Та сестра, которая ему в экспрессе мораль о выборе читала? Да что же с этим миром не так?!

Тем временем Габриэль кивнула, еще сильнее вжавшись в кресло.

— То есть мальчик здоров, — задумчиво проговорил Северус. — Просто зол на вас и на весь мир, потому что узнал этот прискорбный факт. Верно я понимаю?

Какой бы мерзкой не была ситуация Ремус испытал облегчение и почти радостно вздохнул, тут же поймав на себе изучающий взгляд Антонина.

— Вы верно понимаете, директор, — дрожащим голосом произнесла Габриэль. — Серафим здоров, но атмосфера вокруг него… нездоровая.

— Ах ты дрянь… — прошипел Долохов и привстал. — Никому о нем даже не сказала, но смеет оценивать его жизнь. Смотри, дорогая, мне недорого будет заказать тебе… монумент.

— Мерзкое отродье, садист и палач… — прохрипела Габриэль, не оставшись в долгу и тоже поднялась с кресла. — Ненавижу!

— Не нравлюсь? Воротит? А тогда пела иначе, вроде бы — нравилось…

Женщина вся затряслась, словно в припадке.

— Довольно! — рявкнул Северус. — Мадам Дюрфор — выйдите вон. У вас неделя придумать причину, по которой вам нужно обратно во Францию.

— Поторопись… — прошептал Долохов, протягивая руку к её лицу с кривоватой ухмылкой. — А то вдруг снова понравлюсь?

Габриэль вдруг перестала дрожать. Всхлипнула, вскинула голову и, глядя ему прямо в глаза, резко выдохнула:

— Не уеду! — вызов в её голосе прозвучал звонко и отчётливо. — Найду причину и не уеду. Надоели угрозы — я больше не боюсь.

После чего зажмурившись протиснулась перед Долоховым, задевая его телом, и убежала. Это был именно бег от преследователя, а не уход преподавателя.

— Драко… — с угрозой протянул Долохов, прежде выдержав паузу. — Если встреча пройдет неудачно, значит? Эта встреча в принципе не могла пройти удачно! Никаким образом!

Декан поднял указательный палец, словно призывал не торопиться с выводами.

— Не моя была тайна, совсем не моя…

— Да что ты говоришь… — ухмылялся Антонин. — Может, это я виноват, что не ознакомлен со штатным расписанием Хогвартса?!

— В его защиту скажу, что я тоже оставался в счастливом неведении, — произнес Северус недовольно. — А ты, Ремус?

— Не знал, — ответил он. — Но рад, что узнал. Думаю, с учетом обстоятельств, реакция мальчика абсолютно нормальная.

Тяжелый вздох Долохова, раздавшийся в ответ на его слова, казался неуместным.

— Рано радуешься, Люпин, — пояснил он тихо, себе под нос и поднял взгляд на директора. — Ну, раз ты не знал ничего, а крестник твой знал всё — почему здесь еще нет Гарри?

— Ремус, будь добр, позови его, — тихо сказал Драко и устремил пустой взгляд куда-то в сторону котлов.

Он покинул помещение с удовольствием, и даже без страха подошел к Гарри, читающему что-то в углу гостиной. Видимо, чтение было настолько увлекательным, что тот полностью пропустил произошедшую драму, и посмотрел на Ремуса с удивлением.

— Что случилось? — спросил он, глядя на него снизу-вверх.

Он точно ожидал от него только беды или плохих новостей — и без того черные глаза стали просто непроницаемыми.

— Там, в кабинете Малфоя — обсуждали проблему Серафима. В присутствии его отца и… матери. Долохов теперь злится на декана и с нетерпением ждет тебя.

Раздосадовано закрыв книгу так, что с её страниц слетела многовековая пыль, мальчишка пригорюнился.

— За всю прошлую жизнь я не узнал столько тошнотворных семейных проблем…

— Вернёшься обратно? — усмехнулся Ремус.

— Не надейся! — ответил Гарри и решительно поднялся, направляясь к выходу.

— А где спальня Серафима? — крикнул он ему вслед.

— Третья слева, где и моя!

Мальчишка был в комнате один, сидел на самом краешке кровати, подобрав ноги и обхватив колени руками. Он раскачивался, пытаясь самостоятельно себя успокоить. Люпин сел рядом и увидел, что глаза ребенка сверкают от слез.

— Мне было так хорошо без них, — прошептал он. — Ну почему они ко мне лезут, профессор?!

Вопрос был риторическим и ответа ребенок не ждал.

Ремус просто ласково приобнял его за плечи, и тот обмяк, расслабился, а затем… горько заплакал. Уже через минуту голова Серафима лежала на коленях оборотня, а он гладил его кудри и успокаивал.

Единственное, что он вынес из этого неприглядного во всех смыслах собрания, — детей нужно любить, пока они не успели вырасти и переплестись с жестокостью взрослого мира. Будь у Гарри в детстве хоть кто-то, кто просто погладил бы его по голове, он, вероятно, смог бы удержаться от самых страшных поступков.

И кто знает, возможно, сегодня жизни и солнцу радовалось бы куда больше хороших людей...