Упала, очнулась - султанша! (джен)

Я привалилась к спинке сиденья, закрыв глаза, и размышляла. Муж — какое странное слово — ехал где-то впереди на коне, в карете сидели ещё Лале и Мёге, так что можно было сосредоточиться на мыслях.

Гюльбахар, она же — Махидевран, она же — мать шехзаде Мустафы, своим появлением напомнила, что канон всё ближе и ближе. Так странно было видеть знакомое лицо, но при этом не иметь возможности заговорить.

До чесотки в руках хотелось завести дневник, память-то девичья, но — нельзя. Никак нельзя. Если хоть одна душа узнает, что сегодня произошло, мне конец. Когда-то слышала о прикольной тактике самоанализа: всегда задавай себе вопрос "почему?", пока не дойдёшь до истины.

Для начала стоит определиться с фактами. Что мы имеем, дорогой внутренний психолог, уважаемая шизофрения?

Когда я прощалась с братом, произошло нечто непонятное.

Почему?

Я не знаю. Слишком много критериев отличает его от других людей.

Почему?

Он долгое время был единственным половозрелым мужчиной, с которым я виделась. Мы знакомы с детства, выросли вместе. Я люблю...

Нет, не так.

Я дорожу им больше, чем кем-либо другим на этой планете. Кроме, возможно, себя. Ещё не решила.

Почему?

Ну... нам весело вместе. Я доверяю ему больше других.

Почему?

Потому что... потому что я к нему эмоционально привязана.

Почему?

Потому что я с ним много общалась.

Почему?

Я хотела, чтобы он тоже был ко мне сильно привязан.

Почему?

Чтобы я могла ему доверять.

Вот оно.

Ты просто впала в отчаяние и состояние сильного стресса от осознания, что долго не увидишь его. Да и к тому же, кого ты видеть-то могла в закрытом гареме, кроме Сулеймана и, может быть, Ибрагима? Неудивительно, что канонная Хатидже ему на шею бросилась, ведь единственный подходящий знакомый мужчина.

Успокойся и подожди. Всё проходит, и это пройдёт.

— А может, он и не такой уродливый, каким казался раньше.

— Лале! — возмутилась Мёге.

— Что? Ты сама видела!

— Неприлично так говорить о муже нашей госпожи!

Я закатила глаза. Мёге, конечно, прислушивалась к моим просьбам опустить формальности, но раз за разом срывалась на "госпожу". Не знаю, что послужило тому причиной — необходимость беспрекословно подчиняться родителям в детстве, строгие правила гарема или всё вместе взятое, но между нами пролегала дистанция, которую я не могла сократить, как ни пыталась. Скромная, старательная девушка, казалось, замыкалась в себе.

Омут тихий, а значит, черти в нём ого-го.

Между рабыней и султаншей не может быть дружбы, прими ты это уже наконец.

Они не рабыни!

Бесшумный телепатический вздох:

— Формально нет, по факту да. Свобода — когда ты самостоятельно выбираешь, где жить и что делать, они же обязаны подчиняться твоим приказам, и это не может их не угнетать.

Но с Лале же мы дружим.

А ты уверена?

Я напряглась. Лале исправно выполняла свои обязанности, ни на что не жаловалась, выглядела довольной жизнью. Её не за что и не в чем было подозревать, как бы не старалась моя паранойя.

Но смысл в подозрениях был.

Мы едем в серпентарий, битком набитый ядовитым кобрами, один укус которых с гарантией укладывает тебя в могилу. В такой ситуации нельзя доверять даже себе, не то что кому-то другому.

Три человека могут хранить тайну только в том случае, когда двое из них лежат в сырой земле.

Вести себя непринуждённо, но о дружбе в понимании двадцать первого века забыть напрочь.

Я мило улыбнулась и ответила:

— Не стоит переживать об этом сейчас, впереди ещё много времени.

* * *

Несколько дней спустя. Стамбул, Топкапы.

Жопа болела так, словно её всё это время не в экипаже везли, а нещадно лупили палкой. Я слегка сморщилась и почесалась. Судя по гримасам служанок, у них дела обстояли не лучше.

— Госпожа, пожалуйста, не задерживайтесь, повелитель желает видеть вас у себя, — напомнила Эсен-калфа.

— Несколько лет не желал, а тут вдруг припёрло, — проворчал внутренний голос. — Да пошёл он нахуй, этот ваш повелитель! Хер плешивый, одни проблемы только создаёт. Едва в покои зашли, так он уже к себе требует, старый пердун!

— Разумеется, — кивнула я, ощущая, как ловкие руки Лале застёгивают миллион пуговичек на животе. Один из подарков — вероятно, от матушки — представлял собой двойное платье. Нижняя часть, которая прилегала к телу, имела нежно-розовый цвет. Бесячие длинные рукава прилагались, но зато исподница была на редкость короткой, всего лишь чуть ниже колен. Верхняя же часть, напротив, обладала юбкой в пол и большущим вырезом. Таким образом, грудь закрывало нижнее, а ноги — верхнее, очень красивое, золотистое с вышитыми кое-где вензелями. Кажется, в нём была Хатидже, когда объявляла матери, что брат одобрил её брак с Ибрагимом.

В таком не стыдно и перед султаном показаться.

