Парадокс выбора (джен)

Факультатив у Флитвика в тот день проходил в расширенном зале для дуэлей (его прихоть постоянно менять кабинеты поднадоела уже) — стены защищены чарами глушения, свет мягко стекал с подзаклиненных люстр, а воздух буквально звенел от магической насыщенности. По распоряжению профессора в центре стояли две площадки, отделённые от остальной аудитории прозрачными защитными куполами, чтобы ничто не задело зрителей.

Уильям пришёл чуть раньше и успел уловить, как Флитвик в своей неизменной манере — бодро, но с намёком на скрытую строгость — объяснял:

— Сегодня мы попрактикуем быстрые дуэли в формате один на один. Цель — не победить любой ценой, а продемонстрировать умение работать под давлением, используя как оборону, так и атаку.

На старте Моррисону достался противник из числа семикурсников — высокий, широкоплечий парень по фамилии Крейн, известный своей любовью к силовым заклинаниям и, что греха таить, некоторой самоуверенностью, Когтевранец. По взгляду было видно: он считал, что шестикурсник будет лёгкой разминкой.

Сигнал Флитвика — дуэль началась.

Крейн сразу выдал тяжёлый Expulso, закрученный на манер артиллерийского залпа. Уильям даже не стал уходить в сторону, да и не успел бы, — встретил удар плотным Protego Maxima, и щит поглотил вспышку, глухо звякнув. Не теряя ни секунды, он перешёл в наступление: связка из Expelliarmus и Incarcerous рванула вперёд, причём вторая волна шла буквально следом, прячась в следах первой, — техника, которой даже не каждый взрослый успевает противодействовать.

Ну, тот, который не уделяет много времени сражениям.

Крейн блокировал первое, но тут же оказался с ног до головы опутан толстенными верёвками. Он успел лишь раздражённо рыкнуть, пока Моррисон, не дав противнику времени, добил комбо: резкий Depulso швырнул его назад, прямо к границе купола.

Публика ахнула. Бой длился меньше десяти секунд. Сам же Уильям, со скукой наблюдал за тщетными попытками Крейна выпутаться из веревок. Слишком… просто, пожалуй. От семикурсника он явно ожидал чего-то большего. Нет настоящего вызова, азарта в крови. Возобновить дуэли с Блэком, что ли?

Флитвик, стоявший сбоку, едва заметно приподнял брови, а потом с довольным видом сказал:

— Превосходно, мистер Моррисон. Я надеюсь, вы понимаете, что это было… слегка жестковато для учебной дуэли?

— Я просто не хотел затягивать, сэр, — спокойно ответил Уильям, отпуская заклинание с пленника.

Семикурсник поднялся, всё ещё с перекошенным лицом — то ли от злости, то ли от осознания, что его только что смяли грубой мощью и присутствием мозга, не дав ни малейшего шанса, и ушёл к своим товарищам.

Дальнейшее занятие прошло стандартно: после круга дуэлей все оттачивали невербальные чары под присмотром профессора.

Будни потекли в привычном, хоть и не всегда мирном русле. Лили, словно сама собой, прочно обосновалась в его компании — рядом на переменах, за столом в Большом зале, даже на прогулках по территории.

Уильяма это временами нервировало: память любила устраивать подлые сюрпризы, напоминая о вещах, от которых мороз шёл по коже. Но он и сам видел — чем дольше он в её обществе, тем реже в голове всплывает лицо Софии. К его удивлению, это начинало работать, пусть пока и слабо, осторожно, будто проверяя, выдержит ли он. О серьёзных переменах говорить ещё было рано, но мелкие трещины в ледяной глыбе внутри уже намечались.

* * *

Чёрная мантия сидела на нём, как вторая кожа — тяжёлая, с запахом пропитавшейся свежести и скрытой уверенности её владельца. Кроем она больше напоминала пальто, и это было к лучшему: меньше ткани — меньше шансов, что зацепится за что-то. Чары, впитанные в плотную ткань, обещали выдержать первый удар, а может, и второй.

Бабблинг умела учить так, что после её занятий руки дрожали не от усталости, а от осознания, что теперь ты можешь сделать что-то опасное… и полезное.

