Парадокс выбора (джен)

Аудитория чар была полна характерного для утренних занятий шороха — шелест пергамента, стук чернильниц, приглушённые голоса. На столах лежали раскрытые учебники, но сегодня, судя по оживлённому лицу профессора Флитвика, упор делался явно не на чтение.

— Сегодня, мои дорогие, — писклявым, но энергичным голосом начал он, забираясь на свою стопку книг у кафедры, — мы с вами займёмся тем, что отличает мастера от просто умелого волшебника: невербальными чарами.

Крошечный профессор обвёл класс внимательным взглядом, будто примеряясь, кто быстрее уловит суть.

— Принцип прост, — продолжил он, — но воплощение… ах, в нём-то и кроется трудность! Видите ли, слова заклинания — это костыль. Они направляют вашу магию, помогают сосредоточиться на формуле и образе. Но настоящий контроль начинается там, где вы можете удержать этот образ и канал без всяких звуков. Всё строится на трёх китах: концентрации, чётком визуальном образе эффекта и внутреннем, ощущаемом импульсе заклинания.

Он сделал паузу, словно давая словам осесть в головах студентов.

— Для начала, — профессор взмахнул короткой палочкой, демонстрируя невербальное создание светлячка, — попробуем простое: «Lumos». Но только мысленно. Не произносите ни звука. Представьте, что палочка — это ваш продолженный нерв, и вы передаёте через него команду, как рукой подать сигнал мышце.

В зале повисла тишина, которую нарушали лишь тихие выдохи и шуршание мантии. Первые попытки сопровождались характерным дрожанием рук и слабыми искрами.

У Уильяма же всё вышло почти сразу. Он привычно собрал в голове чёткий, почти физически ощутимый импульс, и кончик палочки тут же загорелся ровным белым светом. Не дрожащим, не мерцающим — уверенным, как прожектор.

— Превосходно, мистер Розье! — Флитвик просиял, подскочив чуть ли не на месте. — И Мистер Моррисон! Вот пример того, как надо держать образ.

По мере того как занятие продолжалось, они перешли к «Nox», затем к лёгким левитационным чарам. Свечи, перья, даже учебник с соседнего стола поднимались и опускались у него без единого слова.

К концу урока Флитвик, делая пометки в своём журнале, обернулся к классу:

— Некоторые из вас, — он улыбнулся, явно имея в виду Уильяма и ещё пару учеников, — уже вполне уверенно владеют этой техникой. Для вас я подберу к следующему занятию нечто посложнее… например, невербальные защитные чары, но не обычное Protego. А пока — домашнее задание: ежедневно тренироваться, но без перенапряжения.

Когда остальные студенты начали шумно собирать вещи, Флитвик, всё ещё стоявший на своей стопке книг, поднял руку, задерживая Уильяма.

— Мистер Моррисон, останьтесь на минутку, — сказал он с той вежливой, но безапелляционной интонацией, которая не терпела споров.

— Да, сэр? — Спросил Уильям, убирая палочку в кобуру на запястье.

— Профессор Дамблдор хочет с вами поговорить после занятий, — Флитвик чуть понизил голос, словно это было не для чужих ушей.

— …Понял. А по какому поводу, вам случайно не сказали? — Чуть приподняв брови, поинтересовался Моррисон.

— К сожалению, нет. Но могу заверить, что ничего серьёзного — о таких вещах Дамблдор обычно предпочитает не молчать.

Вот как…

Отказаться? Да и мысль такая даже не мелькнула — во-первых, это Альбус Дамблдор, во-вторых, любопытство всё равно пересилило бы. Однако, с чего бы ему он мог понадобится?

А, в прочем, чего гадать. Сегодня он и так это узнает.

Следующий урок оказался тягучим и унылым, как вчерашняя каша. Защита от тёмных искусств ничем не отличалась от прошлогоднего уныния, разве что теперь место за кафедрой занимал Эндрю Мерривезер — суховатый мужчина лет сорока с лишним, с лицом, будто вырезанным из серого картона.

Говорил он монотонно, ни на секунду не отклоняясь от текста учебника. Вёл честно, без глупых выкрутасов, но строго по программе, которую Уильям прошёл уже давным-давно. Даже упоминать было нечего — тот же самый скучный шум, который сам стирается из памяти, едва покинешь класс.

