Полная чаша (джен)

Когда суд закончился, зал начал пустеть, а освобождённый Рабастан, улыбаясь неуверенно и недоверчиво, растирал затёкшие от ремней запястья, к нему подошла Алиса Лонгботтом. Впрочем, правильнее будет сказать, «попыталась подойти» — потому что путь ей в нескольких шагах от цели заступил Родольфус.

— Пропусти меня, — потребовала она, сжав свои и без того тонкие губы.

— Нет, Алиса, — он демонстративно заслонил брата собой. — Я готов признать, что ты в своём праве — но ему я защитник, а не судья. Хочешь сделать больно — делай мне. Я не меньше виноват.

— Меньше, — возразила она. — Смешно, но как раз ты и виноват меньше их всех. Ты нас не пытал и не нашёл — ты там просто был. И ты — я помню — спас Невилла.

— Алиса, — подошедший Фрэнк приобнял её за плечи, но она раздражённо сбросила его руки. — Нет смысла говорить с ними. Пойдём.

— Твой муж прав, — сказал Родольфус. — Смысла нет. Ты не скажешь ничего нового.

— Нет, пусть скажет, — Рабастан вдруг вышел из-за его спины и встал прямо перед Алисой.

— Твоё место в Азкабане, — отчеканила Алиса, глядя ему в глаза. — И мне жаль, что я не сумела тебя туда отправить.

— Я там уже был, — отозвался Рабастан и вдруг, требовательно обернувшись, попросил Родольфуса: — Оставь нас. Пожалуйста.

Тот кивнул, но не отошёл, а просто наложил на них с Алисой заглушающее, оставшись стоять, как стоял, почти что плечом к плечу.

— Ты понятия не имеешь, что ты сделал, — сказала Алиса. — Даже не представляешь. Знаешь, как это — проснуться и понять, что то, что ты считала сном, и есть твоя жизнь? Почти вся?

— Знаю, — помолчав, сказал он. — Но не так, как ты. Я действительно спал. А потом проснулся.

— И всё осознал, да? — спросила она зло и насмешливо.

— Это не метафора, — он и сам не знал, зачем к ней подошёл и зачем вдруг начал объяснять. — Я действительно проспал одиннадцать лет.

— Предлагаешь пожалеть тебя? — спросила она воинственно.

— Нет, — подумав, отозвался он. — Тут мы отличаемся. Я сам виноват.

— Одиннадцать лет — не тридцать, — резко возразила Алиса. — И ты потерял только годы! У тебя осталось всё: брат, дом и друзья…

— У меня их никогда не было, — возразил Рабастан с горечью. — Я, наверное, и не умею. Никогда ни с кем не дружил. Так — приятельствовал. В остальном — да, ты права. Осталось.

— А у меня ты забрал всё, — она глянула ему в глаза. — Если бы не ты, вы бы не нашли нас. Я вырастила бы сына — возможно, и не одного. Если б я могла, — добавила она звенящим от ненависти голосом, — я бы поступила с тобой так же. Тоже забрала бы у тебя тридцать лет и всех, кто тебе дорог. А потом дала бы очнуться и смотрела, как ты барахтаешься.

— Но я тоже потерял годы! — защищаясь, почти жалобно воскликнул Рабастан. Конечно, ни Фрэнк, ни Родольфус не услышали этих слов, но оба увидели выражение его лица и лица Алисы, и оба шагнули вперёд, к своим, и глянули друг на друга с недобрым предупреждением.

— Одиннадцать против тридцати? — хлёстко спросила она.

— И ещё четырнадцать — в Азкабане! — возразил он запальчиво. — Мне всего девятнадцать было, когда мы все сели! Я и прожил-то на свободе всего год после школы — а потом…

— Бедненький! — язвительно перебила его Алиса. — Кто же в этом виноват, бедный мальчик? Может быть, — она сделала паузу, — ты?

— Ты не знаешь, что такое Азкабан! — взорвался Рабастан. Родольфус стиснул было его плечо, но он дёрнул им, резко сбрасывая его руку. — Ты понятия не имеешь, как это — жить рядом с дементорами!

— Ну а ты понятия не имеешь, что такое жить будто в вязкой жиже, — почти прошипела в ответ Алиса. — И я даже не могу показать тебе, потому что это даже невозможно вытащить из головы! В отличие от тебя!

— Хочешь посмотреть? — он шагнул было к ней, пытаясь приблизить собственное лицо к её, но Родольфус в тот же миг схватил его за плечи, удерживая на месте, а Фрэнк, мигом отодвинув жену в сторону, заступил ему дорогу. Заглушающее заклятье пало, но ни Рабастан, ни Алиса этого даже не заметили.