Палочка была зафиксирована в кобуре на левом предплечье — достаточно одного движения, и она окажется в пальцах. На ремне под мантией тихо позвякивали два флакона зелий: одно, чтобы заткнуть дырку в самом себе при экстренной ситуации, второе — чтобы встать на ноги, даже когда физически не в состоянии. Между ними — гладкая поверхность дымовой бомбы. Не игрушка, а конкретный инструмент, пусть и купленный в «Зонко» между шутками и превращающимися в жаб конфетами.

К удивлению Моррисона, у них и такой… необычный товар есть.

День был холодным, серым, и даже редкий солнечный луч выглядел чужаком. Сегодня — выход в Хогсмид. Для кого-то это прогулка. Для парня — подход к линии фронта.

Время встречи с «благожелательницей» приближалась с каждым шагом. Он шёл медленно, глядя на тропинку под ногами, но мысли текли быстрее, чем вода в подземных реках.

Трансгрессировать он будет только из деревни. Камин — слишком грязный способ. Оставлять следы — это для тех, кто хочет, чтобы его нашли. А он сегодня играл в другую игру.

Хогсмид тонул в холодном, бодрящем воздухе, как в старой серой вате. Узкие улочки были влажны от ночного тумана, камни мостовой блестели, будто их только что вымыла чья-то холодная, безжалостная рука. Дома, прижавшиеся друг к другу, скрипели под ветром, а дым из труб тянулся ввысь тонкими чёрными линиями, теряясь в облаках. Даже витрины лавок казались тусклыми, стекло притянуло к себе капли влаги, и отражения прохожих искажались, словно на них смотрели сквозь слёзы.

Моррисон шёл мимо редких, прижавших к груди покупки студентов, чувствуя, как под сапогами перекатывается мелкий гравий. Он не спешил — спешка оставляет заметные следы. Ветер зацепил край его мантии, рванул, словно пытаясь сбросить с него этот чёрный покров.

Ух, сколько пафоса...

Он дошёл до узкой улочки на окраине, куда туристы и школьники не заглядывали. Здесь запах свежей выпечки и тыквенного сока сменялся сыростью камня и лёгкой примесью гари. Моррисон поднял руку, посмотрел на пальцы — сухие, чуть побелевшие от холода. Щелчок.

Мир в тот же миг рассыпался, как пепел, унесённый порывом ветра. Холодная пустота обняла его, вытянула в тонкую нить, проглотила. Всё исчезло: Хогсмид, шум шагов за спиной, даже мысль. И лишь в следующую секунду он собрался обратно — целый, но уже в другом месте.

Косая Аллея в позднюю осень выглядела так, словно сама жизнь здесь решила сбавить обороты и лечь в спячку. Узкие, кривые улочки тонули в сыром полумраке, камни под ногами скользили, блестя холодной влагой. Вывески скрипели на ржавых петлях, время от времени раскачиваясь под хлёстким ветром, который тянул в лицо запах мокрой пыли, старой кожи и магических ингредиентов, от которых щипало в носу.

Магазины прятались за тусклыми стёклами, будто не желая выдавать, что внутри кто-то ещё дышит. Продавцы, вялые и хмурые, редко выглядывали наружу, а прохожие — если и попадались — шли быстро, низко опустив головы, словно сама улица подсказывала: здесь не задерживаются.

Моррисон шагал уверенно, хотя и без лишнего шума. Мантия тянулась за ним, шурша, а капюшон, накинутый на голову, превращал лицо в тёмное пятно, скрывая черты. Внутри, в глубине груди, он был готов — мышцы помнили, как доставать палочку так, чтобы она оказалась в руке прежде, чем кто-то успеет вдохнуть.

Лютный переулок ждал впереди — тёмная жила, впаянная в сердце Косой Аллеи, место, где воздух тяжелее, а взгляды цепче. И «Белая Виверна» пряталась там, как гнилой зуб в старой челюсти.

Хоть нападений здесь происходит гораздо меньше, чем он мог себе нафантазировать, все равно следовало оставаться на чеку.

Лютный встретил его так, как встречает чужаков старая враждебная свалка — тишиной, пропитанной недоверием. Здесь было меньше света, чем в самой тёмной подворотне Косой Аллеи, и казалось, что он не столько гаснет, сколько тонет в сгустках грязного тумана. Камни мостовой впитывали влагу, превращаясь в серые, пористые губки, а воздух нёс в себе терпкий запах сырости, прелой бумаги и чего-то, что лучше не узнавать.