Коридоры Хогвартса встречали привычным сумраком и гулкими шагами, отдающимися эхом в сводах. Путь к кабинету директора всегда был особенным — не просто дорога, а целая церемония. Миновав портрет дамы в изумрудном платье, затем витраж с химерой, Уильям оказался перед тяжёлой каменной горгульей. Она уставилась на него мраморными глазами, но стоило произнести цель визита, ибо пароля он не знал, как фигура разом ожила, раздвигаясь в стороны и открывая винтовую лестницу, медленно вращающуюся вверх, словно ведущую в самое сердце замка.

Кабинет Дамблдора был таким же, каким Уильям запомнил его четыре года назад, когда совершенно «случайно» здесь оказался: высокие, до самого потолка, полки с книгами, где древние фолианты соседствовали с миниатюрными шкатулками и непонятными приборами, тихо побрякивающими или испускающими едва слышное гудение. На стенах — портреты прежних директоров и директрис, которые то дремали, то вели негромкие беседы между собой. В углу, на золочёном насесте, дремал феникс Фоукс, изредка вздрагивая во сне. Воздух здесь пах пергаментом, воском и каким-то особым тёплым пряным ароматом, который всегда сопровождал этого человека.

Сам Дамблдор сидел за массивным письменным столом, усыпанным пергаментами, перьями и странным, переливающимся в воздухе шаром. Внешне он не изменился ни на йоту: те же полупрозрачные, словно сияющие изнутри, голубые глаза и очки-половинки, длинная серебристая борода, мерцающая в свете камина, и чуть ироничная улыбка, в которой чувствовалось больше участия, чем насмешки.

— Уильям, рад тебя видеть, — тихо произнёс он, указывая на кресло напротив. — Как себя чувствуешь? Как идёт учёба?

— Спасибо, сэр. Приемлемо, наверное, — коротко ответил Моррисон, присаживаясь и сохраняя спокойствие. — С учёбой проблем нет, как и всегда, в прочем.

Дамблдор слегка откинулся в кресле, сцепив длинные пальцы замком, и какое-то время просто молчал, словно подбирая верные слова. Его взгляд оставался мягким, но в нём читалась серьёзность, к которой он прибегал редко.

— Уильям… — начал он негромко, — ты, возможно, уже догадываешься, почему я попросил тебя прийти. — Директор сделал короткую паузу, позволив словам лечь между ними, прежде чем продолжить. — В тот вечер в Дрездене… именно я нашёл вашу… группу. В катакомбах. Трое подростков… — он чуть отвёл взгляд, словно давая возможность самому этому образу остаться за гранью. — …с телом девушки.

В комнате на мгновение повисла тишина, и лишь мягкое потрескивание камина заполнило её.

Что же… Парню следовало этого ожидать. Странно, но в голове сейчас у него был полный штиль, будто нет даже малейшего повода переживать о случившемся.

— Я не стал сразу тревожить расспросами, — продолжил он ровнее. — Понимал, что тебе нужно время… чтобы собраться, отдышаться, вернуть силы. Но, боюсь, некоторые обстоятельства всё ещё остаются неясными. И мне бы хотелось услышать их.

Дамблдор чуть наклонился вперёд, опираясь локтями на стол, и его голос стал ещё тише:

— Я понимаю, что это может быть тяжело. Если не хочешь об этом говорить… я приму это.

Вот оно что… Логика подсказывает единственный правильный выход — не молчать. Рассказать немного видоизменённую историю, заодно можно будет кое-что и для себя из этого диалога вынести. Да и молчание не лучшим образом скажется на их будущих взаимоотношениях.

Не настолько он травмирован, чтобы одно только воспоминание бросало его в дрожь. За прошедший месяц с начала учёбы, хоть Уильям все ещё вынужден принимать зелья, он стал более… спокойным, что ли? По крайней мере перестал каждый раз подавлять желание схватиться за палочку при виде Лили.

Моррисон молчал долго, глядя куда-то в пол, будто выискивая там нужные, подходящие слова. Нужно создать правильное мнение, чтобы Дамблдор не лез после со своей мнительностью. Лишь спустя минуту он заговорил — медленно, отрывисто, словно каждое предложение приходилось вытаскивать изнутри с усилием.

— Нападение было во время праздника, — начал он глухо, насильно вспоминая каждое событие. — Яд… пустили по воздуху. Люди начали задыхаться, падать. Мы пытались сбежать, вовремя заметили подставу и защитились от отравы. Устроили пожар, чтобы прикрыться… — он на мгновение прикрыл глаза, словно увидел пламя снова. — Потом небольшой бой, побег и очнулся в камере.

