Лягушка Интриганка (джен)

К тому времени, когда ко мне должен был прийти мой «врач», ничего больше мне выяснить не удалось. Не то чтобы никто больше ничего не знал — кто-то должен был знать хоть что-нибудь. Но увы, я пока не могла найти этого человека. Хотя у меня ещё были некоторые надежды на то, что в ответе майора Флетчера на мою записку что-то будет. Что-то полезное, кроме рецепта пирога.

После обеда все воспитанницы пансионата отправлялись в клубы, а для меня сделали исключение: раз я планировала оставаться там всего три недели, мисс Пикок сказала, что мне ни к чему туда ходить. Впрочем, я всё равно просмотрела, что за клубы у них были. Живопись, вышивка, вязание, литература и музыка. И я подумала, что мне стоило узнать, в какой ходила мисс Мерсер — вдруг у неё там была хорошая подруга.

Когда девушки шумно покидали общежитие, чтобы отправиться на свои занятия, я думала о том, что либо «Мэйфлауэр» имеет отличную программу обучения манерам, и до занятий у большинства не было оных совсем, либо эта самая программа терпела здесь унизительное поражение. Впрочем, мне и самой надо было идти в подготовленное помещение, так что я постаралась упорядочить в голове всё то, что узнала вчера. Вспомнив о холстах, я прихватила ножницы и с ними в кармане спустилась на первый этаж, где за своим длинным столом скучала мисс Портер. Заметив меня, она улыбнулась.

— Не замёрзли ночью, леди? — спросила она, слегка склонив голову набок.

— Нет, всё хорошо, — солгала я. Отапливалось общежитие отвратительно, и у меня под утро зуб на зуб на попадал.

— Хизер мне сказала, вы такая худенькая, что непонятно, где в вас душа держится, — она чуть поморщилась. — Я вам ещё одеяло принесу, как вернётесь с прогулки.

— Благодарю, — я даже голову склонила. Потому что три недели без нормального сна из-за холода я не переживу. — А можно ли ещё что-то сделать с петлями на двери и замком? Кажется, их не смазывали давно — они ужасно скрипят.

— Сталбыть, и маслёнку прихвачу, как к вам с одеялом пойду, — кивнула она.

— Спасибо, мисс Портер, — я улыбнулась ей и вышла в сад.

Было довольно прохладно, но сегодня хотя бы не было сырости. Между огромных кучевых облаков проглядывало синее небо, и там, наверху, можно было видеть ослепительно белые шапки, отражающие свет солнца. И я подумала, что нет такой краски, чтобы этот цвет можно было передать — она для этого должна была буквально светиться.

В отведённую комнату я пришла первой. Единственное окно там было довольно высоко, но было несколько полок с масляными лампами. Помещение было не таким большим, так что я зажгла всего три из них — этого оказалось достаточно, чтобы разогнать полумрак. Натянутые на подрамники и хорошо прогрунтованные холсты не давали мне покоя, и я всё-таки решила заглянуть за них. Ну да, если ты параноик, это ещё не значит, что за тобой не следят. От холстов отходили шёлковые нитки для вышивания, желтовато-белые, такие, что и не заметить, если специально не искать. Надо отдать должное изобретательности того, кто придумал подобным образом прослушивать происходящие здесь разговоры. Не думаю, что о подобном способе сейчас многие были в курсе.

Уильям застал меня за методичным обрезанием нитей. Я обернулась, услышав шаги, а когда он показался в дверях, прижала палец к губам, призывая к тишине. Секретарь кивнул, пристально посмотрел на меня, а потом прошёл к одному из кресел, которые были заботливо для нас здесь поставлены. Минут через десять я закончила поверять холсты и, на всякий случай, остальные предметы в комнате. И только когда мне показалось, что возможность прослушки устранена, я заняла кресло рядом с ним.

— Говори тише, — я и сама понизила голос так, чтобы меня было не слышно уже у дверей.

— Что вы делали? — Уильям послушно заговорил почти что шёпотом.

— Это лучше потом наглядно посмотреть, — я мотнула головой. — Майор не передавал мне записок?

— Да, вот, — он протянул мне небольшой, исписанный аккуратным прямым почерком лист бумаги.

