Merry dancers: дальше некуда (гет)

Серафина Пиквери приняла приглашение в поместье Грейвзов, Джоконда вздрогнула, когда камин в их с Персивалем гостиной полыхнул зеленым пламенем. Она не могла оставить мужа ни на секунду, поэтому Пиквери согласилась прийти сама и временно не обнародовать информацию о том, что Глава Магического правопорядка найден. В этот же момент из спальни вышел целитель, которому пришлось выписать приличный чек за молчание.

— Мисс Пиквери, секунду.

— Госпожа президент, — только сказал доктор Эллиот, приосанившись — тот же самый врач вел Джоконду после потери памяти, — не ожидал, что когда-нибудь буду иметь честь видеть вас вживую. О, прошу прощения, Джим Эллиот, — чуть запоздало представился он и протянул ладонь.

— Давайте оставим церемонии на потом, что с Персивалем? Возможно ли это вылечить? — встревоженно спросила Джоконда, и улыбка очень быстро стерлась с лица Эллиота; этот знак ей не понравился.

— Это не проклятие, миссис Грейвз, не травма головы, очевидно. Это полное разрушение личности из-за психокинетического воздействия. Кто-то разрушил его мозг, используя мощные чары легилименции. Он амбивалентен, не соображает что делает, мозг не посылает информацию ни речевому центру, ни двигательному аппарату. Организм существует на уровне инстинктов — движения беспорядочны, он смотрит, но не видит, не понимает. Я боюсь, что такое не лечится, я уже сталкивался… — он запнулся, глядя в ее испуганные глаза. — У нас в больнице уже двадцать лет содержится такой пациент, и улучшений нет. Не думал, что когда-нибудь еще увижу подобное.

Глаза Джоконды вновь намокли, она была совершенно разбита, надежда остаться в двадцатых и вернуть мужа таяла на глазах. Он был рядом, в соседней спальне, на успокоительных зельях и почти все время спал, потому что более не умел нормально функционировать и постоянно размахивал руками или истошно вопил. Но это был уже не он, это был не Перси — она это видела и осознавала, но тем не менее отказывалась терять надежду.

— Но когда он увидел меня, то стал бояться, разве это не доказывает…

— Страх — это тоже инстинкт, миссис Грейвз, я сожалею. Мы можем забрать его в клинику преподобной Джорджианы, чтобы обеспечить уход, но, увы, это все, что я могу сделать. — Сообщать плохие новости было частью работы целителя, он старался быть сдержан и профессионально отстранен, но даже мистер Эллиот, казалось, испытывал сожаление. — Примите мои искренние соболе…

— Он не умер! — с агрессией перебила она. — Простите. — Джоконда закрыла глаза, прикоснувшись ладонью ко лбу. — Это слишком тяжело.

— Я понимаю, миссис Грейвз. Я буду на связи, если понадоблюсь и могу порекомендовать вам опытных сиделок. Я напоил его зельями, и следующие несколько часов он проспит.

— Спасибо, я свяжусь с вами, — как в тумане сказала она, не зная что делать, но связываться с ним определенно не собиралась: у Джоконды были совершенно иные планы.

Попрощавшись с ней и Пиквери, Эллиот исчез в камине, оставив после себя звенящую тишину. Пиквери, прежде никогда не бывавшая у них дома, прошлась взглядом по фотографиям счастливых супругов на каминной полке. Потеряв все силы, Джоконда опустилась в кресло, невидящим взглядом обратившись к двери в спальню.

— Я могу?.. — осторожно обратилась гостья, подойдя к двери, и Джоконде пришлось выплыть из своих мыслей.