Прохожих почти не было, и каждый из них выглядел так, словно мог исчезнуть в тени в любую секунду. Длинные мантии, плотные капюшоны, лица — лишь пятна бледной кожи в темноте. Некоторые шли медленно, скользя взглядом по каждому встречному. Другие, наоборот, спешили, будто за ними тянулся чей-то невидимый след.

Уильям двигался уверенно, не отворачиваясь, но и не бросая вызова. Его шаги мерно стучали в полумраке, пока перед ним не выросло здание, на фоне остальной архитектурной нищеты смотревшееся почти вызывающе ухоженным. Чистые стены без лишних трещин, аккуратная вывеска, чёрная дверь с матовой латунной ручкой. «Белая Виверна» не пряталась, но и не манила — просто стояла, как дом, который знает, кто к нему идёт.

Запах улицы остался за спиной, сменившись тонким ароматом дорогого дерева и лёгких пряностей. Полы, панели и мебель были из тёмного, блестящего, будто мокрого лака, отражавшего приглушённый свет ламп. Музыка, едва различимая, текла мягко, как чёрный шёлк, и растворялась в тихом гуле приглушённых разговоров. Гости сидели в полутени — мантии, закрытые лица, взгляды, что мгновенно отводятся, едва их ловишь.

Это было место, где можно говорить о вещах, которые не принято называть, и при этом — отпить хороший бренди, зная, что тебя не выкинут в грязь, если не заплатишь. Всего-лишь разберут на ингредиенты.

Уильям выбрал место в глубокой тени — столик у стены, откуда был виден и вход, и большая часть зала. Сел неторопливо, чуть откинувшись в кресле, как человек, который пришёл сюда не первый раз… хотя на самом деле всё это выглядело скорее как театр, где он — актёр в костюме, к которому пока не привык.

Подошла официантка — тонкая, миловидная, с умелой улыбкой, из тех, кто умеет слушать, но никогда не запоминает лиц клиентов. Он спокойно заказал лучший чай, какой у них есть, и проводил её взглядом, в котором не было ни капли доверия. Формы у девчонки что надо, далеко пойдёт…

Чашка вернулась к нему через несколько минут — тонкий фарфор, слабый пар, пряный аромат. Лёгким, почти ленивым движением пальцев он пустил сканирующие чары, мысленный шепот которых был привычен, как щёлканье карманного замка. Магия мягко скользнула по напитку, не обнаружив ни яда, ни лишних добавок.

Он сделал первый глоток, неторопливо, давая себе время прислушаться к каждому оттенку вкуса, но всё же оставаясь собранным, словно в любой момент был готов отставить чашку и выхватить палочку. Невербальные сканирующие чары, что он швырял так легко, стали почти второй кожей за эти два месяца — упорство и постоянство сделали своё дело.

Через пять минут к его столику, словно из ниоткуда, скользнула фигура в тёмной мантии-пальто. Ткань плотно облегала её стройную фигуру, подчеркивая линии, но не раскрывая деталей. Глубокий капюшон скрывал лицо от чужих взглядов, отбрасывая тень, будто она несёт с собой собственный кусок ночи.

Она опустилась на стул напротив — мягко, беззвучно, как человек, привыкший к тому, что за ним наблюдают, и умеющий это обращать в свою пользу. Уильяму хватило одного взгляда, чтобы узнать её. Адриана Вернер. Вот так… сюрприз, ха. Иначе и не скажешь.

Пальцы сами чуть крепче обхватили чашку. Капюшон соскользнул ровно настолько, чтобы открыть лицо — бледная кожа с тонким румянцем, выразительные голубые глаза, в которых скрывалось и что-то опасное, и что-то насмешливое. Чёрные волосы мягкими волнами обрамляли лицо, контрастируя с алыми губами, на которых легко могла родиться улыбка, но сейчас они были сжаты в тонкую, почти хищную линию.

Она смотрела на него внимательно, чуть приподняв подбородок, и этот взгляд Моррисону не понравился.

Уильям стоически сохранил невозмутимое выражение лица, не выказав и доли удивления, будто всё идёт так, как и задумывалось. Неспешно сделав ещё один глоток чая, дабы окончательно привести мысли в порядок, парень отставил кружку и спросил:

— Добрый вечер, Адриана. Я ведь могу к тебе так обращаться? Как здоровье матери, кстати?

Теряться в мыслях и догадках относительно всего происходящего не имеет смысла. Зачем, если он сегодня наверняка и так узнаёт всё, что необходимо.