Я кивнула и взяла его в руки. Майор писал, что подробное описание приготовления своего пирога отправит напрямую моим шеф-поварам, и те, возможно, смогут сделать его ещё лучше. А дальше он писал, что в начале августа, когда полк был только расквартирован, в Шеффилде и в самом деле появилось несколько новых людей. Трое мужчин, они не были солдатами, поселились в съёмном доме на окраине и вели себя, как любые наниматели подобного жилья. В лавках платили исправно, в барах не дрались и вообще никак особо себя не проявляли. Ещё майор писал, что они остановились в последнем доме, а за ним была только дорога в заброшенную старую усадьбу. И хотя сам он был убеждён, что это всего лишь суеверия, многие в городи считали, что там живут привидения, так что туда никто не ходил, а потому усадьба должна была уже оказаться на грани разрушения. И в конце он написал, что две недели назад возвращался вечером от фермера, у которого покупал молоко, дорогой мимо усадьбы, и ему показалось, что он слышал что-то. Но когда остановился и прислушался, звуков больше не было, и он просто вернулся домой.

Какая-то мысль начала складываться у меня в голове, но она не успела обрести форму, когда в комнату вошёл мистер Холмс. Он устроился в оставшемся кресле и выжидательно уставился на меня.

— Доброго дня, — тихо поздоровалась я. — Надеюсь, вас не затруднит говорить тише?

— Для этого у меня даже найдётся оправдание, — он кивнул.

— Что вам удалось выяснить? — я сощурилась.

— Я крутился у части и узнал, что там и в самом деле отсутствуют только два человека — капитан Эйртон и лейтенант Мур, — кивнув, сообщил он. — И капитан в скором времени возвращается в расположение с молодой женой, о чём он уведомил своё начальство.

Последовала пауза, затянувшаяся настолько, что было непонятно, собирается ли он продолжать. С минуту я ждала, а потом всё же не выдержала.

— Это всё?

— По этому делу — да, всё, — мистер Холмс поджал губы и откинулся на спинку стула. — Майкрофт обещал мне интересное дело, а я должен искать сбежавших с офицерами девиц.

— Но как вы сами сказали, сбежать с офицерами могли только две девушки, а пропало пять, — сощурилась я.

— Прошлым вечером я обнаружил, что в пансионат можно незаметно попасть, минуя ворота, четырьмя разными путями, — он опустил подбородок,и посмотрел на меня как бы сверху вниз. — И двумя из них вполне могли воспользоваться девушки в платьях. Однако вчерашний день я потратил ещё и на то, чтобы разузнать о деле мистера Смита, к которому вы отправили своего секретаря. И основываясь на фактах, я могу сказать, что он не убивал миссис Форестер.

— И что? — скептически поинтересовалась я.

— Как — что? — мистер Холмс изогнул бровь так, что она едва не отклеилась. — Он же невиновен! А вы намерены довести суд до самого сурового наказания!

— Суровое наказание — да, — я вздохнула. — Невиновен? Ваше расследование явно собрало далеко не все факты. Хотя вы правы, миссис Форестер он не убивал.

— И вы не считаете правильным найти убийцу и привлечь к ответственности? — он подался вперёд и пристально на меня посмотрел.

— Это кого? — я склонила голову набок. — Тора?

— Кого? — переспросил сыщик.

— Офелия вчера говорила о нём — бога Тора, — я глубоко вздохнула. — Мне был доставлен отчёт о произошедшем. Миссис Форестер поругалась с мужем и выбежала из дома в сумерках, когда начиналась гроза. Она побежала по тропинке через холм в дом сестры, а дождь сделал землю скользкой. Вероятно, внезапные гром и молния напугали её, она оступилась, поскользнулась, покатилась кубарем с холма, ударилась головой о камень, потеряла сознание и завалилась в канаву под кусты. Голову она пробила при ударе, так что неизвестно, скончалась она до того, как её начали искать, или потому что искали слишком долго. Это был несчастный случай.

— И тем не менее, вы хотите, чтобы мистера Смита, не имеющего к этому отношения, повесили? — гневно прошептал мистер Холмс.

— Во-первых, когда секретариат её величества передаёт распоряжение что-то сделать, надо закрыть рот и сделать, а не задаваться вопросами, насколько это правильно, — сухо отозвалась я. — А во-вторых, мистер Смит далеко не невинный человек. В предоставленных мне и Уильяму материалах расследования сказано, что он по меньшей мере изнасиловал трёх и убил двух девушек. Третья, к слову, повесилась. А два убийства и доведение до самоубийства, как мне кажется, вполне заслуживают виселицы.

— Но в этом его не обвиняют, — сощурился сыщик.

— Потому что самоубийство так и квалифицировали, а два других его деяния определили несчастными случаями, — я пожала плечами. — Полиция вообще не особо настроена расследовать изнасилования, если вы этого не знали.

— Это же не такие значительные преступления, — он пожал плечами.