Она только разрешающе и как-то безысходно махнула рукой. Все то, что сказал Эллиот, она и так знала, по крайней мере — предполагала, видя состояние Персиваля, а еще она знала будущее, знала, что в этом времени ему не смогут помочь, что в этом времени ей грозит опасность в лице чудовища по имени Гриндевальд. И у нее не было другого выбора, кроме как рискнуть, вновь отправив в будущее человека из прошлого… Судя по последнему письму Дамблдора себе самому — они точно встретятся в семидесятых, но Перси… Что, если Время опять взбрыкнет и отправит его куда-то еще? Джоконда до сих пор не знала, благополучно ли добрался Абрахас… Но иного шанса спасти его не было. А еще ей предстоял тяжелый разговор с Пиквери. Набравшись смелости, резко выдохнув, Джоконда поднялась и направилась в спальню вслед за ней. Серафина Пиквери, президент МАКУСА, как и они все попавшая в ловушку Гриндевальда, стояла у кровати, глядя на безмятежное лицо спящего мужчины. Бледнее обычного, он исхудал и сейчас без привычной идеальной укладки, без дорогого костюма и аксессуаров выглядел совсем иначе. Он выглядел постаревшим, в особенности из-за щетины и седины в ней и в висках. Тихо подойдя к изголовью, Джоконда присела возле подушки и переместила голову мужа на свои колени. Он даже не пошевелился, размеренно дышал, только в таком состоянии она могла его касаться — гладила по волосам, словно стараясь передать свою любовь, словно она могла исцелить его. Ей было очень больно, но приходилось держаться ради них, ради надежды, которая все еще поддерживала в ней силы. На глазах Пиквери проступили слёзы, она, отведя взгляд, утерла глаза пальцем и шмыгнула носом. Даже такая сильная женщина расклеилась, видя своего заместителя в столь плачевном состоянии.

— Мне очень жаль, Пруденс, — негромко сказала она, и этим сожалением Джоконда собиралась воспользоваться. — Я пойму, если вы хотите отложить разговор на потом, вы и сами неважно выглядите.

Хотя Пиквери слышала лишь урывками, но из уст Геллерта она узнала слишком многое, о чем, конечно, хотела поговорить

— Не стоит, госпожа президент, — внезапно окрепшим голосом сказала Джоконда, собирая остатки уверенности, — я расскажу вам всё, о чем намекал Гриндевальд. Обо мне и Персивале, о Дамблдоре и Слизерине, и о том, почему Гриндевальд оказался в Нью-Йорке. Извините, если в чем-то солгала, чтобы добраться до Гриндевальда и допросить его, и что утаила о ребенке, но тогда я не соображала что делаю, пыталась всеми силами добиться цели. Я нашла своего мужа — это главное, но ему не в силах помочь ни один лекарь из этого времени…

— Пруденс, я не понимаю… — негромко сказала Пиквери.

— Присядьте, — Джоконда приманила кресло от окна, — к сожалению, не могу предложить чай, все слуги были уволены Гриндевальдом, а его эльфы сбежали. Но есть хорошее вино и виски…

— Нет, спасибо, — поглядывая на лицо Персиваля, ответила она, садясь в предложенное кресло. — Расскажите, как вы сумели… Избавиться от его влияния, Пруденс? Это выглядело очень спонтанно и, вы были в таком состоянии…

Джоконда поджала губы и опустила взгляд на мужа, продолжая поглаживать его волосы, пропуская пряди между пальцами.

— Он спас меня, — тихо ответила она, — даже находясь в плену, он сумел предупредить меня о том, что происходит вокруг, потому что он знал, что произойдет, знал, что Гриндевальд придет за ним…

— Вы снова говорите загадками.

— Простите, в моей голове до сих пор каша, — зная, что говорит сумбурно, сказала Джоконда, тряхнув головой. — Похоже, мне придется рассказать вам всё с самого начала, мисс Пиквери, с две тысячи семнадцатого года…

По мере рассказа, в начале которого Пиквери была обескуражена и поначалу не могла поверить, но постепенно менялась в лице, не веря, что видит перед собой путешественницу во времени. Историю из семидесятых и историю своей матери Джоконда уложила в короткий пересказ, уделив больше времени тому, что происходило в двадцатых, как она жила в немагическом мире под именем Чарльза Уибли, как повстречала Персиваля и как он помог ей легализоваться в сообществе волшебников Америки. Дальнейшую историю развития их отношений Пиквери и так знала, поэтому Джоконда сразу перешла к тому, как судьба столкнула ее с Гриндевальдом, и что они вместе искали на острове. Она рассказала обо всем, ничего не утаивая, и о том, почему Гриндевальд так упорно старался сделать из нее новую личность, ведь Пиквери бы несомненно задала вопрос о том, почему Гриндевальд и Дамблдор просто не сойдутся в поединке. Рассказ такой длинной и насыщенной событиями жизни уложился всего в один час, потому что госпожа президент умела слушать и не перебивала, а Джоконда умела рассказывать, не оставляя места для уточнений.