— Хочу! — она попыталась оттолкнуть мужа, но тот стоял крепко, и Алиса, развернувшись, бросила Рабастану на прощанье: — Только ты ведь не посмеешь, младший Лестрейндж! — и быстро вышла, почти выбежала из зала. Фрэнк пошёл за ней, а Родольфус, развернув к себе взбудораженного Рабастана, требовательно спросил:

— О чём вы говорили?

— О жизни, — буркнул тот, остывая под его встревоженным взглядом. — Идём домой, — он развернулся и быстро двинулся к выходу, не оглядываясь.

* * *

Громкий, но какой-то неуверенный стук в дверь оторвал Падму от чтения. Отложив журнал, она обернулась к двери и, ловким взмахом палочки распахнув её, с некоторым удивлением воззрилась на стоящего на пороге Рабастана.

— Добрый вечер, — поздоровался он, улыбаясь чуть смущённо. — Я не разбудил вас?

— Ещё рано, — она встала ему навстречу. — Входите.

— Я хотел вас попросить, — Рабастан закрыл за собой дверь и, сделав пару шагов, остановился. — Вы не могли бы мне помочь?

— Если это в моих силах, — аккуратно проговорила она. — Что случилось? Вы садитесь, — она указала на стоящее у окна кресло, но Рабастан не двинулся с места.

— Насиделся сегодня, — усмехнулся он. — Я совсем ненадолго. Обещайте, что не скажете ничего брату, — попросил он тут же.

— Не могу, — сказала она, подумав. — Вдруг вы сейчас попросите меня помочь вам с собой покончить.

— Не попрошу, — не сдержав смешок, сказал он. — Я не собираюсь никому вредить. Хватит вам такого обещания?

— Вполне, — после небольшой паузы решилась она.

— Не расскажете? — упрямо повторил он.

— Нет, — она улыбнулась. — Не расскажу.

— Вы ведь видели наш разговор в суде, — начал он, нервно стиснув руки. — Мой с Алисой.

— Но не слышала, — качнула головой она.

— Я хочу ей показать, — Рабастан нервно облизнул губы. — Азкабан. Она не простит меня — ни меня, ни брата, это я понимаю — но, возможно, сочтёт себя хотя бы отчасти отомщённой. Ну а если нет — пусть всё равно увидит, — он упрямо скрипнул зубами.

— Вы хотите, чтобы я помогла вам извлечь воспоминания? — уточнила Падма.

— И это тоже, — он сглотнул. — Я в целом помню, как это делается… вы умеете?

— Я не менталист, — возразила Падма, — но нас учили помогать кому-то это делать. Можно, во всяком случае, попробовать. Это срочно?

— Нет, — он дёрнул плечом. — Я пока не звал её. И второе, — Рабастан, наконец-то, посмотрел на неё. — Вы могли бы… не то что присутствовать — просто быть в это время дома?

— Я буду, — пообещала она. — Если договоримся заранее — у нас принято о внеплановом выходном предупреждать за неделю.

— Это тоже проблема, — расстроенно признал Рабастан. — В доме не должно быть ни Руди, ни его жены — и вообще, кого-то ещё. Я не представляю, как узнать об этом заранее.

— Ну, — подумав, сказала Падма, — думаю, я могла бы помочь с Родольфусом. Он ведь обязательно хотя бы пару дней в неделю проводит в Отделе Тайн — полагаю, про один конкретный день у меня выйдет разузнать наверняка. Остаётся Андромеда и дети, — она задумалась. — Если бы их всех отправить на какой-нибудь большой детский праздник… но ни у кого из знакомых, насколько я знаю, дня рождения не предвидится. Разве что до июля ждать.

— До июля долго, — Рабастан всё же сел, но не в кресло, а на стул. — Хотя можно подождать, конечно… но я не хочу.

— А я знаю, кажется, — вдруг заулыбалась Падма. — Можно подгадать под день, когда все пойдут к Флетвок — ведь туда, как правило, ходят все вместе. И бывает это регулярно: сразу после завтрака в субботу.

— Руди иногда остаётся дома, — возразил Рабастан.

— Остаётся, — кивнула Падма. — Но не думаю, что так произойдёт два раза подряд. Он был дома в прошлый раз — готовился к суду. Значит, в эту субботу он, скорее всего, уйдёт, а у меня как раз нет дежурства.

— Сейчас вторник, — Рабастан остро на неё глянул. — Мы успеем? С воспоминаниями?