Он запнулся, едва заметно напрягшись.

— Там мне… — лицо Моррисона болезненно дёрнулось, и он сжал кулаки. — Банально промыли мозги, как не прискорбно это признавать. Зачем — одним культистам ведомо.

Голос стал тише, создавая впечатление, будто ему неприятно об этом говорить:

— Очнулся только во время ритуала. Дальше… действовал на одном инстинкте выжить.

Парень оборвал рассказ резко, словно лезвием перерезал нить, и отвёл взгляд.

— Не хочу вдаваться в детали, да и ничего особо больше и не знаю, — отрезал Уильям, уже тоном, не терпящим продолжения. — И, кстати, та девушка из катакомб… она жива?

Дамблдор какое-то время просто молчал, разглядывая его поверх сложенных рук. Его голос прозвучал мягко, но с явной теплотой:

— Я понимаю, Уильям. И благодарю, что ты рассказал хотя бы это. Та дама была… окончательно упокоена ещё до моего прихода, так что можешь не беспокоиться об этом.

Ха! Значит, эта тварь всё-таки окончательно сдохла! Моррисону стоило больших усилий сохранить спокойное выражение лица и не пуститься в радостное восклицание. Остаётся надеяться, что в Аду её все черти по кругу пускают между собой, не давая и секунды покоя. София заслужила это сполна.

Директор взял небольшую паузу, после чего вновь продолжил:

— Я предложил бы тебе, — тихо начал Альбус, чуть склонив голову, — слить воспоминания в Омут Памяти. Это помогло бы прояснить детали, которые мы пока не понимаем. Но… — он сделал короткую паузу, — тогда твоё состояние наверняка ухудшилось бы, чего я хочу избежать.

Синие глаза директора на миг потемнели, утратили ту привычную мягкую искру.

— Поэтому, если я могу чем-то помочь тебе в восстановлении — только скажи, Уильям. Я не просто так интересуюсь… — Дамблдор чуть глубже вздохнул, будто взвешивая каждое слово. — Я перед тобой в долгу.

Старик откинулся в кресле, сцепив пальцы в замок.

— Если бы ты не выдернул главное звено ритуала — ту неизвестную девушку, — в его голосе прозвучала тяжесть, которой он редко позволял прорываться, — погибло бы гораздо больше невинных людей. Намного больше.

Уильям долго молчал, словно обдумывая каждое слово, прежде чем решиться заговорить. Когда ещё предоставится такой шанс? Пальцы его едва заметно постукивали по подлокотнику кресла, выдавая, что внутри он уже вернулся туда — в гулкий мрак природы, огромного пожарища и чистого хаоса.

— Спасибо, профессор. На счёт восстановления, не беспокойтесь, чтобы окончательно прийти в себя мне потребуется ещё пару месяцев. Такое… не просто пережить. Знаете, — произнёс он негромко, но с тяжёлым нажимом на каждое слово, — во время той атаки я видел… кое-что. Заклинание. Не из тех, что учат в школах или прячут в каких-то пыльных гримуарах для магов-любителей. Нет… оно было… — он на секунду прикрыл глаза, словно пробуя подобрать слово, но в итоге выдохнул, — неправильным. Чудовищно сильным.

Он поднял взгляд на Дамблдора. В его глазах не было ни намёка на обычное безразличие — только холодная, острая внимательность.

— Оно… поглощало в себя всё, что в него попадало. Любое заклинание, любой удар. Словно жадная, бесконечная воронка. Мы тогда попытались прикрыться… — уголки губ дёрнулись, будто он хотел усмехнуться, но не смог, — целой стеной магического пламени. И часть этого пламени… просто исчезло. Не рассеялось, не было отражено — исчезло, как будто его никогда не существовало.

Уильям откинулся на спинку кресла, провёл рукой по лицу, но взгляд при этом оставался пронзительно цепким.

— Я… не знаю, как это назвать. Но хочу понять, как с этим бороться. Потому что если оно смогло проглотить даже магический огонь, — он слегка качнул головой, — то что вообще останется? Что сработает против такой… твари? Как от этого защититься?

Хоть он говорил о заклинании, ощущение было, будто речь идёт о живом существе.