— …Вы знаете будущее, Пруденс, или мне лучше называть вас Джокондой? — спросила Пиквери, пока с трудом мирясь с тем, что услышала.

— Как вам удобно, я привыкла, что у меня много имен, — ничуть не забавляясь подобным фактом, ответила она.

— Пруденс, что будет с Гриндевальдом? Вы рассказывали о другом Темном волшебнике, вашем отце, но ни слова…

— Мисс Пиквери, вы уверены, что хотите знать будущее своего времени? Это может доставить вам проблем… — та молчала, и тогда Джоконда на всякий случай еще раз уточнила: — В конечном итоге ничего нельзя изменить или даже пытаться…

— Продолжайте, — попросила она как-то смиренно.

Тяжело вздохнув и потянувшись к тумбочке за часами, чтобы взглянуть на время и оценить, как долго Персиваль будет спать, она, наконец, продолжила:

— В сорок пятом году Геллерта Гриндевальда сразит в дуэли Альбус Дамблдор, и Гриндевальд будет заточен у себя в замке в Нурменгарде вплоть до своей гибели, — ответила Джоконда, опустив некоторые детали, — но, самое главное, мисс Пиквери, через полгода он сумеет вырваться из МАКУСА и сбежать в Европу, где натворит еще немало зла. Я мало что помню из истории магии, я практически не изучала его биографию в Хогвартсе, и теперь очень сожалею об этом. Если бы я знала больше, быть может, мне бы удалось раньше распознать в нем угрозу. Я прекрасно знаю психологический профиль другого преступника — моего отца, они чем-то похожи в своих стремлениях. А Геллерт, — невольно назвала она его по имени, — Гриндевальд, — поправилась она, хотя Пиквери и так понимала, какие близкие отношения их связывали, — он совершенно другой. Он подлый и… — Джоконда скривилась, понимая, что уходит не в те дебри. — Он играет людьми и наслаждается манипуляциями. Гриндевальд хороший актер, но он может только изображать, а не чувствовать по-настоящему. Это истинный психопат, лишенный любой морали. Если честно, на фоне него мой отец не кажется уже таким страшным, хотя я и представить не могу, что пережила моя мама. Да и мои воспоминания о нем несколько поблекли после того, что со мной сделал Гриндевальд.

— Значит, Альбусу Дамблдору удастся разбить клятву на крови к сорок пятому? — продолжила спрашивать Пиквери, уводя ее от размышлений, а Джоконда размышляла о том, правильно ли поступила, рассказав ей самую большую и постыдную тайну Альбуса Дамблдора.

— Вероятнее всего, но обстоятельства мне неизвестны. Знаю только, что вплоть до дуэли между ними Гриндевальд будет творить бесчинства в Европе и спровоцирует Вторую мировую — по крайней мере, так написано в учебниках. Так будет написано… — поправилась она.

Пиквери замолчала, она перевела задумчивый взгляд на Персиваля, во время разговора уже пройдя несколько стадий от неверия и подозрений до удивления и, наконец, понимания, что Джоконде незачем лгать, она, наконец, спросила:

— Зачем вы открылись мне, Пруденс, если все это правда, то вы ведь делаете меня заложником Времени.