— Не такие значительные? — к моему удивления, не дав мне и рта раскрыть, зашипел Уильям. — Мне как-то довелось представлять интересы жертвы такого преступления. И девушка, которую я защищал, предложила мне представить, что было бы, если бы что-то подобное произошло со мной. Я рассмеялся и сказал, что если бы какая-нибудь женщина напала на меня, то я бы смог с этим справиться. И тогда она предложила немного изменить моё представление. Она сказала, представьте, что вас оглушили вечером, когда вы шли домой, и пока вы были без сознания, затащили в тёмный подвал, где раздели и связали. А потом, после того, как вы пришли в себя, туда явился содомит и делал это с вами до тех пор, пока вы бы не отключились снова. После вы бы пришли в себя одетым на пороге своего дома с чётким пониманием, что ваш мучитель знает, где вы живёте, и может прийти снова. Всё ваше тело болело бы, и когда через несколько дней, когда вы смогли бы собраться достаточно, чтобы пойти в полицию, вы бы вышли на улицу, все вокруг знали бы, что с вами произошло. Некоторые бы просто презрительно смотрели на вас, а другие не стеснялись бы говорить при вас о том, что вы сами виноваты — не так были одеты, не там шли и вообще всячески его провоцировали. В полиции заявление у вас бы приняли, но сразу сказали, что надежды на поимку почти нет, сколь бы подробно вы не описали преступника. А вас при этом прямо оттуда повезли бы в тюрьму — для содомии нужны двое, а раз вы не смогли отбиться, значит, и сами были не против. Ваша семья страдала бы от слухов, друзья отвернулись бы, а вы, когда вышли бы из тюрьмы, на всю жизнь остались бы с клеймом содомита. Совершенно незначительное преступление, да уж.

— Но разве женский организм так тяжко это переносит? — нахмурился мистер Холмс. — Как я понимаю, он для того и предназначен, чтобы…

— Чтобы рожать? — перебила я. — Дело ведь не в физиологии процесса, хотя непонятно, с чего вы взяли, будто женщины легко переносят унижение и боль. Много вы знаете мужчин, которые женились бы на женщине, которая была жертвой подобного преступления? Много знаете мужей, которые после такого сохранили бы брак? Один не сдержавший похоть человек может разрушить несколько жизней, исключая при этом разрушение собственной. Поэтому не лезьте в дело Смита. Его место на виселице.

— В таком случае, я проверю все факты сам, — он вздёрнул подбородок. — Тем более, что вы, похоже, ничего не выяснили, и я мог вовсе сюда не приходить.

— Вообще-то, выяснила, — мистер Холмс уже начал было вставать, но мои слова заставили его вернуться на место. — Элизабет Эттвуд и Мередит Мейси действительно сбежали из пансионата, чтобы тайно обвенчаться. Миссис Эйртон должна теперь вернуться в скором времени в часть с мужем, а миссис Мур ещё улаживает вопрос своего замужества со своим отцом. Мисс Уилкинсон последние три недели провела в пансионате — она пряталась. Она видела, как кто-то похитил её соседку по комнате, Кейтлин Филлипс. И я склонна думать, что это именно похищением и было, ведь если бы это был спланированный побег, мисс Филлипс взяла бы с собой хоть что-то из вещей, и её не нужно было бы тащить через живую изгородь. А про мисс Мерсер мне пока ничего не удалось узнать. Однако ещё я получила сведения, что в начале августа трое мужчин сняли дом на окраине, последний перед дорогой к заброшенной усадьбе. Возможно, её стоит посетить.

— Зачем? — сощурился сыщик.

— Заброшенные места всегда крайне подозрительны, — я вздохнула. — Уильям, узнай, в чьём ведении сейчас та земля, только сделай это тихо. Да, и спроси у майора, те люди, что снимали дом, уже уехали или ещё здесь.

— Да, миледи, — он кивнул мне. — Думаете приобрести землю?

— Может быть… — протянула я. Хотя сейчас не могла вообразить, зачем она могла бы мне понадобиться.

— Я осторожно узнаю, чтобы не вселять никаких надежд. Если буду делать это в гриме, вряд ли кто-то в самом деле решит, что я могу представлять интересы того, кто может позволить себе покупку земли, — он слабо улыбнулся мне, а потом цепко посмотрел на мистера Холмса. — К слову, Смит признался в том, что сделал. Дословно, он сказал, что ушёл от наказания за три смерти, а теперь его судят за то, к чему он не имеет отношения.

— Уильям, а как же адвокатская тайна? — усмехнулась я.