— Добрый, — спокойно ответила девушка, со слабой улыбкой рассматривая лицо парня, — без проблем, Уильям. Формальности нам не к чему. На счёт же матери… да, ей определённо стало куда лучше после ритуала.

Чуть иронично фыркнув, она продолжила таким же расслабленным тоном, будто ведёт обычную светскую беседу:

— И, кстати, прими мои соболезнования относительно того, что с тобой случилось в Германии. Мне жаль, что поездка в такую… прелестную страну обернулась таким количеством проблем, — с виду искренне, чуть сожалеющие закончила Вернер.

Сам же Моррисон был уверен, что это всё… банальная игра. Как пинг-понг, перекидываешься словами с оппонентом. Как и сами её эмоции — наверняка тоже игра. Плюс, она в курсе о том, что он пострадал. То есть, либо следила за ним, либо специально это узнавала. В чем же её интерес?

— Да, не очень вышло со всей этой ситуацией, — легко согласился Уильям, делая ещё глоток чая и выигрывая время на парочку мыслей, — тебя тоже задело?

— Больше, чем хотелось бы, — чуть хмуро кивнув, она принялась выводить пальцем причудливые фигуры на лакированном столе, явно погрузившись в воспоминания.

— Так с какой целью ты меня пригласила на эту встречу? На старых знакомых, уж извини, мы не походим, да и возраст… — слабо помахал рукой, обозначая «ни то, ни сё», — не тот.

— Предлагаю сменить обстановку на более приватную, где нас никто не потревожит. Что думаешь? — Любезно поинтересовалась Вернер, в прочем, сразу плавно поднимаясь.

— Я впервые в этом заведении, так что доверюсь твоему выбору, — легкомысленно ответил Моррисон, готовый в любой момент выхватить палочку и завязать бой. Мало ли, что у неё на уме.

По пути на второй этаж к лестнице, Вернер слабо кивнула находящейся за барной стойкой официантке, и они прошли наверх, где было множество идентичных дверей, на которых было лишь одно отличие — номерной знак комнаты.

Просторные два кресла и диван вокруг небольшого столика, на котором расположены всякие закуски. Картина минимум столетней давности на стене, прямо над горящим камином. Два окна, освещающие комнату с открытыми шторами и закрытый массивный, дубовый шкаф. В завершение идёт серый ковёр по центру комнаты, охватывающий большую её часть.

— Знаешь, — неспешно, немного тусклым голосом заговорила девушка, остановившись у окна и смотря на мрачные улицы Лютного, — на самом деле, я пригласила тебя на встречу лишь с одной целью. И от твоего ответа зависит то, разойдёмся ли мы, как в море корабли, либо же… нет.

Что-то это всё меньше нравится Моррисону. А учитывая его и так немаленькие подозрения относительно неё… Пожалуйста, пусть он заблуждается. Неужели Уильям так много просит, а?

— Я весь во внимании, «анонимная благожелательница», — чуть ехидно ответил парень, подходя к креслу и опёршись руками на его спинку.

Вернер помолчала с секунд двадцать, и лишь тихий треск горящих поленьев разгонял гнетущую тишину в комнате.

Уильям не обманывался — все эти любезности лишь расшаркивание перед чем-то большим. И если он окажется прав, то его ждёт… очень тяжелый разговор.

— Хорошо. Тогда ответь мне на один простой вопрос, — взяв небольшую паузу, она продолжила слегка взволнованным голосом: — Когда ты понял, что весь наш мир, всё окружение — лишь больная иллюзия, выдумка одного человека, который находился в порыве отчаяния?

Хотелось бы сказать, что вот мир встал на паузу и само время замерло в этот судьбоносный момент… Но нет. Уильям как стоял, так и остался стоять, немигающим взглядом прожигая спину… ещё одного реинкарнатора, судя по всему.

Треск камина, равномерное дыхание Моррисона, самоконтроль которого даже без окклюменции после пережитого вышел на новый уровень, и тяжелое ожидание ответа. Пожалуй, не стоит тянуть кота за хвост и нервировать… коллегу.

— В четыре года, когда впервые осознанно увидел волшебство, — мертвенно спокойным голосом ответил Уильям, готовый ко всему угодно. Даже к падению метеорита вот прямо сейчас. — Так значит, ты тоже?..

Вопрос остался незаконченным, но смысл и так был понятен.

Адриана лишь тихо, неразборчиво выругалась, подняв глаза к потолку, со вкусом наверняка проклиная всё живое.