— Затем, что только так я осмелюсь просить вашей помощи, мисс Пиквери. Я очень перед вами виновата за то, что вывалила на вас, за ложь о моей личности, за то, что случилось с Перси, и за Гриндевальда в Нью-Йорке, но мое предназначение еще не окончено. Мне нужно убраться из двадцатых как можно скорее и закончить начатое. Я уверена, что приспешники Гриндевальда и он сам, когда сбежит, не дадут мне и Перси жизни, и потом… — она вновь погладила мужа по голове, опустив на него грустный взгляд, — только исследования Дамблдора, возможно, смогут ему помочь, но, к сожалению, он изобретет восстанавливающее память и мозг зелье только в пятидесятых. Боюсь, что только так я могу обезопасить себя и своего мужа… Мне нужно вернуться в семидесятые, чтобы направить себя и еще троих путешественников во времени, случайно переместившихся из две тысячи семнадцатого, и закольцевать эту петлю. — Джоконда вновь обратила на нее серьезный взгляд. — Только вы можете мне помочь. Мне нужно тайно вывезти Персиваля в Британию и завершить начатое — то, ради чего, как я понимаю, я вовсе не случайно оказалась в двадцатых. Высадить треклятые Кусулумбуку там, где их обнаружит моя бабушка, а затем и моя мама.

— Вы верите, что это всё Время виновато в ваших перемещениях? Это странно, но вы говорите о нем, как о живом организме.

Джоконда неопределенно пожала плечами.

— Похоже, так и есть. Время разумно, госпожа Пиквери, и если раньше я могла счесть это бредом сумасшедшего, то, проведя столько времени в прошлом, повидав двух Темных волшебников, о которых девочкой я читала лишь в Хогвартсе, я уверена, что у времени есть цель, а мы — всего лишь инструменты ее достижения.

Пиквери отвела взгляд, задумчиво посмотрев за окно на спускающиеся к земле снежинки, и Джоконда заметила, что она удивительно спокойно реагирует на вещи, другим кажущиеся небылицами. Она не сочла Джоконду сумасшедшей и не стала возражать, что перемещения во времени дальше одного-двух часов в принципе невозможны, а просто слушала и вникала, а Джоконда все продолжала и продолжала:

— Не знаю, кто из моей семьи — моя бабушка Моргана, моя мама или же я сама начали эту временную петлю, но одно я знаю точно — на мне всё должно закончиться. Профессор Дамблдор и я, мы свято верим в теорию коллапсирования времени, и потому я вижу и верю, что все происходит именно так, как я сама себе писала из будущего, как я напишу самой себе из прошлого, — стала она изъясняться не совсем понятно. — Моя семья достаточно настрадалась, мисс Пиквери. И Перси точно не заслуживает участи доживать остаток жизни в таком состоянии. Я даже не знаю, сработает ли зелье Дамблдора, были случаи, когда запытанные до сумасшествия люди не поддавались лечению — таких было несколько после Первой магической войны, — вспомнила она Лонгботтомов, — но все же, только в будущем у него есть шанс вернуться к нормальной жизни. Мисс Пиквери, ко мне и так много вопросов у МАКУСА. Мне нужна помощь в сохранении наследства для меня и моих родственников в будущем, и пора выпускать статью о том, что Персиваль Грейвз пропал без вести. Сегодня четырнадцатое декабря, статья должна выйти завтра — так диктует мне Время. И именно эту статью, сидя в своем классе в Хогвартсе должен увидеть Альбус Дамблдор, чтобы потом показать ее Персивалю Грейвзу в своих воспоминаниях о прошлом…

— И вы действительно позволите этому вновь случиться? — удивилась Пиквери, запоздало кивнув на Персиваля.

Джоконда пристыженно отвела взгляд.

— Как бы я не хотела изменить будущее, но теория коллапсирования… Мы знали на что шли, и Перси, и я, и Дамблдор. И только Дамблдору суждено довести эту историю до конца.

— Это всего лишь теория, Пруденс, — перебила Пиквери, внезапно осознав, насколько жестока была Пруденс по отношению к собственному мужу. — Это не значит, что все должно случиться именно так.

— Вы считаете меня эгоисткой, мисс Пиквери? — спросила она беззлобно, внезапно осознав это. — Что ж, возможно, но всё же, я целиком и полностью доверяю Альбусу Дамблдору, если он передал Персивалю эти воспоминания и наделил его знанием о поимке Гриндевальдом, значит, так было нужно. Значит и я сама так решила, и я хочу верить, что для нас всё закончится хорошо, — тут ее голос сорвался, выдавая истинные чувства; проговаривая это вслух, Джоконда в первую очередь уверяла саму себя, что поступила правильно, что Дамблдор поступил правильно.