— А я с ним договор не подписывал, где от меня бы это требовалось, — улыбнулся он мне в ответ.

— И мистер Смит не раскаивается? — сыщик пристально посмотрел на моего секретаря.

— Ничуть, — мотнул головой Уильям. — Скорее, он намерен продолжать, как только выйдет на свободу. Чего, конечно же, не будет.

— Ты уже придумал, как будешь проваливать защиту? — я склонила голову набок.

— Лучше — я узнал, кто будет судьёй, — улыбнулся секретарь. — Судья Маллиган, у которого я имел возможность учиться в Оксфорде. И я помню его уроки, а потому будет нетрудно убедить его.

— Нечистые приёмы? — нахмурилась я. — Разве адвокату обвиняемого можно устраивать приватные беседы с судьёй?

— Приватная беседа с профессором у меня будет как у его бывшего ученика, Уильяма Хардмана, — он улыбнулся. — А интересы мистера Смита представляет Джон Джонс. Так что никаких противоречий. С учётом обстоятельств, я думаю, это самое простое решение, миледи.

— Делай, как знаешь, — я кивнула. — Только убедись, что твои действия не создадут повода для обжалования решения суда.

— Разумеется, — секретарь склонил голову.

На этом мы распрощались, и пошла назад в общежитие. Уильям казался воодушевлённым, а вот мистер Холмс выглядел весьма мрачным. И мне начинало казаться, что сыщика изнуряла работа со мной даже больше, чем меня. Но у меня ещё были дела, так что мне было не до его переживаний. И возможно, мне стоило сделать себе отметку перестать угнетать его самолюбие. Или нет…

В холле меня ждала масс Портер. Через плечо у неё было перекинуло пуховое толстое одеяло, а в руках была маслёнка. Мы с ней поднялись до моей комнаты, и она умело смазала петли и замок, после чего оставила меня одну. До окончания работы клубов у меня, в целом, дел не было, но я решила сходить к мисс Пикок и узнать у неё о мисс Мерсер. Завуч нашлась в своём кабинете, и когда я спросила её, с кем дружила пропавшая, она сначала задумалась, а потом минут пятнадцать копалась в своих бумагах. Наконец она нашла именно те, которые требовались. Мисс Мерсер посещала клубы музыки и живописи, а комнату делила с уже знакомой мне мисс Миллер, с которой вроде как даже дружила. А это означало, что либо мисс Миллер была хорошей подругой, которая умела хранить тайны, либо не так уж они и дружили, либо — что виделось мне худшим вариантом — мисс Мерсер не планировала покидать пансионат. Оставалось придумать, как развести её «подругу» на личный разговор.

«Хозяйкой» чаепития на этот раз выбрали меня, и меня несколько смутила необходимость самой разливать «гостьям» чай. Не то чтобы это действительно было проблемой, просто это было уделом тех хозяек чаепития, кому нужно было следить за тем, сколько этого самого чая было выпито. Потому что чай продукт дорогой, и слугам доверяли разливать его только в тех домах, где средств не считали. Как, например, у меня. Впрочем, я вполне могла представить себе подобное мероприятие в моём особняке, на которое слуги просто не могли быть допущены, так что постаралась провести всё как надо. Болтовня за столом была совершенно пустой — о платьях и шляпках; чаем никого не облили, а мне становилось всё более и более скучно. А когда мероприятие закончилось, я задумалась, как мне пригласить мисс Миллер к себе, чтобы это не выглядело странным.

— Леди Муркивинд, — она сама обратилась ко мне. — Вас поселили одну?

— Я приехала только на три недели, поэтому мисс Гилмор, видимо, решила, что мне лучше не делить с кем-то комнату, — я улыбнулась.

— А вы… — она замялась. — Вы уже садились за эссе по философии?

— Нет, у меня была консультация с моим неврологом, — я покачала головой. — Хотела заняться этим теперь, после чая.

— Дело в том… — она явно смущалась и осторожно подбирала слова. — Понимаете, я уже почти два месяца как одна в комнате, и мне…

— Вы хотели бы заняться эссе с кем-то в паре? — заговорщическим тоном спросила я, и она активно закивала. — Тогда пойдёмте. Мне тоже скучно заниматься в одиночестве.