Ведь Моррисон говорил о Серой Вуали. Буквально живом заклинании. Конечно, он ни словом не соврал, лишь немного исказив правду. Эффект чар видел? Видел. Пламя оно пожрало немного? Пожрало. А то, что применил его он сам… несущественные детали, право слово.

На счёт же того, чтобы Директор лез к нему в голову и речи быть не может. Во первых, он это сразу почувствует. Уж на чужое вторжение он научился остро реагировать ещё во время сеансов у мозгоправа. Во вторых, старик банально так не поступит. В этом у парня была железная уверенность.

Мерлин и Моргана, Уильям чувствует себя слизеринцем, стараясь извлечь выгоду даже из этого. В прочем, каждый вертится как может, и он не исключение. Если получится найти противодействие Вуали, то было бы просто чудесно. Мало ли, вдруг он встретит ещё кого-то, кому повезло владеть таким знанием.

Дамблдор нахмурился — редкое, почти пророческое выражение, словно тёмные тени воспоминаний мелькнули в глубине его взгляда. Глубокие морщины на лбу чуть усилились, а пальцы сжались в лёгкий замок на столе.

— То, о чём ты говоришь, — тихо проговорил он, — действительно существует. Заклинание, которое поглощает чужую магию, — редкое, опасное и непростое в обращении.

Он на миг замолчал, словно взвешивая, насколько рано говорить об этом.

— Но я обещаю тебе, Уильям, — голос стал мягче, — что на зимних каникулах, когда мы будем иметь больше времени, я научу тебя одному очень мощному заклинанию, способному противостоять таким угрозам.

Дамблдор поднялся, плавно обошёл стол и подошёл к двери.

— А пока береги себя. И помни, что двери моего кабинета всегда открыты для тех, кто нуждается в помощи.

— Спасибо, профессор, — Уильям встал, склонил голову в знак уважения. — Тогда я зайду к вам на каникулах.

Теперь вопрос о том, возвращаться на Рождество домой или нет, вообще не стоит.

Уильям понимал: когда ещё ему выпадет возможность учиться у самого Дамблдора?

В голове звучали слова рыжей твари об истинной сути Вуали, которые теперь резали особенно остро. Сила чар была пугающей, почти безграничной при правильном применении, практически нечестной, при этом крайне малоизвестной, и теперь применять Серую Вуаль следовало лишь тогда, когда все остальные пути были закрыты, когда шансов выжить почти не оставалось.

Знание контрмер, умение противостоять такому заклинанию — теперь это казалось необходимостью.

Также его беспокоил один простой, но каверзный вопрос: если это заклинание настолько сильное, почему его не используют повсеместно? Он вот ни за что не поверит, что тот же Тёмный Лорд может не знать этих чар, учитывая то, что книга с записями находилась в библиотеке Блэков. Которые были его сторонниками, на секундочку.

Хотя с чего они должны с ним делиться всеми знаниями?.. Как же сложно! И не понятно! И вообще! Уильяму бы больше сведений о взаимодействии внутри структуры Пожирателей, дабы было хоть примерное понимание…

Но какая-то причина, помимо того, что Вуаль сама по себе опасна и всё связанное с демонологией систематически уничтожали на протяжении веков, должна быть. Моррисон просто отказывается принять тот факт, что всё оказалось так просто — знания забыты, а тот же гримуар Блэки если и брали в руки, то последний раз это было под сотню лет назад.

По крайней мере, теперь он не будет злоупотреблять Вуалью, ибо даже несмотря на непонятные слова Софии о том, что эти чары ему теперь не угроза, даже шанс на то, чтобы оказаться сожранным какой-то хтонью его крайне не устраивал. К тому же верить словам фанатичной культистки — неблагодарное это дело.

* * *

Осенний ветер срывал с деревьев последние багряные листья, и на гладкой поверхности Чёрного озера медленно плясали холодные блики октябрьского неба. Вода была мутной, словно отражая ту неопределённость, что роится в голове Уильяма, когда он неспешно шёл по узкой тропинке вдоль берега.

Шаги заглушали только тихий шелест опавшей листвы и редкие всплески — где-то рыба вспрыгивала, будто пытаясь сорвать с себя тяжесть этого времени. Холодок проникал под одежду, но парень не замечал ни лёгкой сырости, ни темнеющих облаков.

Мысли его были далеко впереди, там, где вырисовывалось будущее — или, скорее, туманное полотно неизвестности. Кем он станет? Удастся ли дожить до той войны, что сгущается на горизонте? Переживёт ли? И что будет с ним же, когда выйдет из этого боя?