— Что, если зелье Дамблдора не сработает? — задала Пиквери логичный вопрос. — Сможете ли вы себя простить?

Она не знала ответа на этот вопрос, Джоконда почувствовала, как вновь защипало глаза, она стала слишком чувствительной и хрупкой.

— Перси — самое ценное, что у меня есть, но… по крайней мере, я буду уверена, что мои действия привели или не препятствовали падению двух самых опасных Темных волшебников столетия, — с тяжестью на сердце сглотнув ком в горле, ответила она. — Не смотрите на меня так, я и сама себя ненавижу, ненавижу за то, что когда он придет в себя, — она прижала ладонь ко лбу мужа и не заметив, сколько уверенности в ее словах об исцелении Перси, — мне придется объясниться о многом, и измена — не самое страшное…

Глаза Пиквери вспыхнули, она как будто только сейчас вспомнила о том, что за дитя у нее в животе. Это никак не была измена, ведь Джоконда не соображала что творит, но чувство вины это не уменьшало.

— Вы оставите этого ребенка? — возможно, проявив чрезмерное любопытство, тихо спросила Пиквери, невольно переходя на личное, ведь слышала от нее совсем другое.

— Моя мама не избавилась от меня, а то, что произошло с нею — куда хуже, — опустив взгляд, сказала Джоконда, понимая, что уже очень давно ни с кем не говорила столь открыто, да и о таком болезненном. — Как я могу забрать жизнь ни в чем неповинного дитя? Мама бы не простила меня за это, не простил и не понял бы Альбус Дамблдор… А он очень близкий для меня человек.

— А что чувствуете вы, Пруденс?..

Джоконда поджала губы, к горлу вновь подступил ком, а в глазах Пиквери становилось все больше сочувствия, но в то же время именно на подобное милосердие она и рассчитывала, иначе разочаровалась бы в ней.

— Это не важно, главное, что я поступаю правильно. Как и моя мама…

— И вы смиритесь с тем, что сделал с вами его отец? — негромко спросила Пиквери, удивляясь все больше: на допросе слышала от нее ровно противоположное, но, похоже, Джоконда осознала, что не сможет совершить преступления против природы, и постарается всеми силами поступить как ее мама — дать всю свою любовь пускай и нежеланному ребенку.

— Мой отец вырос чудовищем, потому что не знал родительской любви, он был брошен всеми, чувствовал себя ненужным и обозлился на весь мир, и я очень на него похожа, не только внешне, но и характером, но, в отличие от него, мама любила меня, хотя иногда в ее глазах я видела странный огонек — страх, что я могу вырасти такой же. Но этого не произошло. Только благодаря ей у меня правильные представления о добре и зле, а значит, и эта маленькая жизнь имеет право на существование, и я сделаю все возможное, чтобы этот ребенок вырос в здоровой среде и был любим…

* * *

Прошел еще месяц, прежде чем цветы на поляне в Запретном лесу дали первые всходы. Идиотские эльфы Гриндевальда забрали все до единого соцветия, оставив Джоконду без ингредиента для зелья времени и потратив ее время на выращивание новых. Ей пришлось поднатореть в зельеварении, чтобы сварить зелье такого уровня — на это ушел еще месяц. Только Омут памяти, который пришлось взять из поместья, помог ей восстановить рецепт — она с трудом помнила момент их отбытия с Абрахасом и друзьями из директорского кабинета, когда случайно увидела запись.

Персиваль существовал в полусне, его приходилось постоянно накачивать зельями, чтобы он не буйствовал, и этот месяц был для Джоконды очень тяжелым. Пиквери действительно помогла, и Джоконда не осмелилась просить ее о Непреложном обете — не было сомнений, что это самая здравомыслящая женщина, которую ей когда-либо приходилось встречать, и эти сведения не будут использоваться во вред. Напротив, зная, что ничего не должно измениться, госпожа Пиквери обязана была молчать. Джоконда поступила с ней жестоко, но только так она могла незаметно вывезти из США Персиваля.