Мисс Миллер улыбнулась мне, и мы с ней покинули столовую вместе. Заданное эссе по философии было на тему «Что делает живопись по-настоящему прекрасной — душа или умение художника?» И я тут немного терялась, потому что были просто красивые и некрасивые картины. И некоторые из них становились куда более красивыми с течением времени, когда их цена возрастала. Или когда нам подробно рассказывали, почему та или иная картина красивая. А была ли в этих картинах душа — и что это вообще такое — вопрос куда более глубокий и сложный. И я подумала, что надо будет потом спросить у Бальтазара и мистера Лоста, что, собственно, такое душа. Они, как существа другого плана, могли знать об этом что-то такое, что распахнуло бы врата к истине… Ну, или ящик Пандоры.

Разумеется, с ходу во мнениях мы не сошлись. Я полагала, что умение важнее, потому что без него не выразить задуманного, а мисс Миллер стояла на том, что никакое умение не сделает картину хорошей, если в ней нет души. Спустя полчаса спора мы сошлись на том, чтобы прояснить всё опытным путём — сделать по небольшому рисунку. Времени до ужина было не так много, так что мы собрали простенький натюрморт из того, что нашлось прямо в комнате: пары книг, нескольких листов бумаги для писем, масляной лампы и чернильницы с пером. Мольбертов в комнате так и осталось два, так что за них мы и устроились, чтобы подтвердить свои теории.

Делая набросок, я задавалась двумя вопросами: вкладывала ли я в рисунок душу и откуда у меня навыки рисования. Первое вызывало у меня сомнения из-за того, что я в принципе не до конца понимала, что такое душа и как её вкладывать. И можно ли это делать намеренно. А вот второе… Габриэль в моей памяти не особо уделяла внимание живописи, поскольку ей это было без надобности. Реальная я тоже этот скилл не прокачивала. Так что, пока я бодро работала карандашом, запечатляя собранную на столе композицию, мысли мои были далеко и бродили по глубинам памяти в поисках ответа.

Мы закончили примерно за полчаса до ужина. Только тогда я в самом деле обратила внимание, что именно у меня вышло. А получился довольно симпатичный карандашный рисунок, который, если доработать его пером и тушью, вполне можно было пометить в рамку и повесить где-нибудь в кабинете.

— Я не очень хорошо рисую, но вложила всю душу, — мисс Миллер сняла свой лист с мольберта и подошла ко мне, чтобы поставить его рядом с моим. — И, похоже, ошибалась.

— Может, и нет, — протянула я, рассматривая её работу.

Надо признать, рисовала она и впрямь не очень хорошо. Пропорции у неё были нарушены, светотень отсутствовала как явление, а попытка детализации корешков выглядела очень по-детски. Нет, на стену я бы такой рисунок не повесила, конечно, но, возможно, лет через сто такой стиль и мог бы стать популярным.

— Пока я рисовала, подумала, что эти два аспекта живописи должны гармонично сосуществовать, чтобы картина была красивой, — я улыбнулась ей.

— А это ничего тогда, если мы с вами про одно и тоже будем писать? — мисс Миллер обеспокоенно вскинула брови.

— Тем и хороша философия, что она рассматривает разные точки зрения, даже если они противоречат друг другу, — я посмотрела ей в глаза. — Философия суть мироощущение, а оно не может быть у всех одинаковым, однако может иметь общие точки соприкосновения. Я не думаю, что будет проблемой, если мы с вами напишем об одной и той же точке зрения, если только мы не сделаем этого слово в слово.

— Ох, конечно, — она кивнула.

Странно. Вчера, когда мы разговаривали за чаем, мне показалось, что мисс Миллер скептически настроена вообще ко всему, а теперь она представлялась наивной девушкой, внушаемой даже. Впрочем, вчера у неё могло быть плохое настроение, а сегодня оно исправилось. С учётом того интересного факта, что сбежавшие с офицерами девушки были соседками, а мисс Филлипс пропала только три недели назад, мисс Миллер действительно была единственной, кто жила в комнате одна. Если не считать теперь меня, а меня по понятным причинам можно было не считать. И в какой-то мере мне было понятно её желание быть в компании, хотя с другой стороны, я не представляла, почему это должна была быть именно я.

— А можно мне прийти к вам спать сегодня? — после долгой паузы моей задумчивости, ошарашила меня мисс Миллер.

— На второй кровати нет белья, и матрас очень грязный, — я кивнула ей серый рулон. Я, конечно, стряхнула пыль сверху, но его надо было полноценно выбить.

— И правда, — она грустно вздохнула. — Но если вы не будете против, я принесу свои. Можно? Спать одной… Мне немного неуютно.

— Хорошо, — я кивнула. — Но только на одну ночь.

Мисс Миллер радостно кивнула, забрала свой рисунок и пошла к себе. Я убрала свой в стол, и в это время послышался звонок к ужину. Пора было спускаться.