— Думаю, мы можем идти.

Калфа кивнула и направилась в коридор, мы последовали за ней. Я примерно помнила, куда нужно идти, но желания проверять свою память вовсе не испытывала.

Возле дверей нас уже поджидал Искандер. Он склонил голову в приветствии, я отзеркалила его жест. Было страшно, что тут скрывать, и я сжала холодные ладони в кулаки, стараясь хоть так согреться.

— Повелитель готов вас принять, — объявил вышедший евнух.

Чота ссыкотно. Может, его как-нибудь кинжальчиком тяпнуть?

Евнуха?

Хуевнуха! Султана, очевидно! И хорошо так тяпнуть, с гарантией чтобы. Ибо Сулейман — наш билет в счастливую жизнь.

— Госпожа, — указал рукой на двери Искандер. Я глубоко вдохнула и вошла.

В нос ударил солёный воздух моря, двери балкона были распахнуты настежь. Занавески мягко колыхались под дуновениями ветра, создавая красивую игру теней на стенах. Но осматриваться времени не было совсем — шагая по дорогому, вероятно, персидскому ковру, я неотрывно глядела в суровые глаза сидящего за столом мужчины. Сзади слышалась поступь Искандера, и это странным образом придавало уверенности, ведь вряд ли одному причинят вред в присутствии другого.

Вот только остаться наедине с падишахом — дело тридцати, ну, максимум сорока секунд, не больше.

Не думать об этом, не думать.

— Повелитель, — присела в поклоне я. — Ваше приглашение великая честь для нас.

Селим внимательно рассматривал меня мучительно долгие пять секунд, потом с шумом отодвинул стул и встал. Я обмерла. Он степенно обошёл стол, приблизился, аккуратно придержал моё лицо руками и прикоснулся губами ко лбу.

— Я рад твоему приезду, дочь моя. Всем ли ты довольна?

Мне перечислять причины злости на тебя в хронологическом или алфавитном порядке?

— Да, повелитель. Я счастлива видеть ваше благословенное лицо, этого достаточно.

Он слегка улыбнулся, надеюсь, я всё сделала правильно. Ну давай, давай, заинтересуйся своим пашой, зачем тебе я? Всего лишь девчонка, не стоящая внимания.

— Как тебе жилось в Манисе?

Блять.

Как будто ты не знаешь, сука, я уверена, там твоих соглядатаев больше, чем китайцев в Пекине.

— Очень хорошо, повелитель. Мы вместе с матушкой, братом и сёстрами молились за ваше здоровье.

Ага. Круглосуточно. Очень усердно молились, почему ты ещё жив?

Этот человек — мой отец, но я его опасалась и совсем не любила. История знает, на что он способен, и прозвище "Грозный" само за себя говорит. Да и... память о прошлых, настоящих родителях ещё осталась. В самом начале я порой долго плакала, тосковала по ним, сейчас уже гораздо меньше, конечно, но Селиму с ними не сравниться.

Я плохая дочь? Определённо. Стыжусь ли я этого? Ни капли.

— Искандер, — наконец отвёл от меня взгляд султан, — ты назначен третьим визирем Совета. Выполняй свой долг с честью. Кроме того, для проживания я выделяю вам Влахернский дворец.

Я стесняюсь спросить, а что стало с тем, кто до этого дня был третьим визирем?

Жить хочешь — молчи.

Может, сняли с должности, а может, и голову.

Захлопнись!!!

— Ваша милость безгранична, повелитель, — с неожиданной синхронностью произнесли мы.

— Хатидже, гарем сегодня празднует твою свадьбу, ты останешься на ночь, отдохнёшь с дороги. Утром отправишься в свой дом. Мои подарки будут ждать там.

— Благодарю за оказанное внимание, отец.

Опять танцульки. Опять!!! Сколько можно, каждый раз одно и то же. Спасибо, хоть не сразу из покоев за ворота пинком под зад, решил соорудить видимость любви и вежливости.

Никогда такого не было и вот опять.

Попятившись — крайне редко делала такое перед матерью, перед братом тем более ни разу — я развернулась и покинула покои, переводя дыхание и расслабляясь от облегчения.

— Госпожа, — окликнул выходящий Искандер.

— Да?

— Я выезжаю в наш... дом через два часа и завтра буду ожидать вас там.

А. Точно. Про него Селим ни слова не говорил, да и в гарем ему нельзя.

— Хорошо, — кивнула я, затем приблизилась, и, понизив голос, спросила, — есть что-либо, что мне следует сделать?

Мало ли, вдруг ему что-то надо узнать или забрать какой-нибудь мелкий предмет. Если я хочу, чтобы он выполнял нашу договорённость, мне нужно быть полезной женой.

— Нет, — покачал головой он, — хорошо проведите время и прибудьте в целости и сохранности, этого вполне достаточно.

Льстец.

С другой стороны, хрен с ним, не надо так не надо, моё дело предложить. Захочет трахнуть — предлог найдёт, вся надежда на его честь и совесть. К тому же, не думаю, что пятидесятилетнему мужику нужна соплюшка, которой едва восемнадцать стукнуло. День рождения в предсвадебной суете пролетел так быстро, что я его даже не заметила.

— Хорошей дороги, уважаемый муж.

Примечания:

Не сильно много воды?