Дворецкий Симмонс получил внушительное наследство, в которое входило условие — долгосрочная аренда поместья на Лонг-Айленде и условие содержать его в порядке. По истечении срока, к две тысячи семнадцатому году поместье должно будет перейти французско-британскому роду Малфой — ее брату Люциусу. Активы четы Грейвз были частично заморожены, часть недвижимости перешла в городское ведомство под больницы и школы. Фабрику Джоконда переписала на Джиллиан Сноу, та была в шоке, но бизнес по таким же условиям, как и у Симмонса, нужно будет вернуть, если он, конечно, не прогорит. Джоконда не помнила, слышала ли что-то о бренде “Аврора” в своем времени. Пройдет почти сто лет, прежде чем она сможет узнать, что же случилось с ее активами, и первой точкой назначения был семьдесят седьмой год — чуть больше, чем за три месяца до их с Викки, Финном и Арчи появления в семидесятых.

Какие бы страхи, связанные с использованием зелья ее ни преследовали, они добрались благополучно. Пиквери уже не была президентом МАКУСА, хотя ее переизбирали еще множество раз, но при помощи ее связей удалось добыть легенду для Арчи — аврора из Америки. Госпожа президент все еще до конца не верила, что Джоконда путешественница во времени, но, получив от нее письмо спустя столько десятилетий, наконец, осознала в полной мере, что это правда. С личностью Александрин Моро помог случай, а вот с Финном и Викки пришлось сделать практически невозможное, но в конечном итоге Джоконде удалось заполучить все документы и подготовить для ребят квартиру.

Она была уже на седьмом месяце беременности, когда Временная петля закольцевалась, и ребята попали в прошлое. Однажды, сидя в кафе у Министерства магии, Джоконде даже удалось увидеть себя в юности — самоуверенная, немного холодная, но еще не знающая всех превратностей судьбы, которые ее ожидают, юная Джоконда Уинтер с опаской следовала предписанию М.П.Г. и училась быть аврором. Они ведь были так молоды и слепы как котята, и если бы не направляющая рука, один Мерлин знает, что бы с ними случилось. Но все же, как Время подвело ее к тому, чтобы помогать самой себе? С чего это началось, и сколько раз уже повторялась эта петля?

Только сейчас Джоконда осознала, насколько красива Викки Уизли, как уверен в себе и добр Арчи Олдридж, как умен и весел, невзирая на свою слизеринскую натуру, Финн… Ностальгия смешивалась с болью, эти ребята еще до конца не представляли, что им предстоит очень резко повзрослеть, что Первая Магическая война заберет множество жизней, что они воочию убедятся в жестокости Волдеморта — волшебника, о котором они знали только со страниц истории магии. Юные и светлые, Гриффиндор и Слизерин сообща, они были теми, кого Джоконда почти забыла. Однажды Джоконда видела Гидеона — улыбчивого рыжеволосого аврора, теперь он не казался старше ее самой. В отличие от довольно занудного интроверта Фабиана, Гидеон всегда был душой компании, и Джоконда прекрасно помнила, как ему было с ней тяжело, а ведь она действительно любила его, действительно старалась скрыть чувства, выглядела отстраненной и холодной, тем более, ей приходилось играть роль двойного агента. Однако, в конечном итоге, сердце все равно указало ей путь к нему. И в этом очень помог Альбус Дамблдор. Джоконда хотела бы изменить судьбу Гидеона, как когда-то осмелилась повлиять на судьбу Абрахаса, но смерть Гидеона наступила перед ее глазами и, увы, пришлось смириться с тем, что этот замечательный мужчина не переживет войны. Она бы спасла всех и каждого, в особенности его, но как бы горько ей ни было, лазейки не найти. Время бы не простило подобного вмешательства. Его гибель произойдет только через несколько лет, но сейчас, видя его живым, Джоконда была полна сожалений, она была уверена, Дамблдор скажет то же самое — нельзя вмешиваться во Время, они уже сильно напортачили с Питтегрю, и она до сих пор винила себя в том, что привела его в руки отца. Эта ноша была тяжела, а по возвращении в семидесятые и вовсе стала неподъемной, ведь все снова происходило у нее на глазах.