Все ответы скрывались за занавесом судьбы, и единственным выбором оставалось идти вперёд с гордо поднятой головой — встречая удары, падая и снова поднимаясь.

Вот только есть один маленький нюанс. Следуя такой стратегии, он уже успел: чуть не умереть, дважды притом, убить больше десяти человек, хоть и не вполне осознанно, плюс стать участником запретного ритуала. Ах, да, и ещё сам себе расколол разум. И всё это в его пятнадцать лет, прямо перед очередным днём рождения.

Сразу видно минусы такого… Гриффиндорского подхода к жизни. А потому пора бы и пересмотреть подход к этому делу.

Единственный логичный способ не повторить этот в крайней мере занимательный опыт — стать гораздо осторожнее. Не посещать такие массовые праздники (с учетом скорой войны это особенно актуально), всегда носить при себе специальный порт-ключ пробойник, дабы успеть улететь даже из самой безнадёжной ситуации (вот только где найти такой — вопрос кра-а-айне сложный, а уж про создать самому он тактично промолчит), ну и пояс с зельями-стимуляторами на экстренный случай также будет не лишним.

Тогда, может, у него будет шанс вновь не попасть в самую глубокую задницу из всех возможных, как это было летом.

Во время неспешной прогулки над тропинкой вдруг пронёсся почти бесшумный чёрный силуэт — филин. Он аккуратно опустился рядом с Уильямом и без лишних церемоний попытался скинуть в ладонь письмо, свернутое в плотный конверт.

Парень проигнорировал полёт посылки, дабы уже на земле нормально просканировать то на всякие чары, во избежание. Чисто.

— Прости, что без лакомства, — тихо сказал он птице, слегка погладив её мохнатое перо.

Филин, будто недовольно ухнув, взмахнул крыльями и взмыл в серое небо, оставляя за собой лишь едва уловимый шёпот крыльев и лёгкое чувство вины, что не было угощения. Вот что-что, но животных Уильям любил по-настоящему. Хоть и не горел желанием тех заводить, в прочем.

Распечатав конверт, он принялся за чтение:

«Уильям Джонатан Моррисон,

Наверняка ты меня не знаешь, но не могу утверждать обратное. Я тщательно изучила твою личность и жизнь, в частности. Поверь, ты меня крайне заинтересовал. Нам предстоит очень многое обсудить, хочешь ты того или нет. Потому предлагаю встретиться ровно через две недели в одном прелестном заведении — «Белой Виверне», что в Лютном Переулке.

Я не представляю для тебя угрозы и не имею злого умысла, ибо мне нет нужды во вражде со столь… не по годам взрослым юношей, если ты понимаешь, о чём я.

С уважением, Анонимная Благожелательница».

Не меняясь в лице, Уильям одним движением руки вызвал лёгкий огонёк, поджигая письмо. Лишь после, тщательно убедившись, что пепел разнесло ветром, он с каменным лицом пошёл дальше.

«Не по годам взрослый юноша», значит. Варианта два. Либо это был обычный комплимент, что уже само по себе бред, либо… эта «благожелательница» знает его главный секрет. И это очень не понравилось Уильяму. Ещё мягко сказано, насколько очень.

Как на него вышли? Как узнали? Прочитали память? Но когда? В прочем, гадать смысла нет. Всё уже случилось.

Что ж, кем бы ни была эта загадочная госпожа, Уильям решительно настроился подготовиться к встрече, словно к бою не на жизнь, а на смерть. Не дело — игнорировать приглашение на разговор, особенно когда он хоть и в такой настойчивой, но вежливой форме. Почерк, кстати, красивый…

Пошвыряться чарами он всегда успеет — в этом сомнений нет, а вот переговоры… переговоры требуют другой подготовки, иной тактики и умения читать между строк.

Вот только вопрос остался один: с кем предстоит вести этот диалог? И стоит ли ждать честности в словах?

Чем бы всё ни закончилось, это уже превентивно не нравится Уильяму. Однако, когда это судьба спрашивает нас о том, чего мы действительно хотим?

Прохладный ветерок подул прямо в лицо, заставляя обновить на себе согревающие чары. Даже несмотря на письмо, такую умиротворяющую прогулку он прерывать не собирается. Вот ещё, удовольствие себе портить.

А мысли… подумать он всегда успеет у себя в комнате, отгородившись от мира под балдахином.