Альберт и Консуэло (гет)

Однако то же, что происходило сейчас — страстное желание, всплеск которого отныне могло породить любое прикосновение — не походило на обычные припадки расстройства сознания, но сочетало в себе мистическое восприятие грядущего и влияние чувств, усиленных долгим томлением духа.

Сам Альберт, быть может, и не в полной мере отдавал себе отчёт в последнем, но понимал, что его немой, невысказанный, исполненный каменной недвижимости, но вспыхнувший подобно первой из четырёх мировых стихий порыв испугал Консуэло, и именно по этой причине он поспешил отвести свой взгляд, в котором теперь читались лишь вина, растерянность, какая-то обречённая печаль и безгласная просьба о прощении, которую он вынужден был повторять снова и снова — она видела отражение этих слов во взгляде своего возлюбленного.

Наша героиня понимала, что она должна как можно скорее вывести своего возлюбленного из этого смятенного оцепенения, но внезапно будто кто-то помимо воли Консуэло повернул русло её размышлений в иную сторону.

Альберт ждал этой ночи подобно тому как все, пребывающие на небесах, предчувствуют второе пришествие Иисуса Христа, словно исстрадавшиеся народы — прихода новой эпохи, иной эры земной жизни.

Но если же что-то помешает, станет препятствием на пути к следующей ступени духовной трансформации её возлюбленного… Наша героиня и сама не понимала, почему её мысли вдруг приобрели это в высшей мере странное, неожиданное и до известной степени пугающее направление, но не могла сопротивляться этой неведомой, могущественной силе, что вела её.

Сейчас, когда заветный час был уже так близок, любая препона причинила бы душе Альберта такой непоправимый вред, какой не смогли бы нанести больше ничто и никто в этом мире, и тогда неизбежно случилось бы непоправимое.

Консуэло не могла объяснить себе и представить, что именно тогда может произойти, но фантасмагории, до сей поры туманно, неотчётливо рисовавшиеся в её от природы живом воображении, воспитанном на высоких образцах художественной литературы и лучшей духовной и светской музыки, начали обретать отчётливую форму и стали подобны одному из пейзажей извержения Везувия, созданной кистью художника.

Однако содеется это вначале только в душе Альберта и будет схоже с полотном живописца лишь по своему размаху — её выжжет изнутри пламя, встретившее непреодолимую преграду и обернувшееся из созидательного огня в испепеляющий свет преисподней.

А после под руками избранника нашей героини станет прахом и то, что воздвигалось ценой титанических усилий, и этот лес, и все, кто будет задет этой чудовищной силой, поднимающейся из глубин обманутого и сокрушённого существа, и в конце концов и они сами в чудовищных муках погибнут под этими руинами. И этим огнём станет энергия, что так долго ждала своего часа, с каждой минутой подступая всё ближе к краям сердца и уже готовая широким потоком вылиться из него, но в последний миг встретившая непреодолимую преграду или то препятствие, что нельзя побороть тотчас же, не медля, и, вычеркнув его из памяти как досадный камень преткновения, возвратиться к блаженству великого акта творения.

Всё это за несколько мгновений с пронзительной ясностью пронеслось перед глазами Консуэло. Она ощутила сладковатый запах дыма и опасную близость языков пламени, взвившегося до небес и увидела себя, дрожащую, укрывшуюся за стволом одного из деревьев, знающую, что будущее уже совсем скоро исчезнет для них навсегда.