Перси с самого их появления в семидесятых проходил курс лечения, и хотя поначалу дело не двигалось с мертвой точки, однажды она увидела в его глазах узнавание, а следом сорвавшееся с губ тихое “Джоконда”, и в этот момент не было никого счастливее ее на всем белом свете. И пускай спустя всего секунду он вновь перестал узнавать ее, она воспряла духом, а надежда загорелась с новой силой. С момента поимки Гриндевальда в двадцатых Джоконде так и не удалось выдохнуть. Она очень устала, и ребенок отнюдь не прибавлял ей сил, и чем чаще Персиваль приходил в себя, тем острее она ощущала, что скоро придется объяснить ему, почему она беременна от другого мужчины. Ей было очень стыдно, но в конечном итоге она смирилась и пошла на сделку с совестью. Чьим бы ни был этот малыш, он заслуживает шанса появиться на свет.

* * *

— Миссис Алисия Фарендер к мистеру Колину Фарендеру, — сообщила Джоконда засыпающей на столе регистратуры волшебнице, назвав очередную фальшивую личность, добытую благодаря Пиквери.

Джоконда, рассказывая ей обо всем в двадцатых, и не думала, насколько бесценной окажется ее помощь. Должность президента МАКУСА сейчас занимал ее племянник — тот самый, что играл на фортепиано на ее дне рождения в двадцать шестом, и у Пиквери было на него влияние.

Глядя на сонную женщину в регистратуре, Джоконда и сама чувствовала усталость, осень выдалась дождливой, и ей все сложнее становилось передвигаться. Ребенок был крупным, к началу восьмого месяца у нее стали страшно отекать ноги и зачастую любое передвижение приносило дискомфорт. Если бы ей самой пришлось ухаживать за Персивалем на поздних сроках беременности, она бы просто взвыла от безысходности. Счастье, что токсикоз исчез на пятом месяце. Поглаживая живот, так как ребенок сегодня решил поиграть в футбол ее кишечником, Джоконда шла за целителем, тихо уговаривая младенца успокоиться. До шестого месяца у нее не находилось времени уделять своему интересному положению слишком много внимания: она восстанавливала в памяти все письма, написанные М.П.Г., стараясь не упустить ни одной детали. Будь проклят Геллерт, из-за его вмешательства она до сих пор не была уверена в том или ином воспоминании и по нескольку раз проворачивала их в Омуте памяти, но зачастую они все равно оставались размытыми. Сейчас же, когда все письма были написаны и оставалось только вовремя отправлять их, Джоконда все больше размышляла о том, что скоро станет матерью. И хотя она чувствовала приближение материнства и уже свыклась с мыслью, что должна поступить правильно, этот ребенок всё равно вызывал смешанные чувства. Она порою не замечала, что нежно с ним разговаривает, а затем одергивала себя, вспоминая, кто его отец. От имени Гриндевальда всё ее нутро до сих пор сковывало страхом и беспощадной ненавистью. В этом времени он уже тридцать два года как содержался в Нурменгарде и наверняка превратился в старика. Все произошло именно так, как написано в истории — она, конечно же, проверила. Джоконда таила в себе чувство, что он получил по заслугам, но все же недостаточно. Никому прежде она так не желала смерти, как этому чудовищу, из-за деяний которого она до сих пор страдала. Перси был нездоров, а ребенок, который совсем скоро появится на свет — сможет ли она действительно полюбить его, как ее святая мать полюбила ее саму?

Следуя за целителем, потонув в своих мыслях, Джоконда случайно толкнула плечом идущего навстречу человека. Бросив короткое “извините”, она застыла и, распахнув глаза, уставилась на него.

— Моро? — вопросительно посмотрел на нее молодой мужчина, затем на ее живот. — Ты… когда ты успела… Такой живот, — обескураженно спросил он.