— Думаю, да, — Падма посмотрела на часы. — Сейчас уже поздно — я обычно ложусь часов в десять — но завтра вечером можем попробовать. После ужина. Понадобится Омут Памяти — лучше сразу проверять, что мы вытащим.

— Я достану, — кивнул Рабастан — и, тепло и благодарно улыбнувшись, сказал ей: — Спасибо. Я вам очень обязан.

— Мы пока ничего не сделали, — возразила Падма. — Может быть, и не получится — хотя я завтра перечитаю, как это делается.

— За согласие, — он поднялся. — И вообще… я вас не поблагодарил до сих пор — а должен бы. За всё, что вы делали и делаете. Я представить не могу, — признался он, — как это — каждое утро и каждый вечер возиться, считайте, с трупом.

— Вы не так на это смотрите, — возразила Падма. — Я целитель, и знаю, что порой неважно, что человека нельзя вылечить. Если сделать всё, что можно, этого бывает достаточно. Вот я и делала, только и всего, — и она снова улыбнулась.

— Почему вы стали колдомедиком? — спросил он, явно не желая уходить. — Я вас помню в клубе — мне тогда казалось, что вам нравится драться…

— Мне не то чтобы нравилось, — возразила она. — Мы просто тогда понимали, что… а ведь вы не знаете, — перебила она сама себя. — Это долгая история. Я расскажу, если хотите, но давайте тогда выпьем чаю? — предложила она. И когда он кивнул, сдвинула бумаги со стола и, достав чашки, жестом предложила Рабастану сесть.

Пока Падма заваривала чай, он молчал, наблюдая за ней и с заметным трудом удерживаясь порой от того, чтобы коснуться её руки, порой оказывавшейся совсем рядом с его собственной. А когда вызванный ею эльф принёс молоко, спросил удивлённо:

— Вы тоже пьёте чай с молоком?

— Не всегда, — она улыбнулась. — Но вы любите, я знаю — и потом, ведь на ночь в самом деле лучше так. В общем, — она разлила чай и, присев к столу, задумчиво покачала в пальцах ложечку, — у нас тогда была тайная группа…

Рассказ вышел долгим — чай, к которому ни один из них не притронулся, давно остыл, когда Падма, наконец, закончила.

— Я не знал, что Руди спас вас, — хрипловато проговорил Рабастан.

— Спас, — повторила она негромко. — Но я даже не поблагодарила его тогда — не смогла. А когда немного пришла в себя, было уже поздно, — она горько улыбнулась. — Суд уже прошёл, и Родольфус был в Азкабане — навсегда, как я тогда думала. А ещё я всё время, с тех пор, как держала умирающую сестру на руках, думала, что если бы я знала, что нужно делать, она выжила бы.

— Поэтому и стали колдомедиком? — очень тихо спросил он.

— Да, поэтому, — она слабо улыбнулась. — Так что всё банально… но потом мне повезло: оказалось, я талантлива. Ну и что мне оставалось? — она улыбнулась уже ярче. — Ваш брат был в Азкабане, оставались только вы, и единственное, как я могла выразить свою благодарность — сделать что-нибудь для вас. Всё, как видите, было довольно эгоистично.

— Я хотел бы вам ответить чем-нибудь таким же, — сказал Рабастан. — Только вот, боюсь, мои рассказы даже близко не такие… — он запнулся, подбирая слово, — светлые. Но хотите, покажу Азкабан и вам?

— Если вы не передумаете — хочу, — серьёзно ответила она. — Но вы вовсе не должны.

— Да я сам боюсь вспоминать, — вдруг признался он. — Мне просто кажется, что я должен ну хоть что-нибудь сделать.

— Разве вы не сделали? — спросила Падма.

— Я? — он вздёрнул брови в горькой и дурашливой гримасе. — Вы же были на суде и всё сами слышали — всё, что я сделал. Я не знаю даже, что тут стоит выделять голосом, — усмехнулся Рабастан, — «сделал» или «я». Всё, что было вправду сделано, сделал Руди. Я не лидер, и мне не обидно, — он пожал плечами. — Никогда и не было. Просто я сидел там, на суде, и думал, что, по сути, всё, что сделал я — именно я, сам, без брата и не по указке — очень скверно и совсем немного. Что, пожалуй, к счастью, — он вдруг смутился и поднялся. — Я совсем вас заболтал — уже почти одиннадцать. Простите. Доброй ночи, и спасибо вам. За всё, — он быстро взял, почти схватил её руку, поцеловал, мягко коснувшись губами средних фаланг и очень быстро вышел, почти выбежал из комнаты.