От взгляда на него ее бросило в дрожь, а сердце застучало как сумасшедшее. Гидеон смотрел на нее своим открытым совершенно мальчишеским взглядом. Сейчас они были почти ровесниками. У него как всегда топорщилась прядь рыжих волос на затылке, которую она ему укладывала при помощи заклинаний. Огненно-рыжая шевелюра и веснушчатое лицо вызвали бурю эмоций — от ностальгии до сожалений, на глазах мгновенно проступили слезы, а вся их история пронеслась в сознании в короткий миг, восстанавливая в изувеченной памяти недостающие фрагменты.

— Конфундус! — шепнула Джоконда, стрельнув волшебной палочкой в ладонь — не позволяя себе растеряться. — Вы обознались… — с трудом выдавила она и, развернувшись, пошла дальше, а он так и остался смотреть ей вслед.

Едва завернув за угол к отделению душевнобольных, она остановилась, утерев глаза краем рукава кардигана. Главное, чтобы Конфундус сработал как надо. Осторожно выглянув за угол, она увидела его удаляющуюся спину.

— С вами всё в порядке? — заметив, что она отстала, спросил целитель, подойдя ближе.

— Да, всё хорошо, мистер Браун, просто…

— Это, наверное, тяжело, миссис Фарендер, — он кивнул на ее живот, — ваш муж болен, а вам скоро рожать… Но знайте, он медленно приходит в себя, кто знает, может быть, сегодня он снова сможет узнать вас, — подбадривающе улыбнулся он, списав ее грусть на происходящее с мужем. — Хорошо, что вы привезли его в Англию, я считаю, что американская медицина сильно отстает от наших новаторских методов.

О каких новаторских методах он говорил, Джоконде было не совсем понятно, ведь двенадцатый способ использования драконьей крови появился в пятидесятых и никакого новшества в этом не было. Возможно, Браун просто хотел поддержать ее.

— Всё хорошо, — ослабив чуть сдавивший живот пояс платья, которое уже следовало трансфигурировать на размер больше, сказала она и указала в сторону отделения, предлагая двигаться дальше.

— Послушайте, — внезапно сказал целитель, внимательно посмотрев на нее пронзительно карими глазами, — у нас есть центр помощи матерям-одиночкам. Я понимаю, что…

— У ребенка есть отец, — невольно бросила Джоконда даже с обидой, не желая признавать невменяемости Перси, а затем нахмурилась, понимая, что настоящий отец этого ребенка сидит в тюрьме. — Все в порядке, мистер Браун, я просто немного устала.

Целитель сдержанно кивнул, а она осознала, что всё еще не отошла от встречи с Гидеоном, чтобы трезво мыслить…

* * *

Персиваль Грейвз был человеком храбрым, а если и боялся чего-то, то никогда не позволял себе этого показывать, он прятал страх за уверенностью и этим зачастую умел приводить в чувство зеленых оперативников во время опасных заданий. Запертый в ловушке разума так долго, он никак не мог дотянуться до поверхности, но чтобы сохранить сознание и действительно не сойти с ума, ему пришлось пойти на столь небезопасный способ выживания. Вот только что творилось снаружи, он не знал. Он не ощущал время и пространство, сумел выстроить непробиваемую стену, но потерял связь с реальностью. Сознание не может жить без тела, а значит, сколько бы времени ни прошло, он все еще был жив. Персиваль был зол на Джоконду, ведь именно из-за нее эта ловушка схлопнулась, но злиться по-настоящему на нее было невозможно, ведь он любил ее, и она бы никогда не поступила с ним так жестоко, не будь на то веских причин. Дважды ему показалось, что где-то в темноте мелькнуло ее лицо, но оно исчезло так же быстро, как и появилось, и на этом месте вновь вырос непробиваемый барьер. Он бы взвыл от безысходности и одиночества, но в этом пространстве не было звуков, не было никаких образов, и только ее лицо, впечатавшееся в память. И бесконечная тревога за ее безопасность, а еще чувство вины, за то, что позволил этому случиться… Его глупое послание она не увидит, да с чего бы Джоконде рыться в вещах Чарльза Уилби? Это письмо было верхом неблагоразумия, оно было криком о помощи, предупреждением, полным надежды, что она сумеет избежать чего-то очень страшного.

Примечания:

Остался эпилог